Айдинов Г.. Каменщик

   Побуждения у Липского были мелкими до гнусности. Трус и негодяй по натуре, он лютой ненавистью ненавидел свою соседку по квартире Аллу Константиновну Чугунову, Липский смертельно боялся острого языка и твердого характера Чугуновой. Он все изобретал способы побольнее уязвить ее, отбить у нее охоту досаждать всем в квартире своими придирками.
   - Я, знаете, бильярдом немного балуюсь. Там, в бильярдной, и познакомился случайно с плотником одним - Завенугин его фамилия.
   Пете Кулешову показалось, что, когда Липский назвал фамилию Завенугина, в комнате вдруг так же накалился воздух, как в парной Сандуновских бань, где они с Павлом и Сергеем Шлыковым любили иногда "тешить душеньку". Но Петя ограничился тем, что не торопясь, слегка промокнул платком испарину, проступившую на лбу, и продолжал записывать торопливые показания Липского, даже не заметившего впечатления, которое произвела на следователя названная фамилия.
   - Нам в торге как раз нужен был хороший плотник для переоборудования одного большого магазина. Я и предложил эту вечернюю работу Завенугину. Обмыли, понятно, заказ. Потом выпили немного по поводу моего очередного выигрыша в бильярд. Завенугин в долгу не остался. Короче - завязалось у нас с ним деловое знакомство...
   Так на схеме дела "каменщика", которую вычертил Павел на большом листе бумаги, протянулись, наконец, руки-линии к одиноко стоявшему в центре листа толстому черному "К". Протянулись сначала от подружки "каменщика" буфетчицы Капы Сысоевой, потом - от инспектора торга Липского и от "специалиста по сейфам" Ивана Завенугина, который без всяких эмоций выслушал на очной ставке обличающие его показания Липского, после чего прекратил запирательство.
   Поведение Липского отнюдь не было чем-то неожиданным. Случай лишь слегка подтолкнул этого эгоцентриста, считавшего, что только недалекий или непредприимчивый человек может не использовать удачный шанс в жизни, сулящий хорошие деньги. Однажды во время очередной выпивки после игры в бильярд Завенугин стал плакаться новому другу на свою "несчастную нынешнюю планиду" и хвастаться тем, как ему "сладко жилось" во времена, когда он промышлял как "медвежатник". Тут у Липского и мелькнула мысль насолить Чугуновой. Оттиснуть в куске мыла слепок с сейфового ключа, который старший кассир спокойненько в связке с другими оставила на столе у себя в комнате, когда ушла мыться в коммунальную ванну, было совсем не трудной операцией.
   - И дальше все обошлось, - часто моргая глазами, сипел Иван Завенугин и деликатно выжидал, пока Павел допишет в протоколе допроса предыдущую фразу. - Я Капку Сысоеву, свояченицу, попросил, чтобы она Альфреда своего уговорила помочь. Он под мухой тогда крепко был и согласился. Ночью и пропилил за пару часов кирпичи, удерживающие средний брус. В окошке подсобного помещения сберкассы, значит. Пропилил - и ушел. Дальше, говорит, твое дело. Я, говорит, не хочу, чтобы и запахом моим тут пахло. И ушел. А я этим выпиленным брусом отогнул оставшиеся два бруса в окне.
   - Да, отогнули на совесть.
   Павел усмехнулся, вспомнив, как ожесточенно спорили они со старшим экспертом. Софья Исааковна Бурштейн, осматривая место преступления, искренне была уверена тогда, что это сотрудники сберкассы переусердствовали, симулируя ограбление. Надо же действительно такую дырищу в окне сделать!
   - Не сомневайтесь, гражданин начальник, - заторопился Завенугин, по-своему истолковав усмешку своего разоблачителя. - Я как на духу. Право слово. Три раза принимался гнуть, все плечи протиснуть не мог. Я ведь грузный. Шестидесятый размер одежды ношу. Влез в общем. Сейф открыл вскорости, тем более ключ имелся. И даже ужаснулся, сколько там денег лежит. Ну, раз лежат - взял. Сейф закрыл. К дверце и пальцем не прикасался, циферблат замка и то гвоздиком накручивал. А около окошка прибрал веничком, ополоснул его потом для полного порядка в раковине. Мусор - весь в тряпку. И с собой унес.
   - Брус куда дели?
   - Тоже взял с собой, с мусором вместе завернул в тряпку да в авоську. А утром на стройку все это унес и в контейнер с отходами всякими сунул, которые на свалку вывозят.
   - А ключ?
   Завенугин повздыхал, но все же вымолвил:
   - Дома.
   Еще посопел, что-то бормоча про себя.
   - Все равно теперь не пригодится, - сказал он. - В куске хозяйственного мыла ключ, вот где. А мыло сховал в диванный валик. В правый, который подале от окна.
   - Найдем. А деньги где?
   - Пять "кусков", тысяч то есть, отвалил Альфреду: доля его, полагается. "Кусок" сунул Липскому, чтобы одним миром был мазан с нами, грешными. Пропил сколько-то. Остальные тоже в диванном валике.
   - А меховой магазин у Садового кольца кто брал?
   - Это вы Липского порасспрошайте. Альфред, как узнал, что он инспектор торга, да еще по мехам, сразу же его прибрал до рук.
   - Вдвоем, значит, они там действовали?
   - Навряд ли, что вдвоем. Навести Липский мог, а чтобы на дело - кишка у него слабовата...
   Завенугин, очевидно, рассказал все, что знал. Многое поведала и Капа Сысоева. И все же в расследовании оставалось два слабых звена. Не установлен "сбытчик", у которого надо срочно изъять шубы, пока они целы. Ведь речь идет о возвращении государству немалых ценностей.
   Завенугин и Липский как будто ничего о "сбытчике" не знают.
   А Капа?
   - Давайте, Сысоева, займемся с вами бухгалтерией, - говорит Павел, подведем, так сказать, баланс. Не возражаете?
   Капа кивает. Она еще не знает, о чем пойдет речь, и с тревогой следит глазами за тем, как старший лейтенант, уже достаточно хорошо знакомый по прежним допросам, - она даже знает, что этого вежливого и дотошного молодого человека зовут Павел Иванович, - как он берет с окна и кладет перед собой изрядно послужившие, с облезлой краской, большие конторские счеты.
   - Первое манто, - щелчок на счетах. - Оно к нам вернулось из Люберец с вашей легкой руки. Верно?
   Капа кивает.
   - Еще семь шуб - пять в сарае и две в тахте, - костяшки счетов дважды ударяются о дерево. - Эти семь изъяли у вашего брата. Так?
   Следует молчаливое подтверждение.
   - Всего выходит только восемь меховых пальто. Восемь вычтем из тридцати, которые были взяты во всех трех магазинах...
   Счеты мелодично постукивают, и Капа, как завороженная, следит за мельканием гладких круглых костяшек.
   - Видите? Получается двадцать две шубы. Где они? Вы ничего не говорите. А зря не говорите. Вы ведь не вред, а пользу принесете Рамбенсу Альфреду Леонидовичу. Вы его, очевидно, любите, ни одного осуждающего слова о нем не сказали, хотя он вас вовлек в очень неприятную историю.
   Капа машинально кивает головой, а сама смотрит сухими глазами в окно и думает о своем.
   - А вы не подумали о том, что чем полнее будет возмещен ущерб, нанесенный Рамбенсом государству, тем менее строго взыщется с него на суде? Вот в том-то и дело. Скажите нам, где искать остальные манто. И чем скорее мы изолируем вашего мил-дружка, тем меньше натворит он бед. Он прекрасно понимает, что его ждут везде, куда он может податься. В том числе и в комнате на станции Кудиново, которую вы сняли для него. И на родине, в Эстонии. И у всех ваших родственников и знакомых. И на вокзалах и аэродромах. В подобной ситуации, знаете ли, и непоправимую глупость можно сотворить. Такую глупость, что уже не будет никакой надежды на снисхождение суда. Так что, Сысоева, продумайте как следует свою тактику: ваше молчание не выигрышем, а проигрышем может для него обернуться.
   С трудом разлепив спекшиеся, как бы приклеенные друг к другу от долгого молчания, губы, Капа тихо сказала:
   - Чемодан с шубами стоит между холодильником и тахтой. Сверху его не видно, ковром прикрыт.
   И назвала адрес "сбытчика" - дом на Ленинском проспекте, возле магазина "Синтетика".
   Однако ни возле холодильника, ни в самой тахте чемодана не обнаружили, А он уютно прикорнул на антресолях, под раскладушкой и детской коляской. На всякий случай "сбытчик" перепрятал краденое: его встревожило, что Рамбенс не явился на условленную встречу.
   Чемодан оказался весьма емким. Очень умело, компактно в нем было уложено восемь меховых пальто. Остальные манто "сбытчик" - Лоэнгрин Иванович Михеев - успел, как он заявил, продать.
   - Кому? Где?
   - Теперь и не упомню.
   - Сорока нет, а уже память слабеет.
   - Почему слабеет? Я шофером работаю. В конторе дальних перевозок. За год без малого в сотне городов побывал. И проездом. И так.
   - Смотрите, Михеев, - Павел, допрашивавший "сбытчика", хмурого неразговорчивого дядю, судя по отзывам соседей, донельзя скаредного, нажал на больное место. - Смотрите сами. Мало того, что присядете на годок-другой в тюрьму как соучастник хищений. Из своего кармана придется погашать ущерб, все имущество опишут.
   - Так бы сразу и сказали, - Лоэнгрин Иванович беспокойно заерзал на стуле. - Я повспоминаю еще.
   Михеев "повспоминал", и были обнаружены еще восемь манто: они были спрятаны у тещи Лоэнгрина Ивановича.
   Должны были дать результаты и поиски в других городах, куда были посланы запросы. И на своей схеме Павел зачеркнул красным карандашом все другие условные индексы, кроме черной буквы "К", как раз в центре большого листа бумаги. Эту черную букву он дважды обвел рамкой и еще поставил сбоку солидный знак вопроса. Все ли и так ли было сделано, чтобы ускорить встречу с тобой, "каменщик" Рамбенс? Мы ли события подготавливали или группе просто везло? Нет, не сама собой нашлась шуба в Люберцах: подполковник Люстров и его воспитанник вместе с тысячами других сотрудников милиции искали украденные шубы по всей стране. И отнюдь не случайно добрались до Липского. Старый товаровед в меховом магазине Олег Анисимович Коптяев столько ценных наблюдений сообщил милиции. А разве нечаянно связалось все воедино с ограблением сберкассы? Савва Осипович Туницкий, тяжело больной, сделал все, что мог, для этого. Так же как и его педантичнейший заместитель Орест Анатольевич Додин, без содействия которого не было бы предпринято, может быть, самых решающих шагов розыска Рамбенса. А старший кассир Алла Константиновна Чугунова?
   Павел отбросил ручку, которую держал в руках, встал и с силой несколько раз провел ладонями ото лба к затылку. Сколько людей вместе с милицией билось и бьется в поисках "каменщика"! Не может, не должно это не дать результата. Все равно Рамбенсу одна дорога к нам. Фотографии, приметы, места, где он может появиться, - все известно. И все же надо приложить максимум усилий, чтобы задержать его сегодня, сейчас, а не завтра. Устал, чертовски устал. А Сысоеву все-таки перед уходом домой вызову. Она, пожалуй, сейчас единственный человек, который знает, где скрывается "каменщик".
   Павел позвонил в конвойную и, пока доставили арестованную, сбегал в буфет - хватить горячего чайку.
   - Скажите вы нам, Капитолина Семеновна, что же это за деньги, которые лежали между листами наждачной бумаги в ящике Рамбенса? - начал он последний допрос.
   - Я уже говорила вам, гражданин начальник. Не знаю, что за деньги и откуда там они появились. И вызвали вы меня совсем не за тем, чтобы спрашивать об этом.
   - Отлично. Раз вы такая догадливая, то и отвечайте на тот вопрос, который я, по-вашему, должен задать.
   - Я о многом передумала, с тех пор как меня арестовали, и помогу вам. Ведь Альфред сейчас, как загнанный, может натворить такое, что ему же будет плохо. И отвечу. Какое сегодня число? Четырнадцатое? Да?
   - Четырнадцатое, верно.
   - Так вот. Я загадала, если вы меня вечером вызовете, значит судьба, и я должна открыться. Сколько сейчас времени?
   - Что-то, выходит, вы меня больше спрашиваете сегодня. Но раз интересуетесь - пожалуйста: двадцать два часа десять минут по московскому времени. А что?
   - А то, что мы с Альфредом договорились. Если меня задержат и я ему никак не дам знать о себе, то сегодня он будет ждать моего сынишку Севу к последнему московскому поезду на станции Кудиново. Сева должен передать ему деньги и документы.
   - Понятно. Это очень хорошо вы сделали, Капитолина Семеновна, что решились выдать нам такой важный секрет. Очень хорошо. А когда приходит в Кудиново последний поезд?
   - Он отправляется из Москвы в двенадцать с чем-то.
   - Тогда успеем. До свиданья. Будем торопиться. Вы что-то еще хотели добавить?
   - Будьте осторожны. Я видела у него пистолет. Пусть не будет на Альфреде крови...
   * * *
   Едва только последний вагон электрички миновал платформу, к стоявшим в конце ее Рамбенсу и Всеволоду Сысоеву медленно направилось двое мужчин. Такой же размеренной походкой, но с другой стороны платформы шли еще двое. Сошлись они почти одновременно.
   - Спичек не найдется, гражданин? - обратился один из мужчин к "каменщику" и потянулся к нему с незажженной папиросой.
   То ли традиционный вопрос заставил Рамбенса принять работников милиции за своих собратьев по ремеслу, решивших "пощупать" хорошо одетого ночного пассажира. А может, он понял, что его выследили, и решил вызвать замешательство среди своих преследователей, чтобы попытаться удрать, трудно сказать, чем Рамбенс руководствовался, когда выдернул пистолет и крикнул:
   - Назад! Стреляю!
   Очевидно только одно - он напрасно это сделал. Павел мгновенно среагировал на блеснувший в свете фонаря пистолет, и преступник рухнул на доски платформы, даже не успев осознать, что с ним произошло.
   Пистолет, выбитый Павлом из руки "каменщика", отлетел далеко, и его долго искали в снегу около платформы. Нашли. В маленьком, похожем на игрушку маузере калибра 6,35 не оказалось ни одного патрона.
   - Откуда же я знал, какой там пистолет у него, с полной или пустой обоймой, - смущенно оправдывался Павел. И при помощи нашатырного спирта, позаимствованного из аптечки дежурного по станции, усердно помогал приводить в чувство все еще находившегося без сознания "каменщика".