Mango 1980 – C. Mango. Byzantium, the Empire of New Rome. New York: Charles Scribner’s Sons, 1980.
Markus 1997 – R. A. Markus. Gregory the Great and His World. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1997.
Ménard 1996 – P. Ménard. Le concept de loisir au Moyen Âge // J.-M. André, J. Dangel, P. Demont (eds.). Les loisirs et l’héritage de la culture classique. Actes du XIII Congrès de l’Association Guillaume Budé (Dijon, 27–31 août 1993). Bruxelles: Latomus, Revue d’études latines, 1996. P. 455–469 [Collection Latomus. Vol. 230].
Michels 1999 – G. B. Michels. At War with the Church: Religious Dissent in Seventeenth-Century Russia. Stanford: Stanford Univ. Press, 1999.
Morin 1937 – Sancti Caesarii Arelatensis Sermones, nunc primum in unum collecti… studio et diligentia D. Germani Morin O. S. B. Maretioli, 1937.
Ntedika 1966 – K. Ntedika. Évolution de la doctrine du Purgatoire chez saint Augustin. Paris: Études augustiniennes, 1966.
OED I–XX – The Oxford English Dictionary. 2nd ed. / Prep. by J. A. Simpson, E. S. C. Weiner. Vol. I–XX. Oxford: Claredon Press, 1989.
Onassis 1976 – J. Onassis (ed.). In the Russian style. Ed. with the cooperation of the Metropolitan Museum of Art. New York: Viking Press, 1976.
Oroz Reta 1996 – J. Oroz Reta. L’otium chez saint Augustin // J.-M. André, J. Dangel, P. Demont (eds.). Les loisirs et l’héritage de la culture classique. Actes du XIII Congrès de l’Association Guillaume Budé (Dijon, 27–31 août 1993). Bruxelles: Latomus, Revue d’études latines, 1996. P. 434–440. [Collection Latomus. Vol. 230.]
Pascal 1938 – P. Pascal. Avvakum et les débuts du Raskol. La crise relogieuse au XVIIe siècle en Russie. Paris: Honoré Champion, 1938.
PG I–CLXI – Patrologiae cursus completus. Series graeca. Vol. I–CLXI. Accurante J. P. Migne. Paris, 1857–1866.
Russell 1990 – W. M. S. Russell. The Non-Existent Panic of the Year AD 1000 // Folklore. Vol. 101. 1990. № 2. P. 228–230.
Robert I–IX – Р. Robert. Dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française [Le Grand Robert de la langue française]. 2-ème éd. T. I–IX. Paris: Le Robert, 1990–1991.
Sasaki 1978 – Sh. Sasaki. Sur le personnage d’Oiseuse // Études de langue et de littérature françaises. 24. 1978. № 32. Р. 1–24.
Schalk 1985 – F. Schalk. Otium im Romanischen // von B. Vickers (Hrsg.). Arbeit, Musse, Meditation: Betrachtungen zur vita activa und vita contemplative. Zürich: Verlag der Fachvereine, 1985. S. 225–256.
Semjonov 1960 – Ju. Semjonov. Похвала праздности: опыт историко-социологической интерпретации некоторых текстов Пушкина // Studi slavica Gunnaro Gunnarsson sexagenario dedicata. Göteborg; Stockholm; Uppsala: Almqvist & Wiksell, 1960. Р. 95–106. [Acta Universitatis Upsaliensis, Studia slavica upsaliensia, 1.]
Spectateur 1719 – Der Spectateur, oder, Vernunftige Betrachtungen über die verderbten Sitten der heutigen Welt. Franckfurt; Leipzig: bei Christoph Riegel, 1719.
Spectateur 1746 – Le spectateur, ou le Socrate moderne, où l’on voit un Portrait naïf des Moeurs de ce Siecle / Traduit de l’Anglois. T. II. Amsterdam; Leipzig: Arkstèe & Merkus, 1746.
Spectator 1711 – The Spectator. Vol. II. London: J. and R. Tonson and S. Draper, 1711.
Spectator 1945 – The Spectator by Joseph Addison, Richard Steele, and others / Ed. by G. Smith; Introduction by P. Smithers. London: J. M. Dent and Sons; New York: E. P. Dutton & Co, 1945 [Everyman’s library].
Trésor – Trésor de la langue française; dictionnaire de la langue du XIXe et du XXe siècle (1789–1960) / Publié sous la direction de Paul Imbs. Vol. I–XVI. Paris: Éditions du Centre national de la recherche scientifque, 1971–1994.
Veblen 1975 – T. Veblen. The Theory of the Leisure Class / With the Addition of a Review by W. D. Howells. New York: Augustus M. Kelley, 1975.
Vickers 1990 – B. Vickers. Leisure and Idleness in the Renaissance: the Ambivalence of Otium // Renaissance Studies. 4. 1990. P. 1–37, 107–154.
Vogel 1994а – C. Vogel. Composition légale et commutations dans le système de la pénitence tariféé // C. Vogel. En rémission des péchés: Recherches sur les systèmes pénitentiels dans l’Église latine / Ed. par A. Faivre. Aldershot: Variorum, 1994. P. V, 289–318, 1–38, 341–359.
Vogel 1994б – C. Vogel. La discipline pénitentielle en Gaule des origines au IXe siècle: le dossier hagiographique // C. Vogel. En rémission des péchés: Recherches sur les systèmes pénitentiels dans l’Église latine / Ed. par A. Faivre. Aldershot: Variorum, 1994. P. VI, 1–26, 157–186.
Vogüé 1978 – A. Vogüé (éd.). Grégoire le Grand. Dialogues. Vol. I–III. Paris: Éd. du Cerf, 1978 [Sources chrétiennes].
Wartelle 1996 – Abbé A. Wartelle. La loisir pour Dieu chez quelques Pères de l’Église // J. – M. André, J. Dangel, P. Demont (eds.). Les loisirs et l’héritage de la culture classique. Actes du XIII Congrès de l’Association Guillaume Budé (Dijon, 27–31 août 1993). Bruxelles: Latomus, Revue d’études latines, 1996. P. 190–197. [Collection Latomus. Vol. 230.]
Wenzel 1960 – S. Wenzel. The Sin of Sloth, Acedia in Medieval Thought and Literature. Chapel Hill: Univ. of North Carolina Press, 1960.
А. А. Плетнева, А. Г. Кравецкий
Для социальной истории любого народа взаимные отношения, в которые люди вступают в процессе трудовой деятельности, вне всякого сомнения, играют существеннейшую роль. Литература, посвященная истории различных аспектов трудовой деятельности, необъятна. Эволюция орудий труда и трудовых отношений описывается с позиций различных областей знания. При этом совершенно очевидным является тот факт, что история слов, описывающих трудовую деятельность, изучается очень мало.
О значении исследований эволюции слова труд (travail) писал в свое время Люсьен Февр: «Всю эволюцию слова “труд” нужно уточнять, устанавливать во всех подробностях. Когда это настоятельно нужное дело будет выполнено, можно будет похвалиться тем, что мы, воспользовавшись одним единственным словом, сделали разрез истории психологической и социальной через четыре века истории французской» [Февр 1991: 368].
Пытаясь на русском материале осуществить поставленную Люсьеном Февром задачу, мы вынуждены ввести два существенных ограничения. Во-первых, мы ограничиваем себя хронологически, останавливаясь лишь на XVIII столетии. Мотивы этого ограничения вполне прозрачны: именно эпоха Просвещения дала начало тем процессам общественной модернизации, которые в конечном счете привели к возникновению культурно-исторической эпохи, называемой Новым временем. Во-вторых, мы до предела ограничиваем и объем рассматриваемого материала, подробно останавливаясь лишь на трех словах – служба, промысел и работа. Выбор лексики обусловлен тем, что эти слова, с одной стороны, противопоставлены друг другу по признаку «свобода-несвобода» (для культуры Нового времени эта оппозиция относится к числу базовых). С другой стороны, выбор этих слов связан с тем, что они соотносятся с трудовой деятельностью представителей трех основных российских сословий: дворян, горожан и крестьян.
Наш подход предполагает рассмотрение истории слов в связи с историей культурно значимых понятий. А поскольку изменение отношения к трудовой деятельности относятся к числу основных явлений, исследуемых социальной историей, семантическая эволюция слов служба, промысел, работа оказывается благодарным материалом для исследования тех перемен, которые произошли в русском обществе на пороге Нового времени.
Вообще выражение служить Богу означает не только ‘совершать богослужение’, но и ‘исполнять волю Бога’, ‘исполнять волю высшего существа’ [67]. В этом же значении иногда употребляется и глагол работать: Господу бо Христу работаете (1718) [Феофан Прокопович 1718]; Всякому приступающему работать Господу, следует искушение (1760) [Тихон Задонский 1875]. Любопытно в этой связи, что в XVIII в. выражение работать Богу встречается в текстах, соотносящихся с церковной культурой (примеры см. выше), а служить Богу / богу – со светской культурой (при этом речь может идти и о Боге, и о языческих богах, и об идолах):
Еще одним доказательством того, что русский литературный язык из пары служить / работать в значении ‘исполнять волю высшего существа’ выбирает глагол служить, является перевод на русский евангельского стиха Лк. 16.13 (В оригинале интересующему нас слову соответствует δουλεύειν.):
Определяющим обстоятельством при переводе евангельского текста на русский язык, по всей видимости, являлась невозможность для русского литературного языка XIX в. (времени осуществления синодального перевода) выражения работать Богу, т. к. в стилистической иерархии глаголов работать и служить последний определенно занимает более высокое положение [68].
Если глагол служить в значении ‘совершать богослужение’ на протяжении многих веков не изменял контекстуальной сочетаемости, то глагольные сочетания с существительным служба менялись. Выражение отправлять службу в значении ‘совершать богослужение’ регулярно встречается в текстах XVIII века:
Точно также в современном словоупотреблении я отслужил молебен может означать ‘я заказал молебен и присутствовал в храме, когда его служили’. Аналогичное словоупотребление обнаруживается и у Костомарова:
Первоначально бенефициантом службы могли быть Бог (см. выше), а также российский или иноземный правитель (государь, князь, царь и т. д.):
Обилие терминов, используемых для обозначения слуг князя (бояре, дети боярские, дворяне и т. д.), связано с тем, что эти слова соотносились не столько с характером деятельности этих людей, сколько с видом материального вознаграждения, которое они получали. Основным видом вознаграждения для дворян была земля, владение которой по мере создания централизованного государства все более четко связывается с военной службой великому князю. В 1556 г. Иоанн IV «с вотчин и поместий уложенную службу учинил»: со ста четвертей земли должен был быть выставлен вооруженный человек на коне. С этого времени на всех служилых людей ведутся списки, в которых обозначается, «каков он будет на государеве службе конен и оружен и люден».
Подобную перепись представителей привилегированных групп, конечно же, можно считать прообразом будущего сословного деления общества, но все-таки не больше, чем прообразом. И накануне петровских преобразований шляхетство (в петровских документах слова дворянство и шляхетство употреблялись равнозначно) представляло собой конгломерат потомков титулованных княжеских фамилий, старых бояр и детей боярских и, наконец, простых дворян, предки которых нередко всю свою жизнь провели в холопском звании. При этом сами представители привилегированных групп настаивали на том, что их положение определяется знатным происхождением. Однако, говоря о преемственности, приходится задаваться вопросом, что именно объединяет дворян и детей боярских XVI века со шляхетством конца XVII и дворянством середины XVIII века. И этим объединяющим моментом оказывается военная служба, которая в Средние века, а отчасти и в Новое время, была основным занятием представителей привилегированных групп.
Свидетельство о том, что именно военная служба превращает человека в представителя привилегированного социума, сохранилось в современном языке. Даже во времена рекрутских наборов и всеобщей воинской обязанности, когда хождение строем являлось обязанностью, а не привилегией, о солдатах продолжали говорить, что они служат (действие свободного человека), практически не употребляя глагола работать, характеризующий труд несвободного человека. Такое словоупотребление сохраняется и в современном языке. О солдате говорят, что он служит в стройбате, хотя его действия должны описываться словом работа. Служба в армии уже давно не является престижным занятием, однако по отношению к военному делу по-прежнему употребляется слово служба, а не работа или промысел [78].
Markus 1997 – R. A. Markus. Gregory the Great and His World. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1997.
Ménard 1996 – P. Ménard. Le concept de loisir au Moyen Âge // J.-M. André, J. Dangel, P. Demont (eds.). Les loisirs et l’héritage de la culture classique. Actes du XIII Congrès de l’Association Guillaume Budé (Dijon, 27–31 août 1993). Bruxelles: Latomus, Revue d’études latines, 1996. P. 455–469 [Collection Latomus. Vol. 230].
Michels 1999 – G. B. Michels. At War with the Church: Religious Dissent in Seventeenth-Century Russia. Stanford: Stanford Univ. Press, 1999.
Morin 1937 – Sancti Caesarii Arelatensis Sermones, nunc primum in unum collecti… studio et diligentia D. Germani Morin O. S. B. Maretioli, 1937.
Ntedika 1966 – K. Ntedika. Évolution de la doctrine du Purgatoire chez saint Augustin. Paris: Études augustiniennes, 1966.
OED I–XX – The Oxford English Dictionary. 2nd ed. / Prep. by J. A. Simpson, E. S. C. Weiner. Vol. I–XX. Oxford: Claredon Press, 1989.
Onassis 1976 – J. Onassis (ed.). In the Russian style. Ed. with the cooperation of the Metropolitan Museum of Art. New York: Viking Press, 1976.
Oroz Reta 1996 – J. Oroz Reta. L’otium chez saint Augustin // J.-M. André, J. Dangel, P. Demont (eds.). Les loisirs et l’héritage de la culture classique. Actes du XIII Congrès de l’Association Guillaume Budé (Dijon, 27–31 août 1993). Bruxelles: Latomus, Revue d’études latines, 1996. P. 434–440. [Collection Latomus. Vol. 230.]
Pascal 1938 – P. Pascal. Avvakum et les débuts du Raskol. La crise relogieuse au XVIIe siècle en Russie. Paris: Honoré Champion, 1938.
PG I–CLXI – Patrologiae cursus completus. Series graeca. Vol. I–CLXI. Accurante J. P. Migne. Paris, 1857–1866.
Russell 1990 – W. M. S. Russell. The Non-Existent Panic of the Year AD 1000 // Folklore. Vol. 101. 1990. № 2. P. 228–230.
Robert I–IX – Р. Robert. Dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française [Le Grand Robert de la langue française]. 2-ème éd. T. I–IX. Paris: Le Robert, 1990–1991.
Sasaki 1978 – Sh. Sasaki. Sur le personnage d’Oiseuse // Études de langue et de littérature françaises. 24. 1978. № 32. Р. 1–24.
Schalk 1985 – F. Schalk. Otium im Romanischen // von B. Vickers (Hrsg.). Arbeit, Musse, Meditation: Betrachtungen zur vita activa und vita contemplative. Zürich: Verlag der Fachvereine, 1985. S. 225–256.
Semjonov 1960 – Ju. Semjonov. Похвала праздности: опыт историко-социологической интерпретации некоторых текстов Пушкина // Studi slavica Gunnaro Gunnarsson sexagenario dedicata. Göteborg; Stockholm; Uppsala: Almqvist & Wiksell, 1960. Р. 95–106. [Acta Universitatis Upsaliensis, Studia slavica upsaliensia, 1.]
Spectateur 1719 – Der Spectateur, oder, Vernunftige Betrachtungen über die verderbten Sitten der heutigen Welt. Franckfurt; Leipzig: bei Christoph Riegel, 1719.
Spectateur 1746 – Le spectateur, ou le Socrate moderne, où l’on voit un Portrait naïf des Moeurs de ce Siecle / Traduit de l’Anglois. T. II. Amsterdam; Leipzig: Arkstèe & Merkus, 1746.
Spectator 1711 – The Spectator. Vol. II. London: J. and R. Tonson and S. Draper, 1711.
Spectator 1945 – The Spectator by Joseph Addison, Richard Steele, and others / Ed. by G. Smith; Introduction by P. Smithers. London: J. M. Dent and Sons; New York: E. P. Dutton & Co, 1945 [Everyman’s library].
Trésor – Trésor de la langue française; dictionnaire de la langue du XIXe et du XXe siècle (1789–1960) / Publié sous la direction de Paul Imbs. Vol. I–XVI. Paris: Éditions du Centre national de la recherche scientifque, 1971–1994.
Veblen 1975 – T. Veblen. The Theory of the Leisure Class / With the Addition of a Review by W. D. Howells. New York: Augustus M. Kelley, 1975.
Vickers 1990 – B. Vickers. Leisure and Idleness in the Renaissance: the Ambivalence of Otium // Renaissance Studies. 4. 1990. P. 1–37, 107–154.
Vogel 1994а – C. Vogel. Composition légale et commutations dans le système de la pénitence tariféé // C. Vogel. En rémission des péchés: Recherches sur les systèmes pénitentiels dans l’Église latine / Ed. par A. Faivre. Aldershot: Variorum, 1994. P. V, 289–318, 1–38, 341–359.
Vogel 1994б – C. Vogel. La discipline pénitentielle en Gaule des origines au IXe siècle: le dossier hagiographique // C. Vogel. En rémission des péchés: Recherches sur les systèmes pénitentiels dans l’Église latine / Ed. par A. Faivre. Aldershot: Variorum, 1994. P. VI, 1–26, 157–186.
Vogüé 1978 – A. Vogüé (éd.). Grégoire le Grand. Dialogues. Vol. I–III. Paris: Éd. du Cerf, 1978 [Sources chrétiennes].
Wartelle 1996 – Abbé A. Wartelle. La loisir pour Dieu chez quelques Pères de l’Église // J. – M. André, J. Dangel, P. Demont (eds.). Les loisirs et l’héritage de la culture classique. Actes du XIII Congrès de l’Association Guillaume Budé (Dijon, 27–31 août 1993). Bruxelles: Latomus, Revue d’études latines, 1996. P. 190–197. [Collection Latomus. Vol. 230.]
Wenzel 1960 – S. Wenzel. The Sin of Sloth, Acedia in Medieval Thought and Literature. Chapel Hill: Univ. of North Carolina Press, 1960.
А. А. Плетнева, А. Г. Кравецкий
Служба, промысел, работа: к истории слов и понятий [64]
Labor omnia vineit
Improbus et duris urgens in rebus egestas
Virg
Трудами всiо преодолевается
Не приятен, и к трудным вещам понуждает недостаток
Вирг{илий} [65]
Для социальной истории любого народа взаимные отношения, в которые люди вступают в процессе трудовой деятельности, вне всякого сомнения, играют существеннейшую роль. Литература, посвященная истории различных аспектов трудовой деятельности, необъятна. Эволюция орудий труда и трудовых отношений описывается с позиций различных областей знания. При этом совершенно очевидным является тот факт, что история слов, описывающих трудовую деятельность, изучается очень мало.
О значении исследований эволюции слова труд (travail) писал в свое время Люсьен Февр: «Всю эволюцию слова “труд” нужно уточнять, устанавливать во всех подробностях. Когда это настоятельно нужное дело будет выполнено, можно будет похвалиться тем, что мы, воспользовавшись одним единственным словом, сделали разрез истории психологической и социальной через четыре века истории французской» [Февр 1991: 368].
Пытаясь на русском материале осуществить поставленную Люсьеном Февром задачу, мы вынуждены ввести два существенных ограничения. Во-первых, мы ограничиваем себя хронологически, останавливаясь лишь на XVIII столетии. Мотивы этого ограничения вполне прозрачны: именно эпоха Просвещения дала начало тем процессам общественной модернизации, которые в конечном счете привели к возникновению культурно-исторической эпохи, называемой Новым временем. Во-вторых, мы до предела ограничиваем и объем рассматриваемого материала, подробно останавливаясь лишь на трех словах – служба, промысел и работа. Выбор лексики обусловлен тем, что эти слова, с одной стороны, противопоставлены друг другу по признаку «свобода-несвобода» (для культуры Нового времени эта оппозиция относится к числу базовых). С другой стороны, выбор этих слов связан с тем, что они соотносятся с трудовой деятельностью представителей трех основных российских сословий: дворян, горожан и крестьян.
Наш подход предполагает рассмотрение истории слов в связи с историей культурно значимых понятий. А поскольку изменение отношения к трудовой деятельности относятся к числу основных явлений, исследуемых социальной историей, семантическая эволюция слов служба, промысел, работа оказывается благодарным материалом для исследования тех перемен, которые произошли в русском обществе на пороге Нового времени.
СЛУЖБА
Служба и служить относятся к числу ключевых слов, характеризующих трудовую деятельность человека. Начиная со старославянских текстов и вплоть до второй половины XVIII–XIX века общим смысловым элементом слов служба и служить было представление о труде на конкретное лицо, которым может быть как Бог (в случае священнослужения), так и человек.
История слова служба связана не с изменением значения слова, а с изменением его сочетаемости. Так, если изначально слово служба сочеталось с существительным со значением лица (служба князю, царю, господину и т. п.), то во второй половине XVIII в. появляется значительное количество контекстов, где адресатом действия становятся отвлеченные существительные: отечество, государство, родина, идея и т. п.
Другой особенностью семантической истории этого слова явилось изменение его оценочности. В древнерусских текстах слово служба употребляется, как правило, для описания действия субъекта в интересах другого лица, при этом разницы между службой князю в качестве военачальника и личным прислуживанием не прослеживается. Оценка действия (престижность / непрестижность, позитивность / непозитивность) при этом отсутствует. В XVIII в. ситуация меняется. Это связано с тем, что, с одной стороны, служба приобрела для дворян обязательный характер, а с другой – благодаря «Табели о рангах» именно служба давала человеку возможность повысить свой общественный статус. А после того как дворяне получили право по собственному желанию выходить в отставку, служба в некотором роде оказалась привилегией, дающей недворянам возможность получить дворянство. Поэтому к середине XVIII века слово служба становится обозначением наиболее престижной разновидности трудовой деятельности и количество контекстов с его позитивной оценкой резко увеличивается.
Развитие негативного семантического компонента в слове служба связано с разрушением сословной структуры общества. В новых условиях позитивно оценивается не служба государству, а свободный труд / работа. К тому же, вероятно благодаря присутствию в значении корня служ– компонента ‘личное подчинение кому-либо’ слово служба так же, как и слуга, прислуживать, прислуга и др., приобретает негативную окраску. По мере роста культурной значимости слов работа и рабочий слово служить начало выходить из употребления в ситуации работы на конкретного человека. Стандартное современное словоупотребление: работать у кого-либо, работать на кого-либо, работать где-либо, но служить отечеству, народу, государству и т. д.
Служба священника
Слово служить в значении ‘служить Богу’, ‘совершать богослужения’ фиксируется уже в древнейших текстах, например, в Остромировом евангелии: Бысть же служящу ему в чину чреды своея пред Богом по обычаю иереискууму прилучися ему покадити (ἐν τὸἱερατεύειv).(Лк. 1.8–9) [66]. В аналогичных контекстах служить сохраняется в церковнославянских и русских текстах вплоть до сегодняшнего дня:Еже вдовствующим попом и диаконом служити запрещено бысть российскими соборы (1667) [Субботин II: 383];При этом в богослужебных книгах существительное служба постепенно вытесняется названиями того или иного чинопоследования. Так, например, если в Стрятинском служебнике 1602 года, легшем в основу исправленного никоновского Служебника, в названиях чинопоследований говорится о Службе Божественныя Литургии Иоанна Златоустаго, Службе Литургии Великого Василия, Службе Литургии Преждеосвященных [Дмитриевский 2004: 54], то в исправленном Служебнике 1655 года в случае с литургией Иоанна Златоуста говорится Божественная литургия иже во святых отца нашего Иоанна Златоустаго, а в заглавиях двух других литургий сохранено слово служба [Там же: 58]. В современных же изданиях Служебника слово служба в названиях богослужений суточного круга не употребляется.
Аще же служит един иерей без диакона, и, по причащении Святых таин, из чаши не пиет, но по совершении литургии… [Служебник 2004: 274];
Старенький поп, отец Михаил, служит жалобным, надтреснутым голоском (Гаршин, Ночь);
В полдень завез Анну В. в Белогородку и узрел там животрепещущих щук, заготовляемых на фриштык для владыки, имеющего завтра служить литургию и завтракать (1879) [Лесков VI: 324 (Архиерейские объезды)].
Вообще выражение служить Богу означает не только ‘совершать богослужение’, но и ‘исполнять волю Бога’, ‘исполнять волю высшего существа’ [67]. В этом же значении иногда употребляется и глагол работать: Господу бо Христу работаете (1718) [Феофан Прокопович 1718]; Всякому приступающему работать Господу, следует искушение (1760) [Тихон Задонский 1875]. Любопытно в этой связи, что в XVIII в. выражение работать Богу встречается в текстах, соотносящихся с церковной культурой (примеры см. выше), а служить Богу / богу – со светской культурой (при этом речь может идти и о Боге, и о языческих богах, и об идолах):
Государственный человек, работающий для блага народного, поселянин, делающий землю плодородною; все верные исполнители должностей своих служат богам наилучшим образом (1798) [Пантеон II: 99–100 (Сократ)].
Представь о Муза! Ныне ясно
Коль время было то ужасно,
Как ложным мир служил богам (1755)
[Ежемесяч. Соч. 1755: 101].
Еще одним доказательством того, что русский литературный язык из пары служить / работать в значении ‘исполнять волю высшего существа’ выбирает глагол служить, является перевод на русский евангельского стиха Лк. 16.13 (В оригинале интересующему нас слову соответствует δουλεύειν.):
Если глагол служить в значении ‘совершать богослужение’ на протяжении многих веков не изменял контекстуальной сочетаемости, то глагольные сочетания с существительным служба менялись. Выражение отправлять службу в значении ‘совершать богослужение’ регулярно встречается в текстах XVIII века:
Мшу или службу Божию отправляют (1705) [Матвеев 1972: 37–38];Но в XIX веке такое словоупотребление постепенно уходит, и на смену ему приходит выражение совершать службу. Именно оно встречается, например, в вышедшей в 1803 году «Новой скрижали» архиепископа Вениамина (Румовского-Краснопевкова), которая была одним из первых русских пособий по литургике. В позднейших книгах, посвященных православному богослужению, выражение совершать богослужение явно господствует. Судя по Словарю языка Пушкина, в светских текстах первой половины XIX века употреблялось и то, и другое слово: Церковная служба отправлялась ежедневно (История Пугачева) [Пушкин IX: 26], но в то же время: Служба совершилась с печальным приличием (Пиковая дама) [Пушкин VIII: 246]. Словосочетание отправлять службу / молебен / панихиду, как правило, относится к церковнослужителю, однако иногда употребляется и по отношению к человеку, который заказал требу. Так, например, в одном из писем Пушкина: Няня исполнила твою комиссию, ездила в Св. Горы и отправила панихиду или что было нужно [Пушкин XIII: 127].
Священник, сверх порядочного отправления Божией службы, должен в самой церкви учить крестьян Божию Слову… (1776) [Поленов 1865: 302];
Поп в бархатных своих ризах отправлял службу с отменною важностию; а мы с хозяином тянули на крилосе от всего сердца (1791) [69].
Точно также в современном словоупотреблении я отслужил молебен может означать ‘я заказал молебен и присутствовал в храме, когда его служили’. Аналогичное словоупотребление обнаруживается и у Костомарова:
Велено уничтожить в Москве палатки и анбары с иконами, называемые часовнями, в которых священники совершали молебны по старым книгам, а народ стекался туда толпами, вместо того, чтобы ходить в церкви и служить литургию [70].Если в современном русском языке присутствие молящегося на православном богослужении обозначается глаголом отстоять, то в текстах XVIII в. передается словосочетанием слушать службу:
Сказано, постом, бдением и молитвою победиши диавола, я исполняю церковные предания, службу Божию слушаю с сокрушенным сердцем, посты, среды и пятки все сохраняю, не только сам, но и домочадцев своих тому принуждаю (1769) [Трутень 1769: 116];Современное отстоять службу находит поддержку в текстах былин: Он стоял заутрену во Муромли, а й к обеденке поспеть хотел он в стольнёй Киев град [Гильфердинг II: 12].
В том же ратуше олтарь с изрядным уборством и с иконами живописными дивными, разделен великими точеными из зельной меди балясами, где повинныи судьи всего правительства, прежде отслушав миссы, или Божей службы, на всякой день, идти в тот ратуш для росправы всяких настоящих дел своих (1705) [Матвеев 1972: 39].
Ср.: Приехав, сначала в церкви отстоял службу монахов, певших густыми, протяжными басами, и от всего сердца помолился вместе с братиею на ее вечерней молитве (1897) [71].
И лишь потом, когда ревущее половодье схлынуло и смыло всю тяжесть былого, князь увидел детей ― Матвея и Аннушку, ― сходил на могилы Ивана-младенца и Васьки, отстоял молебен, разыскал вдов и сделал многое другое, чего от него как от князя ждали люди (2000) [72]
От службы государевой к государственной службе
Служба как труд на правителя
Слова служить и служба предполагают бенефицианта действия, причем почти во всех примерах, относящихся к XI–XVII вв., служба возможна лишь по отношению к конкретному лицу. Употребление слова служить по отношению к идеям (служить добру, злу, прогрессу и т. п.) получает распространение лишь в XIX веке. В качестве промежуточного этапа развития в расширении сферы употребления этого глагола можно рассматривать появившиеся во второй половине XVIII в. словоупотребления типа служить своему народу, служить государству, служить отечеству. По всей видимости, историю слов служить и служба можно рассматривать как постепенное расширение их сочетаемости за счет добавления абстрактных существительных.Первоначально бенефициантом службы могли быть Бог (см. выше), а также российский или иноземный правитель (государь, князь, царь и т. д.):
И я, холоп твой, тебе, государю служил и бился с твоими государевы изменники день до вечера (1616) [Миллер I: 443];Российский правитель оставался одним из основных адресатов службы (по количеству контекстов и их репрезентативности) вплоть до начала XX века. В XVIII веке в контекстах, связанных со службой, начинает употребляться слово монарх:
В лето 7095 прииде из орды Крымский царевич Крымскаго царя к великому князю Феодору Ивановичю служити [Псковская летопись I: 320];
Служил есми, государь, трем королем, а такия обиды ни в котором королевстве не видал (XVII в.) [73];
И тамо в орду прибежав и вдастся царю казанскому служити и отвержеся веры христианския [74].
Приветсвующе же молим тя, даждь им благополчно и долгоденственно под знаменем твоим воинствовати, {…} умножи и сохрани ордин сей, да крестоносцы твои воинствуют в нем, {…} на верную службу и помощь в трудех благочестивейшему своему Монарху ПЕТРУ Первому сего ордина устроителю и законоположнику (1720) [75].Выражение служить царю в значении ‘служить российскому монарху’ входит в употребление достаточно поздно, по всей видимости, не ранее нач. XIX века. Весьма вероятно, что оно утвердилось в языке в связи с появлением теории официальной народности с ее знаменитой триадой: православие, самодержавие и народность. Таким образом, в известной фразе о службе Богу, царю и отечеству к древнерусскому периоду относится только первая часть.
Военная служба как занятие элиты общества
Для культуры XVIII–XIX века слово служить в первую очередь характеризует занятие дворян, поэтому прежде чем продолжить наше изложение, придется определить, в какой степени история слова служить соотносится с историей дворянского сословия. Очевидно, что в Древней Руси слово дворянин обозначало совсем не то, что в XVIII в. Дворянин – это прежде всего слуга князя. При этом четкого противопоставления между дворянами и дворовыми людьми (дворными людьми) нет:Ондревич(а) бояре поедут на Уломскую слободку на монастырськую или князи, или воевод(ы), или дети боярьскии, или мои дворъныи люди, или имутца в деревнях ставити, или корм имати, или подвод имати… (1448) [76];При анализе многих контекстов, относящихся к разному времени, в которых употребляется слово дворянин, не совсем понятно, какая реалия стоит за данным словом. С одной стороны, во времена Древней Руси и в Екатерининскую эпоху слово дворянин обозначало нетождественные понятия. С другой же – не следует забывать, что в древнерусском языке, по всей видимости, не существовало универсального термина, обозначающего человека, принадлежащего к привилегированному сословию (в этом нет ничего удивительного: сословное общество возникает лишь в XVIII веке). Поэтому слово дворянин в том значении, которое это слово приобрело в XVIII веке, соответствует целому ряду древнерусских слов, обозначающих социальное положение людей, в том числе и слову дворянин. Если вести историю дворянства со времен Древней Руси, то это будет история привилегированных групп, к которым, в числе прочих, относились и древнерусские дворяне.
Дети боярские и дворовые люди (они же дворяня) (нач. XVII в.) [77].
Обилие терминов, используемых для обозначения слуг князя (бояре, дети боярские, дворяне и т. д.), связано с тем, что эти слова соотносились не столько с характером деятельности этих людей, сколько с видом материального вознаграждения, которое они получали. Основным видом вознаграждения для дворян была земля, владение которой по мере создания централизованного государства все более четко связывается с военной службой великому князю. В 1556 г. Иоанн IV «с вотчин и поместий уложенную службу учинил»: со ста четвертей земли должен был быть выставлен вооруженный человек на коне. С этого времени на всех служилых людей ведутся списки, в которых обозначается, «каков он будет на государеве службе конен и оружен и люден».
Подобную перепись представителей привилегированных групп, конечно же, можно считать прообразом будущего сословного деления общества, но все-таки не больше, чем прообразом. И накануне петровских преобразований шляхетство (в петровских документах слова дворянство и шляхетство употреблялись равнозначно) представляло собой конгломерат потомков титулованных княжеских фамилий, старых бояр и детей боярских и, наконец, простых дворян, предки которых нередко всю свою жизнь провели в холопском звании. При этом сами представители привилегированных групп настаивали на том, что их положение определяется знатным происхождением. Однако, говоря о преемственности, приходится задаваться вопросом, что именно объединяет дворян и детей боярских XVI века со шляхетством конца XVII и дворянством середины XVIII века. И этим объединяющим моментом оказывается военная служба, которая в Средние века, а отчасти и в Новое время, была основным занятием представителей привилегированных групп.
Свидетельство о том, что именно военная служба превращает человека в представителя привилегированного социума, сохранилось в современном языке. Даже во времена рекрутских наборов и всеобщей воинской обязанности, когда хождение строем являлось обязанностью, а не привилегией, о солдатах продолжали говорить, что они служат (действие свободного человека), практически не употребляя глагола работать, характеризующий труд несвободного человека. Такое словоупотребление сохраняется и в современном языке. О солдате говорят, что он служит в стройбате, хотя его действия должны описываться словом работа. Служба в армии уже давно не является престижным занятием, однако по отношению к военному делу по-прежнему употребляется слово служба, а не работа или промысел [78].