В уже давно вырытую западню провалился мускусный бык. Его мяса хватит дотянуть до конца зимы. Мужчины все до одного тут же отправились к западне за добычей. Огромный зверь под ударами палиц и копий быстро испустил дух. Утолив голод, охотники стали резать огромную тушу на части. Они торопились, чтобы мороз не превратил их добычу в камень — тогда разделать ее будет гораздо труднее.
Но унести мясо за один раз люди не смогли. Они оставили часть туши в яме, накрыв ветками и придавив камнями, а на следующий день унесли остальное. Теперь мороз — мясо не протухнет.
Голод им больше не грозил — мяса хватит надолго. А потом снова придет тепло и с ним, может быть, хорошая охота…
Но надежды людей не сбылись. В этот теплый летний вечер лица мужчин и женщин омрачены заботами. Не слышно разговоров. Мужчины расположились у огня. Вождь племени, опытный и рассудительный Фар, уже не первый день безмолвно сидит с ними, не отрывая взора от пламени, и не знает, что делать. Лицо его избороздили морщины, в глазах печаль. Он думает. Он знает: что-то должно случиться, что-то важное. Беда пройдет, у них опять появится много еды. Мужчины и женщины будут веселы и довольны — пища даст им веселье и радость, силу и храбрость. И вот ему показалось, что он увидел, узнал, что делать, и понял, что это правильно и нужно держаться за эту мысль до конца… И решил сразу сказать все мужчинам.
Проворно поднявшись с камня, он вынул из кожаного мешочка птичью кость, залепленную с одного конца смолой, и дунул в нее. Раздался резкий свист.
Сидевшие рядом с Фаром охотники удивленно подняли головы. Из закоулков пещеры подошли остальные. Они знали: свисток вождя зовет на совет.
И вот уже все мужчины собрались вокруг костра. Прислушиваясь, толпятся неподалеку женщины.
Фар обращается к мужчинам:
— Я позвал вас, чтобы вы послушали мои слова и они не прошли мимо вас. Уже давно нигде вокруг нет зверя. Мы терпим нужду и голод, мы все отощали и теряем силу.
Мужчины молча, согласно кивают. А Фар продолжает:
— Звери, которые остались, теперь осторожны, хитры. Они убегают, когда мы еще далеко. И мы не можем их взять ни в ущельях, ни на скалах. Ямы что мы роем на их тропинках, остаются пустыми, капканы из крепких деревьев стоят зря…
— Это все потому, — вставляет один из охотников, — что здесь совсем не осталось зверя. Вспомни, Фар, сколько добычи мы приносили! Раньше были стада бизонов и зубров, свиней и лошадей, олени. Были и мамонты! А теперь их нет, и наши ямы остаются пустыми, и нам не в кого бросить копье. Потому что звери ушли отсюда и колдун Инг не может вернуть их обратно…
— Это не моя вина, — пробует защищаться старый колдун. — И дело не в моем колдовстве. Оно всегда было сильным. Это вы, охотники, сами не делали так, как нужно, чтобы колдовству ничто не могло помешать.
Видно, слова колдуна не нравятся старейшине, он останавливает его и продолжает:
— Если мы хотим быть сытыми и сильными, если хотим, чтобы у нас было много здоровых детей, мы должны жить там, где много зверей и много плодов и кореньев.
— Мы хотим быть сильными! — кричат мужчины.
— Тогда нам нужно уходить! Мы должны уходить на новые места!
— На новые места! — восклицают мужчины. — Веди нас туда, Фар. Веди нас!
— Я поведу вас, — сказал вождь. — Мы пойдем завтра. Ждать нельзя. Прежде чем выпадет снег, мы должны найти, где жить, и приготовить запасы на зиму. Поэтому все вы собирайтесь в дорогу. Когда кончится ночь, мы пойдем на новые места!
Закончив, Фар быстро ушел в темноту.
Утро едва занялось, а все уже на ногах. Женщины, девочки, мальчики скатывают шкуры и делят ношу между собой. А мужчины наполняют мешки из шкур каменными и костяными орудиями, собирают оружие и остатки пищи. Старик колдун тоже собрал свой мешок, наполненный самыми удивительными вещами.
Когда Фар видит, что все готовы, он подает знак двигаться в путь.
Я рассказал эту историю, чтобы подчеркнуть, что людям, живущим большими кланами, нужно было много пищи, а чтобы добыть ее, им приходилось постоянно менять место стоянки. Благополучие охотников за мамонтами эпохи ориньякской культуры, охотников за северным оленем мадленского времени, точно так же как их более древних предков, зависело от охоты и сбора растений. Как и их предшественники, они не могли жить оседло даже в пределах достаточно обширных районов. Возможность прокормиться зависела от климата и погоды. Долгая засуха или жестокий мороз могли уничтожить почти все коренья, весенние заморозки — погубить цветы на кустах и деревьях и оставить людей без плодов. Непрерывно охотясь, люди оттесняли зверя, и животные уходили в еще не обжитые места.
Мужчины племен ориньякской и мадленской эпох уже были хорошими охотниками. Они уверенно владели копьями с острыми наконечниками из камня. Иногда наконечники делались из костей мамонта. Очевидно, в эту эпоху появились лук и стрелы[1]1, возможно, даже праща — зашитые в шкуру и связанные ремнями камни. При верном броске они обвивались вокруг ног жертвы и валили ее на землю. Из толстых веток охотники умели делать палицы.
Люди мадленского времени изобрели копье с канавкой для крови. Когда копье с таким острием настигало зверя, он быстро терял кровь, а вместе с ней и силы, его легче было догнать и убить. Появились и гарпуны с зубцами. Можно предположить, что люди уже знали действие ядов и смазывали ими свое оружие. Это тем более вероятно, что есть основания считать их известными даже неандертальцам.
Оружие у людей верхнего палеолита было совершеннее, чем у неандертальцев, но охота на крупных животных — мамонтов, шерстистых носорогов, зубров, бизонов, пещерных медведей, диких лошадей — все равно была делом нелегким и рискованным.
Люди охотились большими группами: в одиночку даже самый искусный охотник был беспомощен. Да и при охоте большой группой нередко случались тяжелые, а иногда смертельные увечья. Это ослабляло племя, заставляло размышлять и придумывать что-то новое. По сохранившейся пещерной живописи мы заключаем, что эти люди хорошо знали образ жизни и повадки животных, на которых охотились, и пользовались своими знаниями.
На тропах, которыми звери шли на водопой, люди копали глубокие ямы, накрывали их сверху ветвями, присыпали землей и листьями. В такие западни — для них иногда использовали и естественные углубления — попадали даже крупные звери — мамонт или шерстистый носорог. По некоторым пещерным рисункам видно, что в дно таких ям вбивали толстые жерди с заостренными концами. Иногда зверя загоняли в болото или узкое ущелье, из которого не было выхода.
Но это еще не все. На стенах многих пещер во Франции и в Северной Испании сохранились не только изображения «волчьих ям» с острым колом посредине, но и ловушек в виде загородки с единственным входом, который заваливали после того, как в загородку удавалось загнать зверя.
Иногда такие загоны были довольно обширными и могли вместить сразу много животных. Их забивали по мере надобности. (Разумеется, это лишь ничем не доказанное предположение.) По пещерным рисункам мы знаем и о более сложных западнях: массивные стволы деревьев ставились над звериной тропой так, что зверь, проходя под ними, выбивал опору и его придавливало падающим деревом. Забить придавленного зверя было уже просто. На многих рисунках можно видеть и охоту с помощью сетей. Нередко люди пользовались звериными шкурами, чтобы на четвереньках подкрасться к зверю поближе и поразить его.
Охотники палеолита умели использовать и особенности рельефа. Вот один из хорошо известных приемов. В районе Солютре (севернее Лиона) во Франции над равниной возвышается скала высотой 350 метров. С севера она образует пологий склон, с южной стороны круто обрывается вниз. Можно с уверенностью сказать, что первобытные охотники остроумно пользовались этой скалой. Они загоняли диких лошадей с пологой стороны. Напуганные огнем и криками, животные срывались с кручи и падали вниз. Такой способ охоты на диких лошадей существовал в этой местности долго. Неопровержимое свидетельство тому — мощный слой, буквально сложенный из костей диких лошадей. Туссен считает, что здесь погребены останки примерно 40 000 лошадей, а другие исследователи оценивают это число даже в 100 000.
Другой пример: в Чехословакии, у Преждмости, обнаружена стоянка первобытного человека, где сохранились кости примерно 1000 мамонтов. Судя по всему, здешние люди научились использовать болотистую пойму реки: они загоняли туда отбитых от стада мамонтов, преимущественно молодых, и, когда огромный зверь увязал в болоте, легко справлялись с ним.
Первобытные охотничьи племена не отдавали предпочтения каким-либо определенным животным, они охотились на любого зверя. Поэтому на многих стоянках можно обнаружить кости самых разнообразных животных — мамонтов, шерстистых носорогов, пещерных медведей, зубров, бизонов, северных оленей, диких лошадей, диких свиней, волков, песцов. Если удавалось добыть птицу или рыбу, ели и их. Но главным объектом охоты племен верхнего палеолита, во всяком случае в восточных районах Европы, был мамонт. Иногда эти племена так и называют — охотниками на мамонтов. О первобытных людях мадленского времени, которые охотились главным образом на северного оленя, мы и говорим как об охотниках на оленей.
Мясо убитых животных люди жарили на раскаленных камнях — эти камни находят вокруг кострищ, — а когда были голодны, ели мясо и сырым. Варить его они не могли, потому что еще не умели изготавливать глиняные обожженные сосуды для воды. (Этим искусством овладели впервые только люди неолита.) Раздробленные черепа и крупные кости убитых животных говорят о том, что головной и костный мозг считался у первобытных людей особым лакомством.
В жаркое время года людям приходилось быстро уничтожать добытое мясо, иначе оно портилось, а в холода они могли сохранить мясо дольше. Конечно, если было что сохранять — нельзя забывать, что морозы не способствовали успешной охоте. Можно не сомневаться, что, прежде чем первобытные люди научились вялить или коптить мясо, голод в морозы принес им немало бедствий… Как могла прийти мысль о копчении? Наверное, кусок мяса был забыт (когда люди были сыты) где-нибудь рядом с костром, в дыму. А позже оказалось, что он хорошо пахнет и приятен на вкус. Постепенно вялить или коптить мясо стало привычкой и потребностью. Люди палеолита полностью зависели от охоты: скотоводством они еще не овладели. (Скотоводство появилось только в неолите.) Однако не следует забывать и о том, что мясо было не единственной пищей палеолитических людей. Немалое место в их рационе занимала и растительная пища.
И все же охота была главным содержанием жизни. Богатая добыча заставляла племя забывать о голоде и нужде. Но периоды успехов и даже избытка пищи обязательно сменялись периодами нужды и голода.
Постепенно охота становилась более успешной. В эпохи ориньякской и мадленской культур были созданы первые произведения искусства, которые донесли до нашего времени свидетельства этих попыток. В изображениях, нацарапанных и нарисованных на камне или вылепленных из глины, явственно проступает, что не только эстетическое чувство побуждало человека к их созданию: почти все произведения доисторического искусства связаны с магией, с обрядами, относящимися к охоте на зверя. То же можно сказать и о многочисленных фигурах животных, нацарапанных, нарисованных или вылепленных, о которых мы уже говорили. Очевидно, люди верили, что, изобразив на камне раненого или пойманного в западню зверя, они после свершения магического обряда и в самом деле на следующей же охоте сразят его копьями или поймают в западню. По-видимому, они действовали на охоте так, как изображено на каменных стенах пещер. Еще одно доказательство, что рисунки ориньякской и мадленской культур служили не для развлечения: эти произведения доисторического искусства обычно находились на большом расстоянии от входа в пещеру, а нередко вообще были скрыты в укромных местах, в глубокой тьме.
Иногда в пещерах так много наскальных изображений и рисунков, что мы уверенно можем считать эти подземелья своего рода святилищами. Такие святилища всегда находятся в труднодоступных, потаенных местах. И в наше время открыть их удается лишь случайно — спускаясь в глубокие пропасти, преодолевая подземные лабиринты и реки, пробираясь под обрушенными сводами пещер, расчищая непроходимые лазы в каменных ущельях подземелий.
Внимательно изучая творения доисторических художников, мы понимаем, что многое им не удавалось — не всем было присуще подлинное мастерство. Многие древние изображения мы могли бы считать своего рода эскизами, набросками или предположить, что их создателям не хватало верной руки, острого глаза и просто таланта. Но, разумеется, истинные произведения искусства создали не один и не два древних художника. Мы знаем замечательные творения художников многих племен и поколений.
Известны и такие предметы древнего искусства, которые, безусловно, имеют отношение к охотничьей магии, но обнаруживаются не в глубине пещер. Находили объемные изображения животных, нацарапанные на отдельных камнях и костях и грубо вырезанные из камня или кости. Такие предметы было легко переносить с места на место, чтобы совершать магические обряды в любое время и в любом месте.
Не только изображения и предметы относились к области магии, но также и танцы, песнопения с музыкой, одеванием масок, разрисовкой тел. Вероятно, танцы сопровождались примитивными песенными мелодиями, игрой на примитивных духовых инструментах, своего рода флейтах, которые сохранились до наших дней. Нет сомнения, что перед этими танцами мужчины разноцветной глиной наносили узоры на свои тела. Быть может, определенные церемонии требовали и совершенно определенных предметов и украшений — так возникал обряд. Обряды, конечно, не могли совершаться без колдунов. Многие произведения доисторического искусства дают бесспорные доказательства их существования. Колдун (у него могли быть и помощники) руководил магическими церемониями, хранил в памяти подробности обрядов, а время от времени обновлял их — это должно было придать колдовству новую силу, а значит, принести пользу племени. Колдуны пользовались всевозможными масками. Среди сохранившихся изображений особенно интересна фигура колдуна из пещеры Трех Братьев в Южной Франции. Маг показан в движении. Сзади у него прикреплен лошадиный хвост, тело обернуто шкурой медведя или льва, на голове — рога оленя. Большие круглые глаза как бы гипнотизируют зрителя. В той же пещере найден и другой «портрет». Здесь колдун — в маске бизона, он играет на инструменте, весьма отдаленно напоминающем флейту, и одновременно танцует.
Естественно, мы не знаем подробностей культовых церемоний, а только с большей или меньшей достоверностью можем догадываться о них.
Маги, колдуны играли в племенах доисторических людей немаловажную роль. Безусловно, прежде всего их отличала хитрость: зная больше других, они пользовались неведением соплеменников для собственной выгоды. Наверное, в пещерах или хижинах у них были свои углы, свои места, которых избегали все остальные. А на стоянке доисторических людей в Дольни-Вестонице (Чехословакия) была обнаружена небольшая отдельно стоящая хижина, которую исследователи считают обиталищем колдуна: здесь готовились таинственные церемонии, хранились предметы культа.
Можно не сомневаться, что многим «непосвященным» были известны и понятны подробности таинственных церемоний. Но, наверное, они предпочитали помалкивать, чтобы при случае использовать эти познания.
Свои искусство и опыт маги должны были передавать преемникам, которых выбирали из мужчин своего племени. Вероятно, такому выбору предшествовали долгие испытания. Тайное «учение» магов переходило от одного к другому, и каждый, кто владел им, заботливо оберегал тайны колдовства: они позволяли удивлять соплеменников, поддерживать внимание и даже некоторый страх к своей особе.
С древнейших времен людей преследовал ужас голода. Избавиться от него они не могли и обращались к тем, кто чудом, магией якобы избавлял их от этого, кто обещал удачу в охоте на зверя и пищу в избытке. Культ охоты, колдуны, отправлявшие магические обряды, связанные с охотой, — непременное следствие трудной жизни, страха перед будущим.
Люди палеолита, еще не знавшие ни земледелия, ни скотоводства и целиком зависевшие от охоты и сбора плодов и кореньев, вынуждены были кочевать.
Когда не помогали опыт и хитрость, не могло помочь и колдовство, и, наверное, авторитет колдунов в такие периоды изрядно страдал. Вспомним, как старый Инг решил закрасить мамонтов на магической «картине» и нарисовать вместо них бизонов. Эта деталь — не выдумка автора. Рисунок, сделанный доисторическим художником поверх другого, действительно существует в пещере Фон де Гом во Франции, в полукруглой нише, названной сантуарием (святилищем).
Есть немало доказательств того, что племена охотников за мамонтом и северным оленем (как и предшественники этих людей — неандертальцы) кочевали с места на место. На некоторых стоянках первобытного человека обнаружены свидетельства многократных поселений. Это хорошо видно в разрезах раскопов, где ненарушенные отложения перемежаются так называемыми культурными слоями, содержащими явные признаки поселений человека — остатки кострищ и хижин, каменные орудия и оружие, искусно вырезанные из кости предметы. В течение веков и тысячелетий покинутую стоянку засыпала пыль, покрывали наносы разлившейся воды. Но потом на том же месте снова селились первобытные люди, не зная, что задолго до них здесь уже жили другие. Это могли быть даже люди одних и тех же племен (разумеется, через много поколений). Стоянки, которые в древности заселялись многократно, дают исследователям богатый сравнительный материал, поэтому археологи и антропологи предпочитают такие места всем другим.
Но мы не должны забывать и о том, что племена охотников на мамонтов и северных оленей устраивали и временные поселения, где люди жили лишь какое-то определенное время, например на пути прохода кочующих стад. Наиболее подвижны были племена эпохи мадленской культуры. Об этом говорят, в частности, изображения тюленей в пещерах Дордони во Франции, удаленных от моря больше чем на сто пятьдесят километров. Специалисты считают, что племена охотников на северного оленя жили на территории, где расположена нынешняя Швейцария, только летом, а остальное время кочевали от Пиренейских гор до плоскогорий Баварии вслед за стадами оленей. Племена той же культуры, известные по раскопкам в Рачице (Чехословакия), принесли с собой гематит (красный железняк), месторождение которого находится между нынешними Прагой и Пльзенем, и черный обсидиан из нынешней Словакии. В небольшой пещере в Чешском карсте была обнаружена своего рода «мастерская», в которой выделывались необычайной красоты орудия из кристаллической горной породы. Тщательные минералогические исследования показали, что племена мадленской культуры принесли этот камень с Альп.
Значит, кочевой образ жизни был характерным признаком людей эпохи палеолита, которые пользовались лишь тем, что природа давала добровольно, потому что еще не научились ни разводить скот, ни выращивать полезные растения.
Люди верхнего палеолита (позднего древнего каменного века) тем не менее занимают почетное место в истории человечества. Это они заложили основы человеческого труда и культуры.
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
Но унести мясо за один раз люди не смогли. Они оставили часть туши в яме, накрыв ветками и придавив камнями, а на следующий день унесли остальное. Теперь мороз — мясо не протухнет.
Голод им больше не грозил — мяса хватит надолго. А потом снова придет тепло и с ним, может быть, хорошая охота…
Но надежды людей не сбылись. В этот теплый летний вечер лица мужчин и женщин омрачены заботами. Не слышно разговоров. Мужчины расположились у огня. Вождь племени, опытный и рассудительный Фар, уже не первый день безмолвно сидит с ними, не отрывая взора от пламени, и не знает, что делать. Лицо его избороздили морщины, в глазах печаль. Он думает. Он знает: что-то должно случиться, что-то важное. Беда пройдет, у них опять появится много еды. Мужчины и женщины будут веселы и довольны — пища даст им веселье и радость, силу и храбрость. И вот ему показалось, что он увидел, узнал, что делать, и понял, что это правильно и нужно держаться за эту мысль до конца… И решил сразу сказать все мужчинам.
Проворно поднявшись с камня, он вынул из кожаного мешочка птичью кость, залепленную с одного конца смолой, и дунул в нее. Раздался резкий свист.
Сидевшие рядом с Фаром охотники удивленно подняли головы. Из закоулков пещеры подошли остальные. Они знали: свисток вождя зовет на совет.
Фар обращается к мужчинам:
— Я позвал вас, чтобы вы послушали мои слова и они не прошли мимо вас. Уже давно нигде вокруг нет зверя. Мы терпим нужду и голод, мы все отощали и теряем силу.
Мужчины молча, согласно кивают. А Фар продолжает:
— Звери, которые остались, теперь осторожны, хитры. Они убегают, когда мы еще далеко. И мы не можем их взять ни в ущельях, ни на скалах. Ямы что мы роем на их тропинках, остаются пустыми, капканы из крепких деревьев стоят зря…
— Это все потому, — вставляет один из охотников, — что здесь совсем не осталось зверя. Вспомни, Фар, сколько добычи мы приносили! Раньше были стада бизонов и зубров, свиней и лошадей, олени. Были и мамонты! А теперь их нет, и наши ямы остаются пустыми, и нам не в кого бросить копье. Потому что звери ушли отсюда и колдун Инг не может вернуть их обратно…
— Это не моя вина, — пробует защищаться старый колдун. — И дело не в моем колдовстве. Оно всегда было сильным. Это вы, охотники, сами не делали так, как нужно, чтобы колдовству ничто не могло помешать.
Видно, слова колдуна не нравятся старейшине, он останавливает его и продолжает:
— Если мы хотим быть сытыми и сильными, если хотим, чтобы у нас было много здоровых детей, мы должны жить там, где много зверей и много плодов и кореньев.
— Мы хотим быть сильными! — кричат мужчины.
— Тогда нам нужно уходить! Мы должны уходить на новые места!
— На новые места! — восклицают мужчины. — Веди нас туда, Фар. Веди нас!
— Я поведу вас, — сказал вождь. — Мы пойдем завтра. Ждать нельзя. Прежде чем выпадет снег, мы должны найти, где жить, и приготовить запасы на зиму. Поэтому все вы собирайтесь в дорогу. Когда кончится ночь, мы пойдем на новые места!
Закончив, Фар быстро ушел в темноту.
Утро едва занялось, а все уже на ногах. Женщины, девочки, мальчики скатывают шкуры и делят ношу между собой. А мужчины наполняют мешки из шкур каменными и костяными орудиями, собирают оружие и остатки пищи. Старик колдун тоже собрал свой мешок, наполненный самыми удивительными вещами.
Когда Фар видит, что все готовы, он подает знак двигаться в путь.
Я рассказал эту историю, чтобы подчеркнуть, что людям, живущим большими кланами, нужно было много пищи, а чтобы добыть ее, им приходилось постоянно менять место стоянки. Благополучие охотников за мамонтами эпохи ориньякской культуры, охотников за северным оленем мадленского времени, точно так же как их более древних предков, зависело от охоты и сбора растений. Как и их предшественники, они не могли жить оседло даже в пределах достаточно обширных районов. Возможность прокормиться зависела от климата и погоды. Долгая засуха или жестокий мороз могли уничтожить почти все коренья, весенние заморозки — погубить цветы на кустах и деревьях и оставить людей без плодов. Непрерывно охотясь, люди оттесняли зверя, и животные уходили в еще не обжитые места.
Мужчины племен ориньякской и мадленской эпох уже были хорошими охотниками. Они уверенно владели копьями с острыми наконечниками из камня. Иногда наконечники делались из костей мамонта. Очевидно, в эту эпоху появились лук и стрелы[1]1, возможно, даже праща — зашитые в шкуру и связанные ремнями камни. При верном броске они обвивались вокруг ног жертвы и валили ее на землю. Из толстых веток охотники умели делать палицы.
Люди мадленского времени изобрели копье с канавкой для крови. Когда копье с таким острием настигало зверя, он быстро терял кровь, а вместе с ней и силы, его легче было догнать и убить. Появились и гарпуны с зубцами. Можно предположить, что люди уже знали действие ядов и смазывали ими свое оружие. Это тем более вероятно, что есть основания считать их известными даже неандертальцам.
Оружие у людей верхнего палеолита было совершеннее, чем у неандертальцев, но охота на крупных животных — мамонтов, шерстистых носорогов, зубров, бизонов, пещерных медведей, диких лошадей — все равно была делом нелегким и рискованным.
Люди охотились большими группами: в одиночку даже самый искусный охотник был беспомощен. Да и при охоте большой группой нередко случались тяжелые, а иногда смертельные увечья. Это ослабляло племя, заставляло размышлять и придумывать что-то новое. По сохранившейся пещерной живописи мы заключаем, что эти люди хорошо знали образ жизни и повадки животных, на которых охотились, и пользовались своими знаниями.
На тропах, которыми звери шли на водопой, люди копали глубокие ямы, накрывали их сверху ветвями, присыпали землей и листьями. В такие западни — для них иногда использовали и естественные углубления — попадали даже крупные звери — мамонт или шерстистый носорог. По некоторым пещерным рисункам видно, что в дно таких ям вбивали толстые жерди с заостренными концами. Иногда зверя загоняли в болото или узкое ущелье, из которого не было выхода.
Но это еще не все. На стенах многих пещер во Франции и в Северной Испании сохранились не только изображения «волчьих ям» с острым колом посредине, но и ловушек в виде загородки с единственным входом, который заваливали после того, как в загородку удавалось загнать зверя.
Иногда такие загоны были довольно обширными и могли вместить сразу много животных. Их забивали по мере надобности. (Разумеется, это лишь ничем не доказанное предположение.) По пещерным рисункам мы знаем и о более сложных западнях: массивные стволы деревьев ставились над звериной тропой так, что зверь, проходя под ними, выбивал опору и его придавливало падающим деревом. Забить придавленного зверя было уже просто. На многих рисунках можно видеть и охоту с помощью сетей. Нередко люди пользовались звериными шкурами, чтобы на четвереньках подкрасться к зверю поближе и поразить его.
Охотники палеолита умели использовать и особенности рельефа. Вот один из хорошо известных приемов. В районе Солютре (севернее Лиона) во Франции над равниной возвышается скала высотой 350 метров. С севера она образует пологий склон, с южной стороны круто обрывается вниз. Можно с уверенностью сказать, что первобытные охотники остроумно пользовались этой скалой. Они загоняли диких лошадей с пологой стороны. Напуганные огнем и криками, животные срывались с кручи и падали вниз. Такой способ охоты на диких лошадей существовал в этой местности долго. Неопровержимое свидетельство тому — мощный слой, буквально сложенный из костей диких лошадей. Туссен считает, что здесь погребены останки примерно 40 000 лошадей, а другие исследователи оценивают это число даже в 100 000.
Другой пример: в Чехословакии, у Преждмости, обнаружена стоянка первобытного человека, где сохранились кости примерно 1000 мамонтов. Судя по всему, здешние люди научились использовать болотистую пойму реки: они загоняли туда отбитых от стада мамонтов, преимущественно молодых, и, когда огромный зверь увязал в болоте, легко справлялись с ним.
Первобытные охотничьи племена не отдавали предпочтения каким-либо определенным животным, они охотились на любого зверя. Поэтому на многих стоянках можно обнаружить кости самых разнообразных животных — мамонтов, шерстистых носорогов, пещерных медведей, зубров, бизонов, северных оленей, диких лошадей, диких свиней, волков, песцов. Если удавалось добыть птицу или рыбу, ели и их. Но главным объектом охоты племен верхнего палеолита, во всяком случае в восточных районах Европы, был мамонт. Иногда эти племена так и называют — охотниками на мамонтов. О первобытных людях мадленского времени, которые охотились главным образом на северного оленя, мы и говорим как об охотниках на оленей.
Мясо убитых животных люди жарили на раскаленных камнях — эти камни находят вокруг кострищ, — а когда были голодны, ели мясо и сырым. Варить его они не могли, потому что еще не умели изготавливать глиняные обожженные сосуды для воды. (Этим искусством овладели впервые только люди неолита.) Раздробленные черепа и крупные кости убитых животных говорят о том, что головной и костный мозг считался у первобытных людей особым лакомством.
В жаркое время года людям приходилось быстро уничтожать добытое мясо, иначе оно портилось, а в холода они могли сохранить мясо дольше. Конечно, если было что сохранять — нельзя забывать, что морозы не способствовали успешной охоте. Можно не сомневаться, что, прежде чем первобытные люди научились вялить или коптить мясо, голод в морозы принес им немало бедствий… Как могла прийти мысль о копчении? Наверное, кусок мяса был забыт (когда люди были сыты) где-нибудь рядом с костром, в дыму. А позже оказалось, что он хорошо пахнет и приятен на вкус. Постепенно вялить или коптить мясо стало привычкой и потребностью. Люди палеолита полностью зависели от охоты: скотоводством они еще не овладели. (Скотоводство появилось только в неолите.) Однако не следует забывать и о том, что мясо было не единственной пищей палеолитических людей. Немалое место в их рационе занимала и растительная пища.
И все же охота была главным содержанием жизни. Богатая добыча заставляла племя забывать о голоде и нужде. Но периоды успехов и даже избытка пищи обязательно сменялись периодами нужды и голода.
Постепенно охота становилась более успешной. В эпохи ориньякской и мадленской культур были созданы первые произведения искусства, которые донесли до нашего времени свидетельства этих попыток. В изображениях, нацарапанных и нарисованных на камне или вылепленных из глины, явственно проступает, что не только эстетическое чувство побуждало человека к их созданию: почти все произведения доисторического искусства связаны с магией, с обрядами, относящимися к охоте на зверя. То же можно сказать и о многочисленных фигурах животных, нацарапанных, нарисованных или вылепленных, о которых мы уже говорили. Очевидно, люди верили, что, изобразив на камне раненого или пойманного в западню зверя, они после свершения магического обряда и в самом деле на следующей же охоте сразят его копьями или поймают в западню. По-видимому, они действовали на охоте так, как изображено на каменных стенах пещер. Еще одно доказательство, что рисунки ориньякской и мадленской культур служили не для развлечения: эти произведения доисторического искусства обычно находились на большом расстоянии от входа в пещеру, а нередко вообще были скрыты в укромных местах, в глубокой тьме.
Иногда в пещерах так много наскальных изображений и рисунков, что мы уверенно можем считать эти подземелья своего рода святилищами. Такие святилища всегда находятся в труднодоступных, потаенных местах. И в наше время открыть их удается лишь случайно — спускаясь в глубокие пропасти, преодолевая подземные лабиринты и реки, пробираясь под обрушенными сводами пещер, расчищая непроходимые лазы в каменных ущельях подземелий.
Внимательно изучая творения доисторических художников, мы понимаем, что многое им не удавалось — не всем было присуще подлинное мастерство. Многие древние изображения мы могли бы считать своего рода эскизами, набросками или предположить, что их создателям не хватало верной руки, острого глаза и просто таланта. Но, разумеется, истинные произведения искусства создали не один и не два древних художника. Мы знаем замечательные творения художников многих племен и поколений.
Известны и такие предметы древнего искусства, которые, безусловно, имеют отношение к охотничьей магии, но обнаруживаются не в глубине пещер. Находили объемные изображения животных, нацарапанные на отдельных камнях и костях и грубо вырезанные из камня или кости. Такие предметы было легко переносить с места на место, чтобы совершать магические обряды в любое время и в любом месте.
Не только изображения и предметы относились к области магии, но также и танцы, песнопения с музыкой, одеванием масок, разрисовкой тел. Вероятно, танцы сопровождались примитивными песенными мелодиями, игрой на примитивных духовых инструментах, своего рода флейтах, которые сохранились до наших дней. Нет сомнения, что перед этими танцами мужчины разноцветной глиной наносили узоры на свои тела. Быть может, определенные церемонии требовали и совершенно определенных предметов и украшений — так возникал обряд. Обряды, конечно, не могли совершаться без колдунов. Многие произведения доисторического искусства дают бесспорные доказательства их существования. Колдун (у него могли быть и помощники) руководил магическими церемониями, хранил в памяти подробности обрядов, а время от времени обновлял их — это должно было придать колдовству новую силу, а значит, принести пользу племени. Колдуны пользовались всевозможными масками. Среди сохранившихся изображений особенно интересна фигура колдуна из пещеры Трех Братьев в Южной Франции. Маг показан в движении. Сзади у него прикреплен лошадиный хвост, тело обернуто шкурой медведя или льва, на голове — рога оленя. Большие круглые глаза как бы гипнотизируют зрителя. В той же пещере найден и другой «портрет». Здесь колдун — в маске бизона, он играет на инструменте, весьма отдаленно напоминающем флейту, и одновременно танцует.
Естественно, мы не знаем подробностей культовых церемоний, а только с большей или меньшей достоверностью можем догадываться о них.
Маги, колдуны играли в племенах доисторических людей немаловажную роль. Безусловно, прежде всего их отличала хитрость: зная больше других, они пользовались неведением соплеменников для собственной выгоды. Наверное, в пещерах или хижинах у них были свои углы, свои места, которых избегали все остальные. А на стоянке доисторических людей в Дольни-Вестонице (Чехословакия) была обнаружена небольшая отдельно стоящая хижина, которую исследователи считают обиталищем колдуна: здесь готовились таинственные церемонии, хранились предметы культа.
Можно не сомневаться, что многим «непосвященным» были известны и понятны подробности таинственных церемоний. Но, наверное, они предпочитали помалкивать, чтобы при случае использовать эти познания.
Свои искусство и опыт маги должны были передавать преемникам, которых выбирали из мужчин своего племени. Вероятно, такому выбору предшествовали долгие испытания. Тайное «учение» магов переходило от одного к другому, и каждый, кто владел им, заботливо оберегал тайны колдовства: они позволяли удивлять соплеменников, поддерживать внимание и даже некоторый страх к своей особе.
С древнейших времен людей преследовал ужас голода. Избавиться от него они не могли и обращались к тем, кто чудом, магией якобы избавлял их от этого, кто обещал удачу в охоте на зверя и пищу в избытке. Культ охоты, колдуны, отправлявшие магические обряды, связанные с охотой, — непременное следствие трудной жизни, страха перед будущим.
Люди палеолита, еще не знавшие ни земледелия, ни скотоводства и целиком зависевшие от охоты и сбора плодов и кореньев, вынуждены были кочевать.
Когда не помогали опыт и хитрость, не могло помочь и колдовство, и, наверное, авторитет колдунов в такие периоды изрядно страдал. Вспомним, как старый Инг решил закрасить мамонтов на магической «картине» и нарисовать вместо них бизонов. Эта деталь — не выдумка автора. Рисунок, сделанный доисторическим художником поверх другого, действительно существует в пещере Фон де Гом во Франции, в полукруглой нише, названной сантуарием (святилищем).
Есть немало доказательств того, что племена охотников за мамонтом и северным оленем (как и предшественники этих людей — неандертальцы) кочевали с места на место. На некоторых стоянках первобытного человека обнаружены свидетельства многократных поселений. Это хорошо видно в разрезах раскопов, где ненарушенные отложения перемежаются так называемыми культурными слоями, содержащими явные признаки поселений человека — остатки кострищ и хижин, каменные орудия и оружие, искусно вырезанные из кости предметы. В течение веков и тысячелетий покинутую стоянку засыпала пыль, покрывали наносы разлившейся воды. Но потом на том же месте снова селились первобытные люди, не зная, что задолго до них здесь уже жили другие. Это могли быть даже люди одних и тех же племен (разумеется, через много поколений). Стоянки, которые в древности заселялись многократно, дают исследователям богатый сравнительный материал, поэтому археологи и антропологи предпочитают такие места всем другим.
Но мы не должны забывать и о том, что племена охотников на мамонтов и северных оленей устраивали и временные поселения, где люди жили лишь какое-то определенное время, например на пути прохода кочующих стад. Наиболее подвижны были племена эпохи мадленской культуры. Об этом говорят, в частности, изображения тюленей в пещерах Дордони во Франции, удаленных от моря больше чем на сто пятьдесят километров. Специалисты считают, что племена охотников на северного оленя жили на территории, где расположена нынешняя Швейцария, только летом, а остальное время кочевали от Пиренейских гор до плоскогорий Баварии вслед за стадами оленей. Племена той же культуры, известные по раскопкам в Рачице (Чехословакия), принесли с собой гематит (красный железняк), месторождение которого находится между нынешними Прагой и Пльзенем, и черный обсидиан из нынешней Словакии. В небольшой пещере в Чешском карсте была обнаружена своего рода «мастерская», в которой выделывались необычайной красоты орудия из кристаллической горной породы. Тщательные минералогические исследования показали, что племена мадленской культуры принесли этот камень с Альп.
Значит, кочевой образ жизни был характерным признаком людей эпохи палеолита, которые пользовались лишь тем, что природа давала добровольно, потому что еще не научились ни разводить скот, ни выращивать полезные растения.
Люди верхнего палеолита (позднего древнего каменного века) тем не менее занимают почетное место в истории человечества. Это они заложили основы человеческого труда и культуры.
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
Я прошу читателя, терпеливо прочитавшего все рассказы и пояснения к ним, уделить еще немного внимания последним страницам.
Вероятно, ни для кого не новость, что все рассказанное здесь дает только общее представление об истории рода человеческого, о наших предшественниках. Это не систематическое изложение, а лишь упоминания о больших открытиях, которые подводят нас все ближе к истине. Не ново и то, что ученые, сделавшие эти открытия, шли тяжелым путем: не боялись препятствий, недоразумений и зависти, усталости и обид, не стремились к богатству и славе. Скорее наоборот, они готовы были пожертвовать всеми своими скромными средствами, чтобы достичь желанной цели.
И еще одно мне хотелось бы напомнить читателю: работа исследователя не может быть скучной службой, она требует всего человека до конца. Без смелости, мужества, крепких нервов и физической тренировки не сделать того, о чем рассказано в этой книжке.
Хотя я расположил рассказы в хронологической последовательности, между ними — большие промежутки времени, иногда даже очень большие… Первый рассказ, об ореопитеке, относится к концу третичного периода (примерно десять миллионов лет назад); действие следующего, об австралопитеках, происходило, очевидно, за девятьсот — триста тысяч лет до нас, последнего, об охотниках на северных оленей, — в эпоху мадленской культуры, отстоящей от нас всего на каких-нибудь семнадцать тысяч лет.
Сотни тысяч лет прошли с тех пор, как от человекообразных обезьян — дриопитеков — отделились существа, изменившие свой образ жизни. Сойдя с деревьев первобытного леса, они стали приспосабливаться к жизни в новой среде — сначала на опушке того же леса, а потом и на покрытой травой равнине, где лишь изредка встречались перелески или одинокие деревья. Это было важнейшим событием эволюции наших отдаленных предков, потому что только из человекообразных обезьян, живущих вне леса, мог путем долгой эволюции развиться наш первый человекообразный предок.
Изменение среды не могло не вызвать многочисленных изменений в физическом строении и многих других свойствах древних человекообразных обезьян. Прежде всего началась дифференциация конечностей. Задние все больше употреблялись только для передвижения. Одновременно с этим появилась возможность передвигаться в вертикальном положении. Один из представителей этой фазы эволюции — ореопитек.[1]2
Одновременно происходили и изменения в характере пищи. Если пища древнейших человекообразных обезьян, обитавших в джунглях (кстати, это относится и к живущим в наше время человекообразным обезьянам), была главным образом растительной, то существа, переселившиеся на безлесные равнины, стали употреблять преимущественно животную пищу. Так возникла необходимость в охоте, для которой человекообразные обезьяны собирались в стада. Возможно, именно они начали пользоваться случайно найденными острыми обломками камня или острыми осколками костей, разбитых, чтобы извлечь мозг.
Совместная охота научила делить добычу, вместо того чтобы драться за нее между собой. Об этих обезьянолюдях, живших за девятьсот — триста тысяч лет до нашего времени и сравнительно далеко ушедших от своих обезьяньих предков, я упомянул в рассказе об австралопитеках. Сегодня мы знаем наверняка, что они не были непосредственными прародителями первого Человека. Но наши предки из мира животных должны были выглядеть примерно так же.
А эволюция неудержимо продолжалась — и приобретенные полезные навыки закреплялись. В первую очередь это относится к руке: завершилось формирование большого пальца, противостоящего остальным, то есть приспособленного для хватания. Рука стала совершать все более тонкие движения, пока предок человека не научился пользоваться первыми орудиями, даже если это и были просто камень, кость или палка. А изготовление первого орудия было первым актом труда — того решающего признака, который создал человека, сделал его жизнь осмысленной и созидательной.
Мы должны подчеркнуть, что между человекообразной обезьяной и человеком, кроме анатомических, существуют и другие качественные различия: сознательный, целенаправленный и систематический труд, сложнейшая, высокоразвитая нервная система и способность к мышлению, возможность общения благодаря членораздельной речи и, наконец, появление общественного сознания.
В этом тоже нет ничего нового. Уже давно существует тенденция именовать человека Homo faber — не человек разумный, а человек работающий. Это выдвинуло бы на первый план трудовую деятельность человека, появление мыслительных способностей и способности благодаря превращению передних конечностей в руки совершать работу, качественно отличную от простейшей, воздействовать на природу в соответствии со своими потребностями. Труд делал непосредственную зависимость человека от сил природы все менее ощутимой.
Человек перестал подчиняться только биологическим закономерностям. В его жизни стали играть важную роль закономерности более высокого порядка — законы развития человеческого общества, без понимания и осмысления которых никакие суждения о развитии человеческого общества не будут полными и правильными.
К сказанному необходимо добавить следующее. Прежде всего превращение человекообразных обезьян в человека происходило постепенно и длилось очень долго. Некоторые исследователи считают, что этот этап продолжался по меньшей мере в течение жизни 400 000 поколений! Далее, у первых древнейших людей подлинно человеческие признаки были выражены еще весьма слабо, они развились и усовершенствовались значительно позже — у далеких потомков этих людей.
Вероятно, ни для кого не новость, что все рассказанное здесь дает только общее представление об истории рода человеческого, о наших предшественниках. Это не систематическое изложение, а лишь упоминания о больших открытиях, которые подводят нас все ближе к истине. Не ново и то, что ученые, сделавшие эти открытия, шли тяжелым путем: не боялись препятствий, недоразумений и зависти, усталости и обид, не стремились к богатству и славе. Скорее наоборот, они готовы были пожертвовать всеми своими скромными средствами, чтобы достичь желанной цели.
И еще одно мне хотелось бы напомнить читателю: работа исследователя не может быть скучной службой, она требует всего человека до конца. Без смелости, мужества, крепких нервов и физической тренировки не сделать того, о чем рассказано в этой книжке.
Хотя я расположил рассказы в хронологической последовательности, между ними — большие промежутки времени, иногда даже очень большие… Первый рассказ, об ореопитеке, относится к концу третичного периода (примерно десять миллионов лет назад); действие следующего, об австралопитеках, происходило, очевидно, за девятьсот — триста тысяч лет до нас, последнего, об охотниках на северных оленей, — в эпоху мадленской культуры, отстоящей от нас всего на каких-нибудь семнадцать тысяч лет.
Сотни тысяч лет прошли с тех пор, как от человекообразных обезьян — дриопитеков — отделились существа, изменившие свой образ жизни. Сойдя с деревьев первобытного леса, они стали приспосабливаться к жизни в новой среде — сначала на опушке того же леса, а потом и на покрытой травой равнине, где лишь изредка встречались перелески или одинокие деревья. Это было важнейшим событием эволюции наших отдаленных предков, потому что только из человекообразных обезьян, живущих вне леса, мог путем долгой эволюции развиться наш первый человекообразный предок.
Изменение среды не могло не вызвать многочисленных изменений в физическом строении и многих других свойствах древних человекообразных обезьян. Прежде всего началась дифференциация конечностей. Задние все больше употреблялись только для передвижения. Одновременно с этим появилась возможность передвигаться в вертикальном положении. Один из представителей этой фазы эволюции — ореопитек.[1]2
Одновременно происходили и изменения в характере пищи. Если пища древнейших человекообразных обезьян, обитавших в джунглях (кстати, это относится и к живущим в наше время человекообразным обезьянам), была главным образом растительной, то существа, переселившиеся на безлесные равнины, стали употреблять преимущественно животную пищу. Так возникла необходимость в охоте, для которой человекообразные обезьяны собирались в стада. Возможно, именно они начали пользоваться случайно найденными острыми обломками камня или острыми осколками костей, разбитых, чтобы извлечь мозг.
Совместная охота научила делить добычу, вместо того чтобы драться за нее между собой. Об этих обезьянолюдях, живших за девятьсот — триста тысяч лет до нашего времени и сравнительно далеко ушедших от своих обезьяньих предков, я упомянул в рассказе об австралопитеках. Сегодня мы знаем наверняка, что они не были непосредственными прародителями первого Человека. Но наши предки из мира животных должны были выглядеть примерно так же.
А эволюция неудержимо продолжалась — и приобретенные полезные навыки закреплялись. В первую очередь это относится к руке: завершилось формирование большого пальца, противостоящего остальным, то есть приспособленного для хватания. Рука стала совершать все более тонкие движения, пока предок человека не научился пользоваться первыми орудиями, даже если это и были просто камень, кость или палка. А изготовление первого орудия было первым актом труда — того решающего признака, который создал человека, сделал его жизнь осмысленной и созидательной.
Мы должны подчеркнуть, что между человекообразной обезьяной и человеком, кроме анатомических, существуют и другие качественные различия: сознательный, целенаправленный и систематический труд, сложнейшая, высокоразвитая нервная система и способность к мышлению, возможность общения благодаря членораздельной речи и, наконец, появление общественного сознания.
В этом тоже нет ничего нового. Уже давно существует тенденция именовать человека Homo faber — не человек разумный, а человек работающий. Это выдвинуло бы на первый план трудовую деятельность человека, появление мыслительных способностей и способности благодаря превращению передних конечностей в руки совершать работу, качественно отличную от простейшей, воздействовать на природу в соответствии со своими потребностями. Труд делал непосредственную зависимость человека от сил природы все менее ощутимой.
Человек перестал подчиняться только биологическим закономерностям. В его жизни стали играть важную роль закономерности более высокого порядка — законы развития человеческого общества, без понимания и осмысления которых никакие суждения о развитии человеческого общества не будут полными и правильными.
К сказанному необходимо добавить следующее. Прежде всего превращение человекообразных обезьян в человека происходило постепенно и длилось очень долго. Некоторые исследователи считают, что этот этап продолжался по меньшей мере в течение жизни 400 000 поколений! Далее, у первых древнейших людей подлинно человеческие признаки были выражены еще весьма слабо, они развились и усовершенствовались значительно позже — у далеких потомков этих людей.