Страница:
Дворце Ленина.
Водка там текла рекой... И, словно кровь из рассеченных артерий
инопланетных чудовищ, били вверх фонтаны сока - фиолетовые, оранжевые,
зеленые, желтые, - подобно зонтикам раскрываясь под сводами дворца.
Драгоценностей, сверкавших на гостях, хватило бы, чтобы уплатить выкуп
за эмира. Устроитель Бала, премьер Корлов, похожий на гигантского
заиндевелого Деда Мороза, был само гостеприимство. Стены танцевального
зала были изготовлены из поляризованного монокристалла, и окружающий
мир то вспыхивал, то гас. "Как реклама", - съязвил Юнгер, который
сидел на вращающемся табурете, положив локти на стойку бара. Когда Мур
приблизился, Юнгер повернул голову и уставился на него мутным взглядом
совы-альбиноса.
- Кого я вижу! Это же сам Альбион Мур! - Он протянул руку. -
Кво вадис, черт бы вас побрал?
- Водка с виноградным соком, - обратился Мур к ненужному бармену,
стоявшему на посту возле миксера. Нажав две кнопки, бармен придвинул
бокал к Муру по красному дереву стойки.
- За освобожденный труд, - произнес Мур, салютуя Юнгеру бокалом.
- За это и я выпью. - Поэт наклонился вперед и отстукал на
клавиатуре миксера собственную комбинацию букв и цифр.
Бармен фыркнул. Мур и Юнгер чокнулись и выпили.
- Они... - палец Юнгера описал дугу, - ...обвиняют нас, будто мы
совершенно не интересуемся тем, что происходит вне Круга.
- Ну что ж, я нахожу это справедливым.
- Я тоже, но обвинение можно дополнить. Нам точно так же наплевать
и друг на друга. Если честно, много ли у вас знакомых в Кругу?
- Можно по пальцам пересчитать.
- Я уж не спрашиваю, с кем из них вы на "ты".
- Что ж тут странного? Мы много путешествуем, к тому же, перед
нами - вечность. А у вас много друзей?
- Одного я только что прикончил, - проворчал поэт и потянулся к
миксеру. - А сейчас смешаю себе другого.
Мур не был расположен ни к веселью, ни к унынию. К какому из этих
состояний может привести общение с Юнгером, он не знал, но после
злополучного Бала в "Сундуке Дэви Джонса" он жил будто в мыльном
пузыре, и ему не хотелось, чтобы в его сторону направляли острые
предметы.
- Никто вас не неволит, - холодно произнес он. - Если Круг вас не
устраивает, уходите.
Юнгер погрозил ему пальцем.
- Ты плохой tovarisch. Забываешь, что иногда человеку необходимо
поплакаться в жилетку бармену или собутыльнику. Впрочем, ты прав,
сейчас не те времена. С тех пор, как появились никелированные
"барматы", да будут прокляты их экзотические глаза и коктейли,
смешанные "по науке", некому стало излить душу.
Заказав "бармату" три коктейля, он со стуком выстроил бокалы на
блестящей темной поверхности стойки.
- Испробуй! Отпей из каждого бокала! - предложил он. - Спорим,
ты не отличишь их друг от друга без карты вин.
- На "барматы" вполне можно положиться, -возразил Мур.
- Положиться? Да, можно, черт бы их побрал, если ты имеешь в виду
увеличение числа неврастеников. Лучше них с этой работой никто не
справится. Знаешь, когда-то за кружкой пива человек мог
выговориться... Твои надежные миксеры-автоматы лишили его этой
возможности. А что мы получили взамен? Клуб болтливых извращенцев,
помешанных на переменах? О, видели бы нас завсегдатаи "Русалки" или
"Кровожадного Льва"! - вскричал он с фальшивым гневом в голосе. -
Все-таки, какими баловнями судьбы были Марло и его приятели!
Он печально вздохнул и заключил:
- Да, выпивка тоже не та, что прежде.
Международный язык его отрыжки заставил бармена отвернуться, но
Мур успел заметить брезгливую гримасу на его лице.
- Повторяю, - сказал Мур. - Если вам здесь не нравится, уходите.
Почему бы вам не открыть собственный бар, без автоматов? Думаю, он
пользовался бы успехом.
- Пошел ты... Не скажу, куда. - Поэт уставился в пустоту. -
Впрочем, может быть, я так и сделаю. Открою бар с настоящими
официантами...
Мур повернулся к нему спиной и стал смотреть на Леоту, танцующую с
Корловым. Он был счастлив.
- Люди вступают в Круг по разным причинам, - бормотал Юнгер, - но
главная из них - эксгибиционизм. Невозможно устоять перед призраком
бессмертия, который манит тебя из-за кулис на сцену. С каждым годом
людям все труднее привлекать к себе внимание. В науке это почти
невозможно. В девятнадцатом и двадцатом веках удавалось прославиться
отдельным ученым, а сейчас - только коллективам. Искусство настолько
демократизировалось, что сошло на нет, а куда, спрашивается, исчезли
его ценители? Я уж не говорю о простых зрителях...
- Так что нам остался только Круг, - продолжал он. - Взять хотя
бы нашу Спящую Красавицу, которая отплясывает с Корловым...
- Что?
- Извини, не хотел тебя разбудить. Я говорю, если бы мисс Мэйсон
хотела привлечь к себе внимание, ей следовало бы заняться стриптизом.
Вот она и вступила в Круг. Это даже лучше, чем быть кинозвездой, по
крайней мере, не надо вкалывать...
- Стриптизом?
- Разновидность фольклора. Раздевание под музыку.
- А, припоминаю.
- Оно тоже давно в прошлом, - вздохнул Юнгер. - И, поскольку мне
не может нравиться, как одеваются и раздеваются современные женщины,
меня не оставляет чувство, будто со старым миром от нас ушло что-то
светлое и хрупкое.
- Не правда ли, она очаровательна?
- Бесспорно.
Потом они гуляли по холодной ночной Москве. Муру не хотелось
покидать теплый дворец, но он изрядно выпил и легко поддался на уговоры
Юнгера. Кроме того, он опасался, что этот болтун, едва стоящий на
ногах, провалится в канализационный люк, опоздает к ракетоплану или
вернется побитый.
Они брели по ярко освещенным проспектам и темным переулкам, пока
не вышли на площадь, к огромному полуразвалившемуся монументу. Поэт
сломал на ближайшем кусте веточку и метнул ее в стену.
- Бедняга, - пробормотал он.
- Кто?
- Парень, который там лежит.
- Кто он?
Юнгер свесил голову набок.
- Неужели не знаешь?
- Увы, мое образование оставляет желать лучшего, особенно в
области истории. Древний период я мало-мальски...
Юнгер ткнул в сторону мавзолея большим пальцем.
- Здесь лежит благородный Макбет. Король, предательски убивший
своего предшественника, благородного Дункана. И многих других. Сев на
трон, он пообещал подданным, что будет милостив к ним. Но славянский
темперамент - явление загадочное. Прославился он, в основном,
благодаря своим красивым речам, которые переводил поэт Пастернак. Но их
давно уже никто не читает.
Юнгер снова вздохнул и уселся на ступеньку. Мур сел рядом. Он
слишком замерз, чтобы обижаться на высокомерный тон подвыпившего поэта.
- В прошлом народы воевали между собой, - сказал Юнгер.
- Знаю, - кивнул Мур. От холода у него ныли пальцы. - Когда-то
этот город был сожжен Наполеоном.
Юнгер поправил шляпу. Мур обвел взглядом горизонт, изломленный
очертаниями причудливых зданий. Тут - ярко освещенная, строго
конструктивная пирамида учреждения, устремленная в заоблачную высь (вот
они, последние достижения плановой экономики); там - аквариум с черными
зеркалами стен, который днем превратится в агентство с опытным, четко и
слаженно действующим персоналом; а по ту сторону площади - ее юность,
полностью воскрешенная сумраком: блестящие луковицы куполов, нацелившие
острия перьев в небо, где среди звезд сверкают опознавательные огни
летательных аппаратов.
Мур подул на пальцы и сунул руки в карманы.
- Да, народы воевали между собой, - повторил Юнгер. - Гремела
канонада, лилась кровь, гибли люди. Но мы пережили эти времена, и вот,
наконец, наступил долгожданный мир. Но заметили мы это далеко не сразу.
Мы и сейчас не можем понять, как это получилось. Слишком уж долго,
видимо, мы откладывали мир на "потом", забывая о нем, думая совсем о
других вещах. Теперь нам не с кем сражаться - все победили, и все
пожинают плоды победы. Благо, этих плодов хватает на всех. Их даже
больше, чем достаточно, и каждый день появляются новые, все
совершеннее, все изысканнее. Кажется, вещи поглощают умы своих
создателей...
- Мы все могли бы уйти в лес, - сказал Мур, жалея, что не надел
костюм с термостатом на батарейке.
- Мы многое могли бы сделать и, наверное, сделаем. А уйти в леса,
помоему, просто необходимо.
- Но прежде давай вернемся во Дворец, погреемся напоследок.
- Почему бы и нет?
Они встали со ступеньки и побрели обратно.
- И все-таки, зачем ты вступил в Круг? Чтобы умереть от
ностальгии?
- Нет, сынок. - Поэт хлопнул Мура по плечу. - В поисках
развлечений.
Через час Мур продрог до костей.
- Гм, гм, - произнес голос. - Через несколько минут мы
приземлимся на острове Оаху, на аэродроме лабораторного комплекса "Аква
Майнинг".
Раздался щелчок, и на колени Муру упал страховочный ремень. Мур
застегнулся и попросил:
- Прочтите еще раз последнее стихотворение из "Стамески".
- "Грядущее, не будь нетерпеливым.
Пусть не сегодня, но завтра,
Пусть не сейчас, но потом.
Человек - это млекопитающее,
Которое создает монументы.
И не спрашивай меня, для чего".
Он вспомнил Луну, какой ее описывала Леота. Последние сорок
четыре секунды путешествия, ушедшие на высадку, он люто ненавидел
Юнгера, даже не зная толком, за что.
Стоя у трапа "Стрелы-9", он следил за приближением маленького
человека в тропическом костюме, улыбающегося до ушей. Он машинально
пожал протянутую руку.
- Очень рад, - сказал Тенг. - Здесь многое сохранилось с тех
далеких дней. Сразу после звонка с Бермуд мы с коллегами собрались и
стали думать, что бы вам показать. - Мур сделал вид, будто знает о
звонке. - Ведь что ни говори, мало кому удается побеседовать со своим
работодателем из далекого прошлого.
Мур улыбнулся и пошел вместе с Тенгом к лабораторному комплексу.
- Да, я любопытен, - признал он. - Мне захотелось посмотреть, во
что превратился комплекс. Скажите, сохранились ли мои офис и
лаборатория?
- Разумеется, нет.
- А первая тандем-камера? А инжекторы с широкими патрубками?
- Заменены, конечно.
- Так, так. А большие старые насосы?
- Вместо них теперь новые, блестящие.
Мур повеселел. Спину грело солнце, которого он не видел несколько
недель (лет), но еще приятней была прохлада в стенах лабораторного
комплекса, создаваемая кондиционерами. Окружавшая его техника была
компактна и в высшей степени функциональна, обладая, тем не менее,
красотой, для которой Юнгер, наверное, сумел бы найти подходящие
эпитеты. Мур шел мимо агрегатов, ведя ладонью по их гладким бокам, -
рассматривать каждый из них в отдельности у него не было времени. Он
похлопывал ладонью по трубам и заглядывал в печи для обжига керамики.
Когда Тенг спрашивал его мнения о действии того или иного механизма, он
отмалчивался, делая вид, что разжигает трубку.
По подвесной дорожке они прошли через цех, похожий на замок, затем
сквозь пустые резервуары, и углубились в коридор со стенами, усеянными
множеством мерцающих лампочек. Иногда они встречали техника или
инженера. Мур пожимал руки и сразу забывал имена.
Главный технолог был очарован молодостью Мура; ему даже в голову
не приходило усомниться, что перед ним - настоящий инженер, знающий
свое дело во всех тонкостях. В действительности предсказание Мэри
Муллен о том, что профессия Мура рано или поздно выйдет за пределы его
воображения, обещало вот-вот сбыться.
Наконец, они вышли в тесный вестибюль, и там Мур не без
удовольствия обнаружил свой портрет среди фотографий умерших и ушедших
на пенсию предшественников Тенга.
- Как вы думаете, я мог бы сюда вернуться?
В глазах Тенга появилось изумление. Лицо Мура оставалось
бесстрастным.
- Ну... я полагаю... кое-что... вы могли бы сделать, - промямлил
Тенг.
Мур широко улыбнулся и перевел разговор в другое русло. Его
позабавило сочувственное выражение на лице человека, который видел его
впервые в жизни. Сочувственное и испуганное.
- Да, картина прогресса всегда вдохновляет, - задумчиво произнес
Мур. - Причем настолько, что хочется вернуться к прежней работе. К
счастью, мне это ни к чему, я вполне обеспечен. И все же, видя, как
разросся комплекс за годы твоего отсутствия, как далеко шагнула
разработанная тобой технология, нельзя не испытывать ностальгии.
Теперь тут столько зданий, что мне их и за неделю не обойти, и все они
заполнены новейшим и надежнейшим оборудованием. Я просто в восторге. А
вам нравится здесь работать?
- Да. - Тенг вздохнул. - Насколько вообще работа может нравиться.
Скажите, вы летели сюда с намерением переночевать? У нас есть гостиница
для сотрудников, там вас с радостью примут. - Он посмотрел на
часы-луковицу, висящие у него на груди.
- Благодарю, но мне пора возвращаться. Дела, знаете ли. Я просто
хотел укрепить свою веру в прогресс. Спасибо вам за экскурсию, и
спасибо вашему веку.
На всем пути до Бермуд, в году Две тысячи семьдесят восьмом от
Р.Х., неутомимо потгивая мартини, Мур повторял про себя: цепь времен
соединена.
- Все-таки решилась? - спросила Мэри Мод, осторожно выпрямляя
спину под складками пледа.
- Да.
- Почему?
- Потому что я не хочу уничтожать то, что мне принадлежит. У меня
и так почти ничего нет.
Дуэнья тихо фыркнула, будто эти слова рассмешили ее.
- Корабль идет по бездонному морю к таинственному Востоку, -
задумчиво произнесла она, обращаясь к любимой собачке, - но то и дело
бросает якорь. Почему? Ты не знаешь, а? Чем это объясняется?
Глупостью капитана? Или второго помощника? - Она поглаживала собачку,
словно и впрямь ждала от нее ответа.
Собачка молчала.
- Или неукротимым желанием повернуть вспять? - допытывалась
Дуэнья. - Возвратиться домой?
Ненадолго повисла тишина. Затем:
- Я живу, переезжая из дома в дом. Эти дома зовутся часами. Каждый
из них прекрасен, но не настолько, чтобы хотелось побывать в нем снова.
Позволь, я угадаю слова, которые вертятся у тебя на языке. "Я не хочу
замуж, и я не намерена покидать Круг. У меня будет ребенок..." Кстати,
мальчик или девочка?
- Девочка.
- "У меня будет дочка. Я поселю ее в роскошном особняке, обеспечу
ей славное будущее и успею вернуться к весеннему фестивалю". - Она
всматривалась в поливу собачки, как факир в глубину хрустального шара.
- Ну что, хорошая я гадалка?
- Да.
- Думаешь, это удастся?
- Не вижу причин...
- Скажи, какая роль уготована ее гордому отцу? - допытывалась
старуха. - Сочинять для нее сонеты или мастерить механические игрушки?
- Ни то, ни другое. Он вообще не узнает о ней. Он будет спать до
весны, я - нет. И она не будет знать, кто он.
- Чем дальше в лес, тем больше дров.
- Это почему же?
- Потому что не пройдет и двух месяцев по календарю Круга, как она
станет женщиной, и, возьму на себя смелость предсказать, красивой
женщиной. Потому что у нее будут для этого деньги.
- Разумеется.
- И, поскольку ее родители - члены Круга, ее обязательно примут в
Круг.
- Может быть, она этого не захочет.
- Исключено. Оставь подобные сантименты тем, кому путь сюда
заказан. Захочет, не сомневайся. Все хотят. Хирурги сделают ее
красавицей, и я, возможно, сумею добиться ее приема вопреки моим
собственным правилам. В Кругу она встретит много интересных людей:
поэтов, инженеров, собственную мать...
- Нет! Я бы ее предупредила!
- Ага! Ответь-ка мне, что это: боязнь кровосмешения, вызванная
неуверенностью в собственных чарах, или что-нибудь другое?
- Прошу тебя! Зачем ты говоришь эти ужасные слова?
- Затем, что ты, к сожалению, вышла из-под моего контроля. До сих
пор ты была превосходным символом Круга, ныне же твои устремления
далеки от тех, что свойственны олимпийским богам. Глядя на тебя, люди
подумают так: "Боги - все равно что школьники. Несмотря на легион
врачей, который их обслуживает, они бессильны перед физиологией".
Принцесса, в глазах всего мира ты - моя дочь, ибо Круг - это я. Поэтому
прими материнский совет. Уйди. Не настаивай на продлении контракта.
Выйди замуж и проспи несколько месяцев. Весной твой срок истечет, а до
тех пор ты поспишь с перерывами в "бункере". А мы тем временем
позаботимся о романтической окраске твоего ухода. О ребенке не
беспокойся: "холодный сон" ему не повредит. Подобные случаи уже были.
Если не согласна, я по-матерински предостерегаю тебя: ты будешь
исключена немедленно.
- Ты не посмеешь!
- Прочитай свой контракт.
- Но зачем?! Ведь никто бы не узнал.
Вспыхнули ацетиленовые горелки.
- Глупая куколка! Твое представление об окружающем мире
фрагментарно и наивно. Если бы ты знала, насколько он изменился за
последние шестьдесят лет. С той минуты, как кто-нибудь из нас
открывает глаза у себя в "бункере", и до того мгновенья, когда он,
усталый, ложится спать после очередного Бала, за ним следят все
средства массовой информации. Сейчас в арсенале охотников за жареными
фактами гораздо больше шпионских устройств, чем на твоей голове -
красивых волос. Мы не можем всю жизнь прятать твою дочь от
журналистов. Не станем и пытаться. Даже в том случае, если ты решишься
на аборт, у нас будет достаточно проблем с прессой, хотя наши служащие
- не из тех, кого можно разговорить с помощью взятки или алкоголя.
Итак, я жду твоего решения.
- Мне очень жаль.
- Мне тоже.
Молодая женщина встала и направилась к выходу. Возле двери ей
показалось, будто она слышит поскуливание китайской собачки.
За аккуратной живой изгородью намеренно запущенного сада
начиналась грунтовая дорожка. Она сбегала по склону холма, петляя,
словно капризная река, местами исчезая в зарослях розы "Форсайт", ныряя
в волны гинкго, над которыми реяли чайки. Надо было пройти по этой
тропинке не меньше тысячи футов, чтобы добраться до искусственных
развалин, находившихся в двухстах футах ниже Обители Сна.
Развалины занимали добрый акр склона холма. В джунглях сирени
среди колоколов ив виднелись потрескавшиеся фронтоны, полуосыпавшиеся
бордюры, накренившиеся или вовсе поваленные колонны, безликие и
безрукие статуи и относительно редкие груды обломков. Тропа постепенно
расширялась и, наконец, исчезала там, где прибой Времени стирал
навеваемое руинами memento mori, и где брели мужчина и женщина из
Круга. Руины, казалось, околдовывали, заставляя забыть о времени, и
мужчина, обводя руины взглядом, мог бы сказать: "Я старше, чем все
это", а его спутнице могла сказать в ответ: "Когда-нибудь мы снова
придем сюда, и ничего этого уже не будет". Но она молчала, шагая вслед
за ним по щебню, туда, где посреди высохшего фонтана ухмылялся
варварски изувеченный Пан и где начиналась другая тропа, не
запланированная создателями сада и появившаяся совсем недавно; там
желтела вытоптанная трава и густо рос шиповник. Мужчина и женщина
приблизились к стене, отделявшей развалины от берега, перебрались
сквозь пролом, как коммандос, чтобы взять приступом полоску пляжа
длиной в четверть мили. Здесь песок был не так чист, как на городских
пляжах, где его раз в три дня заменяли свежим, зато тени здесь были
удивительно резкими, а у воды лежали плоские камни, удобные для
раздумий.
- А ты обленилась, - заметил он, сбрасывая туфли и зарывая пальцы
ног в холодный песок. - Не захотела идти в обход.
- Да, я обленилась, - согласилась она.
Они разделись и направились к воде.
- Не толкайся!
- Вперед! Наперегонки до скал!
На этот раз он победил.
Они нежились на лоне Атлантики, как самые обычные купальщики любой
эпохи.
- Кажется, я могла бы остаться здесь навсегда.
- Сейчас холодные ночи. К тому же, здесь часто бывают шторма.
Запросто может унести в море.
- Если бы всегда было, как сейчас, - поправилась она.
- "Verweile doch, du bist so schon", - процитировал он. - Помнишь
Фауста? Он проиграл. Проиграет и Спящий. Я тут как-то перечитывал
Юнгера... Эй! В чем дело?
- Ни в чем.
- Девочка, что-то тут не так. Я же вижу.
- Какая тебе разница?
- Что значит - какая разница? Ну-ка, выкладывай!
Ее рука, словно мост, перекинулась через маленькое ущелье между
каменными плитами и нашла его руку. Он повернулся набок, с тревогой
глядя на влажный атлас ее волос, смеженные веки, впалые пустыни щек и
кроваво-красный оазис рта. Она сильнее сжала его руку.
- Давай останемся здесь навсегда, несмотря на холод и шторма.
- Ты хочешь сказать...
- Что мы можем сойти на этой остановке.
- Понятно. Но...
- Но тебе этого не хочется? Тебе нравится этот великий розыгрыш?
Он отвернулся.
- Кажется, в ту ночь ты был прав.
- В какую ночь?
- Когда сказал, что нас дурачат. Что мы - последние люди на
Земле, и пляшем перед пришельцами, которые наблюдают за нами по
непостижимым для нас причинам. Кто мы, как не образы на экране
осциллографа? Мне смертельно надоело быть предметом изучения.
Он не отрываясь глядел в море.
- Мне сейчас очень нравится в Круге, - сказал он. - Поначалу я был
к нему амбивалентен. Но несколько недель, то есть лет, тому назад я
побывал на своем прежнем рабочем месте. Теперь там все иначе.
Масштабнее. Совершеннее. И дело не в том, что там появились устройства,
о которых пятьдесят-шестьдесят лет назад я даже мечтать не смел. Пока я
там находился, меня не оставляло странное чувство... Я общался с
малюткой Тенгом, главным технологом, который по части болтовни не
уступит Юнгеру. Я не слушал его, а просто смотрел на все эти
тандем-резервуары и узлы механизмов, и внезапно понял, что когда-нибудь
в одном из этих корпусов, среди сумрака и блеска нержавеющей стали, из
стекла, пластика и пляшущих электронов будет создано нечто. И это нечто
будет таким прекрасным, что мне очень хотелось бы присутствовать при
его рождении. Это было всего лишь предчувствие; я не назову его
мистическим опытом или чем-нибудь в этом роде. Но если бы то мгновение
осталось со мной навсегда... Как бы там ни было, Круг - это билет на
спектакль, который я мечтаю посмотреть.
- Милый, в сердце человека живут ожидание и воспоминания, но не
мгновения...
- Может быть, ты и права. - Наклонясь над водой, Мур поцеловал
кровь ее рта.
- "Verweile doch...
...du bist so schon..."
... Они танцевали...
... На Балу, завершающем все Балы...
Заявление Леоты Мэйсон и Элвина Мура ошеломило Круг, собравшийся в
канун Рождества. После роскошного обеда и обмена яркими и дорогими
безделушками погасли огни. Гигантская новогодняя елка, венчающая
прозрачный пентхауз, сияла в каждой растаявшей снежинке на стекле
потолка, словно Галактика в миниатюре.
Все часы Лондона показывали девять вечера.
- В Рождество - свадьба, в канун Крещения - развод, - сказал
кто-то во тьме.
- Что они будут делать, если их вызовут на "бис"? - шепотом сказал
другой.
Кто-то захихикал, затем несколько голосов фальшиво и нестройно
затянули рождественский гимн.
- Сегодня мы в центре внимания, - усмехнулся Мур.
- Когда мы с тобой танцевали в "Сундуке Дэви Джонса", они
корчились и блевали на пол.
- Круг нынче не тот, что прежде, - заметил он. - Совсем не тот.
Сколько появилось новых лиц? Сколько исчезло знакомых? Куда уходят
наши люди?
- На кладбище слонов? - предположила она. - Кто знает?
- "Сердце - это кладбище дворняг,
Скрывшихся от глаз живодера.
Там любовь покрыта смертью, как глазурью,
И псы сползаются туда околевать..."
- продекламировал Мур.
- Это Юнгер?
- Да. Почему-то вспомнилось.
- Лучше бы не вспоминалось. Мне не нравится.
- Извини.
- А где сам Юнгер? - спросил он, когда мрак рассеялся и люди
встали с кресел.
- Наверное, возле чаши с пуншем. Или под столом.
- Под столом ему вроде бы рановато. - Мур поежился. - Между
прочим, что мы здесь делаем? Почему ты потребовала, чтобы мы прилетели
на этот Бал?
- Потому что сейчас - сезон милосердия и любви...
- И веры, и надежды, - с усмешкой подхватил он. - На сантименты
потянуло? Хорошо, я тоже буду сентиментален. Ведь это так приятно.
Он поднес к губам ее руку.
- Прекрати.
- Хорошо.
Он поцеловал ее в губы. Рядом кто-то захохотал.
Она покраснела, но не отстранилась.
- Решила выставить меня на посмешище? - спросил он. - И себя?
Учти, я не остановлюсь на полпути. Объясни, зачем мы явились сюда и на
весь мир заявили о своем уходе? Мы могли бы просто исчезнуть. Проспали
бы до весны, а там...
- Нет. Я - женщина. Для меня Бал, последний в году и в жизни -
слишком большой соблазн. Мне хотелось надеть на палец твой подарок.
Мне хотелось видеть их лица и знать, что в глубине души они нам
завидуют. Нашей смелости и, быть может, нашему счастью.
- Ладно. Я пью за это. И за тебя. - Он поднял и осушил бокал.
В павильоне отсутствовал камин, куда можно было бы его красиво бросить,
поэтому Мур поставил его на стол.
- Потанцуем? Я слышу музыку.
- Подожди. Посиди спокойно, выпей еще.
Когда все часы Лондона пробили одиннадцать, Леота
поинтересовалась, где Юнгер.
- Ушел, - ответила ей стройная девушка с фиолетовыми волосами. -
Сразу после ужина. Наверное, несварение желудка. - Она пожала
плечами. - А может, отправился на поиски "Глобуса".
Леота нахмурилась и взяла со стола бокал.
Потом они танцевали... Мур не видел павильона, по которому он
двигался в танце, не замечал сотен безликих теней... Для него они были
персонажами прочитанной и закрытой книги. Сейчас для него существовали
только танец и женщина, которую он держал в объятьях.
"Я добился, чего хотел, - подумал он, - и, как прежде, хочу
Водка там текла рекой... И, словно кровь из рассеченных артерий
инопланетных чудовищ, били вверх фонтаны сока - фиолетовые, оранжевые,
зеленые, желтые, - подобно зонтикам раскрываясь под сводами дворца.
Драгоценностей, сверкавших на гостях, хватило бы, чтобы уплатить выкуп
за эмира. Устроитель Бала, премьер Корлов, похожий на гигантского
заиндевелого Деда Мороза, был само гостеприимство. Стены танцевального
зала были изготовлены из поляризованного монокристалла, и окружающий
мир то вспыхивал, то гас. "Как реклама", - съязвил Юнгер, который
сидел на вращающемся табурете, положив локти на стойку бара. Когда Мур
приблизился, Юнгер повернул голову и уставился на него мутным взглядом
совы-альбиноса.
- Кого я вижу! Это же сам Альбион Мур! - Он протянул руку. -
Кво вадис, черт бы вас побрал?
- Водка с виноградным соком, - обратился Мур к ненужному бармену,
стоявшему на посту возле миксера. Нажав две кнопки, бармен придвинул
бокал к Муру по красному дереву стойки.
- За освобожденный труд, - произнес Мур, салютуя Юнгеру бокалом.
- За это и я выпью. - Поэт наклонился вперед и отстукал на
клавиатуре миксера собственную комбинацию букв и цифр.
Бармен фыркнул. Мур и Юнгер чокнулись и выпили.
- Они... - палец Юнгера описал дугу, - ...обвиняют нас, будто мы
совершенно не интересуемся тем, что происходит вне Круга.
- Ну что ж, я нахожу это справедливым.
- Я тоже, но обвинение можно дополнить. Нам точно так же наплевать
и друг на друга. Если честно, много ли у вас знакомых в Кругу?
- Можно по пальцам пересчитать.
- Я уж не спрашиваю, с кем из них вы на "ты".
- Что ж тут странного? Мы много путешествуем, к тому же, перед
нами - вечность. А у вас много друзей?
- Одного я только что прикончил, - проворчал поэт и потянулся к
миксеру. - А сейчас смешаю себе другого.
Мур не был расположен ни к веселью, ни к унынию. К какому из этих
состояний может привести общение с Юнгером, он не знал, но после
злополучного Бала в "Сундуке Дэви Джонса" он жил будто в мыльном
пузыре, и ему не хотелось, чтобы в его сторону направляли острые
предметы.
- Никто вас не неволит, - холодно произнес он. - Если Круг вас не
устраивает, уходите.
Юнгер погрозил ему пальцем.
- Ты плохой tovarisch. Забываешь, что иногда человеку необходимо
поплакаться в жилетку бармену или собутыльнику. Впрочем, ты прав,
сейчас не те времена. С тех пор, как появились никелированные
"барматы", да будут прокляты их экзотические глаза и коктейли,
смешанные "по науке", некому стало излить душу.
Заказав "бармату" три коктейля, он со стуком выстроил бокалы на
блестящей темной поверхности стойки.
- Испробуй! Отпей из каждого бокала! - предложил он. - Спорим,
ты не отличишь их друг от друга без карты вин.
- На "барматы" вполне можно положиться, -возразил Мур.
- Положиться? Да, можно, черт бы их побрал, если ты имеешь в виду
увеличение числа неврастеников. Лучше них с этой работой никто не
справится. Знаешь, когда-то за кружкой пива человек мог
выговориться... Твои надежные миксеры-автоматы лишили его этой
возможности. А что мы получили взамен? Клуб болтливых извращенцев,
помешанных на переменах? О, видели бы нас завсегдатаи "Русалки" или
"Кровожадного Льва"! - вскричал он с фальшивым гневом в голосе. -
Все-таки, какими баловнями судьбы были Марло и его приятели!
Он печально вздохнул и заключил:
- Да, выпивка тоже не та, что прежде.
Международный язык его отрыжки заставил бармена отвернуться, но
Мур успел заметить брезгливую гримасу на его лице.
- Повторяю, - сказал Мур. - Если вам здесь не нравится, уходите.
Почему бы вам не открыть собственный бар, без автоматов? Думаю, он
пользовался бы успехом.
- Пошел ты... Не скажу, куда. - Поэт уставился в пустоту. -
Впрочем, может быть, я так и сделаю. Открою бар с настоящими
официантами...
Мур повернулся к нему спиной и стал смотреть на Леоту, танцующую с
Корловым. Он был счастлив.
- Люди вступают в Круг по разным причинам, - бормотал Юнгер, - но
главная из них - эксгибиционизм. Невозможно устоять перед призраком
бессмертия, который манит тебя из-за кулис на сцену. С каждым годом
людям все труднее привлекать к себе внимание. В науке это почти
невозможно. В девятнадцатом и двадцатом веках удавалось прославиться
отдельным ученым, а сейчас - только коллективам. Искусство настолько
демократизировалось, что сошло на нет, а куда, спрашивается, исчезли
его ценители? Я уж не говорю о простых зрителях...
- Так что нам остался только Круг, - продолжал он. - Взять хотя
бы нашу Спящую Красавицу, которая отплясывает с Корловым...
- Что?
- Извини, не хотел тебя разбудить. Я говорю, если бы мисс Мэйсон
хотела привлечь к себе внимание, ей следовало бы заняться стриптизом.
Вот она и вступила в Круг. Это даже лучше, чем быть кинозвездой, по
крайней мере, не надо вкалывать...
- Стриптизом?
- Разновидность фольклора. Раздевание под музыку.
- А, припоминаю.
- Оно тоже давно в прошлом, - вздохнул Юнгер. - И, поскольку мне
не может нравиться, как одеваются и раздеваются современные женщины,
меня не оставляет чувство, будто со старым миром от нас ушло что-то
светлое и хрупкое.
- Не правда ли, она очаровательна?
- Бесспорно.
Потом они гуляли по холодной ночной Москве. Муру не хотелось
покидать теплый дворец, но он изрядно выпил и легко поддался на уговоры
Юнгера. Кроме того, он опасался, что этот болтун, едва стоящий на
ногах, провалится в канализационный люк, опоздает к ракетоплану или
вернется побитый.
Они брели по ярко освещенным проспектам и темным переулкам, пока
не вышли на площадь, к огромному полуразвалившемуся монументу. Поэт
сломал на ближайшем кусте веточку и метнул ее в стену.
- Бедняга, - пробормотал он.
- Кто?
- Парень, который там лежит.
- Кто он?
Юнгер свесил голову набок.
- Неужели не знаешь?
- Увы, мое образование оставляет желать лучшего, особенно в
области истории. Древний период я мало-мальски...
Юнгер ткнул в сторону мавзолея большим пальцем.
- Здесь лежит благородный Макбет. Король, предательски убивший
своего предшественника, благородного Дункана. И многих других. Сев на
трон, он пообещал подданным, что будет милостив к ним. Но славянский
темперамент - явление загадочное. Прославился он, в основном,
благодаря своим красивым речам, которые переводил поэт Пастернак. Но их
давно уже никто не читает.
Юнгер снова вздохнул и уселся на ступеньку. Мур сел рядом. Он
слишком замерз, чтобы обижаться на высокомерный тон подвыпившего поэта.
- В прошлом народы воевали между собой, - сказал Юнгер.
- Знаю, - кивнул Мур. От холода у него ныли пальцы. - Когда-то
этот город был сожжен Наполеоном.
Юнгер поправил шляпу. Мур обвел взглядом горизонт, изломленный
очертаниями причудливых зданий. Тут - ярко освещенная, строго
конструктивная пирамида учреждения, устремленная в заоблачную высь (вот
они, последние достижения плановой экономики); там - аквариум с черными
зеркалами стен, который днем превратится в агентство с опытным, четко и
слаженно действующим персоналом; а по ту сторону площади - ее юность,
полностью воскрешенная сумраком: блестящие луковицы куполов, нацелившие
острия перьев в небо, где среди звезд сверкают опознавательные огни
летательных аппаратов.
Мур подул на пальцы и сунул руки в карманы.
- Да, народы воевали между собой, - повторил Юнгер. - Гремела
канонада, лилась кровь, гибли люди. Но мы пережили эти времена, и вот,
наконец, наступил долгожданный мир. Но заметили мы это далеко не сразу.
Мы и сейчас не можем понять, как это получилось. Слишком уж долго,
видимо, мы откладывали мир на "потом", забывая о нем, думая совсем о
других вещах. Теперь нам не с кем сражаться - все победили, и все
пожинают плоды победы. Благо, этих плодов хватает на всех. Их даже
больше, чем достаточно, и каждый день появляются новые, все
совершеннее, все изысканнее. Кажется, вещи поглощают умы своих
создателей...
- Мы все могли бы уйти в лес, - сказал Мур, жалея, что не надел
костюм с термостатом на батарейке.
- Мы многое могли бы сделать и, наверное, сделаем. А уйти в леса,
помоему, просто необходимо.
- Но прежде давай вернемся во Дворец, погреемся напоследок.
- Почему бы и нет?
Они встали со ступеньки и побрели обратно.
- И все-таки, зачем ты вступил в Круг? Чтобы умереть от
ностальгии?
- Нет, сынок. - Поэт хлопнул Мура по плечу. - В поисках
развлечений.
Через час Мур продрог до костей.
- Гм, гм, - произнес голос. - Через несколько минут мы
приземлимся на острове Оаху, на аэродроме лабораторного комплекса "Аква
Майнинг".
Раздался щелчок, и на колени Муру упал страховочный ремень. Мур
застегнулся и попросил:
- Прочтите еще раз последнее стихотворение из "Стамески".
- "Грядущее, не будь нетерпеливым.
Пусть не сегодня, но завтра,
Пусть не сейчас, но потом.
Человек - это млекопитающее,
Которое создает монументы.
И не спрашивай меня, для чего".
Он вспомнил Луну, какой ее описывала Леота. Последние сорок
четыре секунды путешествия, ушедшие на высадку, он люто ненавидел
Юнгера, даже не зная толком, за что.
Стоя у трапа "Стрелы-9", он следил за приближением маленького
человека в тропическом костюме, улыбающегося до ушей. Он машинально
пожал протянутую руку.
- Очень рад, - сказал Тенг. - Здесь многое сохранилось с тех
далеких дней. Сразу после звонка с Бермуд мы с коллегами собрались и
стали думать, что бы вам показать. - Мур сделал вид, будто знает о
звонке. - Ведь что ни говори, мало кому удается побеседовать со своим
работодателем из далекого прошлого.
Мур улыбнулся и пошел вместе с Тенгом к лабораторному комплексу.
- Да, я любопытен, - признал он. - Мне захотелось посмотреть, во
что превратился комплекс. Скажите, сохранились ли мои офис и
лаборатория?
- Разумеется, нет.
- А первая тандем-камера? А инжекторы с широкими патрубками?
- Заменены, конечно.
- Так, так. А большие старые насосы?
- Вместо них теперь новые, блестящие.
Мур повеселел. Спину грело солнце, которого он не видел несколько
недель (лет), но еще приятней была прохлада в стенах лабораторного
комплекса, создаваемая кондиционерами. Окружавшая его техника была
компактна и в высшей степени функциональна, обладая, тем не менее,
красотой, для которой Юнгер, наверное, сумел бы найти подходящие
эпитеты. Мур шел мимо агрегатов, ведя ладонью по их гладким бокам, -
рассматривать каждый из них в отдельности у него не было времени. Он
похлопывал ладонью по трубам и заглядывал в печи для обжига керамики.
Когда Тенг спрашивал его мнения о действии того или иного механизма, он
отмалчивался, делая вид, что разжигает трубку.
По подвесной дорожке они прошли через цех, похожий на замок, затем
сквозь пустые резервуары, и углубились в коридор со стенами, усеянными
множеством мерцающих лампочек. Иногда они встречали техника или
инженера. Мур пожимал руки и сразу забывал имена.
Главный технолог был очарован молодостью Мура; ему даже в голову
не приходило усомниться, что перед ним - настоящий инженер, знающий
свое дело во всех тонкостях. В действительности предсказание Мэри
Муллен о том, что профессия Мура рано или поздно выйдет за пределы его
воображения, обещало вот-вот сбыться.
Наконец, они вышли в тесный вестибюль, и там Мур не без
удовольствия обнаружил свой портрет среди фотографий умерших и ушедших
на пенсию предшественников Тенга.
- Как вы думаете, я мог бы сюда вернуться?
В глазах Тенга появилось изумление. Лицо Мура оставалось
бесстрастным.
- Ну... я полагаю... кое-что... вы могли бы сделать, - промямлил
Тенг.
Мур широко улыбнулся и перевел разговор в другое русло. Его
позабавило сочувственное выражение на лице человека, который видел его
впервые в жизни. Сочувственное и испуганное.
- Да, картина прогресса всегда вдохновляет, - задумчиво произнес
Мур. - Причем настолько, что хочется вернуться к прежней работе. К
счастью, мне это ни к чему, я вполне обеспечен. И все же, видя, как
разросся комплекс за годы твоего отсутствия, как далеко шагнула
разработанная тобой технология, нельзя не испытывать ностальгии.
Теперь тут столько зданий, что мне их и за неделю не обойти, и все они
заполнены новейшим и надежнейшим оборудованием. Я просто в восторге. А
вам нравится здесь работать?
- Да. - Тенг вздохнул. - Насколько вообще работа может нравиться.
Скажите, вы летели сюда с намерением переночевать? У нас есть гостиница
для сотрудников, там вас с радостью примут. - Он посмотрел на
часы-луковицу, висящие у него на груди.
- Благодарю, но мне пора возвращаться. Дела, знаете ли. Я просто
хотел укрепить свою веру в прогресс. Спасибо вам за экскурсию, и
спасибо вашему веку.
На всем пути до Бермуд, в году Две тысячи семьдесят восьмом от
Р.Х., неутомимо потгивая мартини, Мур повторял про себя: цепь времен
соединена.
- Все-таки решилась? - спросила Мэри Мод, осторожно выпрямляя
спину под складками пледа.
- Да.
- Почему?
- Потому что я не хочу уничтожать то, что мне принадлежит. У меня
и так почти ничего нет.
Дуэнья тихо фыркнула, будто эти слова рассмешили ее.
- Корабль идет по бездонному морю к таинственному Востоку, -
задумчиво произнесла она, обращаясь к любимой собачке, - но то и дело
бросает якорь. Почему? Ты не знаешь, а? Чем это объясняется?
Глупостью капитана? Или второго помощника? - Она поглаживала собачку,
словно и впрямь ждала от нее ответа.
Собачка молчала.
- Или неукротимым желанием повернуть вспять? - допытывалась
Дуэнья. - Возвратиться домой?
Ненадолго повисла тишина. Затем:
- Я живу, переезжая из дома в дом. Эти дома зовутся часами. Каждый
из них прекрасен, но не настолько, чтобы хотелось побывать в нем снова.
Позволь, я угадаю слова, которые вертятся у тебя на языке. "Я не хочу
замуж, и я не намерена покидать Круг. У меня будет ребенок..." Кстати,
мальчик или девочка?
- Девочка.
- "У меня будет дочка. Я поселю ее в роскошном особняке, обеспечу
ей славное будущее и успею вернуться к весеннему фестивалю". - Она
всматривалась в поливу собачки, как факир в глубину хрустального шара.
- Ну что, хорошая я гадалка?
- Да.
- Думаешь, это удастся?
- Не вижу причин...
- Скажи, какая роль уготована ее гордому отцу? - допытывалась
старуха. - Сочинять для нее сонеты или мастерить механические игрушки?
- Ни то, ни другое. Он вообще не узнает о ней. Он будет спать до
весны, я - нет. И она не будет знать, кто он.
- Чем дальше в лес, тем больше дров.
- Это почему же?
- Потому что не пройдет и двух месяцев по календарю Круга, как она
станет женщиной, и, возьму на себя смелость предсказать, красивой
женщиной. Потому что у нее будут для этого деньги.
- Разумеется.
- И, поскольку ее родители - члены Круга, ее обязательно примут в
Круг.
- Может быть, она этого не захочет.
- Исключено. Оставь подобные сантименты тем, кому путь сюда
заказан. Захочет, не сомневайся. Все хотят. Хирурги сделают ее
красавицей, и я, возможно, сумею добиться ее приема вопреки моим
собственным правилам. В Кругу она встретит много интересных людей:
поэтов, инженеров, собственную мать...
- Нет! Я бы ее предупредила!
- Ага! Ответь-ка мне, что это: боязнь кровосмешения, вызванная
неуверенностью в собственных чарах, или что-нибудь другое?
- Прошу тебя! Зачем ты говоришь эти ужасные слова?
- Затем, что ты, к сожалению, вышла из-под моего контроля. До сих
пор ты была превосходным символом Круга, ныне же твои устремления
далеки от тех, что свойственны олимпийским богам. Глядя на тебя, люди
подумают так: "Боги - все равно что школьники. Несмотря на легион
врачей, который их обслуживает, они бессильны перед физиологией".
Принцесса, в глазах всего мира ты - моя дочь, ибо Круг - это я. Поэтому
прими материнский совет. Уйди. Не настаивай на продлении контракта.
Выйди замуж и проспи несколько месяцев. Весной твой срок истечет, а до
тех пор ты поспишь с перерывами в "бункере". А мы тем временем
позаботимся о романтической окраске твоего ухода. О ребенке не
беспокойся: "холодный сон" ему не повредит. Подобные случаи уже были.
Если не согласна, я по-матерински предостерегаю тебя: ты будешь
исключена немедленно.
- Ты не посмеешь!
- Прочитай свой контракт.
- Но зачем?! Ведь никто бы не узнал.
Вспыхнули ацетиленовые горелки.
- Глупая куколка! Твое представление об окружающем мире
фрагментарно и наивно. Если бы ты знала, насколько он изменился за
последние шестьдесят лет. С той минуты, как кто-нибудь из нас
открывает глаза у себя в "бункере", и до того мгновенья, когда он,
усталый, ложится спать после очередного Бала, за ним следят все
средства массовой информации. Сейчас в арсенале охотников за жареными
фактами гораздо больше шпионских устройств, чем на твоей голове -
красивых волос. Мы не можем всю жизнь прятать твою дочь от
журналистов. Не станем и пытаться. Даже в том случае, если ты решишься
на аборт, у нас будет достаточно проблем с прессой, хотя наши служащие
- не из тех, кого можно разговорить с помощью взятки или алкоголя.
Итак, я жду твоего решения.
- Мне очень жаль.
- Мне тоже.
Молодая женщина встала и направилась к выходу. Возле двери ей
показалось, будто она слышит поскуливание китайской собачки.
За аккуратной живой изгородью намеренно запущенного сада
начиналась грунтовая дорожка. Она сбегала по склону холма, петляя,
словно капризная река, местами исчезая в зарослях розы "Форсайт", ныряя
в волны гинкго, над которыми реяли чайки. Надо было пройти по этой
тропинке не меньше тысячи футов, чтобы добраться до искусственных
развалин, находившихся в двухстах футах ниже Обители Сна.
Развалины занимали добрый акр склона холма. В джунглях сирени
среди колоколов ив виднелись потрескавшиеся фронтоны, полуосыпавшиеся
бордюры, накренившиеся или вовсе поваленные колонны, безликие и
безрукие статуи и относительно редкие груды обломков. Тропа постепенно
расширялась и, наконец, исчезала там, где прибой Времени стирал
навеваемое руинами memento mori, и где брели мужчина и женщина из
Круга. Руины, казалось, околдовывали, заставляя забыть о времени, и
мужчина, обводя руины взглядом, мог бы сказать: "Я старше, чем все
это", а его спутнице могла сказать в ответ: "Когда-нибудь мы снова
придем сюда, и ничего этого уже не будет". Но она молчала, шагая вслед
за ним по щебню, туда, где посреди высохшего фонтана ухмылялся
варварски изувеченный Пан и где начиналась другая тропа, не
запланированная создателями сада и появившаяся совсем недавно; там
желтела вытоптанная трава и густо рос шиповник. Мужчина и женщина
приблизились к стене, отделявшей развалины от берега, перебрались
сквозь пролом, как коммандос, чтобы взять приступом полоску пляжа
длиной в четверть мили. Здесь песок был не так чист, как на городских
пляжах, где его раз в три дня заменяли свежим, зато тени здесь были
удивительно резкими, а у воды лежали плоские камни, удобные для
раздумий.
- А ты обленилась, - заметил он, сбрасывая туфли и зарывая пальцы
ног в холодный песок. - Не захотела идти в обход.
- Да, я обленилась, - согласилась она.
Они разделись и направились к воде.
- Не толкайся!
- Вперед! Наперегонки до скал!
На этот раз он победил.
Они нежились на лоне Атлантики, как самые обычные купальщики любой
эпохи.
- Кажется, я могла бы остаться здесь навсегда.
- Сейчас холодные ночи. К тому же, здесь часто бывают шторма.
Запросто может унести в море.
- Если бы всегда было, как сейчас, - поправилась она.
- "Verweile doch, du bist so schon", - процитировал он. - Помнишь
Фауста? Он проиграл. Проиграет и Спящий. Я тут как-то перечитывал
Юнгера... Эй! В чем дело?
- Ни в чем.
- Девочка, что-то тут не так. Я же вижу.
- Какая тебе разница?
- Что значит - какая разница? Ну-ка, выкладывай!
Ее рука, словно мост, перекинулась через маленькое ущелье между
каменными плитами и нашла его руку. Он повернулся набок, с тревогой
глядя на влажный атлас ее волос, смеженные веки, впалые пустыни щек и
кроваво-красный оазис рта. Она сильнее сжала его руку.
- Давай останемся здесь навсегда, несмотря на холод и шторма.
- Ты хочешь сказать...
- Что мы можем сойти на этой остановке.
- Понятно. Но...
- Но тебе этого не хочется? Тебе нравится этот великий розыгрыш?
Он отвернулся.
- Кажется, в ту ночь ты был прав.
- В какую ночь?
- Когда сказал, что нас дурачат. Что мы - последние люди на
Земле, и пляшем перед пришельцами, которые наблюдают за нами по
непостижимым для нас причинам. Кто мы, как не образы на экране
осциллографа? Мне смертельно надоело быть предметом изучения.
Он не отрываясь глядел в море.
- Мне сейчас очень нравится в Круге, - сказал он. - Поначалу я был
к нему амбивалентен. Но несколько недель, то есть лет, тому назад я
побывал на своем прежнем рабочем месте. Теперь там все иначе.
Масштабнее. Совершеннее. И дело не в том, что там появились устройства,
о которых пятьдесят-шестьдесят лет назад я даже мечтать не смел. Пока я
там находился, меня не оставляло странное чувство... Я общался с
малюткой Тенгом, главным технологом, который по части болтовни не
уступит Юнгеру. Я не слушал его, а просто смотрел на все эти
тандем-резервуары и узлы механизмов, и внезапно понял, что когда-нибудь
в одном из этих корпусов, среди сумрака и блеска нержавеющей стали, из
стекла, пластика и пляшущих электронов будет создано нечто. И это нечто
будет таким прекрасным, что мне очень хотелось бы присутствовать при
его рождении. Это было всего лишь предчувствие; я не назову его
мистическим опытом или чем-нибудь в этом роде. Но если бы то мгновение
осталось со мной навсегда... Как бы там ни было, Круг - это билет на
спектакль, который я мечтаю посмотреть.
- Милый, в сердце человека живут ожидание и воспоминания, но не
мгновения...
- Может быть, ты и права. - Наклонясь над водой, Мур поцеловал
кровь ее рта.
- "Verweile doch...
...du bist so schon..."
... Они танцевали...
... На Балу, завершающем все Балы...
Заявление Леоты Мэйсон и Элвина Мура ошеломило Круг, собравшийся в
канун Рождества. После роскошного обеда и обмена яркими и дорогими
безделушками погасли огни. Гигантская новогодняя елка, венчающая
прозрачный пентхауз, сияла в каждой растаявшей снежинке на стекле
потолка, словно Галактика в миниатюре.
Все часы Лондона показывали девять вечера.
- В Рождество - свадьба, в канун Крещения - развод, - сказал
кто-то во тьме.
- Что они будут делать, если их вызовут на "бис"? - шепотом сказал
другой.
Кто-то захихикал, затем несколько голосов фальшиво и нестройно
затянули рождественский гимн.
- Сегодня мы в центре внимания, - усмехнулся Мур.
- Когда мы с тобой танцевали в "Сундуке Дэви Джонса", они
корчились и блевали на пол.
- Круг нынче не тот, что прежде, - заметил он. - Совсем не тот.
Сколько появилось новых лиц? Сколько исчезло знакомых? Куда уходят
наши люди?
- На кладбище слонов? - предположила она. - Кто знает?
- "Сердце - это кладбище дворняг,
Скрывшихся от глаз живодера.
Там любовь покрыта смертью, как глазурью,
И псы сползаются туда околевать..."
- продекламировал Мур.
- Это Юнгер?
- Да. Почему-то вспомнилось.
- Лучше бы не вспоминалось. Мне не нравится.
- Извини.
- А где сам Юнгер? - спросил он, когда мрак рассеялся и люди
встали с кресел.
- Наверное, возле чаши с пуншем. Или под столом.
- Под столом ему вроде бы рановато. - Мур поежился. - Между
прочим, что мы здесь делаем? Почему ты потребовала, чтобы мы прилетели
на этот Бал?
- Потому что сейчас - сезон милосердия и любви...
- И веры, и надежды, - с усмешкой подхватил он. - На сантименты
потянуло? Хорошо, я тоже буду сентиментален. Ведь это так приятно.
Он поднес к губам ее руку.
- Прекрати.
- Хорошо.
Он поцеловал ее в губы. Рядом кто-то захохотал.
Она покраснела, но не отстранилась.
- Решила выставить меня на посмешище? - спросил он. - И себя?
Учти, я не остановлюсь на полпути. Объясни, зачем мы явились сюда и на
весь мир заявили о своем уходе? Мы могли бы просто исчезнуть. Проспали
бы до весны, а там...
- Нет. Я - женщина. Для меня Бал, последний в году и в жизни -
слишком большой соблазн. Мне хотелось надеть на палец твой подарок.
Мне хотелось видеть их лица и знать, что в глубине души они нам
завидуют. Нашей смелости и, быть может, нашему счастью.
- Ладно. Я пью за это. И за тебя. - Он поднял и осушил бокал.
В павильоне отсутствовал камин, куда можно было бы его красиво бросить,
поэтому Мур поставил его на стол.
- Потанцуем? Я слышу музыку.
- Подожди. Посиди спокойно, выпей еще.
Когда все часы Лондона пробили одиннадцать, Леота
поинтересовалась, где Юнгер.
- Ушел, - ответила ей стройная девушка с фиолетовыми волосами. -
Сразу после ужина. Наверное, несварение желудка. - Она пожала
плечами. - А может, отправился на поиски "Глобуса".
Леота нахмурилась и взяла со стола бокал.
Потом они танцевали... Мур не видел павильона, по которому он
двигался в танце, не замечал сотен безликих теней... Для него они были
персонажами прочитанной и закрытой книги. Сейчас для него существовали
только танец и женщина, которую он держал в объятьях.
"Я добился, чего хотел, - подумал он, - и, как прежде, хочу