— Ну, не только вытащить ее из тюрьмы, — быстро выпалила Голди. — Я имею в виду, она получит… э… значительную сумму в качестве компенсации. За судебные издержки в Лондоне. За причиненные неудобства. Ну, за все такое.
   — Ты хочешь, чтобы я подкупилее? Бог мой, Голди! Мы ведь с тобой говорим не о каком-нибудь тухлом полоумном туристе! Ты что, серьезно надеешься, что сможешь купить себе выход из всего этого у дочери сенатора Кеддрика?
   — Ну, почему бы не попробовать? Тебе я, разумеется, тоже заплачу, — заверила Голди. — Можешь не беспокоиться. Половину суммы авансом, вторую половину после доставки одного живого, брыкающегося, но молчащего ребенка!
   — Не нужны мне твои деньги, Голди. Если я найду Джину Кеддрик, может, я и передам ей твое предложение. А может, и не передам. И если из-за тебя она и правда оказалась в какой-нибудь чертовой викторианской тюрьме, моли Бога, чтобы она не унаследовала обидчивость своего папочки.
   Он так и оставил ее сидеть с раскрытым ртом. Под бойкий щебет попугаев в клетке он распахнул стальную дверь и вышел. Ему не терпелось добраться до ближайшего умывальника, чтобы как следует вымыть руки. Вместо этого он отправился в кабинет к Киту. Киту стоит знать об этом. Пока он шел, расталкивая толпы митингующих, через Urbs Romae и Вокзал Виктория в Новый Эдо, до него дошло, что Джины Кеддрик может вовсе и не быть больше в Лондоне. Особенно если она обнаружила, что с ее деньгами не все в порядке. Скрываться в Лондоне — дело накладное, а это значит, она, весьма вероятно, может оказаться на мели.
   Прорех в версии Кеддрика теперь стало еще больше, чем прежде. Если Джина Кеддрик была взята в заложники, она вряд ли пришла бы в клинику Паулы Букер или лавку Голди Морран изменить лицо или поменять валюту одна, без сопровождающего. Но Бенни Катлин поступил именно так, потом поднялся на целых пять пролетов ведущей на платформу Британских Врат лестницы и закатил Скитеру дикий скандал из-за сундука, который едва не сорвался с платформы. Никого другого с Бенни Катлином не было. В Лондоне она оказалась предоставлена самой себе. Те типы, которых она застрелила там, должно быть, лондонские коллеги того ублюдка, что убил Юлия. Юлия, изображавшего ее — в качестве приманки. И поскольку ясно, что Армстро помогал Маркусу и девочкам, выходит, Джина Кеддрик должна помогать Йанире Кассондре…
   На Скитера вдруг навалилась такая слабость, что он пошатнулся и остановился. Шагавший за ним манифестант даже врезался ему в спину. Не обращая внимания на сердитое ворчание идиота с плакатом в руках, Скитер так и стоял, зажмурившись, потом доплелся до ближайшей чугунной скамьи и рухнул на нее, дрожа.
   — Боже мой, — прошептал он вслух. — Йанира была в том сундуке!
   Чего удивляться тогда, что это так сильно потрясло Джину Кеддрик? Он снова зажмурился, стараясь не думать о том, что случилось бы, если бы сундук соскользнул-таки и полетел бы вниз, вниз, вниз до самого пола Общего… Потом он заставил себя встать и побрел сквозь толпу беснующихся психов, заполонивших Вокзал Виктория, размахивающих плакатами и выкрикивающих что-то, чего он почти не слышал. Он отчаянно злился на себя за то, что не сообразил этого раньше.
   — Кит уволит меня к чертовой матери: как только я мог проглядеть такую здоровенную улику! — пробормотал он про себя.
   Добравшись наконец до «Замка Эдо», он обнаружил Кита в его царском кабинете, прилипшим к компьютеру. Скитер молчал ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы стряхнуть с ног башмаки перед тем, как ступить на чистые татами.
   — Где Кедермен? — хрипло спросил Скитер, окидывая кабинет тяжелым взглядом. — Я думал, он тоже сюда придет.
   Кит оторвался от компьютера.
   — Кедермен, — сухо отозвался он, — отправился спать. Этот тип — самый ленивый сыщик из всех, с кем мне приходилось иметь дело.
   — И как это нам так повезло? По крайней мере он не сможет подслушать главную новость.
   — Что еще за новость? — Кит подался вперед, и глаза его вспыхнули.
   — Йанира в Лондоне. Ее перебросили туда в большом сундуке. Из тех, что принадлежали Бенни Катлину. Я в этом уверен. Вы наверняка помните ту груду багажа на платформе, когда один сундук едва не сорвался.
   — Да, ты еще говорил, что он принадлежал Бенни Кат… ох! — Кит отпустил слово, которому позавидовал бы Есугэй Доблестный, потом поморщился. — Скитер, ты же не мог тогда знать.
   — Может, и нет, — буркнул Скитер, расхаживая взад и вперед, от расположенного в одном углу кабинета маленького сада камней и до стены телемониторов, сообщавших Киту все новости станции Шангри-Ла. — Но если бы я не запутался во всем этом, я мог бы догадаться гораздо раньше. И тогда след был бы куда теплее.
   — Ну, от посыпания головы пеплом по этому поводу Йанире легче не станет, — мягко возразил Кит. — По крайней мере мы можем утверждать, что Йанира в этом сундуке была жива — с учетом реакции Джины. Интересно, отправился ли с этой девицей сквозь Британские кто-нибудь из «Ансар-Меджлиса»? — задумчиво продолжал он. — Помимо тех двоих, которых она укокошила, когда они попытались ее преследовать? И раз она там сама по себе, мне интересно еще, куда Маркус и Армстро отправились, сев на тот поезд в Колорадо? Стоило Армстро избавиться от человека, застрелившего Юлия, как они немедленно унесли ноги оттуда. — Кит медленно нахмурился, откинувшись на спинку кресла. — Если, конечно, они вообще убегали от чего-то.
   Скитер остановился на полпути.
   — Что?
   — Возможно… — Кит задумчиво побарабанил пальцами по губам. — Я просто подумал, они могли бежать куда-то.
   Скитер уставился на него, пытаясь понять, куда он клонит.
   — Бежать куда-то? Почему? Куда? В тысяча восемьсот восемьдесят пятом году им было некуда направляться!
   — В восемьдесят пятом не было. Но в восемьдесят восьмом
   Скитер почувствовал, как глаза его лезут на лоб.
   —  В Лондон?
   — А что? Это не лишено смысла. Скрываться три года, как следует убедиться в том, что у них на хвосте нет никого, и пересечь Атлантику, чтобы встретить там Джину и Йаниру, когда те пройдут сквозь Британские. Армстро без особых проблем мог подготовить в Лондоне базу для операции, так сказать, легализоваться под чужим именем, заняться чем-нибудь, чтобы располагать средствами. Так они могут прятаться месяцы, если потребуется — даже годы. Почти не опасаясь того, что «Ансар-Меджлис» вообще выйдет на них.
   — Или еще кто-нибудь, если уж на то пошло, — с горечью добавил Скитер.
   — Несомненный плюс, если кто-то приговорен к убийству. И еще им приходится думать о детях, — мягко добавил Кит. — Ты ведь сам наверняка представляешь это себе?
   Он представлял. Еще как представлял.
   — Значит, вы предлагаете вообще их не искать?
   — Нет, этого я не говорил. Станции Шангри-Ла все еще угрожает смертельная опасность. И что-то говорит мне, что ни один из наших беглецов не может считать себя в безопасности, пока мы не раскопаем все это до самого дна. Слишком многих частей мозаики пока не хватает. Вроде того, кем был тот тип, что убил Юлия. Он никак не напоминает араба из Нижнего Времени, бойца джихада. Кто его нанял? «Ансар-Меджлис»? Нанимать киллера не в их стиле. Психи вроде «меджлисовцев» любят заниматься этим сами. Но если не они, то кто?
   Скитеру очень не нравился ход рассуждений Кита.
   — Ну что, теперь видишь? Меня очень тревожит безопасность вашего отряда. Если Джину пытается убить кто-то помимо «Ансар-Меджлиса», то даже искать может оказаться не менее опасно, чем найти. Вопрос только, — Кит снова помолчал, размышляя, — с чего именно начинать поиски, когда вы окажетесь в Лондоне? Я бы не стал рисковать жизнью Паулы, но все-таки ей придется отправиться с вами для опознания.
   — Ну, это как раз просто, — фыркнул Скитер. Кит зажмурился.
   — А?..
   Скитер рассказал Киту про фальшивые банкноты Голди. Кит негромко присвистнул.
   — Значит, ты начнешь с поисков разъяренных торговцев, которых обвели вокруг пальца? Гм… Что ж, может и получиться. Вообще-то в Лондоне и так немало фальшивых денег, особенно ближе к порту, где их легко всучить ничего не подозревающим приезжим, людям, плохо знакомым с английской валютой. Но все равно это лучшая зацепка из всех, что у нас имеются. — Кит вдруг улыбнулся, ослепительно и устрашающе. — Отличная идея, Скитер. Выдадим тебя за пинкертоновского агента. Будешь говорить, что охотишься за янки-фальшивомонетчиком из Нью-Йорка, который занимался этим в Штатах. Скажешь нашим разъяренным лондонским торговцам, будто у тебя есть основания полагать, что он перенес свои операции в Лондон. Уговорим Конни подобрать тебе пинкертоновские удостоверения.
   — Вот это жизнь! Сначала частный детектив «Замка Эдо», а теперь еще и пинкертоновский агент? Кто бы мог представить? Я — личная ищейка!
   — И пока что очень даже неплохая, — ухмыльнулся Кит. — Ладно, ступай к Конни. Я позвоню ей, объясню, что требуется. Кстати, на твоем месте я бы позаимствовал у Голди несколько этих фальшивок — они пригодятся тебе в Лондоне в подтверждение твоей легенды. И еще, Скитер…
   — Да?
   Улыбка Кита сделалась на редкость недоброй.
   — Давай не будем говорить об этом Сиду.
   Скитер засмеялся было, но тут же ощутил, как по спине его забегали мурашки.
* * *
   Марго не хотелось смотреть на убийства Страйд и Эддоуз. Вместо того чтобы сидеть с группой наблюдателей в подвале, она переоделась, попросила у горничной чашку горячего чая и устроилась у камина в гостиной. Там она и сидела на ковре у огня, положив подбородок на колени и глядя на танец язычков пламени на углях. Малькольм пришел вскоре после двух ночи. Он остановился в дверях.
   — А, вот ты где. Ну что ж, там все кончено. Мейбрик и оказался тем типом, что написал мелом надпись на Гульстон-стрит. И ты ни за что не догадаешься, кого мы еще обнаружили на пленке! Этих идиотов, репортеров. Доминику Нозетт и Гая Пендергаста. Они следили за Мейбриком и тем, вторым. Прокрались за Мейбриком до Гульстон-стрит, сфотографировали его каракули после того, как он ушел, и погнались за ним дальше.
   — Вот здорово. Мы могли бы и сами догадаться следить за местами убийств, чтобы дождаться этих идиотов и отловить их обоих.
   — Возможно, но шанс уже упущен. Мы могли бы послать Стоддарда и Тэнглвуда найти их, но, боюсь, они улизнут раньше, чем наши успеют к ним подобраться. — Малькольм пересек гостиную, обогнув массивные столы со всякими безделушками, и опустился на ковер рядом с Марго. — А ты что здесь сидишь одна в темноте?
   — Стараюсь не думать о том, что происходит в Уайтчепле.
   Он обнял ее за плечи.
   — Да ты вся дрожишь.
   — Мне холодно, — соврала она и тут же сама себя опровергла:
   — Но ты ведь не думаешь, что я слишком слаба для такой работы, нет? Если я не смотрела?
   Малькольм вздохнул.
   — Знаешь, это совсем разное дело; шагать навстречу тому, чего ты не ожидаешь, или уйти, чтобы не видеть чего-то неприятного, особенно если с этим все равно работают другие. Нет, я не считаю тебя слишком слабой, Марго. Ты ведь спасла несколько человек в той уличной драке во время обследования останков Полли Николз? Даг Тэнглвуд признался, что в жизни не пугался так сильно, как тогда, а ты благополучно вывела их всех, даже Павла Костенко, когда тот громила собирался измордовать его до полусмерти.
   — Ну, это было не так уж трудно. — Марго поежилась. — Я просто бросилась и сделала первое, что пришло в голову. Он просто не ожидал айкидо.
   — Значит, ты сделала все так, как и полагалось бывалому разведчику времени, — прошептал Малькольм, погладив ее по волосам. — За всеми этими делами с наблюдателями и пропавшим туристом я даже не успел сказать тебе, как я горжусь тобой. Тебе нечего стыдиться, абсолютно нечего.
   Она прикусила губу. Может, сейчас лучший момент рассказать ему о прошлом, о том, что угнетало ее с тех самых пор, как она попала в Лондон? Сползание ее матери к проституции долгое время было самой позорной тайной Марго; поначалу она панически боялась, что это отпугнет от нее Малькольма. Однако она много думала над этим и пришла к выводу, что недооценивала его, приписывая ему ту же брезгливость, с которой столкнулась тогда в Миннесоте. Ведь он знал, что ее изнасиловала целая банда португальцев шестнадцатого века, и все равно хотел жениться на ней. Если так, то он не отшатнется от того, чем занималась ее мать в попытке свести концы с концами?
   Малькольм приподнял ее за подбородок.
   — Что случилось. Марго?
   Она уткнулась лицом в его плечо и рассказала. Все с начала до конца. Пьянство отца. Отчаяние матери при виде счетов, когда отец тратил и свою, и ее зарплату на питье. То, чем занималась мать… и что сделал отец, когда узнал об этом.
   — Я никому не хотела говорить, ведь это убило бы Кита, если бы он узнал, как погибла его девочка. Но мне показалось, ты должен знать. Прежде, чем женишься на мне.
   — Ох, Марго… — Голос его дрогнул. — Видит Бог, мне хотелось бы вернуться назад и устроить так, чтобы все вышло по-другому. Чего удивляться, что ты так сражалась со всем миром. Иначе бы ты просто не выжила… — Он провел пальцем по ее щеке, по дрожащим губам. — Ты так прекрасна, так отважна, что у меня дух захватывает. Если бы твой отец не умер в тюрьме, им пришлось бы повесить меня за его убийство.
   Уголок ее рта дернулся.
   — Они больше не вешают людей, Малькольм. А потом он крепко прижал ее к себе, и все остальное сделалось не важно.
* * *
   Доминика поражение смотрела, как Джеймс Мейбрик отпирает дверь грязной развалюхи в Уоппинге и исчезает внутри. Окна ненадолго осветились газовым светом, изнутри послышался злобный лай, но почти сразу же оборвался. А мгновение спустя погас и свет, и дом снова стал казаться заброшенным и необитаемым.
   — Какого черта? — удивленно спросила она вслух. — И что, как думаешь, нам теперь делать? — прошептала она уже тише.
   — Пойду обойду дом. Посмотрю, нельзя ли заглянуть внутрь.
   — Только осторожнее!
   Доминика осталась ждать, сгорая от нетерпения, пока ее напарник исчез в непроглядной тьме. Дождь хлестал на нее, замерзшую, жалкую. Она плотнее запахнула свой плащ и переминалась с ноги на ногу, чтобы хоть немного согреться. Так она прождала минут пять, пока из здания снова не послышались свирепые рычание и лай. И тут в сырой ночи грянул выстрел.
   — Гай! — Доминика бросилась через улицу. Она как раз добежала до крыльца, когда входная дверь широко распахнулась. Гай схватил ее за руку и втащил внутрь.
   — Идем! Нельзя терять ни секунды!
   — Что…
   — Ш-ш-ш!
   Он протащил ее через темный дом в центральную, лишенную окон комнату, где неярко горел газ. Огромная серая собака распласталась на дощатом полу в медленно расползающейся луже крови; пуля Гая попала ей прямо в лоб. Посередине помещения виднелся тяжелый люк, который Гай осторожно поднял за металлическое кольцо. За люком обнаружились ведущие в подвал ступени.
   — Нигде в доме его нет, — взволнованно прошептал Гай. — Он мог уйти только сюда. Других выходов нет. Доминика достала свой пистолет, чувствуя, как ее трясет.
   — У нас нет фонаря, — пробормотала она, с опаской глядя в темноту.
   — У него есть. Не может не быть. Там, внизу, темно как у негра в… Мы услышим его, увидим его фонарь.
    Да, подумала она, и он с таким же успехом услышит нас. Но они зашли слишком далеко, чтобы Доминика так легко отказалась от своей сенсации. Она стиснула мокрыми пальцами рукоять пистолета и следом за Гаем полезла в подвал, который оказался вовсе не подвалом, а канализационным туннелем-коллектором под Уоппингом. Так вот как он это делал! Просто возвращался домой в Уоппинг и исчезал под улицами!И тут они услышали: далеко-далеко по грязи шлепали шаги. Они с Гаем переглянулись у лестницы. А потом Доминика подобрала подол и осторожно двинулась вперед.
   Она обязательно получит эту Премию Карсона. И все эти славные деньги, что принесет ей ее пленка в мире Верхнего Времени. Доминика Нозетт намеревалась стать самой знаменитой фотожурналисткой в мире. И остановить ее не могло уже ничего.
 

Глава 9

   Джон Лахли как раз сжег письмо Элизабет Страйд на своем алтаре глубоко под лондонскими улицами, когда раздался и пошел гулять эхом по подземелью пронзительный женский визг. Послышалось злобное мужское рычание, за которым последовало несколько выстрелов, потом шум сшибающихся тел, пыхтение и внезапный мужской вскрик от боли. А затем безумный голос Джеймса Мейбрика:
   —  Липский!
   Еще раз, и еще:
   — Липский! Липский!.. ЛипскиЛипскиЛипский!..
   Это исступленное пение заставило Лахли пулей вылететь из комнаты через открытую железную дверь. Ливерпулец стоял на коленях в грязной воде, фонарь валялся в стороне, а сам он кромсал ножом чье-то неподвижное тело. Труп, лежавший на полу туннеля, до того, как над ним потрудился нож Мейбрика, принадлежал мужчине. Кровь фонтанами хлестала Мейбрику в лицо и на грудь. Она стекала по его подбородку и волосам: предупреждал же его Лахли, когда они охотились на проституток, чтобы тот не задевал артерию. Однако еще более кошмарный звук, чем влажное хлюпанье вонзающегося в тело ножа, донесся до слуха Лахли: стук удаляющихся бегом башмаков в темноте, сбивающийся, отчаянный.
   Та женщина, что визжала.
   Лахли оставил Мейбрика забавляться своими гадкими играми, а сам бросился за ней. Он должен остановить ее. Должен заставить ее замолчать. Кем бы она ни была. Черт, ему плевать, кто она такая, он обязан поймать ее. Она поскользнулась на мокрых камнях. Снова побежала. Ничего не видя и не слыша, натыкаясь в темноте на стены. Он слышал, как она тяжело дышит. Слышал шлепанье ее ног по лужам. Запах ее ужаса. Сильный. Возбуждающий. Изысканный.
   Когда он схватил ее, она взвизгнула. Пыталась отбиваться. Впивалась ногтями в его руки, лицо. Он ударом отшвырнул ее назад, на стену. Вцепился пальцами в волосы. Запрокинул ей голову назад. Стиснул мертвой хваткой горло… И в глаза ему ударил призрачный красный свет — пугающий, неестественно беззвучный. Лахли отпрянул на шаг, инстинктивно выбросив вперед руку. Голова женщины дернулась, и свет исчез. Тишину разорвал выстрел. Пуля с визгом ударила в кирпичи за его спиной. Лахли снова ударил ее кулаком в лицо. Пистолет разрядился, ослепив его вспышкой. Они боролись за пистолет, и она стреляла, пока курок не щелкнул вхолостую. Он ударил ее в третий раз, на этот раз сбив на землю. Она с плеском рухнула в грязь у его ног и больше не шевелилась, только едва слышно застонала. Лахли подхватил ее под руки, выпрямил голову…
   …и этот зловещий свет появился снова.
   Совершенно потрясенный, он ощупал ее шею и наткнулся на тонкие, странные на ощупь нити, на что-то стеклянное… странную гибкую трубку, какие-то тонкие волоски… Что это, дьявол подери, такое?
   Натренированным движением он вскинул ее на плечо. Волосы ее свисали ему на спину, руки свободно болтались. Лахли поспешил сквозь темноту обратно, к свету, льющемуся в открытую дверь Нижнего Тибора. Мейбрик все еще кромсал труп.
   — Джеймс!
   Когда его резкий окрик так и не дошел до сознания этого безумца, Лахли просто опрокинул его ударом ноги. Мейбрик шмякнулся на бок, замолотил руками, разбрызгивая воду, потом зарычал как зверь и взмахнул ножом.
   —  Джеймс! Убери этот чертов нож! Он мертв!
   Торговец хлопком медленно зажмурился, потом открыл глаза, в которых постепенно появилось осмысленное выражение. Он уставился в лицо Лахли.
   — Извините, доктор, я не знал…
   — Вы все сделали верно, Джеймс, убив этого ублюдка. Теперь тащите его внутрь, и мы посмотрим, кто такие наши гости.
   — Да, конечно. — Мейбрик подхватил убитого под мышки, вытащил тело из грязной воды и затащил его в Нижний Тибор.
   — Оставьте его у дверей, Джеймс, и найдите его чертов пистолет, — скомандовал Лахли, укладывая безжизненное тело женщины на свой рабочий стол и привязывая ее руки прочной веревкой. Потом нашел чашку и спокойно налил в нее дозу снадобья, которое всегда давал Мейбрику по возвращении с удачной охоты в Уайтчепле. — Ага, нашли? Отлично. Положите его сюда. А теперь, Джеймс, вы весь дрожите, вам срочно нужно ваше лекарство. Вот, выпейте. Теперь снимите плащ и всю остальную одежду. Сожгите ее, она вся в крови.
   Мейбрик беспрекословно выпил сильнодействующее зелье, потом стянул с себя окровавленную одежду и положил ее на алтарь. Лахли услышал плеск воды: Мейбрик умывался в маленьком корыте. Удостоверившись, что он снова вполне управляем, Лахли переключил внимание на изуродованное тело, лежавшее на полу у двери. Он расстегнул порванный и изрезанный в дюжине мест плащ, обшарил его карманы, потом карманы жилета и брюк. При виде того, что он обнаружил, он нахмурился. Склонившись над абсолютно обычным трупом, Лахли обнаружил, что видит предметы, назначение которых ему совершенно непонятно.
   В карманах незнакомца обнаружились пригоршня шиллингов, флоринов, несколько полукрон, стопка банкнот — неожиданно толстая. Почти две сотни фунтов. Зато другие предметы… Он нашел жесткую прямоугольную карточку из материала, подобного которому Лахли еще не встречал. Не бумага, не дерево и не металл, он тем не менее блестел и был ярко окрашен. С обратной стороны на нем имелся ряд темных полосок из такого же незнакомого материала, который Лахли так и не смог соскрести ногтем. Похоже было на гуттаперчу, получаемую из сока одного произрастающего где-то в Малайзии дерева и густеющего на воздухе. Гуттаперчу использовали для различных цементов, изоляции и тому подобного. Все же эта карточка была явно не гуттаперчевой: попытки растворить ее в скипидаре и керосине не дали никакого результата — значит материал был какой-то другой. Это был и не каучук; тот менее прочен, чем даже гуттаперча, не говоря уже об этом материале. Хмурясь, Лахли отложил карточку в сторону и занялся изучением другого загадочного предмета, маленького цилиндрика, покрытого мягким, губчатым веществом, из которого тянулись тонкие проводочки, также покрытые чем-то скользким и гибким. Провода вели от цилиндрика к небольшой, но тяжелой коробке. Она была сделана еще из одного незнакомого материала, похожего на ту жесткую карточку, но все же другого. Оболочка не имела ни одного видимого шва, но на ней виднелось несколько крошечных кнопок и крышка на петлях. Крышка была прозрачной, но не из стекла. Пытаясь понять назначение кнопок, он нажал одну, и из коробки послышался слабый, шелестящий звук. Он удивленно нажал несколько других кнопок, пытаясь остановить этот звук…
   … и из коробки заговорил голос Джеймса Мейбрика!
   Удивленно вскрикнув, Лахли уронил эту штуку, склонился над ней и поражение уставился на коробочку, которая, лежа, продолжала разговаривать с ним. Это напоминало обычный трюк медиумов-чревовещателей, только с использованием самого крошечного фонографа-виктролы, какой только можно себе вообразить; однако в комнате не было никого, кроме Мейбрика и его самого, а Мейбрик стоял в противоположном углу комнаты, разинув рот при звуках собственного голоса, исходящего из ящичка размером не больше ладони Лахли. Лахли не мог представить, чтобы кому-то удалось сделать такоймаленький фонограф.
   —  Что это? — спросил настоящий Мейбрик; голос его заметно дрожал.
   — Не знаю! — Лахли подобрал коробку и осторожно потряс ее. Голос Мейбрика продолжал говорить. Потом он услышал еще один голос и испытал настоящий шок, узнав его: «Джеймс! Уходите прочь от нее! Ну же, быстро, пока сюда не набежали копы! Они обходят площадь каждые несколько минут, и им, черт подрал, уже пора!» Это сопровождалось спокойным, будничным голосом Мейбрика: «Обед забыл» — и его собственным, сердитым: «Если вы хотите уходить с ее печенью и маткой, ваше дело. Но будь я проклят, если я пойду тогда рядом с вами! Встретимся как обычно, в Нижнем Тиборе».
   Теперь и он сам смотрел на коробку, разинув рот. Эта маленькая коробочка каким-то образом запечатлела их разговор час назад, когда они стояли над изуродованными останками Кэтрин Эддоуз.
   — Это что-то вроде фонографа или миниатюрного телефона, — произнес он испуганным шепотом. — Из тех штук, которые записывают голоса, а не передают их по проводам! Боже мой, как это получается? Где рожок? И у телефона, и у фонографа есть рожок, чтобы говорить в него, а тут ничего нет, только эти проводки и эта маленькая штучка на конце. И что приводит ее в действие?
   — Это, должно быть, полиция! — ахнул Мейбрик, дрожа от страха. — Грязные копы, следившие за нами, вот это кто!
   — У лондонских копов нет таких устройств!
   —  Тогда кто это?
   Лахли переводил взгляд с Мейбрика на убитого и обратно, потом на коробочку в руках, на лежавшую без сознания женщину, снова на Мейбрика. При других обстоятельствах это зрелище могло бы показаться ему неописуемо смешным: обнаженный мужчина с запекшейся на волосах кровью, по лицу и груди которого стекала вода, труп — обладатель говорящей коробки и женщина с руками, привязанными к столу.
   — Кто они? Не имею ни малейшего представления, — отозвался наконец Лахли, поднимаясь на ноги и пробуя кнопки по очереди, пока голоса не смолкли. — Но я это выясню. Одевайтесь, Джеймс, не стойте нагишом. И смойте кровь с волос, пока она не засохла совсем.
   Безумец провел рукой по липким, редеющим волосам и скривился, потом снова склонился над корытом и начисто промыл голову. Он достал платье, в котором приехал из Ливерпуля, и молча оделся. Слава Богу, снадобье начало оказывать на него свое действие, и он сделался спокойнее и тише. Лахли обыскал так и не подававшую признаков жизни женщину и обнаружил спрятанные у нее в одежде предметы, еще более странные, чем те, что он нашел на мужчине. Он не имел ни малейшего представления о том, для чего предназначено крошечное устройство с каким-то подобием линзы, спрятанное в ее шляпке, не говоря уже о другой штуке, испускавшей тот тускло-красный свет, который он заметил в темном подземелье. Так он стоял, хмурясь, пока не услышал за спиной шаги. Мейбрик подошел и остановился у него за спиной.