торопливо просматривала их и что-то гово-
рила сама себе, беззвучно шевеля губами.
В комнату вошла большая полная жен-
щина. Из-за ее спины выглядывала Милоч-
ка.
- Маруся, что? .. Именно в утренних свод-
ках?.. В собрании сочинений? - Женщина
говорила густым, чуть охрипшим от волне-
ния голосом и вдруг почти взвизгнула, но
добро и как-то беззащитно-участливо: - Не
нервничай! .. Маша! ..
- Значит, они уже в работе, - почти спо-
койно сказала мать и потерла виски паль-
цами. - Я, наверное, опоздала.
- Конечно, уже с двенадцати часов печа-
тают, - как большую радость сообщила
Милочка.
Мать направилась к двери, но Елизавета
Павловна остановила ее:
- Но это же не беда... Ты зря нервнича-
ешь!
13
Кадр из фильма. Иван Гаврилович - И.Гринько. Елизавета Павловна - А.Демидова.
(иллюстрация)
Потом эта могучая женщина распахнула
перед матерью дверь и повторила:
- Не беда...
Они молча шли по пустому коридору, и
неожиданно Милочка заплакала.
- Замолчи, идиотка! - мрачно сказала
Елизавета Павловна и положила руку на пле-
чо матери.
- Но ведь в таком издании... Это же та-
кое издание, - бормотала идущая за ними
Милочка.
- Ну и что? Какое такое особенное изда-
ние? Любое издание должно быть без опе-
чаток! - резко сказала Елизавета Павловна.
- Любое издание, - как эхо повторила
мать.
Она первая вошла в цех и, быстро обо-
гнав Елизавету Павловну и Милочку, напра-
вилась мимо станков в тот угол, где за кон-
торкой сидел худой длиннолицый старик.
- Иван Гаврилович... - и не смогла гово-
рить дальше.
Вокруг собирались наборщики.
- Ну, - неожиданно вздохнув, спокойно
сказал Иван Гаврилович, - ну что, сбилась с
толку? Ну, сверил я твои ковырялки. Ну что,
еще нашла ошибку? Ну и что страшного?
Маруся? ..
- Нет, страшного, конечно, ничего нет, -
мать старалась быть спокойной. - Я просто
хочу посмотреть, может быть, я и ошиблась,
то есть я не ошиблась...
- Вот именно, все по порядку, Маша, -
вмешалась Елизавета Павловна и, обернув-
шись к собравшимся около них наборщи-
кам, спросила:
- Ну? Что случилось?..
Некоторые отошли, а кто-то сказал:
- Случилось так уж случилось...
Услышав эти слова, мать окончательно
потерялась.
- Иван Гаврилович, я хочу только ска-
зать... спросить - они еще у вас или в рабо-
те?
- В печатном, - Иван Гаврилович не спе-
ша поднялся. - Ладно, идем, уж больно все
срочно, все срочно, все некогда...
- Я лучше сама схожу, одна, - сказала
мать и быстро пошла к выходу. Ей казалось,
что походка делает ее смелой и независи-
мой. Но со стороны это выглядело иначе.
- Маруся, - негромко, но серьезно ска-
зал Иван Гаврилович.
Мать остановилась.
- Вы думаете, я боюсь? - спросила мать.
- А я знаю, что не боишься, - спокойно
ответил старик, - пусть другие боятся, пусть
будет так - кто-то будет бояться, а кто-то
будет работать...
Мать и Иван Гаврилович вошли в печат-
ный цех, а Елизавета Павловна останови-
лась у входа.
Иван Гаврилович остановил мать и, по-
дойдя к невысокому, полному человеку в
аккуратном, выглаженном халате, о чем-то
спокойно спросил его. Тот пожал плечами.
По движению Ивана Гавриловича можно
было понять, что ему очень хотелось выру-
гаться. Окинув взглядом огромный зал, он
решительно направился к крайней, у само-
го окна, печатной машине.
Мать оправила платье и, слегка нахму-
рившись, деловым шагом двинулась за ним.
Мать просматривала правки. И вдруг не-
ожиданно резко повернулась и, опустив го-
лову, быстро пошла к выходу. Она шла дол-
го, через весь этот зал, мимо огромных
гремящих печатных машин, мимо мерно
поднимающихся и опускающихся рам, вы-
брасывающих листы бумаги, все так же, не
поднимая головы, быстро прошла мимо Ели-
заветы Павловны, мимо отступивших к сте-
не наборщиков и, выйдя за дверь, броси-
лась по длинному коридору к корректорской.
Стеклянная дверь со звоном захлопнулась
за ней.
- Ну? - тихо спросила Елизавета Пав-
ловна, появляясь на пороге. - Ведь ничего
не было? Все в порядке?
И хотя мать ничего не ответила, по како-
му-то почти неуловимому ее движению Ели-
завета Павловна поняла, что действительно
ничего не случилось.
- Тогда чего плачешь, дуреха? - говори-
ла Елизавета Павловна, обняв мать за пле-
чи, но говорить спокойно было трудно и ей.
- Ну, не нервничай... Не нервничай... Не
нервничай, - говорила она, размазывая сле-
зы по своему толстому покрасневшему лицу.
Милочка заглянула было в корректор
скую, но тут же исчезла за дверью.
- Нет, Лиза, это была бы просто дикая
ошибка! Даже сказать неприлично, - за
смеялась вдруг мать, хотя у нее лились сле-
зы. - И чего это меня вдруг кольнуло... Я
представляешь, даже убедила себя, как это
набрано... Как оно выглядит, это слово...
И теперь уже смеялась Елизавета Пав-
ловна, они говорили одновременно, пере
бивая и не слушая друг друга, принимаясь
то плакать, то смеяться.
Отворилась дверь, вошел Иван Гаврило
вич и молча поставил на стол бутылку.
- Спирт... Тут немного, но все к делу. Ты
же промокла вся насквозь. Посмотри, на кого
похожа... Чучело...
- Господи, - вдруг, как бы опомнившись
сказала мать, - я же совсем промокла.
Она подошла к окну, за которым буше-
вал ливень, и шум его сливался с мерным
тяжелым рокотом машин огромной типогра
фии, занимавшей в Замоскворечье целый
квартал...
Мать. Я, пожалуй, пойду в душ. Где же
гребенка?
Елизавета павловна. Боже мой, ты зна-
ешь, на кого ты сейчас похожа?
Мать. На кого?
Елизавета Павловна. На Марию Тимо
феевну.
Мать. Какую Марию Тимофеевну?
Елизавета Павловна. На!
Мать. Что "на"?
Елизавета Павловна. Ну ты же гребен-
ку ищешь? На!
Мать (нервничая). Слушай, ты можешь
наконец, нормально? Какую Марию Тимо-
феевну?
Елизавета Павловна. Ну была такая
Мария Тимофеевна Лебядкина. Сестра капи-
питана Лебядкина, жена Николая Всеволо-
довича Ставрогина.
Мать. При чем тут все это?
Елизавета Павловна. Нет, я просто хочу
сказать, что ты поразительно похожа на,
Лебядкину.
Мать (обиженно). Ну хорошо, допустим
А чем же именно я на нее похожа?
Елизавета Павловна. Нет, все-так
15
Кадр из фильма. (иллюстрация)
Федор Михайлович... Что бы ты тут ни гово-
рила...
Мать. Что "я ни говорила"?
Елизавета Павловна (переходя на крик).
"Лебядкин, принеси воды, Лебядкин, пода-
вай башмаки!* Вся только разница в том,
что братец ей не приносит воды, а бьет ее
смертным боем. А она-то думает, что все
совершается по ее мановению.
Мать (на глазах ее показываются сле-
зы). Ты прекрати цитировать и объясни. Я
не понимаю.
Елизавета Павловна (входя в раж). Да
вся твоя жизнь - это "принеси воды" да "по-
давай башмаки". А что из этого выходит?
Видимость независимости?! Да ведь ты же
пальцем шевельнуть попросту не умеешь...
Если тебя что-нибудь не устраивает - ты или
делаешь вид, что этого не существует, или
нос воротишь. Чистюля ты!
Мать (заливаясь слезами). Кто меня
бьет? Что ты такое городишь?
Елизавета Павловна. Нет, я просто по-
ражаюсь терпению твоего бывшего мужень-
ка! По моим расчетам, он гораздо раньше
должен был бы убежать! Опрометью!
Мать (озираясь, в полной панике). Я не
16
понимаю, что она от меня хочет?
Елизавета Павловна. А ты разве созна-
ешься когда-нибудь в чем, даже если сама
виновата? Да никогда в жизни! Нет, это про-
сто поразительно! Ведь ты же собственны-
ми руками создала всю эту ситуацию. Гос-
поди! Да если ты не сумела довести своего
дражайшего супруга до этого твоего бес-
смысленного эмансипированного состояния,
то будем считать, что он вовремя спасся! А
что касается детей, то ты определенно сде-
лаешь их несчастными! (Плачет.)
Мать (успокаиваясь). Перестань юрод-
ствовать!
Берет из ящика стола мыло, мочалку,
полотенце и направляется к двери.
Елизавета Павловна. Маша! Ну что ты,
ей-богу!
Мать (захлопнув дверь). Оставь меня в
покое!
Елизавета Павловна (неуверенно,
вслед).
Земную жизнь пройдя до половины,
Я заблудился в сумрачном лесу.
Совершали ли Вы ошибки в своей
жизни? Какие это были ошибки?
Всегда ли Вы говорите правду?
Чему бы Вы смогли сейчас больше
всего обрадоваться?
Что такое счастье?
Были бы Вы удовлетворены, если
те, кого Вы любите, были счастливы,
но вопреки Вашему пониманию счастья?
Если нет, то почему?
Вас не пугает высота, или мороз,
или гроза, или темнота?
Простите за несколько бестактный
вопрос.Было ли в Вашей жизни нечто,
чего Вы стыдитесь даже сейчас? Что
это было?
Вы были в Москве, когда кончи-
лась война и был праздничный салют?
Что Вы делали в этот вечер? Если
сможете, припомните поточнее.
Вы думали о том, что большая,
может быть, лучшая часть жизни про-
жита и что Вы уже пожилая женщина?
Или Вы старались никогда не думать
о таких вещах?
Был ли когда-нибудь такой Новый
год, который Вы проспали? Или были
не дома, а где-нибудь в дороге?
Радует ли он Вас больше сейчас, или
больше радовал в молодости, или в
детстве?
Какие Ваши самые любимые стихи?
Или строчка, или четверостишие?
Вам никогда не казалось, что когда
люди веселятся, то Вы чувствуете
себя среди них лишней? Вы умеете
быть веселой?
Вы никогда не желали смерти кому-
нибудь из людей, которых Вы знали?
Я не говорю там о Гитлере, или о
каких-нибудь убийцах, или садистах.
Вы завидуете молодости? Естест-
венной, здоровой молодости, легко-
сти, красоте, беззаботности, с еще
почти детскими представлениями о
мире, наивными, но почти святыми?
Огромная запущенная квартира в одном
из арбатских переулков.
У зеркала - Наталья, бывшая жена авто-
ра. В глубине коридора, у книжной полки -
Игнат, их сын. Тихо.
Автор. Ты что, забыла? Я всегда гово-
рил, что ты похожа на мою мать.
Наталья. Ну, видимо, поэтому мы и ра-
зошлись. Я с ужасом замечаю, как Игнат
становится все больше похожим на тебя.
Автор. Да? А почему же с ужасом?
Наталья. Видишь ли, Алексей Алексан-
дрович, мы с тобой никогда не могли по-
человечески разговаривать.
Автор. Даже когда я просто вспоминаю!
И детство, и мать, то у матери почему-то
всегда твое лицо...
...Кстати, я знаю почему. Жалко вас обе-
их одинаково. И тебя, и ее.
Наталья (обиженно). Почему жалко?
В дверях, со стаканом вина в руках
появляется Игнат.
Автор. Игнат, не валяй дурака. Поставь
стакан на место.(Наталье.) Ты что-то хоте-
ла сказать?..
Наталья. А ты ни с кем не сможешь жить
нормально.
Автор. Вполне возможно.
Наталья. Не обижайся. Ты просто поче-
му-то убежден, что сам факт твоего суще-
ствования рядом должен всех осчастливить.
Ты только требуешь...
Автор. Ну это, наверное, потому, что
меня женщины воспитывали. Кстати, если
не хочешь, чтобы Игнат стал таким же, как
я, выходи скорей замуж.
Наталья. За кого?
Автор. Ну, это уж я не знаю, за кого.
Или отдай Игната мне.
Наталья. Ты почему с матерью не поми-
рился до сих пор? Ведь ты же виноват.
Автор. Я? Виноват? В чем? В том, что
она внушила себе, что лучше меня знает,
как мне жить? Или что, в конце концов, мо-
жет сделать меня счастливым?
Наталья (саркастически улыбаясь). Тебя?
Счастливым?
Автор. Ну, во всяком случае, что каса-
ется матери и меня, то я острей все это чув-
ствую, чем ты со стороны.
Наталья. Что, что, что? Что ты чувству-
ешь острей?!
Автор. А то, что мы удаляемся друг от
друга и что я ничего не смогу с этим сде-
лать. (Пауза.) Слушай, Наталья, я сейчас
должен буду уйти.
Наталья. Хорошо, ладно. Я вот о чем
тебя попросить хотела. У нас сейчас в квар-
тире ремонт. Игнат очень хочет с тобой по-
жить неделю. Как ты на это смотришь?
Автор. Ну, конечно, с удовольствием.
Буду очень рад.
Наталья усмехается.
17
Мы идем по скользким и твердым тро-
пинкам. Ноги мои в постоянных цыпках и
невыносимо чешутся. Тропинки бегут рядом
среди высокой крапивы, запутанной в пау-
тину с прилипшими к ней листьями облета-
ющей черемухи. По соседней тропке, сло-
жив руки на животе и прижав локти, идет
моя мать. Время от времени она беспокой-
но поглядывает в мою сторону. Над нами
тучей носятся комары.
Мы выходим на вытоптанный скотиной
выгон. Сгорбленная старуха в намокшем
ватнике ковыляет к деревне, погоняя взбры-
кивающего телка.
Мать спрашивает у нее дорогу. Старуха
суетливо проводит ладонью под платком и
с интересом оглядывает нас с головы до ног.
Ее маленькое лицо с живыми глазками за-
бурело от солнца, и только глубокие мор-
щины остались белыми.
- Или захворала? Сами-то откель?
- Да нет, мы знакомые просто, - по-
правляя промокший воротник кофты, отве-
чает мать. - В гости. По делам то есть... -
Она улыбается и, отвернувшись, смотрит в
сторону деревни.
- Дык ведь и дошли уж, вон, под береза-
ми-то, пятистенка, крайняя, по-над бере-
гом... Только поспешите, а то, я слыхать,
доктор - он вроде в город собрался.
- По-над берегом так и идти? - стараясь
говорить по-деревенски, оживляется мать.
- Во-во, так и дойдете, - теряя к нам
интерес, бормочет старуха. - Какой щас го-
родИ
Мы направляемся в сторону рощи, маяча-
щей впереди над поворотом реки.
- Ма, а что такое пятистенка? - спраши-
ваю я.
- Просто большая изба с пятью стена-
ми, - отвечает мать и, неожиданно поскольз-
нувшись, оступается. - Черт побери, - злится
она.
- Как это с пятью? - спрашиваю я.
Мать поднимает с земли прут и чертит
на тропинке прямоугольник.
- Что ты на меня смотришь? Смотри
сюда. Здесь четыре стороны в этом прямо-
угольнике. Это обычная изба, а если посе-
редине есть еще одна стена, то это уже пяти-
стенка, - мать пересекает прямоугольник
прутом.
Я ухмыляюсь.
- Чему ты радуешься? - говорит она и
18
зябко запахивается кофтой. - Ох, Алексей,
Алексей... - вздыхает она. - Ну, теперь ты
понял? Понял, что такое пятистенка?
- Угу, - отвечаю я, - я и сам знал,только
забыл.
Мы долго стояли на мокром крыльце. На
осторожный стук матери никто не отозвался.
- Может, их нет никого? - с надеждой
пробормотал я.
Уже смеркалось, и все вокруг погружа-
лось в холодный туман, сквозь который
едва различалась широкая, мелкая в этом
месте река и замершие в безветрии бере-
зы.
- Алексей, ну-ка сходи посмотри с дру-
гой стороны. Может быть, там кто-нибудь
есть?
Мать озабоченно посмотрела на меня и
поняла, что мне ужасно не хочется никуда
идти и смотреть, потому что я очень боялся
увидеть "кого-нибудь". Меня бросило в жар,
и я потер и без того расчесанные ноги на-
мокшим рукавом курточки.
- Боже мой, перестань чесаться, я тебе
тысячу раз говорила! - сказала мать.
- Давай лучше постучим погромче. Один
раз стукнула еле-еле... Думаешь, они так
сразу и прибегут, - ответил я, умоляюще
глядя на мать.
- Тогда постой здесь, а я пойду с другой
стороны.
И снова я испугался. Я представил себе,
что когда мать скроется за углом, дверь от-
ворят и я, не зная, что сказать, буду глядеть
на появившегося на пороге доктора Соло-
вьева.
Мать спустилась с крыльца и уже шла по
блестящей в тумане тропинке, и когда нео-
жиданно загрохотал железный засов, я бро-
сился за ней, догнал ее и сказал задыхаясь:
- Ма, там открывают...
- Что с тобой? - стараясь быть спокой-
ной, спросила она, возвращаясь к крыльцу...
В освещенном проеме двери стояла вы-
сокая белокурая женщина в голубом шел-
ковом халате. Я взглянул на мать и прогло-
тил слюну.
- Здравствуйте, - сказала мать и улыб-
нулась так, как будто нас ждали.
- Здравствуйте... - недоуменно ответи-
ла женщина в халате. - Вам кого, собствен-
но?
- Вас, наверное, - игриво улыбаясь, от-
Кадр из фильма. Герой в детстве - Игнат Данильцев. (иллюстрация)
ветила мать. - Вы Надежда петровна?
- Да, а что? Я вас раньше...
- Видите ли, - перебила мать. - Я пад-
черица Николая Матвеевича Петрова. Они,
кажется, дружили с вашим мужем. А уж там
не знаю... - смутилась она.
- Николай Матвеевич? Какой Николай
Матвеевич? - женщина в халате насторо-
жилась.
- Петров... Николай Матвеевич... Врач.
Он раньше жил здесь, в Завражье, а потом
переехал в Юрьевец. Там он стал судебно-
медицинским экспертом, - навязчиво
объясняла мать.
- А-а-а... А сами-то вы откуда? Из горо-
да?
- Мы, в общем-то, из Москвы. Но в Юрь-
евце у нас комната, - объяснила мать то-
ропливо.
- Москвичи значит? - неодобрительно
буркнула Надежда Петровна.
- Да. Мы эвакуировались прошлой осе-
нью. Бомбежки в Москве начались. А у меня
двое детей. А здесь все-таки у мамы ста-
рые связи. И потом, я ведь тоже в этих краях
выросла.
- Дмитрия Ивановича сейчас дома нет...
Он в городе... - вдруг разочарованно
протянула Надежда Петровна и убрала руку
с косяка. Я даже заулыбался от радости.
- Да мне, собственно, вы нужны. У меня
к вам маленький дамский секрет, - как-то
некстати ввернула мать. В глазах Надежды
Петровны мелькнуло не то недоверчивое
любопытство, не то страх.
- Ну, проходите, что же здесь-то стоять...
- вдруг позволила она.
Вслед за Надеждой Петровной мы вошли
в дом. Вместо сеней я увидел нечто вроде
прихожей с блестящими полами и зеркалом,
висящим на стене в овальной раме. В углу
стояли старинные сундуки, а над входом в
кухню висела керосиновая лампа с краси-
вым абажуром какого-то почти оранжевого
цвета. Громоздкие поблескивающие шкафы
с медными ручками и замками. Вешалка у
дверей с непонятным кругом внизу. На од-
ной из гладких стен висела картина в тяже-
лой раме.
- Вытирайте ноги только, Маша мыла
полы, - сказала Соловьева.
Мы аккуратно вытерли ноги. Мать, что-
19
бы подбодрить меня, сделала это с нарочи-
той старательностью и, как ей, видно, каза-
лось, не без веселой иронии. Больше всего
я боялся, что хозяйка заметит, что мы бо-
сые.
Надежда Петровна открыла дверь на кух-
ню и, зябко поеживаясь в своем халате,
обернулась к нам.
- Алексей, ты посиди здесь пока, я сей-
час вернусь. Мы недолго, - преувеличенно
бодро сообщила мать Соловьевой.
Я остался один, сел на стул против зер-
кала и с удовольствием увидел в нем свое
отражение. Наверное, я просто отвык от
зеркал. Оно казалось мне предметом совер-
шенно ненужным и поэтому драгоценным.
Мое отражение не имело с ним ничего об-
щего. Оно выглядело вопиюще оскорбитель-
ным в резной черной раме. Я встал со стула
и повернулся к зеркалу спиной.
До меня доносились неразборчивые го-
лоса, звяканье дверок буфета, потом нео-
жиданный смех Надежды Петровны. И мне
почему-то стало хорошо.
Я подошел к кухонной двери и осторож-
но приоткрыл ее. У зеркала, кокетливо
поглядывая на себя то с одной, то с другой
стороны, стояла Надежда Петровна и при-
меряла сережки, весело поблескива- ющие
золотом и чем-то голубым.
Я тихонько отошел к двери и сел на сун-
дук.
- Бросили мы тебя тут, да? Тебя как зо-
вут? - неожиданно появляясь в дверях, спро-
сила Надежда Петровна.
- Алексей, - ответил я.
- Вы знаете, - сказала она, обращаясь к
матери, - а у меня тоже есть сын. Не такой
большой, конечно. Ой, господи, трудно сей-
час с детьми, война все-таки. А мне еще
хочется, - засмеялась она, - дочку. Он сей-
час в спальне. Спит. Хотите посмотреть?
- А мы его не разбудим? - испугалась
мать.
- Ничего, мы тихонько. Он у нас чудный!
Он тут вдруг подошел к отцу и спросил - а
почему пять копеек больше, а десять мень-
ше. Дмитрий Иванович так и не ответил ни-
чего. Не смог! Ему ведь поначалу дочку хо-
телось. Он даже имя ей придумал - Лора. А
я приданое розовое приготовила: и конверт,
и ленту. Пришлось все перешивать. Наде-
лал нам хлопот, разбойник. Мы уж ведь уве-
рились в дочке-то.
20
дение это передалось моей матери...
Надежда Петровна осторожно открыла
дверь в спальню.
Это была огромная и совершенно пус-
тая комната. Было почти темно, синели толь-
ко окна, и тихий свет ночника отражался в
сияющем паркете. Прямо посреди, между
окнами и дверью, откуда мы смотрели,
стояла не то кровать, не то еще что-то из
красного полированного дерева, с потолка
падали каскады чего-то похожего на легкий
голубой дым, а под шелковым, тоже голу-
бым одеялом, весь в кружевах, спал розо-
вый курчавый ребенок, положив на щеки
длинные, вздрагивающие ресницы.
Вдруг малыш вздрогнул и открыл глаза.
- Разбудили мы тебя все-таки? Да? Вот
у тебя мама-то болтает да болтает, - про-
должала петь Надежда Петровна. - Кто к нам
пришел-то? А? Незнакомые? Ну что же ты?
Э-э? Не проснешься никак! Ну и ладно, ну и
спи тогда. Усни, моя ягодка, спи.
Я смотрел на него, раскрыв рот и вытянув
шею. В тишине раздался счастливый смех
Надежды Петровны. Я обернулся и посмот-
рел на мать.
Глаза ее были полны такой боли и от-
чаяния, что я испугался. Она вдруг заторо-
пилась, шепотом сказала что-то Соловьевой,
и мы вышли обратно в прихожую.
- А они идут мне, правда? - спросила ее
хозяйка, закрывая за собой дверь. - Только
вот кольцо... Как вы думаете, оно не грубит
меня, нет? Как вы думаете?
Мать молча бросилась в кухню. Надежда
Петровна за ней.
Надежда Петровна. Что с вами?
Мать. Вы знаете, что-то нехорошо...
Надежда Петровна. Господи, вы, навер-
ное, с дороги устали? Я сразу как-то не со-
образила... Вот, выпейте пока... Согрейтесь.
Заболталась я совсем. Ведь ужин готовить
надо. Из дома-то, небось, когда вышли?
Мать. О, спасибо. Да вы не беспокой-
тесь, пожалуйста.
Надежда Петровна. Ну как же я вас так-
то отпущу.
Мать. Да мы ведь поели перед уходом,
недавно.
Из прихожей доносится кашель Алексея.
Надежда Петровна. Ой, что-то у него
кашель какой нехороший.
Мать. Да бегает везде, дети, знаете...
Нужно обязательно, чтобы
его Дмитрий Иванович по-
слушал. Кстати, он сейчас
приедет.
Мать. Нет, спасибо. Мы
не сможем подождать. Нам
ведь два с лишним часа
идти.
Надежда Петровна. А
как же сережки? Деньги-то
у мужа. Смотрите, как маль-
чик-то устал. А мы сейчас
петушка зарежем. Только у
меня к вам просьба малень-
кая. Сама-то я на четвертом
месяце. Тошнит меня все
время. Даже когда корову
дою, подступает прямо. А уж
петуха сейчас... сами пони-
маете. А вы бы не смогли?
Мать (в
полной рас-
терянности). Понимаете, я
сама...
Надежда Петровна.
Что, тоже?
Мать. Нет, не в этом
смысле. Просто мне не при-
ходилось никогда.
Надежда Петровна. А... Так это пара
пустяков... В Москве-то, небось, убитых ели.
А я вот все это делаю здесь, на бревнышке.
Вот топор. Дмитрий Иванович утром нато-
чил.
Мать. Это что, прямо в комнате?
Надежда Петровна. А мы тазик подста-
вим. А завтра утром я вам с собой курочку
дам. Вы не думайте, это как презент.
Мать. Вы знаете, я не смогу.
Надежда Петровна. Вот что значит наши
женские слабости-то. Может, тогда Алешу
попросим? Мужчина все-таки.
Мать. Нет, ну зачем же Алешу...
Надежда Петровна (приносит петуха,
кладет его на бревнышко). Тогда держите,
держите. Крепче держите, а то вырвется, всю
посуду перебьет. Ну-ка. Ой, что-то мне все-
таки... Ну! ..
Петух забился под руками у матери...
Наш уход был словно побег. Мать отве-
чала невпопад, не соглашалась, говорила,
что она передумала, что это слишком де-
шево, почти вырвалась, когда Соловьева,
уговаривая, взяла ее за локоть.
Когда мы возвращались, было совсем
темно и шел дождь.
Я не разбирал дороги, то и дело попа-
дал в крапиву, но молчал. Мать шла рядом,
я слышал шлепанье ее ног по лужам и шо-
рох кустов, которые она задевала в темно-
те.
Вдруг я услышал всхлипывания. Я замер,
потом, стараясь ступать бесшумно, стал
прислушиваться, вглядываться в темноту, но
ничего не было слышно.
В то далекое довоенное утро я проснулся
от счастья. В окна бил праздничный свет.
Солнце, пронзительно вспыхнув, капризно
преломлялось в граненом флаконе и раду-
гой разбрасывалось по белизне фаянсово-
го умывальника, стоявшего в углу. За от-
крытой дверью никого не было. Я сел на
кровать и свесил ноги. Прислушался.
Звонкий отзвук железной дужки о ведро,
плеснувшаяся на закачавшуюся лавку вода,
свежий глуховатый шум с улицы, до-
носящийся через открытое окно, сквозь кру-
жевные занавески и кусты с домашним жа-
21
смином на подоконнике. Я посмотрел сквозь
раскрытую дверь в соседнюю комнату и на
полу, около дивана, увидел туфли. Туфли с
тонкими перемычками и белыми пуговками.
Рядом стоял чемодан. Я мгновенно все
понял, бросился к дверям и, обалдев от ра-
дости, остановился на пороге.
Около зеркала, освещенная белым солн-
цем, стояла моя мама.
Она, наверное, приехала ночью, а теперь
стояла у зеркала и примеряла серьги, по-
блескивающие золотыми искрами и матово
сияющей бирюзой.
Вы когда-нибудь голодали? Вы и
Ваша семья?
Вы гордились своими успехами на
работе? Были ли у вас друзья на
работе, близкие с которыми Вы и
сейчас считаете необходимым и ес-
тественным делиться своими забота-
ми и радостями? Что Вы ощутили, когда
уходили на пенсию и последний раз
выходили из здания типографии?
Скажите, когда было слишком труд-
но, Вы находили силы жить дальше
только из-за того, что у Вас на
руках двое детей? И старая мать?
Почти у всех людей вид проходящих
поездов вызывает грусть... А у Вас?
Почему?
Вам никогда не казалось, что Вы
честолюбивы? Вы никогда не думали:
"Если бы я была главой государства,
я бы сделала..."? Что бы Вы хотели
сделать? Или Вы считаете, что это
свойственно только мужчинам?
Квартира автора. Наталья и Игнат соби-
рают рассыпанные на полу вещи из ее сум-
ки.
Наталья. О господи! Вечная история, вот
спешишь... Да ты не складывай, давай прямо