Страница:
— Все, лошадки, — сказала она вслух. — Я решила на какое-то время задержаться в вашей долине. На поиски Других я отправлюсь только будущей весной. Если я не начну готовиться к зиме прямо сейчас, я просто не доживу до весны.
Речь Эйлы являла собой несколько повторяющихся маловыразительных гортанных звуков. Она прибегала к помощи звуков только в тех случаях, когда ей нужно было назвать кого-то по имени или эмоционально окрасить богатый, сложный язык жестов, которым она владела в совершенстве, — руки ее при этом совершали точные и выверенные, не лишенные изящества движения. Иных языков она не помнила.
Приняв решение, Эйла почувствовала чрезвычайное облегчение. Она страшилась покидать эту чудесную долину, памятуя об изнурительных скитаниях по безводным ветреным степям. Мысль о продолжении пути казалась ей теперь безумной и устрашающей. Стремительно спустившись к реке, она наклонилась, с тем чтобы подобрать с камней накидку и амулет. Она уже хотела взять мешочек с амулетом, но тут заметила рядом с ним небольшую блестящую ледышку. Эйла изумленно взяла ее в руку, силясь понять, как и откуда здесь мог появиться лед, — ведь лето было в самом разгаре. Ледышка оказалась совсем не холодной, она имела гладкие плоские грани правильной формы. Эйла принялась вертеть ее в руках, любуясь сверканием граней в солнечном свете. Неожиданно луч, упавший на кристалл, преломился радужным спектром. Затаив дыхание, Эйла смотрела на радугу, возникшую на земле у нее под ногами. Кристалл кварца буквально потряс ее, тем более что она еще никогда в жизни не видела ничего подобного!
Кристалл этот — так же, как и найденный Эйлой кремень, — являлся эрратическим, принесенным сюда из других земель. Отломленный от своей глыбы вместе со льдом — элементом, на который он был похож, — он двигался вместе с его нараставшей массой До той поры, пока не вытаял и не попал в аллювий, откуда его вымыли талые ледниковые воды.
Эйла охнула и села наземь, почувствовав, как по спине ее побежали мурашки. Она подумала о том значении, которое имел этот камень для нее самой. Ей вспомнились слова Креба, сказанные им давным-давно, в ту пору, когда она была еще совсем маленькой девочкой…
Стояла зима. Старый Дорв рассказывал соплеменникам свои истории. Поразившись рассказанной им легенде, Эйла обратилась за разъяснениями к Кребу. Речь пошла о тотемах и их значении.
— Тотемы хотят жить в определенном месте. Скорее всего они бросают бездомных людей, если те странствуют слишком долго. Ты ведь не хочешь, чтобы твой тотем оставил тебя, правда?
Эйла коснулась своего амулета.
— Мой тотем не оставил меня, хотя я была одна и у меня не было дома.
— Все очень просто. Он испытывал тебя. Он нашел тебе дом, верно? Пещерный Лев — сильный тотем, Эйла. Он выбрал тебя и потому может стать твоим покровителем. Но дело не в этом — тотему больше нравится жить дома. Если ты будешь слушаться его, он обязательно поможет. Он подскажет, что тебе следует делать, понимаешь?
— Но как я его услышу, Креб? — удивилась Эйла. — Я никогда не видела духа Пещерного Льва. Как же я пойму, что он мне что-то говорит?
— Ты не можешь увидеть дух своего тотема, поскольку он живет в тебе самой и является частью тебя, понимаешь? И все-таки он говорит с тобой. Поймешь ты его или нет — зависит только от тебя самой. Когда ты будешь принимать какое-то решение, он будет рядом с тобой. Если твой выбор будет правильным, он подтвердит его особым знаком.
— Каким таким знаком?
— Мне трудно ответить на этот вопрос. Это может быть что-то… необычное. Чудесный камень, каких тебе никогда не доводилось видеть, или корень характерной формы, вызывающий у тебя определенные мысли или чувства. Ты должна научиться внимать всем сердцем и разумом, а не глазами и ушами — тогда ты будешь постоянно слышать голос тотема. Когда придет это время и ты обнаружишь знак, оставленный для тебя тотемом, положи его рядом со своим амулетом. Он принесет тебе счастье.
Эйла держала чудесный кристалл в ладонях и, прикрыв глаза так, как учил ее Креб, пыталась прислушиваться к себе, к своему сердцу и разуму. Она хотела понять, не оставил ли ее тотем. Она стала вспоминать о том, как ее вынудили уйти из Клана, после чего она отправилась в дальнюю дорогу в надежде найти людей. Айза советовала ей идти на север. Она шла на север до той поры, пока…
«Пещерные львы! Мой тотем прислал их для того, чтобы я повернула на запад и попала в эту долину! Он хотел, чтобы я нашла ее. Ему надоело слоняться с места на место, и он решил, что эта долина станет его домом. Ведь в этой пещере некогда жили пещерные львы… Это его дом… Ему здесь хорошо. Выходит, он не захотел оставить меня? Да, наверняка он решил остаться со мной!»
Эта мысль тут же наполнила покоем душу Эйлы, унося невероятное напряжение, о котором она сама не подозревала до последней минуты. Она улыбнулась и принялась ослаблять узел ремешка, стягивавшего горловину кожаного мешочка. Развязав мешочек, она вытряхнула его содержимое на землю, после чего стала подбирать находившиеся в нем предметы и складывать их обратно.
Первым был кусок красноватой охры. Все члены Клана носили с собой по кусочку священного красного камня, являвшегося наипервейшим предметом любого амулета. Камень этот был роздан членам Клана в тот день, когда Мог-ур раскрыл значение их тотема. Обычно тотемы даются еще при рождении, Эйла же узнала свой тотем только в пять лет. Креб назвал его вскоре после того, как ее нашла Айза, — это произошло во время ее принятия в Клан. Эйла почесала шрамы, оставленные лапой зверя, и перевела взгляд на другой предмет — окаменелого брюхоногого моллюска.
Казалось, что раковина эта принадлежит какому-то морскому созданию, однако на деле она являлась камнем. Это был первый знак, данный ей тотемом, одобрившим ее решение заняться охотой и освоить технику метания камней из пращи. Она охотилась только на хищников, поскольку не могла возвращаться в пещеру с добычей, бросать же в степи убитых съедобных животных ей не хотелось. Хищники же были куда умнее и опаснее всех прочих тварей, что способствовало развитию у Эйлы особых охотничьих навыков.
Следующим предметом, который Эйла подобрала с земли, был ее охотничий талисман — небольшой, покрытый охрой овал, вырезанный из мамонтовой кости и подаренный Эйле Браном. Она получила его после устрашающей и в то же самое время чарующей церемонии, во время которой она стала Женщиной, Которой Дозволено Охотиться. Она потрогала рукой маленький шрам, оставшийся на ее шее. Во время той памятной церемонии Креб сделал ей этот надрез с тем, чтобы умилостивить Духов Предков ее кровью.
Следующий предмет обладал для нее особым значением — глядя на него, ей хотелось плакать. Она зажала в руке три сросшиеся друг с другом блестящие шишечки железного колчедана. Этим знаком тотем дал ей понять, что сын ее останется жив. Последним предметом являлся черный кристалл двуокиси марганца. Мог-ур дал его в тот день, когда она стала целительницей; вместе с этим камнем она получила частицу духа каждого из членов Клана. Эйла напряженно наморщила лоб. «Если Бруд проклял меня, значит, тем самым он проклял всех? Когда Айза умерла, Креб забрал духов, с тем чтобы она не увела их вместе с собой. А у меня их никто не забирал».
Ею овладело донельзя странное чувство. С того самого времени, когда Креб таинственным образом узнал о том, что она другая, с ней стали случаться приступы небывалой тоски. Ей казалось, что с той поры внутри у нее что-то изменилось. Мысль о том, как может отразиться на Клане ее смерть, перепугала Эйлу. Она почувствовала слабость, руки и ноги стало покалывать, к горлу подступила тошнота…
Эйла попыталась избавиться от этого тягостного чувства, отогнать его от себя. Уложив в мешочек свои реликвии и добавив к ним кристалл кварца, она туго затянула ремешок, после чего принялась рассматривать его, дабы убедиться в том, что на нем нет порезов и чрезмерных потертостей. Креб говорил: если она когда-нибудь потеряет этот мешочек, ее ждет верная смерть. Надев его на себя, она почувствовала, что он заметно потяжелел.
Эйла продолжала сидеть на каменистом берегу, силясь понять, что произошло с ней перед тем, как ее нашли ребенком. Она не помнила об этом ровным счетом ничего. Ясно было одно: она совершенно не походила на людей из Клана. Мало того, у нее было совсем другое лицо, она отличалась от них и высоким ростом, и светлой кожей. Она видела свое отражение в спокойной воде, и оно казалось ей уродливым. Об этом же ей говорил и Бруд, и все остальные. Огромная безобразная женщина, к которой не захочет подойти ни один мужчина.
«Мне тоже ни один из них не нравился, — подумала Эйла. — Айза говорила, что мне нужен мужчина из моего собственного племени… А вдруг я не понравлюсь и Другим? Кому нужна большая безобразная женщина? Уж лучше остаться в этой долине. Других-то я, может, и найду, а вот пару себе отыщу вряд ли…
Глава 4
Речь Эйлы являла собой несколько повторяющихся маловыразительных гортанных звуков. Она прибегала к помощи звуков только в тех случаях, когда ей нужно было назвать кого-то по имени или эмоционально окрасить богатый, сложный язык жестов, которым она владела в совершенстве, — руки ее при этом совершали точные и выверенные, не лишенные изящества движения. Иных языков она не помнила.
Приняв решение, Эйла почувствовала чрезвычайное облегчение. Она страшилась покидать эту чудесную долину, памятуя об изнурительных скитаниях по безводным ветреным степям. Мысль о продолжении пути казалась ей теперь безумной и устрашающей. Стремительно спустившись к реке, она наклонилась, с тем чтобы подобрать с камней накидку и амулет. Она уже хотела взять мешочек с амулетом, но тут заметила рядом с ним небольшую блестящую ледышку. Эйла изумленно взяла ее в руку, силясь понять, как и откуда здесь мог появиться лед, — ведь лето было в самом разгаре. Ледышка оказалась совсем не холодной, она имела гладкие плоские грани правильной формы. Эйла принялась вертеть ее в руках, любуясь сверканием граней в солнечном свете. Неожиданно луч, упавший на кристалл, преломился радужным спектром. Затаив дыхание, Эйла смотрела на радугу, возникшую на земле у нее под ногами. Кристалл кварца буквально потряс ее, тем более что она еще никогда в жизни не видела ничего подобного!
Кристалл этот — так же, как и найденный Эйлой кремень, — являлся эрратическим, принесенным сюда из других земель. Отломленный от своей глыбы вместе со льдом — элементом, на который он был похож, — он двигался вместе с его нараставшей массой До той поры, пока не вытаял и не попал в аллювий, откуда его вымыли талые ледниковые воды.
Эйла охнула и села наземь, почувствовав, как по спине ее побежали мурашки. Она подумала о том значении, которое имел этот камень для нее самой. Ей вспомнились слова Креба, сказанные им давным-давно, в ту пору, когда она была еще совсем маленькой девочкой…
Стояла зима. Старый Дорв рассказывал соплеменникам свои истории. Поразившись рассказанной им легенде, Эйла обратилась за разъяснениями к Кребу. Речь пошла о тотемах и их значении.
— Тотемы хотят жить в определенном месте. Скорее всего они бросают бездомных людей, если те странствуют слишком долго. Ты ведь не хочешь, чтобы твой тотем оставил тебя, правда?
Эйла коснулась своего амулета.
— Мой тотем не оставил меня, хотя я была одна и у меня не было дома.
— Все очень просто. Он испытывал тебя. Он нашел тебе дом, верно? Пещерный Лев — сильный тотем, Эйла. Он выбрал тебя и потому может стать твоим покровителем. Но дело не в этом — тотему больше нравится жить дома. Если ты будешь слушаться его, он обязательно поможет. Он подскажет, что тебе следует делать, понимаешь?
— Но как я его услышу, Креб? — удивилась Эйла. — Я никогда не видела духа Пещерного Льва. Как же я пойму, что он мне что-то говорит?
— Ты не можешь увидеть дух своего тотема, поскольку он живет в тебе самой и является частью тебя, понимаешь? И все-таки он говорит с тобой. Поймешь ты его или нет — зависит только от тебя самой. Когда ты будешь принимать какое-то решение, он будет рядом с тобой. Если твой выбор будет правильным, он подтвердит его особым знаком.
— Каким таким знаком?
— Мне трудно ответить на этот вопрос. Это может быть что-то… необычное. Чудесный камень, каких тебе никогда не доводилось видеть, или корень характерной формы, вызывающий у тебя определенные мысли или чувства. Ты должна научиться внимать всем сердцем и разумом, а не глазами и ушами — тогда ты будешь постоянно слышать голос тотема. Когда придет это время и ты обнаружишь знак, оставленный для тебя тотемом, положи его рядом со своим амулетом. Он принесет тебе счастье.
* * *
«Пещерный Лев, покровительствуешь ли ты мне так же, как и прежде? Твой ли это знак? Правильное ли я приняла решение? Ты хочешь, чтобы я осталась в этой долине?»Эйла держала чудесный кристалл в ладонях и, прикрыв глаза так, как учил ее Креб, пыталась прислушиваться к себе, к своему сердцу и разуму. Она хотела понять, не оставил ли ее тотем. Она стала вспоминать о том, как ее вынудили уйти из Клана, после чего она отправилась в дальнюю дорогу в надежде найти людей. Айза советовала ей идти на север. Она шла на север до той поры, пока…
«Пещерные львы! Мой тотем прислал их для того, чтобы я повернула на запад и попала в эту долину! Он хотел, чтобы я нашла ее. Ему надоело слоняться с места на место, и он решил, что эта долина станет его домом. Ведь в этой пещере некогда жили пещерные львы… Это его дом… Ему здесь хорошо. Выходит, он не захотел оставить меня? Да, наверняка он решил остаться со мной!»
Эта мысль тут же наполнила покоем душу Эйлы, унося невероятное напряжение, о котором она сама не подозревала до последней минуты. Она улыбнулась и принялась ослаблять узел ремешка, стягивавшего горловину кожаного мешочка. Развязав мешочек, она вытряхнула его содержимое на землю, после чего стала подбирать находившиеся в нем предметы и складывать их обратно.
Первым был кусок красноватой охры. Все члены Клана носили с собой по кусочку священного красного камня, являвшегося наипервейшим предметом любого амулета. Камень этот был роздан членам Клана в тот день, когда Мог-ур раскрыл значение их тотема. Обычно тотемы даются еще при рождении, Эйла же узнала свой тотем только в пять лет. Креб назвал его вскоре после того, как ее нашла Айза, — это произошло во время ее принятия в Клан. Эйла почесала шрамы, оставленные лапой зверя, и перевела взгляд на другой предмет — окаменелого брюхоногого моллюска.
Казалось, что раковина эта принадлежит какому-то морскому созданию, однако на деле она являлась камнем. Это был первый знак, данный ей тотемом, одобрившим ее решение заняться охотой и освоить технику метания камней из пращи. Она охотилась только на хищников, поскольку не могла возвращаться в пещеру с добычей, бросать же в степи убитых съедобных животных ей не хотелось. Хищники же были куда умнее и опаснее всех прочих тварей, что способствовало развитию у Эйлы особых охотничьих навыков.
Следующим предметом, который Эйла подобрала с земли, был ее охотничий талисман — небольшой, покрытый охрой овал, вырезанный из мамонтовой кости и подаренный Эйле Браном. Она получила его после устрашающей и в то же самое время чарующей церемонии, во время которой она стала Женщиной, Которой Дозволено Охотиться. Она потрогала рукой маленький шрам, оставшийся на ее шее. Во время той памятной церемонии Креб сделал ей этот надрез с тем, чтобы умилостивить Духов Предков ее кровью.
Следующий предмет обладал для нее особым значением — глядя на него, ей хотелось плакать. Она зажала в руке три сросшиеся друг с другом блестящие шишечки железного колчедана. Этим знаком тотем дал ей понять, что сын ее останется жив. Последним предметом являлся черный кристалл двуокиси марганца. Мог-ур дал его в тот день, когда она стала целительницей; вместе с этим камнем она получила частицу духа каждого из членов Клана. Эйла напряженно наморщила лоб. «Если Бруд проклял меня, значит, тем самым он проклял всех? Когда Айза умерла, Креб забрал духов, с тем чтобы она не увела их вместе с собой. А у меня их никто не забирал».
Ею овладело донельзя странное чувство. С того самого времени, когда Креб таинственным образом узнал о том, что она другая, с ней стали случаться приступы небывалой тоски. Ей казалось, что с той поры внутри у нее что-то изменилось. Мысль о том, как может отразиться на Клане ее смерть, перепугала Эйлу. Она почувствовала слабость, руки и ноги стало покалывать, к горлу подступила тошнота…
Эйла попыталась избавиться от этого тягостного чувства, отогнать его от себя. Уложив в мешочек свои реликвии и добавив к ним кристалл кварца, она туго затянула ремешок, после чего принялась рассматривать его, дабы убедиться в том, что на нем нет порезов и чрезмерных потертостей. Креб говорил: если она когда-нибудь потеряет этот мешочек, ее ждет верная смерть. Надев его на себя, она почувствовала, что он заметно потяжелел.
Эйла продолжала сидеть на каменистом берегу, силясь понять, что произошло с ней перед тем, как ее нашли ребенком. Она не помнила об этом ровным счетом ничего. Ясно было одно: она совершенно не походила на людей из Клана. Мало того, у нее было совсем другое лицо, она отличалась от них и высоким ростом, и светлой кожей. Она видела свое отражение в спокойной воде, и оно казалось ей уродливым. Об этом же ей говорил и Бруд, и все остальные. Огромная безобразная женщина, к которой не захочет подойти ни один мужчина.
«Мне тоже ни один из них не нравился, — подумала Эйла. — Айза говорила, что мне нужен мужчина из моего собственного племени… А вдруг я не понравлюсь и Другим? Кому нужна большая безобразная женщина? Уж лучше остаться в этой долине. Других-то я, может, и найду, а вот пару себе отыщу вряд ли…
Глава 4
Джондалар припал к земле, наблюдая за табуном из-за высоких золотисто-зеленых трав, согнувшихся под тяжестью зреющих семян. Воздух пах лошадьми, но сухой ветерок, дувший со стороны потных, разгоряченных животных, был тут ни при чем — запах этот источало тело Джондалара, натершегося свежим лошадиным навозом, дабы скрыть собственный запах в том случае, если направление ветра внезапно изменится.
Его бронзовая спина была сплошь усеяна бисеринками пота. Пот стекал с его висков ручьями. Выгоревшие волосы пристали ко лбу. Длинная непослушная прядь, выбившаяся из-под ремешка, надетого на шею, лезла в глаза. Джондалара то и дело кусали отвратительные мухи, привлеченные запахом его потного тела. Левая нога совершенно занемела из-за крайне неудобной позы.
Впрочем, он практически не обращал внимания на эти мелкие неудобства. Он во все глаза смотрел на жеребца, который нервно пофыркивал и бил копытом, почуяв опасность, угрожавшую ему и его гарему. Кобылы, то и дело переходившие с места на место, встали меж людьми и своими жеребятами, однако по-прежнему продолжали щипать травку.
Тонолан застыл в траве в нескольких футах от Джондалара, в каждой его руке было по дротику. Он вопросительно взглянул на брата. Джондалар поднял голову и указал взглядом на серовато-коричневую кобылу. Тонолан кивнул и отвел руку назад, приготовившись к броску.
В тот же миг, словно по сигналу, оба мужчины вскочили и понеслись к пасущимся лошадям. Предупредительно заржав, жеребец попятился назад. Тонолан метнул в кобылу один из своих дротиков, Джондалар же побежал прямо на жеребца, крича и улюлюкая, дабы ошеломить его еще сильнее. План сработал. Жеребцу еще не доводилось иметь дела с такими шумливыми хищниками — четвероногие охотники обычно крались бесшумно. Он громко заржал, метнулся было к человеку, но тут же резко отпрянул назад и галопом понесся вслед за своим табуном.
Братья побежали в том же направлении. Жеребец заметил, что одна из его кобыл стала отставать, и несколько раз куснул ее за бок. Мужчины принялись истошно вопить и размахивать руками, однако на сей раз этот номер у них не прошел — конь встал меж ними и кобылицей, пытаясь защитить и привести в чувство свою подругу. Последняя сделала еще несколько неверных шагов и остановилась, повесив голову. Из бока ее торчал дротик Тонолана. По сероватой шкуре текла ярко-алая кровь…
Джондалар сделал пару шагов вперед, прицелился и метнул свой дротик. Животное дернулось, оступилось и тут же рухнуло наземь. Второй дротик вонзился в мощную шею кобылицы немного ниже жесткой короткой гривы. Подбежавший жеребец нежно обнюхал ее раны и резко отпрянул назад, вновь огласив окрестности неистовым ржанием. Он умчался вслед за табуном — охранять живых, не мертвых.
— Я схожу за нашими котомками, — сказал Тонолан, когда они подошли к убитому животному. — Легче принести сюда воду, чем оттащить лошадь к реке, верно?
— Все мясо мы вялить все равно не будем. Давай возьмем только то, что сможем унести. Тогда и воду носить не придется.
Тонолан пожал плечами:
— Как скажешь. Я захвачу топор, чтобы дробить кости. Он отправился к реке.
Джондалар достал из ножен свой нож с костяной ручкой и, вонзив его в шею животного, сделал длинный глубокий разрез. После этого он выдернул из недвижного тела дротики и, глядя на лужицу крови возле головы кобылицы, сказал:
— Когда вернешься к Великой Матери Земле, передай ей нашу благодарность.
Он взял в руку мешочек с амулетом и нащупал каменную фигурку Матери. «Зеландонии прав, — подумал он. — Если дети Земли когда-нибудь забудут о том, кто их поит и кормит, они могут навсегда лишиться своего дома». Он вновь взялся за нож, приготовившись откроить долю угощения, дарованного им Дони.
— На обратном пути я заметил гиену, — раздался голос Тонолана. — Похоже, мы накормим не только себя.
— Мать не станет понапрасну разбрасываться лошадьми, верно? — сказал Джондалар, руки которого были уже по локоть в крови. — Она, так или иначе, вернет кобылу себе самой. Ладно, дай-ка мне руку.
— Да, дело рискованное, тут уж ничего не скажешь, — заметил Джондалар, бросив в небольшой костер сухую ветку. Искры, взвившиеся ввысь вместе с дымом костра, тут же растворились в ночном небе. — Что мы станем делать, когда настанет зима?
— До зимы еще далеко. До этой поры мы обязательно кого-то встретим.
— Если мы повернем назад прямо сейчас, то да. До начала холодов мы успели бы добраться до Лосадунаи. — Он повернулся к брату: — Мы ведь даже не знаем того, какие по эту сторону гор бывают зимы. Места здесь открытые, защиты от ветров практически нет, деревьев для костра тоже… Может, нам следует отправиться на поиски Шармунаи? Они подскажут нам, какие люди живут в тех краях и чего нам следует там ожидать.
— Джондалар, если хочешь, можешь возвращаться назад. Нет, все-таки мне следовало отправиться в это Путешествие в одиночку. Конечно, я не мог не обрадоваться, когда узнал, что ты решил пойти со мной… Но видишь, как оно оборачивается…
— Не знаю… Может, так действительно будет лучше, — отозвался Джондалар, уставившись на костер. — Кто скажет, какова длина этой реки? Ты только посмотри на нее. — Он провел рукой, указывая на широкое водное пространство, залитое мерцающим серебристым лунным светом. — Великая Мать рек. Именно поэтому она столь непредсказуема. Когда мы вышли, она текла на восток, верно? Теперь она течет на юг; мало того, она разделилась на такое количество рукавов, что я уже и не знаю, та же это река или нет. Мне все-таки не верится, что ты сможешь пройти ее всю — вплоть до самого устья, Тонолан. И еще, людей-то мы, возможно, встретим, но почему ты так уверен в том, что они будут вести себя дружелюбно?
— В том-то и смысл Путешествия, братишка. Ты открываешь новые места, встречаешь новых людей. Тут без риска не обойдешься. Послушай меня, Большой Брат, хочешь — возвращайся назад. Я говорю совершенно серьезно, слышишь?
Джондалар смотрел на пламя костра, ритмично постукивая по ладони небольшой палочкой. Неожиданно он поднялся на ноги и с силой швырнул палочку в огонь, отчего к небу вновь поднялись снопы искр. Он принялся разглядывать натянутые меж колышками скрученные жилы, на которых было подвешено нарезанное тонкими ломтиками мясо.
— Чего ради я должен возвращаться назад? Можно задаться и другим вопросом: ради чего я должен продолжать Путешествие? Что я хочу найти?
— Следующую речную излучину, новый рассвет, новую подругу, — усмехнулся Тонолан.
— И все? Это все, чего ты ждешь от жизни?
— Разве в ней есть что-то другое? Ты родился, и потому ты должен прожить это время как можно лучше. Ну а когда-нибудь ты вновь вернешься к Матери. Что тут еще скажешь?
— Нет, жизнь не может быть столь простой. Наверняка в ней есть и какой-то иной смысл, иное значение.
— Если ты его найдешь, не забудь рассказать об этом мне, хорошо? — зевнул Тонолан. — А пока я приготовлюсь к встрече нового рассвета. Кстати говоря, одному из нас придется посидеть возле костра, иначе к утру от нашего мяса ничегошеньки не останется.
— Ложись, Тонолан. Я послежу и за костром, и за мясом. Я спать все равно не буду…
— Ох, Джондалар, Джондалар, и чего это ты так распереживался? Когда надоест сидеть — разбуди меня.
Когда Тонолан выбрался из палатки, солнце уже поднялось над горизонтом. Он протер глаза и потянулся.
— Ты что — так и просидел всю ночь? Что же ты меня не разбудил, я ведь тебя просил об этом, слышишь?
— Мне нужно было о многом подумать. Какой уж тут сон… Может, хочешь горячего чая из шалфея?
— Спасибо, — отозвался Тонолан, поспешив налить дышащую паром жидкость в деревянную чашу.
Он сел возле костра, держа чашу обеими руками. В воздухе явственно ощущалась прохлада раннего утра, трава поблескивала росой, на нем же была только набедренная повязка. Его вниманием завладели громко щебечущие пташки, порхавшие над прибрежными зарослями. Семья журавлей, жившая на поросшем ивняком островке, лакомилась рыбой.
— Ну и как — ты его нашел? — спросил он наконец.
— Кого — его? — удивился Джондалар.
— Смысл жизни. Вон как тебя ночью разобрало. И все-таки, хоть ты меня убей, я не понимаю, как можно не спать из-за этого всю ночь? Другое дело, если бы рядом с тобой была какая-то женщина. Может, кто-то из благословенных Дони прячется за теми ивами, а ты от меня это скрываешь?
— Так я тебе и сказал! — усмехнулся Джондалар. Улыбка его тут же смягчилась. — Брось ты свои шуточки, Маленький Брат. Я пойду с тобой до самого устья — если, конечно, ты сам не откажешься от этой затеи. Но ответь мне, что ты будешь делать потом?
— Все будет зависеть от того, что мы там найдем. Охо-хо… Уж лучше бы я спал. И чего это ты так разошелся? Впрочем, я рад, что ты принял такое решение. Надо сказать, я к тебе успел привыкнуть, хоть характер у тебя — хуже не бывает.
— Еще бы ты не был рад. Одно плохо — на подъем ты тяжел.
— Я? Что-то я тебя не понял. Если хочешь мне что-то предложить, выкладывай сразу, — мне уже надоело вялить это самое мясо.
— На это уйдет еще несколько дней, если только погода не изменится. Не знаю даже, говорить ли тебе о том, что я увидел…
В глазах Джондалара блеснул лукавый огонек.
— Давай-давай, братишка, выкладывай. Все равно ведь скажешь…
— Тонолан, в этой реке живет огромный осетр… Вот только зачем нам его ловить? Ты ведь и рыбу вялить не захочешь, верно?
— Что значит «огромный»? Скажи яснее, — моментально оживился Тонолан, повернувшись к реке.
— Он такой большой, что нам с тобой его не вытянуть.
— Брось ты. Таких осетров не бывает.
— Я знаю. Но этот был именно таким.
— Покажи мне его.
— За кого ты меня принимаешь? Я что — Великая Мать? По моей просьбе он вряд ли станет красоваться перед тобой… — Заметив расстройство Тонолана, Джондалар поспешил добавить: — Ладно, пойдем, я покажу, где я его видел…
Мужчины подошли к берегу реки и остановились возле поваленного дерева, крона которого находилась в воде. Словно искушая их, огромная неясная тень медленно двинулась вверх по течению и остановилась неподалеку от дерева, так и не поднимаясь на поверхность. Рыбина совершала волнообразные движения, стоя на одном месте.
— Вот так осетр… — потрясенно прошептал Тонолан. — Прародительница всех рыб!
— Но как мы вытащим ее на берег?
— Надо попробовать.
— Этой рыбиной можно накормить целую Пещеру. Что мы с ней будем делать?
— Разве ты не говорил, что Мать ничего не дает понапрасну? Мы накормим ею гиен и росомах. Идем за дротиками, — возбужденно пробормотал Тонолан.
— Дротики нам не помогут. Здесь нужны остроги.
— Пока мы будем делать остроги, она куда-нибудь уплывет.
— Все равно без них не обойдешься. С копья она соскочит, верно? У остроги должны быть или ерши, или глубокие зазубрины, — сделать ее не так уж и сложно. Посмотри на это дерево. Обстругаем какую-нибудь ветку потолще — только и делов. Главное, чтобы у нее на конце зуб был… — Каждое слово Джондалар сопровождал красноречивым жестом. — Значит, так… Срезаем ветку, заостряем ее конец, не забывая при этом о зубе, и…
— А ты не думаешь, что за это время рыбина все равно уйдет?
— Я вижу ее здесь уже второй раз. Это место ей явно нравится. Рано или поздно она вновь вернется сюда.
— Может, так, а может, и нет…
— Ты можешь предложить что-то другое?
Тонолан криво усмехнулся:
— Ладно. Твоя взяла. Остроги так остроги.
Они повернулись спиной к реке и тут же пораженно замерли. Их окружали неведомо откуда взявшиеся мужчины, вид которых не сулил братьям ничего хорошего.
— Откуда только они взялись? — хрипло прошептал Тонолан.
— Должно быть, они увидели наш костер. Кто знает, может, они уже давным-давно следят за нами. Я не спал всю ночь, охранял мясо от стервятников. Похоже, они просто ждали удобного момента. Если бы мы не оставили свои дротики у костра…
— Не очень-то они приветливы. Ни одного дружественного жеста… Что будем делать?
— Попробуй поулыбаться, Маленький Брат, и сделай подобный жест сам.
Тонолан попытался взять себя в руки и изобразил на лице некое подобие улыбки. Он поднял обе руки, развернув их ладонями вперед, и шагнул навстречу чужакам:
— Я — Тонолан из Зелан…
Дальнейшее его продвижение было остановлено дротиком, вонзившимся в землю возле его ног.
— Ну, Джондалар, другие идеи будут?
— Думаю, теперь их ход.
Один из мужчин произнес что-то на незнакомом языке, и тут же к братьям подскочили два его соплеменника. Они принялись тыкать своими копьями, понуждая братьев двигаться в нужном направлении.
— Ох, дружок, и чего это ты такой злой? — охнул Тонолан, почувствовав укол копья. — Я ведь и так иду в эту сторону.
Подведя братьев к стоянке, чужаки сбили их с ног. Тот же мужчина отдал очередную команду. Его соплеменники послушно забрались в палатку и принялись выгребать оттуда все, что попадалось им под руку. Первым делом они извлекли дротики из боковых карманов котомок, после чего высыпали их содержимое на землю.
— Что вы делаете? — возмутился попытавшийся подняться на ноги Тонолан, однако его тут же вновь вынудили сесть. По руке его потекла струйка крови.
— Успокойся, Тонолан, — попытался урезонить его Джондалар. — Выглядят они агрессивно. Во всяком случае, извиняться перед нами они, похоже, не станут.
— Так-то они встречают гостей… Может, они не слышали о том, что мужчины, находящиеся в Путешествии, пользуются особыми правами?
— Тонолан, помнится, недавно ты говорил совсем иначе.
— Не понял?
— Мол, риск придает Путешествию особую прелесть. Что это за Путешествие, если тебе никто и ничто не угрожает?
— Благодарю, — хмыкнул Тонолан, коснувшись рукой кровоточащей раны. — Вовремя ты мне об этом напомнил.
Мужчина, который, судя по всему, являлся вожаком отряда, отдал очередной приказ, после чего пленников вновь заставили подняться на ноги. Тонолана, на котором была только набедренная повязка, тут же оттащили в сторону, Джондалара же стали обыскивать и забрали у него Каменный нож с костяной рукояткой. Когда мужчина потянулся к мешочку, висевшему у Джондалара на поясе, тот машинально схватился за него руками. В следующее мгновение он почувствовал острую боль в затылке и тяжело осел наземь.
Вскоре он пришел в себя, однако к тому времени, когда его голова прояснилась, он уже лежал на боку со связанными за спиной руками.
— Да, Джондалар, зря ты это сказал.
— Что — это?
— Что они вряд ли станут перед нами извиняться.
— Спасибо, — мрачно заметил Джондалар, морщась от ломоты в затылке. — Вовремя ты мне об этом напомнил.
— Интересно, что они с нами сделают?
— В любом случае мы пока живы. Если бы они хотели убить нас, они бы уже это сделали, верно?
— А тебе не кажется, что они берегут нас для какой-то особой цели?
Братья лежали на земле, прислушиваясь к раздававшимся вокруг голосам и наблюдая за чужаками, рыскавшими по стоянке. Послышался запах готовившейся пищи, от которого забурчало в животе. Солнце поднималось все выше и выше, полуденный зной делал жажду почти нестерпимой. Джондалар, не спавший всю эту ночь, стал задремывать. От сна его пробудили крики и неожиданная суматоха. Похоже, пожаловала какая-то важная персона.
Их тут же подняли на ноги. Братья изумленно уставились на дородного детину, тащившего на себе седовласую морщинистую старуху. Наконец этот шедший на четвереньках верзила остановился, после чего старухе помогли сойти с ее скакуна, имевшего человечье обличье, — делалось это с крайним почтением.
— Кем бы она ни была, главнее ее здесь никого нет, — прошептал Джондалар. В тот же миг ему с такой силой наподдали по ребрам, что он надолго замолчал.
Старуха направилась прямо к ним. Она опиралась на узловатый посох с массивным, покрытым резьбой комелем. Джондалар смотрел на нее во все глаза — еще никогда в жизни ему не доводилось видеть таких старых людей. Ростом она была с ребенка, сморщенное ее тело поражало своей ветхостью, сквозь редкие белые волосы проглядывала розовая кожа черепа. Глубокие морщины, покрывавшие ее лицо, делали его почти нечеловеческим. Тем более удивительно было видеть на этом лице такие глаза. Будь они мутными, слезящимися, выцветшими, Джондалар нисколько бы не удивился. На него же смотрели блестящие умные глаза, исполненные силы и властности. Эта крошечная женщина потрясла его — он не на шутку испугался, понимая, что явилась она сюда именно для того, чтобы посмотреть на него и Тонолана. Речь, видимо, шла о чем-то действительно очень важном.
Его бронзовая спина была сплошь усеяна бисеринками пота. Пот стекал с его висков ручьями. Выгоревшие волосы пристали ко лбу. Длинная непослушная прядь, выбившаяся из-под ремешка, надетого на шею, лезла в глаза. Джондалара то и дело кусали отвратительные мухи, привлеченные запахом его потного тела. Левая нога совершенно занемела из-за крайне неудобной позы.
Впрочем, он практически не обращал внимания на эти мелкие неудобства. Он во все глаза смотрел на жеребца, который нервно пофыркивал и бил копытом, почуяв опасность, угрожавшую ему и его гарему. Кобылы, то и дело переходившие с места на место, встали меж людьми и своими жеребятами, однако по-прежнему продолжали щипать травку.
Тонолан застыл в траве в нескольких футах от Джондалара, в каждой его руке было по дротику. Он вопросительно взглянул на брата. Джондалар поднял голову и указал взглядом на серовато-коричневую кобылу. Тонолан кивнул и отвел руку назад, приготовившись к броску.
В тот же миг, словно по сигналу, оба мужчины вскочили и понеслись к пасущимся лошадям. Предупредительно заржав, жеребец попятился назад. Тонолан метнул в кобылу один из своих дротиков, Джондалар же побежал прямо на жеребца, крича и улюлюкая, дабы ошеломить его еще сильнее. План сработал. Жеребцу еще не доводилось иметь дела с такими шумливыми хищниками — четвероногие охотники обычно крались бесшумно. Он громко заржал, метнулся было к человеку, но тут же резко отпрянул назад и галопом понесся вслед за своим табуном.
Братья побежали в том же направлении. Жеребец заметил, что одна из его кобыл стала отставать, и несколько раз куснул ее за бок. Мужчины принялись истошно вопить и размахивать руками, однако на сей раз этот номер у них не прошел — конь встал меж ними и кобылицей, пытаясь защитить и привести в чувство свою подругу. Последняя сделала еще несколько неверных шагов и остановилась, повесив голову. Из бока ее торчал дротик Тонолана. По сероватой шкуре текла ярко-алая кровь…
Джондалар сделал пару шагов вперед, прицелился и метнул свой дротик. Животное дернулось, оступилось и тут же рухнуло наземь. Второй дротик вонзился в мощную шею кобылицы немного ниже жесткой короткой гривы. Подбежавший жеребец нежно обнюхал ее раны и резко отпрянул назад, вновь огласив окрестности неистовым ржанием. Он умчался вслед за табуном — охранять живых, не мертвых.
— Я схожу за нашими котомками, — сказал Тонолан, когда они подошли к убитому животному. — Легче принести сюда воду, чем оттащить лошадь к реке, верно?
— Все мясо мы вялить все равно не будем. Давай возьмем только то, что сможем унести. Тогда и воду носить не придется.
Тонолан пожал плечами:
— Как скажешь. Я захвачу топор, чтобы дробить кости. Он отправился к реке.
Джондалар достал из ножен свой нож с костяной ручкой и, вонзив его в шею животного, сделал длинный глубокий разрез. После этого он выдернул из недвижного тела дротики и, глядя на лужицу крови возле головы кобылицы, сказал:
— Когда вернешься к Великой Матери Земле, передай ей нашу благодарность.
Он взял в руку мешочек с амулетом и нащупал каменную фигурку Матери. «Зеландонии прав, — подумал он. — Если дети Земли когда-нибудь забудут о том, кто их поит и кормит, они могут навсегда лишиться своего дома». Он вновь взялся за нож, приготовившись откроить долю угощения, дарованного им Дони.
— На обратном пути я заметил гиену, — раздался голос Тонолана. — Похоже, мы накормим не только себя.
— Мать не станет понапрасну разбрасываться лошадьми, верно? — сказал Джондалар, руки которого были уже по локоть в крови. — Она, так или иначе, вернет кобылу себе самой. Ладно, дай-ка мне руку.
— Да, дело рискованное, тут уж ничего не скажешь, — заметил Джондалар, бросив в небольшой костер сухую ветку. Искры, взвившиеся ввысь вместе с дымом костра, тут же растворились в ночном небе. — Что мы станем делать, когда настанет зима?
— До зимы еще далеко. До этой поры мы обязательно кого-то встретим.
— Если мы повернем назад прямо сейчас, то да. До начала холодов мы успели бы добраться до Лосадунаи. — Он повернулся к брату: — Мы ведь даже не знаем того, какие по эту сторону гор бывают зимы. Места здесь открытые, защиты от ветров практически нет, деревьев для костра тоже… Может, нам следует отправиться на поиски Шармунаи? Они подскажут нам, какие люди живут в тех краях и чего нам следует там ожидать.
— Джондалар, если хочешь, можешь возвращаться назад. Нет, все-таки мне следовало отправиться в это Путешествие в одиночку. Конечно, я не мог не обрадоваться, когда узнал, что ты решил пойти со мной… Но видишь, как оно оборачивается…
— Не знаю… Может, так действительно будет лучше, — отозвался Джондалар, уставившись на костер. — Кто скажет, какова длина этой реки? Ты только посмотри на нее. — Он провел рукой, указывая на широкое водное пространство, залитое мерцающим серебристым лунным светом. — Великая Мать рек. Именно поэтому она столь непредсказуема. Когда мы вышли, она текла на восток, верно? Теперь она течет на юг; мало того, она разделилась на такое количество рукавов, что я уже и не знаю, та же это река или нет. Мне все-таки не верится, что ты сможешь пройти ее всю — вплоть до самого устья, Тонолан. И еще, людей-то мы, возможно, встретим, но почему ты так уверен в том, что они будут вести себя дружелюбно?
— В том-то и смысл Путешествия, братишка. Ты открываешь новые места, встречаешь новых людей. Тут без риска не обойдешься. Послушай меня, Большой Брат, хочешь — возвращайся назад. Я говорю совершенно серьезно, слышишь?
Джондалар смотрел на пламя костра, ритмично постукивая по ладони небольшой палочкой. Неожиданно он поднялся на ноги и с силой швырнул палочку в огонь, отчего к небу вновь поднялись снопы искр. Он принялся разглядывать натянутые меж колышками скрученные жилы, на которых было подвешено нарезанное тонкими ломтиками мясо.
— Чего ради я должен возвращаться назад? Можно задаться и другим вопросом: ради чего я должен продолжать Путешествие? Что я хочу найти?
— Следующую речную излучину, новый рассвет, новую подругу, — усмехнулся Тонолан.
— И все? Это все, чего ты ждешь от жизни?
— Разве в ней есть что-то другое? Ты родился, и потому ты должен прожить это время как можно лучше. Ну а когда-нибудь ты вновь вернешься к Матери. Что тут еще скажешь?
— Нет, жизнь не может быть столь простой. Наверняка в ней есть и какой-то иной смысл, иное значение.
— Если ты его найдешь, не забудь рассказать об этом мне, хорошо? — зевнул Тонолан. — А пока я приготовлюсь к встрече нового рассвета. Кстати говоря, одному из нас придется посидеть возле костра, иначе к утру от нашего мяса ничегошеньки не останется.
— Ложись, Тонолан. Я послежу и за костром, и за мясом. Я спать все равно не буду…
— Ох, Джондалар, Джондалар, и чего это ты так распереживался? Когда надоест сидеть — разбуди меня.
Когда Тонолан выбрался из палатки, солнце уже поднялось над горизонтом. Он протер глаза и потянулся.
— Ты что — так и просидел всю ночь? Что же ты меня не разбудил, я ведь тебя просил об этом, слышишь?
— Мне нужно было о многом подумать. Какой уж тут сон… Может, хочешь горячего чая из шалфея?
— Спасибо, — отозвался Тонолан, поспешив налить дышащую паром жидкость в деревянную чашу.
Он сел возле костра, держа чашу обеими руками. В воздухе явственно ощущалась прохлада раннего утра, трава поблескивала росой, на нем же была только набедренная повязка. Его вниманием завладели громко щебечущие пташки, порхавшие над прибрежными зарослями. Семья журавлей, жившая на поросшем ивняком островке, лакомилась рыбой.
— Ну и как — ты его нашел? — спросил он наконец.
— Кого — его? — удивился Джондалар.
— Смысл жизни. Вон как тебя ночью разобрало. И все-таки, хоть ты меня убей, я не понимаю, как можно не спать из-за этого всю ночь? Другое дело, если бы рядом с тобой была какая-то женщина. Может, кто-то из благословенных Дони прячется за теми ивами, а ты от меня это скрываешь?
— Так я тебе и сказал! — усмехнулся Джондалар. Улыбка его тут же смягчилась. — Брось ты свои шуточки, Маленький Брат. Я пойду с тобой до самого устья — если, конечно, ты сам не откажешься от этой затеи. Но ответь мне, что ты будешь делать потом?
— Все будет зависеть от того, что мы там найдем. Охо-хо… Уж лучше бы я спал. И чего это ты так разошелся? Впрочем, я рад, что ты принял такое решение. Надо сказать, я к тебе успел привыкнуть, хоть характер у тебя — хуже не бывает.
— Еще бы ты не был рад. Одно плохо — на подъем ты тяжел.
— Я? Что-то я тебя не понял. Если хочешь мне что-то предложить, выкладывай сразу, — мне уже надоело вялить это самое мясо.
— На это уйдет еще несколько дней, если только погода не изменится. Не знаю даже, говорить ли тебе о том, что я увидел…
В глазах Джондалара блеснул лукавый огонек.
— Давай-давай, братишка, выкладывай. Все равно ведь скажешь…
— Тонолан, в этой реке живет огромный осетр… Вот только зачем нам его ловить? Ты ведь и рыбу вялить не захочешь, верно?
— Что значит «огромный»? Скажи яснее, — моментально оживился Тонолан, повернувшись к реке.
— Он такой большой, что нам с тобой его не вытянуть.
— Брось ты. Таких осетров не бывает.
— Я знаю. Но этот был именно таким.
— Покажи мне его.
— За кого ты меня принимаешь? Я что — Великая Мать? По моей просьбе он вряд ли станет красоваться перед тобой… — Заметив расстройство Тонолана, Джондалар поспешил добавить: — Ладно, пойдем, я покажу, где я его видел…
Мужчины подошли к берегу реки и остановились возле поваленного дерева, крона которого находилась в воде. Словно искушая их, огромная неясная тень медленно двинулась вверх по течению и остановилась неподалеку от дерева, так и не поднимаясь на поверхность. Рыбина совершала волнообразные движения, стоя на одном месте.
— Вот так осетр… — потрясенно прошептал Тонолан. — Прародительница всех рыб!
— Но как мы вытащим ее на берег?
— Надо попробовать.
— Этой рыбиной можно накормить целую Пещеру. Что мы с ней будем делать?
— Разве ты не говорил, что Мать ничего не дает понапрасну? Мы накормим ею гиен и росомах. Идем за дротиками, — возбужденно пробормотал Тонолан.
— Дротики нам не помогут. Здесь нужны остроги.
— Пока мы будем делать остроги, она куда-нибудь уплывет.
— Все равно без них не обойдешься. С копья она соскочит, верно? У остроги должны быть или ерши, или глубокие зазубрины, — сделать ее не так уж и сложно. Посмотри на это дерево. Обстругаем какую-нибудь ветку потолще — только и делов. Главное, чтобы у нее на конце зуб был… — Каждое слово Джондалар сопровождал красноречивым жестом. — Значит, так… Срезаем ветку, заостряем ее конец, не забывая при этом о зубе, и…
— А ты не думаешь, что за это время рыбина все равно уйдет?
— Я вижу ее здесь уже второй раз. Это место ей явно нравится. Рано или поздно она вновь вернется сюда.
— Может, так, а может, и нет…
— Ты можешь предложить что-то другое?
Тонолан криво усмехнулся:
— Ладно. Твоя взяла. Остроги так остроги.
Они повернулись спиной к реке и тут же пораженно замерли. Их окружали неведомо откуда взявшиеся мужчины, вид которых не сулил братьям ничего хорошего.
— Откуда только они взялись? — хрипло прошептал Тонолан.
— Должно быть, они увидели наш костер. Кто знает, может, они уже давным-давно следят за нами. Я не спал всю ночь, охранял мясо от стервятников. Похоже, они просто ждали удобного момента. Если бы мы не оставили свои дротики у костра…
— Не очень-то они приветливы. Ни одного дружественного жеста… Что будем делать?
— Попробуй поулыбаться, Маленький Брат, и сделай подобный жест сам.
Тонолан попытался взять себя в руки и изобразил на лице некое подобие улыбки. Он поднял обе руки, развернув их ладонями вперед, и шагнул навстречу чужакам:
— Я — Тонолан из Зелан…
Дальнейшее его продвижение было остановлено дротиком, вонзившимся в землю возле его ног.
— Ну, Джондалар, другие идеи будут?
— Думаю, теперь их ход.
Один из мужчин произнес что-то на незнакомом языке, и тут же к братьям подскочили два его соплеменника. Они принялись тыкать своими копьями, понуждая братьев двигаться в нужном направлении.
— Ох, дружок, и чего это ты такой злой? — охнул Тонолан, почувствовав укол копья. — Я ведь и так иду в эту сторону.
Подведя братьев к стоянке, чужаки сбили их с ног. Тот же мужчина отдал очередную команду. Его соплеменники послушно забрались в палатку и принялись выгребать оттуда все, что попадалось им под руку. Первым делом они извлекли дротики из боковых карманов котомок, после чего высыпали их содержимое на землю.
— Что вы делаете? — возмутился попытавшийся подняться на ноги Тонолан, однако его тут же вновь вынудили сесть. По руке его потекла струйка крови.
— Успокойся, Тонолан, — попытался урезонить его Джондалар. — Выглядят они агрессивно. Во всяком случае, извиняться перед нами они, похоже, не станут.
— Так-то они встречают гостей… Может, они не слышали о том, что мужчины, находящиеся в Путешествии, пользуются особыми правами?
— Тонолан, помнится, недавно ты говорил совсем иначе.
— Не понял?
— Мол, риск придает Путешествию особую прелесть. Что это за Путешествие, если тебе никто и ничто не угрожает?
— Благодарю, — хмыкнул Тонолан, коснувшись рукой кровоточащей раны. — Вовремя ты мне об этом напомнил.
Мужчина, который, судя по всему, являлся вожаком отряда, отдал очередной приказ, после чего пленников вновь заставили подняться на ноги. Тонолана, на котором была только набедренная повязка, тут же оттащили в сторону, Джондалара же стали обыскивать и забрали у него Каменный нож с костяной рукояткой. Когда мужчина потянулся к мешочку, висевшему у Джондалара на поясе, тот машинально схватился за него руками. В следующее мгновение он почувствовал острую боль в затылке и тяжело осел наземь.
Вскоре он пришел в себя, однако к тому времени, когда его голова прояснилась, он уже лежал на боку со связанными за спиной руками.
— Да, Джондалар, зря ты это сказал.
— Что — это?
— Что они вряд ли станут перед нами извиняться.
— Спасибо, — мрачно заметил Джондалар, морщась от ломоты в затылке. — Вовремя ты мне об этом напомнил.
— Интересно, что они с нами сделают?
— В любом случае мы пока живы. Если бы они хотели убить нас, они бы уже это сделали, верно?
— А тебе не кажется, что они берегут нас для какой-то особой цели?
Братья лежали на земле, прислушиваясь к раздававшимся вокруг голосам и наблюдая за чужаками, рыскавшими по стоянке. Послышался запах готовившейся пищи, от которого забурчало в животе. Солнце поднималось все выше и выше, полуденный зной делал жажду почти нестерпимой. Джондалар, не спавший всю эту ночь, стал задремывать. От сна его пробудили крики и неожиданная суматоха. Похоже, пожаловала какая-то важная персона.
Их тут же подняли на ноги. Братья изумленно уставились на дородного детину, тащившего на себе седовласую морщинистую старуху. Наконец этот шедший на четвереньках верзила остановился, после чего старухе помогли сойти с ее скакуна, имевшего человечье обличье, — делалось это с крайним почтением.
— Кем бы она ни была, главнее ее здесь никого нет, — прошептал Джондалар. В тот же миг ему с такой силой наподдали по ребрам, что он надолго замолчал.
Старуха направилась прямо к ним. Она опиралась на узловатый посох с массивным, покрытым резьбой комелем. Джондалар смотрел на нее во все глаза — еще никогда в жизни ему не доводилось видеть таких старых людей. Ростом она была с ребенка, сморщенное ее тело поражало своей ветхостью, сквозь редкие белые волосы проглядывала розовая кожа черепа. Глубокие морщины, покрывавшие ее лицо, делали его почти нечеловеческим. Тем более удивительно было видеть на этом лице такие глаза. Будь они мутными, слезящимися, выцветшими, Джондалар нисколько бы не удивился. На него же смотрели блестящие умные глаза, исполненные силы и властности. Эта крошечная женщина потрясла его — он не на шутку испугался, понимая, что явилась она сюда именно для того, чтобы посмотреть на него и Тонолана. Речь, видимо, шла о чем-то действительно очень важном.