А мистер Паркс? Типичный американец? Бейсбольная кепка, шорты из американского флага, сигара в зубах? А ведь он обставил двух чемпионов мира – Фиккера и Норта. “О рай, о рай![12]”, – как говорит Федя. И он родом из Чикаго, откуда и чемпион Мельбурна Вильямс… Одного этого достаточно…»
Поезд подошел к вокзалу.
– Подъем, ребята, – будит Тимир сборников.
– Что, уже приехали?..
Платформа. Привокзальная площадь. Душный воздух, ни свежести, ни ветерка. А ведь море рядом… Пересели в автобус. За стеклом ярко освещенные улицы Неаполя, витрины магазинов. Вот и отель «Мажестик».
У дверей встречает Федор.
– Здравь жлаю!
– Что с «Торнадо»? – сходу спрашивает Тимир.
– Вот те раз… Ни здрасть, ни как дела… сразу «Торнадо»… Та шо с ним сделца? Пасеца на трафке в Кралевском парке.
У Тимира отлегло от сердца.
– Ну, прости, прости… Предчувствие, понимаешь… После Касабланки уже не знаешь, чего ждать.
Пожали руки.
– Докладаю, – рапортует Федор. – Дошли без потерь. Усе живы, раненых нема.
– Когда можно выходить в море?
– Та хыть завтра.
Что такое Неаполь? Город? Прежде всего, Неаполь – это Везувий. Его видно решительно отовсюду. Гигантский черный конус, уходящий в залив. Он словно пытается дотянуться до острова Капри. А кто это там теснится у подножья, поднимается по пологим скатам, карабкается к жерлу кратера в жабо из кружевных облаков? Что это за цветные букашки? Ах! Это город, это дома, в которых живут беззаботные неаполитанцы, легкомысленно забывшие участь Помпеи, Геркуланума и Стабии…
В самую несносную жару на вершине Везувия прохладно, мелкие камушки осыпаются под ногами, из широченной глотки сочится сернистый дым. С высоты как на ладони виден Неаполитанский залив. Словно взбешенный конь морского владыки ударил в берег копытом, окаймив бухту высокими мысами, убегающими в море островами, скалистыми вершинами полуострова Сорренто.
Утром короткая пресс-конференция в холле отеля.
И без того стоит несносная безветренная жара, а тут еще софиты, корреспонденты, фотокамеры…
– Как вы оцениваете свою победу в седьмой гонке Генуэзской регаты? Это, по-вашему, случайность или закономерность? – спрашивает репортер.
– Просто повезло с ветром, – отвечает Тимир.
– У вас именитые соперники: чемпионы мира, Европы, победители Олимпийских игр. Кого из них вы можете выделить в первую очередь?
– Агостино Страулино – у него огромный опыт и он тут хозяин.
– Вы всерьез рассчитываете на олимпийскую медаль?
– Если повезет с ветром. Мы неплохо ходим в шторм.
– Вы не оснастили свою яхту пулеметами, чтобы топить конкурентов?
– Пока нет. Вопрос решается…
– Если вы не победите, какое наказание вас ждет на родине? Вас посадят?
– Не думаю.
– Что вам обещали, если вы добьетесь победы? Очередное звание? Орден? Деньги?
– Главная награда для меня, как и для любого советского спортсмена, – олимпийская медаль.
«Надоели, – думал Тимир, когда удалось отвязаться, наконец, от газетчиков. – Скорее к яхте…»
У входа в Королевский парк стояли гвардейцы. Публику не пускали. На ровном зеленом газоне стоял «Торнадо», словно ракета перед стартом, белый полированный корпус, стройная мачта, четкие линии…
«Знал бы мистер Вильям Гарднер в 1906 году, во что превратится его “Малыш”. Вряд ли он подозревал, гоняя по Лонг-Айленду, какая судьба уготована его яхте. Правда ей изрядно подрезали гик[13] и удлинили мачту, но, по-моему, это пошло ей только на пользу. Ведь с 1932 года “Звездный” – олимпийский класс.
Когда после Мельбурна получили ее из США и обмерили, выяснилось, что на шестом шпангоуте[14] допуск аж целых сто миллиметров… Сверились по таблицам – недопустимо. Как же так? Ведь вот же сопроводительное письмо: “Международный мерительный комитет, рассмотрев все размеры этой яхты, утверждает, что они отвечают всем правилам “Звездного класса”. И подпись: “Президент международного мерительного комитета Джон Тетерингтон”. В чем дело? Да если б мы знали раньше, что разрешен такой допуск, мы бы давно сделали яхту не уступающую по скорости примам чемпионатов, распрямили бы киль, улучшили обвод… Но ведь нельзя, сами себя “резали”. И тут приходит яхта, противоречит всем канонам, да еще и обмеренная главным в мире обмерщиком. Чертовщина какая-то! Где же истина? А истина, как всегда, оказалась в деталях… Стали смотреть оригинал таблиц, и все выяснилось: переводчик забыл перевести коротенькое примечание внизу страницы, а оно как раз о шестом шпангоуте. А если бы перевел, то я бы уже в Мельбурне гонялся на Таллиннской яхте вровень с грандами… Сколько лет спорил с конструкторами, обмерщиками, доказывал, что яхта
Страулино имеет другой обвод, лучше, чем наш, сам им чертежи делал, пригодились навыки, приобретенные на авиазаводе. Но те только руками разводили: вот таблицы, вот буква закона… А оказалось, все дело в упущенном примечании…»
– Ни царапульки, – улыбается Федор. – Пылинки сдувал.
«Никаких переделок, – твердит сам себе Тимир. – Никаких наладок. Лучше все равно не сделаешь, а хуже – вполне. Только время зря потеряешь».
Но руки так и чешутся перебрать все по косточкам, проверить каждый винтик – как он привык делать всякий раз перед стартом.
– Яхта ву полном упорядке! – будто читая его мысли, говорит Федор. – Давай спущать на воду.
На берегу царит возбужденная суета. Флаги разных стран, яхты, паруса… Карло Роланди – шкотовый Страулино – приветливо машет рукой. Все гавани Неаполя забиты крейсерскими яхтами, моторными и парусными. Вон трехмачтовик таиландского принца Бига-Бонзе, а вон океанская яхта венесуэльца Даниэля Камео, строительного «короля», он пересек Атлантический океан за восемнадцать дней и собирался принять участие в гонке «Звездников» со своим сыном Педро.
Автокраном спустили «Торнадо» на воду. Обошлось без происшествий, если не считать, что Федор, закрепляя тросы, поскользнулся и свалился с платформы. Но, что ему сделается? – ни одной царапины.
«Очень уж все гладко складывается, – тревожится Тимир. – Пароход не задержали, яхту не повредили, все целы… Не к добру это… Что-то будет…»
Наконец, под легкий, едва уловимый бриз, вышли в море. Пахнет теплой морской водой. Солнце жжет немилосердно… На рейде стоит трехмачтовый парусник «Америго Веспуччи» – гордый красавец, две широких белых полосы вдоль черных бортов. На нем в Неаполь привезли олимпийский огонь.
«Ветер, похоже, совсем стихает. Не стоит отходить далеко от берега, как бы не унесло течением…» – думает Тимир.
Яхта идет легко, четко слушается руля, но при таком ветре особенно не разгонишься.
– Роланди сказал по сехрету, что тута ветер дуить как по заказу Страулино, – говорит Федор, – в одиннадцать еле-еле, к полудню – один балл, в час – два, к вечеру – три. И отдыхай…
А на берегу их уже ждали отклики местной прессы:
«Советский спортсмен заявил, – писала какая-то газета, – что он очень надеется на штормовую погоду, так как его яхта рассчитана на плавание при ветрах, превышающих пять-шесть баллов. Учитывая, что волнение моря в это время года в Неаполитанском заливе редко превышает три балла, остается пожелать советскому спортсмену прихода цунами, чтобы он сумел продемонстрировать все свои скоростные качества».
«Прекрасно! – обрадовался Тимир. – Пока все идет по плану. Можно приступать к тренировкам. Чтобы сохранить инкогнито до старта, выходить будем с двенадцати до трех, когда все «звезды» отдыхают и обедают. Жарковато, конечно, ну ничего, потерпим. К тому же гонки пройдут как раз в это время. Значит, надо привыкать и к жаре, и к волне».
Экипажи двадцати шести «Звездников» напряженно готовились к гонкам.
Весь день Тимир и Федор провозились с «Торнадо». Ведь от того, как оснащена яхта, зависит очень многое. Хлопот, как всегда, нашлось немало. Лишь к вечеру, подготовив яхту, смыв с бортов соленую морскую воду, они, усталые, отправились в отель.
После ужина и бесед с друзьями Тимир решил пройтись по набережной, подышать перед сном вечерним бризом. Но стоило ему выйти из отеля, как густой удушливый воздух без малейшего намека на свежесть окутал его. Казалось, раскаленные на солнце мостовые, стены и крыши выдыхали накопленный за день жар.
– Полный назад! – скомандовал Тимир, отступая в прохладу гостиничного холла. – Прогулка отменяется. В баню мы еще успеем сходить…
– Ента точно, – поддержал его Федор. – Баня у нас по расписанию завтра с двенадцати до трех.
Ранним утром они уже шагали в яхт-клуб, где до полудня провозились с яхтой, проверяя каждый болтик, каждую деталь. Там они впервые увидели португальца Марио Кина. Его «Ма Линдо» выглядела идеально.
«И вовсе он не флибустьер, обычный человек, взгляд, правда, колючий, пронзительный», – подумал Тимир.
Тимир приветливо помахал ему рукой, в ответ португалец только кивнул небрежно.
«Этого надо опасаться, – отметил для себя Тимир, – ножа за поясом у него, положим, не видно, но вот камень из-за пазухи в случае чего достать может».
Экипажи некоторых «Зведников» состояли из братьев: мальтийский, кубинский, шведский. А английская команда была представлена супружеской парой. Миссис Митчелл была единственной женщиной-матросом среди всех участников олимпийской регаты.
Закончив наладку, вышли в залив, как и намечали после полудня. Легкий бриз едва играл парусом.
– Никого, – усмехнулся Федор. – Усе попрятамшись…
Поезд подошел к вокзалу.
– Подъем, ребята, – будит Тимир сборников.
– Что, уже приехали?..
Платформа. Привокзальная площадь. Душный воздух, ни свежести, ни ветерка. А ведь море рядом… Пересели в автобус. За стеклом ярко освещенные улицы Неаполя, витрины магазинов. Вот и отель «Мажестик».
У дверей встречает Федор.
– Здравь жлаю!
– Что с «Торнадо»? – сходу спрашивает Тимир.
– Вот те раз… Ни здрасть, ни как дела… сразу «Торнадо»… Та шо с ним сделца? Пасеца на трафке в Кралевском парке.
У Тимира отлегло от сердца.
– Ну, прости, прости… Предчувствие, понимаешь… После Касабланки уже не знаешь, чего ждать.
Пожали руки.
– Докладаю, – рапортует Федор. – Дошли без потерь. Усе живы, раненых нема.
– Когда можно выходить в море?
– Та хыть завтра.
Что такое Неаполь? Город? Прежде всего, Неаполь – это Везувий. Его видно решительно отовсюду. Гигантский черный конус, уходящий в залив. Он словно пытается дотянуться до острова Капри. А кто это там теснится у подножья, поднимается по пологим скатам, карабкается к жерлу кратера в жабо из кружевных облаков? Что это за цветные букашки? Ах! Это город, это дома, в которых живут беззаботные неаполитанцы, легкомысленно забывшие участь Помпеи, Геркуланума и Стабии…
В самую несносную жару на вершине Везувия прохладно, мелкие камушки осыпаются под ногами, из широченной глотки сочится сернистый дым. С высоты как на ладони виден Неаполитанский залив. Словно взбешенный конь морского владыки ударил в берег копытом, окаймив бухту высокими мысами, убегающими в море островами, скалистыми вершинами полуострова Сорренто.
Утром короткая пресс-конференция в холле отеля.
И без того стоит несносная безветренная жара, а тут еще софиты, корреспонденты, фотокамеры…
– Как вы оцениваете свою победу в седьмой гонке Генуэзской регаты? Это, по-вашему, случайность или закономерность? – спрашивает репортер.
– Просто повезло с ветром, – отвечает Тимир.
– У вас именитые соперники: чемпионы мира, Европы, победители Олимпийских игр. Кого из них вы можете выделить в первую очередь?
– Агостино Страулино – у него огромный опыт и он тут хозяин.
– Вы всерьез рассчитываете на олимпийскую медаль?
– Если повезет с ветром. Мы неплохо ходим в шторм.
– Вы не оснастили свою яхту пулеметами, чтобы топить конкурентов?
– Пока нет. Вопрос решается…
– Если вы не победите, какое наказание вас ждет на родине? Вас посадят?
– Не думаю.
– Что вам обещали, если вы добьетесь победы? Очередное звание? Орден? Деньги?
– Главная награда для меня, как и для любого советского спортсмена, – олимпийская медаль.
«Надоели, – думал Тимир, когда удалось отвязаться, наконец, от газетчиков. – Скорее к яхте…»
У входа в Королевский парк стояли гвардейцы. Публику не пускали. На ровном зеленом газоне стоял «Торнадо», словно ракета перед стартом, белый полированный корпус, стройная мачта, четкие линии…
«Знал бы мистер Вильям Гарднер в 1906 году, во что превратится его “Малыш”. Вряд ли он подозревал, гоняя по Лонг-Айленду, какая судьба уготована его яхте. Правда ей изрядно подрезали гик[13] и удлинили мачту, но, по-моему, это пошло ей только на пользу. Ведь с 1932 года “Звездный” – олимпийский класс.
Когда после Мельбурна получили ее из США и обмерили, выяснилось, что на шестом шпангоуте[14] допуск аж целых сто миллиметров… Сверились по таблицам – недопустимо. Как же так? Ведь вот же сопроводительное письмо: “Международный мерительный комитет, рассмотрев все размеры этой яхты, утверждает, что они отвечают всем правилам “Звездного класса”. И подпись: “Президент международного мерительного комитета Джон Тетерингтон”. В чем дело? Да если б мы знали раньше, что разрешен такой допуск, мы бы давно сделали яхту не уступающую по скорости примам чемпионатов, распрямили бы киль, улучшили обвод… Но ведь нельзя, сами себя “резали”. И тут приходит яхта, противоречит всем канонам, да еще и обмеренная главным в мире обмерщиком. Чертовщина какая-то! Где же истина? А истина, как всегда, оказалась в деталях… Стали смотреть оригинал таблиц, и все выяснилось: переводчик забыл перевести коротенькое примечание внизу страницы, а оно как раз о шестом шпангоуте. А если бы перевел, то я бы уже в Мельбурне гонялся на Таллиннской яхте вровень с грандами… Сколько лет спорил с конструкторами, обмерщиками, доказывал, что яхта
Страулино имеет другой обвод, лучше, чем наш, сам им чертежи делал, пригодились навыки, приобретенные на авиазаводе. Но те только руками разводили: вот таблицы, вот буква закона… А оказалось, все дело в упущенном примечании…»
– Ни царапульки, – улыбается Федор. – Пылинки сдувал.
«Никаких переделок, – твердит сам себе Тимир. – Никаких наладок. Лучше все равно не сделаешь, а хуже – вполне. Только время зря потеряешь».
Но руки так и чешутся перебрать все по косточкам, проверить каждый винтик – как он привык делать всякий раз перед стартом.
– Яхта ву полном упорядке! – будто читая его мысли, говорит Федор. – Давай спущать на воду.
На берегу царит возбужденная суета. Флаги разных стран, яхты, паруса… Карло Роланди – шкотовый Страулино – приветливо машет рукой. Все гавани Неаполя забиты крейсерскими яхтами, моторными и парусными. Вон трехмачтовик таиландского принца Бига-Бонзе, а вон океанская яхта венесуэльца Даниэля Камео, строительного «короля», он пересек Атлантический океан за восемнадцать дней и собирался принять участие в гонке «Звездников» со своим сыном Педро.
Автокраном спустили «Торнадо» на воду. Обошлось без происшествий, если не считать, что Федор, закрепляя тросы, поскользнулся и свалился с платформы. Но, что ему сделается? – ни одной царапины.
«Очень уж все гладко складывается, – тревожится Тимир. – Пароход не задержали, яхту не повредили, все целы… Не к добру это… Что-то будет…»
Наконец, под легкий, едва уловимый бриз, вышли в море. Пахнет теплой морской водой. Солнце жжет немилосердно… На рейде стоит трехмачтовый парусник «Америго Веспуччи» – гордый красавец, две широких белых полосы вдоль черных бортов. На нем в Неаполь привезли олимпийский огонь.
«Ветер, похоже, совсем стихает. Не стоит отходить далеко от берега, как бы не унесло течением…» – думает Тимир.
Яхта идет легко, четко слушается руля, но при таком ветре особенно не разгонишься.
– Роланди сказал по сехрету, что тута ветер дуить как по заказу Страулино, – говорит Федор, – в одиннадцать еле-еле, к полудню – один балл, в час – два, к вечеру – три. И отдыхай…
А на берегу их уже ждали отклики местной прессы:
«Советский спортсмен заявил, – писала какая-то газета, – что он очень надеется на штормовую погоду, так как его яхта рассчитана на плавание при ветрах, превышающих пять-шесть баллов. Учитывая, что волнение моря в это время года в Неаполитанском заливе редко превышает три балла, остается пожелать советскому спортсмену прихода цунами, чтобы он сумел продемонстрировать все свои скоростные качества».
«Прекрасно! – обрадовался Тимир. – Пока все идет по плану. Можно приступать к тренировкам. Чтобы сохранить инкогнито до старта, выходить будем с двенадцати до трех, когда все «звезды» отдыхают и обедают. Жарковато, конечно, ну ничего, потерпим. К тому же гонки пройдут как раз в это время. Значит, надо привыкать и к жаре, и к волне».
Экипажи двадцати шести «Звездников» напряженно готовились к гонкам.
Весь день Тимир и Федор провозились с «Торнадо». Ведь от того, как оснащена яхта, зависит очень многое. Хлопот, как всегда, нашлось немало. Лишь к вечеру, подготовив яхту, смыв с бортов соленую морскую воду, они, усталые, отправились в отель.
После ужина и бесед с друзьями Тимир решил пройтись по набережной, подышать перед сном вечерним бризом. Но стоило ему выйти из отеля, как густой удушливый воздух без малейшего намека на свежесть окутал его. Казалось, раскаленные на солнце мостовые, стены и крыши выдыхали накопленный за день жар.
– Полный назад! – скомандовал Тимир, отступая в прохладу гостиничного холла. – Прогулка отменяется. В баню мы еще успеем сходить…
– Ента точно, – поддержал его Федор. – Баня у нас по расписанию завтра с двенадцати до трех.
Ранним утром они уже шагали в яхт-клуб, где до полудня провозились с яхтой, проверяя каждый болтик, каждую деталь. Там они впервые увидели португальца Марио Кина. Его «Ма Линдо» выглядела идеально.
«И вовсе он не флибустьер, обычный человек, взгляд, правда, колючий, пронзительный», – подумал Тимир.
Тимир приветливо помахал ему рукой, в ответ португалец только кивнул небрежно.
«Этого надо опасаться, – отметил для себя Тимир, – ножа за поясом у него, положим, не видно, но вот камень из-за пазухи в случае чего достать может».
Экипажи некоторых «Зведников» состояли из братьев: мальтийский, кубинский, шведский. А английская команда была представлена супружеской парой. Миссис Митчелл была единственной женщиной-матросом среди всех участников олимпийской регаты.
Закончив наладку, вышли в залив, как и намечали после полудня. Легкий бриз едва играл парусом.
– Никого, – усмехнулся Федор. – Усе попрятамшись…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента