Атеев Алексей Алексеевич. Солнце мертвых

   Тем временем таинственные силуэты стали что-то делать поодаль от могилы. Сначала Валентина Сергеевна не поняла, что, но потом догадалась — разводят костер. Видимо, дрова были принесены с собой, так как костерок заполыхал в считанные секунды. В его свете Валентина Сергеевна как следует рассмотрела тех, кто пришел в это странное место в столь странный час.
   Это были женщины в длинных белых рубахах до пят, босые, с распущенными волосами и, как ей показалось, необычайно бледные. Сначала Валентина Сергеевна не могла определить их возраст. Ей казалось, что это старухи, и, хотя стояли они совсем недалеко, в неровном свете костра невозможно было разглядеть их лица. Внезапно они сбросили свои рубахи и стали в кружок вокруг костра. Действительно, две из них были наверняка не молоды. Их грузные тела с обвисшими грудями и животами рельефно вырисовывались на фоне огненных языков. Третья была молодая женщина со стройным белым телом. Они в молчании постояли несколько минут у костра, затем одна из них что-то бросила в огонь. Костер полыхнул зеленым цветом. Женщины вновь запели тихими голосами какую-то заунывную песню. Слов Валентина Сергеевна не разобрала, да если бы и разобрала, вряд ли бы их поняла. Время от времени то одна, то другая бросали что-то в костер.
   Валентина Сергеевна замерла у своего окна. Смотрела во все глаза. Никогда она не сталкивалась ни с чем подобным. В голове мелькали обрывки мыслей: что это за странный обряд? Шабаш ведьм? Какой-нибудь древний языческий культ?
   Всю жизнь мечтала Петухова о чем-нибудь подобном. Ведь даже самый закоренелый скептик в глубине души надеется встретиться с неведомым.
   Страх перед сверхъестественным отошел на задний план. Любопытство оказалось сильнее чувства самосохранения. Валентина Сергеевна забыла про осторожность.
   Внезапно костер загорелся чистым зеленым светом. Столб его подымался высоко вверх и осветил не только кладбище, но и опушку леса. Обнаженные фигуры у огня медленно изгибались, как будто исполняли какой-то неведомый танец. Заунывное пение не прекращалось. И тут Валентина Сергеевна с ужасом заметила, что земля на могиле шевелится. Вот тут-то бедная библиотекарша и узнала, что такое настоящий страх. Она часто читала, что от ужаса на голове у людей шевелятся волосы. Теперь она отчетливо почувствовала, как волосы шевелятся у нее самой. От страха она вся оцепенела. Только сердце гулко стучало в груди, и стук этот отдавался в мозгу.
   Между тем пение усилилось и стало походить на истерические вопли. Столб зеленого света потемнел и как бы загустел. Петухову начало трясти, когда она увидела, что из земли сначала показались кончики пальцев, а потом вылезла и вся рука отвратительного черного цвета. Пальцы беспрестанно двигались, как будто хотели что-то схватить, раздавить, изорвать в клочья.
   Женщины упали на колени. Пение их прекратилось, и в тишине был слышен только звук осыпающейся земли. Столб зеленого огня внезапно исчез, а на его месте нестерпимым малиновым светом полыхали уголья. В их свете было видно, как из могилы пытается выбраться нечто огромное, невероятно страшное.
   Валентина Сергеевна держалась из последних сил. Она стояла у окна на самом виду, с ужасом взирая на происходящее.
   Из могилы показалась голова. Вид ее был настолько чудовищен, что библиотекарша, забыв обо всем, взвизгнула от ужаса. В ту же минуту заухал, захохотал филин, женщины повернули головы в ее сторону — их лица были еще ужаснее личины мертвеца. Они вскочили с земли и, завизжав, бросились к часовне. Костер в ту же минуту погас, а Валентина Сергеевна, не чуя под собой ног, грохнулась без чувств.
   Разбудил ее щебет птиц. Было ясное свежее утро. Солнечные лучи, проникая сквозь проемы окон, освещали мрачные внутренности часовни. Она поднялась с пола. Все тело болело, кости ныли, словно вчера пришлось делать непосильную работу.
   Взглянув на часы, Валентина Сергеевна увидела, что почти восемь утра. Она вышла из часовни и огляделась. Сейчас, в солнечном свете, старое кладбище имело прямо-таки романтический вид. Омытые дождем памятники и надгробия сверкали полированными гранями. Все кругом покрывали заросли высокой травы, луговых цветов. Особенно много было ромашки. С памятника на памятник перелетали две сороки. Они о чем-то взволнованно стрекотали.
   Валентина Сергеевна вздохнула полной грудью: как хорошо! И вдруг вспомнила о своем ночном приключении. Неужели все это было на самом деле? Ей вдруг стало не по себе. Хотелось бежать сломя голову из этого жуткого места. Но здравый смысл взял верх.
   «Нужно во всем разобраться, — решила библиотекарша. — Наверняка это был сон. Всякое может присниться. А такой яркий и подробный потому, что устала, нервы были напряжены, да и место необычное. Вот и померещилась всякая чепуха».
   Она посмотрела в сторону надгробия, которое так ярко запечатлелось в предполагаемом сне.
   «Подойти, что ли?» Она нерешительно шагнула в сторону могилы. Ночные страхи все еще давали о себе знать.
   «А чего я, собственно, боюсь?» Она медленно подошла к могиле. На нее она старалась не смотреть. Где-то здесь горел костер, если ночные видения — действительность, то должен остаться след. Но никаких следов кострища не было.
   «Конечно, это был сон», — успокоилась библиотекарша. Она подошла вплотную к могиле. Никакой свежей земли, конечно, не было. Вся она заросла какой-то остролистной травой, и только посередине пламенел кровавыми цветами куст чертополоха.
   Памятник — продолговатая конусовидная плита черного мрамора — сильно наклонился и как будто вот-вот должен был рухнуть в заросли бурьяна. Надписи на камне было не разобрать. Проступали какие-то буквы, но они были, казалось, замазаны грязью. Библиотекарше стало нестерпимо любопытно: кто же здесь похоронен? Она смочила в лужице ладошку.
   «Не делай этого! — говорил ей внутренний голос. — Беги отсюда!» Но мужественная дама не послушалась рассудка. Она провела мокрой рукой по надписи. Та стала четче, рельефнее. Теперь вполне можно было прочитать.
   Старинными витиеватыми буквами на камне было написано:

   «ПЕТУХОВА ВАЛЕНТИНА СЕРГЕЕВНА».

   Ниже стояла дата рождения.
   Это была ее дата рождения!
   Вначале Петухова ничего не поняла.
   «Что за странность, — подумала она, — однофамилица моя? Тоже Валентина и тоже Сергеевна! И год рождения мой». Это не укладывалось в голове. День внезапно померк. Казалось, ночные видения обступили ее вновь.
   А когда же она умерла?
   Надпись, свидетельствующая об этом, была все еще скрыта грязью. Снова дотрагиваться до камня было неприятно и даже страшно. Валентина Сергеевна достала из кармана кофты носовой платок и намочила его в луже. С мокрым платком в руке она в нерешительности стояла подле памятника. Любопытство подталкивало ее, страх не давал поднять руки. Наконец любопытство пересилило. Она осторожно провела мокрой тканью по едва проступавшим из грязи цифрам. Потом с внезапно появившейся смелостью лихорадочно заработала платком. На камне четко и рельефно проявились цифры. Это был нынешний год. Судя по дате, ей осталось жить тринадцать дней. Валентина Сергеевна нисколько не сомневалась, что надпись эта напрямую связана с ней.
   Не помня себя, схватила она корзину с уже ненужными вчерашними грибами и побежала куда глаза глядят.
   Буквально через полчаса она машинально отметила, что стоит на околице Лиходеевки. Здесь Валентина Сергеевна постаралась взять себя в руки. Вот наконец и дом, где она остановилась. Едва кивнув удивленной хозяйке, которая копалась во дворе, Валентина Сергеевна проскользнула в свою комнату и, не раздеваясь, бросилась на кровать. Сердце бешено стучало. Мысли лихорадочно скакали. Страшно разболелась голова. Ужас переполнял все ее существо.
   Заглянула хозяйка. Поинтересовалась, где была постоялица. Та ответила, что заблудилась.
   — А где ты, милая, ночевала? — продолжала расспрашивать бабка.
   — Да в лесу, под деревом, — односложно ответила библиотекарша.
   — Вымокла небось? — не отставала старуха.
   — Устала я очень, отдохнуть хочу.
   — Ну ладно, отдыхай. — Старуха вышла. Валентина Сергеевна забылась в тяжелом сне. Вечером за столом библиотекарша пила чай, без аппетита жевала кусок пирога с капустой и молчала. Старуха с любопытством поглядывала на нее, вздыхала, кашляла, но тоже не произносила ни слова. Наконец старуха не выдержала.
   — А все же где тебя носило?
   — Я же сказала: заблудилась! — Валентина Сергеевна не была намерена вступать в разговор.
   — Заблудилась, — протянула бабка, — вон что… А может, ты на кладбище завернула? — Она испытующе глянула на библиотекаршу.
   — На какое кладбище? — встрепенулась та.
   — Да есть тут одно… — неопределенно промолвила старуха и снова в упор глянула на постоялицу. — Значит, на кладбище нечистый тебя занес! — утвердительно заключила она. — И что же ты там видела?
   Валентина Сергеевна молчала, глядя в окошко.
   — Не хочешь, значит, рассказывать! — рассердилась старуха. — Ну что ж, твое право. Только смотри, как бы хуже не было. Накликала беду на свою голову!
   «А может быть, и правда рассказать ей все, — подумала библиотекарша. — А что рассказывать, кто в это поверит? Нет, уж лучше все забыть и не вспоминать никогда. Завтра же уеду. Прямо с утра».
   Утром она расплатилась с хозяйкой, сухо распрощалась с ней и двинулась к проселку.
   — А грибы как же? — спросила бабка, кивнув на сушащиеся на солнце снизки боровиков и подберезовиков.
   — Я их вам оставляю, на память, — усмехнулась Валентина Сергеевна.
   — Какая память… — молвила старуха. — Через день-другой снова увидимся.
   Валентина Сергеевна приостановилась и удивленно глянула на старуху.
   — Да-да, милая, вернешься ты вскоре, да не одна вернешься. Да вот не знаю, к добру, к худу ли? Не сказала ты мне правды, покаешься вскоре. — Сказав так, старуха ушла в дом. Через пятнадцать минут Валентина Сергеевна тряслась в —кабине молоковоза. Шофер попался неразговорчивый, да и у нее не было желания вступать в беседу.
   Она мучительно размышляла, что же все-таки произошло. За окнами машины мелькали леса, какие-то деревушки, а перед глазами библиотекарши стояло кладбище. Никогда, ни на минуту не допускала она и мысли о существовании сверхъестественных сил. Более того, всеми силами боролась с различными суевериями. И вот теперь… Неужели труды всей ее жизни были напрасны? Неужели темные силы существуют? Или все же то, что случилось, плод ее воображения? Ночные мистерии среди могил могли и привидеться.
   Но надпись на памятнике? Как это понять? Мистификация? Но кем осуществленная? А главное, для чего? Может быть, пойти в милицию? Но там ее поднимут на смех. Та самая Петухова, известная атеистка — и на тебе, такие странные заявления. Да и что она может рассказать? Какие-то голые бабы, завывающие в ночи, мертвец, поднимающийся из могилы. Тут и до психушки недалеко.
   Вот надпись, надпись… А была ли она на самом деле? Может быть, это гипноз? Или грибами отравилась? От грибов бывают галлюцинации, она где-то читала, что колдуны варили из мухоморов опьяняющий напиток, заставляющий грезить наяву. Выпьет его человек — и запросто общается с духами.
   Валентина Сергеевна вспомнила огромные мухоморы, которые она видела в лесу. Вот и объяснение. Дотронулась случайно до ядовитого гриба, а потом яд попал в организм: с едой или рукой провела по губам… Мало ли…
   И все-таки это разумное, логическое объяснение случившемуся, как она прекрасно понимала, было построено на песке. Доля правды в нем, наверное, была. Но все упиралось в надпись.
   Вернуться бы посмотреть на нее еще раз. Нет! Одна она туда не пойдет ни за что. А с кем? Библиотекарша стала перебирать в памяти знакомых, способных на такой подвиг. Внезапно вспомнились прощальные слова старухи. Тогда впопыхах Валентина Сергеевна не обратила на них внимания. Что-то она там бормотала о скорой встрече. Загадками какими-то говорила. Старуха определенно что-то знала. Наверное, можно было ей рассказать все. Сама ведь с расспросами набивалась. Теперь поздно.
   А не попробовать ли покопаться в городских архивах? Что за Лиходеевка такая? Откуда рядом с ней столь необычное кладбище? Да, видимо, нужно начинать с этого.
   За окном показались городские окраины, и скоро Петухова была уже дома. Здесь, в городских стенах, вся эта мистика, случившаяся с ней, казалась далеким дурным сном. От знакомых до мелочей вещей — абажура, добротного кожаного дивана, шкафа с книгами — веяло покоем, устоявшимся бытом. Здесь она была в полной безопасности.
   А может быть, плюнуть на эту историю да и забыть ее? Мало ли что в жизни случается… Но нет! Не таким человеком была Валентина Сергеевна Петухова. На следующий день спозаранку она уже была в городском архиве.
   В этом небольшом, построенном в прошлом веке особнячке библиотекарша была не раз. В своих антирелигиозных изысканиях копалась в старых подшивках газет, рылась в толстых папках, набитых пожелтевшими документами. Немногочисленные сотрудницы этого учреждения ее не то что не любили, а скорее побаивались. Кипучий темперамент Петуховой был хорошо известен. Единственный, кто позволял себе посмеиваться, а иногда и ругаться с ней, был заведующий архивом Петр-Петрович Забалуев, довольно ветхий, но энергичный и въедливый старичок, настоящий дока по части города, да и всего края. Он давно был на пенсии, но продолжал работать, так как его феноменальная память и знание архива ценились начальством. К атеистическим увлечениям Петуховой он относился скептически, но уважал ее дотошность и потому не препятствовал работе в архиве.
   Увидев Петухову, Петр Петрович ехидно заулыбался и, картинно разведя руки, спросил насмешливым тоном, что привело ее сюда в столь ранний час. Валентина Сергеевна ждала этого вопроса и заявила, что готовит материалы по истории родного города для публикации в местной газете.
   — История вроде бы не ваша область? — удивился Забалуев. — А что конкретно вас интересует?
   Услыхав, что интересуется дама старинными дворянскими родами, проживавшими на территории их уезда, еще более удивился. Задумчиво закивал головой и спросил:
   — Это что, новая мода такая пошла? Давненько о них не вспоминали. Решили из гробов, из тлена на всеобщее обозрение вытащить?
   Упоминание о гробах не понравилось Валентине Сергеевне, но она смолчала. Наоборот, льстивым тоном она начала превозносить заслуги Петра Петровича как известного историка и краеведа.
   — Вы это оставьте, — строго произнес он. — Говорите, зачем пришли?
   — Тут неподалеку от города есть совсем крохотная деревушка — Лиходеевка. Была я в ней недавно, отдыхала, места там замечательные. И вот, гуляя по лесу, наткнулась на довольно необычное кладбище. Судя по надгробиям, хоронили там местных дворян, но почему не на городском кладбище, а в глуши, да еще посреди леса? Это-то меня и заинтересовало. Словом, хочу произвести исторические изыскания, — высокопарно закончила она.
   — Лиходеевка, Лиходеевка… — Старик наморщил и без того морщинистый лоб. — Что-то такой Не припоминается… Не могу вспомнить. Вы присаживай-тесь, Валентина Сергеевна, сейчас чайком угощу.
   Петухова пила чай со свежими баранками, а Забалуев, судя по отсутствующему взгляду, напряженно думал. Затем он убежал и через несколько минут притащил огромную пыльную папку. Торопливо развязал ее, начал перебирать документы. Чай давно был выпит, и Петухова сидела, не зная, чем себя занять. Она смотрела, как пальцы архивариуса перебирают ломкие пожелтевшие листы, и в который уже раз думала, не зря ли затеяла все это. Прошло с полчаса. Забалуев, казалось, совсем забыл про нее, он, видимо, не нашел того, что искал, потому что захлопнул папку, подняв столб пыли, и снова куда-то убежал.
   От скуки Валентина Сергеевна принялась рассматривать многочисленные схемы и диаграммы, висевшие по стенам. Здесь были и карты дореволюционного уезда и всей губернии, и графики, свидетельствующие о количестве пахотной земли в районе, и разные статистические таблицы. Один из планов привлек внимание Петуховой. Он рассказывал, каким помещикам и где принадлежала земля в уезде до отмены крепостного права в 1861 году. План был большой и красочно выполненный. Земельные владения помещиков были заштрихованы разноцветными линиями и представляли пеструю мозаику.
   Валентина Сергеевна быстро нашла Лиходеевку. Та находилась в центре почти правильного незаштри-хованного кружка величиной с пятак, а вокруг располагались помещичьи земли, сходившиеся к кружку острыми углами. Все это напоминало странной формы цветок с разноцветными лепестками. Всего Пету-хова насчитала шесть лепестков — значит, у Лиходе-евки сходилось шесть дворянских владений. Библиотекарша читала на плане фамилии владельцев земли. Некоторые показались ей смутно знакомыми. Вот, например, Кокуевы… Она вспомнила старое кладбище. Да ведь на мраморной плите, украшавшей один из склепов, была именно эта фамилия!
   Размышления Петуховой прервал вернувшийся архивариус. По его удрученному виду она поняла, что поиски были напрасны. Видимо, его самого это огорчило, так как он досадливо морщился и кряхтел.
   — К сожалению, — сказал архивариус, не глядя на Петухову, — ничем помочь не могу. Во всяком случае, прямо сейчас. Хотя, — он вскинул голову, — хотя я точно помню, что с этой Лиходеевкой связана какая-то интересная, загадочная история. Да не одна…
   — Посмотрите, Петр Петрович, — библиотекарша взяла Забалуева за руку и подвела к карте, — почему такая странность? Все земли нашего дореволюционного уезда кому-нибудь принадлежали: помещикам, церкви, наконец, непосредственно крестьянам, а Ли-ходеевка находится в центре незаштрихованного пятна, и никаких указаний на этот счет на плане не имеется.
   Забалуев впился глазами в карту.
   — Действительно, действительно… — забормотал он. — Вот что, Валентина Сергеевна, приходите-ка вы в архив вечерком, никто отвлекать не будет, — он глянул на вошедшую сотрудницу, — а я тем временем еще раз внимательно покопаюсь в архиве да переговорю кое с кем. Так что до вечера. — Он утвердительно кивнул головой, провожая Валентину Сергеевну к дверям.
   По дороге домой зашла Валентина Сергеевна в городской парк, села на скамейку и задумалась. Над головой колыхали листвой столетние липы, яркие цветы на клумбах радовали глаз, а на душе между тем было неспокойно. Муторно было на душе.
   Чем больше Петухова пыталась осмыслить происшедшее, тем труднее поддавалось оно какому-либо объяснению. Жизнь всегда казалась ей простой и ясной, как таблица умножения. Солнце вставало на востоке, а садилось на западе, Волга впадала в Каспийское море…
   Кстати, воинствующей атеисткой Петухова стала именно потому, что не могла и мысли допустить о существовании каких-то сверхъестественных сил. Она искренне считала изречение «религия — опиум для народа» своим девизом и делала все, чтобы и других убедить в этом. С детских лет все было «разложено по полкам», и вот теперь в один миг рухнуло.
   «А вдруг это начало психического заболевания? — кольнула прямо в сердце неожиданная мысль. — Видимо, именно так и приходит безумие». Нет. Не может быть! Это было хуже всякой сверхъестественной нечисти. «Не дай мне Бог сойти с ума… Нет, легче посох и сума…» — вспомнила она пушкинские строки. Воспоминания о встреченных когда-то сумасшедших ясно всплывали в ее памяти. Это ужасно! Так сидела она, размышляя о случившемся, не замечая, что происходит вокруг. А происходило следующее.
   По аллее парка двигалась какая-то странная фигура. Это была высокая, необычайно худая женщина неопределенных лет. Одета она была в прямо-таки детское полупрозрачное розовое платьице с воланами и лентами. Голова дамы была украшена несколькими бантами, в руках была причудливая расшитая стеклярусом сумка. Но странность заключалась не столько в ее одеянии, сколько в лице и всем облике.
   Бывают люди безобразно толстые, и вид их вызывает улыбку, эта же была безобразно худа. Она, казалось, состояла из одних костей, выпиравших из-под игривого платьица. Лицо было покрыто таким толстым слоем пудры, что казалось оштукатуренным. В сочетании с кроваво-красными губами оно походило на жуткую маску.
   Это существо медленно прошло мимо скамейки, на которой сидела Валентина Сергеевна, и скрылось в глубине парка. Занятая своими мыслями, та не обратила на странную гражданку никакого внимания. Через несколько минут нелепая фигура показалась снова. Она поравнялась со скамьей, в нерешительности затопталась возле нее, а потом села на самый краешек.
   Валентина Сергеевна подняла голову и увидела почти рядом с собой странное лицо. От неожиданности она чуть не вскрикнула. Неизвестная женщина смотрела на нее тусклым, мертвым взглядом и беззвучно шевелила ярко накрашенными губами, затем отвернулась и тупо уставилась в пространство.
   Валентина Сергеевна хотела встать и уйти, но что-то не пускало ее. Только думала о сумасшедших, и вот на тебе! Одна тут как тут. И еще одно обстоятельство неприятно поразило библиотекаршу. От непрошеной соседки шел тяжелый сладковатый запах — смесь ароматов дешевого одеколона, пудры, какой-то парфюмерии и еще чего-то, напоминающего запах свеже-вспаханного жирного чернозема. «Благоуханье» было настолько сильно, что хотелось зажать нос и пуститься бегом.
   Валентина Сергеевна решила так и сделать. Она встала и хотела было уйти, но незнакомка снова вперила в нее свой жуткий взгляд и сказала четко и раздельно:
   — Двенадцать дней тебе осталось. Библиотекарша сначала ничего не поняла. «Какие двенадцать дней?» — растерянно подумала она.
   — Вы о чем, гражданка? — Она вопросительно поглядела на странную соседку. Та, казалось, не заметила ее и снова уставилась впустоту.
   — Ой! — Валентина Сергеевна вспомнила вчерашнюю надпись на памятнике. Ведь из нее следовало, что ей осталось жить тринадцать дней. Эта ненормальная что-то знает. Библиотекарша приблизилась вплотную к странному созданию.
   — Скажите… — начала она как можно вежливей, хотя едва владела собой. — Скажите, какие двенадцать дней?
   Незнакомка упорно молчала.
   Валентина Сергеевна наклонилась и глянула ей в глаза… Они были совершенно мертвые, белесые и тусклые.
   — Да скажешь ты или нет! — закричала наша мужественная дама.
   — Ты сама знаешь, — без всякого выражения сказала женщина.
   Валентина Сергеевна, совершенно не владея собой, схватила незнакомку за плечи и начала трясти, приговаривая:
   — Что я знаю? Что я знаю? Отвечай, зараза!
   Тут надо оговориться, что, несмотря на всю свою интеллигентность и воспитание, Валентина Сергеевна знала довольно много крепких выражений и, случалось, в минуты гнева употребляла некоторые из них. Она была вполне современной дамой.
   От тряски голова нелепого существа болталась, как у тряпичной куклы. Во все стороны полетела пудра. Раздавался звук, напоминающий бряканье костей друг о друга. Внезапно Валентине Сергеевне показалось, что на лице пренеприятнейшего существа как бы лопнула кожа. Она присмотрелась: действительно, прямо на левой скуле болтался лоскут кожи, а из-под него виднелась желтоватая кость черепа. В ужасе Валентина Сергеевна выпустила свою жертву и бросилась бежать.
   Последнее, что она услышала, были слова, произнесенные размеренно и четко: «Осталось двенадцать дней».
   Она мчалась, не разбирая дороги, не видя перед собой ничего. Очнулась только дома. Все плыло и вертелось перед глазами: деревья в парке, жуткое существо, какие-то цветные полосы… Калейдоскоп кошмаров крутился в ее воспаленном воображении.
   Внезапно навалился сон. Тяжелый, без сновидений, как будто провалилась она в черный бездонный колодец.
   Она проснулась. Вечерело. За окном чирикала какая-то птичья мелочь. Слышны были звуки духового оркестра, где-то плакал ребенок. На душе было легко и спокойно. Она вспомнила о случившемся и засмеялась. Какая же все это ерунда! Духи, призраки… Да быть этого не может. Кругом обычная нормальная жизнь. Все так же действуют законы диалектики. Материализм прет со всех сторон… Вон как младенец заливается…
   Петухова вспомнила, что нужно идти в архив к За-балуеву. А стоит ли? Не проще ли поужинать, напиться чаю, пойти погулять. А завтра на работу. Хватит отдыхать. Работа, она — лучшее лекарство.
   Нет. Сходить в архив все же надо. Ведь всю эту кутерьму сама затеяла. И она стала поспешно одеваться.
   В старом особняке ее уже ждали. Большой стол в кабинете Забалуева был завален многочисленными газетными подшивками, старинного вида изданиями, какими-то рукописями. Тут же на краю стоял расписанный яркими цветами поднос, на котором громоздились причудливый самовар, тарелка со свежими баранками, масленка, сахарница.
   — Чайку не желаете ли? — предложил любезный Петр Петрович.
   Петухова огляделась.
   В углу сидел человек, которого она в первый момент не узнала, а узнав, нисколько не обрадовалась.
   Это был известный всему городу Дмитрий Воробьев, или попросту Митька Воробей — как непочтительно называла его некоторая часть населения. А известен он был своими неутомимыми краеведческими изысканиями, а еще больше бесцеремонностью, нахрапистостью и даже наглостью, с какой производил эти изыскания. Однажды Воробьев ворвался на заседание городского исполкома, находившегося в старинном доме постройки восемнадцатого века и, ничуть не смущаясь ответственных товарищей, стал разглядывать украшения камина, сохранившегося в зале заседаний.