Страница:
Вот она, вершина! В этом нет никаких сомнений. Дальше идти некуда. В центре небольшого снежного пологого гребня воткнуты кислородные баллоны, к ним привязаны вымпелы, оставленные нашими ребятами. Каждая связка оставляла на вершине свидетельство своего пребывания. Подойдя поближе, вижу в центре углубления, вырытого в снегу, верхушку пресловутой треноги.
Достаю фотоаппарат, снимаю панораму на цветную пленку, потом перезаряжаю пленку и фотографирую Юру с вымпелами и затем Валеру. Снова фотографирую круговую панораму окрестных гор. На несколько минут снимаем кислородные маски, чтобы подышать воздухом Эвереста. Поздравляем друг друга. Валера включил рацию и на одном дыхании выдал поздравление: "Всему советскому народу и всем народам, боровшимся с фашизмом, с Днем Победы, 9 Мая".
Алексей Москальцов Оглядываясь назад
В день первого штурма я с Юрой Голодовым вышел из базового лагеря вверх... И само ощущение победы дошло ко мне сквозь горечь собственной неудачи, сильную головную боль, не оставив особых эмоций.
Вспоминается, как кто-то еще в Москве обронил о маршруте, что, мол, "на Союзе займет не выше третьего". Ой нет! Да и как сравнить с чем-нибудь? Вон там, где-то под первой крутой ступенью, могла бы находиться вершина пика Коммунизма, а ведь маршрут оттуда фактически только начинается. Вся работа выше.
В дальнейшем каждый раз, идя вверх или спускаясь, с этого места я буду рассматривать Гору--где был вчера, где сейчас работают ребята, куда нужно подняться. И каждый раз буду испытывать чувство уважения к Горе и восхищаться ее величием.
Надолго запомнится и один день заброски из II в III лагерь. Это было во время 2-го выхода нашей группы. Все сильно страдали от кашля, а мы с Валерой Хомутовым особенно.
Мы поднялись на 7300. Здесь бушевал ветер. Палатка содрогалась под его ударами. Установленная не неудобной полочке, она была маленькая и покосившаяся. " Мы с трудом втиснулись внутрь вчетвером и так провели всю ночь. Ветер не прекращался ни на минуту и все рвал и рвал палатку. Заснуть было невозможно: грохот ветра, теснота, и, главное, высота--ведь мы впервые поднялись сюда.
К утру погода улучшилась, и стало ясно, что можно работать. Поев и собравшись, мы вышли вверх.
Рюкзак получился тяжелым, и с первых шагов я почувствовал, что вчерашняя отсидка забрала последние силы. Я прохожу 5--6 м и останавливаюсь, чтобы отдышаться, пульс даже не пытаюсь подсчитать.
Снова шаг за шагом, цепляясь 'за веревку зажимом, поднимаюсь вверх. Снова, пройдя несколько метров, прислоняюсь к камню и восстанавливаю дыхание. Ветра, постоянно дующего слева, уже почти не замечаю. Юрка идет немного впереди, и я пытаюсь его догнать, но расстояние между нами никак не уменьшается. Но и ему ведь тоже тяжело. Думаю о том, какой жалкой и маленькой букашкой, ползущей в Гору, выгляжу со стороны. Но через пару часов все мысли уходят, кроме одной--надо, надо идти, идти вверх. Надо занести груз.
Постепенно в голове появляется какой-то звон. Иногда, остановившись и закрыв глаза, я вдруг слышу как бы чей-то бессвязный далекий разговор, какие-то неразборчивые звуки. Где-то я уже читал о галлюцинациях на высоте и даже о духах Эвереста. Но нет, это не галлюцинации. Отдышавшись, чувствую, что я в порядке, что могу идти дальше, но все повторяется снова. Так мы и шли более 5 часов... Ни до, ни после мне не было так тяжело, как в тот день.
К утру провисшие стенки палатки обросли толстым слоем инея. Казалось, что все вокруг промерзло насквозь. Хочется куда-нибудь спрятаться от холода, проникающего
333
повсюду. Отключаю кислород и снимаю маску. От каждого неосторожного движения на лицо обрушивается ворох снежинок. Сон как рукой снимает. Примус, лежавший где-то в углу палатки, застыл так, что не возьмешь в руки. Долго разогреваем его на газовой горелке. Она еле горит на таком морозе.
Долго греем воду, что-то готовим. Ночь прошла нормально, кажется, отдохнули неплохо. Чувствуем себя даже лучше, чем в прошлый раз во II лагере на 7300. А ведь здесь на километр выше. Сказывается акклиматизация, но главное, конечно, кислород. Все движения, правда, какие-то замедленные. Ботинки, хоть и не замерзшие, натягиваешь и зашнуровываешь в несколько приемов.
Быстро пролетает время. Пора выходить. Сегодня нужно сделать хорошую площадку для лагеря и постараться пройти выше. Но площадкой займемся потом, когда снизу поднимутся ребята с заброской, а сейчас нужно разобраться со снаряжением. От палатки вверх гребень просматривается достаточно далеко. Очень изрезанный, с жандармами, как зубья пилы. Без обработки не пройдешь.
Юра берет кислород и уходит вниз к нише за оставшимся снаряжением. Я разбираю все, что есть в палатке: молоток, крючья, веревки, карабины... А где же карабины? Вот это просчет. В лагере II кто-то из опускавшихся говорил, что тут их нет. И в III не было. Надо было поснимать что можно по пути. Упустили мы это. Теперь много не пройдешь.
Жду Юру. Что-то долго его нет. Вдруг слышу какой-то звон. Выглянуть? Но уже слышу:
-- Леха.
Вылезаю из палатки, сразу понимаю, что произошло. Юрка висит внизу на веревке, другая, протянутая через палатку, врезавшись в снег, уходит вниз. Крюка, на котором крепился конец перил, последнего крюка--нет! Он вылетел.
Как ты?
Нормально.
Он уже стоит на небольшой полочке, закрепившись на забитом вчера крюке. Нужно быстрее восстановить перила. Крючьев много, но, как назло, выбора почти нет: либо толстые клинья, либо совсем маленькие. Небольшая скала, торчащая из снега, очень разрушена. Не удивительно, что крюк вылетел. Проторчал 3 дня в такой развалюхе--то солнце, то мороз, вот и...
Обшариваю трещины. Все не то, не то... Не так-то просто здесь надежно закрепить перила. Наконец, забиваю маленький лепесток, нужно еще что-нибудь покрепче. Чувствуется, что нет кислорода: после нескольких сильных ударов рука начинает слабеть. Приходится отдыхать. Юрка уже заждался там внизу. Но вот перила готовы. Нужно помочь ему выбраться на площадку. Сначала рюкзак. Он цепляет его на конец-скинутой веревки. Метров 6--7, но рюкзак очень тяжелый. Я побыстрее вытаскиваю его на площадку и в изнеможении падаю сверху, пытаясь отдышаться. Как рыба, выкинутая на берег.
Минут через 5 прихожу в себя. Да, без кислорода тяжело, хочется подышать. Юра налегке потихоньку поднимается сам. Все обошлось. Болтнулся маятником на нижнем крюке, не перевернулся и, главное, не нагрузил зажим. Только немного ушиб руку, а ведь могло быть...
Забираемся в палатку, я надеваю кислородную маску. Как здорово! Разбираем принесенное. Времени уже сколько? Скоро должны подойти ребята. Ну хоть чуть-чуть пройдем вперед. Я смог пройти совсем немного, использовав те несколько карабинов, которые мы нашли недавно в лагере.
Показались ребята, поднявшиеся снизу с заброской, и мы решили сразу же заняться площадкой. Палатка одна, и установить ее нужно хорошо, чтобы можно было ночевать вчетвером. Под карнизом, где мы прилепили палатку, места
334
очень мало, и неприятно, когда висит над головой. Решили просто срыть часть снежного гребня.
Юра ушел вниз, а мы втроем принялись за работу. По очереди начали копать. Лопатой долго не помахаешь, хоть и в маске. Фирн очень плотный, откалывается небольшими кусками.
Прошло уже 2 часа, а площадка только начинает вырисовываться. Смеркается. Спускаться придется в темноте, но надо закончить. Наконец-то все готово. Растягиваем палатку. Вчетвером тут будет нормально.
Вниз. Как быстро темнеет!
Валера уходит и сразу исчезает в темноте.
Цепляюсь за веревку и осторожно еду вниз.
Стоп.
Крюк.
Перещелкиваюсь.
Со своей старой, такой привычной восьмеркой я могу работать с закрытыми глазами. Движения почти автоматические. Вот только аккуратнее с камнями. Где-то внизу подо мной идут ребята.
Сейчас 21.00. Валера, связавшись с базой, докладывает, что сделано. Слышу голос Евгения Ивановича. Он мягко и ненавязчиво просит сделать завтра еще одну ходку вверх--забросить кислород. Юра, это по нашу душу. Мы прекрасно понимаем, как это нужно. Ну что ж, сходим. А сейчас скорее спать.
Пока мы с Юрой одеваемся, ребята, проснувшись чуть раньше, уже приготовили еду. Они никуда не идут. Груза как раз на двоих, а они уже сделали 2 заброски. Теперь наша очередь. У Володи сегодня день рождения, пусть готовят праздничный ужин. Чувствую себя нормально, хорошо выспался. Можно работать. 3 баллона в рюкзак--и вперед! Редкие облака почти не закрывают солнце, тихо. Везет же нам пока на погоду, тьфу-тьфу!
С первых шагов стараюсь идти спокойно, равномерно, не сбивая дыхания, и пореже останавливаться. Делать маленькие шажки, но все время вверх. Постепенно втягиваюсь в работу. Внимание полностью концентрируется на движении. Намечаю впереди место, где остановлюсь отдышаться, и равномернее шаг, шаг. Иногда появляется даже какой-то ритм. Путь хорошо знаком и, как часто бывает, кажется короче. Сегодня^ идется в охотку, всегда бы так. Стало даже жарковато. Снимаю пуховку и прячу ее в рюкзак. В анораке как раз нормально.
Юра идет на веревку сзади. Но расстояние между нами начинает постепенно увеличиваться. Мною овладевает чувство соревнования. Вот еще на полверевки ушел. Через какое-то время до меня доходит вся неуместность сравнений. "Одумайся. Чему ты обрадовался? Тебе легко? Вспомни, как на прошлом выходе ты плелся за ним, и постепенно отставая, ничего не мог сделать. Сегодня вы просто поменялись местами. Ну и что из этого?"'Да, да, конечно. И после вчерашнего ему наверняка тяжело. Рука-то, наверное, болит. Просто он крепкий парень и не жалуется попусту. Терпи, Юра, я подожду тебя наверху.
Уйдя за перегиб, остаюсь один. Только веревка, скалы 'и вершина Эвереста впереди. Начинает 'сыпать снежок, но ветра почти нет и не холодно. На знакомой полочке решил было остановиться, но, почувствовав, что остываю, пошел дальше. Оставалось уже не так много. В палатке отдохну.
А вот и последняя стенка. Над ней наш лагерь IV. Сейчас, днем, палатка, врезанная в снежный гребень, смотрится даже красиво. Залезаю внутрь.
Снег начинает сыпать все сильнее. Что-то нет Юры. Пора возвращаться. Натянуло облака. Еще раз. оглядываюсь на одинокую палатку и скольжу по веревке вниз. Погода портится, наверно, всерьез. Веревки через 4 вижу оставленные баллоны. Юра медленно спускается вниз. Рука у него болит, и подниматься по таким стенкам ему очень тяжело. Мы вместе продолжаем спуск.
Именинник приготовил королевский ужин из нескольких блюд и вручает нам целую флягу сока. Как хочется выпить сразу все, но лучше растянуть удовольствие.
--bull;Володя, а ведь на 7800 еще никто, наверное, не bull;отмечал день рождения. Удачи тебе!
Мы желали удачи друг другу, всем, кто внизу. Уже скоро, очень скоро. Осталось чуть-чуть.
Наутро мы ушли вниз. Следующий выход будет уже последним. Мы пойдем на вершину. Мы обязательно взойдем на Гору.
4 мая мы с Юрой, как обычно в день выхода, к половине 6-го уже были в кают-компании. Наш чудо-повар Володя Воскобойников приготовил заказанный с вечера завтрак, и услужливый Сонам подает его на стол. В лагере уже никто не спит. Все вышли проводить нас. Последние пожелания, объятия.
-- К черту!
Валера с Володей. Они выйдут завтра, и только перед вершиной мы соберемся вместе.
До встречи!
Все будет в порядке!
И вот наконец-то мы идем. Под ногами хрустит утренний ледок. Нам нужно пройти лишь чуть выше, чем в прошлый раз.
Такой, лривычный, много раз пройденный путь! Вот и место, где обычно надевали кошки.
Остановимся, Юра.
Давай-ка подальше.
Давай.
Пока можно идти и в вибраме. Возле первой лестницы, там, где начинается собственно ледопад, останавливаемся, надеваем кошки. Снимаем пуховки. Скоро ледник осветится солнцем и станет жарковато.
Вдруг сильный грохот заставляет нас вздрогнуть и оглянуться. Большой ледовый обвал с перевала Лхо Ла. Громадные куски льда, разбиваясь и увлекая за собой снег, катятся вниз. Мы стоим чуть в стороне, но достаточно близко и с восхищением наблюдаем за дикой мощью . природы. Вот это да! На выкате широкая лавина, уже останавливаясь, переметает наши следы. Хорошо, что не" остановились там, внизу,--было бы не до восторгов. В лагере, наверно, заволновались, но ничего, нас хорошо видно, пойдем. И мы снова спокойно и неторопливо идем вверх.
Знакомые веревки, сераки, трещины... Рюкзак не тяжелый, и идется очень легко. Так бы и идти до самой вершины.
Пройдя чуть больше часа, мы вышли на небольшое выполаживание посреди ледопада, разорванное широкими трещинами. Через одну из них переброшена длинная 3-сек-ционная лестница. Рядом натянута перильная веревка. На другой стороне трещины лежит смотанная двадцатка. Решаем забрать ее с собой. Сверху передали, что в Западном цирке уже нужно связываться, и мы все равно хотели отрезать кусок веревки в конце ледопада.
Юра аккуратно переходит по лестнице на ту сторону. Я иду следом. Перильная веревка под рукой натянута, внимательно ставлю вибрамы в кошках на ступени лестницы. Все как обычно, как много раз здесь же и в других местах на пути через ледопад. Путь этот уже давно стал как бы частью подхода к собственно маршруту.
Вдруг совершенно неожиданно, покачнувшись и опершись на перила, чувствую, что падаю вслед за потерявшей опору рукой. Переворачиваюсь ногами вниз, сильный рывок вырывает из руки веревку. В памяти осталось лишь какое-то мгновенное ощущение черной пустоты--как глубоко!
Очнулся я уже стоя на ногах с привязанной к поясу
веревкой, идущей вверх. Рюкзак на мне. Юра кричит сверху--как я, смогу ли вылезать. bull; -- Да, смогу, давай вот сюда.
Он жестко выбирает веревку, и я потихоньку поднимаюсь вверх. Шумит в голове, сильно болит левый голеностоп, но терпеть можно. Выбираюсь наверх. Левый глаз совсем заплыл, но, приподняв веко, успокаиваюсь--видит. Юра осматривает меня--вроде цел. Пытаемся идти вниз, но на ногу почти не станешь. Ясно, что нужно вызывать помощь. Рация, на счастье, у нас. Он связывается с базой, мы садимся и ждем.
Постепенно до меня начинаеу доходить весь ужас происшедшего. Все кончено! То, о чем я мечтал, к чему так стремился и был уже совсем близко, стало вдруг таким недостижимо далеким. Никогда, никогда в жизни уже не удастся мне взойти на эту Гору... Судьба выдала единственный шанс и тут же отняла его. Отчаяние и горечь охватывают меня, к горлу подкатывает ком. Юрка утешает меня, прикладывает снег. Говорит, что в конце-то концов ведь повезло, могло быть и хуже. Но я этого не могу тгонять. Разве может быть что-то хуже?!
Юра рассказал мне, как покачнулась лестница, опиравшаяся на снег, и не выдержали нагрузки перила. Как, находясь в забытьи, я привязывал к себе конец спущенной веревки и что оказывается совсем рядом, за сераком, был удобный переход. Да, все это так. Но дело не в перилах, что же это я?
Снизу подошли ребята. Теперь вся власть у врача. Мне кажется, что смогу сам потихоньку идти, но наш добрый доктор Свет Петрович неумолим--нет, только нести. Ребята, сменяясь через несколько десятков метров, несут меня на себе вниз через хаос ледопада. Я в полном сознании и понимаю, что им очень тяжело. Хочется хоть чем-то помочь им, но что я могу?.. Только держать себя в руках. Назад я не оглядываюсь.
Как, почему это произошло? Не знаю. Я много раз возвращался и перебирал в памяти те минуты и часы, так и не находя ответа. Все было так же, как и всегда. Беспечность, спешка, излишняя самоуверенность? Нет, обычное состояние. Ни разу в горах я не срывался, не падал, а тут вдруг на ровном месте... Может, слишком привыкли мы к ледопаду?
В эти дни я лежал в палатке, но я не был один. Все заходили ко мне, рассказывали, как, что, где, пытались подбодрить. А иногда набивалась целая палатка, так что и яблоку негде было упасть. Ощущение радости, еще не осознанное чувство большой победы, хорошо сделанной работы переполняло каждого и очень сближало всех. Действительно, одна большая семья. Мы и раньше-то никогда не страдали недостатком общительности. В базовом лагере каждый вечер все собирались в кают-компании и засиживались допоздна.
Так вот, в один из таких вечеров мне как-то особенно запали в душу слова, сказанные Серегой Ефимовым. Он высказал то, что было в душе у каждого: что только сейчас, после такого напряженного штурма, видно, как bull;важен был для нашей победы труд каждого, каждый пройденный метр, каждый занесенный килограмм. Что никто не дешевил, не мельчил, не старался отсидеться за спинами товарищей. Что эта победа наша, общая.
Это было сказано настолько к месту и от всей души, что никого не могло оставить равнодушным. И я вновь почувствовал себя частицей команды. Свои беды сразу отступили на второй план. Нечего грустить--жизнь продолжается, все еще впереди!
Только' потом я подумал, что неспроста, наверное, ребята собирались у нас. Спасибо вам за это!
335
Свет Орловский
&&&&
Медицина на высоте (5300 м)
Подготовка
Кто же поедет врачом в Гималаи?
Этот вопрос волновал меня еще тогда, когда готовился тренировочный сбор на Памире в 1980 г.
Составлять списки оборудования, инструментов и медикаментов руководство экспедиции полностью доверило мне одному--это вселяло надежды, но, с другой стороны, усиливало ответственность за каждую мелочь.
Последние 10 лет работы в памирских экспедициях мне как врачу дали многое. Появилась уверенность в возможности успешного лечения альпинистов в связи с травмой или острым терминальным состоянием, вызванным каким-либо заболеванием, и даже хирургическим, требующим неотложной полостной операции в условиях высокогорья, когда невозможно эвакуировать больного вертолетом.
На высоте около 4000 м, где обычно расположены базовые лагеря наших памирских, экспедиций, условия работы далеки от привычных клинических: нет лаборатории, нет рентгеновского аппарата, а кислород если и есть, то в очень ограниченном количестве. Из-за большой высоты стерилизация килячением ненадежна--ведь вода кипит здесь при температуре 80° С. Еще одно важное обстоятельство заключается в том, что врач, участвующий в спасательных работах, также находится в стрессовой ситуации вследствие кислородного сододания, холода и усталости.
Что же нас, медиков, ждет в Гималаях, где высота значительно больше?
Самая низкая точка нашего размещения по плану будет на высоте 5300 м над уровнем моря, что почти равно по высоте Эльбрусу. А ребятам предстоит подняться почти на полтора километра выше пика Коммунизма, максимальной высоты, на которой они бывали.
Я тщательно перебирал в памяти все сведения о гималайских экспедициях и особенно о заболеваниях и травмах. Было ясно, что прежде всего надо готовиться к лечению отморожений, переохлаждений и горной болезни в любых ее вариациях.
Из поездки наших разведчиков мы узнали, что можно рассчитывать на рейс вертолета для эвакуации больного, однако для вертолета нужна летная погода, посадка производится на импровизированную площадку и только днем. Значит, в базовом лагере нужно создать условия для любой экстренной операции по жизненным показаниям, как по поводу травмы, так и при остром хирургическом заболевании.
Кроме того, во всех высотных лагерях надо иметь аптечки, оснащенные препаратами для лечения отморожений, а также препараты группы гидрокортизона.
А кто будет делать инъекции?
Дело в том, что в каждом коллективе обычно встречается человек, наделенный то ли от природы, то ли судьбой стремлением лечить других.
Вот на таких "медиков" я и должен рассчитывать. Двое уже есть: Сергей Бершов и Валерий Хрищатый. Они будут идти в разных группах--это хорошо. Если в сборную команду войдет Вячеслав Онищенко, то будет еще врач и на маршруте: Слава работает в Московском врачебно-физкультурном диспансере No 1.
Итак, в трех группах медики есть, а четвертого предстоит подыскать.
Оставался год до отъезда в Непал, а нерешенных проблем было так много, что уже в это время я постоянно был обеспокоен тем, что можно не все успеть. Самое простое было с обычными Медикаментами, которые можно получить в аптеке.
Но оставались еще проблемы, которые не удавалось разрешить стандартным путем. К примеру, в экспедиции могла случиться травма конечности. Общепринятый прием (наложение гипса) можно использовать только в условиях базового лагеря. В верхних же лагерях из-за холода раньше, чем высохнет гипс, наступит отморожение конечности. Я мыслил два варианта: наложение пневматической шины и пенопластовой.
Пневматическая шина--это как бы мешок, который, надев на сломанную конечность, надувают, и таким путем создается неподвижность в суставах. Такую шину может успешно наложить любой проинструктированный альпинист. Для более трудного случая в базовом лагере и лагере I нужно иметь "пенную шину", которая была мне любезно предоставлена еще год назад для испытаний на Памире Всесоюзным научно-исследовательским институтом медтех-ники благодаря хлопотам Ю. А. Сенкевича. Для наложения этой шины на конечность надевают полиэтиленовой мешок, в который вливаются растворы из двух пузырьков одновременно, и через несколько минут рука или нога заковывается в пенопластовый панцирь, очень кстати подогретый химической реакцией при образовании пенопласта.
В учреждениях, которые официально не были обязаны оказывать нам техническое содействие, необходимо было. проводить разъяснительные беседы с сотрудниками на разном уровне,--естественно, лично, а не путем переписки. Это требовало значительного времени, но приносило большую пользу. Как только я сообщал, что еду в Гималаи со сборной командой СССР для штурма Эвереста, меня начинали внимательно слушать, и вскоре появлялась возможность чем-то помочь экспедиции.
Институт медико-биологических проблем (ИМБП) не только провел обследование кандидатов в команду, но и выделил для нашего госпиталя много новых оригинальных препаратов, инструментов и приборов. Так было изготовлено 29 наименований хирургических инструментов, созданных из легких сплавов. Для длительной высокогорной экспедиции важен был не только вес, но и антикоррозийность, так как хранить их предстояло при резких колебаниях температуры и в условиях постоянной влажности. Помимо этого нам выделили портативную бормашину с автономным питанием, наборы личной гигиены, пенную шину для иммобилизации конечностей, глазные пленки для лечения конъюнктивита.
Проблема стерильного операционного белья была решена внезапно легко. На своей родной кафедре детской хирургии я получил 2 набора и был очень доволен. Это--легкие пакеты со стерильным разовым бельем в полиэтиленовых оболочках.
Таким образом, приблизилась к завершению подготовка материальной базы для создания основного госпиталя в базовом лагере и 5 аптечек в высотных лагерях.
Сборы
Наконец начался последний подготовительный сбор в Крылатском. Нас разместили на стадионе для стрельбы из лука. Ежедневно с утра проводилась тренировка на лыж? для поддержания спортивной формы, а после обеда нач
налось самое главное--упаковка грузов в баулы по 30 кг. Такой вес понесет каждый из 450 носильщиков. Составлялась опись каждого места, они пронумеровывались. Две комнаты, предназначенные для работы, были буквально забиты вещами, консервами и всяким экспедиционным добром, все и все постоянно перемещалось с места на место. На мой вопрос, где мне раскладывать свою медицину, Е. И. Тамм спокойно ответил:
-- Здесь же.
Мне предстояло рассортировать по группам медикаменты, таблетки, ампулы, инструменты, перевязочный материал, флаконы. Все должно быть продублировано в разных баулах, так как опыт предыдущих экспедиций подсказывал, что бывали случаи, когда носильщики, потеряв равновесие над кручей, роняли свой груз. Возможность оказаться в базовом лагере полностью без какого-либо лекарства или инструмента--скажем, без ножниц--меня пугала. Мне вспоминалось то чувство растерянности и страха, с которым я подходил к уличной толпе, окружившей человека, сбитого автомобилем. Пройти мимо нельзя--ты врач, но ничего в руках нет, никакой помощи оказать не можешь.
С укладкой медикаментов был один выход: везти все домой вместе с напольными весами и работать там. Погрузили все коробки, пакеты, бочки, баулы в ПАЗик, затем перегрузили в лифт, и вот уже коридорчик и двухкомнатная квартира полностью заняты. Жена, придя с работы, после краткого молчания спросила:
-- Куда и как ты все это уберешь?
Я молча продолжал все распаковывать, и вот уже не осталось ни кусочка свободной поверхности пола. Поразмыслив, я сделал узкие тропочки, по которым одному человеку можно было пробраться, не наступив на что-нибудь жизненно важное. Целую неделю мы с Еленой сортировали, упаковывали, обертывали и укладывали, перепечатывали описи на каждую бочку и баул. Наконец все уложено, пронумеровано, нарисованы красные кресты.
Но это еще не все: открыть багаж предстоит только в базовом лагере, следовательно, я должен иметь при себе на период пребывания в Катманду и перехода до базового лагеря минимальный необходимый медицинский набор. Короче говоря, в моем личном рюкзаке оказалась походная аптечка весом 6 кг.
И вот все собрано, отправлено, остается только дожить до дня отъезда, 10 марта. Я хожу на работу, преподаю студентам, немного оперирую, немного лечу больных, но часто осознаю свое отсутствие. Вижу, что в клинике и другие это замечают.
Достаю фотоаппарат, снимаю панораму на цветную пленку, потом перезаряжаю пленку и фотографирую Юру с вымпелами и затем Валеру. Снова фотографирую круговую панораму окрестных гор. На несколько минут снимаем кислородные маски, чтобы подышать воздухом Эвереста. Поздравляем друг друга. Валера включил рацию и на одном дыхании выдал поздравление: "Всему советскому народу и всем народам, боровшимся с фашизмом, с Днем Победы, 9 Мая".
Алексей Москальцов Оглядываясь назад
В день первого штурма я с Юрой Голодовым вышел из базового лагеря вверх... И само ощущение победы дошло ко мне сквозь горечь собственной неудачи, сильную головную боль, не оставив особых эмоций.
Вспоминается, как кто-то еще в Москве обронил о маршруте, что, мол, "на Союзе займет не выше третьего". Ой нет! Да и как сравнить с чем-нибудь? Вон там, где-то под первой крутой ступенью, могла бы находиться вершина пика Коммунизма, а ведь маршрут оттуда фактически только начинается. Вся работа выше.
В дальнейшем каждый раз, идя вверх или спускаясь, с этого места я буду рассматривать Гору--где был вчера, где сейчас работают ребята, куда нужно подняться. И каждый раз буду испытывать чувство уважения к Горе и восхищаться ее величием.
Надолго запомнится и один день заброски из II в III лагерь. Это было во время 2-го выхода нашей группы. Все сильно страдали от кашля, а мы с Валерой Хомутовым особенно.
Мы поднялись на 7300. Здесь бушевал ветер. Палатка содрогалась под его ударами. Установленная не неудобной полочке, она была маленькая и покосившаяся. " Мы с трудом втиснулись внутрь вчетвером и так провели всю ночь. Ветер не прекращался ни на минуту и все рвал и рвал палатку. Заснуть было невозможно: грохот ветра, теснота, и, главное, высота--ведь мы впервые поднялись сюда.
К утру погода улучшилась, и стало ясно, что можно работать. Поев и собравшись, мы вышли вверх.
Рюкзак получился тяжелым, и с первых шагов я почувствовал, что вчерашняя отсидка забрала последние силы. Я прохожу 5--6 м и останавливаюсь, чтобы отдышаться, пульс даже не пытаюсь подсчитать.
Снова шаг за шагом, цепляясь 'за веревку зажимом, поднимаюсь вверх. Снова, пройдя несколько метров, прислоняюсь к камню и восстанавливаю дыхание. Ветра, постоянно дующего слева, уже почти не замечаю. Юрка идет немного впереди, и я пытаюсь его догнать, но расстояние между нами никак не уменьшается. Но и ему ведь тоже тяжело. Думаю о том, какой жалкой и маленькой букашкой, ползущей в Гору, выгляжу со стороны. Но через пару часов все мысли уходят, кроме одной--надо, надо идти, идти вверх. Надо занести груз.
Постепенно в голове появляется какой-то звон. Иногда, остановившись и закрыв глаза, я вдруг слышу как бы чей-то бессвязный далекий разговор, какие-то неразборчивые звуки. Где-то я уже читал о галлюцинациях на высоте и даже о духах Эвереста. Но нет, это не галлюцинации. Отдышавшись, чувствую, что я в порядке, что могу идти дальше, но все повторяется снова. Так мы и шли более 5 часов... Ни до, ни после мне не было так тяжело, как в тот день.
К утру провисшие стенки палатки обросли толстым слоем инея. Казалось, что все вокруг промерзло насквозь. Хочется куда-нибудь спрятаться от холода, проникающего
333
повсюду. Отключаю кислород и снимаю маску. От каждого неосторожного движения на лицо обрушивается ворох снежинок. Сон как рукой снимает. Примус, лежавший где-то в углу палатки, застыл так, что не возьмешь в руки. Долго разогреваем его на газовой горелке. Она еле горит на таком морозе.
Долго греем воду, что-то готовим. Ночь прошла нормально, кажется, отдохнули неплохо. Чувствуем себя даже лучше, чем в прошлый раз во II лагере на 7300. А ведь здесь на километр выше. Сказывается акклиматизация, но главное, конечно, кислород. Все движения, правда, какие-то замедленные. Ботинки, хоть и не замерзшие, натягиваешь и зашнуровываешь в несколько приемов.
Быстро пролетает время. Пора выходить. Сегодня нужно сделать хорошую площадку для лагеря и постараться пройти выше. Но площадкой займемся потом, когда снизу поднимутся ребята с заброской, а сейчас нужно разобраться со снаряжением. От палатки вверх гребень просматривается достаточно далеко. Очень изрезанный, с жандармами, как зубья пилы. Без обработки не пройдешь.
Юра берет кислород и уходит вниз к нише за оставшимся снаряжением. Я разбираю все, что есть в палатке: молоток, крючья, веревки, карабины... А где же карабины? Вот это просчет. В лагере II кто-то из опускавшихся говорил, что тут их нет. И в III не было. Надо было поснимать что можно по пути. Упустили мы это. Теперь много не пройдешь.
Жду Юру. Что-то долго его нет. Вдруг слышу какой-то звон. Выглянуть? Но уже слышу:
-- Леха.
Вылезаю из палатки, сразу понимаю, что произошло. Юрка висит внизу на веревке, другая, протянутая через палатку, врезавшись в снег, уходит вниз. Крюка, на котором крепился конец перил, последнего крюка--нет! Он вылетел.
Как ты?
Нормально.
Он уже стоит на небольшой полочке, закрепившись на забитом вчера крюке. Нужно быстрее восстановить перила. Крючьев много, но, как назло, выбора почти нет: либо толстые клинья, либо совсем маленькие. Небольшая скала, торчащая из снега, очень разрушена. Не удивительно, что крюк вылетел. Проторчал 3 дня в такой развалюхе--то солнце, то мороз, вот и...
Обшариваю трещины. Все не то, не то... Не так-то просто здесь надежно закрепить перила. Наконец, забиваю маленький лепесток, нужно еще что-нибудь покрепче. Чувствуется, что нет кислорода: после нескольких сильных ударов рука начинает слабеть. Приходится отдыхать. Юрка уже заждался там внизу. Но вот перила готовы. Нужно помочь ему выбраться на площадку. Сначала рюкзак. Он цепляет его на конец-скинутой веревки. Метров 6--7, но рюкзак очень тяжелый. Я побыстрее вытаскиваю его на площадку и в изнеможении падаю сверху, пытаясь отдышаться. Как рыба, выкинутая на берег.
Минут через 5 прихожу в себя. Да, без кислорода тяжело, хочется подышать. Юра налегке потихоньку поднимается сам. Все обошлось. Болтнулся маятником на нижнем крюке, не перевернулся и, главное, не нагрузил зажим. Только немного ушиб руку, а ведь могло быть...
Забираемся в палатку, я надеваю кислородную маску. Как здорово! Разбираем принесенное. Времени уже сколько? Скоро должны подойти ребята. Ну хоть чуть-чуть пройдем вперед. Я смог пройти совсем немного, использовав те несколько карабинов, которые мы нашли недавно в лагере.
Показались ребята, поднявшиеся снизу с заброской, и мы решили сразу же заняться площадкой. Палатка одна, и установить ее нужно хорошо, чтобы можно было ночевать вчетвером. Под карнизом, где мы прилепили палатку, места
334
очень мало, и неприятно, когда висит над головой. Решили просто срыть часть снежного гребня.
Юра ушел вниз, а мы втроем принялись за работу. По очереди начали копать. Лопатой долго не помахаешь, хоть и в маске. Фирн очень плотный, откалывается небольшими кусками.
Прошло уже 2 часа, а площадка только начинает вырисовываться. Смеркается. Спускаться придется в темноте, но надо закончить. Наконец-то все готово. Растягиваем палатку. Вчетвером тут будет нормально.
Вниз. Как быстро темнеет!
Валера уходит и сразу исчезает в темноте.
Цепляюсь за веревку и осторожно еду вниз.
Стоп.
Крюк.
Перещелкиваюсь.
Со своей старой, такой привычной восьмеркой я могу работать с закрытыми глазами. Движения почти автоматические. Вот только аккуратнее с камнями. Где-то внизу подо мной идут ребята.
Сейчас 21.00. Валера, связавшись с базой, докладывает, что сделано. Слышу голос Евгения Ивановича. Он мягко и ненавязчиво просит сделать завтра еще одну ходку вверх--забросить кислород. Юра, это по нашу душу. Мы прекрасно понимаем, как это нужно. Ну что ж, сходим. А сейчас скорее спать.
Пока мы с Юрой одеваемся, ребята, проснувшись чуть раньше, уже приготовили еду. Они никуда не идут. Груза как раз на двоих, а они уже сделали 2 заброски. Теперь наша очередь. У Володи сегодня день рождения, пусть готовят праздничный ужин. Чувствую себя нормально, хорошо выспался. Можно работать. 3 баллона в рюкзак--и вперед! Редкие облака почти не закрывают солнце, тихо. Везет же нам пока на погоду, тьфу-тьфу!
С первых шагов стараюсь идти спокойно, равномерно, не сбивая дыхания, и пореже останавливаться. Делать маленькие шажки, но все время вверх. Постепенно втягиваюсь в работу. Внимание полностью концентрируется на движении. Намечаю впереди место, где остановлюсь отдышаться, и равномернее шаг, шаг. Иногда появляется даже какой-то ритм. Путь хорошо знаком и, как часто бывает, кажется короче. Сегодня^ идется в охотку, всегда бы так. Стало даже жарковато. Снимаю пуховку и прячу ее в рюкзак. В анораке как раз нормально.
Юра идет на веревку сзади. Но расстояние между нами начинает постепенно увеличиваться. Мною овладевает чувство соревнования. Вот еще на полверевки ушел. Через какое-то время до меня доходит вся неуместность сравнений. "Одумайся. Чему ты обрадовался? Тебе легко? Вспомни, как на прошлом выходе ты плелся за ним, и постепенно отставая, ничего не мог сделать. Сегодня вы просто поменялись местами. Ну и что из этого?"'Да, да, конечно. И после вчерашнего ему наверняка тяжело. Рука-то, наверное, болит. Просто он крепкий парень и не жалуется попусту. Терпи, Юра, я подожду тебя наверху.
Уйдя за перегиб, остаюсь один. Только веревка, скалы 'и вершина Эвереста впереди. Начинает 'сыпать снежок, но ветра почти нет и не холодно. На знакомой полочке решил было остановиться, но, почувствовав, что остываю, пошел дальше. Оставалось уже не так много. В палатке отдохну.
А вот и последняя стенка. Над ней наш лагерь IV. Сейчас, днем, палатка, врезанная в снежный гребень, смотрится даже красиво. Залезаю внутрь.
Снег начинает сыпать все сильнее. Что-то нет Юры. Пора возвращаться. Натянуло облака. Еще раз. оглядываюсь на одинокую палатку и скольжу по веревке вниз. Погода портится, наверно, всерьез. Веревки через 4 вижу оставленные баллоны. Юра медленно спускается вниз. Рука у него болит, и подниматься по таким стенкам ему очень тяжело. Мы вместе продолжаем спуск.
Именинник приготовил королевский ужин из нескольких блюд и вручает нам целую флягу сока. Как хочется выпить сразу все, но лучше растянуть удовольствие.
--bull;Володя, а ведь на 7800 еще никто, наверное, не bull;отмечал день рождения. Удачи тебе!
Мы желали удачи друг другу, всем, кто внизу. Уже скоро, очень скоро. Осталось чуть-чуть.
Наутро мы ушли вниз. Следующий выход будет уже последним. Мы пойдем на вершину. Мы обязательно взойдем на Гору.
4 мая мы с Юрой, как обычно в день выхода, к половине 6-го уже были в кают-компании. Наш чудо-повар Володя Воскобойников приготовил заказанный с вечера завтрак, и услужливый Сонам подает его на стол. В лагере уже никто не спит. Все вышли проводить нас. Последние пожелания, объятия.
-- К черту!
Валера с Володей. Они выйдут завтра, и только перед вершиной мы соберемся вместе.
До встречи!
Все будет в порядке!
И вот наконец-то мы идем. Под ногами хрустит утренний ледок. Нам нужно пройти лишь чуть выше, чем в прошлый раз.
Такой, лривычный, много раз пройденный путь! Вот и место, где обычно надевали кошки.
Остановимся, Юра.
Давай-ка подальше.
Давай.
Пока можно идти и в вибраме. Возле первой лестницы, там, где начинается собственно ледопад, останавливаемся, надеваем кошки. Снимаем пуховки. Скоро ледник осветится солнцем и станет жарковато.
Вдруг сильный грохот заставляет нас вздрогнуть и оглянуться. Большой ледовый обвал с перевала Лхо Ла. Громадные куски льда, разбиваясь и увлекая за собой снег, катятся вниз. Мы стоим чуть в стороне, но достаточно близко и с восхищением наблюдаем за дикой мощью . природы. Вот это да! На выкате широкая лавина, уже останавливаясь, переметает наши следы. Хорошо, что не" остановились там, внизу,--было бы не до восторгов. В лагере, наверно, заволновались, но ничего, нас хорошо видно, пойдем. И мы снова спокойно и неторопливо идем вверх.
Знакомые веревки, сераки, трещины... Рюкзак не тяжелый, и идется очень легко. Так бы и идти до самой вершины.
Пройдя чуть больше часа, мы вышли на небольшое выполаживание посреди ледопада, разорванное широкими трещинами. Через одну из них переброшена длинная 3-сек-ционная лестница. Рядом натянута перильная веревка. На другой стороне трещины лежит смотанная двадцатка. Решаем забрать ее с собой. Сверху передали, что в Западном цирке уже нужно связываться, и мы все равно хотели отрезать кусок веревки в конце ледопада.
Юра аккуратно переходит по лестнице на ту сторону. Я иду следом. Перильная веревка под рукой натянута, внимательно ставлю вибрамы в кошках на ступени лестницы. Все как обычно, как много раз здесь же и в других местах на пути через ледопад. Путь этот уже давно стал как бы частью подхода к собственно маршруту.
Вдруг совершенно неожиданно, покачнувшись и опершись на перила, чувствую, что падаю вслед за потерявшей опору рукой. Переворачиваюсь ногами вниз, сильный рывок вырывает из руки веревку. В памяти осталось лишь какое-то мгновенное ощущение черной пустоты--как глубоко!
Очнулся я уже стоя на ногах с привязанной к поясу
веревкой, идущей вверх. Рюкзак на мне. Юра кричит сверху--как я, смогу ли вылезать. bull; -- Да, смогу, давай вот сюда.
Он жестко выбирает веревку, и я потихоньку поднимаюсь вверх. Шумит в голове, сильно болит левый голеностоп, но терпеть можно. Выбираюсь наверх. Левый глаз совсем заплыл, но, приподняв веко, успокаиваюсь--видит. Юра осматривает меня--вроде цел. Пытаемся идти вниз, но на ногу почти не станешь. Ясно, что нужно вызывать помощь. Рация, на счастье, у нас. Он связывается с базой, мы садимся и ждем.
Постепенно до меня начинаеу доходить весь ужас происшедшего. Все кончено! То, о чем я мечтал, к чему так стремился и был уже совсем близко, стало вдруг таким недостижимо далеким. Никогда, никогда в жизни уже не удастся мне взойти на эту Гору... Судьба выдала единственный шанс и тут же отняла его. Отчаяние и горечь охватывают меня, к горлу подкатывает ком. Юрка утешает меня, прикладывает снег. Говорит, что в конце-то концов ведь повезло, могло быть и хуже. Но я этого не могу тгонять. Разве может быть что-то хуже?!
Юра рассказал мне, как покачнулась лестница, опиравшаяся на снег, и не выдержали нагрузки перила. Как, находясь в забытьи, я привязывал к себе конец спущенной веревки и что оказывается совсем рядом, за сераком, был удобный переход. Да, все это так. Но дело не в перилах, что же это я?
Снизу подошли ребята. Теперь вся власть у врача. Мне кажется, что смогу сам потихоньку идти, но наш добрый доктор Свет Петрович неумолим--нет, только нести. Ребята, сменяясь через несколько десятков метров, несут меня на себе вниз через хаос ледопада. Я в полном сознании и понимаю, что им очень тяжело. Хочется хоть чем-то помочь им, но что я могу?.. Только держать себя в руках. Назад я не оглядываюсь.
Как, почему это произошло? Не знаю. Я много раз возвращался и перебирал в памяти те минуты и часы, так и не находя ответа. Все было так же, как и всегда. Беспечность, спешка, излишняя самоуверенность? Нет, обычное состояние. Ни разу в горах я не срывался, не падал, а тут вдруг на ровном месте... Может, слишком привыкли мы к ледопаду?
В эти дни я лежал в палатке, но я не был один. Все заходили ко мне, рассказывали, как, что, где, пытались подбодрить. А иногда набивалась целая палатка, так что и яблоку негде было упасть. Ощущение радости, еще не осознанное чувство большой победы, хорошо сделанной работы переполняло каждого и очень сближало всех. Действительно, одна большая семья. Мы и раньше-то никогда не страдали недостатком общительности. В базовом лагере каждый вечер все собирались в кают-компании и засиживались допоздна.
Так вот, в один из таких вечеров мне как-то особенно запали в душу слова, сказанные Серегой Ефимовым. Он высказал то, что было в душе у каждого: что только сейчас, после такого напряженного штурма, видно, как bull;важен был для нашей победы труд каждого, каждый пройденный метр, каждый занесенный килограмм. Что никто не дешевил, не мельчил, не старался отсидеться за спинами товарищей. Что эта победа наша, общая.
Это было сказано настолько к месту и от всей души, что никого не могло оставить равнодушным. И я вновь почувствовал себя частицей команды. Свои беды сразу отступили на второй план. Нечего грустить--жизнь продолжается, все еще впереди!
Только' потом я подумал, что неспроста, наверное, ребята собирались у нас. Спасибо вам за это!
335
Свет Орловский
&&&&
Медицина на высоте (5300 м)
Подготовка
Кто же поедет врачом в Гималаи?
Этот вопрос волновал меня еще тогда, когда готовился тренировочный сбор на Памире в 1980 г.
Составлять списки оборудования, инструментов и медикаментов руководство экспедиции полностью доверило мне одному--это вселяло надежды, но, с другой стороны, усиливало ответственность за каждую мелочь.
Последние 10 лет работы в памирских экспедициях мне как врачу дали многое. Появилась уверенность в возможности успешного лечения альпинистов в связи с травмой или острым терминальным состоянием, вызванным каким-либо заболеванием, и даже хирургическим, требующим неотложной полостной операции в условиях высокогорья, когда невозможно эвакуировать больного вертолетом.
На высоте около 4000 м, где обычно расположены базовые лагеря наших памирских, экспедиций, условия работы далеки от привычных клинических: нет лаборатории, нет рентгеновского аппарата, а кислород если и есть, то в очень ограниченном количестве. Из-за большой высоты стерилизация килячением ненадежна--ведь вода кипит здесь при температуре 80° С. Еще одно важное обстоятельство заключается в том, что врач, участвующий в спасательных работах, также находится в стрессовой ситуации вследствие кислородного сододания, холода и усталости.
Что же нас, медиков, ждет в Гималаях, где высота значительно больше?
Самая низкая точка нашего размещения по плану будет на высоте 5300 м над уровнем моря, что почти равно по высоте Эльбрусу. А ребятам предстоит подняться почти на полтора километра выше пика Коммунизма, максимальной высоты, на которой они бывали.
Я тщательно перебирал в памяти все сведения о гималайских экспедициях и особенно о заболеваниях и травмах. Было ясно, что прежде всего надо готовиться к лечению отморожений, переохлаждений и горной болезни в любых ее вариациях.
Из поездки наших разведчиков мы узнали, что можно рассчитывать на рейс вертолета для эвакуации больного, однако для вертолета нужна летная погода, посадка производится на импровизированную площадку и только днем. Значит, в базовом лагере нужно создать условия для любой экстренной операции по жизненным показаниям, как по поводу травмы, так и при остром хирургическом заболевании.
Кроме того, во всех высотных лагерях надо иметь аптечки, оснащенные препаратами для лечения отморожений, а также препараты группы гидрокортизона.
А кто будет делать инъекции?
Дело в том, что в каждом коллективе обычно встречается человек, наделенный то ли от природы, то ли судьбой стремлением лечить других.
Вот на таких "медиков" я и должен рассчитывать. Двое уже есть: Сергей Бершов и Валерий Хрищатый. Они будут идти в разных группах--это хорошо. Если в сборную команду войдет Вячеслав Онищенко, то будет еще врач и на маршруте: Слава работает в Московском врачебно-физкультурном диспансере No 1.
Итак, в трех группах медики есть, а четвертого предстоит подыскать.
Оставался год до отъезда в Непал, а нерешенных проблем было так много, что уже в это время я постоянно был обеспокоен тем, что можно не все успеть. Самое простое было с обычными Медикаментами, которые можно получить в аптеке.
Но оставались еще проблемы, которые не удавалось разрешить стандартным путем. К примеру, в экспедиции могла случиться травма конечности. Общепринятый прием (наложение гипса) можно использовать только в условиях базового лагеря. В верхних же лагерях из-за холода раньше, чем высохнет гипс, наступит отморожение конечности. Я мыслил два варианта: наложение пневматической шины и пенопластовой.
Пневматическая шина--это как бы мешок, который, надев на сломанную конечность, надувают, и таким путем создается неподвижность в суставах. Такую шину может успешно наложить любой проинструктированный альпинист. Для более трудного случая в базовом лагере и лагере I нужно иметь "пенную шину", которая была мне любезно предоставлена еще год назад для испытаний на Памире Всесоюзным научно-исследовательским институтом медтех-ники благодаря хлопотам Ю. А. Сенкевича. Для наложения этой шины на конечность надевают полиэтиленовой мешок, в который вливаются растворы из двух пузырьков одновременно, и через несколько минут рука или нога заковывается в пенопластовый панцирь, очень кстати подогретый химической реакцией при образовании пенопласта.
В учреждениях, которые официально не были обязаны оказывать нам техническое содействие, необходимо было. проводить разъяснительные беседы с сотрудниками на разном уровне,--естественно, лично, а не путем переписки. Это требовало значительного времени, но приносило большую пользу. Как только я сообщал, что еду в Гималаи со сборной командой СССР для штурма Эвереста, меня начинали внимательно слушать, и вскоре появлялась возможность чем-то помочь экспедиции.
Институт медико-биологических проблем (ИМБП) не только провел обследование кандидатов в команду, но и выделил для нашего госпиталя много новых оригинальных препаратов, инструментов и приборов. Так было изготовлено 29 наименований хирургических инструментов, созданных из легких сплавов. Для длительной высокогорной экспедиции важен был не только вес, но и антикоррозийность, так как хранить их предстояло при резких колебаниях температуры и в условиях постоянной влажности. Помимо этого нам выделили портативную бормашину с автономным питанием, наборы личной гигиены, пенную шину для иммобилизации конечностей, глазные пленки для лечения конъюнктивита.
Проблема стерильного операционного белья была решена внезапно легко. На своей родной кафедре детской хирургии я получил 2 набора и был очень доволен. Это--легкие пакеты со стерильным разовым бельем в полиэтиленовых оболочках.
Таким образом, приблизилась к завершению подготовка материальной базы для создания основного госпиталя в базовом лагере и 5 аптечек в высотных лагерях.
Сборы
Наконец начался последний подготовительный сбор в Крылатском. Нас разместили на стадионе для стрельбы из лука. Ежедневно с утра проводилась тренировка на лыж? для поддержания спортивной формы, а после обеда нач
налось самое главное--упаковка грузов в баулы по 30 кг. Такой вес понесет каждый из 450 носильщиков. Составлялась опись каждого места, они пронумеровывались. Две комнаты, предназначенные для работы, были буквально забиты вещами, консервами и всяким экспедиционным добром, все и все постоянно перемещалось с места на место. На мой вопрос, где мне раскладывать свою медицину, Е. И. Тамм спокойно ответил:
-- Здесь же.
Мне предстояло рассортировать по группам медикаменты, таблетки, ампулы, инструменты, перевязочный материал, флаконы. Все должно быть продублировано в разных баулах, так как опыт предыдущих экспедиций подсказывал, что бывали случаи, когда носильщики, потеряв равновесие над кручей, роняли свой груз. Возможность оказаться в базовом лагере полностью без какого-либо лекарства или инструмента--скажем, без ножниц--меня пугала. Мне вспоминалось то чувство растерянности и страха, с которым я подходил к уличной толпе, окружившей человека, сбитого автомобилем. Пройти мимо нельзя--ты врач, но ничего в руках нет, никакой помощи оказать не можешь.
С укладкой медикаментов был один выход: везти все домой вместе с напольными весами и работать там. Погрузили все коробки, пакеты, бочки, баулы в ПАЗик, затем перегрузили в лифт, и вот уже коридорчик и двухкомнатная квартира полностью заняты. Жена, придя с работы, после краткого молчания спросила:
-- Куда и как ты все это уберешь?
Я молча продолжал все распаковывать, и вот уже не осталось ни кусочка свободной поверхности пола. Поразмыслив, я сделал узкие тропочки, по которым одному человеку можно было пробраться, не наступив на что-нибудь жизненно важное. Целую неделю мы с Еленой сортировали, упаковывали, обертывали и укладывали, перепечатывали описи на каждую бочку и баул. Наконец все уложено, пронумеровано, нарисованы красные кресты.
Но это еще не все: открыть багаж предстоит только в базовом лагере, следовательно, я должен иметь при себе на период пребывания в Катманду и перехода до базового лагеря минимальный необходимый медицинский набор. Короче говоря, в моем личном рюкзаке оказалась походная аптечка весом 6 кг.
И вот все собрано, отправлено, остается только дожить до дня отъезда, 10 марта. Я хожу на работу, преподаю студентам, немного оперирую, немного лечу больных, но часто осознаю свое отсутствие. Вижу, что в клинике и другие это замечают.