большего. Но я преодолею себя".
Стена павильона были облицованы зеркалами. В них кружились сотни
Элвинов Муров и Леот Мэйсон. Так они кружились вот уже семьдесят с
лишним лет, на всех Балах Круга: в "Небесном Приюте" среди тибетских
снегов и в "Сундуке Дэви Джонса", на околоземной орбите и в плавучем
дворце Канаяши, в пещерах Карлсбада и древнем дельфийском храме. Но
этот рождественский Бал был для них последним. "Спокойной ночи, леди,
спокойной ночи, леди..."
Леота молчала, прижимаясь к Муру. Ее дыхание обручем охватывало
его шею.
"Спокойной ночи, спокойной ночи, спокойной ночи", - слышал он
собственный голос.
Они ушли в полночь, с первыми ударами колоколов. Садясь в такси,
Мур сказал водителю, что они устали и решили вернуться пораньше.
Они объехали стратокрейсер и высадились возле "Стрелы", на которой
прилетели сюда. Ступая на пушистое белое руно, покрывающее
взлетно-посадочную площадку, они приблизились к меньшему кораблю и
поднялись по трапу.
- Может быть, сделать освещение более ярким? Или, наоборот, менее
ярким? - спросил голос, когда Лондон с его часами и знаменитым мостом
исчез во мраке.
- Менее.
- Может быть, желаете поесть? Или выпить?
- Нет.
- Не хотите ли еще чего-нибудь? - Пауза. - Например, послушать
научную статью на любую интересующую вас тему? - Пауза. - Или
что-нибудь из художественной прозы? - Пауза. - Или из поэзии? -
Пауза. - Не угодно ли просмотреть каталог мод? - Пауза. - Или вы
предпочитаете музыку?
- Музыку, - выбрала Леота. - Легкую. Не такую, как ты любишь,
Элвин.
Мур задремал. Минут через десять он услышал:
"Наш хрупкий
Волшебный клинок
С огненной рукоятью
Рассекает мрак
Под крошечной меткой
Полярной звезды,
Обрезая заусенцы
Миниатюрной геенны,
Разливая свет,
От которого не светлей.
Бусины песенных строк,
Летящие на острие клинка,
Вылущиваются, выскакивают
И нанизываются на нитку
Идиотской темы.
Сквозь хаос,
Выпущенный на волю
И теснящий злосчастную логику,
Черные нотные знаки
Несутся наперегонки с огнем".
- Перестань, - пробормотал Мур. - Мы не просили читать.
- Я не читаю, - возразили ему. - Я сочиняю.
Мур повернулся на голос, и кресло мгновенно изменило конфигурацию.
В нескольких рядах от него с подлокотника кресла в проход свешивались
чьи-то ноги.
- Юнгер?
- Нет, Санта-Клаус. Ха-ха!
- Что ты здесь делаешь? Тоже решил вернуться пораньше?
- Ты сам ответил на свой вопрос.
Фыркнув, Мур уселся в прежнюю позу. Рядом с ним ровно дышала
Леота. Ее кресло превратилось в кровать.
Мур смежил веки, но присутствие Юнгера не давало ему вернуться в
приятную дремоту. Он услышал вздох и нетвердые шаги, но не открывал
глаз, надеясь, что Юнгер упадет и уснет. Но поэт не упал.
Внезапно по салону раскатился торжественный и жуткий баритон:
- В больнице святого Иа-акова я детку свою отыскал. Холодная,
милая, сла-авная лежала на длинном столе...
Мур ударил левой, целя в солнечное сплетение. Промахнуться было
невозможно, но удар получился слишком замедленный. Юнгер успел
поставить блок и с хохотом отступил.
Леота села и потрясла головой.
- Что ты здесь делаешь?
- Сочиняю, - ответил Юнгер. - Сам. - И добавил: - С Рождеством.
- Иди к черту! - буркнул Мур.
- Мистер Мур, я поздравляю вас с женитьбой!
- Спасибо.
- Позвольте поинтересоваться, почему я не был приглашен.
- Мы решили не праздновать.
- Леота, это правда? Старого товарища по оружию не пригласили на
свадьбу только потому, что он недостаточно казист на ваш утонченный
вкус?
Леота кивнула. Она уже окончательно проснулась.
Юнгер ударил себя по лбу.
- О! Я ранен в самое сердце!
- Почему бы тебе не убраться туда, откуда пришел? - вспылил Мур.
- Спиртного там - море разливанное.
- Не могу же я присутствовать на рождественской мессе в состоянии
алкогольного опьянения...
- Ты и на заупокойную мессу способен прийти в стельку пьяным.
- Это намек, что вам с Леотой хотелось бы побыть наедине? Я понял.
Он повернулся и побрел по проходу. Спустя некоторое время Мур
услышал его храп.
- Надеюсь, больше мы его никогда не увидим, - хмуро произнесла
Леота.
- Почему? Он же безобидный пьяница.
- Безобидный? Он нас ненавидит. Потому что, в отличие от него,
мы счастливы.
- По-моему, он счастлив только в те минуты, когда ему тошно, - с
улыбкой сказал Мур. - И когда падает температура. Юнгер любит
"холодный сон", потому что он похож на кратковременную смерть. Однажды
он сказал, что член Круга умирает много раз. Потому-то он и вступил в
Круг.
Помолчав с минуту, Мур спросил:
- Ты говоришь, более длительный период сна не повредит?
- Да. Никакого риска.
Тем временем на одном из Бермудских островов Рождество выгнали в
прихожую, потом - за порог. Дрожа, как продрогшая собака, стояло оно
за дверью, ведущей в их мир. В мир Леоты, Мура и Юнгера.
А на борту "Стрелы", летящей против времени, Мур вспоминал далекий
новогодний бал. Женщина, которую он полюбил на том балу, сидела теперь
рядом с ним. Он вспомнил другие праздники Круга и подумал, что мог бы
пропустить их, ничего не потеряв. Он вспомнил "Аква Майнинг", где еще
несколько месяцев тому назад работал главным технологом, и решил, что
теперь эта профессия не для него. Все-таки он был прав: цепь времен
порвалась, и соединить ее он не может. Он вспомнил свою прежнюю
квартиру, где не бывал с тех пор, как вступил в Круг, вспомнил близких
ему людей, в том числе Диану Деметрикс, и подумал, что вне Круга у него
не будет никого, кроме Леоты. Из его знакомых. Только Уэйн Юнгер
неподвластен старению, ибо он - на службе у вечности. Но и он,
возможно, решится выйти из Круга, откроет бар и соберет собственный
Круг из отбросов общества.
Внезапно Мур ощутил невыразимую усталость и тоску. Он заказал
призрачному слуге мартини и протянул руку к нише, в которой появился
бокал. Потягивая коктейль, он сидел и размышлял о мире, над которым
летела его "Стрела".
Надо быть как все, решил он. Мур не знал современного мира - ни
его законов, ни искусства, ни морали. Типичный представитель Круга, он
реагировал, в основном, на цвет, движение, удовольствие и изысканную
речь; его познания в науке безнадежно устарели. Он был богат, но всеми
его финансами ведал Круг. Он располагал только универсальной кредитной
карточкой, которая, правда, позволяла ему приобретать любые товары и
услуги. Периодически он проверял свои счета и балансовые ведомости,
убеждаясь, что о деньгах можно не беспокоиться. Но все же он не мог
избавиться от тревоги, размышляя о своем возвращении в мир смертных.
Наверное, они сочтут его занудой, ханжой, клоуном, каким он выглядел
этим вечером. И самое страшное: теперь его человеческая сущность не
будет скрыта под лоском Круга.
Юнгер храпел. Леота дышала тихо и ровно. "Стрела" достигла
Бермудского архипелага и опустилась на один из островов.
- Прогуляться не хочешь? - спросил Мур жену возле трапа.
- Извини, дорогой, я устала, - ответила она, глядя на Обитель Сна.
- А я еще не готов.
Леота повернулась к нему. Он поцеловал ее.
- Спокойной ночи, милая. До встречи в апреле.
- Апрель - самый жестокий месяц, - заметил Юнгер. - Пошли,
инженер. Пройдемся до стоянки ракетомобилей.
Они пересекли взлетно-посадочную площадку и вышли на широкую
дорогу, ведущую к гаражу. Ночь была прозрачна, словно хрусталь, звезды
сверкали как елочная мишура, а орбитальный бакен - как золотой
самородок на дне омута.
- Хорошая ночь для прогулки.
Мур что-то проворчал в ответ. Порыв ветра осыпал его щеку
тлеющими крупицами табака. Поэт хлопнул его по плечу.
- Пошли в город, а? Это сразу за холмом. Дойдем пешком.
- Нет, - процедил сквозь зубы Мур.
Они двинулись дальше.
- Не хочется сегодня быть одному, - признался Юнгер возле гаража.
- Такое чувство, будто я напился вытяжки из столетий и неожиданно обрел
мудрость, которая никому не нужна... Я боюсь...
- Все, - перебил Мур. - Пора прощаться. Ты поезжай дальше, а мы
сойдем здесь. Желаю приятно развлечься.
Они не пожали друг другу руки. Мур проводил поэта взглядом до
гаража, повернулся и зашагал по подстриженному газону к саду.
Ориентироваться в зарослях было трудно, и вскоре Мур заблудился.
Поплутав, он все же выбрался из чащи на поляну, залитую звездным
светом, где высились руины, где тени двигались, когда менялось
направление ветра.
Под ногами хрустела сухая трава. Мур уселся на поваленную колонну
и раскурил трубку.
Вскоре от холода заныли пальцы, но Мур не двигался. Ему хотелось
вмерзнуть в пейзаж, стать памятником самому себе. Он призывал дьявола,
предлагая ему душу в обмен на возможность вернуться с Леотой в родной
Фриско и заняться прежним делом. У него, как у Юнгера, возникло
ощущение, будто он постиг мудрость веков, которой невозможно найти
применение.
Наконец, ледяной ветер согнал его с места. Мур перебрался к
фонтану, над которым возвышался не то спящий, не то мертвый Пан.
"Холодный сон" богов, - подумал он. - Когда-нибудь Пан проснется и
заиграет на свирели, и лишь ветер среди высоких колонн будет вторить
ему, да шаркающая поступь встревоженного робота-смотрителя. К тому
времени люди позабудут мелодии праздников. В крови самых злобных и
раздражительных из них врачи найдут вирус злобы и раздражительности и
создадут против него вакцину. И машина легкомыслия, лишенная эмоций,
будет постоянно генерировать в сердцах людей, погруженных в сладкие
сны, ощущение радости. И не найдется среди потомков Аполлона никого,
кто сможет повторить хотя бы древний клич, разносившийся над водами
Понта много рождественских ночей тому назад".
Мур подумал, что напрасно поспешил расстаться с Юнгером. Сейчас
ему казалось, он видит мир глазами этого человека. Поэт явно боялся
будущего. "Но все-таки, почему он не уходит из Круга? Может быть,
получает мазохистское наслаждение, видя, как сбываются его ледяные
пророчества?"
Стряхнув с себя оцепенение, Мур направился к каменной ограде сада.
Замерзшие пальцы ног болели, и он побежал трусцой.
Наконец, он остановился. Перед ним лежал мир, похожий на ведро,
заполненное водой. В воде отражались звезды. Мур стоял на ржавом краю
ведра и глядел на каменные плиты, на которых они с Леотой загорали
несколько дней (месяцев) тому назад. В тот раз он рассказывал ей о
своих агрегатах. Он по-прежнему верил, что когда-нибудь его детища
превратятся в огромные и прекрасные сосуды для жизни. Но сейчас он,
как и Юнгер, опасался, что к тому времени мир утратит что-то очень
важное, и чудесные новые сосуды, увы, будут заполнены не до краев. Он
убеждал себя, что Юнгер ошибается, что своенравный век вовсе не обязан
осуществлять его вымороченные пророчества, и у Пана, когда он заиграет
на свирели, кроме робота-смотрителя найдутся и другие слушатели. Он изо
всех сил старался в это поверить.
В океан упала звезда, и Мур посмотрел на часы. Было поздно. Он
повернулся и направился к пролому в стене.
В клинике он встретил Джеймсона - высокого, тощего, с кудрями
херувима и глазами полной его противоположности. Джеймсон зевал - он
уже получил укол снотворного.
- А, Мур, - ухмыльнулся он, глядя, как Мур снимает пальто и фрак и
закатывает рукав сорочки. - Решил провести медовый месяц на холодке?
В сухонькой руке врача щелкнул безыгольный инъектор. Мур потер
саднящее предплечье.
- Допустим, - ответил он, смерив презрительным взглядом не совсем
трезвого Джеймсона. - А тебе какое дело?
- Не пойму я тебя... Знаешь, если бы я женился на Леоте, то ни за
какие коврижки не полез бы в "бункер". Разве что...
Из горла Мура вырвалось рычание. Он шагнул к Джеймсону. Тот
попятился.
- Я пошутил! - воскликнул он. - Я не хотел...
Мур вздрогнул от боли - врач схватил его за то место на руке, куда
был сделан укол.
- Ладно, - сказал Мур. - Спокойной ночи. Проспись хорошенько.
Он шагнул к двери. Врач разжал пальцы. Мур опустил рукав сорочки
и снял с вешалки фрак и пальто.
- Совсем свихнулся! - крикнул ему вдогонку Джеймсон.
Идти в "бункер" Муру не хотелось. Если бы не встреча с Джеймсоном,
он провел бы в клинике полчаса, ожидая, пока подействует укол.
Он прошел по широким коридорам к лифту, поднялся на этаж, где
находились "бункеры". Возле двери в свой "бункер" он остановился в
нерешительности. Здесь ему предстояло проспать три с половиной месяца.
На этот раз ему не казалось, что он уснет всего лишь на полчаса.
Он набил трубку табаком. Решено: он выкурит ее в комнате жены,
ледяной богини. После укола следовало бы воздержаться от никотина, но
Мур, как и все его знакомые курильщики, редко выполнял эту рекомендацию
врача.
Мур пошел дальше по коридору и услышал вдруг частый стук. Он
затих, едва Мур свернул за угол, затем возобновился. Через секунду
снова наступила тишина.
Мур остановился возле двери в "бункер" Леоты. Сжимая в зубах
черенок трубки, достал авторучку, зачеркнул на табличке фамилию
"Мэйсон" и написал: "Мур". Дописывая последнюю букву, он снова услышал
стук.
Он доносился из комнаты Леоты.
Мур отворил дверь, шагнул вперед и застыл как вкопанный. В
комнате спиной к нему стоял мужчина с киянкой в поднятой руке. Мур
услышал его бормотание:
- ... Розмарином прекрасное ее осыпьте тело... Унесите ее в наряде
подвенечном в церковь...
Мур стрелой метнулся к мужчине, схватил его за руку и вырвал
киянку. Потом изо всех сил ударил его кулаком в челюсть. Юнгер
ударился об стену и сполз на пол.
- Леота! - сказал Мур. - Леота...
Перед ним в заиндевелом саркофаге лежала белая статуя паросского
мрамора. Крышка саркофага была поднята. Тело молодой женщины успело
приобрести твердость камня, и на груди, пробитой колышком, не выступило
крови. Только трещины и сколы, как на камне.
- Нет! - прошептал Мур.
Колышек был изготовлен из очень твердой синтетической древесины
кокоболо, или из квебрахо, или из лигнум-вита. Он не сломался...
- Нет! - повторил Мур.
Ее лицо в облаке волос цвета аллюминия было безмятежным. На
безымянном пальце Мур увидел кольцо - его свадебный подарок.
В углу послышалось бормотанье.
- Юнгер, - еле слышно произнес Мур, - зачем... ты... это сделал?
- Вампир, - невнятно ответил поэт. - ... Завлекает мужчин на свой
"Летучий голландец" и веками пьет из них кровь... Она - это будущее.
Богиня с виду, а душа - как безжизненная пустыня... - Он уныло
забубнил: - "Счастливей та, что рано умерла... Отрите ваши слезы...
Розмарином..." Она хотела оставить меня висящим в пустоте... А я не мог
спрыгнуть с карусели, и у меня не было обручального кольца... Но никому
не дано потерять того, что потерял я... "... И как велит обычай,
унесите ее в наряде подвенечном в церковь..." Я думал, она вернется ко
мне, когда устанет от тебя.
Мур двинулся к нему, и Юнгер закрыл лицо ладонями.
- Для инженера будущее...
Мур ударил его киянкой по голове. Затем еще и еще раз. Потом
перестал считать - в ту минуту его память не удерживала числа больше
трех.
Потом он вышел из комнаты с киянкой в руке и побежал по коридорам
мимо дверей, похожих на незрячие глаза, по ступенькам давно нехоженой
лестницы...
Выбегая из парадной Обители Сна, он услышал, как кто-то зовет его
по имени. Но не остановился, даже когда выбился из сил, лишь перешел
на шаг. Рука онемела, в боку кололо, легкие горели. Он взобрался на
холм, постоял на вершине и спустился по другому склону.
Улицы Бального Города - дорогостоящего курорта, опекаемого Кругом
- были безлюдны, но окна светились, а за ними блестели елочные игрушки
и мишура. Откуда-то доносились пение и смех. Услышав их, Мур еще острее
ощутил одиночество. Ему казалось, что это не он сам, а его душа,
покинувшая тело, бредет по ночным улицам. "Наверное, это действует
снотворное", - подумал он.
Ноги заплетались, веки словно налились свинцом. Мур с трудом
преодолевал соблазн рухнуть в ближайший сугроб и уснуть. Заметив
неподалеку церковь, он свернул к ней. Людей внутри не оказалось, но в
церкви все же было теплей, чем на улице. Он приблизился к алтарю, на
котором горело множество свечей, и, прислонясь к спинке церковной
скамьи, долго рассматривал икону, изображающую сцену в хлеву:
младенца, его мать и отца, ангелов и любопытный скот. Потом из его
горла вырвалось клокотание, и он запустил в икону киянкой. Ругаясь и
плача, он прошел шагов десять вдоль стены и сполз на пол, царапая
ногтями штукатурку.
Его нашли в ногах у распятого Христа.
По пробуждении Мур обнаружил, что со времен его молодости
судопроизводство значительно ускорилось. Этого требовали
обстоятельства: население Земли так выросло в числе, что судьям,
рассматривай они каждое дело с прежней тщательностью, пришлось бы
трудиться круглые сутки.
Обвиняемый предстал перед судом в десять вечера, через два часа
после пробуждения. Слушание длилось менее четверти часа. От защиты Мур
отказался. Присяжные единогласно признали его виновным, и судья, не
отрывая глаз от стопки бумаг, лежащей перед ним на столе, вынес
смертный приговор.
Мур покинул зал суда и вернулся в камеру, где его ждал последний
ужин. Впрочем, ел он или нет, он не запомнил. Процесс ошеломил его.
Перед этим у него побывал адвокат от Круга, выслушал его со скучающим
видом и, упомянув какое-то "символическое наказание", посоветовал
отказаться от защиты и признать за собой вину. Взяв с него расписку об
отказе, адвокат ушел, и Мур до самого суда не разговаривал ни с кем,
кроме своих тюремщиков. И вот теперь его осудили на смерть за расправу
над убийцей его жены! Его разум отказывался осознать справедливость
этого приговора. И все же, машинально пережевывая пищу, Мур не
испытывал страха перед близкой гибелью. Он просто не мог в это
поверить.
Через час его отвели в тесную камеру без окна, с единственным
глазком из толстого стекла в металлической двери. Он уселся на скамью,
и тюремщики в серой униформе вышли, заперев дверь.
Вскоре он услышал шипение и почуял незнакомый запах, а еще через
несколько секунд он катался по полу, заходясь от кашля. Мур кричал,
представляя Леоту, неподвижно лежащую в "бункере", а в мозгу у него
звучал глумливый голос Юнгера: "В больнице святого Иа-акова я детку
свою отыскал. Красивая, милая, сла-авная лежала на длинном столе..."
"Неужели он еще тогда замышлял убийство? - вяло подумал Мур. -
Не случайно он хотел, чтобы я остался с ним. Боялся, что лопнет нарыв в
подсознании..."
Мур понял, что никогда не узнает правды. Огонь из легких пробрался
в череп и принялся пожирать мозг.
Придя в сознание, он не шевелился, измотанный до предела. Он лежал
на койке под льняным покрывалом.
- ... Пусть это послужит вам уроком, - звучал голос в головных
телефонах.
Мур открыл глаза. Судя по всему, он находился в клинике на одном
из этажей Обители Сна. Возле койки сидел Франц Эндрюс, адвокат,
посоветовавший ему не отпираться на суде.
Мур вяло помотал головой, стряхивая наушники.
- Как самочувствие? - спросил Эндрюс.
- Великолепное. Хотите предложить партию в теннис?
Адвокат улыбнулся одними глазами.
- Я вижу, символическая кара сняла бремя с вашей души.
- О! Эти слова объяснили мне все, - произнес Мур с кривой улыбкой.
- Но все-таки, я не понимаю, зачем вообще нужна была какая-то кара?
Ведь этот рифмоплет убил мою жену.
- Он заплатит за это сполна, - пообещал Эндрюс.
Мур повернулся набок и вгляделся в невыразительное лицо
собеседника. Коротко остриженные волосы Эндрюса были тронуты сединой,
умные глаза смотрели не мигая.
- Что вы сказали? Нельзя ли повторить?
- Пожалуйста. За свое преступление Юнгер заплатит сполна.
- Так он жив?
- Жив-здоров и находится в двух этажах над вами. Но для казни он
еще слабоват. Скоро он окончательно поправится, и тогда...
- Он жив! - повторил Мур. - Жив! Так за что же меня наказали,
черт бы вас побрал?!
- Как это - за что? Вы же убили человека! - раздраженно ответил
Эндрюс. - Тот факт, что врач успел его оживить, вовсе не снимает с вас
вины. Убийство совершено. Именно для таких случаев и существует
символическая кара. В следующий раз вы как следует подумаете, прежде
чем хвататься за молоток.
Мур попытался подняться. Не получилось.
- Ну-ну, не торопитесь. Вам надо провести в постели еще несколько
дней. Ведь вас только вчера оживили.
Мур хихикнул. Потом захохотал. Наконец, он всхлипнул и умолк.
- Теперь вам легче?
- Легче, - прохрипел Мур. - Какая кара ждет Юнгера?
- Газовая камера. То же, что перенесли вы, если будет доказана
его невменяемость в момент...
- Тоже символически? Или совсем?
- Разумеется, символически.
Из того, что произошло потом, Мур запомнил только крик врача,
чьего присутствия он прежде не замечал, щелчок безыгольного инъектора и
резкую боль в плече.
Проснувшись, он почувствовал себя окрепшим. В стену перед ним
упирался узкий солнечный луч. Возле койки в прежней позе сидел Эндрюс.
Мур молчал, выжидающе глядя на адвоката.
- Мне сообщили, что вы плохо ориентируетесь в ситуации, -
заговорил адвокат. - Я думал, вы знаете, что такое символическая кара.
Вынужден просить у вас прощения. Видите ли, подобные случаи крайне
редки, в моей практике это первый. Я полагаю, вам известны
обстоятельства неумышленного убийства вашей жены мистером Юнгером...
- Неумышленного?! О, черт! Это случилось на моих глазах! Он вбил
кол ей в сердце! - У Мура сорвался голос.
- Все не так просто. Видите ли, этот случай не имеет прецедента.
Вопрос стоял так: либо Юнгеру будет вынесен приговор сейчас, с учетом
сегодняшних обстоятельств, либо он пролежит в "бункере" до операции,
после которой причиненный им вред получит окончательную оценку. Мистер
Юнгер дал добровольное согласие на второй вариант и, следовательно,
вопрос снят. Он будет спать до тех пор, пока хирургическая техника не
усовершенствуется настолько...
- Какая еще техника? - Впервые после Рождества мозг Мура
пробудился полностью. Он понял, что сейчас услышит.
Эндрюс поерзал на стуле.
- Видите ли, у мистера Юнгера... э-э... своеобразное, я бы сказал,
поэтическое представление о том, где у человека сердце. Это чистая
случайность, что он задел левый желудочек. Но врачи утверждают, что это
поправимо. Плохо другое: будучи направлено под углом, острие колышка
задело позвоночник. Два позвонка разбиты, еще несколько треснули,
поврежден спинной мозг.
Мур снова впал в прострацию. Конечно же, Леота не умерла. Но она и
не жива. Она спит "холодным сном". Искорка жизни будет теплиться в ней
до самого пробуждения. Тогда, и только тогда она умрет. Если...
- ...осложняется ее беременностью и тем, что для разогрева тела до
температуры, при которой возможна операция, необходимо время... -
говорил Эндрюс.
- Когда ее будут оперировать?
- Сейчас этого нельзя сказать наверняка. Видите ли, методика еще
не проверена на практике. Уже сейчас врачи способны устранить по
одному все негативные факторы, но в совокупности и в предельно сжатый
срок... Надо исцелить сердце, позвоночник, спасти ребенка, причем с
помощью экспериментальной техники...
- Когда? - настаивал Мур.
Эндрюс пожал плечами.
- Врачи этого пока не говорят. Может, через месяц, а может, через
несколько лет. Пока ваша жена в "бункере", ей ничего не грозит...
Мур не слишком вежливо попросил адвоката уйти.
На другой день он встал с кровати, несмотря на головокружение, и
сказал врачу, что не ляжет, пока не повидает Юнгера.
- Но ведь он в тюрьме, - возразил врач.
- Неправда! Адвокат сказал, что он здесь.
Через полчаса Муру разрешили посетить Юнгера. Его сопровождали
Эндрюс и два санитара.
- Боитесь, что символическое наказание не удержит меня от
убийства? - ухмыльнулся Мур.
Эндрюс промолчал.
- Не бойтесь. Я слишком слаб. К тому же, у меня нет молотка.
Эндрюс постучал в дверь, и они вошли.
Юнгер в белом тюрбане из бинтов восседал на подушках. На стеганом
покрывале перед ним лежала закрытая книга. Он смотрел за окно, в сад.
- Доброе утро, сукин ты сын.
Юнгер обернулся.
- Прошу.
Мур вложил в приветствие всю злобу, накопившуюся в душе, и теперь
не знал, что еще сказать. Он уселся на стул возле кровати, достал
трубку и, вспомнив, что не захватил табак, принялся ковырять в чашечке
ногтем. Эндрюс и санитары делали вид, будто не смотрят на него.
Мур сунул в рот пустую трубку и поднял глаза.
- Мне очень жаль, - сказал Юнгер. - Ты способен в это поверить?
- Нет.
- Она - это будущее. Я вбил в ее сердце кол, но все же она не
мертва. Врачи говорят, она выздоровеет. Она будет красивей, чем
прежде. - Он вздрогнул и потупился.
- Если для тебя это послужит утешением, знай, - продолжал он, -
что я страдаю и буду страдать всю жизнь. Нет на свете гавани для моего
"Летучего голландца". Я буду плыть на нем, пока не умру среди чужих
людей. - Жалко улыбаясь, он посмотрел на Мура. - Ее спасут! Она будет
спать, пока врачи не подготовятся к операции. Потом вы соединитесь
навеки, а я... я буду скитаться. И уже никогда не окажусь на твоем
пути. Желаю счастья. И не прошу прощенья.
Мур встал.
- Сейчас нам не о чем говорить друг с другом. Но когда-нибудь мы
вернемся к этой теме.
Возвращаясь в свою палату, он подумал, что так ничего и не
высказал Юнгеру.
- Перед Кругом стоит этический вопрос, и отвечать на него придется
мне, - сказала Мэри Мод. - К сожалению, он поставлен
правительственными юристами, поэтому, в отличие от многих других
этических вопросов, от него нельзя уклониться.
- Он касается Мура и Юнгера? - спросил Эндрюс.
- Не только. Он касается всего Круга, хотя возник он в результате
этого конфликта.
Она указала на журнал, лежащий перед ней на столе. Эндрюс кивнул.
- "Вот, агнец Божий", - прочитала она заголовок редакционной
статьи, рассматривая фотографию члена Круга, распростертого на полу в
церкви. - Нас обвиняют, будто мы плодим психопатов всех мастей, вплоть
до некрофилов. Тут есть еще один снимок. Мы до сих пор не выяснили,
кто его сделал. Здесь, на третьей странице.
- Я видел.
- От нас требуют гарантий, что впредь член Круга, покидая стены
Обители навсегда, не утратит свойственной ему фривольности и не
впадет в глупую патетику.
- Но ведь это случилось впервые.
- Разумеется. - Она улыбнулась. - Обычно нашим бывшим питомцам
хватает такта потерпеть несколько недель, прежде чем их поведение
становится антиобщественным. Все они отличаются полной
неприспособляемостью к окружающему миру. На первых порах она не так
дает себя знать благодаря их богатству. Но этот случай, - она снова
показала на журнал, - позволил недоброжелателям упрекнуть нас, что мы
либо выбираем не тех людей, либо недостаточно хорошо проверяем
состояние их здоровья, прежде чем расстаться с ними. И то, и другое -
нелепо. Первое - потому что собеседования провожу я, а второе - потому
что нельзя ожидать от человека, сброшенного с небес на землю, что он
сохранит свое обаяние и душевное равновесие. Это невозможно, как бы мы
его ни натаскивали.
- Но Юнгер и Мур были вполне нормальны и никогда не сводили между
собой тесного знакомства. Правда, после того, как их эпоха ушла в
историю, они встречались немного чаще, и оба были очень чувствительны к
переменам. Но это проблема всего Круга.
Эндрюс промолчал.
- Я пытаюсь подвести тебя к мысли, что этот инцидент - обычная
ссора на почве ревности. Я не могла его предвидеть, поскольку любовь
женщины непредсказуема. Переменчивый век тут ни при чем. Или я не
права?
Эндрюс не ответил.
- Следовательно, проблемы как таковой не существует, - продолжала
Дуэнья. - Мы не выгоняем за порог наших домочадцев. Мы просто
переселяем в будущее здоровых, одаренных, обладающих вкусом людей
нескольких поколений. Единственная наша ошибка в том, что мы не учли
извечной проблемы любовного треугольника. Между двумя мужчинами,
увлеченными красивой женщиной, всегда возникает антагонизм. Ты
согласен?
- Он верил, что умирает на самом деле, - сказал Эндрюс. - У меня
не выходит из головы, что он не имел никакого представления о Всемирном
Кодексе.
- Это пустяки, - отмахнулась Мэри Мод. - Ведь он жив.
- Видели бы вы его лицо, когда его привезли в клинику.
- Лица меня не интересуют. Слишком уж много я их повидала на
своем веку. Давай лучше подумаем, как бы нам решить эту проблему к
вящему удовольствию правительства...
- Мир так быстро меняется, что мне скоро самому придется к нему
приспосабливаться. Этот бедняга...
- Некоторые вещи остаются неизменными, - возразила Мэри Мод. - Но
я догадываюсь, к чему ты клонишь. Очень умно. Мы наймем группу
независимых психологов. Они проведут исследования, придут к выводу,
что наши люди недостаточно приспособляемы, и порекомендуют нам один
день в году отвести психотерапии. Никаких Балов: каждый отдыхает сам по
себе. Днем - прогулки, легкие физические упражнения, общение с простыми
людьми, необременительные для психики развлечения. Вечером - скромный
ужин и танцы. Они полезны - снимают напряжение. Я думаю, такой
вариант устроит все заинтересованные стороны, - закончила она с
улыбкой.
- Наверное, вы правы.
- Разумеется, права. Наши психологи напишут несколько тысяч
страниц, ты добавишь к ним две-три сотни собственных, суммируешь данные
исследований и, вместе со своей резолюцией, представишь отчет совету
попечителей.
Он кивнул.
- В любое время. Это моя работа.
Когда он ушел, Мэри Мод натянула черную перчатку и положила в
камин полено. Настоящие дрова с каждым годом дорожали, но она не
доверяла современным отопительным устройствам.
За три дня Мур оправился настолько, что врач разрешил ему лечь в
"бункер". "Боже, - подумал он, когда снотворное погасило его чувства,
- какие еще муки ждут меня после пробуждения?"
Впрочем, одно Мур знал наверняка: даже если он проснется в Судный
День, его банковские счета будут в полном порядке.
Пока он спал, мир шел своей дорогой...
Стена павильона были облицованы зеркалами. В них кружились сотни
Элвинов Муров и Леот Мэйсон. Так они кружились вот уже семьдесят с
лишним лет, на всех Балах Круга: в "Небесном Приюте" среди тибетских
снегов и в "Сундуке Дэви Джонса", на околоземной орбите и в плавучем
дворце Канаяши, в пещерах Карлсбада и древнем дельфийском храме. Но
этот рождественский Бал был для них последним. "Спокойной ночи, леди,
спокойной ночи, леди..."
Леота молчала, прижимаясь к Муру. Ее дыхание обручем охватывало
его шею.
"Спокойной ночи, спокойной ночи, спокойной ночи", - слышал он
собственный голос.
Они ушли в полночь, с первыми ударами колоколов. Садясь в такси,
Мур сказал водителю, что они устали и решили вернуться пораньше.
Они объехали стратокрейсер и высадились возле "Стрелы", на которой
прилетели сюда. Ступая на пушистое белое руно, покрывающее
взлетно-посадочную площадку, они приблизились к меньшему кораблю и
поднялись по трапу.
- Может быть, сделать освещение более ярким? Или, наоборот, менее
ярким? - спросил голос, когда Лондон с его часами и знаменитым мостом
исчез во мраке.
- Менее.
- Может быть, желаете поесть? Или выпить?
- Нет.
- Не хотите ли еще чего-нибудь? - Пауза. - Например, послушать
научную статью на любую интересующую вас тему? - Пауза. - Или
что-нибудь из художественной прозы? - Пауза. - Или из поэзии? -
Пауза. - Не угодно ли просмотреть каталог мод? - Пауза. - Или вы
предпочитаете музыку?
- Музыку, - выбрала Леота. - Легкую. Не такую, как ты любишь,
Элвин.
Мур задремал. Минут через десять он услышал:
"Наш хрупкий
Волшебный клинок
С огненной рукоятью
Рассекает мрак
Под крошечной меткой
Полярной звезды,
Обрезая заусенцы
Миниатюрной геенны,
Разливая свет,
От которого не светлей.
Бусины песенных строк,
Летящие на острие клинка,
Вылущиваются, выскакивают
И нанизываются на нитку
Идиотской темы.
Сквозь хаос,
Выпущенный на волю
И теснящий злосчастную логику,
Черные нотные знаки
Несутся наперегонки с огнем".
- Перестань, - пробормотал Мур. - Мы не просили читать.
- Я не читаю, - возразили ему. - Я сочиняю.
Мур повернулся на голос, и кресло мгновенно изменило конфигурацию.
В нескольких рядах от него с подлокотника кресла в проход свешивались
чьи-то ноги.
- Юнгер?
- Нет, Санта-Клаус. Ха-ха!
- Что ты здесь делаешь? Тоже решил вернуться пораньше?
- Ты сам ответил на свой вопрос.
Фыркнув, Мур уселся в прежнюю позу. Рядом с ним ровно дышала
Леота. Ее кресло превратилось в кровать.
Мур смежил веки, но присутствие Юнгера не давало ему вернуться в
приятную дремоту. Он услышал вздох и нетвердые шаги, но не открывал
глаз, надеясь, что Юнгер упадет и уснет. Но поэт не упал.
Внезапно по салону раскатился торжественный и жуткий баритон:
- В больнице святого Иа-акова я детку свою отыскал. Холодная,
милая, сла-авная лежала на длинном столе...
Мур ударил левой, целя в солнечное сплетение. Промахнуться было
невозможно, но удар получился слишком замедленный. Юнгер успел
поставить блок и с хохотом отступил.
Леота села и потрясла головой.
- Что ты здесь делаешь?
- Сочиняю, - ответил Юнгер. - Сам. - И добавил: - С Рождеством.
- Иди к черту! - буркнул Мур.
- Мистер Мур, я поздравляю вас с женитьбой!
- Спасибо.
- Позвольте поинтересоваться, почему я не был приглашен.
- Мы решили не праздновать.
- Леота, это правда? Старого товарища по оружию не пригласили на
свадьбу только потому, что он недостаточно казист на ваш утонченный
вкус?
Леота кивнула. Она уже окончательно проснулась.
Юнгер ударил себя по лбу.
- О! Я ранен в самое сердце!
- Почему бы тебе не убраться туда, откуда пришел? - вспылил Мур.
- Спиртного там - море разливанное.
- Не могу же я присутствовать на рождественской мессе в состоянии
алкогольного опьянения...
- Ты и на заупокойную мессу способен прийти в стельку пьяным.
- Это намек, что вам с Леотой хотелось бы побыть наедине? Я понял.
Он повернулся и побрел по проходу. Спустя некоторое время Мур
услышал его храп.
- Надеюсь, больше мы его никогда не увидим, - хмуро произнесла
Леота.
- Почему? Он же безобидный пьяница.
- Безобидный? Он нас ненавидит. Потому что, в отличие от него,
мы счастливы.
- По-моему, он счастлив только в те минуты, когда ему тошно, - с
улыбкой сказал Мур. - И когда падает температура. Юнгер любит
"холодный сон", потому что он похож на кратковременную смерть. Однажды
он сказал, что член Круга умирает много раз. Потому-то он и вступил в
Круг.
Помолчав с минуту, Мур спросил:
- Ты говоришь, более длительный период сна не повредит?
- Да. Никакого риска.
Тем временем на одном из Бермудских островов Рождество выгнали в
прихожую, потом - за порог. Дрожа, как продрогшая собака, стояло оно
за дверью, ведущей в их мир. В мир Леоты, Мура и Юнгера.
А на борту "Стрелы", летящей против времени, Мур вспоминал далекий
новогодний бал. Женщина, которую он полюбил на том балу, сидела теперь
рядом с ним. Он вспомнил другие праздники Круга и подумал, что мог бы
пропустить их, ничего не потеряв. Он вспомнил "Аква Майнинг", где еще
несколько месяцев тому назад работал главным технологом, и решил, что
теперь эта профессия не для него. Все-таки он был прав: цепь времен
порвалась, и соединить ее он не может. Он вспомнил свою прежнюю
квартиру, где не бывал с тех пор, как вступил в Круг, вспомнил близких
ему людей, в том числе Диану Деметрикс, и подумал, что вне Круга у него
не будет никого, кроме Леоты. Из его знакомых. Только Уэйн Юнгер
неподвластен старению, ибо он - на службе у вечности. Но и он,
возможно, решится выйти из Круга, откроет бар и соберет собственный
Круг из отбросов общества.
Внезапно Мур ощутил невыразимую усталость и тоску. Он заказал
призрачному слуге мартини и протянул руку к нише, в которой появился
бокал. Потягивая коктейль, он сидел и размышлял о мире, над которым
летела его "Стрела".
Надо быть как все, решил он. Мур не знал современного мира - ни
его законов, ни искусства, ни морали. Типичный представитель Круга, он
реагировал, в основном, на цвет, движение, удовольствие и изысканную
речь; его познания в науке безнадежно устарели. Он был богат, но всеми
его финансами ведал Круг. Он располагал только универсальной кредитной
карточкой, которая, правда, позволяла ему приобретать любые товары и
услуги. Периодически он проверял свои счета и балансовые ведомости,
убеждаясь, что о деньгах можно не беспокоиться. Но все же он не мог
избавиться от тревоги, размышляя о своем возвращении в мир смертных.
Наверное, они сочтут его занудой, ханжой, клоуном, каким он выглядел
этим вечером. И самое страшное: теперь его человеческая сущность не
будет скрыта под лоском Круга.
Юнгер храпел. Леота дышала тихо и ровно. "Стрела" достигла
Бермудского архипелага и опустилась на один из островов.
- Прогуляться не хочешь? - спросил Мур жену возле трапа.
- Извини, дорогой, я устала, - ответила она, глядя на Обитель Сна.
- А я еще не готов.
Леота повернулась к нему. Он поцеловал ее.
- Спокойной ночи, милая. До встречи в апреле.
- Апрель - самый жестокий месяц, - заметил Юнгер. - Пошли,
инженер. Пройдемся до стоянки ракетомобилей.
Они пересекли взлетно-посадочную площадку и вышли на широкую
дорогу, ведущую к гаражу. Ночь была прозрачна, словно хрусталь, звезды
сверкали как елочная мишура, а орбитальный бакен - как золотой
самородок на дне омута.
- Хорошая ночь для прогулки.
Мур что-то проворчал в ответ. Порыв ветра осыпал его щеку
тлеющими крупицами табака. Поэт хлопнул его по плечу.
- Пошли в город, а? Это сразу за холмом. Дойдем пешком.
- Нет, - процедил сквозь зубы Мур.
Они двинулись дальше.
- Не хочется сегодня быть одному, - признался Юнгер возле гаража.
- Такое чувство, будто я напился вытяжки из столетий и неожиданно обрел
мудрость, которая никому не нужна... Я боюсь...
- Все, - перебил Мур. - Пора прощаться. Ты поезжай дальше, а мы
сойдем здесь. Желаю приятно развлечься.
Они не пожали друг другу руки. Мур проводил поэта взглядом до
гаража, повернулся и зашагал по подстриженному газону к саду.
Ориентироваться в зарослях было трудно, и вскоре Мур заблудился.
Поплутав, он все же выбрался из чащи на поляну, залитую звездным
светом, где высились руины, где тени двигались, когда менялось
направление ветра.
Под ногами хрустела сухая трава. Мур уселся на поваленную колонну
и раскурил трубку.
Вскоре от холода заныли пальцы, но Мур не двигался. Ему хотелось
вмерзнуть в пейзаж, стать памятником самому себе. Он призывал дьявола,
предлагая ему душу в обмен на возможность вернуться с Леотой в родной
Фриско и заняться прежним делом. У него, как у Юнгера, возникло
ощущение, будто он постиг мудрость веков, которой невозможно найти
применение.
Наконец, ледяной ветер согнал его с места. Мур перебрался к
фонтану, над которым возвышался не то спящий, не то мертвый Пан.
"Холодный сон" богов, - подумал он. - Когда-нибудь Пан проснется и
заиграет на свирели, и лишь ветер среди высоких колонн будет вторить
ему, да шаркающая поступь встревоженного робота-смотрителя. К тому
времени люди позабудут мелодии праздников. В крови самых злобных и
раздражительных из них врачи найдут вирус злобы и раздражительности и
создадут против него вакцину. И машина легкомыслия, лишенная эмоций,
будет постоянно генерировать в сердцах людей, погруженных в сладкие
сны, ощущение радости. И не найдется среди потомков Аполлона никого,
кто сможет повторить хотя бы древний клич, разносившийся над водами
Понта много рождественских ночей тому назад".
Мур подумал, что напрасно поспешил расстаться с Юнгером. Сейчас
ему казалось, он видит мир глазами этого человека. Поэт явно боялся
будущего. "Но все-таки, почему он не уходит из Круга? Может быть,
получает мазохистское наслаждение, видя, как сбываются его ледяные
пророчества?"
Стряхнув с себя оцепенение, Мур направился к каменной ограде сада.
Замерзшие пальцы ног болели, и он побежал трусцой.
Наконец, он остановился. Перед ним лежал мир, похожий на ведро,
заполненное водой. В воде отражались звезды. Мур стоял на ржавом краю
ведра и глядел на каменные плиты, на которых они с Леотой загорали
несколько дней (месяцев) тому назад. В тот раз он рассказывал ей о
своих агрегатах. Он по-прежнему верил, что когда-нибудь его детища
превратятся в огромные и прекрасные сосуды для жизни. Но сейчас он,
как и Юнгер, опасался, что к тому времени мир утратит что-то очень
важное, и чудесные новые сосуды, увы, будут заполнены не до краев. Он
убеждал себя, что Юнгер ошибается, что своенравный век вовсе не обязан
осуществлять его вымороченные пророчества, и у Пана, когда он заиграет
на свирели, кроме робота-смотрителя найдутся и другие слушатели. Он изо
всех сил старался в это поверить.
В океан упала звезда, и Мур посмотрел на часы. Было поздно. Он
повернулся и направился к пролому в стене.
В клинике он встретил Джеймсона - высокого, тощего, с кудрями
херувима и глазами полной его противоположности. Джеймсон зевал - он
уже получил укол снотворного.
- А, Мур, - ухмыльнулся он, глядя, как Мур снимает пальто и фрак и
закатывает рукав сорочки. - Решил провести медовый месяц на холодке?
В сухонькой руке врача щелкнул безыгольный инъектор. Мур потер
саднящее предплечье.
- Допустим, - ответил он, смерив презрительным взглядом не совсем
трезвого Джеймсона. - А тебе какое дело?
- Не пойму я тебя... Знаешь, если бы я женился на Леоте, то ни за
какие коврижки не полез бы в "бункер". Разве что...
Из горла Мура вырвалось рычание. Он шагнул к Джеймсону. Тот
попятился.
- Я пошутил! - воскликнул он. - Я не хотел...
Мур вздрогнул от боли - врач схватил его за то место на руке, куда
был сделан укол.
- Ладно, - сказал Мур. - Спокойной ночи. Проспись хорошенько.
Он шагнул к двери. Врач разжал пальцы. Мур опустил рукав сорочки
и снял с вешалки фрак и пальто.
- Совсем свихнулся! - крикнул ему вдогонку Джеймсон.
Идти в "бункер" Муру не хотелось. Если бы не встреча с Джеймсоном,
он провел бы в клинике полчаса, ожидая, пока подействует укол.
Он прошел по широким коридорам к лифту, поднялся на этаж, где
находились "бункеры". Возле двери в свой "бункер" он остановился в
нерешительности. Здесь ему предстояло проспать три с половиной месяца.
На этот раз ему не казалось, что он уснет всего лишь на полчаса.
Он набил трубку табаком. Решено: он выкурит ее в комнате жены,
ледяной богини. После укола следовало бы воздержаться от никотина, но
Мур, как и все его знакомые курильщики, редко выполнял эту рекомендацию
врача.
Мур пошел дальше по коридору и услышал вдруг частый стук. Он
затих, едва Мур свернул за угол, затем возобновился. Через секунду
снова наступила тишина.
Мур остановился возле двери в "бункер" Леоты. Сжимая в зубах
черенок трубки, достал авторучку, зачеркнул на табличке фамилию
"Мэйсон" и написал: "Мур". Дописывая последнюю букву, он снова услышал
стук.
Он доносился из комнаты Леоты.
Мур отворил дверь, шагнул вперед и застыл как вкопанный. В
комнате спиной к нему стоял мужчина с киянкой в поднятой руке. Мур
услышал его бормотание:
- ... Розмарином прекрасное ее осыпьте тело... Унесите ее в наряде
подвенечном в церковь...
Мур стрелой метнулся к мужчине, схватил его за руку и вырвал
киянку. Потом изо всех сил ударил его кулаком в челюсть. Юнгер
ударился об стену и сполз на пол.
- Леота! - сказал Мур. - Леота...
Перед ним в заиндевелом саркофаге лежала белая статуя паросского
мрамора. Крышка саркофага была поднята. Тело молодой женщины успело
приобрести твердость камня, и на груди, пробитой колышком, не выступило
крови. Только трещины и сколы, как на камне.
- Нет! - прошептал Мур.
Колышек был изготовлен из очень твердой синтетической древесины
кокоболо, или из квебрахо, или из лигнум-вита. Он не сломался...
- Нет! - повторил Мур.
Ее лицо в облаке волос цвета аллюминия было безмятежным. На
безымянном пальце Мур увидел кольцо - его свадебный подарок.
В углу послышалось бормотанье.
- Юнгер, - еле слышно произнес Мур, - зачем... ты... это сделал?
- Вампир, - невнятно ответил поэт. - ... Завлекает мужчин на свой
"Летучий голландец" и веками пьет из них кровь... Она - это будущее.
Богиня с виду, а душа - как безжизненная пустыня... - Он уныло
забубнил: - "Счастливей та, что рано умерла... Отрите ваши слезы...
Розмарином..." Она хотела оставить меня висящим в пустоте... А я не мог
спрыгнуть с карусели, и у меня не было обручального кольца... Но никому
не дано потерять того, что потерял я... "... И как велит обычай,
унесите ее в наряде подвенечном в церковь..." Я думал, она вернется ко
мне, когда устанет от тебя.
Мур двинулся к нему, и Юнгер закрыл лицо ладонями.
- Для инженера будущее...
Мур ударил его киянкой по голове. Затем еще и еще раз. Потом
перестал считать - в ту минуту его память не удерживала числа больше
трех.
Потом он вышел из комнаты с киянкой в руке и побежал по коридорам
мимо дверей, похожих на незрячие глаза, по ступенькам давно нехоженой
лестницы...
Выбегая из парадной Обители Сна, он услышал, как кто-то зовет его
по имени. Но не остановился, даже когда выбился из сил, лишь перешел
на шаг. Рука онемела, в боку кололо, легкие горели. Он взобрался на
холм, постоял на вершине и спустился по другому склону.
Улицы Бального Города - дорогостоящего курорта, опекаемого Кругом
- были безлюдны, но окна светились, а за ними блестели елочные игрушки
и мишура. Откуда-то доносились пение и смех. Услышав их, Мур еще острее
ощутил одиночество. Ему казалось, что это не он сам, а его душа,
покинувшая тело, бредет по ночным улицам. "Наверное, это действует
снотворное", - подумал он.
Ноги заплетались, веки словно налились свинцом. Мур с трудом
преодолевал соблазн рухнуть в ближайший сугроб и уснуть. Заметив
неподалеку церковь, он свернул к ней. Людей внутри не оказалось, но в
церкви все же было теплей, чем на улице. Он приблизился к алтарю, на
котором горело множество свечей, и, прислонясь к спинке церковной
скамьи, долго рассматривал икону, изображающую сцену в хлеву:
младенца, его мать и отца, ангелов и любопытный скот. Потом из его
горла вырвалось клокотание, и он запустил в икону киянкой. Ругаясь и
плача, он прошел шагов десять вдоль стены и сполз на пол, царапая
ногтями штукатурку.
Его нашли в ногах у распятого Христа.
По пробуждении Мур обнаружил, что со времен его молодости
судопроизводство значительно ускорилось. Этого требовали
обстоятельства: население Земли так выросло в числе, что судьям,
рассматривай они каждое дело с прежней тщательностью, пришлось бы
трудиться круглые сутки.
Обвиняемый предстал перед судом в десять вечера, через два часа
после пробуждения. Слушание длилось менее четверти часа. От защиты Мур
отказался. Присяжные единогласно признали его виновным, и судья, не
отрывая глаз от стопки бумаг, лежащей перед ним на столе, вынес
смертный приговор.
Мур покинул зал суда и вернулся в камеру, где его ждал последний
ужин. Впрочем, ел он или нет, он не запомнил. Процесс ошеломил его.
Перед этим у него побывал адвокат от Круга, выслушал его со скучающим
видом и, упомянув какое-то "символическое наказание", посоветовал
отказаться от защиты и признать за собой вину. Взяв с него расписку об
отказе, адвокат ушел, и Мур до самого суда не разговаривал ни с кем,
кроме своих тюремщиков. И вот теперь его осудили на смерть за расправу
над убийцей его жены! Его разум отказывался осознать справедливость
этого приговора. И все же, машинально пережевывая пищу, Мур не
испытывал страха перед близкой гибелью. Он просто не мог в это
поверить.
Через час его отвели в тесную камеру без окна, с единственным
глазком из толстого стекла в металлической двери. Он уселся на скамью,
и тюремщики в серой униформе вышли, заперев дверь.
Вскоре он услышал шипение и почуял незнакомый запах, а еще через
несколько секунд он катался по полу, заходясь от кашля. Мур кричал,
представляя Леоту, неподвижно лежащую в "бункере", а в мозгу у него
звучал глумливый голос Юнгера: "В больнице святого Иа-акова я детку
свою отыскал. Красивая, милая, сла-авная лежала на длинном столе..."
"Неужели он еще тогда замышлял убийство? - вяло подумал Мур. -
Не случайно он хотел, чтобы я остался с ним. Боялся, что лопнет нарыв в
подсознании..."
Мур понял, что никогда не узнает правды. Огонь из легких пробрался
в череп и принялся пожирать мозг.
Придя в сознание, он не шевелился, измотанный до предела. Он лежал
на койке под льняным покрывалом.
- ... Пусть это послужит вам уроком, - звучал голос в головных
телефонах.
Мур открыл глаза. Судя по всему, он находился в клинике на одном
из этажей Обители Сна. Возле койки сидел Франц Эндрюс, адвокат,
посоветовавший ему не отпираться на суде.
Мур вяло помотал головой, стряхивая наушники.
- Как самочувствие? - спросил Эндрюс.
- Великолепное. Хотите предложить партию в теннис?
Адвокат улыбнулся одними глазами.
- Я вижу, символическая кара сняла бремя с вашей души.
- О! Эти слова объяснили мне все, - произнес Мур с кривой улыбкой.
- Но все-таки, я не понимаю, зачем вообще нужна была какая-то кара?
Ведь этот рифмоплет убил мою жену.
- Он заплатит за это сполна, - пообещал Эндрюс.
Мур повернулся набок и вгляделся в невыразительное лицо
собеседника. Коротко остриженные волосы Эндрюса были тронуты сединой,
умные глаза смотрели не мигая.
- Что вы сказали? Нельзя ли повторить?
- Пожалуйста. За свое преступление Юнгер заплатит сполна.
- Так он жив?
- Жив-здоров и находится в двух этажах над вами. Но для казни он
еще слабоват. Скоро он окончательно поправится, и тогда...
- Он жив! - повторил Мур. - Жив! Так за что же меня наказали,
черт бы вас побрал?!
- Как это - за что? Вы же убили человека! - раздраженно ответил
Эндрюс. - Тот факт, что врач успел его оживить, вовсе не снимает с вас
вины. Убийство совершено. Именно для таких случаев и существует
символическая кара. В следующий раз вы как следует подумаете, прежде
чем хвататься за молоток.
Мур попытался подняться. Не получилось.
- Ну-ну, не торопитесь. Вам надо провести в постели еще несколько
дней. Ведь вас только вчера оживили.
Мур хихикнул. Потом захохотал. Наконец, он всхлипнул и умолк.
- Теперь вам легче?
- Легче, - прохрипел Мур. - Какая кара ждет Юнгера?
- Газовая камера. То же, что перенесли вы, если будет доказана
его невменяемость в момент...
- Тоже символически? Или совсем?
- Разумеется, символически.
Из того, что произошло потом, Мур запомнил только крик врача,
чьего присутствия он прежде не замечал, щелчок безыгольного инъектора и
резкую боль в плече.
Проснувшись, он почувствовал себя окрепшим. В стену перед ним
упирался узкий солнечный луч. Возле койки в прежней позе сидел Эндрюс.
Мур молчал, выжидающе глядя на адвоката.
- Мне сообщили, что вы плохо ориентируетесь в ситуации, -
заговорил адвокат. - Я думал, вы знаете, что такое символическая кара.
Вынужден просить у вас прощения. Видите ли, подобные случаи крайне
редки, в моей практике это первый. Я полагаю, вам известны
обстоятельства неумышленного убийства вашей жены мистером Юнгером...
- Неумышленного?! О, черт! Это случилось на моих глазах! Он вбил
кол ей в сердце! - У Мура сорвался голос.
- Все не так просто. Видите ли, этот случай не имеет прецедента.
Вопрос стоял так: либо Юнгеру будет вынесен приговор сейчас, с учетом
сегодняшних обстоятельств, либо он пролежит в "бункере" до операции,
после которой причиненный им вред получит окончательную оценку. Мистер
Юнгер дал добровольное согласие на второй вариант и, следовательно,
вопрос снят. Он будет спать до тех пор, пока хирургическая техника не
усовершенствуется настолько...
- Какая еще техника? - Впервые после Рождества мозг Мура
пробудился полностью. Он понял, что сейчас услышит.
Эндрюс поерзал на стуле.
- Видите ли, у мистера Юнгера... э-э... своеобразное, я бы сказал,
поэтическое представление о том, где у человека сердце. Это чистая
случайность, что он задел левый желудочек. Но врачи утверждают, что это
поправимо. Плохо другое: будучи направлено под углом, острие колышка
задело позвоночник. Два позвонка разбиты, еще несколько треснули,
поврежден спинной мозг.
Мур снова впал в прострацию. Конечно же, Леота не умерла. Но она и
не жива. Она спит "холодным сном". Искорка жизни будет теплиться в ней
до самого пробуждения. Тогда, и только тогда она умрет. Если...
- ...осложняется ее беременностью и тем, что для разогрева тела до
температуры, при которой возможна операция, необходимо время... -
говорил Эндрюс.
- Когда ее будут оперировать?
- Сейчас этого нельзя сказать наверняка. Видите ли, методика еще
не проверена на практике. Уже сейчас врачи способны устранить по
одному все негативные факторы, но в совокупности и в предельно сжатый
срок... Надо исцелить сердце, позвоночник, спасти ребенка, причем с
помощью экспериментальной техники...
- Когда? - настаивал Мур.
Эндрюс пожал плечами.
- Врачи этого пока не говорят. Может, через месяц, а может, через
несколько лет. Пока ваша жена в "бункере", ей ничего не грозит...
Мур не слишком вежливо попросил адвоката уйти.
На другой день он встал с кровати, несмотря на головокружение, и
сказал врачу, что не ляжет, пока не повидает Юнгера.
- Но ведь он в тюрьме, - возразил врач.
- Неправда! Адвокат сказал, что он здесь.
Через полчаса Муру разрешили посетить Юнгера. Его сопровождали
Эндрюс и два санитара.
- Боитесь, что символическое наказание не удержит меня от
убийства? - ухмыльнулся Мур.
Эндрюс промолчал.
- Не бойтесь. Я слишком слаб. К тому же, у меня нет молотка.
Эндрюс постучал в дверь, и они вошли.
Юнгер в белом тюрбане из бинтов восседал на подушках. На стеганом
покрывале перед ним лежала закрытая книга. Он смотрел за окно, в сад.
- Доброе утро, сукин ты сын.
Юнгер обернулся.
- Прошу.
Мур вложил в приветствие всю злобу, накопившуюся в душе, и теперь
не знал, что еще сказать. Он уселся на стул возле кровати, достал
трубку и, вспомнив, что не захватил табак, принялся ковырять в чашечке
ногтем. Эндрюс и санитары делали вид, будто не смотрят на него.
Мур сунул в рот пустую трубку и поднял глаза.
- Мне очень жаль, - сказал Юнгер. - Ты способен в это поверить?
- Нет.
- Она - это будущее. Я вбил в ее сердце кол, но все же она не
мертва. Врачи говорят, она выздоровеет. Она будет красивей, чем
прежде. - Он вздрогнул и потупился.
- Если для тебя это послужит утешением, знай, - продолжал он, -
что я страдаю и буду страдать всю жизнь. Нет на свете гавани для моего
"Летучего голландца". Я буду плыть на нем, пока не умру среди чужих
людей. - Жалко улыбаясь, он посмотрел на Мура. - Ее спасут! Она будет
спать, пока врачи не подготовятся к операции. Потом вы соединитесь
навеки, а я... я буду скитаться. И уже никогда не окажусь на твоем
пути. Желаю счастья. И не прошу прощенья.
Мур встал.
- Сейчас нам не о чем говорить друг с другом. Но когда-нибудь мы
вернемся к этой теме.
Возвращаясь в свою палату, он подумал, что так ничего и не
высказал Юнгеру.
- Перед Кругом стоит этический вопрос, и отвечать на него придется
мне, - сказала Мэри Мод. - К сожалению, он поставлен
правительственными юристами, поэтому, в отличие от многих других
этических вопросов, от него нельзя уклониться.
- Он касается Мура и Юнгера? - спросил Эндрюс.
- Не только. Он касается всего Круга, хотя возник он в результате
этого конфликта.
Она указала на журнал, лежащий перед ней на столе. Эндрюс кивнул.
- "Вот, агнец Божий", - прочитала она заголовок редакционной
статьи, рассматривая фотографию члена Круга, распростертого на полу в
церкви. - Нас обвиняют, будто мы плодим психопатов всех мастей, вплоть
до некрофилов. Тут есть еще один снимок. Мы до сих пор не выяснили,
кто его сделал. Здесь, на третьей странице.
- Я видел.
- От нас требуют гарантий, что впредь член Круга, покидая стены
Обители навсегда, не утратит свойственной ему фривольности и не
впадет в глупую патетику.
- Но ведь это случилось впервые.
- Разумеется. - Она улыбнулась. - Обычно нашим бывшим питомцам
хватает такта потерпеть несколько недель, прежде чем их поведение
становится антиобщественным. Все они отличаются полной
неприспособляемостью к окружающему миру. На первых порах она не так
дает себя знать благодаря их богатству. Но этот случай, - она снова
показала на журнал, - позволил недоброжелателям упрекнуть нас, что мы
либо выбираем не тех людей, либо недостаточно хорошо проверяем
состояние их здоровья, прежде чем расстаться с ними. И то, и другое -
нелепо. Первое - потому что собеседования провожу я, а второе - потому
что нельзя ожидать от человека, сброшенного с небес на землю, что он
сохранит свое обаяние и душевное равновесие. Это невозможно, как бы мы
его ни натаскивали.
- Но Юнгер и Мур были вполне нормальны и никогда не сводили между
собой тесного знакомства. Правда, после того, как их эпоха ушла в
историю, они встречались немного чаще, и оба были очень чувствительны к
переменам. Но это проблема всего Круга.
Эндрюс промолчал.
- Я пытаюсь подвести тебя к мысли, что этот инцидент - обычная
ссора на почве ревности. Я не могла его предвидеть, поскольку любовь
женщины непредсказуема. Переменчивый век тут ни при чем. Или я не
права?
Эндрюс не ответил.
- Следовательно, проблемы как таковой не существует, - продолжала
Дуэнья. - Мы не выгоняем за порог наших домочадцев. Мы просто
переселяем в будущее здоровых, одаренных, обладающих вкусом людей
нескольких поколений. Единственная наша ошибка в том, что мы не учли
извечной проблемы любовного треугольника. Между двумя мужчинами,
увлеченными красивой женщиной, всегда возникает антагонизм. Ты
согласен?
- Он верил, что умирает на самом деле, - сказал Эндрюс. - У меня
не выходит из головы, что он не имел никакого представления о Всемирном
Кодексе.
- Это пустяки, - отмахнулась Мэри Мод. - Ведь он жив.
- Видели бы вы его лицо, когда его привезли в клинику.
- Лица меня не интересуют. Слишком уж много я их повидала на
своем веку. Давай лучше подумаем, как бы нам решить эту проблему к
вящему удовольствию правительства...
- Мир так быстро меняется, что мне скоро самому придется к нему
приспосабливаться. Этот бедняга...
- Некоторые вещи остаются неизменными, - возразила Мэри Мод. - Но
я догадываюсь, к чему ты клонишь. Очень умно. Мы наймем группу
независимых психологов. Они проведут исследования, придут к выводу,
что наши люди недостаточно приспособляемы, и порекомендуют нам один
день в году отвести психотерапии. Никаких Балов: каждый отдыхает сам по
себе. Днем - прогулки, легкие физические упражнения, общение с простыми
людьми, необременительные для психики развлечения. Вечером - скромный
ужин и танцы. Они полезны - снимают напряжение. Я думаю, такой
вариант устроит все заинтересованные стороны, - закончила она с
улыбкой.
- Наверное, вы правы.
- Разумеется, права. Наши психологи напишут несколько тысяч
страниц, ты добавишь к ним две-три сотни собственных, суммируешь данные
исследований и, вместе со своей резолюцией, представишь отчет совету
попечителей.
Он кивнул.
- В любое время. Это моя работа.
Когда он ушел, Мэри Мод натянула черную перчатку и положила в
камин полено. Настоящие дрова с каждым годом дорожали, но она не
доверяла современным отопительным устройствам.
За три дня Мур оправился настолько, что врач разрешил ему лечь в
"бункер". "Боже, - подумал он, когда снотворное погасило его чувства,
- какие еще муки ждут меня после пробуждения?"
Впрочем, одно Мур знал наверняка: даже если он проснется в Судный
День, его банковские счета будут в полном порядке.
Пока он спал, мир шел своей дорогой...