Автор неизвестен. Флот (ред.Дэвид Дрейк, Билл Фосетт)

потом сказал:
- Значит, ты хочешь еще чего-то добавить о том, к чему клонишь? А что,
если я отвечу "нет"?
- Не ответишь, - сказал Кеннеди не столько ему, сколько инопланетнику
Смиту и двум остальным, которые словно плевать на него хотели, и Инглиш
внезапно понял, каким будет ответ на его вопрос.
И Кеннеди неумолимо произнес этот ответ:
- Диннинов ты вряд ли так уж обожаешь, малый. Но вот старину Гордость
Кельтов ты любишь.
Инглиш только уставился на него, и угрозы его лошади продолжали
сыпаться:
- След иглы не обнаружить. Жидкость в коленную чашечку. Во время скачки
колено разлетается вдребезги, лошадь пристреливают, а вина - твоя. А то...
- Я тебя слушаю, - сказал Инглиш. А что ему оставалось? Могучий гнедой
по кличке Гордость Кельтов был стригунком, когда Инглиш стал конюхом.
Вместе они попали в Дом Диннинов. Оберечь коня, не сообщив все Диннинам,
он не мог, да и тогда... Он словно увидел, как жестокие губы Олтона
Диннина складываются в улыбку предвкушения, пока он пытается объяснить, с
какой это стати он очутился в обществе людей, способных на такие угрозы.
Сделка вначале была простои. Держи ухо востро. Слушай про политику. Про
корабли Альянса, кто приезжает, кто уезжает, чем интересуется. И где
находятся семейства. В определенные дни. И как устраивать встречи и
тайники для передачи сведений. Это не опаснее, сказал себе Инглиш в тот
вечер, как затем повторял себе еще полгода ночей, это не опаснее чем жить
под властью Диннинов.
Смит, когда все было обговорено, нагнулся через стол и сказал:
- Если что, сынок, упомяни мое имя - хорькам.


Эти слова звучали в ушах Инглиша теперь, когда халиане, совсем хорьки с
виду, медленно и осторожно подбирались к дому.
Халиане забирали рабов, а из остальных никого в живых не оставляли. Это
знали все. Из-за халианских налетчиков Эйре и другие планеты, о которых
слышал Инглиш, и были так бедны. Во всяком случае так твердили Диннины.
Мэри Диннин имела обыкновение откровенно болтать по телефону, когда Инглиш
согревал ее постель. Он слышал все о повышении налога для Альянса, о
кампании по сбору средств, чтобы получить от семейств достаточную сумму
для оборонительной системы космической защиты, о попытках принудить Альянс
послать в этот квадрат больше кораблей, или же создать наземную базу,
настоящий военный космопорт на Эйре.
Флот Альянса Планет существовал уже тысячу лет, но за весь этот срок
Эйре ни разу не стала базой для его операций, хотя ее обитателей и
мобилизовали в армейские части наземных сил Флота. У Терри Инглиша был
брат, который по слухам служил в одной из таких частей.
Последний раз брата Инглиш видел в пятилетнем возрасте, и Гордость
Кельтов был ему ближе брата, а всех других людей - тем более. И теперь он
без малейшего зазрения совести готов был выдать Диннинов Хорькам, если бы
представился случай. А если он не хотел быть убитым, как Фавн, ему надо
было обязательно найти такой случай.
Если Смит не солгал и, назвав его имя, Инглиш не будет отпущен
инопланетянами на свободу, так быть рабом халиан, наверное, ничем не хуже,
чем быть слугой Диннинов, как свидетельствовали рубцы у него на теле и
всякие воспоминания.
Трудность заключалась в том, что Гордость Кельтов находился в убежище
Диннинов. И одно дело выдать своих угнетателей новым угнетателям, но
совсем другое - обречь гнедого красавца на смерть или дурное обхождение.
Парализованный неуверенностью и страхом, Инглиш забился поглубже в
кусты в ожидании дальнейшего, а Хорьки, постреливая по кустам, окружали
развалины дома.
Далеко позади него в потайной пещере Гордость Кельтов вопросительно
заржал, но звук этот был почти не слышен, так как вечерний ветерок дул в
сторону семейного убежища от развалин дома и Хорьков, и Инглиша тоскливо
съежившегося на своем посту.


Халианские налетчики обрушились на дом точно Божий гнев, оставляя за
собой кумулятивные заряды, а когда собрали и рассортировали все ценное,
включая горстку рабов, которых имело смысл забрать с собой, взорвали
развалины, а заодно и зерновой склад для пущего шума.
В алых отблесках глаза халиан горели красным огнем. Налетчики держали
под прицелом двадцать с лишним крестьян. Шестнадцать пленников, уже
связанные между собой - здоровые, сильные, молодые, главным образом
женщины, - стояли в стороне, привязанные к дереву возле груды добычи.
Халианин вразвалку обошел остальных и невозмутимо пристрелил старика.
Выбранного наугад, просто чтобы преподать урок рабам. Одна из женщин в
связке закричала и рухнула на колени. Другой халианин подошел к ней,
подсунул ствол автомата ей под подбородок и таким способом поднял ее на
ноги. Связка замерла в гробовом молчании.
В отличие от детей и стариков. Какой-то мальчик испуганно позвал -
видимо, свою мать. Он попытался броситься к связке и получил пулю в
голову.
Командир подразделения, убедившись, что урок дошел до связки, поднял и
опустил руку. Он уже удалялся от криков и шума, когда его подчиненные
принялись резать старых и малых. Ему не хотелось есть. Нутряное чувство
подсказывало ему, что он что-то упустил. Что-то позади них, подсказывал
ему инстинкт, заставлявший напрягаться и ныть мышцы его спины.
Он оставил троих стеречь связку, хотя люди в ней от ужаса забыли о
сопротивлении, а остальных повел назад тем путем, которым они подошли к
дому. Чего-то не хватало, и его нос подсказывал - чего-то по ветру, потому
что в доме не нашлось ни настоящих драгоценностей, ни жирных благородных
затейливо причесанных женщин, ни мужчин, сжимающих в руках золото в
надежде откупиться от неизбежного.
И никто из рабов не смотрел в наветренную сторону, а только назад -
туда, откуда появились он и его бойцы. Командир подразделения разбогател,
нападая на человеческие поселения. Ему это удалось, потому что он знал
повадки своей добычи. Как и положено охотнику.


Мэри Диннин внезапно обрела спокойствие. Накануне вечером она
обдумывала празднование своего тридцатипятилетия. В небе плыла полная
луна, было светло как днем, и в ней бурлило радостное возбуждение. А
теперь она, Олтон и их финансовый помощник и управляющий притаились здесь,
в пещере, приготовленной отцом ее отца именно на такой немыслимый случай,
- в пещере, о которой на протяжении ее жизни почти забыли. Притаились с
лучшими своими лошадьми. И не менее дюжины слуг между ними и гнусным
вооруженным зверьем прозванным Хорьками.
- Казалось бы, - говорил Олтон, втягивая последнюю понюшку своего
табака, - что за наши взносы Альянсу, не говоря уж о Шэнноне, мы могли бы
рассчитывать на более надежную защиту.
- А иди ты, Олтон! - сказала она. - Я хотела приобрести корабль, как
Колдуэллы, но, ах нет-нет, ты счел, что оно того не стоит. "Корабли себя
не оправдывают, дорогая. Мы уподобимся Колдуэллам - будем себе в убыток
менять их каждые несколько лет: ведь нельзя же пользоваться устаревшей
моделью, не так ли?" Ну, будь у нас самая устаревшая модель, мы были бы
теперь вне всякой опасности, а не отсиживались бы здесь с твоими
проклятыми - и вонючими! - лошадьми. Лошади нам теперь не помогут, дорогой
братец!
Олтон встал и отошел туда, где нервно перебирали ногами его породистые
кони и кобылы. А что, если лошади помогут? А что, если вскочить в седло и
умчаться, перемахивая через все препятствия? Вырваться из этой невыносимой
ситуации?
Будь это возможно, Олтон давно бы ускакал, предоставив Мэри
выпутываться, как она знает.
Мэри Диннин рассматривала свои ноги в свете люминесцентной аварийной
лампы. Ей следовало бы выйти замуж, вот что! Тогда бы ее оберегал муж, и
ей не пришлось бы зависеть от поглощенного собой брата и горстки слуг.
Пусть преданных, но просто не способных на то, что от них требовалось
теперь.
Если ей когда-нибудь удастся выбраться из этой жуткой пещеры, она
обязательно поставит поместье на круглосуточную охрану - Олтон и этому
противился как напрасной трате денег. Хоть бы ее отец был здесь! Но
Гарольд отправился в Корк по государственному делу. Ему предстояло
выступить с речью на какой-то церемонии в космопорте.
Она мечтательно подумала, что ее отец уж сумеет как-нибудь
освободиться. А если папа на свободе, он ее найдет, Он спасет ее. Не
допустит, чтобы она погибла с Олтоном, зарезанная в пещере как собака.
Она посмотрела мимо управляющего, который скорчился с бутылкой вина
(она ее откупорила, но пить не смогла), туда, где Олтон поглаживал своего
любимого коня. Чертова тварь! Возможно, теперь выяснится, что она была
права, раз с самого начала возмущалась таким увлечением семейства
лошадьми.
Только лучше бы ей не убеждаться в своей правоте! Мэри вздохнула и
провела по лбу привычным жестом страдальческого многотерпения, на этот раз
вполне отвечавшего положению, в какое она попала.
Лучше бы забрать в пещеру побольше слуг: было бы кому приготовить еду.
Слава Богу, тут хватает еды, чтобы приготовить! И еще кого-то убирать за
лошадьми, чтобы вонь не была такой удушливой.
Она как раз пришла к выводу, что ей остается только взять себя в руки и
решить, что приготовить на ужин, как совсем близко раздался выстрел.
Она взвизгнула. Не смогла удержаться. А чертов жеребец Гордость Кельтов
тоже взвизгнул и куда громче.
Это нечестно. Да, нечестно! И она закричала, кидаясь к брату:
- Я не вытерплю! Пристрели эту лошадь и всех остальных! Теперь же! Не
то это сделаю я. Они нас выдадут. Мы попадем в плен! За нас потребуют
выкуп...
- Выкуп? - Брат обернулся к ней, держа гнедого за недоуздок. - Ты
когда-нибудь слышала, чтобы халиане брали заложников? Они берут рабов,
дорогая моя. Рабов. А у меня есть только шесть патронов. - Он хлопнул себя
по бедру. - И два из них для нас с тобой, если понадобится. - Его рот
сжался в узкую белую полоску. - Лошадей я выпущу, когда стемнеет. Может,
они уцелеют.
- Ну, хотя бы лошади получат шанс! - сказала Мэри едко. Руки у нее
дрожали, кровь гремела в ушах, но она заставила себя пойти взглянуть, из
чего управляющий сможет состряпать жалкий ужин при свете аварийной лампы в
пещере, приютившей еще и лошадей. И вообще, что едят люди, прячась от
врага совсем иной расы? Нечеловеческой?


Выстрелы эти были выстрелами наугад, снова и снова повторял про себя
Терри Инглиш. Ему удалось затаиться, когда халиане проходили мимо, но до
него доносились вопли и стоны, свидетельствовавшие, что другим слугам на
постах за его спиной повезло меньше.
Он понукал себя выйти из укрытия, подойти к какому-нибудь Хорьку и
объяснить, что он тот человек, который снабдил их всякими полезными
сведениями о поместьях Диннинов. Но не мог. Ноги не слушались.
Один халианский солдат прошел так близко, что Инглиш разглядел
пролысину на его бедре, где мех вытерся под тяжестью оружия. Вот и
следовало бы... но он не решился.
А теперь было темно, и его одолевал страх. Что, если они сначала
выстрелят, а вопросы будут задавать потом? Что, если его найдут прежде,
чем он покажется им? Он боялся шевельнуться и боялся оставаться на месте.
Может, они уйдут, так и не отыскав пещеры.
Может... может...
Но из темноты до него доносились звуки. Кто-то плакал, очень тихо -
такой булькающий, почти захлебывающийся плач, словно кровью
захлебывающийся. И тявканье, точно смех, тявканье, как тявкают лисицы
Эйре; Но не собаки Эйре. Надо вылезать. И поскорее. Надо добраться до
Хорьков, пока Хорьки не добрались до пещеры. Там же Гордость Кельтов! А
они, наверное, не способны отличить одну лошадь от другой и понять, чего
стоит Гордость. Конь может пострадать в неразберихе.
Инглиш закрыл глаза и увидел Гордость, его красивые длинные уши,
бархатистую морду, грациозно изогнутую шею; то, как он гарцевал, когда его
подводили сзади к кобыле. Затем к этим образам подмешались нагие
фигуры-Олтона и Мэри Диннинов, и вновь Инглиша охватила дрожь.
Если он сейчас же не предпримет что-нибудь, у него уже недостанет сил
шевельнуться. Его столько раз избивали и наказывали, что он знал, чего
ожидать, когда ты в ловушке, когда тебе некуда деться.
Надо сейчас же что-то сделать.
Он уже совсем собрался встать, храбро шагнуть в темноту туда, откуда
доносилось тявканье - в сторону пещеры, как вдруг словно ад с цепи
сорвался.
Он не мог ничего толком разглядеть - луна еще не поднялась над холмами.
Но он услышал остервенелое тявканье и завывания. Услышал треск выстрелов -
еще и еще... дружные очереди автоматов. И услышал отчаянное ржание
жеребца, бешеную дробь копыт.
С криком "нет!" он кинулся к пещере.
Он прорывался через заросли, хотя знал обходные тропки. Его царапали и
рвали шипы. Он услышал визг, громкий страшный лошадиный визг, и снова
услышал выстрелы.
Тут он выскочил к биваку халиан - там, истекая кровью, лежал Гордость
Кельтов.
Инглиш не знал, как он очутился возле коня. Не осознал, что прорвался к
нему прямо сквозь толпу Хорьков, - пока не увидел стволы их автоматов. Он
бросился на могучую теплую шею упавшего жеребца и пытался заставить
Гордость поднять красивую голову.
Что толку? Жизнь угасла в Гордости Кельтов. Так какое ему дело до
наведенных на него автоматов или пятифутовых Хорьков, которые их держат?
Гордость - все, что у него было, все, что он любил в мире. Жеребец даже
не подергивался. Его тепло исчезало. Из него вырвались газы, из его трупа.
По лицу Инглиша катились слезы, он не сопротивлялся, когда халиане его
подняли.
Они затявкали на него, а он закричал на них. Что говорили они, он не
понял, а он сказал:
- Сволочи! Безмозглые мохнатожопые сволочи! Вы убили такого коня! Да он
стоил больше вас всех вместе взятых! Не знаете, кто я? Я Инглиш! Если бы
не я, вас бы тут не было! Я человек, которого отыскал для вас Смит, ваш
контакт. А вы...
Он замолчал, осмысляя то, что сказал. К нему подскочил Хорек и ткнул
его в бок, наклонив голову. Он что-то прорычал.
Инглишу было все равно, что. Он сказал ему:
- Они в пещере вон там. Они ничем вас не лучше, понимаешь? Плевать мне,
что случится с ними, а ты как думал? Смит обещал, что со мной все будет
хорошо, что вы меня не тронете. И он обещал, что лошади останутся целы. И
он...
На его подбородок обрушился приклад, и, ослепнув от боли, он рухнул на
колени, Что-то ударило его по затылку, и он упал ничком на неподвижную шею
Гордости Кельтов, ради которого стал коллаборационистом.
Он вспомнил обещание Смита, что, когда тут все будет кончено, конь
будет принадлежать ему. Что он не будет рабом, но свободным человеком,
хозяином чудесной лошади - свободным, как и все на Эйре после завершения
налета.
Конечно, он ни на секунду не поверил - что будет свободным. Но он никак
не думал, что Гордость погибнет из-за него. И тут его опять ударили. Так
сильно, что он даже боли не почувствовал: просто сразу все исчезло.


Халианские пираты радостно укладывали добычу в пещеру. Когда большие
животные все были застрелены, люди-рабы сосчитаны, добыча поделена, было
что отпраздновать. И эти дорогие рабы: жирные, ухоженные, все в
украшениях. Лицо женщины было накрашено, и на ней не было рубцов, ее тело
не одрябло, как у тех, кто щенился. Они позабавились с ней и с ее
товарищем, таким тугим в заднице.
Этих рабов связали с сумасшедшим рабом, очень сильным - с тем, который
ворвался на их привал, - а потом отвели к дому, где привязали к остальным,
а сами двинулись дальше. Сигналы маячка укажут грузовому кораблю, где
забрать добычу.
А подразделение получило приказ отправиться к месту эвакуации, и они
отправились, веселые, шумные, раз задание было выполнено. Конечно, рядовые
покусывали друг друга и задирались, поскольку теперь настало время
посчитаться обидами. Командир сильно покусал много носов за то, что
внезапное нападение больших животных, а затем и атаку одинокого
раба-человек никто не предупредил. Но от этого еще ни один налетчик не
умирал. Добычи было достаточно, чтобы возместить подобную небрежность.
Повались на спину, поползай на брюхе, подставляя нос дисциплинирующим
зубам - и все прощено.
Командир, когда они поднялись на вершину холма, испустил оглушительный
вой, откинув голову в лучах луны. Остальные подхватили торжествующий клич,
и планета Эйре трепетала от ярости халианских налетчиков всюду, куда
достигал этот вой.


К тому времени, когда ударная часть Инглиша приземлилась в Корке,
драться, собственно, было не с кем. Он прислонился к одной из длинных
плоскостей, обеспечивших приземление его АПК, и посмотрел в небо, где за
облачной пеленой раннего утра, быть может, Падове в "Хейге" повезло
больше.
Подчиненные лейтенанта Инглиша все еще выгружали наземные боевые
машины. Инструкции полагалось выполнять. Но инстинкт десантника
подсказывал ему, что тут не было ни одного халианина. Глубокие вмятины
там, где приземлились - и взлетели - пираты, доказывали, что он не
ошибается. Как доказывал и окутанный тишиной мертвый город, где не
осталось никого, кроме погибших.
Больница, административные здания, ну все. Что не разрушили бомбы, было
умело уничтожено. Ну, как в любой военной зоне, но только эта заслужила
такой разгром.
У Тоби Инглиша во время спуска, когда его челнок вывалился из брюха
"Хейга", вдруг возникло странное ощущение, будто у него только что отсекли
часть тела.
Это был жуткий, стремительный, мучительный миг, Ему почудилось, что
позвонки его шеи хрустнули, но боль тут же исчезла, и все было прекрасно.
Благодаря шлему и боевой наземной электронике проверить это затруднений не
составляло. Его держали под тщательным контролем как всякое ценное
оборудование. А он был очень ценным, учитывая, что вложил в него Флот,
плюс то, что потратили на него десантники, чтобы сделать неотесанного
олуха с Эйре тем, чем он стал.
Да, того олуха не осталось и следа. Он испытывал удовлетворение, в
котором не хотел признаваться даже себе, пока вел своих людей, продуманно
маневрируя, по убитому городу Корку. На этот раз распотрошенные тела,
исчезнувшие печени, вырванные сердца, перерезанные глотки не возмущали
его, как обычно.
На этот раз он испытывал некоторую симпатию к налетчикам. А вернее,
враждебность к их жертвам. Штатские! Он профессионально рисковая жизнью,
чтобы спасать их. Они были основой и утком Альянса - налогоплательщиками.
Но Корк-то был адом, и Тоби Инглиш знал это, как никто другой.
Его сержант и бойцы угрюмо сжимали губы, испытывая тягостное
разочарование, потому что не с кем было вступить в бой. Если бы он мог, то
объяснил бы им, что обитатели Эйре заслужили все, что получили. Он бы им
это объяснил, да только даже ему самому было ясно, насколько такая оценка
бессмысленна.
Ему здесь туго приходилось, это так. Но тут он попал в десантники,
потому что даже Эйре приходилось посылать свою долю плоти для защиты
человечества.
Его смущала такая реакция, и он посматривал на свой биоиндикатор,
проверяя, все ли с ним в порядке. Он даже перемотал назад и нашел зубец,
зафиксированный, когда он испытал боль во время спуска. Но зубец этот
ничего не означал - во всяком случае для компьютера. А значит, и для него.
А может, то, что он ощутил, как-то связано с его братом? Ведь
считается, что между близнецами существует некая неопределимая связь, даже
между разнояйцевыми близнецами. Но ему не хотелось думать о брате. Терри
Инглиш сделал свой выбор. Как и Тоби. А какая бы подавляемая враждебность
ни делала лейтенанта Толливера Инглиша более спокойным к подсчету трупов,
чем обычно, может, это и к лучшему. Он лейтенант десантной части, а не
психотерапевт.
А вот когда вернется, то пройдет психопроверку, если не подвернется
ничего интересного, например, погоняться за Хорьками.
При мыслях о Хорьках, он воспользовался своей прерогативой и радировал
наверх - может, у Джея Падовы найдется для него что-нибудь получше, чем
готовить очередной рапорт об отсутствии врага.
Падова был занят, но Инглиш кое-что узнал за свои труды. "Хейг"
обнаружил инфракрасный след халиан, достаточно свежий, чтобы
воспользоваться им, и приличный вектор. Если они догонят халиан, пока
враги еще остаются в нормальном пространстве, возможно, все-таки
представится случай пообрывать мохнатые хвосты.
Хотя Инглиш не любил сражения между кораблями (уж очень беспомощным он
себя чувствовал), все-таки это было чертовски предпочтительнее, чем ждать
тут, пересчитывая трупы, пока не вернется "Хейг". Если вернется. Торчать
на Эйре все ближайшее будущее - нет уж, спасибо!
А потому он получил разрешение на незапланированный взлет, собрал своих
бойцов и занялся подготовкой взлета. А мертвецы подождут.
Да, безусловно - так или иначе. Отряд лейтенанта Инглиша взлетел в
назначенный час, чтобы успеть на рандеву с "Хейгом", и задолго до того,
как лейтенант мог бы заметить конкретного мертвеца на дерне возле глубоких
рытвин, оставленных халианским кораблем при посадке.
Да и вообще этот труп лежал лицом вниз. Если бы лейтенант не перевернул
его лично, он бы не узнал, что его брат Терри лежит там, забранный из
связки и убитый выстрелом в шею. Молочно-голубых глаз, уставившихся на
стебельки травы, было еще не достаточно, чтобы кто-либо из десантников
заметил сходство. Два брата, живой и мертвый, просто были не очень похожи.
К тому времени, когда кто-то вернулся завершить подсчет потерь, ни
одного мертвеца узнать было нельзя. Халиане перестреляли лошадей, но собак
они не перестреляли.


В трюме халианского невольничьего корабля Мэри Диннин, обнаженная,
дрожащая, уже с рубцами на спине, прижималась к брату. Не для утешения -
его не могло быть. Не для тепла, потому что в трюме было жарко - слишком
много рабов нагревали тесное пространство теплотой своих тел. Но потому
что другого места просто не было.
И ее брат, Олтон, прежде имевший готовый ответ на все, угрюмо
отмалчивался, когда она снова и снова спрашивала его:
- Как могло дойти до подобного?
Они успели узнать от обезумевшего конюха, что в поместье был предатель.
Но ведь предатели находились всегда, верно? Если некто-то еще, то ты сам,
ты сама? Твоя близорукость? Твоя алчность?
Мэри Диннин принадлежала к тем, кто всегда стремится выжить. Она не
была уверена, что в данном случае такое качество было очень уж
желательным. Но им ее наделила природа. И она хотела выжить.
Более того: она хотела, чтобы выжил и ее брат. Олтон находился в шоке.
Она знала признаки шока и знала, что шок может убить. А так как в ее
распоряжении не было ни одеяла, ни лекарств, ни каких-либо удобств -
ничего, кроме голоса, так как и руки у нее оставались связанными, она
пыталась с помощью голоса заставить Олтона очнуться.
- Олтон! - сказала она самым требовательным своим тоном. - Я хочу,
чтобы ты отвечал мне. Мне необходимо узнать все, что тебе известно о
халианах, и побыстрее. Мне необходимо знать, чего нам ожидать. Мне
необходимо знать, нет ли способа облегчить наше положение. Скажем, найти
налетчика, который может согласиться взять за нас выкуп.
Это наконец понудило ее брата прервать молчание.
- Я тебе уже говорил, что они не заключают сделок. Нет контактов, у них
не существует бюрократической инфраструктуры... Вообще нет ничего.
- Почему нет? - требовательно спросила она.
- Ну-у... просто нет, - тупо ответил Олтон, покачивая головой.
- После ста лет подобного? - недоверчиво сказала она. Это не имело
значения, пока халиане оставались смутной угрозой, пока их налеты
ограничивались другими планетами. Но теперь это обрело значение - хотя бы
для того, чтобы разговорить Олтона. - Как же так, Олтон? Зачем тогда нужен
Альянс? За что мы им платим?
- За то, чтобы они сражались... когда есть такая возможность. За нас. Я
не... - Его лицо мучительно исказилось, но и это было лучше пустого тупого
взгляда.
Мэри знала, что лететь им предстоит очень долго. И она не хотела
провести это время бок о бок с тупым чурбаном. Или с трупом.
- Так давай сообразим, - настаивала она. - Как все это началось? Почему
дипломаты даже не пытаются вести переговоры о соглашении? Или мы платим за
дипломатию канонерок? А если так, почему не обеспечена защита каждому
человеческому поселению?
На самом деле Мэри все это интересовало мало. Она знала, что и найди
она ответы, толку от них для нее теперь не было бы никакого. Но она
заставляла себя заинтересоваться хоть чем-нибудь. Невозможно было просто
валяться тут, когда ее судьба так ужасна и неизвестна. А когда Олтон
постарался сесть попрямее и тупое безразличие совсем исчезло с его лица,
она поняла, что ее усилия не напрасны, что для нее это важно.
Нет, не выяснять, как началась война. Но ее брат, но поиски способа,
как им обоим выжить. Она же видела, что произошло с обезумевшим Инглишем:
пристрелили, как собаку, на пустыре.
Сдаваться нельзя. Задаешь вопросы. Наилучшим способом используешь то,
что у тебя есть, и ищешь способ улучшить свое положение. Выжидаешь. И
даешь сдачи. Где-то там среди рабовладельцев наступит момент, найдется
место, и Мэри Диннин докажет, что ее жизнь чего-то стоит. Ну а пока
остаются вопросы. И ответы.

ИНТЕРЛЮДИЯ

- Корпуса дырявые! - сочно выругался одетый с иголочки, клинически
красивый и безупречно элегантный офицер службы обеспечения Флота.
Он выключил омни, не выпуская из рук уевшее его предписание.
- Корпуса дырявые! Реакторы перегретые! - Он очень гордился тем, что
ругается солено, не хуже закаленных в боях десантников.
В дальнем конце кабинета, обставленного так, чтобы внушать каждому
посетителю уверенность в себе и своем профессионализме, замерцало и