Асприн Роберт Линн. Сезон штормов

   Уэлгрин покачал головой. Он расслабился. Его организм не справился с опасной ситуацией. Он чувствовал себя изнуренным, пальцы рук дрожали. То, что говорил Балюструс, было справедливо, если не считать одного обстоятельства. Он задержал дыхание, и к нему вернулась уверенность.
   - Со мной пять человек хороших воинов, которые с успехом справятся с поденной работой. Пока не будут готовы мечи, им - все равно бездельничать. Так пусть уж поработают на тебя.
   Теперь пришла очередь колебаться мастеру.
   - Я не буду платить им, - объявил Балюструс. - Но они могут оставаться в надворных постройках литейной. Данша будет готовить им пищу, как она делает это для всех остальных. - Балюструс уселся на табуретку и улыбнулся. - Что скажешь на это, сынок?
   Уэлгрин содрогнулся, но не от предложения, которое полностью отвечало его желаниям, а от фамильярных попыток Балюструса навязать дружбу. Конечно, кузнеца не было в Санктуарии, когда Уэлгрин был юношей, он не мог знать его отца и того, что Уэлгрин никому не позволял называть себя "сынком". Поэтому он сдержал свой гнев и согласился с предложением мастера.
   - Дам тебе один совет, поскольку уж ты теперь мой клиент.
   От тебя так и пышет ненавистью и страхом, которые, подобно магниту, притягивают к себе невзгоды. Ты исходишь из худшего и слишком часто думаешь об этом. Ты не сделаешь добра ни себе, ни своим людям, если отправишься на север. А теперь послушай. Священный Союз пасынков, а возможно, и церберы вынуждены будут пойти туда, и тогда здесь не останется никого, обладающего силой. Джабал исчез, ты ведь слышал об этом, верно?
   Уэлгрин утвердительно кивнул. Рассказы о ночном нападении на пригородное поместье работорговца циркулировали в разных вариантах, но все соглашались с тем, что с тех пор Джабала никто не видел.
   - Но я не хочу провести свою жизнь рядом с подонками Санктуария! рявкнул Уэлгрин советчику.
   - Дай закончить. Ты только что вернулся в город. Здесь многое изменилось. С улиц исчезли ястребиные маски, не все, правда, но это только вопрос времени. Джабал ушел. И даже если он вернется в город, ему будет не под силу снова собрать свою ночную армию. Пусть Темпус, Зэлбар и им подобные, - Балюструс сплюнул для большей убедительности, - сражаются за Рэнке. После их ухода, имея такую сталь, ты мог бы стать хозяином положения в городе на всю оставшуюся жизнь и передать власть детям. Кадакитис капитулирует через день.
   Уэлгрин молчал. Он жаждал прославиться, но у него не было никаких конкретных мыслей относительно будущего. Балюструс подзадорил его, но еще больше напугал.
   Утреннее солнце не согрело молодого человека. Он весь дрожал под монашеской рясой. На узких улицах прохожих было немного, и они старались уступить ему дорогу. Сутана распахивалась, обнаруживая кожаное военное снаряжение, но никто не посмел остановить его, чтобы задать логичный вопрос.
   Таверны были закрыты, бармены и официантки наслаждались коротким отдыхом. Уэлгрин дефилировал по улицам с высоко поднятой головой и строгим взором. Он дошел до набережной и направился к пристаням, к рыбакам, день которых начался задолго до рассвета, и теперь они уже готовы были перекусить.
   Уэлгрин вошел в хибару с вывеской "Винная бочка". Название "Рыбная бочка" было бы более уместным. Заведение насквозь пропиталось запахом рыбьего жира. Не обращая внимания на отвратительное зловоние, Уэлгрин подошел к стойке бара. В помещении воцарилась тишина, и хотя такому воину, как он, нечего было опасаться горстки рыбаков, Уэлгрин чувствовал себя неуютно.
   Даже эль пропах рыбьим жиром, но Уэлгрин влил его в себя.
   Густой напиток пробудил тоску, ее требовала его душа. Он заказал еще три кружки отвратительного крепкого пива и принялся громко рыгать, но рыбаки стерпели и это.
   Смиренные, обиженные взгляды рыбаков прогнали Уэлгрина вновь на пристань, прежде чем он успел упиться до нужного ему состояния. Чистый воздух гавани разморил его. Его вырвало, после чего Уэлгрин почувствовал себя почти трезвым. В подавленном настроении он натянул на себя монашескую рясу, мертвой хваткой удерживая ее, чтобы она не распахнулась. Извилистая дорога вела к базару, где жила Иллира, предсказывая будущее по картам С'данзо.
   Был базарный день, и все переносные ларьки ломились от продуктов: желе, сладких хлебцев и консервированных фруктов.
   Не поддаваясь соблазну, Уэлгрин пробивался мимо них сквозь толпу, пока не достиг центральной части базара и не услышал звон молоточка Даброу, перекрывавшего шум толпы. По крайней мере сестра нашла себе хорошего защитника. Уэлгрин остановился перед мужчиной такого же роста, но гораздо более мощным.
   - Иллира дома? - вежливо спросил Уэлгрин, видя, что его узнали. - Она кому-нибудь гадает или с ней можно поговорить?
   - Вас здесь не ждут, - спокойно ответил Даброу.
   - Я хотел бы повидаться с сестрой. Я не сделал ей ничего плохого в прошлом, не намерен причинить зло и теперь. Постойте рядом, если считаете нужным. Я хочу видеть ее.
   Даброу вздохнул и осторожно положил свои инструменты.
   Он сгреб в кучу уголь и подвинул ведра с водой, стоявшие рядом с занавеской, служившей дверью саманного сооружения, которое он и Иллира называли домом. Уэлгрин сгорал от нетерпения, когда неуклюжий гигант откинул тряпицу, приглашая его войти.
   - К нам гость, - объявил Даброу.
   - И кто же?
   - Посмотри сама.
   Уэлгрин узнал голос, но не узнал женщину, передвигавшуюся в сумеречной темноте. Иллира имела обыкновение скрывать молодость под косметикой и бесформенной одеждой, тем не менее казалось, что направлявшееся к нему существо слишком велико, чтобы быть его сводной сестрой. Потом он увидел ее лицо - точь-в-точь лицо отца, по этой части она пошла в него, - и все сомнения отпали.
   Неуклюжей походкой Иллира подошла к креслу Даброу и тяжело опустилась в него. Уэлгрин догадался, что она на последних месяцах беременности, хотя мало разбирался в подобных вопросах.
   - У тебя будет ребенок, - выпалил он, - Скоро, - ответила Иллира, улыбаясь. - Лунный Цветок уверяет, что надо подождать еще несколько недель. Уверена, что это будет мальчик. Такой большой живот не по девочке.
   - Чувствуешь себя нормально? - Уэлгрин всегда думал, что она бесплодна: двойное проклятие. Казалось невозможным, что она проявит такую завидную плодовитость.
   - Нормально. Потеряла фигуру, но сохранила зубы, пока, - снова засмеялась она. - Ты нашел то, что искал?
   - Да, и к тому же больше, чем ожидал. - Уэлгрин не доверял кузнецу, стоявшему за спиной, однако Иллира все равно ведь расскажет ему все, о чем узнает. - Я вернулся с рудой. Нас вероломно предали, и у меня в живых осталось всего пять человек. Своим открытием я нажил себе могущественных врагов. Мне нужна твоя помощь, Иллира. Чтобы защитить себя и своих людей.
   - Ты нашел энлибарскую сталь? - шепотом спросил Даброу, пока Иллира старалась поудобнее устроиться в кресле.
   - Я нашел руду, - поправил Уэлгрин, подумав внезапно, уж не хочет ли это чудовище заняться изготовлением мечей.
   - Чем я могу помочь тебе? - спросила Иллира. - Мне кажется, тебе нужна помощь Даброу, а не моя.
   - Нет, - выпалил Уэлгрин. - Я нашел человека, который выплавит сталь. Это Балюструс, мастер по металлу. Он знает технологию плавления, размельчения и закалки...
   - И илсигскую алхимию, - добавил Даброу. - После того как Балюструс получил заказ на литье божественного колокола принца, похоже, он вступил в полосу везения.
   Уэлгрину не понравилась мысль о том, что Даброу знает о Балюструсе и секрете выплавки стали, но прогнал ее прочь.
   - Лира, мне нужна именно твоя помощь - твое предвидение. С помощью карт ты подскажешь мне, кому можно доверять и что можно делать без опаски.
   Она нахмурилась и разгладила складки одежды на своем огромном животе.
   - Не теперь, Уэлгрин, даже если бы я и смогла использовать для этого карты. Дитя забирает у меня очень много сил. Лунный Цветок говорит, что нельзя пользоваться моим даром так близко к сроку. Это может быть опасно.
   - Лунный Цветок? Кто такая Лунный Цветок? - спросил Уэлгрин и увидел ухмылку Даброу.
   - Она из С'данзо. Сейчас ухаживает за мной...
   - С'данзо? - с недоверием сказал Уэлгрин. - С каких это пор С'данзо помогают тебе?
   Иллира пожала плечами.
   - Даже С'данзо не таят зла вечно, пойми это. У женщин есть дар ясновидения, а мужчины чувствуют призвание странствовать, споря с ветром. Женщины всю жизнь остаются на месте.
   Мужчины... Ладно, забудем.
   - Забудем? - Уэлгрин нагнулся, чтобы сказать ей на ухо. - Иллира, эта Лунный Цветок, которая советует тебе не пользоваться даром предвидения, она встречается с теми С'данзо, что третировали тебя?
   - Либо она, либо ее дочь, - ответила Иллира.
   - Иллира, беременность затуманила тебе мозги. Они не оставят тебя в покое. Они злопамятны.
   - Если это так, тем хуже для них. С тех пор, как в город вошли наемники, гадание стало делом опасным, Уэлгрин. Мне не доставляет радости заглядывать в будущее солдат, не нравится их реакция, когда я говорю им правду. - Она снова уселась поудобнее. - Но это временно. Когда родится мой сын, опасность минет, и я снова буду гадать. Лунный Цветок и Мигнариал не возьмут то, что по праву принадлежит мне, - заявила она с уверенностью. За меня не беспокойся. Я не отправлю тебя к Лунному Цветку и сама отвечу, если смогу, на все твои вопросы, но после рождения сына. Если, конечно, ты можешь подождать до этого срока.
   Судя по животу, она должна была разрешиться от бремени задолго до того, как Балюструс закончит изготовление мечей, поэтому Уэлгрин согласился подождать.
   Глава 4
   Роскошная литейная Балюструса утратила свой лоск задолго до прихода в Санктуарий первых рэнкан. На мозаичном лице Шипри во внутреннем дворике росли сорняки. Не было ни одной комнаты с непротекающей крышей, а в некоторых крыш не было вообще. Уэлгрин и Трашер бросили свои вещи в комнату, которая некогда соединялась с атрием и в которую теперь можно было попасть только через дыру в стене. Тем не менее это было лучшее помещение для постоя из всего, что они осмотрели.
   Работа была тяжелая и грязная, времени для отдыха было мало. Балюструс обращался с Уэлгрином и его людьми как с обычными подмастерьями, а это означало, что им перепадало достаточно пищи и более чем достаточно оскорблений. Если бы Уэлгрин не нес так стоически свой крест, непременно возникли бы проблемы, но он готов был пожертвовать даже гордостью ради своих мечей.
   Три недели они жили практически в полной изоляции. Крестьянин доставлял им продукты и сплетни; случайные купцы обращались к Балюструсу за помощью и получали отказ. Только однажды появился человек, разыскивавший самого Уэлгрина, и было это после того, как Иллира родила двойню: мальчика и девочку. Воин передал им пластинку золота, чтобы обеспечить их регистрацию в списках граждан во дворце.
   - Стоит ли того это дело, командир? - обратился с вопросом Трашер, втирая успокаивающий бальзам в больное плечо Уэлгрина. - Мы здесь уже три недели, и все, что мы получили, это свежие шрамы.
   - А что ты скажешь насчет сытого желудка и отсутствия проблем со стороны Кадакитиса? Да, дело того стоит. Нам надо узнать, как варить сталь. Я все время считал, что кузнецы просто берут руду и превращают ее в мечи. У меня и в мыслях не было, что есть еще много промежуточных операций.
   - Ох уж эти операции! Мы переработали уже два мешка, а что получили? Три средненьких кинжала, гору плохонькой стали и этого дьявола, от зари до зари вкалывающего под навесом.
   Лучше бы, пожалуй, смыться отсюда. Временами мне кажется, что мы никогда не покинем Санктуарий.
   - Он сумасшедший, но не дьявол. И мне кажется, что он подобрался близко к той стали, которая нам нужна. Он так же одержим ею, как и мы. Это дело всей его жизни.
   Коротышка покачал головой и ослабил портупею на больном плече Уэлгрина.
   - Мне не нравится волшебство, - пожаловался он.
   - Он только добавил немного илсигского серебра, такое количество, что не делает погоды. Мы вправе рассчитывать на маленькое волшебство. Мы нашли обладающую волшебством шахту, верно? Но Балюструс не волшебник и не может наложить заклинание на металл, подобно тому как это делали риггли. Поэтому он и подумал, а не попытаться ли добавить в сталь чего-то такого, что уже имеет заклинание.
   - Да, Ожерелье гармонии!
   - Ты ходил во дворец и видел статую Ильса. И это ты сказал, что на статуе есть серебряное ожерелье, и это ты утверждал, что в городе не было никаких слухов о том, что до ожерелья дотрагивались или что его украли. Это не Ожерелье гармонии.
   Трашер прикусил губу и отвернулся, не сказав ни слова в ответ. Он не мог смотреть в глаза командиру. Уэлгрин присутствовал в тот момент, когда кузнец добавлял в расплавленный металл кусочки серебра, и у него были все основания утверждать, что это было не простое серебро. Но почему он был так уверен, что это не было Ожерелье гармонии?
   Во дворе превалировал жалобный скрип дробильного колеса Балюструса. Печи стояли опечатанными, груды измельченной руды сверкали в солнечных лучах. Все ждали результатов последнего опыта. Уэлгрин отвернулся от доносившихся звуков. Металл истошно стонал, подобно живому в агонии.
   Трашер сильно толкнул Уэлгрина локтем. Во дворе воцарилась тишина. К ним бежал подмастерье. Парнишка прокричал, что Уэлгрину подоспело время засвидетельствовать закалку лезвия.
   - Везение, - изрек Трашер, когда командир поднялся.
   - Да, везение. Если все будет в порядке, можно подумать об окончании работ.
   Балюструс чистил только что изготовленное лезвие, когда Уэлгрин вошел в горячий пыльный сарай. Одежка бронзовокожего человека потемнела от пота и пыли дробильного колеса, а испещренное крапинками лицо сияло ярче металла.
   - Красавец, верно? - сказал он, передавая клинок Уэлгрину и разыскивая свои костыли.
   Волнистые тонкие черные полосы перемежались с более широкими полосами серебристого металла. На старом энлибарском мече, который Балюструс хранил завернутым под матрасом, таких полос не было, но он утверждал, что железная присадка даст более прочную сталь - этому он научился у рэнканских оружейников. Уэлгрин стукнул клинком плашмя по ладони, размышляя, а так ли уж прав мастер.
   - Мы добились своего, сынок! - радостно воскликнул Балюструс, забирая клинок обратно. - Я знал, что секрет в этом серебре.
   Уэлгрин вышел вслед за ним из сарая и направился к одной из небольших печей, которую уже растопили подмастерья. Подростки разбежались при появлении взрослых.
   - Но на кусочке фаянса серебро не упоминалось, и в обычной стали его нет, ведь так?
   Мастер сплюнул в сорняки.
   - Риггли никогда ничего не делали без заклинаний, милый.
   - Заклинание на приготовление пищи, заклинание на любовь с публичной девкой в постели. Крупные заклинания, мелкие заклинания, специальные заклинания. На сей раз мы открыли заклинание для стали.
   - При всем моем к тебе уважении, ты говорил об этом и в прошлый раз, но дело кончилось пшиком.
   Балюструс почесал морщинистый подбородок.
   - Это правда, но на сей раз я чувствую, что попал в точку, парень. По-иному не объяснишь. Я чувствую это. Это действительно должно быть серебро, именно в том и заключается отличие.
   - А что, серебро обладает "стальным заклинанием" на руду? - спросил Уэлгрин.
   Мастер сунул клинок в раскаленные угли.
   - Ты мне нравишься, парень. Жаль, слишком поздно: ты мог бы научиться.., делать собственную сталь. - Он снова сплюнул, сразив наповал сорняк. - Нет, это не "стальное заклинание", ничего похожего. Я не знаю, что риггли добавляли в это серебро. Молин принес сюда ожерелье сразу же после того, как принц объявил о колоколе. Я видел, что оно старое, но это было просто чистое серебро, совсем недорогое. Я полагал, что он хочет использовать его для надписи. Чернение по бронзе выглядит довольно эффектно. Но нет, иерарх сказал, что это Ожерелье гармонии, только-только снятое с Ильса. Неизвестно, как оно попало к нему. Он хотел, чтобы я подмешал серебро к колоколу.
   "Пусть илсиги трепещут, когда он будет звонить во славу Вашанки!" заявил жрец.
   - Но ты этого не сделал, - прервал его Уэлгрин.
   - Не скажу, что не пытался, парень. Смешал его с медью, смешал с оловом - это проклятущее вещество каждый раз всплывало на поверхность. Я, конечно, мог отлить колокол с серебром, вплавленным в металл, зная, что он расколется, как только Молин ударит по нему. Нетрудно представить себе, чем все это могло закончиться, в том числе и для меня. Я предпочел припрятать серебро, а Факельщику сказать, что все сделано в соответствии с его указанием.
   - Ты припрятал серебро? - Уэлгрин закрыл лицо руками и отвернулся от мастера и от печи.
   - Ну конечно, парень. Думаешь, небеса разверзнутся и Вашанка высунет голову, чтобы поведать Молину Факельщику, что в колоколе нет серебра?
   - Странные вещи происходят в последнее время, - сказал Уэлгрин, когда мастер умолк. - Серебро должно было расплавиться в бронзе, верно? спокойно спросил он.
   - Да... И когда оно не расплавилось, я очень осторожно собрал его. Я буду рад разобраться до конца. Я не знаю, что дал мне Молин. Бьюсь об заклад, и он не знает. Но это работа риггли, и на ней лежит заклинание, иначе серебро расплавилось бы. Понятно? И тут являешься ты и просишь изготовить энлибарскую сталь. У тебя есть руда, и при прочих равных условиях получается сталь как сталь. Но это совсем не то, что нужно, а я знаю, что тут необходимо заклинание, заклинание для придания прочности и упругости. Никому из ныне здравствующих это заклинание не известно, но вдруг у меня появляется серебро, которое не плавится и явно обладает мощным заклинанием... И что же? Я оказался прав, Уэлгрин. Получается сталь, какую ты никогда не видел.
   Уэлгрин пожал плечами и снова посмотрел на мастера.
   - Ну и сколько мечей ты сможешь сделать?
   - Из того, что осталось от твоей руды и моего ожерелья, около пятидесяти. А поскольку серебро мое, парень, половину я возьму себе. Так что рассчитывай на двадцать пять.
   Белокурый офицер снова пожал плечами. Примерно такого поворота событий он и ожидал. Он понаблюдал за тем, как Балюструс с трудом вытащил из огня кусок раскаленного металла.
   Существовали различные теории относительно закалки стали боевого оружия. Одни утверждали, что для закалки металла лучше всего подходит снежный сугроб, другие - что достаточно простой воды, но большинство соглашалось с тем, что лучше всего подходит живая плоть человека, хотя на практике подобным способом изготавливались только императорские мечи. Балюструс же веровал в морскую воду из гавани, оставленную на солнце, чтобы она наполовину выпарилась. Он сунул клинок в бочку с водой и скрылся в едком дыму.
   Клинок остался цел.
   - Давай старый меч, - потребовал Балюструс, и Уэлгрин кивком послал за ним Трашера.
   Они сравнили клинки по весу и балансировке, а потом не спеша испробовали лезвия клинков друг о друга. Уэлгрин держал старый меч, а Балюструс - новый. Первые удары были не сильными, Уэлгрин почти не ощущал их, парируя. Потом у мастера появилась уверенность; он наносил удары новым клинком с всевозрастающей силой и невероятной точностью. Зеленые искры каскадом сыпались в вечернем свете, но Уэлгрина больше беспокоил старик, у которого, похоже, отпала необходимость в костылях. После нескольких безумных выпадов Уэлгрин отступил. Балюструс остановился, глубоко вздохнул, и клинок уперся острием в землю.
   - Мы нашли то, что искали, парень, - прошептал он.
   Он послал одного из подмастерьев в Санктуарий за бочонком пива. Солдаты и подмастерья навалились на эль, но Балюструс даже не притронулся к нему. Он продолжал сидеть во дворе, положив только что изготовленный клинок на поджатые уродливые ноги. Было уже темно, когда Уэлгрин присоединился к нему.
   - А ты и вправду мастер, - с улыбкой сказал он, ставя перед Балюструсом кружку эля. Мастер покачал головой, отказываясь и от эля, и от комплимента.
   - От меня осталась только тень, - сказал он. - Что ж, теперь у тебя есть энлибарские мечи, сынок. Что ты будешь с ними делать?
   Уэлгрин сидел на корточках, облитый лунным светом. Эль согрел его в ночной прохладе и больше обычного настроил на оптимистический лад.
   - Пообещав в качестве платы клинки, я смогу набрать солдат, поначалу достаточно будет нескольких человек. Мы отправимся на север и пополним ряды до нужного количества по мере продвижения. Мы заявимся к Стене Чародеев на конях и в полном снаряжении. Мы покроем себя честью и славой в битве с Нисибиси и превратимся в передовой отряд легиона.
   Довольно хихикая, мастер наконец отпил глоток эля.
   - Честь и слава. Уэлгрин, милый, зачем тебе слава? Что даст тебе честь? Что станет с твоими солдатами, когда забудутся Стена Чародеев и Нисибиси?
   Почести и слава сами по себе были наградой для рэнканского воина; что же касается войны, то солдат без работы не останется. Уэлгрин не жаждал, конечно, ни славы, ни почестей, а его предыдущая служба была скучной, вроде службы в гарнизоне Санктуария.
   - Я стану знаменитым, - решительно заявил он после некоторого раздумья. - Меня будут уважать при жизни, а когда умру, память обо мне увековечат...
   - Ты уже знаменит, дружок, или ты забыл об этом? Ты вновь открыл энлибарскую сталь. Но из-за этого тебе нельзя даже открыть свое лицо. Сколько, по-твоему, тебе потребуется мечей, чтобы с почестями пройтись по улицам Рэнке? Двадцать пять? Пятьдесят? Думаешь, тебе поверят, если ты скажешь им, что получил сталь с помощью кусочков старого ожерелья риггли?
   Уэлгрин встал. Обошел сидевшего инвалида.
   - Я добьюсь славы. Добьюсь славы или умру.
   Быстрым, незаметным движением костыля Балюструс отправил его копошиться в пыли.
   - Невежливо говорить человеку в затылок. Тебе уже изменяла удача, может изменить снова. Империя никогда ничего не давала тебе и никогда ничего не даст. Но империя ничего не значит для Санктуария. Здесь есть сила, милый, сила в чистом виде.
   Используй ее, и ты обретешь и почести, и славу. Говорю тебе, Уэлгрин, Джабал не вернется. Его мир созрел для захвата.
   - Ты уже говорил об этом. Джабал гниет под своим дворцом. А сколько ястребиных масок пригвоздили к столбам по пути к мосту на окраине? Даже если бы я испытывал искушение, на кого я смогу рассчитывать?
   - Темпус выбраковывает для тебя своих подчиненных. Уверен, что и те из масок, кто поумней, в безопасности. Они прослышали, что Джабал жив, и ждут его возвращения. Но им известно не все.
   Излишняя самонадеянность Балюструса насторожила Уэлгрина. Он никогда не доверял мастеру полностью, и меньше всего, когда тот говорил загадками.
   - Не всегда меня величали Балюструсом. Когда-то меня называли Серым Волком. Всего двадцать пять лет тому назад я привел имперские легионы в горы и сломил последнее сопротивление илсигов. Я сломил его, потому что мне было известно все. Я сам родился в тех горах. В моих венах течет кровь королей и волшебников. Но я понимал, что время королей прошло и наступило время империи. Я променял надежды собственного народа на славу и почести завоевателей.
   Уэлгрин откашлялся. Не было человека, который не слышал бы о Сером Волке - молодом человеке в звериных шкурах, который был встречен в Рэнке как герой, несмотря на то, что был риггли, и который спустя некоторое время нелепо погиб при падении с лошади. Вся столица принимала участие в его похоронах.
   - Не исключено, что мои друзья в Рэнке были отцами твоих друзей, сказал Балюструс, видя скептицизм Уэлгрина. - Я наблюдал за собственными похоронами с гладиаторских галерей, где меня, напичкав наркотиками, обобрав и опозорив, бросили, чтобы я умер или увеличил состояние своих бывших приятелей. - Он злобно засмеялся. - Но я не был простым рэнканским генералом, они забыли об этом. Я умел сражаться и умел ковать оружие, какого они не видывали. Я научился мастерству работы с металлом у народа, который предал.
   - А Джабал, он-то какое имеет к этому отношение? - наконец спросил Уэлгрин.
   - Он появился позднее. Я сражался и убивал, но рано или поздно от меня отказывались все владельцы, пока меня не купил сам император, отец Кадакитиса. Я стал тренировать новых рабов, а Джабал был одним из них. Он был рожден для смертельного боя. Я научил его всем трюкам, которые знал; он был мне как сын. Я видел, что счастье улыбалось нам каждый раз, когда он сражался. Мы оба принадлежали императору. Мы вместе пили, вместе ходили по бабам - жизнь удачливого гладиатора не так уж плоха, если тебя не волнуют клеймо и ошейник. Я доверял ему. Я рассказал ему правду о себе.
   - Спустя два дня я сражался с ним на арене. Я не выступал уже пять лет, но даже и в лучшие времена я был ему не пара. Мы бились с булавой и цепью, по его выбору. Уже вторым выпадом он опутал мне цепью ноги. Я ожидал этого, но рассчитывал на быструю милосердную смерть. Я думал, мы оба рабы равные и друзья. Он сказал: "Это подстроено", показав на императорский балкон, и снова ударил меня по ногам.
   Произошло это летом, а глаза я снова открыл только зимой.
   Лизеренский целитель стоял возле меня и поздравлял себя с моим выздоровлением. Это стоило мне вот этого!
   Мастер приподнял полы своего кафтана, показывая остатки ног. Лунный свет смягчил ужасное зрелище, но Уэлгрин заметил перекрученные остатки мышц, кости и чешуйчатую кожу, которые когда-то были ногами. Уэлгрин отвернулся, прежде чем Балюструс опустил полы кафтана.