Ослепительная молния и грохочущие раскаты грома, внезапно раздавшиеся в глубокой предвещающей бурю тишине, застигли врасплох и нотозавра. Он остановился, повернул голову и оглядел темное небо.
Чутье подсказывало ему, что лучше немедленно повернуть назад и попытаться уйти от бури, надежным убежищем от которой может служить его логово среди скал в бухте, но голод, который неумолимо сжимал его утробу, заставлял продолжать охоту.
Какое-то время он нерешительно оставался на месте, как бы не зная, что предпринять. Потом снова начал быстро и беспокойно бороздить поверхность моря в разных направлениях. Временами он нырял, надеясь, что может быть на глубине удастся что-нибудь поймать. Но все было бесполезно.
Когда же молнии изломанными стрелами стали все чаще и чаще пронизывать темные тучи и когда гром загрохотал сильнее, гонимый страхом нотозавр оставил охоту и направился к отдаленным прибрежным скалам бухты, чтобы в своей пещере переждать приближающуюся бурю. Он быстро плыл вперед, оставляя за собой широкую борозду вспененной воды, теряющуюся в волнах, которые неистово гнал ветер.
Нотозавр инстинктивно чувствовал, что буря не заставит себя долго ждать. Поэтому он напрягал все силы, чтобы уйти от нее раньше, чем она разразится во всю мощь. Он бешено мчался вперед, так что вода высоко взлетала и покрывала его тело пеленой белой пены. Ветер, который начал неистово дуть, резкими порывами бил по его телу, давил на него и гнал все быстрее и быстрее вперед.
Ящер был уже недалеко от прибрежных скал, когда на изборожденную волнами поверхность моря с громким плеском упали первые капли дождя. Напрягая все свои силы, ящер плыл к скале, в темной пещере которой находилось его убежище. Когда наконец он достиг плоского каменного выступа, то быстро на него вскарабкался и поспешил по каменистой тропинке среди изрезанных скал к своему логовищу в котором чувствовал себя в безопасности.
Едва его поглотила темнота скальной пещеры, как снаружи разыгралась страшная буря.
Ветер превратился в неистовый шквал, который с ноющим завыванием разразился над всем краем. Из черных туч хлынули потоки воды, хлеставшие по поверхности разбушевавшегося моря. На его поверхности с диким гулом поднимались водяные валы, с бешеной яростью ударявшие по каменному частоколу прибрежных скал; разбиваясь о них они превращались в серую смесь воды и пены. Со стонущим ревом и шипением они проваливались в глубину у подножия скал, где вода кипела и клокотала как в перегретом котле. Все новые волны перекатывались и дробились здесь о каменные утесы. Столбы вспененной воды с гулким плеском падали назад и исчезали среди стремительных водоворотов на глубоких местах у подножия скал.
К вою ветра и шипению воды примешивался грохот грома, и все эти ужасные звуки сливались в оглушающий шум разбушевавшейся стихии.
Глубоко в пещере, в самом ее конце, прижавшись к сырой стене, оцепенело стоял страшный нотозавр. Зелеными глазами неустанно смотрел он на выход из своего безопасного укрытия, как будто был околдован сверканием бесчисленных молний, изломанные стрелы которых пересекали небосвод.
Но не он один — его сородич, укрывшийся в недалеком углублении в скалах, пристально глядел на разбушевавшуюся стихию. Он тоже вовремя вернулся в свое логовище, и так же голодный, поскольку и ему буря помешала охотиться.
Зато вдали от голодных нотозавров далеко за бухтой, в скальных расщелинах отдыхало несколько плакодонтов с полными желудками. Они были также напуганы сильной бурей, но голод их не мучил. Они насытились задолго перед бурей, и их желудки были в это время набиты массой скользких тел плеченогих, двустворчатых моллюсков и улиток. Но как голодные нотозавры, так и сытые плакодонты, нетерпеливо ожидали, когда буря кончится и все утихнет.
Ждать пришлось недолго. Буря как внезапно налетела, так же быстро и прекратилась. Ветер разогнал тучи, небо прояснилось, и солнце озарило все вокруг. Разбушевавшаяся вода успокоилась, вспененные волны исчезли, и грохот грома угас где-то вдали.
Из убежищ в скалах вылезали испуганные ящеры, а из глубины к поверхности поднимались рыбы. На морском дне из укрытий под камнями вылезали раки и крабы, звездочки и змеи, колючие ежи и даже осьминоги покидали свои безопасные гнезда среди нагромождений валунов.
Жизнь, течение которой ненадолго было нарушено неистовой бурей, снова закипела.
Едва буря утихла, и все вокруг снова залил солнечный свет, одна из самок плакодонтов почувствовала властный зов. Что-то неустанно побуждало ее двинуться в долгий путь через воды бухты, невзирая на опасности, которые грозили ей в случае нападения врагов — нотозавров. Долго она сопротивлялась этому неотступному зову, но наконец все же поддалась ему.
Подошло время, когда нужно было отложить в нагретый песок несколько яиц, чтобы жизнь рода плакодонтов могла продолжаться. Лишь это должна была она сделать для нового поколения и ничего более, так как появившиеся на свет молодые ящерята умели сами о себе позаботиться с первого момента своего существования.
Самка отправилась в путь совсем одна. Остальные самки использовали для кладки яиц только ту песчаную отмель, которая была невдалеке от их обиталища. Но эта самка была очень старой, и все годы, которые она прожила, откладывала яйца на одну и ту же отмель, где когда-то маленькая ямка была колыбелью яичка, из которого вылупилась она сама.
Сюда ежегодно направлялась она, несмотря на опасности далекого пути, лишь бы отложить яйца там, где это было ей привычно. Так и сегодня она двинулась в путь к знакомой отмели и плыла к ней быстро и без остановок…
В то время как самка-плакодонт двинулась в путь, к новой охоте готовился и голодный нотозавр. Осторожно спустился он из логовища на берег и, как только его достиг, сразу же бросился в воду. Он не помчался как стрела, а плыл потихоньку, настороженно наблюдая за всем происходящим вокруг. Голова, высоко поднятая на длинной шее, неустанно поворачивалась из стороны в сторону, глаза искали добычу.
Вдруг он увидел вдали рыбу, которая неожиданно выскочила из воды и, махая необычно удлиненными грудными плавниками некоторое время летела над поверхностью, а потом внезапно затерялась в волнах. Едва она исчезла, как в воздух выпрыгнула другая, за ней следующая, и все они взлетали над водой тут и там, как будто играли или выскакивали только из буйного озорства.
Это были летающие рыбы со стекловидной чешуей из рода долоптерус.
У нотозавра засветились глаза, когда он увидел добычу. Однако он уже знал, что охота на них требует осмотрительности и осторожности, и если увенчается успехом, то затраты сил не будут соответствовать ценности добычи, так как рыбы сравнительно малы — не более четверти метра.
Но жестокий голод, который немилосердно, как острыми щипцами, сжимал утробу нотозавра, заставлял его начать охоту как можно скорее. Поэтому он как стрела помчался по воде за стаей шаловливых рыб.
Одна из них выпрыгнула из воды и, увидев подплывающего ящера, быстро исчезла в волнах, развернулась и поплыла обратно. Даже очутившись в середине стаи, она продолжала быстро плыть дальше и своим поспешным бегством привлекла внимание остальных рыб.
Они сразу же поняли, что что-то не в порядке, что грозит какая-то опасность. Поэтому, когда одна из них выскочила над водой, остальные мгновенно последовали ее примеру, и все быстро полетели, поспешно удаляясь, как стая переполошенных птиц.
За ними несся голодный нотозавр, оставляя на поверхности бухты глубокую борозду, окаймленную по краям широкими полосами серебристой пены.
Он был еще далеко, когда рыбы внезапно упали в воду и потерялись без малейшего следа.
Нотозавр неистово мчался к месту, где исчезли рыбы. Там он остановился так резко, что вода взметнулась высоко вверх. Затем он внезапно нырнул и исчез глубоко под водой…
Пока нотозавр искал в глубине скрывшихся рыб, невдалеке от этого места старая самка-плакодонт в смертельном страхе мчалась от другого нотозавра, с которым она встретилась, направляясь к далекой песчаной отмели. Такой же голодный, как и его сородич, который в это время где-то в глубине ловил рыб, он начал преследовать самку плакодонта.
Это была неистовая погоня. Самку гнал вперед страх верной смерти, нотозавра — голод и стремление насытиться. Они то мчались среди вспененной воды по поверхности, то погружались и исчезали в глубине. Но едва самка выныривала, сразу же над водой появлялась голова ящера и погоня продолжалась.
Старая самка быстро уходила вперед, как будто хорошо знала, что могло ожидать ее, если бы она не напрягала все свои силы. Много раз уже видела она как некоторые из ее сородичей гибли в зубастой пасти нотозавра; из которой невозможно было высвободиться. Это заставляло ее мчаться вперед до тех пор пока хватит сил. Единственным ее стремлением теперь было уйти от голодного хищника, избежать его нападения, потому что схватка с ним сулила ей лишь смерть. Против него она была беспомощна и могла стать только его жертвой.
Но случилось нечто, спасшее ей жизнь.
Раньше, чем удивленный ящер опомнился и бросился на нее, самка исчезла под поверхностью вспененной воды. Раскрытая пасть нотозавра захлопнулась пустой, а для преследования уже не было времени, так как в этот момент перед ним появился его сородич. Он был также голоден и кроме того разъярен тем, что кто-то другой испортил ему охоту. Он решил, что его сородич, видимо, захотел отнять у него добычу. Однако он не был намерен отказаться от нее: и ни с кем не хотел ее делить.
С дико горящими глазами он бросился на ничего не подозревающего соперника и страшными челюстями яростно вцепился в его тело. Подвергшийся нападению ящер от неожиданности высоко поднял голову, а затем, взбешенный, также вступил в схватку. Нотозавр против нотозавра, равный бой двух сильных хищников — бой не на жизнь, а на смерть.
Зубастые пасти обоих яростно вгрызались в тело противника, а их длинные шеи извивались и раскачивались, отскакивали и увертывались как клубок борющихся змей. Поверхность воды взволновалась под ударами конечностей и коротких сильных хвостов сражающихся чудовищ.
В яростной схватке оба ящера забыли о самке-плакодонте, которая между тем где-то в отдалении вынырнула из глубины и быстро помчалась прочь от места кровавого боя. Однако она не повернула назад к своему обиталищу, а продолжала двигаться к далекой песчаной отмели, где хотела отложить яйца.
Пока старая самка удалялась от сражающихся ящеров, противники бились чем дольше, тем более свирепо. Их тела были покрыты бесчисленными глубокими ранами, из которых у обоих ящеров брызгала и лилась кровь, но яростная схватка не утихала.
Самка-плакодонт в это время достигла берега отмели. Осторожно вылезла из воды и некоторое время внимательно осматривалась. Когда убедилась, что нигде нет ничего подозрительного, отправилась дальше в путь. Ступала потихонечку по песку, оставляя за собой широкий след. Вскоре остановилась, огляделась кругом, как бы желая убедиться, что она действительно в нужном месте, и неуклюжими лапами начала рыть неглубокую ямку. Когда она была готова, отложила в нее несколько яиц и слегка присыпала их песком. После того, как таким образом она позаботилась о продолжении рода, двинулась в обратную дорогу. Не оглядываясь назад, поспешила к берегу и быстро соскользнула в воду.
Между тем сражение ящеров достигло апогея. Бешено атаковали они друг друга, а их тела крутились и извивались, поднимались и падали. Казалось, как будто они хотели израсходовать всю свою энергию даже ценой собственной гибели. Брызги окрашенной кровью воды высоко взлетали в воздух, и красные капли падали дождем на сражавшихся нотозавров.
Тяжелые раны, которые оба борющихся наносили друг другу, быстро лишили их сил. Они метались во все стороны, но это были уже не воинственные атаки, а скорее отчаянные попытки предотвратить собственную гибель. Их длинные шеи с окровавленными головами беспомощно мотались над поверхностью воды.
Жизнь быстро покидала тела ящеров. Они вздрагивали, погружались и снова выныривали, пока неожиданно, почти одновременно не исчезли в глубине.
Поверхность воды снова завихрилась, вздулась и покрылась волнами. Большие пузыри стали подниматься из глубины. Но потом вода успокоилась, а большие красные пятна на ней понемногу расплывались и исчезали.
Страшный бой ящеров был окончен. Это был бой без победителя и побежденного.
Солнце понемногу клонилось к закату, и красные отблески угасали в спокойной глади бухты. Легкая пелена вечерних сумерек спускалась на землю и неслышно ложилась на обширную водную равнину.
Старая самка-плакодонт быстро плыла к своему пристанищу, преследуемая только страхом и боязнью снова встретиться с ужасными нотозаврами. Она, конечно, не могла знать, что проплывает сейчас над их трупами, что в схватке драконы погубили друг друга…
Часть 4
Где-то высоко в горах в гуще зеленых папоротников и низких хвощей из земли выбивался родничок кристальной воды. Озорно перескакивали его серебристые струи через угловатые камни узкого русла и с веселым журчанием спешили с горного склона в широкую котловину, сжатую хребтами высоких гор.
Горные хребты, которые окружали эту котловину, богатую ярко-зеленой буйной растительностью, высоко в небо поднимали свои голые скалистые пики, серые и печальные, неподвижные и мертвые. В унылом молчании застыли они в вышине, как притихшие окаменевшие свидетели минувших веков, исчезнувших в глубоком и бесконечном море вечного забвения. Иногда мимо их голых вершин проносились неистовые бури, гремели раскаты грома и раздавалось пугающее эхо, которое многократно повторялось. Гладкие скальные склоны при сильных ливнях звенели от ударов водяных потоков или стонали под ударами ледяной крупы при сильном граде. В такие периоды нерушимая тишина спокойных дней внезапно сменялась гулом и грохотом ревущих бурь и смерчей.
Над горными хребтами проходили столетия, и частые сотрясения земли коробили их утесы, разрушали и превращали их в валуны, которые падали по крутым склонам в долины. Здесь они образовывали необозримую каменную осыпь — отражение разрушительного действия землетрясений и выветривания, в результате чего по всему подножию гор было разбросано множество огромных валунов и казалось, будто это было покинутое поле битвы каких-то сказочных гигантов, сражавшихся здесь в жестоком бою.
Между голыми вершинами гор в ясную лазурь неба смотрели раскрытые кратеры многочисленных вулканов. Как в огромном котле кипела в них раскаленная лава, которая при страшных извержениях переливалась через края глубоких кратеров и мощными потоками катилась по склонам вулканов, разливалась по округе, проникала между огромными валунами у подножия гор и текла дальше в котловину, где сжигала травяной покров, зажигала кустарники и поглощала большие участки первобытных лесов. Все, чего она касалась и захватывала в свои жгучие объятия, мгновенно превращалось в пепел. Лишь в болотах и топях с шипением, в облаках белого пара останавливались эти смертоносные потоки раскаленной лавы.
Вместе с излияниями раскаленной лавы из глубин вулканов иногда выделялись густые тучи ядовитых газов, которые рассеивались далеко вокруг и удушали все живое. Тогда из вулканических кратеров поднимались и столбы черного дыма, в котором поблескивали красные языки пламени и огромные вихри искр. Со столбами дыма, полыхающими красным заревом, к потемневшему небосводу со скоростью артиллерийских снарядов поднимались тучи раскаленного пепла. Он кружился в воздухе, а затем падал на землю. Своим жаром он уничтожал покрытые травой луга с низкими кустарниками, истребляя мелких животных и нагромождая все более и более мощные пласты.
В эти грозные моменты все, что могло, бежало, все живые существа мчались прочь из мест, где во все стороны черными кругами валил дым, где языки пламени необыкновенной длины пронзали дым словно молнии и где раскаленный пепел большими массами покрывал землю. Под пеплом гибло все, потому что он нагромождался в пласт, от которого полыхало таким жаром, что воздух над ним трепетал как над пылающим костром.
Когда разбушевавшиеся вулканы снова затихали, вся область вокруг них была уже одной большой могилой. Под мощным пластом пепла лежала погубленная жизнь. Это были бесчисленные пучки различных трав, мелкие кустики, заросли кустарника, мелкие насекомые и некоторые животные, которые не успели спастись бегством, а также обгорелые стволы деревьев, прожженных насквозь пламенем и рухнувших на землю. Все это навсегда исчезло с поверхности Земли и оставило лишь окаменевшую летопись, написанную нестираемыми буквами в виде различных остатков растений и костей животных в вулканическом пепле.
После таких катастроф из тихих и темных убежищ, из нор и берлог в первобытных лесах вылезали лишь те существа, которых не застигли ни лава, ни вулканический пепел, ни удушливые газы. Степи с засохшей травой снова покрывались зеленым ковром, и в радостном свете нового утра в чистом, еще насыщенном росой воздухе разносились веселый стрекот, скрип, жужжание и шелест самых различных насекомых. Все эти звуки сливались в оглушительную песнь, в которой каждый голос упорно выводил свою мелодию и стремился заглушить остальные.
Таким образом сразу же на самом краю огромной вулканической могилы у подножия гор вновь возрождалась бурная жизнь, веселая и беззаботная, как будто никогда и не было ужасов извержения. Снова над краем светило солнце и простиралась лазурь ясного небосвода. Среди зеленой котловины, окруженной горными хребтами, кипела новая жизнь.
Пейзаж здесь был действительно сказочно красив.
Это была чарующая картина тропического ландшафта, где объединились все созидательные и разрушительные силы природы, чтобы создать произведение исключительной красоты и великолепия.
В центре котловины, далеко от гор, как огромное серебряное зеркало, сверкало большое озеро. В его спокойных водах отражались широкие кроны вековых дубов, кленов, орешников, смоковниц и гинкго, а также кроны игольчатых кипарисов, тисов и гигантских секвой, которые достигали головокружительной высоты.
Небольшие рощицы сменялись лесочками коричных деревьев и лавров и зарослями тонких стройных пальм, кроны которых — красивые расходящиеся веерами листья — сияли в вышине в ярком свете ослепительной зеленью и трепетали в потоке золотых солнечных лучей. По красоте они превосходили даже цикадовые, у которых веера перистых листьев развевались высоко в воздухе как чудесные зеленые ленты над морем вербовых, ореховых и олеандровых чащ.
Высокие и мощные стволы старых деревьев обвивали бесчисленные плети лиан, они пробивались между ветвями крон до самых их вершин и в бесконечном море солнечного света распускали свои зеленые листья. На старых ветвях, покрытых мхами и лишайниками, зеленели пучки паразитических растений, главным образом великолепных орхидей, в прекрасных нежных цветах которых соединялась красота розовых восходов и горящих закатов, радуг и молний.
Когда над котловиной дули обычные ветры, то стволы столетних деревьев даже не шевелились. Лишь вершины широких крон легонько колебались и трепетали, а их листья издавали слабый шелест, почти неслышный в тишине густых темных лесов.
Когда же по котловине проносились дикие смерчи, то крутящиеся вихри с неистовой силой хватали в свои гибельные объятия многих столетних великанов и вырывали их из земли с корнями со страшным и жалобным треском, а потом бросали на землю с такой силой, что падающие тяжелые стволы ломались как тонкие деревяшки. А над местом разрушения со свистом и оглушительным ревом грозно пел свою дикую песню шквальный ветер.
Как только ослабевала разрушительная сила неистового ветра и смерчей, снова в первобытных лесах воцарялось величественное спокойствие. Сраженные лесные великаны понемногу начинали истлевать, на их стволах зеленели покрывала густых мхов, а в сплетении их ветвей находили себе убежища многочисленные животные.
В озеро, лежащее в центре этой большой зеленой котловины, со всех сторон вливались ручьи и реки, в водах которых жило много удивительных, сейчас уже вымерших рыб, черепах и масса водоплавающих птиц. Когда эти птицы большими стаями поднимались над водой, шум птичьих крыльев звучал в стоявшей тишине как шум далеких водопадов.
Около озера и вдоль текущих водных потоков простирались несчетные болота и топи, заросшие поразительным переплетением высоких зеленых мхов и камышей и покрытые большими пучками различных болотных растений, под широкими и мягкими листьями которых прятались зеленые подушечки низких мхов. В других местах высокие торфяные мхи создавали большие ковры, которые окаймлялись различными печеночными мхами с расширенными, как листья, слоевищами, окрашенными в зеленоватые и желтоватые тона. Буйные заросли зеленых хвощей и нарядных папоротников образовывали дикую непроходимую чащу и возвышались над ковром мхов и торфяных растений как хлопья зеленой мглы, клубящейся низко над землей.
Но здесь встречались и открытые, поросшие низкорослой растительностью пространства с твердой сухой землей. На ярко-зеленом ковре низких растений в таких местах можно было видеть цветы самой различной окраски — белой, красной, желтой и синей, и тут же росли островки низких и высоких кустарников на ветвях которых устраивали свои концерты бесчисленные цикады даже тогда, когда остальные насекомые в зное палящего полуденного солнца прятались в своих укрытиях.
Таким был этот край, окруженный горными хребтами с дремлющими или огнедышащими вулканами. Сверкающие рассветы вставали над ним, а с наступлением вечера на него опускались сумерки.
И так это было в течение всего среднего эоцена третичного периода…
Из густого переплетения корней вывороченного дерева вынырнула длинная узкая голова какого-то первобытного хищника. Коротенькие уши стояли торчком, а черный влажный нос подрагивал. Он открыл пасть, и из нее, как красная змея, выскользнул длинный язык, которым он несколько раз облизал верхнюю губу и черный нос.
Из горла хищника вырвался резкий звук. Это было скорее раздраженное фырканье, чем короткий рев. Вслед за этим тритемнодон вылез весь из своего логовища и тихо встал перед его темным входом.
Это был удивительно примитивный хищник. Его тело было длинным и хрупким, с тонкими конечностями, причем задние были длиннее передних. Узкая вытянутая голова сидела на длинной шее, которая была такой же ширины, как и череп. Красновато-коричневая шерсть, почти такого же цвета, как окружающие скалы или стволы старых деревьев, была покрыта темными пятнами, переходящими на длинном хвосте в кольцевые полоски. Это был хищник изящного и легкого сложения, проворный, быстрый и кровожадный, но не обладающий большой хитростью и коварством.
Тритемнодон несколько раз лениво потянулся, а потом мягкими крадущимися шагами направился в обход своего логова. Шаг за шагом крался он, ступая осторожно и тихо, так что стебли растений едва шевелились, раскачиваясь не сильнее, чем от слабого ветерка.
Иногда он останавливался и принюхивался. Не чувствуя никакого приятного или подозрительного запаха, он продолжал свой путь. Из леса он направился в степь.
Внезапно он остановился и неподвижно залег в траве. Его зеленоватые глаза пристально смотрели прямо перед собой, а кончик длинного хвоста дергался короткими рывками.
Перед хищником была длинная почти высохшая лужа. Земля вокруг нее была изборождена следами многочисленных животных, которые приходили сюда утолять жажду. Оставшуюся воду, блестевшую на дне лужи, пил маленький первобытный носорог гирахиус, похожий скорее на маленького конька, а не на более поздних представителей этого вида.
Он был очень пуглив, так как не имел никаких средств защиты. Был он маленький, слабый, с тонкой кожей, которую зубы хищников могли легко разорвать. Его голова еще не была вооружена тупыми рогами, которыми он мог бы наносить опасные раны. Единственной защитой от нападения были его стройные ноги, которые позволяли быстро покидать опасное место и не один уже раз спасали ему жизнь.
Поэтому как только он переставал пить, то сразу же поднимал голову и чутко настораживался. Он был таким осторожным, что все время крутил головой и поворачивался во все стороны, лишь бы убедиться, что к нему ниоткуда не приближается коварный враг.
Неожиданно, как раз в тот момент, когда он наклонил голову для нового глотка, он замер, услышав шорох, и этого незначительного звука было достаточно, чтобы носорог не остался на месте ждать крадущегося врага. Он отскочил, хлестнул хвостом и исчез.
В сильном возбуждении от неудавшегося нападения тритемнодон все еще стоял на том месте, где его выдал слабый треск веточки, на которую он наступил, когда начал приближаться ползком к носорогу — он был вынужден ползти, так как хотел мощным прыжком броситься на носорога и свалить его на землю. Теперь тритемнодон стоял разочарованный и с бешенством смотрел на убегающую добычу, которая уже исчезала вдали, так как безумный страх перед страшной смертью заставлял носорога мчаться с самой большой скоростью, на которую он только был способен.
Чутье подсказывало ему, что лучше немедленно повернуть назад и попытаться уйти от бури, надежным убежищем от которой может служить его логово среди скал в бухте, но голод, который неумолимо сжимал его утробу, заставлял продолжать охоту.
Какое-то время он нерешительно оставался на месте, как бы не зная, что предпринять. Потом снова начал быстро и беспокойно бороздить поверхность моря в разных направлениях. Временами он нырял, надеясь, что может быть на глубине удастся что-нибудь поймать. Но все было бесполезно.
Когда же молнии изломанными стрелами стали все чаще и чаще пронизывать темные тучи и когда гром загрохотал сильнее, гонимый страхом нотозавр оставил охоту и направился к отдаленным прибрежным скалам бухты, чтобы в своей пещере переждать приближающуюся бурю. Он быстро плыл вперед, оставляя за собой широкую борозду вспененной воды, теряющуюся в волнах, которые неистово гнал ветер.
Нотозавр инстинктивно чувствовал, что буря не заставит себя долго ждать. Поэтому он напрягал все силы, чтобы уйти от нее раньше, чем она разразится во всю мощь. Он бешено мчался вперед, так что вода высоко взлетала и покрывала его тело пеленой белой пены. Ветер, который начал неистово дуть, резкими порывами бил по его телу, давил на него и гнал все быстрее и быстрее вперед.
Ящер был уже недалеко от прибрежных скал, когда на изборожденную волнами поверхность моря с громким плеском упали первые капли дождя. Напрягая все свои силы, ящер плыл к скале, в темной пещере которой находилось его убежище. Когда наконец он достиг плоского каменного выступа, то быстро на него вскарабкался и поспешил по каменистой тропинке среди изрезанных скал к своему логовищу в котором чувствовал себя в безопасности.
Едва его поглотила темнота скальной пещеры, как снаружи разыгралась страшная буря.
Ветер превратился в неистовый шквал, который с ноющим завыванием разразился над всем краем. Из черных туч хлынули потоки воды, хлеставшие по поверхности разбушевавшегося моря. На его поверхности с диким гулом поднимались водяные валы, с бешеной яростью ударявшие по каменному частоколу прибрежных скал; разбиваясь о них они превращались в серую смесь воды и пены. Со стонущим ревом и шипением они проваливались в глубину у подножия скал, где вода кипела и клокотала как в перегретом котле. Все новые волны перекатывались и дробились здесь о каменные утесы. Столбы вспененной воды с гулким плеском падали назад и исчезали среди стремительных водоворотов на глубоких местах у подножия скал.
К вою ветра и шипению воды примешивался грохот грома, и все эти ужасные звуки сливались в оглушающий шум разбушевавшейся стихии.
Глубоко в пещере, в самом ее конце, прижавшись к сырой стене, оцепенело стоял страшный нотозавр. Зелеными глазами неустанно смотрел он на выход из своего безопасного укрытия, как будто был околдован сверканием бесчисленных молний, изломанные стрелы которых пересекали небосвод.
Но не он один — его сородич, укрывшийся в недалеком углублении в скалах, пристально глядел на разбушевавшуюся стихию. Он тоже вовремя вернулся в свое логовище, и так же голодный, поскольку и ему буря помешала охотиться.
Зато вдали от голодных нотозавров далеко за бухтой, в скальных расщелинах отдыхало несколько плакодонтов с полными желудками. Они были также напуганы сильной бурей, но голод их не мучил. Они насытились задолго перед бурей, и их желудки были в это время набиты массой скользких тел плеченогих, двустворчатых моллюсков и улиток. Но как голодные нотозавры, так и сытые плакодонты, нетерпеливо ожидали, когда буря кончится и все утихнет.
Ждать пришлось недолго. Буря как внезапно налетела, так же быстро и прекратилась. Ветер разогнал тучи, небо прояснилось, и солнце озарило все вокруг. Разбушевавшаяся вода успокоилась, вспененные волны исчезли, и грохот грома угас где-то вдали.
Из убежищ в скалах вылезали испуганные ящеры, а из глубины к поверхности поднимались рыбы. На морском дне из укрытий под камнями вылезали раки и крабы, звездочки и змеи, колючие ежи и даже осьминоги покидали свои безопасные гнезда среди нагромождений валунов.
Жизнь, течение которой ненадолго было нарушено неистовой бурей, снова закипела.
Едва буря утихла, и все вокруг снова залил солнечный свет, одна из самок плакодонтов почувствовала властный зов. Что-то неустанно побуждало ее двинуться в долгий путь через воды бухты, невзирая на опасности, которые грозили ей в случае нападения врагов — нотозавров. Долго она сопротивлялась этому неотступному зову, но наконец все же поддалась ему.
Подошло время, когда нужно было отложить в нагретый песок несколько яиц, чтобы жизнь рода плакодонтов могла продолжаться. Лишь это должна была она сделать для нового поколения и ничего более, так как появившиеся на свет молодые ящерята умели сами о себе позаботиться с первого момента своего существования.
Самка отправилась в путь совсем одна. Остальные самки использовали для кладки яиц только ту песчаную отмель, которая была невдалеке от их обиталища. Но эта самка была очень старой, и все годы, которые она прожила, откладывала яйца на одну и ту же отмель, где когда-то маленькая ямка была колыбелью яичка, из которого вылупилась она сама.
Сюда ежегодно направлялась она, несмотря на опасности далекого пути, лишь бы отложить яйца там, где это было ей привычно. Так и сегодня она двинулась в путь к знакомой отмели и плыла к ней быстро и без остановок…
Вдруг он увидел вдали рыбу, которая неожиданно выскочила из воды и, махая необычно удлиненными грудными плавниками некоторое время летела над поверхностью, а потом внезапно затерялась в волнах. Едва она исчезла, как в воздух выпрыгнула другая, за ней следующая, и все они взлетали над водой тут и там, как будто играли или выскакивали только из буйного озорства.
Это были летающие рыбы со стекловидной чешуей из рода долоптерус.
У нотозавра засветились глаза, когда он увидел добычу. Однако он уже знал, что охота на них требует осмотрительности и осторожности, и если увенчается успехом, то затраты сил не будут соответствовать ценности добычи, так как рыбы сравнительно малы — не более четверти метра.
Но жестокий голод, который немилосердно, как острыми щипцами, сжимал утробу нотозавра, заставлял его начать охоту как можно скорее. Поэтому он как стрела помчался по воде за стаей шаловливых рыб.
Одна из них выпрыгнула из воды и, увидев подплывающего ящера, быстро исчезла в волнах, развернулась и поплыла обратно. Даже очутившись в середине стаи, она продолжала быстро плыть дальше и своим поспешным бегством привлекла внимание остальных рыб.
Они сразу же поняли, что что-то не в порядке, что грозит какая-то опасность. Поэтому, когда одна из них выскочила над водой, остальные мгновенно последовали ее примеру, и все быстро полетели, поспешно удаляясь, как стая переполошенных птиц.
За ними несся голодный нотозавр, оставляя на поверхности бухты глубокую борозду, окаймленную по краям широкими полосами серебристой пены.
Он был еще далеко, когда рыбы внезапно упали в воду и потерялись без малейшего следа.
Нотозавр неистово мчался к месту, где исчезли рыбы. Там он остановился так резко, что вода взметнулась высоко вверх. Затем он внезапно нырнул и исчез глубоко под водой…
Пока нотозавр искал в глубине скрывшихся рыб, невдалеке от этого места старая самка-плакодонт в смертельном страхе мчалась от другого нотозавра, с которым она встретилась, направляясь к далекой песчаной отмели. Такой же голодный, как и его сородич, который в это время где-то в глубине ловил рыб, он начал преследовать самку плакодонта.
Это была неистовая погоня. Самку гнал вперед страх верной смерти, нотозавра — голод и стремление насытиться. Они то мчались среди вспененной воды по поверхности, то погружались и исчезали в глубине. Но едва самка выныривала, сразу же над водой появлялась голова ящера и погоня продолжалась.
Старая самка быстро уходила вперед, как будто хорошо знала, что могло ожидать ее, если бы она не напрягала все свои силы. Много раз уже видела она как некоторые из ее сородичей гибли в зубастой пасти нотозавра; из которой невозможно было высвободиться. Это заставляло ее мчаться вперед до тех пор пока хватит сил. Единственным ее стремлением теперь было уйти от голодного хищника, избежать его нападения, потому что схватка с ним сулила ей лишь смерть. Против него она была беспомощна и могла стать только его жертвой.
Но случилось нечто, спасшее ей жизнь.
Раньше, чем удивленный ящер опомнился и бросился на нее, самка исчезла под поверхностью вспененной воды. Раскрытая пасть нотозавра захлопнулась пустой, а для преследования уже не было времени, так как в этот момент перед ним появился его сородич. Он был также голоден и кроме того разъярен тем, что кто-то другой испортил ему охоту. Он решил, что его сородич, видимо, захотел отнять у него добычу. Однако он не был намерен отказаться от нее: и ни с кем не хотел ее делить.
С дико горящими глазами он бросился на ничего не подозревающего соперника и страшными челюстями яростно вцепился в его тело. Подвергшийся нападению ящер от неожиданности высоко поднял голову, а затем, взбешенный, также вступил в схватку. Нотозавр против нотозавра, равный бой двух сильных хищников — бой не на жизнь, а на смерть.
Зубастые пасти обоих яростно вгрызались в тело противника, а их длинные шеи извивались и раскачивались, отскакивали и увертывались как клубок борющихся змей. Поверхность воды взволновалась под ударами конечностей и коротких сильных хвостов сражающихся чудовищ.
В яростной схватке оба ящера забыли о самке-плакодонте, которая между тем где-то в отдалении вынырнула из глубины и быстро помчалась прочь от места кровавого боя. Однако она не повернула назад к своему обиталищу, а продолжала двигаться к далекой песчаной отмели, где хотела отложить яйца.
Пока старая самка удалялась от сражающихся ящеров, противники бились чем дольше, тем более свирепо. Их тела были покрыты бесчисленными глубокими ранами, из которых у обоих ящеров брызгала и лилась кровь, но яростная схватка не утихала.
Самка-плакодонт в это время достигла берега отмели. Осторожно вылезла из воды и некоторое время внимательно осматривалась. Когда убедилась, что нигде нет ничего подозрительного, отправилась дальше в путь. Ступала потихонечку по песку, оставляя за собой широкий след. Вскоре остановилась, огляделась кругом, как бы желая убедиться, что она действительно в нужном месте, и неуклюжими лапами начала рыть неглубокую ямку. Когда она была готова, отложила в нее несколько яиц и слегка присыпала их песком. После того, как таким образом она позаботилась о продолжении рода, двинулась в обратную дорогу. Не оглядываясь назад, поспешила к берегу и быстро соскользнула в воду.
Между тем сражение ящеров достигло апогея. Бешено атаковали они друг друга, а их тела крутились и извивались, поднимались и падали. Казалось, как будто они хотели израсходовать всю свою энергию даже ценой собственной гибели. Брызги окрашенной кровью воды высоко взлетали в воздух, и красные капли падали дождем на сражавшихся нотозавров.
Тяжелые раны, которые оба борющихся наносили друг другу, быстро лишили их сил. Они метались во все стороны, но это были уже не воинственные атаки, а скорее отчаянные попытки предотвратить собственную гибель. Их длинные шеи с окровавленными головами беспомощно мотались над поверхностью воды.
Жизнь быстро покидала тела ящеров. Они вздрагивали, погружались и снова выныривали, пока неожиданно, почти одновременно не исчезли в глубине.
Поверхность воды снова завихрилась, вздулась и покрылась волнами. Большие пузыри стали подниматься из глубины. Но потом вода успокоилась, а большие красные пятна на ней понемногу расплывались и исчезали.
Страшный бой ящеров был окончен. Это был бой без победителя и побежденного.
Солнце понемногу клонилось к закату, и красные отблески угасали в спокойной глади бухты. Легкая пелена вечерних сумерек спускалась на землю и неслышно ложилась на обширную водную равнину.
Старая самка-плакодонт быстро плыла к своему пристанищу, преследуемая только страхом и боязнью снова встретиться с ужасными нотозаврами. Она, конечно, не могла знать, что проплывает сейчас над их трупами, что в схватке драконы погубили друг друга…
Часть 4
ПЕРЕОЦЕНЕННЫЕ СИЛЫ
Горные хребты, которые окружали эту котловину, богатую ярко-зеленой буйной растительностью, высоко в небо поднимали свои голые скалистые пики, серые и печальные, неподвижные и мертвые. В унылом молчании застыли они в вышине, как притихшие окаменевшие свидетели минувших веков, исчезнувших в глубоком и бесконечном море вечного забвения. Иногда мимо их голых вершин проносились неистовые бури, гремели раскаты грома и раздавалось пугающее эхо, которое многократно повторялось. Гладкие скальные склоны при сильных ливнях звенели от ударов водяных потоков или стонали под ударами ледяной крупы при сильном граде. В такие периоды нерушимая тишина спокойных дней внезапно сменялась гулом и грохотом ревущих бурь и смерчей.
Над горными хребтами проходили столетия, и частые сотрясения земли коробили их утесы, разрушали и превращали их в валуны, которые падали по крутым склонам в долины. Здесь они образовывали необозримую каменную осыпь — отражение разрушительного действия землетрясений и выветривания, в результате чего по всему подножию гор было разбросано множество огромных валунов и казалось, будто это было покинутое поле битвы каких-то сказочных гигантов, сражавшихся здесь в жестоком бою.
Между голыми вершинами гор в ясную лазурь неба смотрели раскрытые кратеры многочисленных вулканов. Как в огромном котле кипела в них раскаленная лава, которая при страшных извержениях переливалась через края глубоких кратеров и мощными потоками катилась по склонам вулканов, разливалась по округе, проникала между огромными валунами у подножия гор и текла дальше в котловину, где сжигала травяной покров, зажигала кустарники и поглощала большие участки первобытных лесов. Все, чего она касалась и захватывала в свои жгучие объятия, мгновенно превращалось в пепел. Лишь в болотах и топях с шипением, в облаках белого пара останавливались эти смертоносные потоки раскаленной лавы.
Вместе с излияниями раскаленной лавы из глубин вулканов иногда выделялись густые тучи ядовитых газов, которые рассеивались далеко вокруг и удушали все живое. Тогда из вулканических кратеров поднимались и столбы черного дыма, в котором поблескивали красные языки пламени и огромные вихри искр. Со столбами дыма, полыхающими красным заревом, к потемневшему небосводу со скоростью артиллерийских снарядов поднимались тучи раскаленного пепла. Он кружился в воздухе, а затем падал на землю. Своим жаром он уничтожал покрытые травой луга с низкими кустарниками, истребляя мелких животных и нагромождая все более и более мощные пласты.
В эти грозные моменты все, что могло, бежало, все живые существа мчались прочь из мест, где во все стороны черными кругами валил дым, где языки пламени необыкновенной длины пронзали дым словно молнии и где раскаленный пепел большими массами покрывал землю. Под пеплом гибло все, потому что он нагромождался в пласт, от которого полыхало таким жаром, что воздух над ним трепетал как над пылающим костром.
Когда разбушевавшиеся вулканы снова затихали, вся область вокруг них была уже одной большой могилой. Под мощным пластом пепла лежала погубленная жизнь. Это были бесчисленные пучки различных трав, мелкие кустики, заросли кустарника, мелкие насекомые и некоторые животные, которые не успели спастись бегством, а также обгорелые стволы деревьев, прожженных насквозь пламенем и рухнувших на землю. Все это навсегда исчезло с поверхности Земли и оставило лишь окаменевшую летопись, написанную нестираемыми буквами в виде различных остатков растений и костей животных в вулканическом пепле.
После таких катастроф из тихих и темных убежищ, из нор и берлог в первобытных лесах вылезали лишь те существа, которых не застигли ни лава, ни вулканический пепел, ни удушливые газы. Степи с засохшей травой снова покрывались зеленым ковром, и в радостном свете нового утра в чистом, еще насыщенном росой воздухе разносились веселый стрекот, скрип, жужжание и шелест самых различных насекомых. Все эти звуки сливались в оглушительную песнь, в которой каждый голос упорно выводил свою мелодию и стремился заглушить остальные.
Таким образом сразу же на самом краю огромной вулканической могилы у подножия гор вновь возрождалась бурная жизнь, веселая и беззаботная, как будто никогда и не было ужасов извержения. Снова над краем светило солнце и простиралась лазурь ясного небосвода. Среди зеленой котловины, окруженной горными хребтами, кипела новая жизнь.
Пейзаж здесь был действительно сказочно красив.
Это была чарующая картина тропического ландшафта, где объединились все созидательные и разрушительные силы природы, чтобы создать произведение исключительной красоты и великолепия.
В центре котловины, далеко от гор, как огромное серебряное зеркало, сверкало большое озеро. В его спокойных водах отражались широкие кроны вековых дубов, кленов, орешников, смоковниц и гинкго, а также кроны игольчатых кипарисов, тисов и гигантских секвой, которые достигали головокружительной высоты.
Небольшие рощицы сменялись лесочками коричных деревьев и лавров и зарослями тонких стройных пальм, кроны которых — красивые расходящиеся веерами листья — сияли в вышине в ярком свете ослепительной зеленью и трепетали в потоке золотых солнечных лучей. По красоте они превосходили даже цикадовые, у которых веера перистых листьев развевались высоко в воздухе как чудесные зеленые ленты над морем вербовых, ореховых и олеандровых чащ.
Высокие и мощные стволы старых деревьев обвивали бесчисленные плети лиан, они пробивались между ветвями крон до самых их вершин и в бесконечном море солнечного света распускали свои зеленые листья. На старых ветвях, покрытых мхами и лишайниками, зеленели пучки паразитических растений, главным образом великолепных орхидей, в прекрасных нежных цветах которых соединялась красота розовых восходов и горящих закатов, радуг и молний.
Когда над котловиной дули обычные ветры, то стволы столетних деревьев даже не шевелились. Лишь вершины широких крон легонько колебались и трепетали, а их листья издавали слабый шелест, почти неслышный в тишине густых темных лесов.
Когда же по котловине проносились дикие смерчи, то крутящиеся вихри с неистовой силой хватали в свои гибельные объятия многих столетних великанов и вырывали их из земли с корнями со страшным и жалобным треском, а потом бросали на землю с такой силой, что падающие тяжелые стволы ломались как тонкие деревяшки. А над местом разрушения со свистом и оглушительным ревом грозно пел свою дикую песню шквальный ветер.
Как только ослабевала разрушительная сила неистового ветра и смерчей, снова в первобытных лесах воцарялось величественное спокойствие. Сраженные лесные великаны понемногу начинали истлевать, на их стволах зеленели покрывала густых мхов, а в сплетении их ветвей находили себе убежища многочисленные животные.
В озеро, лежащее в центре этой большой зеленой котловины, со всех сторон вливались ручьи и реки, в водах которых жило много удивительных, сейчас уже вымерших рыб, черепах и масса водоплавающих птиц. Когда эти птицы большими стаями поднимались над водой, шум птичьих крыльев звучал в стоявшей тишине как шум далеких водопадов.
Около озера и вдоль текущих водных потоков простирались несчетные болота и топи, заросшие поразительным переплетением высоких зеленых мхов и камышей и покрытые большими пучками различных болотных растений, под широкими и мягкими листьями которых прятались зеленые подушечки низких мхов. В других местах высокие торфяные мхи создавали большие ковры, которые окаймлялись различными печеночными мхами с расширенными, как листья, слоевищами, окрашенными в зеленоватые и желтоватые тона. Буйные заросли зеленых хвощей и нарядных папоротников образовывали дикую непроходимую чащу и возвышались над ковром мхов и торфяных растений как хлопья зеленой мглы, клубящейся низко над землей.
Но здесь встречались и открытые, поросшие низкорослой растительностью пространства с твердой сухой землей. На ярко-зеленом ковре низких растений в таких местах можно было видеть цветы самой различной окраски — белой, красной, желтой и синей, и тут же росли островки низких и высоких кустарников на ветвях которых устраивали свои концерты бесчисленные цикады даже тогда, когда остальные насекомые в зное палящего полуденного солнца прятались в своих укрытиях.
Таким был этот край, окруженный горными хребтами с дремлющими или огнедышащими вулканами. Сверкающие рассветы вставали над ним, а с наступлением вечера на него опускались сумерки.
И так это было в течение всего среднего эоцена третичного периода…
Из густого переплетения корней вывороченного дерева вынырнула длинная узкая голова какого-то первобытного хищника. Коротенькие уши стояли торчком, а черный влажный нос подрагивал. Он открыл пасть, и из нее, как красная змея, выскользнул длинный язык, которым он несколько раз облизал верхнюю губу и черный нос.
Из горла хищника вырвался резкий звук. Это было скорее раздраженное фырканье, чем короткий рев. Вслед за этим тритемнодон вылез весь из своего логовища и тихо встал перед его темным входом.
Тритемнодон несколько раз лениво потянулся, а потом мягкими крадущимися шагами направился в обход своего логова. Шаг за шагом крался он, ступая осторожно и тихо, так что стебли растений едва шевелились, раскачиваясь не сильнее, чем от слабого ветерка.
Иногда он останавливался и принюхивался. Не чувствуя никакого приятного или подозрительного запаха, он продолжал свой путь. Из леса он направился в степь.
Внезапно он остановился и неподвижно залег в траве. Его зеленоватые глаза пристально смотрели прямо перед собой, а кончик длинного хвоста дергался короткими рывками.
Перед хищником была длинная почти высохшая лужа. Земля вокруг нее была изборождена следами многочисленных животных, которые приходили сюда утолять жажду. Оставшуюся воду, блестевшую на дне лужи, пил маленький первобытный носорог гирахиус, похожий скорее на маленького конька, а не на более поздних представителей этого вида.
Он был очень пуглив, так как не имел никаких средств защиты. Был он маленький, слабый, с тонкой кожей, которую зубы хищников могли легко разорвать. Его голова еще не была вооружена тупыми рогами, которыми он мог бы наносить опасные раны. Единственной защитой от нападения были его стройные ноги, которые позволяли быстро покидать опасное место и не один уже раз спасали ему жизнь.
Поэтому как только он переставал пить, то сразу же поднимал голову и чутко настораживался. Он был таким осторожным, что все время крутил головой и поворачивался во все стороны, лишь бы убедиться, что к нему ниоткуда не приближается коварный враг.
Неожиданно, как раз в тот момент, когда он наклонил голову для нового глотка, он замер, услышав шорох, и этого незначительного звука было достаточно, чтобы носорог не остался на месте ждать крадущегося врага. Он отскочил, хлестнул хвостом и исчез.
В сильном возбуждении от неудавшегося нападения тритемнодон все еще стоял на том месте, где его выдал слабый треск веточки, на которую он наступил, когда начал приближаться ползком к носорогу — он был вынужден ползти, так как хотел мощным прыжком броситься на носорога и свалить его на землю. Теперь тритемнодон стоял разочарованный и с бешенством смотрел на убегающую добычу, которая уже исчезала вдали, так как безумный страх перед страшной смертью заставлял носорога мчаться с самой большой скоростью, на которую он только был способен.