Галина Аркадьевна. Но если вам тяжело…
Женщина. Да нет, ничего, выговорюсь – легче, может, станет… Словом, пошла я в поликлинику, объясняю им что и как, они тоже в растерянности, странная справка получается, жутковатая какая-то, но дали все-таки. Пошла с ней в исполком, к секретарю. Женщина у нас секретарь, хорошая тетка оказалась, помогла. Расписали нас, значит. Пришли мы домой, гостей никого не звали, какие там гости, а вечером его родители пришли. Снизошли вроде бы как. Сначала натянуто все очень. То, се, где ваш мальчик, как он. А я его к сестре отправила, чтоб уж не сразу доконать родственничков-то новых. Мой, конечно, старался, как мог, острил, танцевал с матерью – она хоть и пожилая, а танцует здорово, почище молодой. А потом она зашла на кухню, когда я чай заваривала, подошла ко мне и, ничего не говоря, молча так, обняла сзади. И постояла так. Я повернулась, хочу сказать что, а в горле – не могу. И она не выдержала. И проревели мы с ней так часа полтора. Мужчины даже не заходили, поняли, наверное, что и как. И верите – о чем говорили тогда, не помню. Вроде бы я извинялась, вроде бы она тоже прощенья просила – не помню. Помню только духоту – чайник все кипел…
Галина Аркадьевна (после паузы). А потом?
Женщина. А потом – что. Он в клинику лег, на обследование вначале, а я вот ищу обмен, слово дала. А уж что дальше – один бог знает. Все едино – хоть режь, хоть облучай. Ладно, вы простите меня, что я вам на голову все это, вам все это чужое.
Галина Аркадьевна. Что вы, если хоть капельку…
Женщина. Да кто его знает. Говорят, выговоришься – облегчишь душу. Да разве ее чем облегчишь, особенно словами. А сделать – что я могу. Могла бы – сама легла вместо, я – что, кто мою смерть заметит, а он – у него голова.светлая, он мог бы еще много понаделать всего.
Галина Аркадьевна. Но подождите, может, все еще обойдется.
Женщина. А я жду. Жду. Чего ж мне еще остается. Только это и осталось… Вы квартиру-то так и не посмотрели, заморочила я вас.
Галина Аркадьевна. Да нет, я уже все увидела. Вы же сами говорите – коробка с дыркой.
Женщина. Вторую, его – будете смотреть?
Галина Аркадьевна. Да, если можно.
Женщина. Можно, отчего ж нельзя. Нужно даже. Только там нет никого, надо договориться, чтоб я или мать его приехали.
Галина Аркадьевна. Ну вы скажите, когда вам удобно.
Женщина. Знаете что, возьмите ключ. Посмотрите сами, после привезете.
Галина Аркадьевна. А вы не боитесь так – незнакомому человеку все-таки?
Женщина. Это я раньше боялась бы. Когда не знала, чего бояться надо. Нате (протягивает ключи), привезете вечером, я по вечерам всегда дома, он звонит оттуда.
Галина Аркадьевна. Спасибо, завтра же привезу. И счастливо вам.
Женщина. Это как выйдет. Идем, открою, замок с секретом. (Уходит.)
Пауза. Галина Аркадьевна садится за стол и некоторое время сидит одна. Постепенно к ней подсаживаются остальные. Справа – Николай Павлович. За ним, в центре стола, – Изольда Тихоновна. Вслед за ней – ПДП. Еще дальше Лида и Игорь.
Игорь (встает). Я хочу сказать тост. Можно? (Изольде Тихоновне.) Прежде всего разрешите поздравить вас и пожелать крепкого здоровья. Я не помню своей бабушки, но мне кажется, вы очень на нее похожи. Во всяком случае я бы очень хотел, чтобы у меня была такая бабушка. (Садится.)
Изольда Тихоновна. Спасибо, дорогой, спасибо. Я бы тоже очень хотела иметь такого внука. Вообще мне на старости лет вдруг стало везти на родственников.
ПДП (встает). Позвольте теперь мне. Да?
Николай Павлович. Рубен Ованесович, прошу.
ПДП. По праву, так сказать, старого друга. Должен вам сказать…
Изольда Тихоновна. Ничего ты не должен. Не преувеличивай.
ПДП. Что за человек, да? Я знаю эту женщину – страшно даже сказать сколько.
Изольда Тихоновна. За кого тебе страшно? За меня?
ПДП. Ну? Ну все видят, что я от тебя терплю. Так вот я хочу сказать, что готов терпеть все это еще много-много лет.
Лида. Красиво.
ПДП. Более того…
Изольда Тихоновна. Вот более – не надо.
ПДП. Слушай, почему ты никогда не даешь мне слова сказать?
Изольда Тихоновна. Из любви к ближним.
ПДП. Но ты же не знаешь, что я хочу сказать.
Изольда Тихоновна. Надеюсь, что знаю.
ПДП. А если ошибаешься, ну?
Изольда Тихоновна. Очень жаль тогда. Мне бы не хотелось, чтобы ты уже не хотел это сказать.
ПДП. Ну так почему же тогда…
Изольда Тихоновна. Отдохни, Рубенчик.
ПДП садится.
Галина Аркадьевна (встает). Может, я тогда скажу? Этого уж точно не знает никто. Даже Коля.
Изольда Тихоновна. Так. Какая-то неприятность, не иначе.
Николай Павлович. Ma, ну что ты говоришь, почему обязательно неприятность?
Изольда Тихоновна. Я знаю, что я говорю. Так издалека хорошее не сообщают.
Галина Аркадьевна. Но на этот раз, дорогая свекровь, вы ошиблись. Я хочу вам сделать подарок по случаю дня вашего рождения. Вы уже немолоды, и вам тяжело обслуживать нас с Колей.
Изольда Тихоновна. И собаку.
Галина Аркадьевна. И собаку. Поэтому я долго взвешивала этот шаг, но все-таки решила.
Изольда Тихоновна. Кухонный комбайн – я так и знала. Я же совсем с ним погибну.
Галина Аркадьевна. И не угадали.
Лида. Стиральная машина.
Изольда Тихоновна. Типун тебе на язык. Чтоб я портила белье…
Игорь. Я понял. Домработницу решили взять.
Изольда Тихоновна. Уйду из дома. В сей момент. В ночь уйду. В никуда.
Галина Аркадьевна. Не угадали.
Изольда Тихоновна. Перестаньте мучить, говорите уже. Николаша, дай валидол.
Галина Аркадьевна. Ладно, не томитесь. Я решила, чтоб иметь возможность помогать вам и Коле, уйти на пенсию.
Пауза.
Изольда Тихоновна. Я же чувствовала. Я же знала. Я сегодня во сне сырое мясо видела.
Николай Павлович. Позволь, ты что – не довольна?
Изольда Тихоновна. Две хозяйки у одной плиты?
Галина Аркадьевна. Вы не поняли, я хочу вас освободить.
Изольда Тихоновна. От чего освободить?
Галина Аркадьевна. От всего.
Изольда Тихоновна. От жизни.
Галина Аркадьевна. Нет, только от хозяйства.
Изольда Тихоновна. А что я тогда буду делать? Ждать участкового врача?
Николай Павлович. Ma, ну что ты говоришь.
Изольда Тихоновна. Я знаю, что я говорю. Я в этом доме всю жизнь была хозяйкой. Сначала с папой, потом с тобой, потом с вами. И вы все получали из моих рук. И вы, и, кстати, ваша собака. А теперь что вы прикажете мне делать – идти в лифтерши? Я отстала от жизни для этой работы – я не знаю, кто с кем живет. (Отходит, садится в кресло.)
ПДП идет за ней.
Лида. Так, интересно. Значит, для нас ты не хотела уйти на пенсию. Ни для меня, ни для внучки. Нам помочь ты не могла, а для совершенно чужого человека…
Галина Аркадьевна. Лида!
Николай Павлович встает, отходит.
Тебе не стыдно перед Николаем Павловичем!
Лида. А тебе, тебе не стыдно перед Игорем? С нами ты была незаменимый работник, на тебе держалась вся московская промышленность, а сейчас ты уже не командир производства, ты просто женщина. Вдруг. Вспомнила.
Галина Аркадьевна. Да. Вспомнила. Вспомнила. А что я могла с вами вспомнить? Кастрюли? Пеленки? Магазины? Разве только в этом – женщина? Ты хотела мне оставить только этот ее удел и хотела, чтобы я за это еще и спасибо тебе говорила. Нет, дорогая. У нас есть еще и другое предназначение. И оно не заказано ни одной из нас. Ты скажешь – возраст, смешно. А я скажу – не смешно. Может быть, немного грустно. Что так поздно. Что так мало осталось. Молодость эгоистична, и тебе этого сейчас не понять. И я бы очень хотела, чтобы ты никогда этого не поняла. Чтоб никогда не осталась одна, не отвыкла от местоимения «мы». Иди, детка, и постарайся вырастить свою дочку так, чтобы никогда не услышать от нее всего, что я от тебя услышала. (Отходит, ложатся на диван.)
Игорь. Кажется, ты не очень удачно выступила.
Лида. Я не хотела.
Игорь. Не ври – хотела. Только это было нехорошее желание. Пойди к ней, извинись.
Лида. Черт меня за язык дернул. (Подходит к Галине Аркадьевне, садится около, обнимает ее.)
Игорь. Кажется, я знаю, чем это все кончится.
Изольда Тихоновна (подходит). Так я вам скажу, чем все это кончится: мы будем меняться.
ПДП (подходит). Как меняться, слушай? Что говоришь!
Изольда Тихоновна. Я знаю, что говорю. Трое неработающих в одном месте? Не считая собаки? Нет, нет – меняться.
ПДП. В Ереван?
Изольда Тихоновна. Нет, здесь.
ПДП. Ну, здесь тоже можно что-то подобрать.
Изольда Тихоновна. А, что можно подобрать, когда все хорошее давно уже подобрали другие?
ПДП. Почему все? Меня еще никто не подобрал.
Изольда Тихоновна. По-прежнему хочешь насмешить людей?
ПДП. Почему насмешить, слушай? Два человека столько лет – не знаю, как сказать – дружат, да? – что здесь смешного?
Изольда Тихоновна. Вот именно. Плакать надо.
ПДП. Обязательно крайности, да? А спокойно пожить нельзя? С внутренним достоинством.
Изольда Тихоновна. С достоинством? И чтоб меня Изольдочкой звали?
Галина Аркадьевна. Или просто – она.
Игорь. И к этому легко привыкаешь.
Галин а Аркадьевна. В этом даже что-то есть.
Лида. Это подчеркивает ваше особое положение в семье.
Николай Павлович. Мне кажется, в этом – уважение пополам со страхом.
ПДП. Ну? А что еще нужно женщине?
Изольда Тихоновна. Я не знаю. Я должна подумать.
ПДП. Сколько можно думать, слушай? Тридцать лет думаешь, ну. Шесть пятилеток.
Изольда Тихоновна. К тому же я твоей матери всегда не нравилась.
ПДП. Теперь это практически неважно. Мама плохо видит.
Изольда Тихоновна. Представляю, что скажут мои новые родственники.
Лида. Это замечательно. На худой конец всегда можно поменяться.
Галина Аркадьевна. Поздравляю. Между прочим, есть один человек, скажете, что вы от тети Зины.
Игорь. Вы молодец. Вам, кстати, связать ничего не нужно?
Николай Павлович. А почему опять разговоры о разъезде? Хватит разъезжаться. Давайте наоборот – съедемся. Все вместе. Одной семьей. А?
ПДП. Это выдающаяся идея. Мама очень обрадуется.
Николай Павлович. Нет, вы подумайте, как это здорово. Пять поколений под одной крышей. Хочешь мудрого совета– – пожалуйста. Не хочешь – все равно пожалуйста. Хочешь немного детского лепета – круглые сутки. Хочешь на стадион – тоже есть с кем пойти. Правда, некогда. Хочешь один побыть – в конце концов тоже можно устроиться. Если дождя нет. Ну? По-моему, я здорово придумал. А вы как считаете?
Все рассаживаются как на старинной фотографии. В центре – пустой стул. Слева – Изольда Тихоновна, за ней – Николай Павлович. Справа от стула – ПДП и Галина Аркадьевна. Сзади стоят Лида и Игорь. Впереди группы – детская коляска, на ней висит поводок. Говорят, не меняя позы.
Галина Аркадьевна. У меня сегодня конференция, буду поздно. (Отходит.)
Лида. У меня семинар вечером, девочку покормите. (Отходит.)
Игорь. Я после работы – в библиотеку, с собакой не забудьте выйти. (Отходит.)
Изольда Тихоновна. У нас в жэке лекция, деньги на продукты на столе. (Отходит.)
ПДП. Вечером в «Арагви» встреча ветеранов, телевизор не оставьте опять на ночь включенным. (Отходит.)
Николай Павлович. Я тоже… Это… Закат рисую. (Отходит.)
На авансцене остается пустой стул, к нему подходит ПДП.
ПДП (стулу). Извините. (Отставляет его в сторону. В зал.) Вот видите. Я же говорил. Почему-то когда в семье возникают сложности, кажется, что проще всего разъехаться. Не знаю, может, это и правда проще всего. Но вот лучше ли? Может, для начала, прежде чем менять площадь, попытаться поменять что-то в себе? Скажем, сменить раздражение на терпимость? Или упрямство на снисхождение? А? Может, тогда не придется делить мебель, под которую мы когда-то ходили пешком? Не надо будет увязывать книги, которые нам читали по слогам? Можно будет не пересчитывать ложки, с которых нас, помните, кормили – за мамино здоровье, за папино… В конце концов, это всегда успеется. Но может, не надо с этим спешить? Ведь в жизни, в отличие от арифметики, сложение дается нам всегда труднее, чем деление… Впрочем, возможны варианты.
Женщина. Да нет, ничего, выговорюсь – легче, может, станет… Словом, пошла я в поликлинику, объясняю им что и как, они тоже в растерянности, странная справка получается, жутковатая какая-то, но дали все-таки. Пошла с ней в исполком, к секретарю. Женщина у нас секретарь, хорошая тетка оказалась, помогла. Расписали нас, значит. Пришли мы домой, гостей никого не звали, какие там гости, а вечером его родители пришли. Снизошли вроде бы как. Сначала натянуто все очень. То, се, где ваш мальчик, как он. А я его к сестре отправила, чтоб уж не сразу доконать родственничков-то новых. Мой, конечно, старался, как мог, острил, танцевал с матерью – она хоть и пожилая, а танцует здорово, почище молодой. А потом она зашла на кухню, когда я чай заваривала, подошла ко мне и, ничего не говоря, молча так, обняла сзади. И постояла так. Я повернулась, хочу сказать что, а в горле – не могу. И она не выдержала. И проревели мы с ней так часа полтора. Мужчины даже не заходили, поняли, наверное, что и как. И верите – о чем говорили тогда, не помню. Вроде бы я извинялась, вроде бы она тоже прощенья просила – не помню. Помню только духоту – чайник все кипел…
Галина Аркадьевна (после паузы). А потом?
Женщина. А потом – что. Он в клинику лег, на обследование вначале, а я вот ищу обмен, слово дала. А уж что дальше – один бог знает. Все едино – хоть режь, хоть облучай. Ладно, вы простите меня, что я вам на голову все это, вам все это чужое.
Галина Аркадьевна. Что вы, если хоть капельку…
Женщина. Да кто его знает. Говорят, выговоришься – облегчишь душу. Да разве ее чем облегчишь, особенно словами. А сделать – что я могу. Могла бы – сама легла вместо, я – что, кто мою смерть заметит, а он – у него голова.светлая, он мог бы еще много понаделать всего.
Галина Аркадьевна. Но подождите, может, все еще обойдется.
Женщина. А я жду. Жду. Чего ж мне еще остается. Только это и осталось… Вы квартиру-то так и не посмотрели, заморочила я вас.
Галина Аркадьевна. Да нет, я уже все увидела. Вы же сами говорите – коробка с дыркой.
Женщина. Вторую, его – будете смотреть?
Галина Аркадьевна. Да, если можно.
Женщина. Можно, отчего ж нельзя. Нужно даже. Только там нет никого, надо договориться, чтоб я или мать его приехали.
Галина Аркадьевна. Ну вы скажите, когда вам удобно.
Женщина. Знаете что, возьмите ключ. Посмотрите сами, после привезете.
Галина Аркадьевна. А вы не боитесь так – незнакомому человеку все-таки?
Женщина. Это я раньше боялась бы. Когда не знала, чего бояться надо. Нате (протягивает ключи), привезете вечером, я по вечерам всегда дома, он звонит оттуда.
Галина Аркадьевна. Спасибо, завтра же привезу. И счастливо вам.
Женщина. Это как выйдет. Идем, открою, замок с секретом. (Уходит.)
Пауза. Галина Аркадьевна садится за стол и некоторое время сидит одна. Постепенно к ней подсаживаются остальные. Справа – Николай Павлович. За ним, в центре стола, – Изольда Тихоновна. Вслед за ней – ПДП. Еще дальше Лида и Игорь.
Игорь (встает). Я хочу сказать тост. Можно? (Изольде Тихоновне.) Прежде всего разрешите поздравить вас и пожелать крепкого здоровья. Я не помню своей бабушки, но мне кажется, вы очень на нее похожи. Во всяком случае я бы очень хотел, чтобы у меня была такая бабушка. (Садится.)
Изольда Тихоновна. Спасибо, дорогой, спасибо. Я бы тоже очень хотела иметь такого внука. Вообще мне на старости лет вдруг стало везти на родственников.
ПДП (встает). Позвольте теперь мне. Да?
Николай Павлович. Рубен Ованесович, прошу.
ПДП. По праву, так сказать, старого друга. Должен вам сказать…
Изольда Тихоновна. Ничего ты не должен. Не преувеличивай.
ПДП. Что за человек, да? Я знаю эту женщину – страшно даже сказать сколько.
Изольда Тихоновна. За кого тебе страшно? За меня?
ПДП. Ну? Ну все видят, что я от тебя терплю. Так вот я хочу сказать, что готов терпеть все это еще много-много лет.
Лида. Красиво.
ПДП. Более того…
Изольда Тихоновна. Вот более – не надо.
ПДП. Слушай, почему ты никогда не даешь мне слова сказать?
Изольда Тихоновна. Из любви к ближним.
ПДП. Но ты же не знаешь, что я хочу сказать.
Изольда Тихоновна. Надеюсь, что знаю.
ПДП. А если ошибаешься, ну?
Изольда Тихоновна. Очень жаль тогда. Мне бы не хотелось, чтобы ты уже не хотел это сказать.
ПДП. Ну так почему же тогда…
Изольда Тихоновна. Отдохни, Рубенчик.
ПДП садится.
Галина Аркадьевна (встает). Может, я тогда скажу? Этого уж точно не знает никто. Даже Коля.
Изольда Тихоновна. Так. Какая-то неприятность, не иначе.
Николай Павлович. Ma, ну что ты говоришь, почему обязательно неприятность?
Изольда Тихоновна. Я знаю, что я говорю. Так издалека хорошее не сообщают.
Галина Аркадьевна. Но на этот раз, дорогая свекровь, вы ошиблись. Я хочу вам сделать подарок по случаю дня вашего рождения. Вы уже немолоды, и вам тяжело обслуживать нас с Колей.
Изольда Тихоновна. И собаку.
Галина Аркадьевна. И собаку. Поэтому я долго взвешивала этот шаг, но все-таки решила.
Изольда Тихоновна. Кухонный комбайн – я так и знала. Я же совсем с ним погибну.
Галина Аркадьевна. И не угадали.
Лида. Стиральная машина.
Изольда Тихоновна. Типун тебе на язык. Чтоб я портила белье…
Игорь. Я понял. Домработницу решили взять.
Изольда Тихоновна. Уйду из дома. В сей момент. В ночь уйду. В никуда.
Галина Аркадьевна. Не угадали.
Изольда Тихоновна. Перестаньте мучить, говорите уже. Николаша, дай валидол.
Галина Аркадьевна. Ладно, не томитесь. Я решила, чтоб иметь возможность помогать вам и Коле, уйти на пенсию.
Пауза.
Изольда Тихоновна. Я же чувствовала. Я же знала. Я сегодня во сне сырое мясо видела.
Николай Павлович. Позволь, ты что – не довольна?
Изольда Тихоновна. Две хозяйки у одной плиты?
Галина Аркадьевна. Вы не поняли, я хочу вас освободить.
Изольда Тихоновна. От чего освободить?
Галина Аркадьевна. От всего.
Изольда Тихоновна. От жизни.
Галина Аркадьевна. Нет, только от хозяйства.
Изольда Тихоновна. А что я тогда буду делать? Ждать участкового врача?
Николай Павлович. Ma, ну что ты говоришь.
Изольда Тихоновна. Я знаю, что я говорю. Я в этом доме всю жизнь была хозяйкой. Сначала с папой, потом с тобой, потом с вами. И вы все получали из моих рук. И вы, и, кстати, ваша собака. А теперь что вы прикажете мне делать – идти в лифтерши? Я отстала от жизни для этой работы – я не знаю, кто с кем живет. (Отходит, садится в кресло.)
ПДП идет за ней.
Лида. Так, интересно. Значит, для нас ты не хотела уйти на пенсию. Ни для меня, ни для внучки. Нам помочь ты не могла, а для совершенно чужого человека…
Галина Аркадьевна. Лида!
Николай Павлович встает, отходит.
Тебе не стыдно перед Николаем Павловичем!
Лида. А тебе, тебе не стыдно перед Игорем? С нами ты была незаменимый работник, на тебе держалась вся московская промышленность, а сейчас ты уже не командир производства, ты просто женщина. Вдруг. Вспомнила.
Галина Аркадьевна. Да. Вспомнила. Вспомнила. А что я могла с вами вспомнить? Кастрюли? Пеленки? Магазины? Разве только в этом – женщина? Ты хотела мне оставить только этот ее удел и хотела, чтобы я за это еще и спасибо тебе говорила. Нет, дорогая. У нас есть еще и другое предназначение. И оно не заказано ни одной из нас. Ты скажешь – возраст, смешно. А я скажу – не смешно. Может быть, немного грустно. Что так поздно. Что так мало осталось. Молодость эгоистична, и тебе этого сейчас не понять. И я бы очень хотела, чтобы ты никогда этого не поняла. Чтоб никогда не осталась одна, не отвыкла от местоимения «мы». Иди, детка, и постарайся вырастить свою дочку так, чтобы никогда не услышать от нее всего, что я от тебя услышала. (Отходит, ложатся на диван.)
Игорь. Кажется, ты не очень удачно выступила.
Лида. Я не хотела.
Игорь. Не ври – хотела. Только это было нехорошее желание. Пойди к ней, извинись.
Лида. Черт меня за язык дернул. (Подходит к Галине Аркадьевне, садится около, обнимает ее.)
Игорь. Кажется, я знаю, чем это все кончится.
Изольда Тихоновна (подходит). Так я вам скажу, чем все это кончится: мы будем меняться.
ПДП (подходит). Как меняться, слушай? Что говоришь!
Изольда Тихоновна. Я знаю, что говорю. Трое неработающих в одном месте? Не считая собаки? Нет, нет – меняться.
ПДП. В Ереван?
Изольда Тихоновна. Нет, здесь.
ПДП. Ну, здесь тоже можно что-то подобрать.
Изольда Тихоновна. А, что можно подобрать, когда все хорошее давно уже подобрали другие?
ПДП. Почему все? Меня еще никто не подобрал.
Изольда Тихоновна. По-прежнему хочешь насмешить людей?
ПДП. Почему насмешить, слушай? Два человека столько лет – не знаю, как сказать – дружат, да? – что здесь смешного?
Изольда Тихоновна. Вот именно. Плакать надо.
ПДП. Обязательно крайности, да? А спокойно пожить нельзя? С внутренним достоинством.
Изольда Тихоновна. С достоинством? И чтоб меня Изольдочкой звали?
Галина Аркадьевна. Или просто – она.
Игорь. И к этому легко привыкаешь.
Галин а Аркадьевна. В этом даже что-то есть.
Лида. Это подчеркивает ваше особое положение в семье.
Николай Павлович. Мне кажется, в этом – уважение пополам со страхом.
ПДП. Ну? А что еще нужно женщине?
Изольда Тихоновна. Я не знаю. Я должна подумать.
ПДП. Сколько можно думать, слушай? Тридцать лет думаешь, ну. Шесть пятилеток.
Изольда Тихоновна. К тому же я твоей матери всегда не нравилась.
ПДП. Теперь это практически неважно. Мама плохо видит.
Изольда Тихоновна. Представляю, что скажут мои новые родственники.
Лида. Это замечательно. На худой конец всегда можно поменяться.
Галина Аркадьевна. Поздравляю. Между прочим, есть один человек, скажете, что вы от тети Зины.
Игорь. Вы молодец. Вам, кстати, связать ничего не нужно?
Николай Павлович. А почему опять разговоры о разъезде? Хватит разъезжаться. Давайте наоборот – съедемся. Все вместе. Одной семьей. А?
ПДП. Это выдающаяся идея. Мама очень обрадуется.
Николай Павлович. Нет, вы подумайте, как это здорово. Пять поколений под одной крышей. Хочешь мудрого совета– – пожалуйста. Не хочешь – все равно пожалуйста. Хочешь немного детского лепета – круглые сутки. Хочешь на стадион – тоже есть с кем пойти. Правда, некогда. Хочешь один побыть – в конце концов тоже можно устроиться. Если дождя нет. Ну? По-моему, я здорово придумал. А вы как считаете?
Все рассаживаются как на старинной фотографии. В центре – пустой стул. Слева – Изольда Тихоновна, за ней – Николай Павлович. Справа от стула – ПДП и Галина Аркадьевна. Сзади стоят Лида и Игорь. Впереди группы – детская коляска, на ней висит поводок. Говорят, не меняя позы.
Галина Аркадьевна. У меня сегодня конференция, буду поздно. (Отходит.)
Лида. У меня семинар вечером, девочку покормите. (Отходит.)
Игорь. Я после работы – в библиотеку, с собакой не забудьте выйти. (Отходит.)
Изольда Тихоновна. У нас в жэке лекция, деньги на продукты на столе. (Отходит.)
ПДП. Вечером в «Арагви» встреча ветеранов, телевизор не оставьте опять на ночь включенным. (Отходит.)
Николай Павлович. Я тоже… Это… Закат рисую. (Отходит.)
На авансцене остается пустой стул, к нему подходит ПДП.
ПДП (стулу). Извините. (Отставляет его в сторону. В зал.) Вот видите. Я же говорил. Почему-то когда в семье возникают сложности, кажется, что проще всего разъехаться. Не знаю, может, это и правда проще всего. Но вот лучше ли? Может, для начала, прежде чем менять площадь, попытаться поменять что-то в себе? Скажем, сменить раздражение на терпимость? Или упрямство на снисхождение? А? Может, тогда не придется делить мебель, под которую мы когда-то ходили пешком? Не надо будет увязывать книги, которые нам читали по слогам? Можно будет не пересчитывать ложки, с которых нас, помните, кормили – за мамино здоровье, за папино… В конце концов, это всегда успеется. Но может, не надо с этим спешить? Ведь в жизни, в отличие от арифметики, сложение дается нам всегда труднее, чем деление… Впрочем, возможны варианты.