- А чем Вы пишете?
- Простой ручкой. Макаю в чернильницу. На мой взгляд, творчество "рождается", когда касаешься бумаги. Все остальное - дело техники.
Раньше пользовался деревянными ученическими ручками, сгрызал иногда за день до половины. Однажды сынишку попросили в школе рассказать, как папа работает. Он чистосердечно ответил: "Да он все ручки грызет". Увы, сейчас деревянную ручку или простой карандаш приобрести не так-то просто. Купил себе дорогую ручку - "паркер". Только вот будет ли толк от этой дорогой ручки?
- Жизнь каждого из нас, тем более писателя, богата встречами с интересными людьми. Какие из них больше всего запомнились Вам?
- Я много встречал хороших людей. Больше, чем плохих. Удивительно запоминающейся оказалась встреча и знакомство со старшей киноактрисой, заслуженной артисткой РСФСР Еленой Алексеевной Тяпкиной. Ее последние роли: тетушка Ахросимова в "Войне и мире", княгиня Мягкая в "Анне Карениной", а в тридцатые годы она снималась довольно много, играла трактористок, а начинала еще в немом кино.
Когда я написал "Перевал", ее муж, ныне покойный, заслуженный артист РСФСР, режиссер Театра имени Революции Михаил Ефимович Лившин хотел поставить эту повесть на сцене. Естественно, они пригласили меня в гости. Шел к Чистым прудам и думал: Господи, как я буду себя там чувствовать? И галстук поправлял, и себя ощипывал, и причесывался, наверное, раз пять только на лестнице. Так разволновался, что я хотел возвращаться. Но потом сказал себе: солдат я или не солдат?
Позвонил. Открывают дверь. И я невольно сказал: "Вот Вы какая!" первая актриса, которую вижу в домашней обстановке. Оказывается, Елена Алексеевна всегда снималась без грима. Меня просто потрясло: артистка - и на себя похожа!
И она, в свою очередь, говорит: "Вот Вы какой!" Так естественно произнесла она эти слова, что уж, переступив порог, чувствовал я себя как дома. Когда посадили за стол, тщательно пытался пользоваться ножом и вилкой. Это мне удавалось с трудом - в силу деревенского воспитания и еще потому, что перебита на войне левая рука. Еще больше меня озадачила пара стаканов, ножей и вилок. Выручила Елена Алексеевна: "Да плюньте Вы на них, не мучайтесь. Как Вам удобно, так и кушайте".
Именно тогда почувствовал, что большая внутренняя культура заключается в естественности поведения человека. Будь это окоп или больница, застолье или общение с незнакомыми людьми в трамвае.
Сейчас Елена Алексеевна Тяпкина живет в доме престарелых актеров имени Неждановой, пишет мне иногда оттуда. Вот недавно ошеломила меня описанием о том, как училась вместе с Милицей Коорьюз в Киеве. Да, да, с той самой Милицей Коорьюз из "Большого вальса", и называет ее запросто Милкой! Надо будет повидаться и подробнее расспросить старушку обо всем - собеседник она прекрасный.
Бывая за рубежом, встречаюсь иногда с ветеранами войны. Например, у меня есть знакомые в Министерстве культуры ГДР. Один из них сорок лет назад служил обер-лейтенантом. Сидим, разговариваем, смеемся и вдруг, споткнувшись, задумываемся: может, я или он стреляли друг в друга...
- Что значит быть знаменитым, известным человеком?
- На этот вопрос лучше смогли бы ответить кинозвезды или хоккейные звезды. А я веду хуторской образ жизни. Говорят, один драматург знаменит тем, что голову бреет, другой в Союз писателей не вступает. Среди близких мне писателей таких потешников нету, потому что они знают истинную тяжесть этого труда и значимость, они, по-моему, сделались известными или знаменитыми не "по своей воле и охоте", а потому, что народ сам отыскал их в гуще изданной литературы, и слово их людям, надеюсь, жить помогает.
Я лично отношусь к своей работе как мой дед к пилению дров, заготовке сена, строительству дома. И это избавляет от излишнего кокетства. Еще у меня есть испытанный метод собственного укрощения: гляну на полки личной библиотеки - там стоят книги Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, Лескова, Тургенева - этого вполне достаточно, чтобы вести себя скромнее, спокойнее.
- Назовите, пожалуйста, по возможности лаконично, одним словом, те человеческие качества, которые Вы цените в людях больше всего.
- Доброта. Любовь. Мужество.
- Как Вы воспринимаете литературу в качестве читателя?
- Круг чтения у меня, человека пишущего, очень ограничен: просмотр периодики, читательских писем, рукописей моих коллег. Первое, что я услышал в жизни, - это "Кавказский пленник" Льва Толстого. Затем "Дед Архип и Ленька" Горького. Их нам читал вслух сельский учитель, с тех пор я их не перечитывал и не буду перечитывать, потому что есть ощущения, с которыми нельзя расставаться, которые человек должен сохранить как драгоценный подарок. Завидую тем, кто прочитает повесть Евгения Носова "Усвятские шлемоносцы", повести Константина Воробьева и Вячеслава Кондратьева, а также роман Ч. Айтматова "И дольше века длится день". С ощущением открытия я читал "Сто лет одиночества" Маркеса и совсем недавно - роман неизвестного у нас Дальтона Трамбо "Джонни получил винтовку" ("Сибирские огни", 1983, No 9). Это настоящий роман XX века. Жанр сочинения определен автором с точностью и ответственностью. А то у нас нередко "романом" обозначают всякую толстую книгу, сочинение средней толщины - "повесть", потоньше "рассказ".
Сейчас перечитываю "Мертвые души" и "Переписку с друзьями" Гоголя, дневники Толстого, а когда, признаюсь, хочется чего-то такого "сладкого" беру "Португальские письма" Гийерага, изданные "Наукой". Книжка читается как песня или, скорее, как старый романс - в ней есть та самая размягченность души, та неторопливость чувств, которых нам сейчас так недостает.
- Что Вам больше всего нравится и неприятно в окружающих людях, в их поведении?
- Как и всех нормальных людей, привлекает в человеке порядочность, чувство обязательности во всех обстоятельствах, способность оставаться самим собою. Но надоела хуже горькой редьки ложь, притворство, привычка к пустому краснобайству.
- Мне припомнилась посвященная Вам эпиграмма: ""Царь-рыбу" он во всей красе воспел, воздав ей полной мерой. Писателем довольны все, за исключеньем... браконьеров". Виктор Петрович, не сгущаете ли Вы краски для более сильного воздействия на читателей?
- К сожалению, нет. Многим кажется, что только вокруг больших городов не щадят лесов и рек, а уж там, в сибирской тайге и тундре, царят первозданный покой и порядок. Но современная жизнь разворачивается и здесь вовсю. И напористое зло под покровом тишины нередко берет верх над добром... С болью вижу "следы" пребывания "отдыхающих". Некоторые виды кустарников, деревьев, ягодников постепенно исчезают. Ягоды выбираются зеленцом; кедровая шишка выбивается неспелой; зверушки добываются с невыкунелой шкуркой; птица выбивается на водоемах, еще не ставшей "на крыло".
Все это выделывают люди не от голода, не от нужды, выделывают все это люди сытые... "Эх, люди! - хочется иногда крикнуть. - Что ж вы делаете-то? Опомнитесь!"
Думаю, пора ввести в школах и вузах специальные уроки природоведения, ибо разбой в природе происходит не всегда от жадности, порой и от неведения. Каждый гражданин нашей страны должен минимум один день в месяц поработать на природе. Только так, только большими усилиями, силами и средствами можно ощутимо помочь окружающей нас среде и пока еще, местами, цветущей земле.
- Как и где Вы сами любите отдыхать?
- В лесу. На реке. В деревне. Никаких южных краев и курортов для этих целей не выбираю. Помогает отключиться от работы и телевизор. Люблю, как и многие телезрители отдаленных районов, смотреть "Клуб кинопутешествий", "В мире животных", "Очевидное - невероятное", музыкальные, спортивные передачи.
- Представьте себе, через пару часов очутитесь на необитаемом острове. Какую одну книгу, киноленту и три предмета - на выбор - Вы взяли бы с собой?
- "Робинзон Крузо" и фильм "Унесенные ветром". Как бывалый солдат, по тревоге - захватил бы с собой мыло и портянки. Последнее обязательно, хотя большинство Ваших сверстников, простите, совершенно не понимают, что это такое. Ну и еще удочки. Как же без них-то? Надо ж и на необитаемом острове кормиться. Там же столовых нету!
- Сомерсет Моэм говорил, что воображение пишущего человека - это такая наковальня, пропустив через которую собственное сердце, писатель не узнает его. А что же происходит с языком произведения? Слышал, как некоторые Ваши читатели жалуются на слишком большое количество диалектов в Ваших книгах.
- Я это не делаю сознательно. В данном случае - естественная потребность говорить так, а не иначе, как я разговариваю сейчас. Присутствие так называемых "диалектизмов" - мое естество. Что, я их где-то наслушался, записывал, потом рассовывал в тексты? Я же вам говорил, что и записных-то книжек не веду. Ленив. Кстати, не знаю, для кого этих "диалектизмов" много, а для кого их мало. Однажды получил письмо моего земляка, которое заканчивалось так: "Пиши как писал. Мы в Сибире все понимам!.." (Смеется.) И еще приписка: "Не сдавайся!"
- Что доставляет Вам удовольствие: сам творческий процесс или законченное произведение? А может, и то и другое?
- Всякий раз по-разному. И каждый раз испытываешь чувство первосотворения. "Пастуха и пастушку" я много лет рассказывал целиком, от начала до конца. Я знал из нее фразы, которые так и остались в этой вещи: "Такое легкое ранение, а он умер...", "Почему ты лежишь один посреди России?" Они жили во мне, определяли тональность повести. Друзья говорили; "Садись и пиши - тебе ведь только и надо-то - записать!" А у меня "на сборы" ушло 14 лет. Когда я принялся за "Царь-рыбу", у меня о ней не было четкого представления. Просто водил рукой. И все.
Очень быстро пишу только черновики. Доставляет ни с чем не сравнимую радость заменять слова и в первой, и во второй, и в третьей редакциях... Поэтому очень боюсь версток, где не могу много править, приучен районной газеткой "жалеть" набранный текст, но в рукописи правлю много. Только "Кража" осталась непереписанной, однако до публикации перепечатывалась на машинке четырнадцать раз. "Пастух и пастушка", уже опубликованная, переделывалась четыре раза. Даже не знаю, чем и как это объяснить? Возможно, за то время, пока напечатается вещь, а проходит это у нас долго, происходит и заполнение тебя самого. Вещь еще "не остыла", а время делает свое дело.
- Считаете ли Вы себя счастливым человеком?
- Вопрос, в общем-то, сложный и простой. Счастлив бываю, когда работаю. Когда оглядываюсь на прошедший день и вижу, что он прожит с пользой. И еще придерживаюсь правила, вычитанного в одном из рассказов любимого мною Тургенева: "Счастье - оно, как здоровье, если о нем не говорят, значит, оно есть". Прекрасно сказано, не правда ли?
1984
Примечания
* Я послал в бамовский сборник "Оду русскому огороду".
* Недавно Елена Алексеевна Тяпкина умерла.
- Простой ручкой. Макаю в чернильницу. На мой взгляд, творчество "рождается", когда касаешься бумаги. Все остальное - дело техники.
Раньше пользовался деревянными ученическими ручками, сгрызал иногда за день до половины. Однажды сынишку попросили в школе рассказать, как папа работает. Он чистосердечно ответил: "Да он все ручки грызет". Увы, сейчас деревянную ручку или простой карандаш приобрести не так-то просто. Купил себе дорогую ручку - "паркер". Только вот будет ли толк от этой дорогой ручки?
- Жизнь каждого из нас, тем более писателя, богата встречами с интересными людьми. Какие из них больше всего запомнились Вам?
- Я много встречал хороших людей. Больше, чем плохих. Удивительно запоминающейся оказалась встреча и знакомство со старшей киноактрисой, заслуженной артисткой РСФСР Еленой Алексеевной Тяпкиной. Ее последние роли: тетушка Ахросимова в "Войне и мире", княгиня Мягкая в "Анне Карениной", а в тридцатые годы она снималась довольно много, играла трактористок, а начинала еще в немом кино.
Когда я написал "Перевал", ее муж, ныне покойный, заслуженный артист РСФСР, режиссер Театра имени Революции Михаил Ефимович Лившин хотел поставить эту повесть на сцене. Естественно, они пригласили меня в гости. Шел к Чистым прудам и думал: Господи, как я буду себя там чувствовать? И галстук поправлял, и себя ощипывал, и причесывался, наверное, раз пять только на лестнице. Так разволновался, что я хотел возвращаться. Но потом сказал себе: солдат я или не солдат?
Позвонил. Открывают дверь. И я невольно сказал: "Вот Вы какая!" первая актриса, которую вижу в домашней обстановке. Оказывается, Елена Алексеевна всегда снималась без грима. Меня просто потрясло: артистка - и на себя похожа!
И она, в свою очередь, говорит: "Вот Вы какой!" Так естественно произнесла она эти слова, что уж, переступив порог, чувствовал я себя как дома. Когда посадили за стол, тщательно пытался пользоваться ножом и вилкой. Это мне удавалось с трудом - в силу деревенского воспитания и еще потому, что перебита на войне левая рука. Еще больше меня озадачила пара стаканов, ножей и вилок. Выручила Елена Алексеевна: "Да плюньте Вы на них, не мучайтесь. Как Вам удобно, так и кушайте".
Именно тогда почувствовал, что большая внутренняя культура заключается в естественности поведения человека. Будь это окоп или больница, застолье или общение с незнакомыми людьми в трамвае.
Сейчас Елена Алексеевна Тяпкина живет в доме престарелых актеров имени Неждановой, пишет мне иногда оттуда. Вот недавно ошеломила меня описанием о том, как училась вместе с Милицей Коорьюз в Киеве. Да, да, с той самой Милицей Коорьюз из "Большого вальса", и называет ее запросто Милкой! Надо будет повидаться и подробнее расспросить старушку обо всем - собеседник она прекрасный.
Бывая за рубежом, встречаюсь иногда с ветеранами войны. Например, у меня есть знакомые в Министерстве культуры ГДР. Один из них сорок лет назад служил обер-лейтенантом. Сидим, разговариваем, смеемся и вдруг, споткнувшись, задумываемся: может, я или он стреляли друг в друга...
- Что значит быть знаменитым, известным человеком?
- На этот вопрос лучше смогли бы ответить кинозвезды или хоккейные звезды. А я веду хуторской образ жизни. Говорят, один драматург знаменит тем, что голову бреет, другой в Союз писателей не вступает. Среди близких мне писателей таких потешников нету, потому что они знают истинную тяжесть этого труда и значимость, они, по-моему, сделались известными или знаменитыми не "по своей воле и охоте", а потому, что народ сам отыскал их в гуще изданной литературы, и слово их людям, надеюсь, жить помогает.
Я лично отношусь к своей работе как мой дед к пилению дров, заготовке сена, строительству дома. И это избавляет от излишнего кокетства. Еще у меня есть испытанный метод собственного укрощения: гляну на полки личной библиотеки - там стоят книги Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, Лескова, Тургенева - этого вполне достаточно, чтобы вести себя скромнее, спокойнее.
- Назовите, пожалуйста, по возможности лаконично, одним словом, те человеческие качества, которые Вы цените в людях больше всего.
- Доброта. Любовь. Мужество.
- Как Вы воспринимаете литературу в качестве читателя?
- Круг чтения у меня, человека пишущего, очень ограничен: просмотр периодики, читательских писем, рукописей моих коллег. Первое, что я услышал в жизни, - это "Кавказский пленник" Льва Толстого. Затем "Дед Архип и Ленька" Горького. Их нам читал вслух сельский учитель, с тех пор я их не перечитывал и не буду перечитывать, потому что есть ощущения, с которыми нельзя расставаться, которые человек должен сохранить как драгоценный подарок. Завидую тем, кто прочитает повесть Евгения Носова "Усвятские шлемоносцы", повести Константина Воробьева и Вячеслава Кондратьева, а также роман Ч. Айтматова "И дольше века длится день". С ощущением открытия я читал "Сто лет одиночества" Маркеса и совсем недавно - роман неизвестного у нас Дальтона Трамбо "Джонни получил винтовку" ("Сибирские огни", 1983, No 9). Это настоящий роман XX века. Жанр сочинения определен автором с точностью и ответственностью. А то у нас нередко "романом" обозначают всякую толстую книгу, сочинение средней толщины - "повесть", потоньше "рассказ".
Сейчас перечитываю "Мертвые души" и "Переписку с друзьями" Гоголя, дневники Толстого, а когда, признаюсь, хочется чего-то такого "сладкого" беру "Португальские письма" Гийерага, изданные "Наукой". Книжка читается как песня или, скорее, как старый романс - в ней есть та самая размягченность души, та неторопливость чувств, которых нам сейчас так недостает.
- Что Вам больше всего нравится и неприятно в окружающих людях, в их поведении?
- Как и всех нормальных людей, привлекает в человеке порядочность, чувство обязательности во всех обстоятельствах, способность оставаться самим собою. Но надоела хуже горькой редьки ложь, притворство, привычка к пустому краснобайству.
- Мне припомнилась посвященная Вам эпиграмма: ""Царь-рыбу" он во всей красе воспел, воздав ей полной мерой. Писателем довольны все, за исключеньем... браконьеров". Виктор Петрович, не сгущаете ли Вы краски для более сильного воздействия на читателей?
- К сожалению, нет. Многим кажется, что только вокруг больших городов не щадят лесов и рек, а уж там, в сибирской тайге и тундре, царят первозданный покой и порядок. Но современная жизнь разворачивается и здесь вовсю. И напористое зло под покровом тишины нередко берет верх над добром... С болью вижу "следы" пребывания "отдыхающих". Некоторые виды кустарников, деревьев, ягодников постепенно исчезают. Ягоды выбираются зеленцом; кедровая шишка выбивается неспелой; зверушки добываются с невыкунелой шкуркой; птица выбивается на водоемах, еще не ставшей "на крыло".
Все это выделывают люди не от голода, не от нужды, выделывают все это люди сытые... "Эх, люди! - хочется иногда крикнуть. - Что ж вы делаете-то? Опомнитесь!"
Думаю, пора ввести в школах и вузах специальные уроки природоведения, ибо разбой в природе происходит не всегда от жадности, порой и от неведения. Каждый гражданин нашей страны должен минимум один день в месяц поработать на природе. Только так, только большими усилиями, силами и средствами можно ощутимо помочь окружающей нас среде и пока еще, местами, цветущей земле.
- Как и где Вы сами любите отдыхать?
- В лесу. На реке. В деревне. Никаких южных краев и курортов для этих целей не выбираю. Помогает отключиться от работы и телевизор. Люблю, как и многие телезрители отдаленных районов, смотреть "Клуб кинопутешествий", "В мире животных", "Очевидное - невероятное", музыкальные, спортивные передачи.
- Представьте себе, через пару часов очутитесь на необитаемом острове. Какую одну книгу, киноленту и три предмета - на выбор - Вы взяли бы с собой?
- "Робинзон Крузо" и фильм "Унесенные ветром". Как бывалый солдат, по тревоге - захватил бы с собой мыло и портянки. Последнее обязательно, хотя большинство Ваших сверстников, простите, совершенно не понимают, что это такое. Ну и еще удочки. Как же без них-то? Надо ж и на необитаемом острове кормиться. Там же столовых нету!
- Сомерсет Моэм говорил, что воображение пишущего человека - это такая наковальня, пропустив через которую собственное сердце, писатель не узнает его. А что же происходит с языком произведения? Слышал, как некоторые Ваши читатели жалуются на слишком большое количество диалектов в Ваших книгах.
- Я это не делаю сознательно. В данном случае - естественная потребность говорить так, а не иначе, как я разговариваю сейчас. Присутствие так называемых "диалектизмов" - мое естество. Что, я их где-то наслушался, записывал, потом рассовывал в тексты? Я же вам говорил, что и записных-то книжек не веду. Ленив. Кстати, не знаю, для кого этих "диалектизмов" много, а для кого их мало. Однажды получил письмо моего земляка, которое заканчивалось так: "Пиши как писал. Мы в Сибире все понимам!.." (Смеется.) И еще приписка: "Не сдавайся!"
- Что доставляет Вам удовольствие: сам творческий процесс или законченное произведение? А может, и то и другое?
- Всякий раз по-разному. И каждый раз испытываешь чувство первосотворения. "Пастуха и пастушку" я много лет рассказывал целиком, от начала до конца. Я знал из нее фразы, которые так и остались в этой вещи: "Такое легкое ранение, а он умер...", "Почему ты лежишь один посреди России?" Они жили во мне, определяли тональность повести. Друзья говорили; "Садись и пиши - тебе ведь только и надо-то - записать!" А у меня "на сборы" ушло 14 лет. Когда я принялся за "Царь-рыбу", у меня о ней не было четкого представления. Просто водил рукой. И все.
Очень быстро пишу только черновики. Доставляет ни с чем не сравнимую радость заменять слова и в первой, и во второй, и в третьей редакциях... Поэтому очень боюсь версток, где не могу много править, приучен районной газеткой "жалеть" набранный текст, но в рукописи правлю много. Только "Кража" осталась непереписанной, однако до публикации перепечатывалась на машинке четырнадцать раз. "Пастух и пастушка", уже опубликованная, переделывалась четыре раза. Даже не знаю, чем и как это объяснить? Возможно, за то время, пока напечатается вещь, а проходит это у нас долго, происходит и заполнение тебя самого. Вещь еще "не остыла", а время делает свое дело.
- Считаете ли Вы себя счастливым человеком?
- Вопрос, в общем-то, сложный и простой. Счастлив бываю, когда работаю. Когда оглядываюсь на прошедший день и вижу, что он прожит с пользой. И еще придерживаюсь правила, вычитанного в одном из рассказов любимого мною Тургенева: "Счастье - оно, как здоровье, если о нем не говорят, значит, оно есть". Прекрасно сказано, не правда ли?
1984
Примечания
* Я послал в бамовский сборник "Оду русскому огороду".
* Недавно Елена Алексеевна Тяпкина умерла.