Неизвестен Автор. Английская лирика первой половины XVII века

   Из-под коряги волокут.
   Все это - суета сует,
   Сильней тебя приманки нет.
   Да, в сущности, я сам - увы
   Нисколько не умней плотвы.
   Перевод Г. М. Кружкова
   ПРИЗРАК
   Когда убьешь меня своим презреньем,
   Спеша с другим предаться наслажденьям,
   О мнимая весталка! - трепещи:
   Я к ложу твоему явлюсь в ночи
   Ужасным гробовым виденьем,
   И вспыхнет, замигав, огонь свечи;
   Напрасно станешь тормошить в испуге
   Любовника; он, игрищами сыт,
   От резвой отодвинется подруги
   И громко захрапит;
   И задрожишь ты, брошенная всеми,
   Испариной покрывшись ледяной,
   И призрак над тобой
   Произнесет... Но нет, еще не время!
   Погибшая не воскресима страсть,
   Так лучше мщением упиться всласть,
   Чем, устрашив, от зла тебя заклясть.
   Перевод Г. М. Кружкова
   ПРОЩАНИЕ, ВОЗБРАНЯЮЩЕЕ ПЕЧАЛЬ
   Как шепчет праведник: пора!
   Своей душе, прощаясь тихо,
   Пока царит вокруг одра
   Печальная неразбериха,
   Вот так безропотно сейчас
   Простимся в тишине - пора нам!
   Кощунством было б напоказ
   Святыню выставлять профанам.
   Страшат толпу толчки земли,
   О них толкуют суеверы,
   Но скрыто от людей вдали
   Дрожание небесной сферы.
   Любовь подлунную томит
   Разлука бременем несносным:
   Ведь цель влеченья состоит
   В том, что потребно чувствам косным.
   А нашу страсть влеченьем звать
   Нельзя, ведь чувства слишком грубы;
   Неразделимость сознавать
   Вот цель, а не глаза и губы.
   Связь наших душ над бездной той,
   Что разлучить любимых тщится,
   Подобно нити золотой,
   Не рвется, сколь ни истончится.
   Как ножки циркуля, вдвойне
   Мы нераздельны и едины:
   Где б ни скитался я, ко мне
   Ты тянешься из середины.
   Кружась с моим круженьем в лад,
   Склоняешься, как бы внимая,
   Пока не повернет назад
   К твоей прямой моя кривая.
   Куда стезю ни повернуть,
   Лишь ты - надежная опора
   Того, кто, замыкая путь,
   К истоку возвратится скоро.
   Перевод Г. М. Кружкова
   ЭКСТАЗ
   Там, где фиалке под главу
   Распухший берег лег подушкой,
   У тихой речки наяву
   Дремали мы одни друг с дружкой.
   Ее рука с моей сплелась.
   Весенней склеена смолою;
   И, отразясь, лучи из глаз
   По два свились двойной струною.
   Мы были с ней едины рук
   Взаимосоприкосновеньем;
   И все, что виделось вокруг,
   Казалось нашим продолженьем.
   Как между равных армий рок
   Победное колеблет знамя,
   Так, плотский преступив порог,
   Качались души между нами.
   Пока они к согласью шли
   От нежного междоусобья,
   Тела застыли, где легли,
   Как бессловесные надгробья.
   Тот, кто любовью утончен
   И проницает душ общенье,
   Когда бы как свидетель он
   Стоял в удобном удаленье,
   То не одну из душ узнав,
   Но голос двух соединенный,
   Приял бы новый сей состав
   И удалился просветленный.
   Да, наш восторг не породил
   Смятенья ни в душе, ни в теле;
   Мы знали, здесь не страсти пыл,
   Мы знали, но не разумели,
   Как нас любовь клонит ко сну
   И души пестрые мешает
   Соединяет две в одну
   И тут же на две умножает.
   Вот так фиалка на пустом
   Лугу дыханьем и красою
   За миг заполнит все кругом
   И радость преумножит вдвое.
   И души так - одна с другой
   При обоюдовдохновенье
   Добудут, став одной душой,
   От одиночества спасенье
   И внемлют, что и мы к тому ж,
   Являясь естеством нетленным
   Из атомов, сиречь из душ,
   Не восприимчивы к изменам.
   Но плоть - ужели с ней разлад?
   Откуда к плоти безразличье?
   Тела - не мы, но наш наряд,
   Мы - дух, они - его обличья.
   Нам должно их благодарить
   Они движеньем, силой, страстью
   Смогли друг дружке нас открыть
   И сами стали нашей частью.
   Как небо нам веленья шлет,
   Сходя к воздушному пределу,
   Так и душа к душе плывет,
   Сначала приобщаясь к телу.
   Как в наших жилах крови ток
   Рождает жизнь, а та от века
   Перстами вяжет узелок,
   Дающий званье человека,
   Так душам любящих судьба
   К простым способностям спуститься,
   Чтоб утолилась чувств алчба
   Не то исчахнет принц в темнице.
   Да будет плотский сей порыв
   Вам, слабым людям, в поученье:
   В душе любовь - иероглиф,
   А в теле - книга для прочтенья.
   Внимая монологу двух,
   И вы, влюбленные, поймете,
   Как мало предается дух,
   Когда мы предаемся плоти.
   Перевод А. Я. Сергеева
   ПИЩА АМУРА
   Амур мой погрузнел, отъел бока,
   Стал неуклюж, неповоротлив он;
   И я, приметив то, решил слегка
   Ему урезать рацион,
   Кормить его _умеренностью_ впредь,
   Неслыханная для Амура снедь!
   По вздоху в день - вот вся его еда,
   И то: глотай скорей и не блажи!
   А если похищал он иногда
   Случайный вздох у госпожи,
   Я прочь вышвыривал дрянной кусок:
   Он черств и станет горла поперек.
   Порой из глаз моих он вымогал
   Слезу - и солона была слеза;
   Но пуще я его остерегал
   От лживых женских слез: глаза,
   Привыкшие блуждать, а не смотреть,
   Не могут плакать, разве что потеть.
   Я письма с ним марал в единый дух,
   А после - жег! Когда ж ее письму
   Он радовался, пыжась как индюк,
   Что пользы, я твердил ему,
   За титулом, еще невесть каким,
   Стоять наследником сороковым?
   Когда же эту выучку прошел
   И для потехи ловчей он созрел,
   Как сокол, стал он голоден и зол:
   С перчатки пущен, быстр и смел,
   Взлетает, мчит и с лету жертву бьет!
   А мне теперь - ни горя, ни забот.
   Перевод Г. М. Кружкова
   ПОГРЕБЕНИЕ
   Когда меня придете обряжать,
   О, заклинаю властью
   Загробною! - не троньте эту прядь,
   Кольцом обвившую мое запястье:
   Се - тайный знак, что ей,
   На небо отлетев, душа велела
   Наместнице своей
   От тления хранить мое земное тело.
   Пучок волокон мозговых, ветвясь
   По всем телесным членам,
   Крепит и прочит между ними связь:
   Не так ли этим волоскам бесценным
   Могущество дано
   Беречь меня и в роковой разлуке?
   Иль это лишь звено
   Оков, надетых мне, как смертнику, для муки?
   Так иль не так, со мною эту прядь
   Заройте глубже ныне,
   Чтоб к идолопоклонству не склонять
   Тех, что могли б найти сии святыни.
   Смирение храня,
   Не дерзко ли твой дар с душой равняю?
   Ты не спасла меня,
   За это часть тебя я погребаю.
   Перевод Г. М. Кружкова
   МОЩИ
   Когда мою могилу вскрыть
   Придут, чтоб гостя подселить
   (Могилы, женщинам под стать,
   Со многими готовы спать),
   То, раскопав, найдут
   Браслет волос вокруг моей кости,
   А это может навести
   На мысль: любовники заснули тут,
   И тем была их хитрость хороша,
   Что вновь с душою встретится душа,
   Вернувшись в тело и на Суд спеша...
   Вдруг это будет век и град,
   Где лжебогов усердно чтят,
   Тогда епископ с королем
   Решат, увидев нас вдвоем:
   Святые мощи здесь!
   Ты станешь Магдалиной с этих дней,
   Я - кем-нибудь при ней...
   И толпы в ожидании чудес
   Придут облобызать священный прах...
   Скажу, чтоб оправдаться в их глазах,
   О совершенных нами чудесах:
   Еще не знали мы себя,
   Друг друга преданно любя,
   В познанье пола не разнясь
   От ангелов, хранящих нас,
   И поцелуй наш мог
   Лишь встречу иль прощанье отмечать,
   Он не срывал печать
   С природного, к чему закон столь строг.
   Да, чудеса явили мы сполна...
   Нет, стих бессилен, речь моя скудна:
   Чудесней всех чудес была _она!_
   Перевод Д. В. Щедровицкого
   ВОЗВРАЩЕНИЕ
   Она мертва; а так как, умирая,
   Все возвращается к первооснове,
   А мы основой друг для друга были
   И друг из друга состояли,
   То атомы ее души и крови
   Теперь в меня вошли как часть родная,
   Моей душою стали, кровью стали
   И грозной тяжестью отяжелили,
   И все, что мною изначально было
   И что любовь едва не истощила:
   Тоску и слезы, пыл и горечь страсти
   Все эти составные части
   Она своею смертью возместила.
   Хватило б их на много горьких дней;
   Но с новой пищей стал огонь сильней.
   И вот, как тот правитель,
   Богатых стран соседних покоритель,
   Который, увеличив свой доход,
   И больше тратит, и быстрей падет,
   Так - если только вымолвить посмею
   Так эта смерть, умножив мой запас,
   Меня и тратит во сто крат щедрее,
   И потому все ближе час,
   Когда моя душа, из плена плоти
   Освободясь, умчится вслед за ней:
   Хоть выстрел позже, но заряд мощней,
   И ядра поравняются в полете.
   Перевод Г. М. Кружкова
   НИЧТО
   Я не из тех, которым любы
   Одни лишь глазки, щечки, губы,
   И не из тех я, чья мечта
   Одной души лишь красота;
   Их жжет огонь любви: ему бы
   Лишь топлива! Их страсть проста.
   Зачем же их со мной равнять?
   Пусть мне взаимности не знать
   Я страсти суть хочу понять!
   В речах про Высшее Начало
   Одно лишь "не" порой звучало;
   Вот так и я скажу в ответ
   На все, что любо прочим: "Нет".
   Себя мы знаем слишком мало,
   О, кто бы мне открыл секрет
   "Ничто"?.. Оно одно, видать,
   Покой и благо может дать:
   Пусть медлю - мне не опоздать!..
   Перевод Д. В. Щедровицкого
   ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
   Остерегись любить меня теперь:
   Опасен этот поворот, поверь;
   Участье позднее не возместит
   Растраченные мною кровь и пыл,
   Мне эта радость будет выше сил,
   Она не возрожденье - смерть сулит.
   Итак, чтобы любовью не сгубить,
   Любя, остерегись меня любить.
   Остерегись и ненависти злой,
   Победу торжествуя надо мной:
   Мне ненависти этой не снести;
   Свое завоевание храня,
   Ты не должна уничтожать меня,
   Чтобы себе ущерб не нанести.
   Итак, пусть ненавидим я тобой
   Остерегись и ненависти злой.
   Но вместе - и люби, и ненавидь,
   Так можно крайность крайностью смягчить;
   Люби, чтоб мне счастливым умереть,
   И милосердно ненавидь любя,
   Чтоб счастья гнет я дольше мог терпеть
   Подмостками я стану для тебя.
   Чтоб мог я жить и мог тебе служить,
   _Любовь моя, люби и ненавидь_.
   Перевод Г. М. Кружкова
   РАЗЛУЧЕНИЕ
   Прерви сей горький поцелуй, прерви,
   Пока душа из уст не излетела!
   Простимся: без разлуки нет любви,
   Дня светлого - без черного предела.
   Не бойся сделать шаг, ступив на край;
   Нет смерти проще, чем сказать: "Прощай!"
   "Прощай", - шепчу и медлю, как убийца,
   Но если все в душе твоей мертво,
   Пусть слово гибельное возвратится
   И умертвит злодея твоего.
   Ответь же мне: "Прощай!" Твоим ответом
   Убит я дважды - в лоб и рикошетом.
   Перевод Г. М. Кружкова
   ПОДСЧЕТ
   С тех пор, как я вчера с тобой расстался,
   Я первых двадцать лет еще питался
   Воспоминаньями; лет пятьдесят
   Мечтал, надеждой дерзкою объят,
   Как мы с тобою снова будем вместе!
   Сто лет я слезы лил, вздыхал лет двести,
   И тыщу лет отчаянье копил
   И тыщу лет спустя тебя забыл.
   Не спутай долголетье с этой мукой:
   Я - дух бессмертный, я убит разлукой.
   Перевод Г. М. Кружкова
   ПРОЩАНИЕ С ЛЮБОВЬЮ
   Любви еще не зная,
   Я в ней искал неведомого рая,
   Я так стремился к ней,
   Как в смертный час безбожник окаянный
   Стремится к благодати безымянной
   Из бездны темноты своей:
   Незнанье
   Лишь пуще разжигает в нас желанье,
   Мы вожделеем - и растет предмет,
   Мы остываем - сводится на нет.
   Так жаждущий гостинца
   Ребенок, видя пряничного принца,
   Готов его украсть,
   Но через день желание забыто,
   И не внушает больше аппетита
   Обгрызанная эта сласть;
   Влюбленный,
   Еще вчера безумно исступленный,
   Добившись цели, скучен и не рад,
   Какой-то меланхолией объят.
   Зачем, как лев и львица,
   Не можем мы играючи любиться?
   Печаль для нас - намек,
   Чтоб не был человек к утехам жаден,
   Ведь каждая нам сокращает на день
   Отмеренный судьбою срок,
   Но краткость
   Блаженства и существованья шаткость
   Опять в нас подстрекают эту прыть
   Стремление в потомстве жизнь продлить.
   О чем он умоляет,
   Смешной чудак? О том, что умаляет
   Его же самого,
   Как свечку, жжет, как воск на солнце, плавит.
   Пока он обольщается и славит
   Сомнительное божество.
   Подальше
   От сих соблазнов, их вреда и фальши!
   Но змея грешного (так он силен!)
   Цитварным семенем не выгнать вон.
   Перевод Г. М. Кружкова
   ЛЕКЦИЯ О ТЕНИ
   Постой - и краткой лекции внемли,
   Любовь моя, о логике любви.
   Вообрази: пока мы тут, гуляя,
   С тобой беседовали, дорогая,
   За нашею спиной
   Ползли две тени, вроде привидений;
   Но полдень воссиял над головой
   Мы попираем эти тени!
   Вот так, пока любовь еще росла,
   Она невольно за собой влекла
   Оглядку, страх; а ныне - тень ушла.
   То чувство не достигло апогея,
   Что кроется, чужих очей робея.
   Но если вдруг любовь с таких высот,
   Не удержавшись, к западу сойдет,
   От нас потянутся иные тени,
   Склоняющие душу к перемене.
   Те, прежние, других
   Морочили, а эти, как туманом
   Сгустившимся, нас облекут самих
   Взаимной ложью и обманом.
   Когда любовь клонится на закат,
   Все дальше тени от нее скользят
   И скоро, слишком скоро день затмят.
   Любовь растет, пока в зенит не станет,
   Но минет полдень - сразу ночь нагрянет.
   Перевод Г. М. Кружкова
   ОБРАЗ ЛЮБИМОЙ
   Моей любимой образ несравнимый,
   Что оттиском медальным в сердце вбит,
   Мне цену придает в глазах любимой:
   Так на монете цезарь лицезрит
   Свои черты. Я говорю: исчезни
   И сердце забери мое с собой,
   Терпеть невмочь мучительной болезни,
   Блеск слишком ярок: слепнет разум мой.
   Исчезла ты, и боль исчезла сразу,
   Одна мечта в душе моей царит;
   Все, в чем ты отказала, без отказу
   Даст мне она: мечте неведом стыд.
   Я наслажусь, и бред мой будет явью:
   Ведь даже наяву блаженство - бред;
   Зато от скорби я себя избавлю,
   Во сне нет мысли - значит, скорби нет.
   Когда ж от низменного наслажденья
   Очнусь я без раскаянья в душе,
   Сложу стихи о щедром наважденье
   Счастливей тех, что я сложил уже.
   Но сердце вновь со мной - и прежним игом
   Томится, озирая сон земной;
   Ты - здесь, но ты уходишь с каждым мигом,
   Коптит огарок жизни предо мной.
   Пусть этой болью истерзаю ум я:
   Расстаться с сердцем - худшее безумье.
   Перевод Г. М. Кружкова
   САТИРЫ
   САТИРА I
   Чудак нелепый, убирайся прочь!
   Здесь, в келье, не тревожь меня всю ночь.
   Пусть будет, с грудой книг, она тюрьмою,
   А после смерти - гробом, вечной тьмою.
   Тут богословский круг собрался весь:
   Философ, секретарь природы, здесь,
   Политики, что сведущи в науке
   Как городам скрутить покрепче руки,
   Историки, а рядом пестрый клан
   Шальных поэтов из различных стран.
   Так стоит ли мне с ними разлучаться,
   Чтоб за тобой бог весть куда помчаться?
   Своей любовью поклянись-ка мне
   Есть это право у тебя вполне,
   Что ты меня не бросишь, привлеченный
   Какой-нибудь значительной персоной.
   Пусть это будет даже капитан,
   Себе набивший на смертях карман,
   Или духами пахнущий придворный,
   С улыбкою любезной и притворной,
   Иль в бархате судья, за коим в ряд
   В мундирах синих стражники спешат,
   Пред кем ты станешь льстиво извиваться,
   Чьим отпрыском ты будешь восхищаться.
   Возьми с собой иль отправляйся сам:
   А взять меня и бросить - стыд и срам!
   О пуританин, злобный, суеверный,
   Но в свете церемонный и манерный,
   Как часто, повстречав кого-нибудь,
   Спешишь ты взором маклера скользнуть
   По шелку и по золоту наряда,
   Смекая - шляпу снять или не надо.
   Решишь ты это, получив ответ:
   Он землями владеет или нет,
   Чтоб хоть клочком с тобою поделиться
   И на вдове твоей потом жениться.
   Так почему же добродетель ты
   Не ценишь в откровенье наготы,
   А сам с мальчишкой тешишься на ложе
   Или со шлюхой, пухлой, толсторожей?
   Нагими нам родиться рок судил,
   Нагими удалиться в мрак могил.
   Пока душа не сбросит бремя тела,
   Ей не обресть блаженного предела.
   В раю был наг Адам, но, в грех введен,
   В звериных шкурах тело спрятал он.
   В таком же одеянье, грубом, строгом,
   Я с музами беседую и с богом.
   Но если, как гнуснейший из пьянчуг,
   Во всех грехах раскаявшийся вдруг,
   Ты расстаешься с суетной судьбою,
   Я дверь захлопну и пойду с тобою.
   Скорее девка, впавшая в разврат,
   Вам назовет отца своих ребят
   Из сотни вертопрахов, что с ней спали
   И всю ее, как ветошь, истрепали,
   Скорей ты возвестишь, как звездочет,
   Кого инфанта мужем наречет,
   Или один из астрологов местных
   Объявит, зная ход светил небесных,
   Какие будут через год нужны
   Юнцам безмозглым шляпы и штаны,
   Чем скажешь ты, пред тем как нам расстаться,
   Куда и с кем теперь пойдешь шататься.
   Не думаю, чтоб бог меня простил,
   Ведь против совести я согрешил.
   Вот мы на улице. Мой спутник мнется,
   Смущается, все больше к стенке жмется
   И, мной прижатый плотно у ворот,
   Сам в плен себя покорно отдает.
   Он даже поздороваться не может
   С шутом в шелках, разряженным вельможей,
   Но, жаждой познакомиться палим,
   Он шлет улыбки сладостные им.
   Так ночью школьники и подмастерья
   По девкам сохнут за закрытой дверью.
   Задир и забияк боится он,
   Отвешивает низкий им поклон,
   На прочих он готов с презреньем фыркать,
   Как конь на зрителей с арены цирка.
   Так безразличен павиан иль слон,
   Хотя бы короля увидел он!
   Вдруг олух заорал, меня толкая:
   "Вон тот юнец! Фигура-то какая!
   Танцор он превосходнейший у нас!"
   "А ты уж с ним готов пуститься в пляс?"
   А дальше встреча и того почище:
   Дымит из трубки некто табачищем,
   Индеец, что ли. Я шепнул: "Пойдем!
   А то мы тут в дыму не продохнем!"
   А он - ни-ни! Вдруг выплыл из-под арки
   Павлин какой-то пестроцветно-яркий,
   Он вмиг к нему! Ужели он сбежит?
   Да нет, поблеял с ним и вновь бубнит:
   "Вся знать стремится вслед за сим милордом,
   К нему за модами спешит весь Лондон,
   Придворных лент и кружев он знаток,
   Его авторитет весьма высок!"
   "Скорей актерам нужен он на сцене...
   Стой, почему дрожат твои колени?"
   "Он был в Европе!" - "Где ж, спросить решусь?"
   "Он итальянец, или нет - француз!"
   "Как сифилис?" - промолвил я ехидно,
   И он умолк, обиделся, как видно,
   И вновь к вельможам взоры - в пику мне...
   Как вдруг узрел свою любовь в окне!
   И тут мгновенно он меня бросает
   И к ней, воспламененный, поспешает.
   Там были гости, дерзкие на вид...
   Он в ссору влез, подрался, был избит
   И вытолкан взашей, и две недели
   Теперь он проваляется в постели.
   Перевод Б. В. Томашевского
   САТИРА III
   О РЕЛИГИИ
   Печаль и жалость мне мешают злиться,
   Слезам презренье не дает излиться;
   Равно бессильны тут и плач, и смех,
   Ужели так укоренился грех?
   Ужели не достойней и не краше
   Религия - возлюбленная наша,
   Чем добродетель, коей человек
   Был предан в тот непросвещенный век?
   Ужель награда райская слабее
   Велений древней чести? И вернее
   Придут к блаженству те, что шли впотьмах?
   И твой отец, найдя на небесах
   Философов незрячих, но спасенных,
   Как будто верой, чистой жизнью оных,
   Узрит тебя, пред кем был ясный путь,
   Среди погибших душ? - О, не забудь
   Опасности подобного исхода:
   Тот мужествен, в ком страх такого рода.
   А ты, скажи, рискнешь ли новобранцем
   Отправиться к бунтующим голландцам?
   Иль в деревянных склепах кораблей
   Отдаться в руки тысячи смертей?
   Измерить бездны, пропасти земные?
   Иль пылом сердца - огненной стихии
   Полярные пространства растопить?
   И сможешь ли ты саламандрой быть,
   Чтоб не бояться ни костров испанских,
   Ни жара побережий африканских,
   Где солнце - словно перегонный куб?
   И на слетевшее случайно с губ
   Обидное словцо - блеснет ли шпага
   В твоих руках? О жалкая отвага!
   Храбришься ты и лезешь на рога,
   Не замечая главного врага;
   Ты, ввязываясь в драку бестолково,
   Забыл свою присягу часового;
   А хитрый дьявол, мерзкий супостат
   (Которого ты ублажаешь), рад
   Тебе подсунуть, как трофей богатый,
   Свой дряхлый мир, клонящийся к закату;
   И ты, глупец, клюя на эту ложь,
   К сей обветшалой шлюхе нежно льнешь;
   Ты любишь плоть (в которой смерть таится)
   За наслаждений жалкие крупицы,
   А сутью и отрад, и красоты
   Своей душой - пренебрегаешь ты.
   Найти старайся истинную веру.
   Но где ее искать? Миррей, к примеру,
   Стремится в Рим, где тыщу лет назад
   Она жила, как люди говорят.
   Он тряпки чтит ее, обивку кресла
   Царицы, что давным-давно исчезла.
   Кранц - этот мишурою не прельщен,
   Он у себя в Женеве увлечен
   Другой религией, тупой и мрачной,
   Весьма заносчивой, весьма невзрачной:
   Так средь распутников иной (точь-в-точь)
   До грубых деревенских баб охоч.
   Грей - домосед, ему твердили с детства,
   Что лучше нет готового наследства;
   Внушали сводни наглые: она,
   Что от рожденья с ним обручена,
   Прекрасней всех. И нет пути иного,
   Не женишься - заплатишь отступного,
   Как новомодный их закон гласит.
   Беспечный Фригии всем по горло сыт,
   Не верит ничему: как тот гуляка,
   Что, много шлюх познав, страшится брака.
   Любвеобильный Гракх - наоборот,
   Он мыслит, сколь ни много женских мод,
   Под платьями различий важных нету;
   Так и религии. Избытком света
   Бедняга ослеплен. Но ты учти,
   Одну лишь должно истину найти.
   Но где и как? Не сбиться бы со следа!
   Сын у отца спроси, отец - у деда;
   Родные сестры - истина и ложь,
   Но истина постарше будет все ж.
   Не уставай искать и сомневаться:
   Отвергнуть идолов иль поклоняться?
   На перекрестке верный путь пытать
   Не значит в неизвестности блуждать,
   Брести стезею ложной - вот что скверно.
   Пик истины высок неимоверно;
   Придется покружить по склону, чтоб
   Достичь вершины, - нет дороги в лоб!
   Спеши, доколе день, а тьма сгустится
   Тогда уж будет поздно торопиться.
   Хотенья мало, надобен и труд:
   Ведь знания на ветках не растут.
   Слепит глаза загадок средоточье,
   Хоть всяк его, как солнце, зрит воочью.
   Коль истину обрел, на этом стой!
   Бог не дал людям хартии такой,
   Чтоб месть свою творили произвольно;
   Быть палачами рока - с них довольно.
   О бедный дурень, этим ли земным
   Законом будешь ты в конце судим?
   Что ты изменишь в грозном приговоре,
   Сказав: меня Филипп или Григорий,
   Иль Мартин, или Гарри так учил?
   Ты тем вины своей не облегчил;
   Так мог бы каждый грешник извиниться.
   Нет, всякой власти должно знать границы,
   Чтоб вместе с ней не перейти границ,
   Пред идолами простираясь ниц.
   Власть как река. Блаженны те растенья,
   Что мирно прозябают близ теченья.
   Но если, оторвавшись от корней,
   Они дерзнут помчаться вместе с ней,
   Погибнут в бурных волнах, в грязной тине
   И канут, наконец, в морской пучине.
   Так суждено в геенну душам пасть,
   Что выше бога чтят земную власть.
   Перевод Г. М. Кружкова
   ПОСЛАНИЯ
   ШТОРМ
   Кристоферу Бруку
   Тебе - почти себе, зане с тобою
   Мы сходственны (хоть я тебя не стою),
   Шлю несколько набросков путевых;
   Ты знаешь, Хильярда единый штрих
   Дороже, чем саженные полотна,
   Не обдели хвалою доброхотной
   И эти строки. Для того и друг,
   Чтоб другом восхищаться сверх заслуг.
   Британия, скорбя о блудном сыне,
   Которого, быть может, на чужбине
   Погибель ждет (кто знает наперед,
   Куда Фортуна руль свой повернет?),
   За вздохом вздох бессильный исторгала,
   Пока наш флот томился у причала,
   Как бедолага в яме долговой.
   Но ожил бриз, и флаг над головой
   Затрепетал под ветерком прохладным
   Таким желанным и таким отрадным,
   Как окорока сочного кусок
   Для слипшихся от голода кишок.
   Подобно Сарре, мы торжествовали,
   Следя, как наши паруса вспухали.
   Но, как приятель, верный до поры,
   Склонив на риск, выходит из игры,
   Так этот ветерок убрался вскоре,
   Оставив нас одних в открытом море.
   И вот, как два могучих короля,
   Владений меж собой не поделя,
   Идут с огромным войском друг на друга,
   Сошлись два ветра - с севера и с юга;
   И волны вспучили морскую гладь
   Быстрей, чем это можно описать.
   Как выстрел, хлопнул под напором шквала
   Наш грот; и то, что я считал сначала
   Болтанкой скверной, стало в полчаса
   Свирепым штормом, рвущим паруса.
   О бедный, злополучный мой Иона!
   Проклятье тем, кто так бесцеремонно
   Нарушил твой блаженный сон, когда
   Хлестала в снасти черная вода!
   Сон - лучшее спасение от бедствий:
   И смерть, и воскрешенье в этом средстве.
   Проснувшись, я узрел, что мир незрим,
   День от полуночи неотличим,
   Ни севера, ни юга нет в помине,
   Кругом потоп, и мы - в его пучине!
   Свист, рев и грохот окружали нас,
   Но в этом шуме только грома глас
   Был внятен; ливень лил с такою силой,
   Как будто дамбу в небесах размыло.
   Иные, в койки повалясь ничком,
   Судьбу молили только об одном:
   Чтоб смерть скорей их муки прекратила,
   Иль, как несчастный грешник из могилы,