Страница:
Тишина
Я жду, склонивши голову в утробе
На склоне лет нетрезвой тишины,
Пока она в мужской тюремной робе
Спиной считает впадины стены.
Расстрелянная к вечеру бунтарка,
Меня не доносила: я убит.
Нам жарко от огней и взглядов. Жалко,
Что вырван да растоптан ветхий быт.
Я был ее ребенком или мужем…
Какая к черту разница? Надлом.
Над млечностью кадящих, дымных кружев
И зыбкость мира катится углом.
Я чувствую: дробяще-жженый сахар
Кусает плоть и падает в нутро.
И пыль на пальцах – будто крохи краха;
Морщины паутинят тонкий рот…
Гримаса тишины – моя гримаса.
Мы больше не равны – истреблены!
Сотрите (кто-нибудь!) церковным маслом
Порезы с несгибаемой спины…
* * *
Творческим Женам
У мира нет краев,
Нет голых линий,
Углов и тишины, остреющей вокруг…
Из вазы вынут сбор
Сутулых лилий:
Убавлен до весны сомнительный недуг.
Я выйду из окна,
Вошедши в двери,
Оставлю позади обыденный уклад.
Я впредь не ошибусь —
Поправка к «вере»:
Безрамочно отдать, умножив во сто крат,
Рожденное сперва
Простое слово,
Которое с тобой нам выпало испить.
За чаем все равны:
Он чашкой скован,
Как мы обручены волнением – любить.
* * *
Сквозят друзья в фонарном мелколесье;
То там, то тут – приют моим словам…
И счастье, что нет желтых красок лести:
Разлуки есть – по вере, по пятам.
* * *
У человека – тонкие
Пальцы, душа и пульс:
Вытянуты и скомканы
В чью-то судьбу. И пусть.
У человека – тихая,
С белым налетом, речь.
Под Небо ею тыкая,
Он по изгибам плеч
Перья растил из черного,
Будто земля, сукна.
Много да спело-спорного
Впитывал, но не знал…
Сызмальства до бессмертия
Неосторожен бег —
Шепотом горьким: «Верьте мне!» —
Высится человек.
Против ли, по течению
Вьются пургой у ног
Приступы мелочения…
Жить – это только слог…
* * *
Поэтам прошлого века
Уходят люди, гулкими шагами
Вгрызаясь в раны мокрой мостовой…
Холодными и трудными руками
Я воздух обнимаю за толпой.
Я пью кисель туманный. Жажда ветра
Неутолима в этой пустоте.
На расстоянии пристального метра
Плывет лозы живая полутень:
Уходят – не добродят люди-гроздья,
Пролившие артерии вина.
В запястья их масскультовые гвозди
Годами тычет матушка-страна;
И рты у них зажаты… Шорох. Шепот.
Слоистый вечер кинул в небо плед.
И каждый уходящий поднял ворот.
И каждый уходящий был – поэт…
* * *
Усталость у порога вся в пыли…
Дверной проем не выдержит напора.
Не клином вышибают этот клин:
Но памятью – безвременные споры.
Молчание листа зеркалит крик
По контуру от гладко-черной туши.
Аллюзия: у моря есть старик;
У творчества – нескомканные души.
* * *
Алисе, девочке из «Циферблата»
Устали руки без тепла и скобок
Других ладоней, взятых воедино.
Я зыбко скромен, молчалив и робок,
Зажавши снова меж губами льдину.
Я буду крайней датой не в апреле,
А в январе – трибуне перемены.
Мой жидкий шепот прыснет еле-еле
В твои почти что голубые вены.
Запястье-карта. Высохшие реки.
Я молчалив, влюбленный, до заката.
Читай – молюсь с безверием калеки,
Чтоб ты ушла с намереньем возврата.
* * *
Деревне Озерки
Скрипнет дверь в престарелые сени
Убаюканной в ветлах избы;
Звуки города взмыленной тенью
У виска подлетят на дыбы…
… И уйдут в потолок на коленях,
Где из трещин – клубы паутин.
В духоте тяготеющей лени
Тишина, как седой палантин,
Опадет на промасленный воздух,
На закаты – бумажную гладь:
Мутновато-холодную воду
Из нее бы черпать и черпать!
Но в прозрачии – суть и рассудок,
Здесь другая уловка села:
Что-то теплится, что-то… покуда
Церковь мертвая просто цела.
* * *
Желтеет голос – осень первая
Сечет квадратами оконных рам:
Сутулость в комнате не скрыть ни перьями,
Ни подаянием на новый храм.
Сутулость в голосе едва замечена,
Как признак тайного на рубеже
Течений времени и беглой речи к нам
Из чьих-то праведно-искомых жертв.
Какая истина? В каком сплетении
Уравновешивает ход вещей?
Пока дождливое во всем биение
Хранит минутная, в одном плаще,
Касаясь паперти и листьев охровых,
Я выйду с совестью на диалог.
И слижут лужи мне веками мокрыми
Дороги-паузы с потертых ног…
«Какая истина сулит бесследие
Немузыкального мотива рук?
Перекрестился бы под звоном меди я,
Перемолился бы, не зная букв.
Но сиплый памятник гордыне, страху в долг
У горла приступом берет слова…»
На подоконник мой, но как на плаху, до —
Поникла каменная голова.
* * *
Алене Цыпленковой
Я стану сном, в одной руке зажатым:
И скол души оскалом тронет рот…
Туман сегодня полон серой ваты,
Бормочет в тон гигантской вере год,
Что мы разбиты плоско и условно
Какой-то датой мая-октября.
Но дрогнет голос, пористый и ровный,
Зайдется пеной, сплюнет, скажет: «Зря…»
* * *
Илье Зубареву
Восход заварен с медом, имбирем,
И не хватает в полноте букета
Двух капель сливок, белым январем
Скрутивших пламя позднего рассвета.
Я буду честен. Пар из-под ресниц,
И руки часто-часто греют воздух.
Не замечая карты новых лиц,
Весь мир вокруг опять меняет позу.
Мне ближе хрипы снежной темноты
И сиротливость звездного недуга…
Поэт нарочно лезет на кресты
И верит жадно в силу слова друга.
* * *
Юлии Ермакович
Почитать бы стихи – январь,
Убежать бы с тобой – нет мая:
Одиночество и рояль.
Нотами обнимаю…
* * *
Снег упадет в декабре
И покарябает чувства
Сливками с твердых рек,
Белым капустным хрустом,
Хитрой игрой простуд
Сквозь хрипоту и ребра,
Разностью амплитуд
Графиков «Злой» и «Добрый»…
Год, снегопад. Конец
Жизни из двух трилогий:
Автор – Герои – Чтец,
Люди – Поступки – Боги.
Александра Крючкова, Москва
Путь
20 октября 2011
Здесь за сцены из Камасутры
Вожделеют земных наград…
Я приду к тебе, словно утро,
В час, похожий на твой закат…
В пору жгучего листопада
Здесь копают бездонный ров…
Я вдохну в тебя жизнь… Не надо
Благодарностей и даров…
Здесь, как птицы, свободны воры,
Допиши за меня главу…
В Путь тернистый в иные горы
За собою не позову…
Здесь так много нечистой силы,
И распахнута зверя пасть…
Слишком сложно в дороге, милый,
Не споткнуться и не упасть…
Не считая давно недели,
Тихо плачет о детях Русь…
Если вдруг ты мой Путь разделишь,
До земли тебе поклонюсь…
Никто, как ты
03 ноября 2011
Никто, как ты, не будет близок мне…
Им здесь общаться только лишь речами,
Им не открыть святых небес ключами,
И не пропасть в душевной глубине…
Никто, как ты… Их жизнь проходит сном,
Они считают встречи и разлуки,
Им лень расти, и от внезапной скуки
Их пустота заполнится вином…
Никто, как ты… Им сложно не дышать,
Им важен бег сомнительный по кругу,
Им так легко назвать любого другом
И тут же с той же легкостью предать…
А нам с тобой не надобно давно
Ни слов, ни снов, ни встречи, ни разлуки, —
Так много лет твои глаза и руки,
Твоя душа – во мне и надо мной…
Поцелуй меня
03 февраля 2012
Поцелуй меня в губы безоблачным небом,
Океанским дыханьем, парением птицы,
Вся земная любовь – очевидная небыль
Из шкатулки, где спрятаны все небылицы.
Поцелуй ароматом цветков эдельвейсов
В час заката индиго, нежданным рассветом,
Я затеряна где-то – дрейфующий крейсер
В окружении льдин, унесенная ветром.
Поцелуй меня лаской немых снегопадов,
Грустной песней дождя, миражами пустыни,
Появлением радуги на водопадах,
Звонким эхом в горах и Местами Святыми.
Поцелуй меня звуками нежных прелюдий
Вечной Музыки Сфер, перекрестьем – в дороге…
Я когда-то любила, как здесь любят люди,
Я не знала, как сладко целуют нас боги.
Что такое счастье?
22 декабря 2007
Писать безголосые строчки,
Стучать в Небеса осторожно
И не получать ответа…
Но это не повод для точки,
Знаешь, счастье – это возможность
Знать, что ты есть где-то…
Рисовать на асфальте мелом,
Быть собой до конца и… дольше,
И с тобой – иногда – рядом…
Я сказать тебе только хотела:
Знаешь, счастье – это когда больше
Говорить ничего не надо…
Любить… А любовь – безусловность,
Отчего же тогда ты горюешь?
Любимый мой, ты меня слышишь?
Знаешь, счастье – это возможность
Дышать, потому что – любишь,
И жить, потому что – дышишь…
Не просить для врагов наказанья,
Босиком по траве и лужам,
Лишь помнить – душа нетленна…
Знаешь, счастье – это сознанье
Того, что ты все-таки нужен
Огромной такой Вселенной…
Отдавать без остатка, без «если»,
Ведь за что-то – отдать несложно!
И в других разжигать пламя…
Знаешь, я пишу стихи и сочиняю песни,
А счастье – это когда ты можешь
Оставить свой след на память…
Поверить, что жизнь – это чудо,
Божественное творенье,
Подарком принять многогранным…
Знаешь, не думай о том, что будет,
Ведь счастье – это уменье
Быть каждый миг благодарным…
Я каждый миг благословлю
15 марта 2002
Я каждый миг благословлю
Своей безумной жизни всуе,
За то, что я тебя люблю,
За то, что любишь ты другую,
За то, что ты сейчас – со мной,
За то, что ты когда-то – не был,
За то, что есть над головой
Непредсказуемое небо,
За то, что я могу мечтать,
И за несбыточность желаний,
За то, что есть, что вспоминать,
И за тоску воспоминаний,
За то, что тяжела стезя,
За то, что я бреду уставшей,
За то, что рядом есть друзья,
И за людей, меня предавших,
За то, что у меня есть кров
И белоснежные одежды,
За то, что в сердце до сих пор
Еще не умерла надежда,
За то, что светел божий лик,
Мне силы в храме подающий,
За то, что каждый в жизни миг
Не повторяет предыдущий.
Людмила Кудлова, Москва
* * *
Как улыбалось утро… застенчиво и нежно.
Лучи спокойно ждали бессмысленных забот.
И прошлое, как будто подаренный подснежник,
В серебряном стакане томилось целый год.
Как улыбалось небо, готовясь к пробужденью.
Весенние надежды резвились в облаках.
Блаженный запах хлеба предшествовал рожденью
Святого вдохновенья, блуждавшего в веках.
* * *
Запах кофе – лихая причуда,
Терпкий вкус отшумевшей судьбы.
Этот странный порыв ниоткуда,
Этот миг, растворяющий быль.
Черный всплеск разъяренного света.
Гибкий стан ускользнувшей мечты.
Это – участь любого поэта,
Отыскавшего след красоты.
* * *
Летний дождь встряхнул ладони…
Эти капельки сомненья
Прячут в изумрудном тоне
Переливы настроенья.
Отблеск маленького счастья.
Миг доверчивого чуда.
Насыщались мысли, страсти,
Появившись ниоткуда.
* * *
Осень черпает слова
Из дождей и разговоров.
Золотых морщинок ворох
Разлетается едва.
Зарифмованные птицы,
Вдохновенья звездный рок.
Ветер рвет твои страницы,
Обжигаясь между строк.
* * *
Этот снег я согрею губами
Просто так, ни за что, за судьбу…
Тают прошлого сны между нами,
Разбросав между звезд ворожбу.
Надорву мимолетные страсти
Озарением прожитых дней.
Чертит ветер на снежном запястье
Отраженье ночных фонарей.
* * *
В зимнем парке играли скрипки,
Завораживая метель…
Полусон, полубред, ошибки,
Уходящие в чью-то тень.
Хрупкий лед утомленной негой,
Зацепившись за край мечты,
Полетел, наслаждаясь снегом,
Дивной радугой чистоты.
* * *
Я забреду в твое пространство,
Любуясь ненасытным снегом.
Откину полог постоянства
Созревших чувств, сомнений, неги.
В завороженных ощущеньях
Так безмятежно, так привольно.
В пушистых листьях краткой тенью
Мелькнул февраль, собой довольный.
* * *
Все казалось смешным, нереальным…
Вечный клоун, заядлый трюкач
Бросил шляпу и клетчатый плащ,
Поклонившись манежу печально…
А в гримерной охапка афиш
Встрепенулась обшарпанной лестью.
Сняв парик, уходил в неизвестность
Вечный клоун… Ненужный старик…
Все казалось… Как время летит!..
* * *
В каких мирах блуждаешь ты?
Бокал насыщенного рома
Струится по ступенькам дома
Давно потерянной мечты.
В каких мирах? Я полечу
Над тайной проповедью света.
И осторожно, незаметно
Коснусь твоих усталых чувств.
* * *
Старуха бормотала…
Нанизывал слова на паутину вечер.
От придыханья тоненькие свечи
Пружинили едва.
А на пороге пес,
Уткнувшись в образок луны
тихонько выл.
И не было глубинных сил
И состраданья слез.
* * *
В темной комнате шаги…
Угольками жарких строчек
Расцарапаю круги
Нежелательных пророчеств.
Над камином лунный свет
Тает в вычурных объятьях.
Никого со мною нет…
Только… шорох. Шорох платья.
* * *
В черных бокалах ночной колыбели
Птицы, рождаясь, звенели, звенели,
Высвятив грани Любви.
В чувственном лике земного пространства,
В млечном пути удивительных странствий
Гордо парили они.
* * *
Ночь вспорхнула… Созрели сливы.
Терпкий вкус золотистой неги.
Ты сегодня такой счастливый,
Ты таким никогда не был.
Соберешь в небесах строки,
Ускользающих звезд бремя.
Ты сегодня такой одинокий
Пролетел, всколыхнув время.
* * *
Я о тебе не знаю ничего…
Перебираю день то тот, то этот.
Как обезьянка с голубым билетом,
И ты – шарманщик счастья моего.
Что скажешь мне, мой черный талисман?
Твой праздник так хорош, но так недолог.
И серпантин от новогодних елок,
Усталый клоун собирает сам.
* * *
Когда молва покинет этот день,
Все будет просто в прелести осенней.
Окутает рябину страсти тень,
В палитре растворяя наважденье.
Незримых бед зазубрится строка.
И полетит, кружась в небесном хоре,
Дар Божества, непонятый пока,
Оберегая в радости и в горе.
* * *
Как хочу синевы…
Выйду в поле и руки раскину,
разгоню облака и вспугну наболевшую тишь.
Только выгнул туман
над рекой серебристую спину,
и о чем-то родном
вспоминает под вечер камыш…
Тонет лес в синеве
и поля, и дороги косые,
и щемящий простор,
и деревья, что пели во мне…
Эта синяя Русь, это нежное сердце России,
этот сноп васильков
на раскрытом зарею окне.
Илья Лируж, Москва
И только слово убегает тленья
(Венок сонетов)
N1
Язык не закрепляет бойкий вздор,
Отточенность его нам много объясняет —
И если страстью вспыхивает взор,
То он же добротой сияет.
Пусть плоти мы услуживаем всласть,
Но это не служение, а служба —
И если душу обжигает страсть,
То согревает доброта и дружба,
Все больше в сердце пепла и углей,
Пылаем мы все реже, а не чаще.
И если годы, полные страстей
Уходят – доброта непреходяща…
Еще нас ослепляет нагота,
Но жизнь нам освещает доброта.
N2
Что наша жизнь без грана доброты!
Мы совершаем грустные поступки.
То ложь не отличим от правоты,
То, видя ложь, – ей делаем уступки.
Мы часто перед сильным выю гнем,
Мстя слабому: пред ним жестоковыйны.
И страшно думать: мы его распнем
Толпой – когда распять прикажет сильный.
Мы слепы, но горды, справляя в суете
Свой потный грех, доверясь осязанью.
И страшно прозревать в кромешной темноте.
И страшно на себе в минуту осознанья
Не ощутить ни чей сочувствующий взор.
Как самому с собой свой пережить позор?!
N3
Как самому с собой свой пережить позор?
В кромешной темноте едва мерцают тени
Бесплодных замыслов. Причудливый узор,
Невоплощенный мир духовных откровений.
Когда, в какой момент, в какой несчастный день
Мы отдаем себя вещественности тленья,
Покинув первую, ничтожную ступень
Духовности, нам данной от рожденья.
Чтоб у подножья лестницы души,
Несущей ввысь крутые очертанья,
До тризны собственной всю жизнь в себе глушить
Призывный крик – к кому? —
безмолвного отчаянья.
Как рыбы на песке, мы разеваем рты
В конвульсиях духовной немоты.
N4
Конвульсии духовной немоты
Являются ль предвестьем пароксизма,
Когда почудится: они не так круты —
Ступени, нас ведущие от тризны.
Карабкаясь из всех душевных сил,
Какую страшную мы делаем работу,
Пока из глотки, гной и кровь смесив,
Наш первый хрип прорвется сквозь мокроту.
И обессиленно, на ближних ступенях
Мы болью изойдем, обрезав пуповину,
И гниль с души отхаркиваем в прах,
Страшась не выкричать хотя бы половину.
Пусть это не конец – все повторится снова,
Но пароксизм души да разрешится словом.
N5
Но пароксизм души да разрешится словом!
Из праха сотворен – вновь обратится в прах.
Все поглотит земля – она первооснова,
Она же и финал. Кому неведом страх
Исчезновенья. Кто пред ним достоин?
Прелестна женщина – где прелести ее,
Где покоренный ею воин? —
Равно в земле подвязка и копье.
Князь и его клеврет – равно в могиле оба.
Истлели хижины, бесследно после них
Исчезли города. В веках кладут во гробы
Великих – и чредой за ними – малых сих.
Так поколения сменяют поколенья,
И только слово убегает тленья.
N6
И только Слово убегает тленья —
Вневременна его мистическая власть.
Сквозь поколения проходят светотенью
Высокая любовь и низменная страсть,
Добро и зло, призванье, отторженье,
Счастливый сон или ночной кошмар,
Презренный факт, игры воображенья
Божественный неповторимый дар,
И слезы старости, и звонкий смех младенца.
Хвала и клевета, участье и корысть,
И безрассудность чувств неопытного сердца,
И хладного ума расчетливая мысль —
Все в этом мире выражено словом —
Неизреченное сокрыто под покровом.
N7
Неизреченное сокрыто под покровом —
Таинственна его космическая суть.
В глубины призрачные знанья внеземного
Не многие из нас сумеют заглянуть.
На верхних ступенях, где лестница спиральна,
Лист Мебиуса прям, и время не бежит,
Где можно понимать, что – мудро и печально —
Мурлычет старый сфинкс подножью пирамид,
Где памятью времен наполнен звездный ветер,
Бездонность глубины – с бездонностью высот
Сопряжены, и где – освобожден и светел —
Неизреченное наш дух осознает —
Лишь там приемлем мы без страха и сомненья,
Что отторгает мысль по логике мышленья.
N8
Что отторгает мысль по логике мышленья! —
Как трудно постигать неразвитой душой
Погрязшим в бытие почти без сожаленья —
Как долго нам идти по лестнице крутой,
Как странно нам внимать звучанию эфира,
Как страшно нам дышать разреженностью сфер,
Как далеки от нас Учителя Памира
И провозвестники любой из наших вер.
Не логикой ума, но вспышкой вдохновенья
Способен человек проникнуть за предел,
Назначенный ему Творцом от сотворенья —
И тем преодолеть ничтожный свой удел.
Мы вправе полагать себя венцом творенья
Лишь в краткие минуты вдохновенья.
N9
Лишь в краткие минуты вдохновенья
Способен человек подняться до Творца
И от слепой толпы не жаждать поклоненья
И ни лаврового венца.
Но может быть, когда минуты эти
Придут к тебе не раз или не два,
И ты сумеешь подобрать в сонете
Ложащиеся на сердце слова —
Когда-нибудь на твой могильный камень,
Который, как и ты был, одинок —
Но кто-то благодарными руками
Положит свежий палевый цветок.
И это все, что человеку надо:
Из всех наград – достойная награда.
N10
Из всех наград – достойная награда …
А если кто-то из слепой толпы,
Хоть кто-нибудь к тебе пробьется взглядом
Сочувствия, а может быть, мольбы —
Хоть кто-нибудь, с душой слабее тени…
Ты – сильный духом – сердце отвори
И с тем вторым – пусть через все ступени —
Найди слова и сам заговори.
Пусть самому себе ты жалок и противен
И знаешь о себе, что сам – лишь прах и сор,
Но, выйдя из толпы, ты стал оттуда виден
И потому ты – Бог, что означает – добр.
Из тех, кто выбрал путь высокого боренья,
Блажен лишь тот, в ком нет ожесточенья.
N11
Блажен лишь тот, в ком нет ожесточенья,
Кто принял мир таким, каков он есть.
И путь его – высокого боренья
С самим собой – тебе Благая Весть.
Нить Ариадны в долгом лабиринте
Земных страстей – неоценимый дар.
Но вновь и вновь произойдет соитье
Быка и человека. Минотавр —
Вот символ – греками угаданный – породы:
Не богочеловек, а человекобык.
Из шкуры вылезти – мучительные роды,
Пока сквозь морду не проступит лик,
Как пробивается луч света сквозь ограду…
Кого винить – ты сам себе преграда.
N12
Кого винить – ты сам себе преграда
На избранном тобой единственном пути.
И женщина твоя – ей так немного надо —
Увы, она права в желании уйти.
Ты говоришь себе: как может быть иначе —
И вспарываешь жизнь —
как брюхо рогом – лбом.
Но женщина твоя опять сегодня плачет —
Ты снова позабыл, что есть она и дом…
Набыченный и злой, ты стынешь у порога,
Упершись взглядом в пол,
чтобы не видеть слез.
И слышишь лишь одно – тебя зовет дорога
В высокий мир твоих безумных грез.
Что – женщина! Ты – монстр.
Из глотки рвется рык.
Ты – минотавр, ты – человекобык!
N13
Ты – монстр, ты – Минотавр, ты – человекобык
Ты груб, и ты силен, и можешь жить на свете.
Но счастлив ты лишь тем, что дан тебе язык —
Живую душу выплеснуть в сонете.
Твой путь еще далек, ступени высоки,
В душе еще тоска, и сумерки, и тени.
И счастлив ты лишь тем, что женщина руки
Не отняла в минуту сожалений.
И если ты устал и хочешь заглушить —
Хотя бы водкой – страх, что обречен от века,
Ты счастлив тем одним, что доброту души
Наследовал от Богочеловека.
Еще не человек, а человекобык…
Но вот сквозь морду проступает лик…
N14
1993 г.
Язык не закрепит пустого вздора —
Что наша жизнь без грана доброты!
Наедине с собой не пережить позора
Духовной немоты.
Томление души да разрешится словом —
Одно лишь слово убегает тленья.
Неизреченное сокрыто под покровом,
Отторгнутое логикой мышленья.
И так редки минуты вдохновенья,
В которых смысл и высшая награда
Существования. К чему ожесточенье,
Кого винить! – В тебе самом преграда:
Ты – Минотавр, ты – человекобык —
Едва-едва просвечивает лик…