Затем он вспомнил, что этот парень немного общался с Камой, его дочерью, женщиной, являющейся ничуть не худшим мастером перевоплощения, чем Крит, и не менее доблестным воином, чем Синк.
Парень резко кивнул, давая понять, что Темпус не ошибся, и процедил:
— Скажи мне, старик, зачем? Ты не случайно пересек нашу границу. Мы никогда не заключим мир с голубыми масками Джабала и с облизывающим Бей Кадакитисом, дважды перепродавшим илсигов.
Парень еще шире раздвинул ноги, и Темпус вспомнил, что сказал о нем Синк: «Прыти у этого мальчишки вполне достаточно, но мозгов маловато».
— Нет, не случайно. Я хочу поговорить с тобой… наедине.
— Это максимум того «наедине», на которое я готов пойти при общении с тобой — ты и вполовину не так сообразителен, как твоя дочь.
Темпус крепко стиснул руками перевязь, чтобы они не накликали беды, ища шею, которую можно было бы свернуть, а затем сказал:
— Зип… ноль, ничто, пустое место… ведь так? Что ж, несмотря на это, поделюсь с тобой мудростью и дам тебе шанс, потому что моя дочь считает, что ты стоишь того.
Это было не правдой, по крайней мере, он никогда не говорил с Камой о Зипе: она заслужила право самой выбирать себе постельных партнеров и кое-что еще.
Плосколицый юнец зашелся лающим смехом.
— Твоя дочка спит с нисийскими колдунами — или, по крайней мере, с Мол ином Факельщиком, в жилах которого течет кровь ниси. Мне нет никакого дела до того, кто, по ее мнению, чего стоит.
Сброд по обе стороны от него и позади рассмеялся, но довольно нервно. Трес забил копытом о землю и натянул поводья, пытаясь их освободить. Риддлер протянул руку, чтобы успокоить коня, и десяток с лишним мечей покинули ножны со скрежетом, слышным даже сквозь ливень, а три арбалета уставились ему в грудь.
— Мудрость вот какая: в этом сезоне Санктуарий предназначен для влюбленных, а не для сражающихся. Заключите мир, иначе империя перемелет всех вас в пыль и рассыплет по полю, чтобы кукуруза росла повыше.
— Вздор, старик. Я слышал, что ты крут — не то, что прочие, — бросил Зип, — но несешь те же бредни, какие я слышу от них. Передай это своим войскам — шлюх-сынкам и Пердетьему отряду коммандос: это они главная причина беспокойства.
Терпение Темпуса подходило к концу.
— Парень, выслушай меня: я договорюсь, чтобы они оставили тебя в покое на неделю — на семь дней. За это время ты встретишься с другими группировками, и вы выкуете какое-нибудь соглашение, иначе к Новому году от НФОС не останется даже воспоминания, а ты не проживешь столько, чтобы проверить это.
Наступила тишина, лишь кто-то пробормотал: «Давай убьем ублюдка», а некто прошептал в ответ: «Мы не можем — разве ты не знаешь, кто это?»
Вглядываясь в потоки дождя, Темпус следил за плоским лицом перед собой, бесстрастным и холодным под стекающими по нему струйками. В этом юнце есть сила; некоторые считали, что появление энлибарской стали изменит положение к лучшему, но, как и сталь, сила Зипа оказалась слишком мала и запоздала.
Взгляд бессмертного натолкнулся на глаза смертного, слишком уверенного в своей обреченности и не желающего просить милости. Но между этими взглядами промелькнуло что-то еще: измученность молодого воина, затравленного и жаждущего смерти в схватке с противником, превосходящим числом и оружием, превратилась в безнадежность; отчаяние встретилось со своим откликом в глазах легендарного бессмертного, кочующего из войны в войну, из империи в империю, отнимающего жизни и преподающего первейшую мудрость о торжестве духа над смертью.
Темпус, создавший, обучивший и взрастивший пасынков, предлагал перемирие, забытую надежду там, где ждали только ультиматум.
Наконец Зип ответил:
— Ага, неделя. Ладно. Все, что могу сказать: НФОС постарается — за других говорить не стану. Этого достаточно. Иначе…
Темпусу пришлось оборвать его. Угроза, произнесенная перед последователями юнца, обязывала.
— Достаточно, для тебя и твоих людей. Что посеешь, то и пожнешь. Ты можешь получить больше, чем даже смел надеяться, — императорское прощение, возможно, чин, и сделать все, что в твоих силах, для блага города, который, как ты говоришь, любишь.
— За этот город я умру, не так, так по-другому, — пробормотал Зип, потому что понял, о чем говорил Темпус и что осталось невысказанным в их встретившихся взглядах, и хотел, чтобы Риддлер тоже понял его, а затем, не услышав от того больше ни слова, сделал знак своим людям.
Потребовалось лишь какое-то мгновение, чтобы перекресток, где улица Красной Глины встречается с улицей Западных Ворот, снова стал казаться пустынным. Не больше времени потребовалось на то, чтобы вскочить на треса и направить его на дорогу Ящерицы.
Темпус подумал, проезжая мимо кучи отбросов, скрывавших, по крайней мере, одного враждебно настроенного юнца, что Зип сможет получить, если ему удастся сделать невозможное и наметить продвижение к миру, то, на что он не рассчитывал даже в мечтах: дом.
Не было сил, способных заменить пасынков и Третий. Ранканский военный гарнизон именно таким и был — ранканским. Бараки пасынков, завоеванные ценой жизни пять лет назад, придут в запустение; плоды трудов Священного Союза пропадут. Останется лишь горсточка церберов, чтобы противостоять полчищам Терона, бейсибским захватчикам и преступному миру города.
Если Зип позволит ему, Темпус решит несколько проблем, казавшихся неразрешимыми всего несколько минут назад, и окажет молодому парню единственную услугу, которую один мужчина может оказать другому: даст ему возможность самому решать свои проблемы, возможность начать.
Если, конечно, Темпус сможет удержать своих людей от убийства харизматичного молодого вождя повстанцев. И если Зип, увидев предложенный ему последний шанс, поймет это. И если в Санктуарии, где страх и ненависть сходят за уважение, Зип не нажил себе столько врагов, что независимо от того, что сделает Темпус, убийство мальчишки будет так же неотвратимо, как следующий раскат грома во время любимой Буревестником непогоды.
Когда прогремел следующий раскат грома, Темпус уже мчался по дороге Ящерицы, направляясь к «Распутному Единорогу», где за стойкой бара заправлял изверг по имени Снэппер Джо и где слухи распространялись со скоростью молнии, если, конечно, они того стоили.
У Снэппера Джо были серая в бородавках кожа и щербатые зубы. Копна торчащих оранжевых волос венчала его голову, а глаза смотрели в разные стороны, приводя в затруднение посетителей, гадавших, на каком оке сосредоточиться, когда они упрашивали дать в долг или просили позволения подняться наверх, где можно было получить наркотики и девочек.
Работа дневным барменом в «Распутном Единороге» была самым ценным приобретением Снэппера — помимо обретения свободы.
Он был призван в услужение Роксаной, нисийской ведьмой, прозванной Королевой Смерти. Но госпожа возымела прихоть освободить его… по крайней мере, в последнее время она не приставала к нему с приказаниями выполнить то или иное мерзкое разбойничье нападение.
То обстоятельство, что Снэппер считал свое прежнее положение слуги ведьмы разбойничьим, было стержнем нового мировоззрения изверга. Здесь, среди червей, попрошаек и шлюх, он отчаянно пытался обрести признание.
И это ему удавалось. Никто больше не издевался над его внешностью и не отшатывался от него в страхе. Все вели себя вежливо, по-людски, и обращались с ним как с равным, в той мере, в какой это вообще было свойственно местным.
В самой глубине души Снэппер Джо превыше всего хотел быть принятым людьми — когда-нибудь, возможно, даже как один из них. Ибо человечность — это то, что в сердце, а не что-то на поверхности.
Снэппер Джо хотел верить в это, в таверне, где пучеглазых бейсибцев ненавидели на малую толику больше, чем светловолосых красавцев ранканцев, где смуглая кожа, кривые конечности и щербатые зубы не считались изъяном; где все были равно угнетаемы как колдунами Гильдии магов, так и жрецами, обитающими в центре города.
Так что когда высокий мужчина устрашающей наружности, казалось, из каждой поры струящийся кровью — или кровавым дождем — подошел и фамильярно заговорил трескучим голосом, сказав: «Снэппер, мне нужна услуга», дневной бармен выпрямился во весь рост, почти равный росту незнакомца, надул тощую грудь и ответил:
— Все, что угодно, мой господин, кроме выпивки в долг: правило заведения.
Это тоже являлось частью человеческого: заботиться о маленьких чеканных кружочках меди, золота и серебра, даже если стоили они лишь потребности людей, воюющих и умирающих ради них. Но этому огромному человеку была нужна только информация: он пришел к Снэпперу за советом.
Когда рядом со стойкой вокруг бармена стало свободно — несколько клиентов, стоявших за его спиной, вышли на улицу в город, а две девушки-служанки на цыпочках удалились в заднюю комнату, — незнакомец сказал:
— Я хочу знать о твоей бывшей госпоже: нашла ли Роксана дорогу из дома Тасфалена в центре города? Видел ли ее кто-нибудь? Тебе лучше всех… должно быть известно, где она.
— Нет, друг, — сказал Снэппер, постоянно употребляя слово «друг», ему недавно раскрыли его смысл, — ее не видели и не слышали с тех пор, как был погашен огненный столб.
Кивнув, гигант перегнулся через стойку.
Снэппер наклонился ему навстречу, чувствуя себя по-особенному, точно осыпанный милостью: ведь такой значительный человек говорил с ним на виду у всех посетителей «Единорога». Оказавшись с ним чуть ли не нос к носу, изверг начал замечать правым глазом кое-что поразительно знакомое: глубоко посаженные узкие глаза, с пристальным вниманием следящие за ним, тонкий рубец рта, с губами, искривленными какой-то скрытой усмешкой.
Человек сказал:
— А Ишад, женщина-вампирка, — с нею все в порядке? Она по-прежнему у Распутного перекрестка? Правит среди теней?
— Она…
Одно воспоминание пробудило другое, и у Снэппера Джо в дополнение к бородавкам кожа покрылась мурашками: это была Та, которая не Спит, легендарная воительница, с ней так долго сражалась его бывшая госпожа.
— Она… да, господин. С Ишад… все в порядке. И будет в порядке всегда…
У Снэппера Джо были приятели среди нежити, бродящей в пустоте. Ишад не была одной из них, как и этот человек, которого он наконец узнал.
Теперь он понял, почему расступилась толпа, этот сброд, сразу узнавший главного игрока в той игре, в которой они были лишь пешками, и то вопреки своей воле.
Снэппер попытался не съежиться от страха, но губы его безотчетно начали произносить засвистевшие нараспев слова:
— У-бийства, убийства, о, повсюду будут у-бийства, а Снэпперу так без них хорошо…
— Когда сюда забредет пасынок или коммандос, направь их ко мне в казарму наемников. Смотри, не забудь.
Человек, зовущийся Темпусом, положил на стойку монеты.
Снэппер левым глазом видел их блеск, но взял их только тогда, когда гигант ушел, оставив позади себя испачканные бурыми пятнами скрипучие половицы как доказательство того, что он вообще был здесь.
Лишь тогда Джо позвал из кухни одну из служанок и дал девушке, которую любил — так, как может любить изверг, все деньги, оставленные ему Риддлером, прошепелявив:
— Смотри — не бойся. Снэппер оберегать тебя. Снэппер заботиться о тебе. Ты заботиться о Снэппер, да, попозже?
Он широкой похотливой улыбкой одарил женщину, к которой испытывал расположение, а та, скрыв дрожь омерзения, убрала в карман свой недельный заработок, пообещав Снэпперу, что согреет его ночью.
В эти дни в Санктуарии дела обстояли плохо, так что приходилось брать все, что предлагают.
— Ты хочешь, чтобы мы сделали что!
Недоверчивое фырканье Крита заставило Темпуса нахмуриться.
У Темпуса казарма наемников на севере города пробуждала воспоминания и призраки такие же кровавые, как и красно-бурые стены, увешанные оружием, столько раз приносившим победу. Здесь Темпус и Крит разработали заговор, направленный на устранение ведьмы; здесь, еще до вступления Крита в отряд, Темпус сплотил ядро пасынков и вступил в командование Священным Союзом Абарсиса.
Здесь, в еще более далеком прошлом, он сжег шарф, принадлежащий женщине, — его самому страшному проклятию, шарф, который возвращался к нему, волшебным образом нетронутый и полный внутреннего содержания; шарф, который он теперь опять носил на груди под доспехами и хитоном, словно все, что было между первым его появлением в Санктуарии и настоящим, оказалось лишь дурным сном.
— Я хочу, чтобы ты в течение одной недели оберегал, а не травил этого Зипа, — повторил Темпус, затем добавил:
— Если в конце этой недели не будет подписана декларация о прекращении огня, не произойдет никаких сдвигов к лучшему, ты сможешь вернуться к взысканию кровавых долгов.
Крит был самым умным из пасынков, сирезский воин, неоднократно принимавший клятву Священного Союза и теперь вновь действующий в паре со Стратоном, связанным с Ишад, женщиной-вампиркой, жившей на окраине у Распутного перекрестка.
Никто больше Крита не желал того, чтобы Священный Союз покинул Санктуарии. И никто не знал лучше сердце Темпуса и все те проблемы, которые обнажились во время пребывания императора в Санктуарии.
Сморщив длинный нос, Крит помешал пальцем горячее молоко с пряностями и вином, уставившись в него так, словно это был гадальный шар.
— Ты не… — произнес он в кружку, затем поднял взгляд на Темпуса, — ты не собираешься использовать шайку Зипа как часть оборонительных сил Санктуария? Скажи, что не собираешься.
— Не могу сказать этого. Зачем? Они обучены, по крайней мере, для этого города, достаточно. Видят боги, для этого города достаточно. И они крепки — настолько крепки, насколько должны быть крепки те, кого обучили мы, а это мы обучили большинство из них. Нико некоторое время работал с предводителем НФОС. И для тебя не должно иметь значения, кого мы оставим в бараках, главное, чтобы это не был Джабал. Нельзя допустить, чтобы делами заправлял вождь преступного мира — Терон выразился очень ясно. Порядок в городе должны поддерживать местные силы или мы.
— Именно это я и имел в виду: никто из нас не захочет остаться для того, чтобы присматривать за бандой убийц: ни я, ни кто-либо из моих людей. Обещай, что ты никогда больше не поступишь со мной так, не оставишь с невыполнимым заданием и неуправляемой толпой разочаровавшихся бойцов. Отряд хочет пойти вместе с тобой. Я не смогу удержать их здесь. А коммандос Синка просто не слушают моих приказов.
Не в духе Крита было искать оправданий, а значит, это и не были оправдания; это были обстоятельства, которые предводитель Священного Союза предлагал Темпусу рассмотреть безотлагательно.
— Чудесно. Согласен. Я только хочу убедиться, что ты понял: Зип нам полезнее живой, чем мертвый… в течение одной недели. И что бы ни было между тобой и моей дочерью — или чего не было, — поднял руку Темпус, останавливая возражения Крита, — она связана с Факельщиком, ниси, то есть врагом. Мы оставляем ее здесь. Мы возьмем Джихан и Рэндала, даже если для этого придется связать их, уберем отсюда свои хвосты — твой, мой, Страта, пасынков, Третьего отряда. Смотаемся из этого обреченного города. Но если мы сможем оставить какие-нибудь силы порядка в помощь Кадакитису, то будем просто кристально чисты.
— Именно поэтому ты прибыл сюда лично? Чтобы слепить кое-какую затычку, которая не продержится долго, потому что Терон этого не хочет? Тебе известно, что ему нужно… ему нужен покорный спокойный анус империи. А теперь, когда магия повержена или что там еще, — Рэндал пытался объяснить мне, — Терон сможет добиться этого силой оружия. В предстоящей драке я не вижу для нас стороны, на которой мы одержим победу, и ты тоже… надеюсь.
Темпус любовно усмехнулся, глядя на своего заместителя:
— Освободи Стратона, и от ведьмы, и от обязанностей по несению службы, и — это мой строжайший приказ — вы двое лично проследите, чтобы Зип смог установить необходимые контакты. И чтобы никто из наших, включая Третий, не чинил ему препятствий. После этого мы покинем город и вернемся в столицу героями. А что касается моих личных причин, я прибыл сюда для того, чтобы помешать бракосочетанию Джихан.
Рэндал пребывал в Гильдии магов вместе с безымянным Первым Хазардом, пытаясь осуществить простое манипулятивное заклятие и превратить топкую почву между наружной и внутренней стенами в сад, когда его нашел Темпус.
Первый Хазард был измучен. Ранканец одних с Рэндалом лет, он обрел магическую силу, когда она таковой уже больше не являлась. Гильдия магов держала население города в благоговейном ужасе несчетное количество лет. Теперь, когда разрушение нисийских Сфер Могущества не позволяло налагать даже самые простые заклятия и сделало бесполезным приворотные зелья, теперь, когда сама магия перестала быть таковой, Гильдия стала опасаться не только снижения доходов.
Когда простые обитатели Санктуария осознали, что теперь никакие щиты не оберегают надменных волшебников, что оплаченные золотом заклятия не работают, что пята Гильдии магов снята с шей как илсигов, так и ранканцев, сама жизнь чародеев оказалась под угрозой.
Вот почему найти способ сделать почву и стены податливыми для магии было не просто упражнением: похоже, чародеям потребуется неприступная крепость, чтобы укрыться от разгневанных горожан.
И Рэндал, чья сила оказалась задета меньше, чем чары местных магов, который носил на бедре откованный мечтами «крис» и обладал покровительством самого Повелителя грез, был призван на помощь собратьями по Гильдии, хотя, когда Гильдия была могущественной, колдуна пасынков любили гораздо меньше.
— Дело не во мне, ты знаешь это, — пытался объяснить Рэндал Первому Хазарду, чье боевое прозвище было Кот и который больше походил на благородного ранканца, чем на опытного адепта, заслужившего такой титул.
— Мое волшебство, — скромно продолжал Рэндал, — является частью проклятьем, а частично порождено грезами: оно не зависит от того, какие силы ослабли.
Ранканский адепт, прищурившись, посмотрел на тайзского колдуна и только потом высказал вслух свое недоумение.
— Значит, оно не является частью нисийского могущества? И ничем иным, что придумали Факельщик, Роксана и прочие северные колдуны?
Чихнув, Рэндал отер веснушчатый нос рукавом, от смущения у него покраснели уши.
— Если бы я был настолько могущественным, разве не смог бы я избавиться от этой проклятой аллергии?
Болезнь снова вернулась к нему — как одно из сопереживаний нынешних трудностей здешних адептов: шерсть, птицы и особенно пушистые создания приводили Рэндала в жалкое состояние. Когда-то для таких случаев у него имелся носовой платок, потом он обрел силу, сдерживающую приступ. Теперь у него не осталось ни того, ни другого.
Неучтивое замечание Первого Хазарда было прервано появлением послушницы, ворвавшейся со словами:
— Мой господин, какой-то незнакомый мужчина преодолел наши защитные рубежи, он идет сюда — вверх по лестнице, и с ним его конь…
Симпатичный Первый Хазард опустил голову, уставился на сплетенные на коленях пальцы и солгал послушнице с округлившимися от удивления глазами:
— Мы ждем его. Возвращайся к своей работе… Что у нас там на ужин? У нас будут гости — человек и… его конь.
— На ужин? Ну…
Послушница, девушка-ведьмочка, с густыми волосами, была невысокой, с милым розовощеким личиком сердечком. И даже ученическая ряса не могла скрыть ее тонкой талии, округлых бедер и высокой полной груди. Рэндал подумал, почему он не замечал ее прежде, но тут же прогнал эту мысль, вспомнив, что он помолвлен и скоро станет супругом Джихан, получив источник могущества, о котором он и словом не обмолвился в стенах теряющей силы Гильдии.
Девушка, с заметным усилием собравшись, сказала:
— Попугаи, блохи, беличьи лапки, господин чародей, и если пожелаете, тушеное мясо.
— Что7 — удивился измученный Первый Хазард, а затем, когда девушка широко раскрыла глаза, прикрыв рот рукой, бросил:
— Забудь об этом проклятом меню и убирайся отсюда. И никого не пускай сюда до сигнала на ужин. Ступай, девочка, ступай!
Девушка метнулась назад, и тотчас же послышался стук копыт, а следом звук, напоминающий грохот фарфора, разбившегося о мраморный пол.
Через широкую двустворчатую дверь, за которой только что скрылась девушка, въехал человек верхом на коне.
Всадник не стал спешиваться; у коня были чудные умные глаза. Взглянув на Рэндала, он застриг ушами. Масти он был смешанной, рыжий с гнедым и серым, но ошибиться было невозможно: тресский конь командира пасынков.
Охваченный жутким приступом аллергии, Рэндал, чихая, заспешил вперед со словами:
— Добро пожаловать, мой командир, добро пожаловать.
А Первый Хазард, Кот, за его спиной изверг проклятие, которое серой болезненной пеленой стало носиться по комнате, пока тресский конь, после того как Темпус спешился, не посмотрел, прижав уши, на эту полупроявившуюся эктоплазму и не разбил ее копытом на мелкие части.
— Чародей, — кивнул Риддлер Рэндалу, — и Чародей. — Коту:
— Ты не оставишь нас, Хазард? Мне нужно поговорить с моим колдуном.
— С твоим колдуном? — переспросил Кот, по привычке продолжая вести себя так, словно обладал прежним могуществом.
Потом он вдруг вспомнил, что ситуация изменилась, и побледнел.
— Ах да, с вашим колдуном. Вас понял, господин Темпус. Ужин начнется на закате — надеюсь, вы почтите нас своим присутствием. Уверен, мы сможем найти… морковь… для вашего коня.
Ни слова про осквернение Гильдии конем, ни единой попытки обрести контроль там, где были бесполезны все усилия: Кот только пожевал губами.
Даже несмотря на то, что у Рэндала снова заслезились глаза, он ощутил глубокое и искреннее сочувствие к молодому Первому Хазарду, хотя в былые времена больше всего на свете хотел обладать такой замечательной внешностью и фигурой и иметь такую великолепную родословную, как этот ранканец, который только что выскочил из своей кельи, чтобы Рэндал смог наедине поговорить со своим командиром.
В Санктуарии ныне имело значение то, кем ты являешься, а не то, как ты выглядишь. А Рэндал был единственный воин-колдун в городе, который скоро будет ценить воинов гораздо больше, чем колдунов.
— К вашим услугам, мой командир, — произнес Рэндал, пытаясь говорить отчетливо, несмотря на забитый из-за близости к тресскому коню нос.
— Ты мне нужен, Рэндал.
Темпус уронил поводья треса, и конь застыл, словно прирос к полу, а огромный воин приблизился к невысокому щуплому колдуну, положил руку на его узкие плечи и прошел вместе с ним к пурпурному алькову Первого Хазарда.
— Мне нужна твоя помощь. Мне нужно твое присутствие. Мне нужно все твое внимание — сейчас и всегда.
Рэндал ощутил, как в нем разливается гордость, почувствовал, что вырос на несколько дюймов, его шея вспыхнула от радости.
— Я полностью в вашем распоряжении, Риддлер, — сейчас и всегда, и вам это известно. Я дал клятву Священного Союза. Я не забыл об этом.
А Нико, похоже, забыл, но даже это облачко не могло заслонить свет благосклонности Темпуса — по крайней мере, не целиком, сказал себе Рэндал.
— Не забыли и мы. Отряд скоро выступает в Рэнке, чтобы встретиться там с Нико и отправиться в восточный поход. Ты нужен нам в этом походе, Рэндал, — исключительно как боец Священного Союза.
— Исключительно? Не понимаю. Ведь это Нико нарушил парную связь, а не…
— Дело не в Нико. Дело в Джихан.
— О… О!
Рэндал выскользнул из-под руки Риддлера, так как ее вес неожиданно стал невыносимым.
— Вот оно что. Она… что ж, это была не моя мысль, этот брак. Вам должно быть известно это. Я не очень хорош… в обращении с женщинами. А она… очень требовательна.
Слова теперь, когда наконец появился кто-то, способный понять, хлынули потоком.
— Я держу ее как можно дальше от себя, объясняя, что не могу… ну, вы понимаете… до тех пор, пока мы не поженимся. Я так много потеряю… лишусь могущества, а его в наши дни осталось совсем мало. Джихан говорит, что через ее отца мы вновь обретем его, но я не связан с богами. Я связан…
— С другим. Я знаю. Рэндал, кажется, у меня есть решение, которое сможет снять тебя с крючка, если ты поможешь мне.
— О, Риддлер! Я буду так признателен! Она — да не в обиду будет сказано — скорее ваша проблема, чем моя. Если вы только сможете освободить меня от нее, в том случае, если отряд отнесется к этому хорошо… Я тайно скроюсь и присоединюсь к вам в Рэнке, я…
— Никаких тайных исчезновений, Рэндал, — произнес Темпус, обнажая в улыбке зубы.
Эта ухмылка была хорошо известна всем пасынкам Рэндал тупо произнес:
— Мы не можем… повредить ей, мой командир. Никаких тайных исчезновений? Тогда как?..
— С твоего позволения, Рэндал, я умыкну ее — украду твою невесту из-под самого твоего носа.
— Позволения?! О, Темпус, я буду так признателен, вечно и искренно признателен…
— Значит, я его получил?
— Что? Позволение? Именем Священного Писания и дьяволов, которые любят меня, да! Умыкайте! И да…
— Одного твоего позволения будет достаточно, Рэндал. Не будем вовлекать в это силы, чье поведение мы не можем предсказать, не говоря уж о том, чтобы управлять им.
Женщина в одиночестве прогуливалась по саду, а в доме в это время шла вечеринка. У нее были светлые вьющиеся волосы, уложенные по моде, принятой в столице в этом году: высоко заколотые позолоченными шпильками с вырезанными ликами ранканских богов.