«Меня захватывают поиски истины: как тот или иной герой не вдруг, а после долгих переживаний, размышлений, пережив какие-то важные для него события, приходит к своей истине и к прозрению». «После таких произведений волей-неволей задаешь себе вопросы, что задавали себе герои произведений: “кто я, какое мое место в мире? В чем смысл жизни?” Сердце замирает, когда читаешь про чужую жизнь, такую далекую от тебя, но такую близкую и понятную твоему сердцу, несмотря на время и обстоятельства, отдаляющие тебя от нее».
   Итак, принимают те произведения, в которых видят сегодняшнюю жизнь.
   «“Молчалины блаженствуют на свете!” А ведь это реальность нашей жизни».
   «Как бы я хотела, чтобы Воланд появился снова в Москве в наше время! Ох, было бы у него работы!»
   Другое дело, что те или иные произведения, в которых одни одиннадцатиклассники видят наше сегодняшнее время, другие считают преданьем старины глубокой.
   За последние десять лет всегда на первом месте среди упоминаемых – роман Ф. Достоевского «Преступление и наказание». В среднем о нем пишут около половины авторов сочинений.
   Чем же этот роман привлекает к себе? Прежде всего постижением тайн человеческой души.
   «Большей загадки, чем человеческая душа, нет на свете».
   «Роман поменял мое отношение к людям. Я поняла, что люди не бывают исключительно плохими или хорошими».
   Сопереживанием Раскольникову.
   «Я как будто находилась рядом с героем, как будто следую за ним по пятам и проживаю каждую минуту вместе с ним».
   «Читая сцену убийства старухи-процентщицы и ее сестры, я постоянно оглядывалась на дверь, невольно опасаясь, что в какой-то момент кто-то может войти и обнаружить меня и Раскольникова на месте преступления. Еще когда у него засел этот чудовищный замысел, я всеми фибрами души хотела отговорить его, всячески удержать… Видя, как он делает шаг навстречу краху, я чувствовала, как все во мне рвалось наружу, рвалась крикнуть ему вослед: “Родион! Стой! Одумайся! Что ты творишь?”»
   Сострадание и униженным и оскорбленным.
   «Читая “Преступление и наказание”, я невольно поражался Достоевскому, которому удалось фактически показать реалии современной жизни. Эта книга помогла мне взглянуть на окружающий мир несколько иначе, оказалось, что я, по сути, счастливый человек. В то же время это произведение окончательно подтвердило всю жестокость мира, трудности жизни. Я не могу сказать, что до этого я ничего в этой жизни не понимал, не видел страданий и мучений. Однако я очень благодарен Достоевскому за роман “Преступление и наказание”».
   Замечу пока лишь попутно, что здесь мы прикоснулись к краеугольной проблеме нашей жизни и нашей культуры. Один из самых глубоких наших социологов, Борис Дубин, написал даже о людях нашей культуры:
   «В этом слое, за редчайшим исключением, практически не осталось особых зон, где сохраняется чувствительность к тому, что происходит в стране, в мире, с человеком, в отношениях между людьми».
   Мы еще увидим, как все это проецируется на школу. Но и вот о чем еще должен в этой связи сказать. Мне пришлось читать о том, что равнодушие современного школьника к поэзии Некрасова (а равнодушие это подтверждают каждый год и мои сочинения, хотя я стремлюсь показать сегодняшнее, живое звучание его поэзии, подробно говорю о теме совести в его лирике, о так называемых покаянных стихах), свидетельствует об очерствении душ нашей молодежи. Но вот ведь Достоевский с его болью за униженных и оскорбленных до многих из них доходит. А может быть, есть что-то в самой фактуре стихов Некрасова, что сегодня не срабатывает?
   Вернемся к роману. Крайне редко пишут о философском смысле «Преступления и наказания». Вот несколько выписок из сочинений прошлых лет:
   «Прочитав роман “Преступление и наказание”, я понял, что люди действительно делятся на две категории: на тех, кто на пути к своей цели может наступить на горло другому человеку, и тех, кто не может этого сделать, причем первые добиваются больших успехов в жизни. Но больше всего меня взволновали такие слова Раскольникова: “Кто много посмеет, тот у них и прав. Кто на большее может плюнуть, тот у них и законодатель, кто больше всех посмеет посметь, тот у них и первее! Так доселе велось, и так всегда будет!” Но ведь именно те люди, которые преступают нравственные законы общества, которые на большее могут плюнуть, больше себе позволить, и становятся у нас известнейшими. А мы смотрим на них и берем пример, стремимся к ним, мечтаем быть такими же».
   «Произведение Достоевского современно и звучит как нельзя более актуально в наше время. Разве сейчас не каждый мнит себя право имеющим? Разве не наступит тот апокалипсис, описанный в последнем сне Раскольникова? Разве люди знают, что считать злом, что добром, кого обвинить, кого оправдать? Я считаю, что мы вправе считать этот роман отражением современной жизни».
   «Наше поколение стало своеобразным поколением для испытания идей: “играй и выигрывай”, “для достижения целей все средства хороши”, “все на продажу”, “наглость не порок” и т. д. А мысли великих русских поэтов: “Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать”, “Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы?”, “Иди к униженным, иди к обиженным, – там нужен ты” – как будто даже и не в моде».
   И вот лишь одна выписка из самых последних сочинений, 2008 года:
   «Но, к сожалению, я думаю, теория Раскольникова жива и в наши дни. Она давно из теории переросла в практику. И дала свои плачевные, устрашающие результаты, с которыми теперь пытается бороться современный мир. Этим результатом, по-моему, является терроризм. Ведь то, что пытался себе разрешить себе Раскольников, – кровь по совести, одна смерть и сто жизней взамен – сейчас террор».
   Это очень глубокое наблюдение. Действительно, терроризм всегда ищет нравственное оправдание, будет ли оно в идее национальной независимости, или в идее справедливости, или в идее защиты религиозных и нравственных ценностей. На эту тему – «Преступление и наказание» на уроках литературы в свете опыта современного терроризма – я уже писал на страницах журнала «Континент».
   И вот что очень важно. И в этом году, и десять лет назад, и на протяжении трех десятков лет, что я даю сочинение на эту тему, постоянно пробивается одна общая тенденция: в литературе, которую еще вчера мы обзывали литературой критического реализма, сегодняшние школьники особо выделяют человекоутверждающее, душеукрепляющее ее начало. Им куда ближе живые души русской классики, чем души мертвые. И причина здесь лежит в самой жизни нашей. В том духовном авитаминозе, которым страдает наше молодое поколение. Несколько лет назад меня поразила своей глубиной и точностью формулировка Ирины Роднянской:
   «Ужасы и горечи жизни были всегда. Но не всегда их встречали настолько разоружившись. Уместно будет диагностировать не рост Зла, а дефицит мужества, питаемого знанием Добра».
   Все это сказалось и на чтении романа Достоевского. Вот лишь три выписки из сочинений 2008 года:
   «Роман Ф. Достоевского не только о безграничном страдании и боли, но и обо всем многообразии человеческой души, о ее способности даже среди грязи оставаться светлой и высокой (вспомним Соню Мармеладову)».
   «Я восхищаюсь ей, так как в своем ужасном положении Соня сумела остаться человеком. Ведь именно она, ее вера и бескорыстная любовь к Раскольникову помогла ему духовно возродиться».
   «Его сестра Дуня хотела выйти замуж не по любви, а для того, чтобы устроить как-нибудь нормальную жизнь брату. В этом есть некий трагизм. Но это самопожертвование ради родного человека восхищает. В наше время неистовые девушки выходят замуж не за любимого человека, а за его деньги, которые они намерены тратить в лучших ресторанах, бутиках, театрах. А тут такой поступок: не для светских походов в театры, а для собственного брата. Это не может оставить равнодушным. Также меня восхитила Сонечка Мармеладова, которая своей любовью спасла Раскольникова и провела с ним все его долгое и мучительное пребывание на каторге. Жаль, что в наше время встретить такую любовь очень и очень тяжело».
   Роман Достоевского открыл десятиклассникам невиданные ими прежде глубины человеческой души.
   «У меня словно глаза открылись на многие вещи, я по-другому стал себя вести».
   «Начинаешь больше к другим присматриваться».
   «Мы как бы прочитываем еще одну жизнь вместе с героем романа».
   «Ведь это возможность погрузиться во внутренний мир другого человека и посмотреть на мир с его позиции».
   Не забудем только то, что все же о романе писала лишь половина десятиклассников. И среди тех, кто о романе писал, были каждый год и несколько человек, которые «Преступление и наказание» не приняли. Однажды я прочел о том, что сегодня, когда каждый день телевидение, радио и газеты сообщают о множестве убийств, гибели людей в катастрофах, никого не могут волновать переживания слюнтяя, который старадает из-за смерти двух никчемных женщин.
   Думаю, что о работах тех десятиклассников, которые сказали свое НЕТ или всей русской классике или каким-то конкретным ее произведениям, нужно говорить особо подробно.
   Пять человек в двух классах в 2008 году и десять – в трех классах в 2006 году написали, что их ничто не волнует в русской классической литературе. Не уверен, что и среди тех, кто так не написал, нет сторонников этой точки зрения.
   «Я читаю русскую классическую литературу, так как этого требует школьная программа, но никогда по собственному желанию».
   «Нас будут спрашивать по этим произведениям, несмотря на то, что они нам безразличны».
   «В классической литературе нет тем, которые меня волнуют. Я читаю классическую литературу без особого интереса».
   Добавим к этому, что и среди других каждый отказывает в доверии тому или иному произведению, которое, повторю еще раз, у других, его же одноклассников, может вызвать живой отклик.
   Почему же? Главный аргумент: это книги о том, что было, а не о том, что есть.
   «Это давно минуло, это в большинстве своем та жизнь, которую прожили они».
   «Ведь в наше время совершенно другие порядки и нравы».
   «Я не люблю читать классику и упорно отказываюсь ее читать, потому что там не рассматриваются проблемы современного общества. Классика больше никому не нужна. Ее проходят в школе, а за стенами школы все знания о том или ином произведении выбрасываются. Это в порядке вещей. Вне стен школы у нас проблемы похуже, чем у Катерины. Поэтому интерес к русской классической литературе гаснет».
   И другой мотив: у писателей-классиков совершенно другая система нравственных координат, которую я не понимаю и не принимаю.
   «Теперь, если какая-нибудь Катерина изменит своему мужу Тихону, вряд ли она будет сильно волноваться по этому поводу и тем более топиться в реке. В наше время над той, Островской Катериной, просто бы посмеялись».
   «Меня не волнует “Дама с собачкой”. Я никогда не понимала курортных романов. Ведь от них не только приятные воспоминания и незабываемые ощущения, но и боль расставания и осознание, что муж или жена не то, что нужно для счастья. Если бы у них не было романа, то каждый жил бы своей спокойной и нормальной жизнью».
   Обращаю внимание на то, что сознание того, что «муж или жена не то, что нужно для счастья», не противоречит нормальной жизни.
   В 2006 году десять человек (пять юношей и пять девушек), то есть более 14% от всех писавших на эту тему, сказали, что в русской классике их не волнует ничего. Приведу обширные выписки из трех работ – одного юноши и двух девушек. Это документы нашего времени. К ним можно по-разному отнестись, но их нельзя не замечать. Кстати, у всех этих одиннадцатиклассников «пять» по литературе. А одна из них окончила школу с золотой медалью.
1
   «Быть может, то, о чем я сейчас буду говорить, не многим понравится, но я уверен, что в глубине души все со мной согласятся. Времена меняются, и постепенно классическая литература перестает занимать должное место в жизни людей и, в частности, молодежи. С моей точки зрения, если сейчас подойти к юноше или девушке с вопросом: “Что волнует тебя в русской классической литературе?”, то в девяноста пяти процентах ответят: “Ничего!” или во всяком случае так подумают и ответят какой-нибудь парой умных фраз, чтобы показать, какие они умные и высокообразованные. У сегодняшних молодых людей существует огромное количество проблем, которые их волнуют больше, чем литература, например, как поступить в институт, как найти достойную работу, как добиться определенных высот в нашей стране, не нарушая законы и моральные устои. А что касается развлечения для души, вряд ли кто-нибудь из нас будет читать Достоевского или Толстого и размышлять над философией их произведений. То, что пытаются донести до юных умов преподаватели литературы (не хотелось бы никого обидеть), чаще всего вообще не откладывается в голове учеников. Конечно же, на уроке литературы все пытаются высказать свои мысли, все работают, но, если говорить откровенно, все это остается в пределах кабинета. А все творческие задания и сочинения зачастую сдувают из Интернета или решебников, потому что в основном никому совершенно неинтересно и скучно их писать. Я уверен, что у нашей молодежи потрясающий склад ума, она может ответить на крайне сложные вопросы, касающиеся философии жизни и моральных ценностей, но причиной этого является не то, она зачитывалась литературой. Не знаю, прав я или нет, но думаю, что не смогу изменить свою точку зрения».
   (И все-таки для двух произведений автор этого сочинения сделал исключение: это «Горе от ума» Грибоедова и «Преступление и наказание» Достоевского.)
2
   «Я читаю то, что мне нравится, исключение – школьная программа, которую, не буду скрывать, читаю без особого интереса. Я не говорю, что русская классика устарела, говорю о том, что человек вырос. Люди выросли из этой литературы, как дети вырастают из сказок.
   Почему русская классическая литература терпит поражение перед современной литературой (заметьте, не только русской)? Какие книги самые известные на сегодняшний день? “Гарри Поттер”, “Властелин колец”, детективы Донцовой, “Мастер и Маргарита”. Что объединяет перечисленные книги? Все они легкие, интересные, современные, с закрученным сюжетом, полные приключений. Хорошо раскрученные книги – легкие. Многие люди теряются в бешеном ритме городов. Человеку не нужна сложная литература, которая несет слишком много информации.
   Меня никогда по-настоящему не интересовала русская классическая литература: “Гроза”, “Преступление и наказание”, “Бесприданница”, “Отцы и дети”, “Кому на Руси жить хорошо”. – Все они о чем-то о далеком. У меня вся жизнь впереди. Мне хочется очень много сделать, понять, открыть для себя. Эти произведения стоят на месте. Раскольников в первой части убивает старуху, а всю оставшуюся жизнь кается. Весь день в школе разногласия, конфликты, дома хочется отдохнуть, а тут мне надо читать про угрызения совести.
   Мне все равно, какие книги читать, лишь бы они были легкими. Беслан, 11 сентября, взрывы на Рижской (Рижская недалеко от нашей школы. – Л. А.), взрывы жилых домов, падение самолетов и вертолетов, война в Ливане – все это наша жизнь. Я думаю, что не надо объяснять, что несут в себе современные книги. Это то, что происходит в наше время, а не сто лет назад или двести лет. Человек, читающий детективы, может себя представить на месте сыщика. А я не могу себя представить на месте Раскольникова. И так проблем много, а тут еще о старухе думать.
   Наше поколение воспитывают не книги, а техника. Мы спешим познать мир, чувствуем темп большого города. Остановиться на чем-то скучном, замедленном, размеренном нам не позволяет наше подсознание, которое, один раз разогнавшись, требует самой большой тормозной путь. Мы не можем даже остановиться перед трагедией. Да, мы знаем, что разбился самолет, погибли люди, а парки развлечений, кинотеатры не закрываются даже на день. В глубине души мы даже не сочувствуем родственникам погибших. Мы просто перевариваем информацию. Пока нас не коснется горе, мы его не почувствуем. Пока мы не остановимся, мы не осознаем, за чем идем».
3
   «Честно говоря, я не очень люблю русскую классическую литературу. Почему? Да потому, что писатели повсюду пропагандируют, что люди должны вечно помнить о том, что нет на свете счастья, и т. д. (За дверью каждого счастливого человека должен стоять человек с молоточком.) Да, я согласна, что люди должны помогать своим близким. Но я не понимаю, почему я должна заботиться о ком-то, кого я не знаю. И это все при том, что я не всегда могу обеспечить себя и своих близких. Я, конечно, не хочу показаться эгоисткой, но только знаю, что в данный отрезок времени, то есть в XXI веке, каждый человек должен быть сам за себя. И за своих близких. Иначе нельзя! И это не я придумала, я просто все это знаю, да и не раз приходилось испытывать данную проблему на собственном примере.
   Возможно, я ничего не понимаю, но, читая русских классиков, заметила, что практически во всех произведениях прослеживается мысль, что человек должен заботиться, переживать за каких-то незнакомых ему людей, но считаю, что прежде всего он должен переживать за своих близких. А это все происходит потому, что в этом жестоком мире действует закон “каждый за себя!” И это не эгоизм, не стремление возвыситься над окружающими, вовсе нет. Это просто-напросто попытка выжить в ситуации, которую мы, люди, создали.
   Я думаю, что для того, чтобы принять и понять русских классиков и их идеи, мы должны изменить этот мир, в котором живем. Но прогресс, как известно, идет вперед, и это становится невозможно: чем дальше идет развитие мира, тем дальше человек уходит от тех догм, которые были приняты во времена русских классиков. Поэтому я считаю, что изменить нам себя уже не удастся, потому что изменить надо и устои, и культуру, и общество, и личные интересы каждого человека. А все это преодолеть человечество не сможет. Это утопия. Те же слова “для”, “ради” (обо всех этих словах шла речь на уроке, где я рассказывал о Ницше. – Л. А.) для нас не существуют. Не для всех, конечно, но для большинства. Прожить правилами классиков уже невозможно. Именно поэтому мне кажется, что идеи русской классики устарели и их нельзя применять к современной жизни. Но это не значит, что читать ее не надо. Надо! Хотя бы для общего развития, для того, чтобы иметь возможность помечтать. Помечтать! И только. Ведь время не повернешь вспять, и изменить положение не сможешь. Приходится мириться с тем, что есть. А почему? Судьба такая…»
   Кто скажет, что во всех этих размышлениях (еще раз напомню, что Александр Блок поставил рядом «порывы юных лет» и «крайность мнений») нет момента истины? Скажу лишь о двух вещах.
   Все время читаю, слышу: «новые педагогические технологии», «новые технологии преподавания литературы». Как будто суть дела в технологиях (хотя и в них во многом). Все упирается в основы, фундаменты. А мы всё толкуем о возведении величественных зданий новых школ, хотя порой строим-то на песке. Можно, конечно, использовать и Интернет, и телевидение, и интерактивные доски. Но что делать, если главные нравственные первоосновы русской литературы, ну хотя бы те «чувства добрые», о которых писал Пушкин, не стыкуются с реалиями нашей сегодняшней жизни?
   «Мы говорим и пишем на том языке, что Толстой и Достоевский, но в самосознании так же далеки от них, как сегодняшний афинянин от Сократа или нынешний египтянин от Клеопатры»[4].
   Существуют объемистые комментарии к «Преступлению и наказанию». В них можно найти объяснение слов, за которыми реалии той жизни. Но достаточно ли лишь объяснить смысл слов «совесть» и «покаяние»?
   И еще. Через несколько месяцев после того, как я прочел эти сочинения, я штудировал статью Бориса Дубина… Приведу из нее большую выдержку: слишком серьезно то, о чем тут идет речь. Не о чтении только, не о чтении столько, а том новом отношений к культуре и к жизни, которое все больше утверждается в нашем быте и бытии.
   «И нет сегодня границы между гламурным чтением, проблемной литературой и социальной критикой. Граница проходит не здесь. Важно лишь – модная книга или нет. Немодная книга что делает? Она грузит. А если книга грузит – она не попадает в круг модного чтения. Ее последствие не должно быть слишком сильным, слишком длинным и глубоким, слишком болезненным и так далее. Прочел – забыл. Это как сериал. Модус для существования модной литературы сейчас задает сериал. Не посмотрел вечером сериал – неважно, потом соединишь. Появляется другой тип зрителя и другой читатель: не полностью включенный, но и никогда не отключенный полностью. Классика перестала играть роль скрепы для разных культурных групп, она работает либо как остаточная величина, либо как пособие для школы и вуза… культура становится более развлекательной…»[5]
   И тут дело не только в уроках литературы в школе и не только в самой литературе. Нечто подобное происходит в кино, театре, особенно на телевидении. Культура упрощается, девальвируется, прагматизируется, утилитаризируется… Недаром с таким большим беспокойством говорят о деинтеллектуализации нашей культуры да и нашей жизни в целом.
   Летом 2007 года режиссеры театров размышляли о современном зрителе. Один из них вспомнил Михаила Ульянова:
   «Он чувствовал расхождение с новой эпохой, с ее безжалостным радикализмом и не скрывал растерянности, вызванной тем, что театр утратил свойство быть властителем дум».
   Валерий Фокин:
   «Ведь в театр пришли люди, которые имеют деньги и хотят за них получить удовольствие, хотят, чтобы все было приятно и просто».
   Кирилл Серебренников:
   «Зритель платит за билет, чтобы получить максимум удовольствия. Сегодняшний массовый российский зритель, вкусивший все плоды общества потребления, точно знает, чего он хочет… Публика, полностью сформированная законами этого общества, вошла во вкус своих прав и ведет себя так, как ведет себя в ресторане, магазине, парикмахерской – как заказчик».
   Юрий Любимов:
   «Человек, который хочет понравиться, не может быть проводником идей. Он будет кокетничать, стремиться подсластить ту мысль, которую необходимо донести до зрителя».
   Тогда не согласился со всеми только Олег Табаков[6].
   Литература, которую мы сегодня изучаем в школе, воспринимается в другом социальном, нравственном, эстетическим контексте. Ведь тот зритель, о котором говорили режиссеры, тот читатель, о котором писал Дубин, тот факт, что сегодня 50% наших сограждан в год не прочитывают ни одной книги, – все это характеризует и родителей наших учеников. И сегодня отношение наших учеников к литературе во многом отражает время. Так что тут дело не только в преподавании литературы. Но и в нем, конечно.
3. ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ ИЮНЯ
   2 декабря 1984 года Центральное телевидение показало «Балладу о солдате» Григория Чухрая: страна готовилась к сорокалетию победы, фильм отмечал свое двадцатипятилетие. Заранее договорились, что фильм будут смотреть все ученики старших классов.
   А накануне три класса, в которых я работал, – два десятых и один одиннадцатый – сдали мне домашние сочинения о том, как война прошла через их семьи. Только несколько человек сказали, что не смогут написать на эту тему: все связи с войной в их семьях порваны. Я читал эти сочинения, и не со страниц исторических исследований, не из сводок Совинформбюро – со страниц школьных тетрадей, на которых запечатлелось пережитое родными, близкими, вставала История: «Погиб под Смоленском», «Погиб при форсировании Днепра», «Погиб в сражении на Курской дуге», «Умер в блокадном Ленинграде», «Уничтожен в Освенциме»…
   Приведу только три эпизода из этих сочинений.
   «Мой дед был кузнецом. Самая русская и самая мужская профессия. Ничего особенного он не делал: только с четырех утра и до неопределенного времени стоял у наковальни. Работать с женщинами было нелегко. Вплоть до того, что отчаявшиеся вдовы презрительно называли его тыловой крысой. А что бы он мог им ответить? Знал, что каждая женщина думает: “Почему не мой муж (сын, любимый)?” Сохранилось заявление деда с просьбой отпустить на фронт и отказ».
   «Зимой, когда на полях работы становилось меньше, часть женщин отправляли на лесозаготовки. Бабушка рассказывала, что деревья пилить ручной пилой было очень тяжело. Болели руки от непривычной работы. После, обрубив сучья спиленного дерева, к бревну привязывали веревку и тащили его по снегу к штабелю, затем поднимали это дерево на верх штабеля. Ныло все тело, каждый сустав болел от перенапряжения».
   «Когда дед приехал домой на фронт после госпиталя буквально на час, то увидел следующее: дети худые, жена усталая, на ногах не стоит. Мой отец рассказывал, что, хотя он был маленький, но запомнил в тот день одно: когда деда посадили за стол и дали ему щи из лебеды, то он ел, хвалил, а у самого текли слезы, когда он смотрел на детей. Он говорил: “Как вкусно… ” А сам плакал».