Страница:
Когда первый караван ушел, началась работа по формированию грузов для следующей партии. Но уже к вечеру выяснилось, что носильщиков нет. Утром появилось человек 40. Гора грузов не уменьшается. Опять пытаемся выяснить с представителем фирмы "Непал Трекинг" Тавой причины задержки. Трудно понять его. То он говорит, что все придут завтра, то заявляет, что завтра, может, и не придут, так как базарный день и все ушли за покупками. Проходит 2 дня. Опять объяснение--сегодня священный индуистский праздник, поэтому никто не идет. Вдруг появляется новое объяснение: американская корпорация завозит продукты и за переноску платит по 30 рупий, а не по 24, как платим мы.
-- Вот если вы дадите такую же цену, то сразу все наладится.
Отправлено еще 30 баулов. Но остается около 170 мест. И опять...
-- Вот если бы вы дали по 30 рупий, то...
Ускользающий взгляд, торопливые движения. Такое чувство, что Тава все время темнит. Мы уже подняли цену до 27 рупий. Никакого эффекта. Нет носильщиков.
-- Тава, в прошлом году здесь было сразу три экспедиции, и они не ждали ни дня.
-- Я сам удивлен. Всегда сбегались люди, чтобы заработать... А сейчас...
...Сейчас наш караван движется вперед, и мы уже знаем, что за нами идет последняя, пятая, партия, забравшая остатки груза, но тогда многое было непонятно. На сцену вдруг вышла цементная корпорация строительства дорог, представитель которой заявил: 10000 ему -- и грузы сразу уйдут. Приехал руководитель экспедиции Е. И. Тамм. Чтобы разобраться в ситуации, потребовалось около 5 дней. А плату пришлось увеличить до 35 рупий.
...Идет 8-й день пути. Уже многих носильщиков знаем в лицо. Идут и женщины, и дети, перенося и холод, и дождь, и тяжелую физическую нагрузку. В убогой одежонке, большинство с босыми ногами, неприхотливые и хорошо приспособленные к местным условиям. Они располагают к себе, особенно дети. Доверчивые, открытые, улыбающиеся лица. Глаза, смотрящие прямо тебе в глаза. Уже начали привыкать к тому, что около тебя всегда кучка носильщиков, которые смотрят, что ты делаешь, как ты ешь.
-- Мы их можем сфотографировать, запомнить, но никогда не сможем понять, что они думают, глядя на нас, -- заметил как-то Эрик Ильинский.
В этом караване мы идем с ним вдвоем. Нас догнали еще два непальца, которые хорошо говорят по-русски. Советское посольство попросило их оказать нам помощь в пути. Они -- переводчики, помощники в решении некоторых вопросов. Скажем, ушли вниз трое носильщиков, надо их заменить. Этим занимаются двое наших шерпов. Или возник конфликт между руководителями отдельных групп каравана. Более сильные торопятся вперед, так как платят за определенное число дней, более слабые не выдерживают темпа. Помогают улаживать и это.
По темноте носильщики устраиваются на ночлег. Разжигают костры. Тут же на земле готовят рис и ложатся спать. Некоторые идут в отель. Отель "Эверест", отель "Макалу". Громкие названия, за которыми зачастую стоит каменный сарай, несколько нар, а то и просто голый пол. Заходим в такую хижину. На полу костер среди камней. Полумрак. Здесь можно получить дешевую пищу. Вареная темная мука грубого помола, как мокрый коричневый песок. Ее тут же на полу раскладывают в алюминиевые плоские миски. Дым ест глаза. На полках, на стене кувшины и кувшинчики, пиалы, стаканы, наклеенные фотографии, на жердях над очагом коптится кусок мяса.
Уже в 6 часов утра первые носильщики, взяв с собой груз, уходят дальше. Подъемы и спуски. Склоны распаханы террасами: на одних зеленеет пшеница, другие только начинают обрабатывать. Везде видны дома, домишки, просто сараи. Заселены все склоны снизу доверху. Стоят даже 3-этажные каменные дома. Заросли цветущих рододендронов (громадные деревья, а не стланик, как у нас на Кавказе), сосны и снова террасы полей. Привал у банановой рощи. Девочка приносит бананы, яйца. Наш переводчик Дипок разговаривает с носильщиками. Завтра должны проходить снежный перевал.
-- Как же они босые пойдут по снегу?--спрашивают его.
Переводит им. Улыбаются. Говорят, что привычные. Но даже смотреть на это трудно. Босые ноги на снегу. Крутой склон. Неуверенные шаги под тяжелой ношей. Замшелые, корявые деревья. Не верится, что 3 часа назад шли под знойным солнцем в пыли, а сейчас грязный туман, раскисший снег на тропе. Пройден перепад высот в 2000 м. Через час дорога пошла вниз. Стало теплее. Накрапывает дождь. Нагоняем основной караван. Группа женщин на отдыхе. Похоже, на что-то жалуются друг другу.
-- Дипок, они о чем?
-- Замерзли ноги.
Трудно представить, как эти женщины 2 часа шли босыми по снегу и слякоти. Вечером, когда ужинали вместе с нашими шерпами, я спросил у Пасанга, почему же они не надевают тапочки, ведь я видел: у многих они есть, купить -- недорого.
-- Боятся поскользнуться на склоне с тяжелым грузом. Смерть страшнее холода.
Хутора, деревеньки. Некоторые очень похожи на наши. Каменные дома, загоны для скота. Кричат петухи, гуляют по улице куры и черные свиньи, буйвол медленно жует жвачку, блаженно задрав голову и закрыв глаза. На 6-й день спускаемся в долину реки Дудх Коси, которая берет начало в снегах основного Гималайского хребта. Открываются красивые семитысячники. Где-то под ними Намче-Базар, Тхъянгбоче. Названия, от которых веет легендарными экспедициями, не раз описанными и вызывающими в памяти далекие годы, когда это представлялось загадочным, недоступным и манящим. Когда же сейчас встречаешься с людьми, обычаями, бытом, все кажется проще, но от этого не делается менее интересным.
Трекинг-тропа, вернее, дорога шириной в 2 м, уложенная каменными плитами, идет, как декоративная лестница, сквозь парк высоченных, обвитых лианами деревьев. Добротными деревянными мостами заменили качающиеся висячие. На комфортабельной тропе встречаются туристы. Парами, а то и в одиночку гуляют по Непалу. Завтра приходим в Намче-Базар, а там уж недалеко до базового лагеря. Возможно, передовая группа Мысловского уже работает на леднике Кхумбу.
Второй выход
Второй выход начался буднично и просто.
-- Эй, вставать будете?
Голос Миши Туркевича разбудил меня, Валя тоже поднял голову. На будильнике седьмой час. Проспали! Натягиваю одну вещь, другую. Хорошо, хоть рюкзаки собрали с вечера. Еще раз проверяю. Защитная маска в кармане, а очки? Снимаю с крючка, бросаю в карман рюкзака и сонно бреду вниз, к кухне. Холодное утро. За каменной кладкой кухни монотонное, на одной ноте пение ламы. Пасанг Дава за работой, и молельня его уже дымит. Заглядываю внутрь кухни:
-- Монинг!
Бидендра, наш помощник повара, открывает консервы, второй, Сонам, мешает ложкой кашу. А вот и наш шеф по питанию Володя Воскобойников, тоже уже поднялся. Провожает по утрам каждую группу. Молча приходит Мишка, бросает рюкзак у входа, в столовой садится в свой угол, стягивает шапочку с головы, упершись в колени, покачивается, смотрит исподлобья.
-- Ну что, Саня? (Это он к Сонаму) Ты опять сделал нашу прекрасную манную кашу? Мясо надо! Мя-со! Понимаешь?
Сонам улыбается, кивает головой. Понимает или нет? Трудно сказать. Он тоже привык к Мишкиным выкрутасам. Туркевич черпает ложкой, причмокивает, закрывает глаза:
-- Вкусно, как оленя.
Лагерь спит. Только Володя Воскобойников крутится около нас. Достал из заначки кусок российского сыра. Только для уходящих. Всегда у него есть какой-нибудь деликатес. Весь лагерь встанет, когда сюда придет солнце. Не торопясь, потягиваясь, ребята спустятся к кухне, чтобы умыться, почистить зубы, обменяться ничего не значащими фразами, поддержать очередной афоризм Света Петровича и просто погреться в лучах появившегося солнца.
Вышли в половине седьмого по уже набитой тропе мимо кадильника сквозь дым вниз, на ледник. Вот и нас должны охранять молитвы, прочитанные нашим ламой над горящими ветками. Каждый день в любую погоду лама зажигает молельню. Медленно движемся сквозь ледяные увалы наверх. Путь маркирован красными флажками, но и по следам от кошек можно пойти, как по тропе. И только выше, где среди хаоса и свежеобрушенных глыб тропа исчезает, ориентируемся по флажкам, по закрепленным веревкам, по лестницам. Внизу на маленьких оранжевых палатках нашего лагеря среди серых каменных глыб лежит тень от Эвереста. Мимо сераков под нами движутся две точки. Это Пемба и Фурба -- наши молодые шерпы -- вышли на очередную грузовую ходку. Встаю с рюкзака. Пора вверх. Ребята уже скрылись за очередным разломом. Сегодня первый раз иду со своей группой. Нас пока 5 человек. Володя Пучков до этого работал вместо меня. Лагеря рассчитаны на четверых.
-- А как же пятый?--спросил у Тамма.
-- Будем заменять тех, кто заболеет.
Кто же будет первым? Зима. Сбор в Крылатском. Непрерывная суета, сортировка, упаковка и подгонка снаряжения. Комплектуем высотные палатки. Вдруг выясняется, что стойки не подойдут: материал слабый. При первом же ветре сломаются. Надо успеть заказать новые, а отъезд через месяц. Тут же идет раздача снаряжения. Куртки, брюки, ботинки. Одному малы, другому велики.
-- Серый, это что за размер? -- Ильинский, поддерживая штаны, подходит ко мне. Брюки на нем не сходятся.-- Ты давал размеры?
-- Эрька, ты же стал в два раза шире со времен летнего сбора.
Снаряжение сшито по моим меркам, и я за это отвечаю, и надо что-то делать. Выбираю, сортирую, заменяю. Не пошиты еще защитные маски, не сделаны еще лестницы, дорабатывается конструкция подшлемников, продукты еще не все получены, часть не упакована, часть неизвестно где. Коля Черный и Валя Иванов (на них лежит продуктовая задача) уже не разговаривают, а рычат. В конце сбора подходит ко мне Овчинников:
-- Ты ведь немного говоришь по-английски?
-- Так, чуть-чуть.
-- Ну вот, поэтому решили, что ты полетишь с грузовым рейсом и дальше будешь сопровождать носильщиков через весь Непал. Старшим в вашей группе будет Ильинский. Вылетаете на неделю раньше. У тебя возражений нет?
Смотрю на него, про себя подумал: а что возражать? Время возражений прошло. Два года шла подготовка, два года высказывались соображения по тем или иным вопросам, да и неудивительно, -- это сборная страны, и почти каждый участник у себя на месте либо руководитель, либо ведущий спортсмен, и у каждого по любому вопросу есть свое мнение. Но сейчас пришла пора быть солдатом и верить вам, руководителям, и подчиняться. И я уже дал себе слово "не возникать", даже если мне кажется, что что-то не так. Надо верить, что и твой товарищ сделает свое дело не хуже тебя, а может быть, лучше. А ведь случилось летом: Сергей Бершов огибает на остром снежном гребешке тюк со снаряжением, проскальзывает нога, и он хватается рукой за перила, страховка висит отдельно, но не пристегнутая к ним. Внутренне сжимаюсь, резко вырывается:
-- Ты опять без страховки? Пристегнись!
И в ответ зло получаю:
-- Что ты меня учишь? Сам знаю, как ходить.
Ситуация понятна, идет 8-й день восхождения на пик Коммунизма. Вернее, уже спуск. 8 дней непогоды, холода, ветра. Затем внеплановая работа по снятию высотных лагерей. Все устали, измотаны, нервы у некоторых не выдерживают. Потом внизу, в лагере, парой фраз мы с Сергеем все ставим на свои места, и после, когда было во много раз тяжелее, никогда не возникало ничего подобного.
-- Нет, возражений нет,--отвечаю Овчинникову.
-- Вот и отлично.
Наш караван носильщиков еще шел, когда все группы пришли в базовый лагерь и включились в работу. Только 26 марта мы с Ервандом Ильинским подходили к базовому лагерю. Перед этим в Лобуче на последней нашей ночевке мы встретили спускавшегося вниз одного из наших офицеров связи и узнали, что ледопад пройден и что группа Мысловского двигается через Западный цирк организовывать первый высотный лагерь.
Живем в двух состояниях: работа и отдых. Пока не твоя очередь, лежи в теплом пуховом спальнике своего просторного "Кемпинга", слушай музыку и читай под мятущийся свет "канделябра". Придет и твое время работы, когда другие будут спокойно пить чай и забивать "козла". Два мира, два измерения. Верх, где нет нормального дыхания, где нет часов, а только метры, которые ты должен одолеть, и килограммы, которые должен доставить, а сон -- только необходимость расслабиться и хоть немного отдохнуть, чтобы завтра снова заставлять двигаться отупевшие мышцы. И низ -- это покой и уют "Кемпинга", а время -- промежуток между завтраком и обедом, и еще минуты связи, когда соединяется несоизмеримое -- верх и низ. Вот спокойный голос Казбека. Они на 6500.
-- Все нормально, устраиваемся на ночевку.
А вот включается лагерь II. Это уже 7300. Голос сбивающийся, как после стометровки, Володи Балыбердина:
-- Сейчас сделали одну площадку... Из снега... должна примерзнуть... Мысловский... ушел с Колей... вниз... Мы будем... здесь... ночевать...
Видно, что лагерь наш уже освещен солнцем, а значит, ребята встали. Нам надо тоже поторапливаться, а то скоро и к нам придет солнце, и начнется пекло, и будет опасно проскакивать под ненадежными ледовыми столбами. Ребята перепаковываются. Ухожу вперед. Дорога знакомая. 3 дня назад мы с Леней Трощиненко занимались здесь ремонтными работами, восстанавливали дорогу через ледопад. Тогда все случилось, как я и предполагал. Я не смог выйти на акклиматизацию с Ильинским. 2 дня пролежал в палатке, глотая антибиотики. Потом с остатком каравана пришел Леня Трощиненко, и мы с ним собрались наверх. Перед выходом нам сказали, что самое опасное и сложное место--это перед выходом из ледопада. Там висят 3-пролетные металлические лестницы.
Как-то Овчинников заметил, что таких лестниц Кхумбу еще не видел. Действительно, легкие и жесткие дюралевые коробчатые конструкции проварены по всем швам, имеют стыковочные узлы и могут наращиваться по 2--3 секции из 2-метровых лестниц. Подойдя к этому "Проходу удачи", как я для себя его окрестил, я решил сделать несколько снимков. Вижу: Трощиненко медленно движется впереди, но, подойдя к лестнице, вдруг быстро пошел вверх. Когда я подошел к этому месту, шлось тяжело -- все-таки первый выход. Я удивился, как это Леня так быстро проскочил, но вскоре все понял. Над узким коридором, подводящим к лестнице, повисли зеленые глыбы льда, готовые обрушиться. Чувствую, что ноги у меня стали работать быстрее, несмотря на хрипы в груди. Наверху долго не мог отдышаться.
И вот, подходя к этому месту, я заметил, что рельеф "Прохода удачи" как-то изменился за 3 дня. Трещина перед лестницей разошлась метра на 2, и стало видно, что край, на котором стою,--это крыша на ледовых подпорках. По закрепленной перильной веревке маятником пролетел до противоположной стены. Когда на жумарах вышел наверх, к лестнице, понял, что жить этой ажурной конструкции осталось дни, а может, и часы, а над ней серак, отделенный от общей ледовой массы, отливающий в трещинах прохода перламутром и зеленью. Снизу подошли молодые шерпы Пемба и Фурба. Смотрю -- молятся. Почему-то стали раздеваться, верхние куртки бросили на лед. Все-таки плохая слава у Кхумбу, Шерпы его боятся, и, видимо, не случайно. У многих экспедиций были ЧП на ледопаде. Пока принес сверху лестницу, пока бросил через трещину, подошли Миша и Валя. Солнце уже вышло из-за склона горы. Одного взгляда им было достаточно, чтобы оценить ситуацию.
-- Мужики, надо мотать отсюда, -- говорит Мишка. Когда выскочили наверх, поняли, что этой дорогой уже не ходить. Пемба с Фурбой тоже успели проскочить. Оба трясутся. Решили, что мы с Мишкой останемся и попытаемся проложить дорогу в другом месте. Тут увидели, что группа Мысловского спускается к нам.
Пока Эдик с Туркевичем искали новый проход, мы с Шопиным ушли снимать старый путь. Володя спускался вниз, выкручивая крючья, высвобождая лестницы. Я страховал, стоя у разломанного серака, и вдруг услышал, как лед ритмично "задышал". В самый раз было молиться. Потом понял, что это резонируют шаги Балыбердина, спускающегося на кошках к нам. Через 2 часа новый путь был проложен, и группа Мысловского ушла вниз, а мы с Мишкой -- наверх. "Занимаетесь не своим делом" -- будет потом оценка действий нашей группы. Кто прав, кто не прав? Это сейчас понятно и просто. Оглядываясь назад, видишь, как было все на самом деле и что стояло за тем или иным решением, за тем или иным распоряжением. Связь между двумя мирами, верхом и низом, шла только через радио. Скупая информация без всяких эмоций: "Поставили лагерь... Обработали пять веревок... Сделали ходку с грузом..."
Вся информация превращается в отметки на планах и графиках нашего начальника, руководителя экспедиции Евгения Игоревича Тамма, человека, который жил раздвоенной жизнью. Физически он -- в базовом лагере, в нижнем измерении; мыслями, думами -- всегда там, наверху. И жил там он постоянно и без выходных дней, но жил своим особым миром, не похожим ни на один, потому что мир этот построен только со слов радиосвязи, где все сглаживается, где "все нормально", даже если не все нормально, но еще не сказывается на общем ходе экспедиции, и спускающиеся вниз тоже не расписывают, как там было. И только сейчас, после экспедиции, выясняются все подробности. Стоим с Шопиным на балконе гостиницы, он рассказывает:
-- Я вернулся к палатке, чтобы переодеться, расстегнул вход... Когда я очнулся (видимо, заснул), вижу, что лежу наполовину в палатке, ноги наружу (палатка лагеря II стояла на маленьком узком скальном гребешке). Залез, снял ботинки, опять отключился. Не знаю, сколько пролежал, затем оделся и пошел наверх к ребятам.
Да и зачем эмоции? На эмоциях эту гору не пройдешь. План, графики и работоспособные люди. Вот что нужно, а недопонимание и даже обиды--они неизбежны. Но, видимо, большие задачи делают людей большими. Никто не опустился до выяснения отношений -- тогда. Важно было отработать и выполнить, что тебе поручено. Вот показались палатки промежуточного лагеря. Впереди белая равнина Западного цирка. Идут облака, закрывая временами солнце, как будто закрывается и открывается дверца гигантской печи. То жаром обдаст, то опять холод. Подходим к оранжевому "Кемпингу"--нашему складу. Там на кислородных баллонах кипит на примусе чай.
-- Посмотрели бы кислородчики, как мы используем баллоны,--рассуждает Сережа Бершов.--Им бы плохо стало.
Пемба с Фурбой убегают вниз. Спешат, пока ледник еще не прогрет солнцем. Добираем по грузам то, что необходимо для верха. Надо не забыть стойки для палатки, а то почему-то у Мысловского наверху оказались не те стойки. Ох, и высказался он тогда на связи, даже его знаменитая выдержка подвела... Его можно понять. Из-за этого двойке пришлось уйти вниз из лагеря II. Собираем разбросанный груз, стаскиваем в палатку. Все-таки за шерпами нужен глаз да глаз. Чисто как дети. Принесли. Где сбросили, там и оставили. Вскрыли рационы, съели что повкуснее, остальное -- в сторону. Возмущаться и совестить бесполезно -- просто не поймут. Один выход: учитывать эту их особенность и стараться самим следить за порядком. Надо понимать, что они просто на работе. Конечно, в своих экспедициях, в своих горах мы привыкли полагаться только на самих себя, и, если есть возможность что-то еще сделать, каждый делает, не ожидая распоряжения.
Интересна была первая встреча с шерпами. В аэропорту подвозят на тележках баулы и ящики. Рядом стоят ребята -- шерпы, которым с нами работать. Они направляются к тележкам, естественно, бросаемся и мы. Ребята смущенно и вежливо уступают нам дорогу. Получается -- мы таскаем, они смотрят. Подходит Сурский, секретарь нашего посольства:
-- Ребята, они же специалисты своего дела. Не одна экспедиция за плечами. Сделают все не хуже вас.
Останавливаемся. Действительно, работа у них в руках закипела. С улыбочками, шуточками бегают, кидают наши баулы. Через несколько минут машина загружена. У сирдара Пембы Норбу это 25-я экспедиция, у повара Анга Норбу -- 11-я. Кормил он французов и итальянцев, японцев и англичан. Поэтому наши пожелания по питанию схватывал на лету, много объяснять не требовалось. Но вот наша гречневая каша поставила его в тупик. Долго смотрел.
-- Что это?
Пытались объяснить, как варить. Приготовил, собралось много шерпов, недоверчиво попробовали. Особого удовольствия на лицах нет. Не понравилось. В вопросах питания в Непале чувствуется сильное влияние английской кухни. В ресторанах при отелях завтрак чисто английский -- овсяная каша, омлет, кофе, гренки, сливочное масло. Правда, это только в дорогих европейских отелях. По стране, где проложены туристские маршруты либо пути экспедиций, масса маленьких отелей под громкими названиями, за которыми скрывается деревянный либо каменный сарай с нарами, где можно получить ночлег за несколько рупий, на обед вареный рис (бат) с острой подливой из гороховой муки (дал), чай с молоком (дудх чиа). Все это готовится тут же на костре в медной посуде, а дым выходит прямо из-под крыши. Выше, в горах, где из-за высоты рис уже плохо готовится, некоторые используют скороварки.
Вот и мы, сидя в кемпинге, попив чай, ждали, когда приготовится наш обед в автоклаве. Небо очистилось от облаков. Долина Безмолвия (так называют Западный цирк) -- как раскаленная сковородка. Ни ветерка. Решено было переждать эти часы и выйти в первый лагерь в 4, когда появится тень от гребня Нупцзе. Заваливаемся в высотные палатки на отдых.
-- Опять скажут: работали не как все. Все утром пытаются проскочить, а мы вот разлеглись,-- ворчит Иванов.
3 дня назад мы с Леней ночевали здесь вместе с шерпами, которые работали по переноске груза из 6100 в 6500 уже 10-й день подряд. Лежали, разговаривали с Лакпа Церингом. Сухощавый, средних лет, очень энергичный, подвижный. Когда однажды он пытался объяснить Туркевичу и Бершову опасность и неудобство прохода в ледопаде, то устроил целую красочную пантомиму. Мишка все веселился и подначивал:
-- Ну, давай, давай, еще покажи, как там.
В соседней палатке что-то рассказывал Дава Норбу. Смех не прекращался.
-- Лакпа, ты давно ходишь в экспедиции?
-- Это одиннадцатая и, наверное, последняя.
-- А что так?
-- Да родители и жена против. Говорят, хватит. Надо и о семье подумать.
Видимо, у них все так же, как и у нас.
-- А какая самая трудная была?
-- Не знаю,--смеется, разводит руками. ...-- Пора собираться, хватит спать,--будит голос Бершова. Видимо, я незаметно задремал.
И снова в путь по ровному Западному цирку. Многокилометровая дорога по плотному фирну и льду. Тропа набита кошками. Муторный 3-часовой проход. Громадный амфитеатр Эвереста--Лхоцзе--Нупцзе. Вроде и ветрам неоткуда взяться, но, врываясь сверху в этот колодец, они творят жуткие вещи. Не могу оторваться от нашего маршрута. Очень сложные стены выше 8000. Пока дошло только до 7500. А сколько сил ушло на организацию лагеря II ! He хватает веревок. 2 упаковки с ними так и не дошли до базового лагеря. Сейчас наверху группа Казбека. Обрабатывают стены выше 7500. Слышали, что они прошли сегодня 10 веревок.
В палатке-шатре лагеря I нас встречает Хута Хергиани. Вообще-то его имя Акакий, но почему-то все зовут Хутой. Я принес ему кинопленку от нашего оператора Димы Коваленко и задание, что снимать и когда. Мы с ним устроились ночевать в маленькой высотной палатке. Завтра наша группа уходит на заброску грузов в лагерь II. А нам с Хутой задание выровнять площадки под палатки, укрепить и натянуть оттяжки -- в общем, стационарно оборудовать лагерь I на долгие времена. А на следующие 2 дня подключиться к группе. Прямо в зените, над каменной чашей вершин почти полная луна. Скоро полнолуние, а значит -непогода. Брелок-термометр на палатке показывает -12°С.
С утра начались долгие сборы. В палатке-шатре раскиданы многочисленные распотрошенные рационы. Чай, сахар, масса упаковок хлеба -- маленьких, с ноготь, буханочек, запечатанных в целлофан. Может, в космосе они и удобны для пользования, а здесь что-то плохо идут. Круп нет. Перетрясли все пакеты, прежде чем сделали завтрак. Почему Мысловский не сказал, что продуктов мало? Могли захватить из промежуточного лагеря. Только ребята ушли, снизу подошла группа Славы Онищенко -- начала нам помогать. Стащили все разбросанные грузы в одно место, укрепили палатки. Все-таки жизнь налаживается в сравнении с первым выходом, когда не хватало карематов, ложек, кружек.
Под вечер вернулись ребята. Первым пришел Туркевич. Было еще светло. Сел прямо перед палаткой, ноги в стороны. Сидит, поглядывает снизу вверх, балаболит. Повышенная общительность и шуточки -- это признак, что здорово "наелся". Не стал ждать остальных, что-то пожевал, одно, другое, чай подогрел себе в кружке.
-- Мишка, в автоклаве суп, сейчас горячий чай будет.
-- Да нет, я так, по-западному.
Нырнул в мешок. Уже в темноте подошли Бершов и Пучков. Серега как таран--в палатку.
-- Ну шо? Где место? Где спальник?
Залезает Пучков. Молча ищет свои вещи, мешок.
-- Ребята, еда готова.
Не до того, каждый занимается собой. Через полчаса пришел Валя. Вижу в лунном свете на морене метрах в 5 от палатки сидит без движения. Вот наконец собираются все у стола. Леша Москальцов подсвечивает фонарем. Чувствуется усталость в жестах, замечаниях. Почти все кашляют, сипят.
-- Туберкулезный санаторий пришел,--кивает Хомутов на Юру Голодова.
Перед сном ищут таблетки от кашля. А ведь это только начало. Путь по сложности пока самый легкий, стены впереди. Завтра и я впрягусь в эту адову работу. 30 сороковок с грузом вверх, затем вниз, и на другой день опять. На другой день, отработав 10 часов, спустились на 6500. Четверка Славы Онищенко осталась ночевать в лагере II на 7350. У них задача -- попытаться пройти выше обработанного пути и поставить III лагерь. От этого дня в дневнике осталось только несколько слов: "Что-то не помню, чтобы так вырабатывался. Не хочется писать. Пришлось заниматься регулировкой обеда".
-- Вот если вы дадите такую же цену, то сразу все наладится.
Отправлено еще 30 баулов. Но остается около 170 мест. И опять...
-- Вот если бы вы дали по 30 рупий, то...
Ускользающий взгляд, торопливые движения. Такое чувство, что Тава все время темнит. Мы уже подняли цену до 27 рупий. Никакого эффекта. Нет носильщиков.
-- Тава, в прошлом году здесь было сразу три экспедиции, и они не ждали ни дня.
-- Я сам удивлен. Всегда сбегались люди, чтобы заработать... А сейчас...
...Сейчас наш караван движется вперед, и мы уже знаем, что за нами идет последняя, пятая, партия, забравшая остатки груза, но тогда многое было непонятно. На сцену вдруг вышла цементная корпорация строительства дорог, представитель которой заявил: 10000 ему -- и грузы сразу уйдут. Приехал руководитель экспедиции Е. И. Тамм. Чтобы разобраться в ситуации, потребовалось около 5 дней. А плату пришлось увеличить до 35 рупий.
...Идет 8-й день пути. Уже многих носильщиков знаем в лицо. Идут и женщины, и дети, перенося и холод, и дождь, и тяжелую физическую нагрузку. В убогой одежонке, большинство с босыми ногами, неприхотливые и хорошо приспособленные к местным условиям. Они располагают к себе, особенно дети. Доверчивые, открытые, улыбающиеся лица. Глаза, смотрящие прямо тебе в глаза. Уже начали привыкать к тому, что около тебя всегда кучка носильщиков, которые смотрят, что ты делаешь, как ты ешь.
-- Мы их можем сфотографировать, запомнить, но никогда не сможем понять, что они думают, глядя на нас, -- заметил как-то Эрик Ильинский.
В этом караване мы идем с ним вдвоем. Нас догнали еще два непальца, которые хорошо говорят по-русски. Советское посольство попросило их оказать нам помощь в пути. Они -- переводчики, помощники в решении некоторых вопросов. Скажем, ушли вниз трое носильщиков, надо их заменить. Этим занимаются двое наших шерпов. Или возник конфликт между руководителями отдельных групп каравана. Более сильные торопятся вперед, так как платят за определенное число дней, более слабые не выдерживают темпа. Помогают улаживать и это.
По темноте носильщики устраиваются на ночлег. Разжигают костры. Тут же на земле готовят рис и ложатся спать. Некоторые идут в отель. Отель "Эверест", отель "Макалу". Громкие названия, за которыми зачастую стоит каменный сарай, несколько нар, а то и просто голый пол. Заходим в такую хижину. На полу костер среди камней. Полумрак. Здесь можно получить дешевую пищу. Вареная темная мука грубого помола, как мокрый коричневый песок. Ее тут же на полу раскладывают в алюминиевые плоские миски. Дым ест глаза. На полках, на стене кувшины и кувшинчики, пиалы, стаканы, наклеенные фотографии, на жердях над очагом коптится кусок мяса.
Уже в 6 часов утра первые носильщики, взяв с собой груз, уходят дальше. Подъемы и спуски. Склоны распаханы террасами: на одних зеленеет пшеница, другие только начинают обрабатывать. Везде видны дома, домишки, просто сараи. Заселены все склоны снизу доверху. Стоят даже 3-этажные каменные дома. Заросли цветущих рододендронов (громадные деревья, а не стланик, как у нас на Кавказе), сосны и снова террасы полей. Привал у банановой рощи. Девочка приносит бананы, яйца. Наш переводчик Дипок разговаривает с носильщиками. Завтра должны проходить снежный перевал.
-- Как же они босые пойдут по снегу?--спрашивают его.
Переводит им. Улыбаются. Говорят, что привычные. Но даже смотреть на это трудно. Босые ноги на снегу. Крутой склон. Неуверенные шаги под тяжелой ношей. Замшелые, корявые деревья. Не верится, что 3 часа назад шли под знойным солнцем в пыли, а сейчас грязный туман, раскисший снег на тропе. Пройден перепад высот в 2000 м. Через час дорога пошла вниз. Стало теплее. Накрапывает дождь. Нагоняем основной караван. Группа женщин на отдыхе. Похоже, на что-то жалуются друг другу.
-- Дипок, они о чем?
-- Замерзли ноги.
Трудно представить, как эти женщины 2 часа шли босыми по снегу и слякоти. Вечером, когда ужинали вместе с нашими шерпами, я спросил у Пасанга, почему же они не надевают тапочки, ведь я видел: у многих они есть, купить -- недорого.
-- Боятся поскользнуться на склоне с тяжелым грузом. Смерть страшнее холода.
Хутора, деревеньки. Некоторые очень похожи на наши. Каменные дома, загоны для скота. Кричат петухи, гуляют по улице куры и черные свиньи, буйвол медленно жует жвачку, блаженно задрав голову и закрыв глаза. На 6-й день спускаемся в долину реки Дудх Коси, которая берет начало в снегах основного Гималайского хребта. Открываются красивые семитысячники. Где-то под ними Намче-Базар, Тхъянгбоче. Названия, от которых веет легендарными экспедициями, не раз описанными и вызывающими в памяти далекие годы, когда это представлялось загадочным, недоступным и манящим. Когда же сейчас встречаешься с людьми, обычаями, бытом, все кажется проще, но от этого не делается менее интересным.
Трекинг-тропа, вернее, дорога шириной в 2 м, уложенная каменными плитами, идет, как декоративная лестница, сквозь парк высоченных, обвитых лианами деревьев. Добротными деревянными мостами заменили качающиеся висячие. На комфортабельной тропе встречаются туристы. Парами, а то и в одиночку гуляют по Непалу. Завтра приходим в Намче-Базар, а там уж недалеко до базового лагеря. Возможно, передовая группа Мысловского уже работает на леднике Кхумбу.
Второй выход
Второй выход начался буднично и просто.
-- Эй, вставать будете?
Голос Миши Туркевича разбудил меня, Валя тоже поднял голову. На будильнике седьмой час. Проспали! Натягиваю одну вещь, другую. Хорошо, хоть рюкзаки собрали с вечера. Еще раз проверяю. Защитная маска в кармане, а очки? Снимаю с крючка, бросаю в карман рюкзака и сонно бреду вниз, к кухне. Холодное утро. За каменной кладкой кухни монотонное, на одной ноте пение ламы. Пасанг Дава за работой, и молельня его уже дымит. Заглядываю внутрь кухни:
-- Монинг!
Бидендра, наш помощник повара, открывает консервы, второй, Сонам, мешает ложкой кашу. А вот и наш шеф по питанию Володя Воскобойников, тоже уже поднялся. Провожает по утрам каждую группу. Молча приходит Мишка, бросает рюкзак у входа, в столовой садится в свой угол, стягивает шапочку с головы, упершись в колени, покачивается, смотрит исподлобья.
-- Ну что, Саня? (Это он к Сонаму) Ты опять сделал нашу прекрасную манную кашу? Мясо надо! Мя-со! Понимаешь?
Сонам улыбается, кивает головой. Понимает или нет? Трудно сказать. Он тоже привык к Мишкиным выкрутасам. Туркевич черпает ложкой, причмокивает, закрывает глаза:
-- Вкусно, как оленя.
Лагерь спит. Только Володя Воскобойников крутится около нас. Достал из заначки кусок российского сыра. Только для уходящих. Всегда у него есть какой-нибудь деликатес. Весь лагерь встанет, когда сюда придет солнце. Не торопясь, потягиваясь, ребята спустятся к кухне, чтобы умыться, почистить зубы, обменяться ничего не значащими фразами, поддержать очередной афоризм Света Петровича и просто погреться в лучах появившегося солнца.
Вышли в половине седьмого по уже набитой тропе мимо кадильника сквозь дым вниз, на ледник. Вот и нас должны охранять молитвы, прочитанные нашим ламой над горящими ветками. Каждый день в любую погоду лама зажигает молельню. Медленно движемся сквозь ледяные увалы наверх. Путь маркирован красными флажками, но и по следам от кошек можно пойти, как по тропе. И только выше, где среди хаоса и свежеобрушенных глыб тропа исчезает, ориентируемся по флажкам, по закрепленным веревкам, по лестницам. Внизу на маленьких оранжевых палатках нашего лагеря среди серых каменных глыб лежит тень от Эвереста. Мимо сераков под нами движутся две точки. Это Пемба и Фурба -- наши молодые шерпы -- вышли на очередную грузовую ходку. Встаю с рюкзака. Пора вверх. Ребята уже скрылись за очередным разломом. Сегодня первый раз иду со своей группой. Нас пока 5 человек. Володя Пучков до этого работал вместо меня. Лагеря рассчитаны на четверых.
-- А как же пятый?--спросил у Тамма.
-- Будем заменять тех, кто заболеет.
Кто же будет первым? Зима. Сбор в Крылатском. Непрерывная суета, сортировка, упаковка и подгонка снаряжения. Комплектуем высотные палатки. Вдруг выясняется, что стойки не подойдут: материал слабый. При первом же ветре сломаются. Надо успеть заказать новые, а отъезд через месяц. Тут же идет раздача снаряжения. Куртки, брюки, ботинки. Одному малы, другому велики.
-- Серый, это что за размер? -- Ильинский, поддерживая штаны, подходит ко мне. Брюки на нем не сходятся.-- Ты давал размеры?
-- Эрька, ты же стал в два раза шире со времен летнего сбора.
Снаряжение сшито по моим меркам, и я за это отвечаю, и надо что-то делать. Выбираю, сортирую, заменяю. Не пошиты еще защитные маски, не сделаны еще лестницы, дорабатывается конструкция подшлемников, продукты еще не все получены, часть не упакована, часть неизвестно где. Коля Черный и Валя Иванов (на них лежит продуктовая задача) уже не разговаривают, а рычат. В конце сбора подходит ко мне Овчинников:
-- Ты ведь немного говоришь по-английски?
-- Так, чуть-чуть.
-- Ну вот, поэтому решили, что ты полетишь с грузовым рейсом и дальше будешь сопровождать носильщиков через весь Непал. Старшим в вашей группе будет Ильинский. Вылетаете на неделю раньше. У тебя возражений нет?
Смотрю на него, про себя подумал: а что возражать? Время возражений прошло. Два года шла подготовка, два года высказывались соображения по тем или иным вопросам, да и неудивительно, -- это сборная страны, и почти каждый участник у себя на месте либо руководитель, либо ведущий спортсмен, и у каждого по любому вопросу есть свое мнение. Но сейчас пришла пора быть солдатом и верить вам, руководителям, и подчиняться. И я уже дал себе слово "не возникать", даже если мне кажется, что что-то не так. Надо верить, что и твой товарищ сделает свое дело не хуже тебя, а может быть, лучше. А ведь случилось летом: Сергей Бершов огибает на остром снежном гребешке тюк со снаряжением, проскальзывает нога, и он хватается рукой за перила, страховка висит отдельно, но не пристегнутая к ним. Внутренне сжимаюсь, резко вырывается:
-- Ты опять без страховки? Пристегнись!
И в ответ зло получаю:
-- Что ты меня учишь? Сам знаю, как ходить.
Ситуация понятна, идет 8-й день восхождения на пик Коммунизма. Вернее, уже спуск. 8 дней непогоды, холода, ветра. Затем внеплановая работа по снятию высотных лагерей. Все устали, измотаны, нервы у некоторых не выдерживают. Потом внизу, в лагере, парой фраз мы с Сергеем все ставим на свои места, и после, когда было во много раз тяжелее, никогда не возникало ничего подобного.
-- Нет, возражений нет,--отвечаю Овчинникову.
-- Вот и отлично.
Наш караван носильщиков еще шел, когда все группы пришли в базовый лагерь и включились в работу. Только 26 марта мы с Ервандом Ильинским подходили к базовому лагерю. Перед этим в Лобуче на последней нашей ночевке мы встретили спускавшегося вниз одного из наших офицеров связи и узнали, что ледопад пройден и что группа Мысловского двигается через Западный цирк организовывать первый высотный лагерь.
Живем в двух состояниях: работа и отдых. Пока не твоя очередь, лежи в теплом пуховом спальнике своего просторного "Кемпинга", слушай музыку и читай под мятущийся свет "канделябра". Придет и твое время работы, когда другие будут спокойно пить чай и забивать "козла". Два мира, два измерения. Верх, где нет нормального дыхания, где нет часов, а только метры, которые ты должен одолеть, и килограммы, которые должен доставить, а сон -- только необходимость расслабиться и хоть немного отдохнуть, чтобы завтра снова заставлять двигаться отупевшие мышцы. И низ -- это покой и уют "Кемпинга", а время -- промежуток между завтраком и обедом, и еще минуты связи, когда соединяется несоизмеримое -- верх и низ. Вот спокойный голос Казбека. Они на 6500.
-- Все нормально, устраиваемся на ночевку.
А вот включается лагерь II. Это уже 7300. Голос сбивающийся, как после стометровки, Володи Балыбердина:
-- Сейчас сделали одну площадку... Из снега... должна примерзнуть... Мысловский... ушел с Колей... вниз... Мы будем... здесь... ночевать...
Видно, что лагерь наш уже освещен солнцем, а значит, ребята встали. Нам надо тоже поторапливаться, а то скоро и к нам придет солнце, и начнется пекло, и будет опасно проскакивать под ненадежными ледовыми столбами. Ребята перепаковываются. Ухожу вперед. Дорога знакомая. 3 дня назад мы с Леней Трощиненко занимались здесь ремонтными работами, восстанавливали дорогу через ледопад. Тогда все случилось, как я и предполагал. Я не смог выйти на акклиматизацию с Ильинским. 2 дня пролежал в палатке, глотая антибиотики. Потом с остатком каравана пришел Леня Трощиненко, и мы с ним собрались наверх. Перед выходом нам сказали, что самое опасное и сложное место--это перед выходом из ледопада. Там висят 3-пролетные металлические лестницы.
Как-то Овчинников заметил, что таких лестниц Кхумбу еще не видел. Действительно, легкие и жесткие дюралевые коробчатые конструкции проварены по всем швам, имеют стыковочные узлы и могут наращиваться по 2--3 секции из 2-метровых лестниц. Подойдя к этому "Проходу удачи", как я для себя его окрестил, я решил сделать несколько снимков. Вижу: Трощиненко медленно движется впереди, но, подойдя к лестнице, вдруг быстро пошел вверх. Когда я подошел к этому месту, шлось тяжело -- все-таки первый выход. Я удивился, как это Леня так быстро проскочил, но вскоре все понял. Над узким коридором, подводящим к лестнице, повисли зеленые глыбы льда, готовые обрушиться. Чувствую, что ноги у меня стали работать быстрее, несмотря на хрипы в груди. Наверху долго не мог отдышаться.
И вот, подходя к этому месту, я заметил, что рельеф "Прохода удачи" как-то изменился за 3 дня. Трещина перед лестницей разошлась метра на 2, и стало видно, что край, на котором стою,--это крыша на ледовых подпорках. По закрепленной перильной веревке маятником пролетел до противоположной стены. Когда на жумарах вышел наверх, к лестнице, понял, что жить этой ажурной конструкции осталось дни, а может, и часы, а над ней серак, отделенный от общей ледовой массы, отливающий в трещинах прохода перламутром и зеленью. Снизу подошли молодые шерпы Пемба и Фурба. Смотрю -- молятся. Почему-то стали раздеваться, верхние куртки бросили на лед. Все-таки плохая слава у Кхумбу, Шерпы его боятся, и, видимо, не случайно. У многих экспедиций были ЧП на ледопаде. Пока принес сверху лестницу, пока бросил через трещину, подошли Миша и Валя. Солнце уже вышло из-за склона горы. Одного взгляда им было достаточно, чтобы оценить ситуацию.
-- Мужики, надо мотать отсюда, -- говорит Мишка. Когда выскочили наверх, поняли, что этой дорогой уже не ходить. Пемба с Фурбой тоже успели проскочить. Оба трясутся. Решили, что мы с Мишкой останемся и попытаемся проложить дорогу в другом месте. Тут увидели, что группа Мысловского спускается к нам.
Пока Эдик с Туркевичем искали новый проход, мы с Шопиным ушли снимать старый путь. Володя спускался вниз, выкручивая крючья, высвобождая лестницы. Я страховал, стоя у разломанного серака, и вдруг услышал, как лед ритмично "задышал". В самый раз было молиться. Потом понял, что это резонируют шаги Балыбердина, спускающегося на кошках к нам. Через 2 часа новый путь был проложен, и группа Мысловского ушла вниз, а мы с Мишкой -- наверх. "Занимаетесь не своим делом" -- будет потом оценка действий нашей группы. Кто прав, кто не прав? Это сейчас понятно и просто. Оглядываясь назад, видишь, как было все на самом деле и что стояло за тем или иным решением, за тем или иным распоряжением. Связь между двумя мирами, верхом и низом, шла только через радио. Скупая информация без всяких эмоций: "Поставили лагерь... Обработали пять веревок... Сделали ходку с грузом..."
Вся информация превращается в отметки на планах и графиках нашего начальника, руководителя экспедиции Евгения Игоревича Тамма, человека, который жил раздвоенной жизнью. Физически он -- в базовом лагере, в нижнем измерении; мыслями, думами -- всегда там, наверху. И жил там он постоянно и без выходных дней, но жил своим особым миром, не похожим ни на один, потому что мир этот построен только со слов радиосвязи, где все сглаживается, где "все нормально", даже если не все нормально, но еще не сказывается на общем ходе экспедиции, и спускающиеся вниз тоже не расписывают, как там было. И только сейчас, после экспедиции, выясняются все подробности. Стоим с Шопиным на балконе гостиницы, он рассказывает:
-- Я вернулся к палатке, чтобы переодеться, расстегнул вход... Когда я очнулся (видимо, заснул), вижу, что лежу наполовину в палатке, ноги наружу (палатка лагеря II стояла на маленьком узком скальном гребешке). Залез, снял ботинки, опять отключился. Не знаю, сколько пролежал, затем оделся и пошел наверх к ребятам.
Да и зачем эмоции? На эмоциях эту гору не пройдешь. План, графики и работоспособные люди. Вот что нужно, а недопонимание и даже обиды--они неизбежны. Но, видимо, большие задачи делают людей большими. Никто не опустился до выяснения отношений -- тогда. Важно было отработать и выполнить, что тебе поручено. Вот показались палатки промежуточного лагеря. Впереди белая равнина Западного цирка. Идут облака, закрывая временами солнце, как будто закрывается и открывается дверца гигантской печи. То жаром обдаст, то опять холод. Подходим к оранжевому "Кемпингу"--нашему складу. Там на кислородных баллонах кипит на примусе чай.
-- Посмотрели бы кислородчики, как мы используем баллоны,--рассуждает Сережа Бершов.--Им бы плохо стало.
Пемба с Фурбой убегают вниз. Спешат, пока ледник еще не прогрет солнцем. Добираем по грузам то, что необходимо для верха. Надо не забыть стойки для палатки, а то почему-то у Мысловского наверху оказались не те стойки. Ох, и высказался он тогда на связи, даже его знаменитая выдержка подвела... Его можно понять. Из-за этого двойке пришлось уйти вниз из лагеря II. Собираем разбросанный груз, стаскиваем в палатку. Все-таки за шерпами нужен глаз да глаз. Чисто как дети. Принесли. Где сбросили, там и оставили. Вскрыли рационы, съели что повкуснее, остальное -- в сторону. Возмущаться и совестить бесполезно -- просто не поймут. Один выход: учитывать эту их особенность и стараться самим следить за порядком. Надо понимать, что они просто на работе. Конечно, в своих экспедициях, в своих горах мы привыкли полагаться только на самих себя, и, если есть возможность что-то еще сделать, каждый делает, не ожидая распоряжения.
Интересна была первая встреча с шерпами. В аэропорту подвозят на тележках баулы и ящики. Рядом стоят ребята -- шерпы, которым с нами работать. Они направляются к тележкам, естественно, бросаемся и мы. Ребята смущенно и вежливо уступают нам дорогу. Получается -- мы таскаем, они смотрят. Подходит Сурский, секретарь нашего посольства:
-- Ребята, они же специалисты своего дела. Не одна экспедиция за плечами. Сделают все не хуже вас.
Останавливаемся. Действительно, работа у них в руках закипела. С улыбочками, шуточками бегают, кидают наши баулы. Через несколько минут машина загружена. У сирдара Пембы Норбу это 25-я экспедиция, у повара Анга Норбу -- 11-я. Кормил он французов и итальянцев, японцев и англичан. Поэтому наши пожелания по питанию схватывал на лету, много объяснять не требовалось. Но вот наша гречневая каша поставила его в тупик. Долго смотрел.
-- Что это?
Пытались объяснить, как варить. Приготовил, собралось много шерпов, недоверчиво попробовали. Особого удовольствия на лицах нет. Не понравилось. В вопросах питания в Непале чувствуется сильное влияние английской кухни. В ресторанах при отелях завтрак чисто английский -- овсяная каша, омлет, кофе, гренки, сливочное масло. Правда, это только в дорогих европейских отелях. По стране, где проложены туристские маршруты либо пути экспедиций, масса маленьких отелей под громкими названиями, за которыми скрывается деревянный либо каменный сарай с нарами, где можно получить ночлег за несколько рупий, на обед вареный рис (бат) с острой подливой из гороховой муки (дал), чай с молоком (дудх чиа). Все это готовится тут же на костре в медной посуде, а дым выходит прямо из-под крыши. Выше, в горах, где из-за высоты рис уже плохо готовится, некоторые используют скороварки.
Вот и мы, сидя в кемпинге, попив чай, ждали, когда приготовится наш обед в автоклаве. Небо очистилось от облаков. Долина Безмолвия (так называют Западный цирк) -- как раскаленная сковородка. Ни ветерка. Решено было переждать эти часы и выйти в первый лагерь в 4, когда появится тень от гребня Нупцзе. Заваливаемся в высотные палатки на отдых.
-- Опять скажут: работали не как все. Все утром пытаются проскочить, а мы вот разлеглись,-- ворчит Иванов.
3 дня назад мы с Леней ночевали здесь вместе с шерпами, которые работали по переноске груза из 6100 в 6500 уже 10-й день подряд. Лежали, разговаривали с Лакпа Церингом. Сухощавый, средних лет, очень энергичный, подвижный. Когда однажды он пытался объяснить Туркевичу и Бершову опасность и неудобство прохода в ледопаде, то устроил целую красочную пантомиму. Мишка все веселился и подначивал:
-- Ну, давай, давай, еще покажи, как там.
В соседней палатке что-то рассказывал Дава Норбу. Смех не прекращался.
-- Лакпа, ты давно ходишь в экспедиции?
-- Это одиннадцатая и, наверное, последняя.
-- А что так?
-- Да родители и жена против. Говорят, хватит. Надо и о семье подумать.
Видимо, у них все так же, как и у нас.
-- А какая самая трудная была?
-- Не знаю,--смеется, разводит руками. ...-- Пора собираться, хватит спать,--будит голос Бершова. Видимо, я незаметно задремал.
И снова в путь по ровному Западному цирку. Многокилометровая дорога по плотному фирну и льду. Тропа набита кошками. Муторный 3-часовой проход. Громадный амфитеатр Эвереста--Лхоцзе--Нупцзе. Вроде и ветрам неоткуда взяться, но, врываясь сверху в этот колодец, они творят жуткие вещи. Не могу оторваться от нашего маршрута. Очень сложные стены выше 8000. Пока дошло только до 7500. А сколько сил ушло на организацию лагеря II ! He хватает веревок. 2 упаковки с ними так и не дошли до базового лагеря. Сейчас наверху группа Казбека. Обрабатывают стены выше 7500. Слышали, что они прошли сегодня 10 веревок.
В палатке-шатре лагеря I нас встречает Хута Хергиани. Вообще-то его имя Акакий, но почему-то все зовут Хутой. Я принес ему кинопленку от нашего оператора Димы Коваленко и задание, что снимать и когда. Мы с ним устроились ночевать в маленькой высотной палатке. Завтра наша группа уходит на заброску грузов в лагерь II. А нам с Хутой задание выровнять площадки под палатки, укрепить и натянуть оттяжки -- в общем, стационарно оборудовать лагерь I на долгие времена. А на следующие 2 дня подключиться к группе. Прямо в зените, над каменной чашей вершин почти полная луна. Скоро полнолуние, а значит -непогода. Брелок-термометр на палатке показывает -12°С.
С утра начались долгие сборы. В палатке-шатре раскиданы многочисленные распотрошенные рационы. Чай, сахар, масса упаковок хлеба -- маленьких, с ноготь, буханочек, запечатанных в целлофан. Может, в космосе они и удобны для пользования, а здесь что-то плохо идут. Круп нет. Перетрясли все пакеты, прежде чем сделали завтрак. Почему Мысловский не сказал, что продуктов мало? Могли захватить из промежуточного лагеря. Только ребята ушли, снизу подошла группа Славы Онищенко -- начала нам помогать. Стащили все разбросанные грузы в одно место, укрепили палатки. Все-таки жизнь налаживается в сравнении с первым выходом, когда не хватало карематов, ложек, кружек.
Под вечер вернулись ребята. Первым пришел Туркевич. Было еще светло. Сел прямо перед палаткой, ноги в стороны. Сидит, поглядывает снизу вверх, балаболит. Повышенная общительность и шуточки -- это признак, что здорово "наелся". Не стал ждать остальных, что-то пожевал, одно, другое, чай подогрел себе в кружке.
-- Мишка, в автоклаве суп, сейчас горячий чай будет.
-- Да нет, я так, по-западному.
Нырнул в мешок. Уже в темноте подошли Бершов и Пучков. Серега как таран--в палатку.
-- Ну шо? Где место? Где спальник?
Залезает Пучков. Молча ищет свои вещи, мешок.
-- Ребята, еда готова.
Не до того, каждый занимается собой. Через полчаса пришел Валя. Вижу в лунном свете на морене метрах в 5 от палатки сидит без движения. Вот наконец собираются все у стола. Леша Москальцов подсвечивает фонарем. Чувствуется усталость в жестах, замечаниях. Почти все кашляют, сипят.
-- Туберкулезный санаторий пришел,--кивает Хомутов на Юру Голодова.
Перед сном ищут таблетки от кашля. А ведь это только начало. Путь по сложности пока самый легкий, стены впереди. Завтра и я впрягусь в эту адову работу. 30 сороковок с грузом вверх, затем вниз, и на другой день опять. На другой день, отработав 10 часов, спустились на 6500. Четверка Славы Онищенко осталась ночевать в лагере II на 7350. У них задача -- попытаться пройти выше обработанного пути и поставить III лагерь. От этого дня в дневнике осталось только несколько слов: "Что-то не помню, чтобы так вырабатывался. Не хочется писать. Пришлось заниматься регулировкой обеда".