Асприн Роберт Линн. Тени Санктуария

   - О, конечно же, я понимаю, - с жаром заверил его Сандол. - Все, о чем я прошу - чтобы вы имели меня в виду.
   - Я дам вам знать, - любезно сказал Лало, - когда буду посвободнее. Он ускорил шаги, оставив позади купца, который остановился, как вкопанный, наподобие тающей льдины посреди людского моря. Когда Лало пересек Тропу Денег и свернул в Стальной переулок, он позволил себе раза два подпрыгнуть на радостях. - Не только ноги мои, но все мое существо пляшет от восторга! - сказал он себе. - Пусть все боги Рэнке и Илсига благословят Инаса Йорла!
   Солнце отражалось от белых стен домов, играло на полированных лезвиях мечей и кинжалов, выставленных в витринах оружейных лавок, рассыпалось мириадами искр на звеньях кольчуг. Но весь этот блеск был ничто по сравнению со сверкающими перспективами, открывающимися перед мысленным взором Лало. Он будет жить не просто в достатке, но в богатстве, его ждет не только уважение, но и подлинная слава! Все, о чем он всегда мечтал, находилось на расстоянии вытянутой руки...
   Карманники крутились вокруг него, как привидения, пока он шел по аллее, но вопреки слухам, его кошелек был по-прежнему пуст, и они растворились в кустах прежде, чем он их заметил. Кто-то окликнул его, когда он проходил мимо скромных заведений около складских зданий, но глаза Лало были ослеплены видениями.
   Только когда ноги вынесли его на Набережную, которая шла вдоль гавани, он осознал, что с ним поздоровался медник Фарси, тот самый, что ссудил ему деньги во время болезни Джиллы после рождения их второго ребенка. Лало собрался было повернуть назад и исправить свою оплошность, но решил что у него еще будет время навестить Фарси. Сейчас он был слишком занят.
   В голове у него бурлили планы. Ему нужно было представить на рассмотрение нечто такое, что затмило бы нынешнее убранство зала, но не вульгарной пышностью, а тонким вкусом. Краски, детали, игра линий колыхались перед его внутренним взором, словно узорчатая пелена, закрывая от него убогие улицы города.
   Как много зависело от моделей, которых ему предстояло отобрать для набросков! Сабеллия и ее нимфы должны были олицетворять красоту, поражающую воображение и радующую глаз, от них должен исходить свет величия и невинности одновременно.
   Лало поскользнулся на рыбьей голове. Несколько секунд он отчаянно балансировал, наконец, обрел равновесие и остановился, щурясь на яркое солнце.
   - Но где же я отыщу таких девушек в Санктуарии? - спросил он себя вслух. - В городе, где женщины продают своих дочерей в публичные дома, как только у тех набухнут груди. - Даже те девушки, которые умудрялись сохранять некую внешнюю красоту, очень быстро развращались внутренне. В прошлые годы ему удавалось находить модели среди уличных певиц и девушек, которые восполняли свой ничтожный дневной заработок ткачих постыдной ночной работой. Теперь нужно было искать в другом месте.
   Он вздохнул и повернулся лицом к морю. Здесь было прохладнее, ветер менялся и приносил свежее дыхание моря, которое разгоняло запах тухлой рыбы. Синяя вода сияла, как глаза девственницы.
   Женщина с ребенком на руках помахала ему рукой, и он узнал Валиру, которая пришла сюда поиграть с малышом на солнышке, пока не пришло время выставлять себя на продажу перед гуляющими моряками. Она подняла ребенка, и он с болью заметил, что, хотя глаза ее подведены, а в крашеных волосах блестят стеклянные шарики, руки еще по-детски тонки. Он вспомнил, что совсем недавно она была подружкой его старшей дочери и часто приходила к ним на ужин, когда у самой дома было нечего есть.
   Он знал об изнасиловании, которое и толкнуло ее к нынешнему занятию, о нищете, которая удерживала ее на панели, но жизнерадостное приветствие девушки оставило горькое чувство. Она не выбирала свою судьбу и была не в силах изменить ее. Существование этой девушки омрачало прекрасное будущее, которое он предвидел для себя.
   Лало торопливо махнул ей рукой и заспешил прочь, испытывая одновременно облегчение и стыд, когда она не окликнула его.
   Он продолжил свой путь вдоль Набережной, мимо верфи, где швартовались иностранные корабли, прикованные якорными цепями, как благородные скакуны у деревенской коновязи. Некоторые купцы разложили свои товары прямо на пристани, и Лало пришлось прокладывать себе дорогу сквозь кучки людей, которые спорили о цене, обменивались тумаками и новостями, и все это с одинаково хорошим настроением. Несколько Городских Стражей стояли, прислонившись к столбам, на лицах их читались одновременно равнодушие и настороженность. При них находился один из церберов, выражение его лица отличалось от них только крайним высокомерием.
   Лало, не останавливаясь, миновал заброшенную пристань возле Рыбных Рядов, которая была его любимым местом уединения последние несколько лет. Сейчас ему было не до медитаций - столько предстояло сделать! Где же все-таки искать модели? Возможно, стоит сходить на базар. Безусловно, он сумеет найти там несколько порядочных девушек...
   Он заспешил по улице Запахов к дому, но внезапно остановился, когда увидел собственную жену. Она развешивала белье во дворе, разговаривая с кем-то через плечо. Лало опасливо приблизился.
   - Ну как прошло собеседование, дорогой? - спросила Джилла, сияя. - Я слышала, что госпожа Розанда такая грациозная. Ты сегодня пользуешься успехом у дам - посмотри, госпожа Зорра пришла к тебе...
   Лало сначала содрогнулся от ее резкого голоса, но тут же забыл о жене при приближении посетительницы. Украдкой оглядев ее, он был впечатлен стройной фигурой, цветом лица, напоминающим эшианские розы, медно-рыжими волосами и парой ярких глаз.
   Он сглотнул. Последний раз он видел госпожу Зорру, когда она сопровождала отца, собиравшего квартирную плату, которую Лало к тому времени просрочил за три месяца. Сейчас он пытался вспомнить, заплатил ли он за последний месяц.
   - О, мастер Лало, почему у вас такой виноватый вид! - мило покраснела Зорра. - Вы же знаете, что можете пользоваться нашим кредитом после стольких лет...
   "После стольких сплетен о моем грядущем процветании, это будет вернее!" - Так он подумал, но ее улыбка была столь заразительна, и, кроме того, она же не отвечала за жульничество своего родителя. Он улыбнулся в ответ, подумав, что она подобна дыханию весны на этой раскаленной летним зноем улице. Как нимфа...
   - Возможно, вы поможете мне поддержать мою кредитоспособность, госпожа, - ответил он. - Не согласитесь ли вы стать одной из моделей для росписи зала Молина Факельщика?
   Какое же это наслаждение - щедрой рукой раздавать порции счастья, подумал Лало, наблюдая, как Зорра вприпрыжку удаляется вниз по улице. Она горела нетерпением отменить все прежние договоренности, чтобы иметь возможность начать позировать завтра же.
   "Интересно, Инас Йорл чувствовал себя так же, когда дарил мне исполнение моего желания?" - подумал он, а также задумался (но только на мгновение) о том, почему при этом колдун хохотал.
   - Но почему я не могу позировать для вас в доме Молина Факельщика? Зорра, надув губы, снимала нижнюю юбку и сбрасывала на пол сорочку.
   - Если бы мой патрон мог отсоединить стены и прислать их мне для росписи! Я сомневаюсь, что он пустил бы меня в свой дом... - равнодушно ответил Лало, выливая краску из баночек на палитру в том порядке, к которому привык. - Кроме того, мне нужно сделать несколько набросков каждой модели, прежде чем я остановлюсь на окончательном варианте.
   Утреннее солнце жизнерадостно освещало чисто подметенный пол, свободный от чужого грязного белья, сверкало на ноже для растирания красок, играло на лепестках цветов, которые он велел держать Зорре.
   - Так, хорошо, - говорил он, прикрывая ее бедра газовым шарфом и сгибая ей руки. - Держите цветы, как будто протягиваете их Богине. - Она вздрагивала, когда он прикасался к ней, но его возбуждение от ее плоти вытеснялось восторгом перед этим телом как пространственной формой. Обычно я делаю один-два быстрых наброска, - объяснил он, - но сейчас рисунки должны быть достаточно завершенными, чтобы Молин Факельщик мог составить представление об окончательном варианте росписи, поэтому я буду рисовать в цвете...
   Он сделал шаг назад, увидев всю картину так, как он себе ее представлял - свежая красота девушки в солнечном свете, с яркими волосами, ниспадающими на спину, и яркими цветами в руках. Он взял кисть и глубоко вздохнул, сосредотачиваясь на том, что видел.
   Постепенно он перестал слышать приглушенный разговор в другом конце комнаты, где Джилла с их средней дочерью готовили обед. Он не обернулся, когда вошел один из их сыновей; Джилла шикнула на него и услала прочь. Звуки скользили мимо него, мозг успокаивался, напряжение последних дней исчезало.
   Теперь он, наконец, становился самим собой, твердо уверенный в том, что рука беспрекословно подчиняется глазу, и оба выполняют веления души. И он знал, что не богатые заказы, а эта уверенность в себе и была настоящим даром Инаса Йорла. Лало окунул кисть в краску и начал работать.
   Полоска света продвинулась до середины комнаты, когда Зорра потянулась и уронила цветы на пол.
   - Знала бы - ни за что не согласилась бы! - пожаловалась она. - Спина затекла, руки падают. - Она размяла плечи, наклонилась вперед и назад.
   Лало заморгал, стараясь прийти в себя.
   - Нет, еще рано, картина не окончена... - запричитал он, но Зорра уже шагнула к нему.
   - Что вы хотите сказать - я не могу посмотреть? Это же мой портрет, не правда ли? - внезапно она остановилась, потрясенная. Лало проследил за ее взглядом, посмотрел на картину, и кисть выпала из его рук.
   На лице, смотревшем на них с мольберта, были сузившиеся от алчности глаза и губы, растянутые в хищной усмешке. Рыжие волосы пламенели, как лисий хвост, а стройные ноги были согнуты, словно перед прыжком. Лало содрогался, переводя взгляд с девушки на картину и обратно.
   - Ты, чокнутый сукин сын, что ты со мной сделал? - она бешено налетела на него, потом схватила нож для растирания красок и принялась кромсать холст. - Это не я! Это ужасно! Ты ненавидишь женщин! Ты и отца моего ненавидишь, но погоди! Ты еще будешь жить на Подветренной стороне с нищими, когда он доберется до тебя!
   Пол задрожал и к ним подбежала Джилла. Лало отшатнулся назад, когда она возникла между ним и полуобнаженной девушкой, схватила Зорру за запястье и сжимала его, пока та не выронила нож на пол.
   - Оденься, потаскуха! Я не допущу, чтобы мои дети слышали такие ругательства! - зашипела Джилла, забывая о том, что дети слышали гораздо более сильные выражения, когда ходили на базар.
   - И ты заткнись, жирная свинья! - Зорра отскочила и начала втискиваться в свою одежду. - Тебе и у Эмоли будет тесно, я надеюсь ты сдохнешь под забором, где ты и родилась! - дверь за ней с треском захлопнулись, и они услышали, как она загрохотала вниз по ветхой лестнице.
   - Надеюсь, она свернула себе шею. Ее папаша так и не удосужился починить ступеньки, - спокойно сказала Джилла.
   Лало с трудом нагнулся, чтобы поднять нож.
   - Она права... - он подошел к изрезанной картине. - Будь он проклят... - прошептал он. - Он провел меня - он знал, что именно это должно случиться. Пусть все боги проклянут Инаса Йорла!
   Джилла взглянула на картину и расхохоталась.
   - Нет... в самом деле, - покатывалась она, - редкостное сходство. Ты видел только ее смазливое личико. А я-то знаю, что она за штучка. Ее жених покончил с собой, когда она бросила его ради той гориллы из охраны Принца. Такая лисица своего не упустит, и на картине это ясно видно. Ничего удивительного, что она так взбесилась!
   Лало всхлипнул:
   - Но меня обманули...
   - Нет. Ты получил то, о чем просил, бедный мой глупыш. Ты нарисовал душу этой законченной дряни!
   Лало прислонился к выщербленной ограде заброшенной верфи и рассеянно смотрел на расплавленное золото, разлитое над морем заходящим солнцем. Ему хотелось слиться с этой красотой и забыть о своем отчаянии. "Нужно только забраться на эту ограду и упасть вниз..." Он представил, как горькая вода смыкается над ним, и наступает благословенное избавление от боли.
   Потом он посмотрел вниз, и его пробила дрожь, не только от прохладного ветра. На темных водах колыхались отвратительные ошметки, которые когда-то были частями живых существ - требуха, стекающая по водостокам с санктуарских боен. Лало затошнило при мысли о том, что эта вода коснется его тела. Он отошел от берега и присел возле заброшенной рыбацкой лачуги.
   "То, что кажется наиболее прекрасным, - подумал он, - оказывается наиболее ужасным внутри!"
   Большой корабль величественно пересек гавань, миновал маяк и скрылся за мысом. Лало захотелось уплыть на таком судне, но он был слишком неловок для моряка, и слишком уязвим для сухопутного жителя. Даже таверна не сулила утешения. В "Зеленом Винограде" его поздравят с успехом, который теперь уже невозможен, в "Распутном Единороге" его попытаются ограбить, а потом изобьют до бесчувствия, когда обнаружат его нищету. Разве сможет он даже Каппену Варре объяснить, что с ним случилось?
   Дощатый настил, на котором он сидел, задрожал под тяжелыми шагами. Джилла... Лало напрягся, ожидая ее обычных обвинений, но она только вздохнула, словно ее отпустил тайный страх.
   - Я так и думала, что найду тебя здесь, - отдуваясь, она опустилась рядом и протянула ему глиняный кувшин с узким горлышком. - Лучше выпей сейчас, пока не похолодало.
   Он кивнул, сделал пару больших глотков душистого травяного чая с вином, и поставил кувшин рядом.
   Джилла закуталась в шаль, вытянула ноги и прислонилась спиной к стене. Две чайки прямо в воздухе сцепились из-за куска рыбы. Тяжелая волна разбилась о волнорез, и снова все стихло.
   В этом совместном молчании, согретом чаем и телом Джиллы, что-то глубоко спрятанное внутри Лало начало высвобождаться.
   - Джилла, - сказал он наконец, - что же мне делать?
   - С двумя другими моделями тоже не получилось?
   - Они оказались еще хуже Зорры. Тогда я начал рисовать жену Портового мастера... Хорошо, что я успел разорвать набросок прежде, чем она его увидела. Она была похожа на свою комнатную собачку! - он еще отхлебнул.
   - Бедный Лало, - Джилла покачала головой. - Ты не виноват в том, что все твои единороги превращаются в носорогов!
   Он вспомнил старую басню о носороге, который посмотрел в волшебное зеркало и увидел там единорога, но это не утешило Лало. "Неужели красота только прикрытие испорченности, или это верно лишь для Санктуария?" - он внезапно разрыдался.
   - О, Джилла! Я подвел тебя и детей. Мы разорены, понимаешь? У меня даже надежды не осталось!
   Она повернулась, не дотрагиваясь до него, словно понимая, что любая попытка утешения будет напрасной.
   - Лало... - она откашлялась и начала снова. - Все в порядке, мы как-нибудь проживем. И не все еще потеряно... главное, мечта наша не потеряна! Ты сделал правильный выбор - разве я не знаю, что ты всегда думаешь в первую очередь обо мне и детях?
   - Во всяком случае, - она попыталась обратить все в шутку, - нет худа без добра - теперь я смогу тебе позировать, ну, чтобы ты уловил основные линии, конечно, - добавила она извиняющимся тоном. - После стольких лет вряд ли ты найдешь во мне что-то новое...
   Лало поставил кувшин, повернулся и посмотрел на нее. В свете заходящего солнца лицо Джиллы, в котором годы прочертили столько борозд, было подобно старинной статуе, которую некий антиквар решил вызолотить, чтобы скрыть ее возраст. Вот горькая складочка от бесконечной нищеты, вот морщина от смерти ребенка... Разве все печали мира не оставляют следа на богине?
   Он взял ее за руку. Он видел тучность ее тела, но ощущал в нем силу, потоки энергии, струящиеся между ними, привязывали его к ней сильнее, чем ее красота когда-то много лет назад.
   "ЗНАЮ ЛИ Я ТЕБЯ?"
   Глаза Джиллы были закрыты, голова прислонилась к стене. Это была редкая для нее минута покоя. Свет на ее лице, казалось, исходил изнутри. Взгляд Лало заволокло слезами. "Я БЫЛ СЛЕП, - подумал он, - СЛЕП И ГЛУП..."
   - Да, - он постарался, чтобы голос не дрожал. Он знал теперь, как будет рисовать ее, где ему искать остальные модели. Он задохнулся от счастья и потянулся к ней. Она посмотрела на него, вопросительно улыбаясь, и приняла его в свои объятия.
   В зале Молина Факельщика горели сотни свечей, вставленных в серебряные канделябры в виде кулаков, сжимающих поднятые факелы. Свет дрожал на газовых накидках санктуарских дам, переливался на тяжелых расшитых одеждах их мужей, отражался от каждого звена золотых цепочек, каждой грани драгоценных камней; весь этот блеск почти затмевал великолепие самого зала.
   Лало наблюдал за происходящим, стоя в относительно безлюдном месте за колонной. Он был допущен в это избранное общество лишь благодаря той роли, которую сыграл в создании настенной росписи, чье завершение собственно и праздновалось сегодня. Здесь собрались все богатые и знатные, пользующиеся благоволением Империи, причисленные к верхушке санктуарского общества, и на каждом из собравшихся была одна и та же маска самодовольного веселья. Но Лало не переставал задаваться вопросом, как выглядели бы эти люди, если бы ему пришлось нарисовать эту сцену.
   Несколько купцов, на которых Лало когда-то работал, ухитрились получить приглашения, хотя большинству из его бывших клиентов оставалось только завидовать им. Он узнал среди приглашенных нескольких друзей, среди них Каппена Варру, который только что закончил песню и теперь поедал глазами госпожу Данлис, которой было не до него - она была слишком занята обольщением банкира из Рэнке.
   Еще несколько знакомых из "Распутного Единорога" сумели наняться на вечер в качестве приглашенных официантов и лакеев. Лало подозревал, что хозяева в конце вечера не досчитаются многих драгоценностей, столь ярко сверкающих на их пальцах и шеях, но он не считал себя обязанным сообщать кому-либо о своих подозрениях. Он внутренне подобрался, узнав каменщика Йордиса, прокладывающего себе путь сквозь блистающую толпу.
   - Ну, мастер Портретист, теперь, когда вы отдали должное богам, может быть, у вас найдется время для смертных, а? - Йордис широко улыбался. - У меня как раз есть подходящее место для моего портрета...
   Лало откашлялся.
   - Боюсь, что сосредоточившись на делах небесных, я потерял связь с земным великолепием...
   Выражение лица каменщика ясно говорило о том, как помпезно это прозвучало, но Лало предпочитал, чтобы его считали слегка тронутым от обрушившегося на него богатства, нежели узнали правду. Он сумел решить дилемму, которую поставила перед ним необходимость завершения работы у господина Молина, но теперь карьера портретиста в высшем обществе была для него закрыта.
   - Дела небесные... ах, ну да... - Йордис покосился на одну из нарисованных нимфе длинными, гибкими ногами, с глазами, сияющими юностью и весельем. - Если бы я мог проводить время, созерцая таких красоток, полагаю, я тоже отказался бы писать портрет старого дурня, - он понимающе рассмеялся. - А где вы нашли таких в этом городе, а?
   "Они торгуют своими телами в доках... или своими душами на базаре... или гнут спину на твоей кухне, или натирают полы в твоем доме..." подумал Лало горько. Уже не первый раз за этот вечер ему задавали подобные вопросы. Нимфа, на которую Йордис сейчас пялился с таким вожделением, была нищая калека, он, наверное, десятки раз проходил мимо нее на улице. На противоположной стене проститутка Валира гордо протягивала Богине сноп пшеницы, а ее ребенок кувыркался у ее ног, как херувим. А Богиня, которой они поклонялись, которая затмевала поверхностное великолепие этого зала, была его Джилла, носорог, превратившийся в нечто более изумительное, чем единорог.
   "У вас есть сердца, но вы не умеете чувствовать..." Взгляд Лало скользил поверх нестерпимого блеска одежд и украшений, которыми гости господина Молина замаскировали себя. "У вас есть глаза, но вы не умеете видеть..." Он пробормотал что-то насчет своих планов.
   - Если вы хотите украсить комнату настенной росписью, буду счастлив услужить вам, но боюсь, от портретов я в дальнейшем откажусь, - с тех самых пор, как он сумел разглядеть Джиллу, его глаза стали видеть по-новому. Теперь, даже когда он не рисовал, ему удавалось различить истинные лица людей под теми масками, которые они показывали миру. Он вежливо добавил:
   - Надеюсь, ваши дела идут хорошо?
   - А? Мои дела - да, но нынче осталось мало работы для каменщика! А что осталось, требует совсем другой сноровки... - он заговорщически хихикнул.
   Лало покраснел, осознав, что Йордис думает, будто он выуживает информацию о новом храме - крупнейшем заказе на стенную роспись в Санктуарии. "А почему бы и нет? - подумал он. - Разве не стоит моя Богиня быть запечатленной на стенах более величественных, чем в зале этого выскочки-инженера?"
   У него внезапно пересохло во рту: он увидел самого Молина Факельщика, приближающегося к нему. Йордис поклонился, ухмыльнулся и растворился в толпе. Лило заставил себя остаться на месте и выдержать пронзительный взгляд патрона.
   - Я должен поблагодарить вас, - сказал Лорд Молин. - Ваша работа представляется мне чрезвычайно успешной, - его глаза непрерывно перебегали с толпы на лицо Лало и обратно. - Возможно, слишком успешной, - продолжал он. - Рядом с вашей богиней мои гости кажутся просто декорацией!
   Лало начал было оправдываться, но замер, ужаснувшись, что может невольно выдать истину.
   Молин Факельщик рассмеялся.
   - Я только хотел сказать вам комплимент, дружище, и, кроме того, сделать заказ на роспись стен нового храма...
   - Мастер Портретист, вы, похоже, сегодня в хорошем настроении!
   Лало только что свернул с Тропы Денег на Дорогу Храмов, намереваясь осмотреть стены, которые ему предстояло расписывать в новом храме богов Рэнке. Звук мягкого голоса заставил его споткнуться. Он услышал сухой смешок и повернулся, чтобы внимательнее рассмотреть говорившего. Все, что он смог увидеть под капюшоном, было мерцание рубиновых глаз.
   - Инас Йорл!
   - Более или менее... - согласился собеседник. - А вы? Вы не изменились? Вы занимали мои мысли последнее время. Не хотите ли вернуть мне мой дар?
   Лало содрогнулся, припомнив те мгновения, когда он готов был душу продать за то, чтобы потерять способность, которой наградил его колдун. Но вместо этого он, наоборот, обрел свою истинную душу.
   - Нет, не думаю, - ответил он спокойно и почувствовал, что чародей удивлен. - За мной долг. Не хотите ли, чтобы я нарисовал вам еще одну картину? - Он прибавил, помолчав: - Не хотите ли, чтобы я нарисовал ваш портрет, Инас Йорл?
   На этот раз споткнулся колдун, и на мгновение художник по-настоящему встретился с ним взглядом. Он задрожал от той нечеловеческой усталости, которая исходила из этих нездешних глаз.
   Но не Лало, а Инас Йорл первым отвел свой взгляд и отвернулся.
   Линн ЭББИ
   ТАНЕЦ АЗИУНЫ
   1
   Приятный на вид мужчина средних лет, напоминавший скорее воина, нежели жреца, остановился у лавки торговца шелками Куда с таким видом, что все прочие покупатели растворились в базарной сутолоке и ясноглазый Кул поспешно оторвался от своих тюков с материей.
   - Чего изволит Ваша Милость? - осведомился купец.
   - Мне нужно две длины твоего лучшего шелка. Важна ткань, а не ее цвет. Шелк должен струиться как вода, а свет свечи виден, даже если сложить его вчетверо.
   Кул на мгновенье задумался и вывалил на прилавок целую гору тюков. Он собирался показывать их медленно, каждый по очереди, но взгляд покупателя упал на отрез цвета морской волны и торговец сообразил, что злоупотреблять временем жреца неразумно.
   - У Вашей Милости превосходный взор, - заметил купец, разворачивая шелк и давая жрецу оценить выделку и прозрачность ткани.
   - Сколько?
   - Два золотых короната за две длины.
   - Один.
   - Но Ваша Милость только что из столицы и вы наверняка помните красную цену за такую работу в Рэнке. Смотрите сюда, видите, правый край прошит серебряными нитями. Один и семь - это то, что надо.
   - Да, здесь уж точно не столица, - усмехнулся жрец. - Девять р_а_н_к_а_н_с_к_и_х _с_о_л_д_а_т_о_в_, - услышал купец в ответ на свое предложение.
   Аккуратно взяв материю из рук жреца, Кул со знанием дела смотал ее в тюк:
   - Девять _с_о_л_д_а_т_о_в_... да одна вышивка серебром стоит дороже! Очень хорошо. Выбора мне не остается, ибо как может простой базарный торговец спорить с Молином Факельщиком, Верховным Жрецом Вашанки. Хорошо, хорошо, пусть будет девять _с_о_л_д_а_т_о_в_.
   Жрец щелкнул пальцами, и немой юноша-прислужник подбежал к нему, неся в руках кошелек. Юноша отсчитал девять монет, показал их хозяину и передал Кулу, который проверил, не стерты ли деньги, ибо большая часть монет в Санктуарии давно находилась в обращении. То, что деньги платит юноша, торговцу не было в диковинку, ибо для жреца считалось неподобающим расплачиваться самому. Когда монеты скользнули в висевший на груди торговца кошель, жрец вторично щелкнул пальцами и к лавке подошел здоровенный, похожий на земледельца детина, который придержал дверь, пока Молин не вышел, а затем принял сверток из рук молчаливого юноши.
   Молин Факельщик целенаправленно прокладывал себе путь среди базарной толпы, уверенный, что рабы сумеют не упустить его из виду. Шелк и впрямь соответствовал утверждению торговца, а в столице, где деньги меняли хозяев куда чаще, за такую ткань попросили бы вдвое больше. Жрец еще не успел занять настолько высокое место в рэнканской бюрократии, чтобы забыть искусство торговаться.