Страница:
– Теперь вы, Патрик.
– Они там, – Патрик как будто продолжал с того места, откуда его прервали. – Далеко уйти не могут. Человек открыл дверь, они сюда попали… убежище. В подвалах, в погребах. Где темно. Страшно. Они стерегут, зовут, бросаются.
– Кто они, Патрик?
– Темное Воинство.
– Достаточно. Сестра Херлихи и Патрик! Придите в себя. Так. Хорошо. Как самочувствие?
– Спать охота, а так вроде ничего, – проворчал сторож.
– Не жалуюсь, профессор, – отчеканила сиделка.
– В таком случае вы можете приступать к своим обычным обязанностям. Идите.
Когда за ними закрылась дверь, Сеголен сказал:
– Как видите, я исключил магнит из первоначального опыта. На результат это не влияет. Перемещение все равно происходит.
– Перемещение?
– Трансферт. Это же определенно болезнь, иначе определить это состояние нельзя. В наше время в вопросах гипнотизма бесноватые и магнетизеры должны уступить место врачам и физиологам. И как врач я определенно могу утверждать: вместо предполагаемого мошенничества я обнаружил психическую эпидемию, наподобие массовой одержимости в средневековых монастырях. Все опрошенные говорят одно и то же – пациенты и персонал, мужчины и женщины, образованные люди и выходцы из низов. Я специально вызвал на демонстрацию именно этих двоих. Сестра Херлихи – на редкость уравновешенная женщина, а Патрик – бывший солдат, он вообще ничего не боится. Тем не менее они выказывают все признаки детских страхов: боязнь темноты, привидений, голодных чудовищ. Патрик не первый, кто упоминает Темное Воинство из детских сказок. Еще троллей и гоблинов нам здесь не хватало!
– Профессор, вы все прекрасно сумели объяснить, зачем же я вам понадобилась?
– Затем, что все еще не ясно, что именно подтолкнуло распространение этой эпидемии. И, возможно, ваши штудии относительно истории здания окажутся полезны.
– Хорошо, попробуем это исследовать. Только скажите – что в точности кричала несчастная Мартина Ламорис перед смертью?
– То же, что твердят остальные. Что ее преследуют призраки.
– Это не совсем так, – доктор Штейнберг, все время молчавший, позволил себе вмешаться. – Я расспрашивал очевидцев. Она кричала, что должна спастись от теней.
– Какая разница? – спросил профессор.
– В данном случае принципиальная. Но прежде, чем изложить свою версию, я предпочла бы подняться на второй этаж.
– Ко мне в кабинет?
– Нет. В круглую гостиную.
Пациентов уже увели из гостиной, и прежде чем мы расположились там, профессор велел Либби принести чаю. Ее саму к чаепитию он не пригласил.
– Итак, слушаю вас.
– Я слушала двоих опрошенных, и оба твердили, что боятся теней, что тени их преследуют. Остальные, по вашим словам, говорили то же самое. Доктор Штейнберг, рассказывая о своих подозрениях, упоминал игру теней. Поэтому я и решила, что имеет место какая-то хитрая подсветка, использование потайных фонарей. И обе смерти произошли в сумерки, когда тени длиннее всего.
– Это так.
– Во многих языках слова «тень» и «призрак» являются синонимами. Поэтому вы решили, что опрашиваемые боятся привидений. Однако они дали точное зрительное описание того, что их страшило. Тени.
– К чему вы клоните?
– Сто лет назад в этом доме проводились магические сеансы. Я знаю, как вы отреагируете на эти слова, и не больше вашего имею почтения к мистике и оккультизму. Но вспомните тех, кто, полагая, что идет по этому пути, – Альберта Великого, Парацельса, Месмера – они совершали открытия, интуитивно, ошибочно, случайно! Что если Фамира именно так – ошибочно или случайно – приоткрыл вход в иные, тонкие планы бытия, невидимые нашим глазам? То, что ваши подопечные называли прорехой или дверью. И обитатели этого тонкого плана бытия попали сюда, в наш мир. А поскольку дверь была открыта случайно, она захлопнулась. И вернуться обратно они не могут. Предположим также, что на нашем плане бытия они могут существовать только в некой двухмерной форме. Как тени.
– Тень их плоть, страх их еда, – процитировал Штейнберг.
– Естественно, подобные создания не могут питаться обычной пищей. Им нужны для укрепления, скажем, сильные чувства. А самым сильным, как известно, является страх.
– Ну, знаете! – сердито сказал профессор. – Это похлеще измышлений спиритов про эктоплазму.
– Не стану спорить. Но взгляните: после сеансов Фамиры виконтесса, особа и без того неуравновешенная, начинает испытывать приступы панического страха. Настолько сильного, что хочет покинуть собственный дом, цитирую: «боясь собственной тени». Затем она приглашает Пелегрини. И обретает умиротворение после того, как обустроена эта комната. Что вы можете сказать о ней?
– Она круглая. – Штейнберг пожал плечами.
– Именно. Здесь нет углов. Нет места, где могли бы затаиться тени. Поэтому Клара-Виктрикс чувствовала себя здесь в безопасности.
– Так вы и бесчинства революционной толпы воздействием таинственных теней объясните, – съязвил Сеголен.
– Вот уж нет. Не будем сваливать на них вину за людскую жестокость. Хотя, наверное, в тот день они изрядно попировали. Но, полагаю, тени неспособны причинить физический вред. Они влияют на психику, но здоровый, разумный, трезвомыслящий человек способен им противостоять. Клара-Виктрикс таковой не была. Последующие владельцы дома испытывали здесь гнетущее состояние, отсюда мрачная репутация особняка. Но все же по-настоящему после гибели виконтессы никто не пострадал. И вдруг в здании оказывается множество душебнобольных людей. Тени выходят на охоту. Они выманивают жертв, как Бекке, или загоняют их, как Мартину Ламорис. Обратите внимание – больная бежала из сада вглубь дома, в точности как виконтесса Эльстир. Она инстинктивно чувствовала, где может укрыться. Но ее организм был ослаблен…
– Изящная история. Но совершенно безумная. Надеюсь, вы не собираетесь излагать ее в вашей газете.
– Верно. Если б я ее там изложила, мне бы порекомендовали пройти лечение в вашей клинике.
– А мне лично вы ее сообщать не боитесь.
– Нет. Вы предлагали изложить взгляд на события с точки зрения истории особняка – я это делаю.
– Предположим – воспользуемся вашим излюбленным термином, – я приму это к сведению. И что же вы предложите сделать, чтобы обезопасить пациентов? Не экзорциста же приглашать?
– Не стоит так шутить, профессор. Ясно же, что ни святая вода, ни молитвы не помогут. Просто, вероятно, надо постоянно держать больных под присмотром, не позволять им в одиночку ходить по коридорам и в саду. А персонал… те, кто будут бояться, уволятся, а сильные духом справятся сами.
– Полагаете, этого достаточно?
– Нет. Нам сказали, что убежищам теням служат темные места. Погреба, подвалы, аллеи сада. Там эти «сгустки тьмы» совсем незаметны. Также известно, что они по каким-то причинам не могут удаляться от «прорехи». Ну так надо предложить им другое убежище.
– Так где же его взять?
– Я подумаю, что тут можно сделать.
Мы встретились в кофейне «У дядюшки Якоба». Лил мерзкий мелкий дождь, погода с приближением зимы неотвратимо портилась, и горячий кофе был как нельзя более уместен.
– Ваш знакомый запаздывает, – сердито сказал Сеголен, складывая зонт.
– Просто вы, профессор, явились несколькими минутами ранее назначенного времени.
– Может быть, заказать бренди к кофе? – предложил Штейнберг. Может, хотел сгладить неловкость, а может, просто замерз.
– Не стоит, – осадил его начальник. – Нам предстоит деловая беседа. Возможно, позже…
– Надеюсь, Ламорис вас больше не беспокоил? – спросила я.
– Представьте себе, нет. Он был так нагл и самоуверен… а теперь его не видно и не слышно.
– Ему сейчас не до вас. Полиция занялась драгоценностями, которые закладывала у процентщиков его покойная супруга, и они оказались вовсе не фамильными.
– А вы откуда знаете? – полюбопытствовал Штейнберг.
– Да так, слухами земля полнится. – Я никогда не выдаю своих контактов. Не хочу, чтобы кое-кто пострадал из-за моей откровенности.
Звякнул колокольчик, стукнула входная дверь. На пороге, стряхивая водяную пыль с клетчатого плаща, появился новый посетитель – плотный невысокий мужчина с темными подкрученными усами.
– А вот и он. Позвольте вас представить: профессор Сеголен – господин Рубин, строительный подрядчик.
Они пришли к соглашению. Причем каждый считал, что обхитрил оппонента и устроил дело к собственной выгоде. Мне все равно, я свои комиссионные получила. Должна же я хоть что-то получить, раз уж решила не писать статью.
Фатальных случаев с тех пор в клинике Сеголена не было. Покуда господин Рубин не провел ветку и не построил станцию возле лечебницы, профессор требует от персонала строгого соблюдения дисциплины и усиленного надзора над больными. Поэтому я редко вижу Либби.
Медицинская общественность сочла, что профессор Сеголен отошел от излишне либеральных методов, и теперь ходят слухи, что его собираются сделать академиком. Сам профессор намекнул, чтоб я рекомендовала его клинику собратьям по перу – ведь среди них немало людей, страдающих душевными недугами. Ну, не знаю. Среди пишущей братии, конечно, много сумасшедших, но мало денежных.
Верю ли я сама в изложенную теорию? Какая разница! Теория как теория, не хуже многих других. Одно могу сказать – когда в Тримейне все-таки выстроят метрополитен, вряд ли я буду им пользоваться.
Лучше ходить пешком.
Виталий Забирко
1
– Они там, – Патрик как будто продолжал с того места, откуда его прервали. – Далеко уйти не могут. Человек открыл дверь, они сюда попали… убежище. В подвалах, в погребах. Где темно. Страшно. Они стерегут, зовут, бросаются.
– Кто они, Патрик?
– Темное Воинство.
– Достаточно. Сестра Херлихи и Патрик! Придите в себя. Так. Хорошо. Как самочувствие?
– Спать охота, а так вроде ничего, – проворчал сторож.
– Не жалуюсь, профессор, – отчеканила сиделка.
– В таком случае вы можете приступать к своим обычным обязанностям. Идите.
Когда за ними закрылась дверь, Сеголен сказал:
– Как видите, я исключил магнит из первоначального опыта. На результат это не влияет. Перемещение все равно происходит.
– Перемещение?
– Трансферт. Это же определенно болезнь, иначе определить это состояние нельзя. В наше время в вопросах гипнотизма бесноватые и магнетизеры должны уступить место врачам и физиологам. И как врач я определенно могу утверждать: вместо предполагаемого мошенничества я обнаружил психическую эпидемию, наподобие массовой одержимости в средневековых монастырях. Все опрошенные говорят одно и то же – пациенты и персонал, мужчины и женщины, образованные люди и выходцы из низов. Я специально вызвал на демонстрацию именно этих двоих. Сестра Херлихи – на редкость уравновешенная женщина, а Патрик – бывший солдат, он вообще ничего не боится. Тем не менее они выказывают все признаки детских страхов: боязнь темноты, привидений, голодных чудовищ. Патрик не первый, кто упоминает Темное Воинство из детских сказок. Еще троллей и гоблинов нам здесь не хватало!
– Профессор, вы все прекрасно сумели объяснить, зачем же я вам понадобилась?
– Затем, что все еще не ясно, что именно подтолкнуло распространение этой эпидемии. И, возможно, ваши штудии относительно истории здания окажутся полезны.
– Хорошо, попробуем это исследовать. Только скажите – что в точности кричала несчастная Мартина Ламорис перед смертью?
– То же, что твердят остальные. Что ее преследуют призраки.
– Это не совсем так, – доктор Штейнберг, все время молчавший, позволил себе вмешаться. – Я расспрашивал очевидцев. Она кричала, что должна спастись от теней.
– Какая разница? – спросил профессор.
– В данном случае принципиальная. Но прежде, чем изложить свою версию, я предпочла бы подняться на второй этаж.
– Ко мне в кабинет?
– Нет. В круглую гостиную.
Пациентов уже увели из гостиной, и прежде чем мы расположились там, профессор велел Либби принести чаю. Ее саму к чаепитию он не пригласил.
– Итак, слушаю вас.
– Я слушала двоих опрошенных, и оба твердили, что боятся теней, что тени их преследуют. Остальные, по вашим словам, говорили то же самое. Доктор Штейнберг, рассказывая о своих подозрениях, упоминал игру теней. Поэтому я и решила, что имеет место какая-то хитрая подсветка, использование потайных фонарей. И обе смерти произошли в сумерки, когда тени длиннее всего.
– Это так.
– Во многих языках слова «тень» и «призрак» являются синонимами. Поэтому вы решили, что опрашиваемые боятся привидений. Однако они дали точное зрительное описание того, что их страшило. Тени.
– К чему вы клоните?
– Сто лет назад в этом доме проводились магические сеансы. Я знаю, как вы отреагируете на эти слова, и не больше вашего имею почтения к мистике и оккультизму. Но вспомните тех, кто, полагая, что идет по этому пути, – Альберта Великого, Парацельса, Месмера – они совершали открытия, интуитивно, ошибочно, случайно! Что если Фамира именно так – ошибочно или случайно – приоткрыл вход в иные, тонкие планы бытия, невидимые нашим глазам? То, что ваши подопечные называли прорехой или дверью. И обитатели этого тонкого плана бытия попали сюда, в наш мир. А поскольку дверь была открыта случайно, она захлопнулась. И вернуться обратно они не могут. Предположим также, что на нашем плане бытия они могут существовать только в некой двухмерной форме. Как тени.
– Тень их плоть, страх их еда, – процитировал Штейнберг.
– Естественно, подобные создания не могут питаться обычной пищей. Им нужны для укрепления, скажем, сильные чувства. А самым сильным, как известно, является страх.
– Ну, знаете! – сердито сказал профессор. – Это похлеще измышлений спиритов про эктоплазму.
– Не стану спорить. Но взгляните: после сеансов Фамиры виконтесса, особа и без того неуравновешенная, начинает испытывать приступы панического страха. Настолько сильного, что хочет покинуть собственный дом, цитирую: «боясь собственной тени». Затем она приглашает Пелегрини. И обретает умиротворение после того, как обустроена эта комната. Что вы можете сказать о ней?
– Она круглая. – Штейнберг пожал плечами.
– Именно. Здесь нет углов. Нет места, где могли бы затаиться тени. Поэтому Клара-Виктрикс чувствовала себя здесь в безопасности.
– Так вы и бесчинства революционной толпы воздействием таинственных теней объясните, – съязвил Сеголен.
– Вот уж нет. Не будем сваливать на них вину за людскую жестокость. Хотя, наверное, в тот день они изрядно попировали. Но, полагаю, тени неспособны причинить физический вред. Они влияют на психику, но здоровый, разумный, трезвомыслящий человек способен им противостоять. Клара-Виктрикс таковой не была. Последующие владельцы дома испытывали здесь гнетущее состояние, отсюда мрачная репутация особняка. Но все же по-настоящему после гибели виконтессы никто не пострадал. И вдруг в здании оказывается множество душебнобольных людей. Тени выходят на охоту. Они выманивают жертв, как Бекке, или загоняют их, как Мартину Ламорис. Обратите внимание – больная бежала из сада вглубь дома, в точности как виконтесса Эльстир. Она инстинктивно чувствовала, где может укрыться. Но ее организм был ослаблен…
– Изящная история. Но совершенно безумная. Надеюсь, вы не собираетесь излагать ее в вашей газете.
– Верно. Если б я ее там изложила, мне бы порекомендовали пройти лечение в вашей клинике.
– А мне лично вы ее сообщать не боитесь.
– Нет. Вы предлагали изложить взгляд на события с точки зрения истории особняка – я это делаю.
– Предположим – воспользуемся вашим излюбленным термином, – я приму это к сведению. И что же вы предложите сделать, чтобы обезопасить пациентов? Не экзорциста же приглашать?
– Не стоит так шутить, профессор. Ясно же, что ни святая вода, ни молитвы не помогут. Просто, вероятно, надо постоянно держать больных под присмотром, не позволять им в одиночку ходить по коридорам и в саду. А персонал… те, кто будут бояться, уволятся, а сильные духом справятся сами.
– Полагаете, этого достаточно?
– Нет. Нам сказали, что убежищам теням служат темные места. Погреба, подвалы, аллеи сада. Там эти «сгустки тьмы» совсем незаметны. Также известно, что они по каким-то причинам не могут удаляться от «прорехи». Ну так надо предложить им другое убежище.
– Так где же его взять?
– Я подумаю, что тут можно сделать.
Мы встретились в кофейне «У дядюшки Якоба». Лил мерзкий мелкий дождь, погода с приближением зимы неотвратимо портилась, и горячий кофе был как нельзя более уместен.
– Ваш знакомый запаздывает, – сердито сказал Сеголен, складывая зонт.
– Просто вы, профессор, явились несколькими минутами ранее назначенного времени.
– Может быть, заказать бренди к кофе? – предложил Штейнберг. Может, хотел сгладить неловкость, а может, просто замерз.
– Не стоит, – осадил его начальник. – Нам предстоит деловая беседа. Возможно, позже…
– Надеюсь, Ламорис вас больше не беспокоил? – спросила я.
– Представьте себе, нет. Он был так нагл и самоуверен… а теперь его не видно и не слышно.
– Ему сейчас не до вас. Полиция занялась драгоценностями, которые закладывала у процентщиков его покойная супруга, и они оказались вовсе не фамильными.
– А вы откуда знаете? – полюбопытствовал Штейнберг.
– Да так, слухами земля полнится. – Я никогда не выдаю своих контактов. Не хочу, чтобы кое-кто пострадал из-за моей откровенности.
Звякнул колокольчик, стукнула входная дверь. На пороге, стряхивая водяную пыль с клетчатого плаща, появился новый посетитель – плотный невысокий мужчина с темными подкрученными усами.
– А вот и он. Позвольте вас представить: профессор Сеголен – господин Рубин, строительный подрядчик.
Они пришли к соглашению. Причем каждый считал, что обхитрил оппонента и устроил дело к собственной выгоде. Мне все равно, я свои комиссионные получила. Должна же я хоть что-то получить, раз уж решила не писать статью.
Фатальных случаев с тех пор в клинике Сеголена не было. Покуда господин Рубин не провел ветку и не построил станцию возле лечебницы, профессор требует от персонала строгого соблюдения дисциплины и усиленного надзора над больными. Поэтому я редко вижу Либби.
Медицинская общественность сочла, что профессор Сеголен отошел от излишне либеральных методов, и теперь ходят слухи, что его собираются сделать академиком. Сам профессор намекнул, чтоб я рекомендовала его клинику собратьям по перу – ведь среди них немало людей, страдающих душевными недугами. Ну, не знаю. Среди пишущей братии, конечно, много сумасшедших, но мало денежных.
Верю ли я сама в изложенную теорию? Какая разница! Теория как теория, не хуже многих других. Одно могу сказать – когда в Тримейне все-таки выстроят метрополитен, вряд ли я буду им пользоваться.
Лучше ходить пешком.
Виталий Забирко
Здесь живет Морок
1
– Это и есть пещера Морока? – спросил Никита, оглядываясь на проводника.
– Да, мауни Никита, он здесь живет, – пророкотал Тхиенцу. Маленькая коническая голова на тоненькой шее, вечно унылые глазки, косо посаженные на согнутых, будто увядших, стебельках, сухонькое, как у жука-палочника, тельце аборигена никак не вязались с рокочущим басом.
– Непрезентабельная она какая-то… – с недоверием пробубнил Илья сквозь лепестковый респиратор.
Вход в пещеру представлял собой узкую неприметную расщелину в рыхлом, сплошь в осыпях, склоне горы. Если бы не проводник, прошли бы мимо и не заметили. Над осыпями слева и справа от входа курились тоненькие струйки сернистого газа, но воздух в расщелине был чистым. По крайней мере, так казалось со стороны.
– А ты ожидал увидеть над входом надпись: «Здесь живет Морок»? – фыркнула Наташа.
– Я другого ожидал, – спокойно возразил Илья. Он включил шевронник на предплечье и прокрутил на дисплее картографическую съемку отрогов Гайромеша. – В отчете стапульцев сказано, что вход в пещеру Морока находится на северо-западном склоне горы Аюшты, а мы сейчас на северном склоне. Как это понимать?
Все посмотрели на проводника.
– Морок открывает вход в пещеру там, где ему заблагорассудится, мауни Илия, – многозначительно пророкотал Тхиенцу.
Я стоял в стороне и не вмешивался в разговор. Именно из-за этой особенности найти вход в пещеру без проводника было невозможно. Никита с Наташей этого не знали, зато Илья знал. Знал, но на всякий случай проверял, насколько мифы соответствуют действительности. Желающих попасть в пещеру много, но далеко не для всех среди мэоримешцев находился проводник. Для первой экспедиции стапульцев проводник нашелся, а для всех последующих – нет. А когда стапульцы попытались обнаружить пещеру без проводника, у них ничего не вышло. Не помогло ни структурное сканирование горы Аюшты, ни акустическое зондирование. Результаты получались странными, как будто не только гора, но и весь горный массив Гайромеша представляли собой монолитное базальтовое образование, в то время как при бурении на глубину до двух километров в кернах ни разу не встретилось и крошки базальтов. В основном гиббситы, бемиты и гипсы с большой долей пиритов, халькозинов, антимонитов и сфалеритов.
– Если так, тогда идем, – сказал Илья и шагнул к пещере.
– Ребята, погодите, – попросила Наташа. – Давайте привал устроим. Пять часов на ногах.
– Можно и передохнуть, – согласился Никита. – Кто знает, что ждет нас в пещере.
Илья насупился. Два года он ждал этой минуты и больше ждать не хотел.
– Вам не надоело дышать через тряпочку? – язвительно заметил он.
– Надоело, – буркнул из-под лепесткового респиратора Никита. – А ты надеешься, в пещере воздух чище?
– Уверен.
– Это ты из каких источников почерпнул?
– Из отчета стапульцев.
Илья привирал. В отчете стапульцев информация о составе атмосферы в пещере отсутствовала. Лишь в некоторых легендах встречались упоминания о «благоуханном», «сладком», «божественно чистом» воздухе.
– Там темно, – возразила Наташа, – а мы устали. Лучше начинать спуск на свежую голову, после отдыха.
– И это правильно, – согласился Никита, сбрасывая рюкзак с плеч. – Отдохнем часок, перекусим, чтобы, так сказать, с новыми силами… – Он приосанился и гаркнул: – Вольно! Личному составу оправиться и приготовиться к приему пищи!
– Никита, прекрати! – возмутилась Наташа.
– Простите, мадам, казарменное воспитание, – извинился Никита. Нигде он не служил, казарму в глаза не видел, но бравировать солдафонскими шутками любил.
– Никакого приема пищи, – недовольно сказал Илья, нехотя снял рюкзак и сел на него. – Пятнадцать минут отдыхаем и – вперед. Кто хочет, может попить.
– Это почему есть нельзя? – удивился Никита, несмотря не худобу, любивший поесть.
– Потому. – Илья кивнул в сторону сернистых испарений. – Отравишься, возись потом с тобой.
– И это правильно, – передразнивая Никиту, сказала Наташа. Она поставила рюкзак у валуна, села на землю, оперлась о рюкзак спиной, вытянула гудящие ноги. – Ох, хорошо…
За компанию присел на корточки и Тхиенцу, облокотив сухие руки с длинными узловатыми пальцами о мосластые колени, и стал похож на неаккуратную вязанку хвороста. Один я остался стоять.
Никита достал из кармана рюкзака флягу с водой, просунул под лепестковый респиратор трубочку, напился.
– Фу, – поморщился он. Просовывая трубочку, он запустил в щель сернистый газ. – Воняет здесь, как в сортире.
– Казарма, – устало констатировала Наташа.
– Сколько тебя учить, что трубку под респиратор просовывают на выдохе? – недовольно заметил Илья.
– Больше не надо, – кивнул Никита. – Лучше один раз попробовать, чем десять раз услышать.
«Дураки и на своих ошибках не учатся», – подумал я, но вслух ничего не сказал. Я вообще редко говорю, а если говорю, то исключительно по делу. К чему пустопорожний треп? По большому счету все они были дураками. Кроме Тхиенцу, разумеется. Он – проводник. Что касается меня, то обо мне разговор особый. Никто не считает себя дураком. А изречение: «Дурак, считающий себя дураком, уже не дурак» – от лукавого.
Тхиенцу сидел неподвижно, и только глаза на стебельках неторопливо, как синхронизированные локаторы, перемещались с Никиты на Илью и обратно. Туда-сюда, туда-сюда.
Никита посмотрел на проводника, отвернулся, снова посмотрел.
– Чего глазками бегаешь? – не выдержал он. – Гадить, что ли, на корточках собрался?
– Никита, сколько можно? – поморщилась Наташа.
– Один из вас не должен идти в пещеру, мауни Никита, – ровным, безэмоциональным голосом пророкотал Тхиенцу.
– Это почему?
– Один из вас Лишний, мауни Никита.
Никита посмотрел на Илью, перевел взгляд на Наташу и криво усмехнулся. Он был уверен, что она никогда ни на кого его не променяет. И по-своему был прав.
– Да пошел ты… – незлобиво отмахнулся он, но крепкое слово на всякий случай не употребил. Иногда он жалел Наташины уши.
Илья делал вид, что не прислушивается к разговору, а читает с дисплея на предплечье выдержки из легенд рас Галактического Союза о пещере Морока. Насчет того, кто из них Лишний, он имел иное мнение. Мне же было абсолютно все равно, кто из них Лишний. Сами разберутся.
Наконец Илья отключил шевронник.
– Отдохнули? – спросил он и встал. – Пятнадцать минут прошло. Пора.
– Ох… – выдохнула Наташа, растерла икроножные мышцы и попросила: – Еще пару минут…
– Говорил тебе, чтобы дома оставалась, – недовольно пробурчал Никита. – Женщина в экспедиции, как чирей на заднице. И мешает, и не избавишься.
Он встал, приподнял рюкзак, чтобы закинуть за плечи, но вместо этого снова бросил на землю.
Илья не выдержал.
– Слушай, Никита, оставь семейные разборки до возращения домой, хорошо?
С Никитой без Наташи он бы никогда не прилетел на Мэоримеш. Наоборот – с дорогой душой и вовсе не из личной симпатии. Но выбирать не приходилось.
Никита исподлобья посмотрел на Илью, и впервые уверенность в том, что Наташа ни на кого его не променяет, поколебалась.
– Считай, что уговорил, – отнюдь не обнадеживающе заверил он.
Наташа встала, подняла рюкзак, забросила на спину, поправила лямки.
– Я готова.
Никита шумно вздохнул и надел рюкзак. Надел рюкзак и Илья. Только проводник продолжал сидеть на корточках, по-прежнему блуждая взглядом между Ильей и Никитой. Как будто обладал прерогативой определять, кто из них Лишний, но никак не мог выбрать.
– А ты чего сидишь? – недовольно поинтересовался Илья.
– Тхиенцу привел вас к пещере Морока, мауни Илия, – сказал проводник. – Тхиенцу может возвращаться.
– Э, нет, друг любезный, – покачал головой Илья. – Ты пойдешь с нами, пока мы окончательно не убедимся, что это действительно пещера Морока.
Проводники к пещере Морока никогда не брали с экспедиций никакой платы, поэтому было непонятно, каким образом Илья может заставить Тхиенцу зайти в пещеру. Разве что под дулом разрядника. Но проводник безропотно согласился. Сопровождение экспедиций на Мэоримеше не было профессией. Это было чем-то вроде дара небес, который вдруг снисходил на одного из аборигенов и делал его настолько одержимым, что ничем другим он заниматься не мог и не успокаивался до тех пор, пока не приводил желающих к пещере Морока. Дар давался всего на один поход, но те из мэоримешцев, кто удостаивался дара, до конца жизни почитались среди соплеменников как святые. Что было несколько странно, так как культ Морока на Мэоримеше отсутствовал. Однако и проводники среди аборигенов появлялись редко. Последний раз это случилось пятьдесят лет назад, когда на Мэоримеш прибыла экспедиция стапульцев.
– Он будет сопровождать нас, пока не встретимся с Мороком? – поинтересовался Никита.
– Позволь мне самому решить этот вопрос, – отрезал Илья, достал фонарь и направился к пещере.
Никита пожал плечами, пошел следом и при входе в пещеру включил фонарь. За ним последовал проводник, потом Наташа. Я вошел последним.
Если вход в пещеру выглядел как естественный разлом, то внутри она была похожа на рукотворный туннель. Широкий, метров пяти высотой, с бугристым сводчатым потолком, по дуге переходящим в стены, и ровным полом, припорошенным многовековой пылью.
– Теперь я начинаю верить в сокровищницу Морока, – сказал Никита. – Илья, как думаешь, туннель копали вручную или землеройным агрегатом?
Илья помедлил с ответом, водя лучом фонаря по стенам.
– Мелко мыслишь, – наконец сказал он. – Что за ограничения: либо киркой с лопатой, либо землеройной техникой? В легенде иммуринцев двухтысячелетней давности Морок напрямую ассоциирован с хребтом Гайромеша, в котором пещера нечто вроде его пищеварительного тракта. А в еще более древних мифах картопетян пещеру Морока в теле горы проедает священный червь Кааат. Какой из вариантов тебе больше нравится?
– Только не первый, – натянуто хмыкнул Никита. – Не хочется быть переваренным.
– Быть переваренным священным червем ничуть не лучше, – не согласилась Наташа. – Ребята, обратите внимание: здесь нет ничьих следов, только наши.
Действительно, пыль на полу лежала тонким, идеально ровным слоем.
– Ничего удивительного, – сказал Никита. – Последний раз в пещеру заходили пятьдесят лет назад.
– В статичной атмосфере пещеры следы сохраняются на протяжении тысячелетий, – возразила Наташа.
– Значит, этим входом до нас никто не пользовался, – разумно констатировал Илья. – Правильно я говорю, Тхиенцу?
– Морок открывает вход в пещеру там, где сам того хочет, мауни Илия, – повторился Тхиенцу, и его бас жутковатым эхом прокатился по пещере.
– Но если Морок открывает вход, то где его следы? – наивно поинтересовалась Наташа.
Илья недоуменно оглянулся на нее, снисходительно усмехнулся.
– Согласно легендам, Морок – хранитель сокровищ, нечто вроде духа пещеры или джинна. По-твоему, джинн должен оставлять следы?
– То есть на самом деле Морока не существует?
– Все не так просто. Если пещера, как видишь, вполне материальна, то все, что касается Морока, наоборот – неоднозначно и весьма туманно. Его имя упоминается во всех легендах, но сам он нигде не описан. Как Сезам в арабских сказках. Думаю, на средневекового араба голосовой датчик открытия дверей произвел бы такое же неизгладимое впечатление, как открытие входа в пещеру на нашего проводника… Стоп! – Илья приостановился и потыкал пальцем в экран шевронника. – Посмотрим, что здесь за воздух.
– Черт! – выругался он через минуту. – Белиберда полная. Нет здесь нормального воздуха. Анализатор показывает какую-то дикую квазидвухмерную газовую смесь.
Никита воровато приподнял край лепесткового респиратора, лишний раз подтверждая, что собственные ошибки его ничему не научили.
– Нормальный воздух, – сказал он, срывая респиратор. – Чистый, свежий.
Илья недоверчиво посмотрел на него, приподнял свой респиратор, затем снял.
– Гм… Действительно… Не затхлый и серой не воняет.
– Ребята… – приглушенным голосом сказала Наташа. – Жутковато здесь…
– Сидела бы дома, – пробурчал Никита, но, перехватив взгляд Ильи, сменил тему. – Чего тут жуткого? В сырой, естественной пещере, с ее шорохами, гулким эхом, звоном капели, более неуютно, чем тут.
– А ты на луч фонаря посмотри, – все тем же полушепотом сказала Наташа.
Никита провел лучом фонаря по стене, потолку, скользнул им по следам к входу, перевел вглубь пещеры. Метрах в пятидесяти впереди туннель сворачивал налево и полого уходил вниз.
– Ну и что?
– Да не пещеру осматривай, на луч смотри!
– Луч, как луч, все хорошо видно…
Илья задержал луч фонаря на месте и запнулся. По краю луча ходили странные колышущиеся тени, словно воздух был заполнен черными клубами дыма, которые мгновенно отступали, стоило переместить луч.
– Кажется, я понимаю, откуда взялась легенда о Мороке, – задумчиво сказал Илья. – Пещеры и мрак – понятия практически неразделимые.
– Сейчас посмотрим, что это за Морок и насколько он нематериален, – процедил сквозь зубы Никита, выхватил из кобуры разрядник и включил лазерный прицел.
Воздух в пещере взорвался рубиновым огнем мириад багряных искр, застилающих все сплошным сиянием.
– Выключи прицел!!! – заорал Илья, и в пещере тотчас пала кромешная мгла. Только спустя несколько мгновений зрение начало восстанавливаться и стали видны лучи фонарей.
– Что это было? – растерянно спросил Никита.
– Расщепление лазерного луча в квазидвухмерной газовой смеси, – отрезал Илья.
– Что-что?
– Теория оптических отражений в обособленных рафинированных пространствах, – сухо пояснил Илья. – Читай основы многомерной физики. Всегда считал, что рафинированные пространства – чисто умозрительная теория и в реальности они не существуют. Да вот, поди же ты…
– Рафинированные, это как? – осторожно поинтересовалась Наташа.
– Да уж не как сахар, – фыркнул Илья и насмешливо объяснил: – Это n-мерные пространства, чей градиент по отношению к (n+m) – мерным пространствам равен нулю. То есть как эвклидова плоскость по отношению трехмерному пространству в отличие от двумерных поверхностей, искаженных в трехмерном пространстве. Понятно?
– И ежу понятно! – многозначительно покивал Никита. А что ему оставалось? Он был искусствоведом и терпеть не мог точных наук.
– Кстати, о квазидвухмерной газовой смеси… – Илья повернулся к проводнику. – Тхиенцу, ты ничего особенного в воздухе не ощущаешь?
Тхиенцу все еще не пришел в себя после ослепительной вспышки, и его унылые глазки мелко подрагивали на стебельках.
– В воздухе, мауни Илия? – прогудел он. – Ничего необычного. Воздух чистый, свежий.
– Вот и еще одно подтверждение теории, – удовлетворенно кивнул Илья. – Для нас в этой дикой газовой смеси совместимыми пространствами обладают молекулы кислорода и азота, а для него – еще и сернистого газа.
– Может, хватит лекции читать? – не выдержал Никита. – Мы сюда не за этим пришли.
– Именно за этим, а не за золотом и бриллиантами, – отрезал Илья. – Технология производства квазидвухмерной газовой смеси в Галактическом Союзе неизвестна, такая смесь существует лишь в теории. Представляешь, сколько она может стоить?
– Ничего она не стоит. Кому она нужна?
– Еще как кому. Когда различные расы смогут ходить в гости друг к другу без скафандров, это будет революцией в сфере общения цивилизаций Галактического Союза.
Никита засопел.
– Положим, я тоже сюда не ради золота и бриллиантов прибыл, – пробурчал он.
– Которых, надеюсь, здесь нет, – не остался в долгу Илья.
– Да, мауни Никита, он здесь живет, – пророкотал Тхиенцу. Маленькая коническая голова на тоненькой шее, вечно унылые глазки, косо посаженные на согнутых, будто увядших, стебельках, сухонькое, как у жука-палочника, тельце аборигена никак не вязались с рокочущим басом.
– Непрезентабельная она какая-то… – с недоверием пробубнил Илья сквозь лепестковый респиратор.
Вход в пещеру представлял собой узкую неприметную расщелину в рыхлом, сплошь в осыпях, склоне горы. Если бы не проводник, прошли бы мимо и не заметили. Над осыпями слева и справа от входа курились тоненькие струйки сернистого газа, но воздух в расщелине был чистым. По крайней мере, так казалось со стороны.
– А ты ожидал увидеть над входом надпись: «Здесь живет Морок»? – фыркнула Наташа.
– Я другого ожидал, – спокойно возразил Илья. Он включил шевронник на предплечье и прокрутил на дисплее картографическую съемку отрогов Гайромеша. – В отчете стапульцев сказано, что вход в пещеру Морока находится на северо-западном склоне горы Аюшты, а мы сейчас на северном склоне. Как это понимать?
Все посмотрели на проводника.
– Морок открывает вход в пещеру там, где ему заблагорассудится, мауни Илия, – многозначительно пророкотал Тхиенцу.
Я стоял в стороне и не вмешивался в разговор. Именно из-за этой особенности найти вход в пещеру без проводника было невозможно. Никита с Наташей этого не знали, зато Илья знал. Знал, но на всякий случай проверял, насколько мифы соответствуют действительности. Желающих попасть в пещеру много, но далеко не для всех среди мэоримешцев находился проводник. Для первой экспедиции стапульцев проводник нашелся, а для всех последующих – нет. А когда стапульцы попытались обнаружить пещеру без проводника, у них ничего не вышло. Не помогло ни структурное сканирование горы Аюшты, ни акустическое зондирование. Результаты получались странными, как будто не только гора, но и весь горный массив Гайромеша представляли собой монолитное базальтовое образование, в то время как при бурении на глубину до двух километров в кернах ни разу не встретилось и крошки базальтов. В основном гиббситы, бемиты и гипсы с большой долей пиритов, халькозинов, антимонитов и сфалеритов.
– Если так, тогда идем, – сказал Илья и шагнул к пещере.
– Ребята, погодите, – попросила Наташа. – Давайте привал устроим. Пять часов на ногах.
– Можно и передохнуть, – согласился Никита. – Кто знает, что ждет нас в пещере.
Илья насупился. Два года он ждал этой минуты и больше ждать не хотел.
– Вам не надоело дышать через тряпочку? – язвительно заметил он.
– Надоело, – буркнул из-под лепесткового респиратора Никита. – А ты надеешься, в пещере воздух чище?
– Уверен.
– Это ты из каких источников почерпнул?
– Из отчета стапульцев.
Илья привирал. В отчете стапульцев информация о составе атмосферы в пещере отсутствовала. Лишь в некоторых легендах встречались упоминания о «благоуханном», «сладком», «божественно чистом» воздухе.
– Там темно, – возразила Наташа, – а мы устали. Лучше начинать спуск на свежую голову, после отдыха.
– И это правильно, – согласился Никита, сбрасывая рюкзак с плеч. – Отдохнем часок, перекусим, чтобы, так сказать, с новыми силами… – Он приосанился и гаркнул: – Вольно! Личному составу оправиться и приготовиться к приему пищи!
– Никита, прекрати! – возмутилась Наташа.
– Простите, мадам, казарменное воспитание, – извинился Никита. Нигде он не служил, казарму в глаза не видел, но бравировать солдафонскими шутками любил.
– Никакого приема пищи, – недовольно сказал Илья, нехотя снял рюкзак и сел на него. – Пятнадцать минут отдыхаем и – вперед. Кто хочет, может попить.
– Это почему есть нельзя? – удивился Никита, несмотря не худобу, любивший поесть.
– Потому. – Илья кивнул в сторону сернистых испарений. – Отравишься, возись потом с тобой.
– И это правильно, – передразнивая Никиту, сказала Наташа. Она поставила рюкзак у валуна, села на землю, оперлась о рюкзак спиной, вытянула гудящие ноги. – Ох, хорошо…
За компанию присел на корточки и Тхиенцу, облокотив сухие руки с длинными узловатыми пальцами о мосластые колени, и стал похож на неаккуратную вязанку хвороста. Один я остался стоять.
Никита достал из кармана рюкзака флягу с водой, просунул под лепестковый респиратор трубочку, напился.
– Фу, – поморщился он. Просовывая трубочку, он запустил в щель сернистый газ. – Воняет здесь, как в сортире.
– Казарма, – устало констатировала Наташа.
– Сколько тебя учить, что трубку под респиратор просовывают на выдохе? – недовольно заметил Илья.
– Больше не надо, – кивнул Никита. – Лучше один раз попробовать, чем десять раз услышать.
«Дураки и на своих ошибках не учатся», – подумал я, но вслух ничего не сказал. Я вообще редко говорю, а если говорю, то исключительно по делу. К чему пустопорожний треп? По большому счету все они были дураками. Кроме Тхиенцу, разумеется. Он – проводник. Что касается меня, то обо мне разговор особый. Никто не считает себя дураком. А изречение: «Дурак, считающий себя дураком, уже не дурак» – от лукавого.
Тхиенцу сидел неподвижно, и только глаза на стебельках неторопливо, как синхронизированные локаторы, перемещались с Никиты на Илью и обратно. Туда-сюда, туда-сюда.
Никита посмотрел на проводника, отвернулся, снова посмотрел.
– Чего глазками бегаешь? – не выдержал он. – Гадить, что ли, на корточках собрался?
– Никита, сколько можно? – поморщилась Наташа.
– Один из вас не должен идти в пещеру, мауни Никита, – ровным, безэмоциональным голосом пророкотал Тхиенцу.
– Это почему?
– Один из вас Лишний, мауни Никита.
Никита посмотрел на Илью, перевел взгляд на Наташу и криво усмехнулся. Он был уверен, что она никогда ни на кого его не променяет. И по-своему был прав.
– Да пошел ты… – незлобиво отмахнулся он, но крепкое слово на всякий случай не употребил. Иногда он жалел Наташины уши.
Илья делал вид, что не прислушивается к разговору, а читает с дисплея на предплечье выдержки из легенд рас Галактического Союза о пещере Морока. Насчет того, кто из них Лишний, он имел иное мнение. Мне же было абсолютно все равно, кто из них Лишний. Сами разберутся.
Наконец Илья отключил шевронник.
– Отдохнули? – спросил он и встал. – Пятнадцать минут прошло. Пора.
– Ох… – выдохнула Наташа, растерла икроножные мышцы и попросила: – Еще пару минут…
– Говорил тебе, чтобы дома оставалась, – недовольно пробурчал Никита. – Женщина в экспедиции, как чирей на заднице. И мешает, и не избавишься.
Он встал, приподнял рюкзак, чтобы закинуть за плечи, но вместо этого снова бросил на землю.
Илья не выдержал.
– Слушай, Никита, оставь семейные разборки до возращения домой, хорошо?
С Никитой без Наташи он бы никогда не прилетел на Мэоримеш. Наоборот – с дорогой душой и вовсе не из личной симпатии. Но выбирать не приходилось.
Никита исподлобья посмотрел на Илью, и впервые уверенность в том, что Наташа ни на кого его не променяет, поколебалась.
– Считай, что уговорил, – отнюдь не обнадеживающе заверил он.
Наташа встала, подняла рюкзак, забросила на спину, поправила лямки.
– Я готова.
Никита шумно вздохнул и надел рюкзак. Надел рюкзак и Илья. Только проводник продолжал сидеть на корточках, по-прежнему блуждая взглядом между Ильей и Никитой. Как будто обладал прерогативой определять, кто из них Лишний, но никак не мог выбрать.
– А ты чего сидишь? – недовольно поинтересовался Илья.
– Тхиенцу привел вас к пещере Морока, мауни Илия, – сказал проводник. – Тхиенцу может возвращаться.
– Э, нет, друг любезный, – покачал головой Илья. – Ты пойдешь с нами, пока мы окончательно не убедимся, что это действительно пещера Морока.
Проводники к пещере Морока никогда не брали с экспедиций никакой платы, поэтому было непонятно, каким образом Илья может заставить Тхиенцу зайти в пещеру. Разве что под дулом разрядника. Но проводник безропотно согласился. Сопровождение экспедиций на Мэоримеше не было профессией. Это было чем-то вроде дара небес, который вдруг снисходил на одного из аборигенов и делал его настолько одержимым, что ничем другим он заниматься не мог и не успокаивался до тех пор, пока не приводил желающих к пещере Морока. Дар давался всего на один поход, но те из мэоримешцев, кто удостаивался дара, до конца жизни почитались среди соплеменников как святые. Что было несколько странно, так как культ Морока на Мэоримеше отсутствовал. Однако и проводники среди аборигенов появлялись редко. Последний раз это случилось пятьдесят лет назад, когда на Мэоримеш прибыла экспедиция стапульцев.
– Он будет сопровождать нас, пока не встретимся с Мороком? – поинтересовался Никита.
– Позволь мне самому решить этот вопрос, – отрезал Илья, достал фонарь и направился к пещере.
Никита пожал плечами, пошел следом и при входе в пещеру включил фонарь. За ним последовал проводник, потом Наташа. Я вошел последним.
Если вход в пещеру выглядел как естественный разлом, то внутри она была похожа на рукотворный туннель. Широкий, метров пяти высотой, с бугристым сводчатым потолком, по дуге переходящим в стены, и ровным полом, припорошенным многовековой пылью.
– Теперь я начинаю верить в сокровищницу Морока, – сказал Никита. – Илья, как думаешь, туннель копали вручную или землеройным агрегатом?
Илья помедлил с ответом, водя лучом фонаря по стенам.
– Мелко мыслишь, – наконец сказал он. – Что за ограничения: либо киркой с лопатой, либо землеройной техникой? В легенде иммуринцев двухтысячелетней давности Морок напрямую ассоциирован с хребтом Гайромеша, в котором пещера нечто вроде его пищеварительного тракта. А в еще более древних мифах картопетян пещеру Морока в теле горы проедает священный червь Кааат. Какой из вариантов тебе больше нравится?
– Только не первый, – натянуто хмыкнул Никита. – Не хочется быть переваренным.
– Быть переваренным священным червем ничуть не лучше, – не согласилась Наташа. – Ребята, обратите внимание: здесь нет ничьих следов, только наши.
Действительно, пыль на полу лежала тонким, идеально ровным слоем.
– Ничего удивительного, – сказал Никита. – Последний раз в пещеру заходили пятьдесят лет назад.
– В статичной атмосфере пещеры следы сохраняются на протяжении тысячелетий, – возразила Наташа.
– Значит, этим входом до нас никто не пользовался, – разумно констатировал Илья. – Правильно я говорю, Тхиенцу?
– Морок открывает вход в пещеру там, где сам того хочет, мауни Илия, – повторился Тхиенцу, и его бас жутковатым эхом прокатился по пещере.
– Но если Морок открывает вход, то где его следы? – наивно поинтересовалась Наташа.
Илья недоуменно оглянулся на нее, снисходительно усмехнулся.
– Согласно легендам, Морок – хранитель сокровищ, нечто вроде духа пещеры или джинна. По-твоему, джинн должен оставлять следы?
– То есть на самом деле Морока не существует?
– Все не так просто. Если пещера, как видишь, вполне материальна, то все, что касается Морока, наоборот – неоднозначно и весьма туманно. Его имя упоминается во всех легендах, но сам он нигде не описан. Как Сезам в арабских сказках. Думаю, на средневекового араба голосовой датчик открытия дверей произвел бы такое же неизгладимое впечатление, как открытие входа в пещеру на нашего проводника… Стоп! – Илья приостановился и потыкал пальцем в экран шевронника. – Посмотрим, что здесь за воздух.
– Черт! – выругался он через минуту. – Белиберда полная. Нет здесь нормального воздуха. Анализатор показывает какую-то дикую квазидвухмерную газовую смесь.
Никита воровато приподнял край лепесткового респиратора, лишний раз подтверждая, что собственные ошибки его ничему не научили.
– Нормальный воздух, – сказал он, срывая респиратор. – Чистый, свежий.
Илья недоверчиво посмотрел на него, приподнял свой респиратор, затем снял.
– Гм… Действительно… Не затхлый и серой не воняет.
– Ребята… – приглушенным голосом сказала Наташа. – Жутковато здесь…
– Сидела бы дома, – пробурчал Никита, но, перехватив взгляд Ильи, сменил тему. – Чего тут жуткого? В сырой, естественной пещере, с ее шорохами, гулким эхом, звоном капели, более неуютно, чем тут.
– А ты на луч фонаря посмотри, – все тем же полушепотом сказала Наташа.
Никита провел лучом фонаря по стене, потолку, скользнул им по следам к входу, перевел вглубь пещеры. Метрах в пятидесяти впереди туннель сворачивал налево и полого уходил вниз.
– Ну и что?
– Да не пещеру осматривай, на луч смотри!
– Луч, как луч, все хорошо видно…
Илья задержал луч фонаря на месте и запнулся. По краю луча ходили странные колышущиеся тени, словно воздух был заполнен черными клубами дыма, которые мгновенно отступали, стоило переместить луч.
– Кажется, я понимаю, откуда взялась легенда о Мороке, – задумчиво сказал Илья. – Пещеры и мрак – понятия практически неразделимые.
– Сейчас посмотрим, что это за Морок и насколько он нематериален, – процедил сквозь зубы Никита, выхватил из кобуры разрядник и включил лазерный прицел.
Воздух в пещере взорвался рубиновым огнем мириад багряных искр, застилающих все сплошным сиянием.
– Выключи прицел!!! – заорал Илья, и в пещере тотчас пала кромешная мгла. Только спустя несколько мгновений зрение начало восстанавливаться и стали видны лучи фонарей.
– Что это было? – растерянно спросил Никита.
– Расщепление лазерного луча в квазидвухмерной газовой смеси, – отрезал Илья.
– Что-что?
– Теория оптических отражений в обособленных рафинированных пространствах, – сухо пояснил Илья. – Читай основы многомерной физики. Всегда считал, что рафинированные пространства – чисто умозрительная теория и в реальности они не существуют. Да вот, поди же ты…
– Рафинированные, это как? – осторожно поинтересовалась Наташа.
– Да уж не как сахар, – фыркнул Илья и насмешливо объяснил: – Это n-мерные пространства, чей градиент по отношению к (n+m) – мерным пространствам равен нулю. То есть как эвклидова плоскость по отношению трехмерному пространству в отличие от двумерных поверхностей, искаженных в трехмерном пространстве. Понятно?
– И ежу понятно! – многозначительно покивал Никита. А что ему оставалось? Он был искусствоведом и терпеть не мог точных наук.
– Кстати, о квазидвухмерной газовой смеси… – Илья повернулся к проводнику. – Тхиенцу, ты ничего особенного в воздухе не ощущаешь?
Тхиенцу все еще не пришел в себя после ослепительной вспышки, и его унылые глазки мелко подрагивали на стебельках.
– В воздухе, мауни Илия? – прогудел он. – Ничего необычного. Воздух чистый, свежий.
– Вот и еще одно подтверждение теории, – удовлетворенно кивнул Илья. – Для нас в этой дикой газовой смеси совместимыми пространствами обладают молекулы кислорода и азота, а для него – еще и сернистого газа.
– Может, хватит лекции читать? – не выдержал Никита. – Мы сюда не за этим пришли.
– Именно за этим, а не за золотом и бриллиантами, – отрезал Илья. – Технология производства квазидвухмерной газовой смеси в Галактическом Союзе неизвестна, такая смесь существует лишь в теории. Представляешь, сколько она может стоить?
– Ничего она не стоит. Кому она нужна?
– Еще как кому. Когда различные расы смогут ходить в гости друг к другу без скафандров, это будет революцией в сфере общения цивилизаций Галактического Союза.
Никита засопел.
– Положим, я тоже сюда не ради золота и бриллиантов прибыл, – пробурчал он.
– Которых, надеюсь, здесь нет, – не остался в долгу Илья.