Я остановил его повелительным жестом руки.
- У меня свои методы, - веско сказал я. - Ваша статья будет напечатана.
И я этого добился, поскольку у меня есть способ связаться с внеземным существом два сантиметра ростом, которого я называю Азазел и которое обладает сверхъестественными возможностями благодаря хорошо разработанной технологии...
Я вам про него рассказывал? А я вас не предупреждал, что вам может сильно не поздоровиться, если он услышит ваше "до тошноты", которое вы упрямо и грубо прибавляете к подобным утверждениям?
Как бы там ни было, я с ним связался, и он явился, как всегда, в крайнем раздражении. Он очень мал по сравнению с человеческими существами нашей планеты и, что еще важнее, гораздо меньше по сравнению с разумными существами его планеты, у которых, как мне удалось узнать, длинные, изогнутые, острые рога, а не зачатки телячьих рожек, как у Азазела. Я отношу его раздражительность за счет глубокого комплекса неполноценности, вызванного этим обстоятельством. Человек с моими широкими взглядами может это понять и посочувствовать такой ситуации, поскольку его огорчения для меня полезны. В конце концов, он выполняет мои просьбы лишь потому, что для него это шанс блеснуть своим могуществом, на которое в его мире всем наплевать.
Но на этот раз его недовольство испарилось немедленно, как только я объяснил ситуацию. Он задумчиво сказал:
- Этот бедняга обнаружил, что находится не в равном положении с редакторами?
- Похоже, что так, - подтвердил я.
- Не удивляюсь, - сказал Азазел. - Редакторы - все как один садисты. И очень приятно было бы хоть раз с ними поквитаться. Насколько был бы этот мир лучше, чище и честнее, - его голос прервался от волнения, - если бы удалось закопать каждого редактора в кучу вонючего марадрама, хотя вонь и страшно усилилась бы.
- Откуда ты так хорошо знаешь редакторов? - спросил я.
- А как же иначе? - ответил он. - Однажды я написал трогательнейший рассказ об истинной любви и высокой жертвенности, а этот неимоверно тупой...
Тут он махнул ручкой и перевел разговор:
- Так ты говоришь, что на ваших задворках вселенной редакторы точно такие же, как и в нашем цивилизованном мире?
- Очевидно, так, - сказал я. Азазел покачал головой:
- Воистину подобны друг другу все разумные сообщества. Поверхностно мы различаемся, у нас разное биологическое оформление, строение ума, чувство морали но в основах - например, в свойствах редакторов - мы одинаковы.
Да, да, я знаю, что у вас нет проблем с редакторами, но это ведь потому, что вы к ним подлизываетесь.
- А можешь ли ты, о Могучий, Сила Вселенной, как-нибудь исправить положение? Азазел задумался:
- Мне нужно было бы как-то идентифицировать физическое оформление какого-нибудь конкретного редактора. Я полагаю, что у твоего друга есть как бы это помягче выразиться - отказ от редактора в письменной форме.
- Я в этом убежден, о Величайший.
- Словарь и стиль этого листка дадут мне все нужные сведения. А дальше - легкое изменение общей ауры, капля молока человеческой доброты, привкус интеллекта, следы терпимости... конечно, из редактора не сделаешь эталон морали, но можно слегка компенсировать содержащееся в нем зло.
Ну, я не буду вас утомлять тщательным описанием тонкой технологии Азазела, тем более что это было бы весьма небезопасно. Достаточно сказать, что я заполучил ответ с отказом от профессора Хэрмана с помощью блестящей и разумной стратегии, в которую входил подбор ключа к его кабинету и тщательный просмотр бумаг. А потом я убедил его повторно представить ту же статью в тот же журнал, из которого он получил этот отказ.
На самом деле я воспользовался приемом, который подцепил у вас. Я сказал:
- Друг мой Хэрман, отправьте снова эту статью тому же некомпетентному выродку с черной душой и напишите сопроводительное письмо со следующим текстом: "Я внес все изменения, предложенные референтом, и статья стала настолько лучше, что я сам не могу в это поверить. Очень благодарен вам за неоценимую помощь".
Хэрман сперва вяло возражал, что он не вносил никаких изменений и поэтому вышеприведенное утверждение не является отражением объективной реальности. Я ему на это ответил, что наша цель - пробить статью в печать, а не получить похвальный лист от организации бойскаутов.
Он минуту обдумывал это положение, затем сказал:
- Вы правы. Похвальный лист от бойскаутов никак не мог бы быть мною получен, ибо я не смог получить даже звание бойскаута. Я завалился на определении деревьев.
Статья отправилась и через два месяца появилась в печати. Вы себе не можете представить, как был счастлив Пол-Сэмюэл Иствуд Хэрман. Мы с ним накупили в том самом кафе на обочине столько жаренного на вертеле мяса, что у нас животы могли изнутри сгореть, если бы мы тщательно не сбивали пламя подходящими огнетушителями - одним за другим.
Не надо, старина, кивать головой и тянуться к своим дурацким гранкам. Я еще не кончил.
Примерно в те дни я уехал погостить в загородный дом к одному своему другу - тому самому, которого я учил ходить по снегу. Я вам, по-моему, это рассказывал. И получилось так, что профессора Хэрмана я не видел три или четыре месяца.
По возвращении в город я сразу постарался с ним увидеться, поскольку был уверен, что он уже запродал какой-нибудь японской фирме патент на получение энергии из ничего и прошел номинацию на Нобелевскую премию. Я считал, что он ни за что не станет меня сторониться и что обед в "Короле гамбургере" вполне может стать реальностью. В предвкушении обеда я даже захватил бутылку кетчупа, сделанного по собственному моему рецепту.
Я его нашел в его кабинете, где он сидел, тупо уставившись в стенку. Лицо у него было покрыто трехдневной щетиной, а костюм выглядел так, будто в нем спали три ночи подряд, хотя сам профессор имел вид человека, не спавшего уже четыре ночи. Разрешать суть этого парадокса я не стал и пытаться. Я спросил:
- Профессор Хэрман, что случилось?
Он взглянул тусклыми глазами. Постепенно, микроскопическими дозами, в них появлялось выражение, близкое к сознательному.
- Джордж? - спросил он.
- Именно я, - заверил я его.
- Это не помогло, Джордж, - сказал он. - Вы меня подвели.
- Подвел вас? Чем?
- Статья. Ее напечатали. Ее все прочли. Каждый, кто читал, нашел ошибку в математических доказательствах. Причем все нашли разные ошибки. Вы обманули меня, Джордж. Вы сказали, что поможете мне, - и не помогли. И я могу теперь сделать только одно. Я подытожил счета из того кафетерия на углу. Вы мне должны 116 долларов 50 центов только за пиццу, Джордж.
Я был в ужасе. Если мои друзья взялись за суммирование счетов, то к чему мы придем? Этак даже вы начнете подсчитывать свои убытки, невзирая на свои нелады со сложением и вычитанием.
- Профессор Хэрман, - ответил я. - Я вас не подводил. Я вам обещал, что вы увидите свою статью напечатанной, - и вы увидели. Более ничего я вам не обещал. Отсутствие ошибок в вашей математике я вам не гарантировал никак. Откуда мне знать, что вы там напутали?
- Я не напутал! - в его голосе от возмущения появилась сила. - Там все правильно.
- Но как же те профессора, что нашли у вас ошибки?
- Дураки все как один. Они математики не знают.
- Но все они нашли разные ошибки?
- Именно так. - Голос у него вырос почти до нормального, а глаза заблестели. - Мне надо было это предвидеть. Они некомпетентны и должны быть некомпетентными. Если бы они знали математику, они нашли бы одну и ту же ошибку.
Но блеск в глазах тут же потух, и голос упал.
- Но что толку? - продолжал он. - Моя репутация погублена. Я стал посмешищем навсегда. Если только... только...
Он вдруг резко приподнялся и схватил меня за руку.
- Если только я им не покажу.
- Но как вы сможете показать, профессор?
- До сих пор у меня была только теория, цепь аргументов, утонченные математические рассуждения. С этим можно спорить и можно пытаться опровергнуть. Если я смогу на самом деле создать эти пары частиц и античастиц, если я смогу создать их в достаточных количествах и высвободить существенные запасы энергии из ничего...
- Да, но сможете ли вы?
- Должен быть способ. Я должен подумать - подумать - подумать...
Он склонился головой на руки и пробормотал: "Подумать... подумать". Потом он вдруг посмотрел на меня и прищурился.
- В конце концов, это уже было сделано раньше.
- Было?
- Я абсолютно уверен, - заявил он. - Восемьдесят лет назад какой-то русский наверняка разработал метод для получения энергии из вакуума. В то время Эйнштейн только что построил свою теорию на основании изучения фотоэффекта, и из нее это можно было вывести...
Не буду скрывать, что отнесся к этому скептически.
- А как звали этого русского?
- Откуда мне знать? - возмущенно ответил Хэрман. - Но он явно создал массу частиц на земле и массу античастиц в космосе за пределами атмосферы просто для демонстрации. Они понеслись друг другу навстречу и столкнулись в атмосфере. Это было в тысяча девятьсот восьмом году в Сибири, возле реки Тунгуска. Явление назвали Тунгусским метеоритом. Никто не мог понять его сути. Все деревья на расстоянии сорока миль повалены, а кратера не осталось. Но мы-то теперь понимаем, в чем дело, правда ведь?
Он сильно возбудился и вскочил на ноги, стал бегать вприпрыжку и потирать руки. Из него так и лез энтузиазм, перемежаемый примерно следующими рассуждениями:
- Этот русский, кто бы он ни был, специально выбрал для эксперимента центр Сибири, чтобы не повредить населенным районам, но сам наверняка погиб при взрыве. А в наши дни мы можем провести эксперимент с помощью дистанционного управления по радио.
- Хэрман, - сказал я, потрясенный его намерениями, - вы же не собираетесь ставить опасных экспериментов?
- Это я-то не собираюсь? Как бы не так! - прошипел он, и на его лице появилось выражение чистого зла. В этот момент его сумасшествие стало явным. Помните, я говорил вам, что он был ученым-психом.
- Я им покажу, - визжал он, - я им всем покажу! Они у меня посмотрят, можно получать энергию из вакуума или нельзя. Я такой взрыв устрою, что Земля содрогнется до самого нутра. Они мне посмеются!
И вдруг он напустился на меня:
- Убирайся отсюда, ты! Пошел вон! Ты хотел украсть мою идею - не выйдет! Я тебе сердце вырежу и собакам брошу!
Продолжая что-то бессвязно выкрикивать, он схватил со стола что-то острое и бросился ко мне.
Обо мне можно сказать всякое, старина, но никто не скажет, что я навязывал свое присутствие там, где оно нежелательно. Я с достоинством удалился, поскольку истинный джентльмен ни на какой скорости не теряет своего достоинства.
С Хэрманом я больше не виделся; знаю только, что в Недоумлендском ПКУО он больше не работает.
Вот и вся история про сумасшедшего ученого.
Я внимательно посмотрел на лицо Джорджа, на котором, как всегда, застыло невинно-простодушно-доброжелательное выражение.
- Когда это все случилось, Джордж? - спросил я.
- Несколько лет назад.
- У вас, наверное, сохранился оттиск статьи профессора Хэрмана?
- Честно говоря, у меня его нет.
- Может быть, ссылка на журнал, в котором она была напечатана?
- Мне даже в голову не приходило ее записывать. Меня такие тривиальности не интересуют, друг мой.
- Джордж, я вам не верю ни на грош и ни на секунду. Вы мне говорите, что это ваш сумасшедший приятель пытается устроить огромное столкновение материи с антиматерией. А я вам говорю, что это чушь.
- С точки зрения вашего душевного спокойствия, - мягко сказал Джордж, - лучше всего продолжать думать именно так. И тем не менее, где-то в этом мире упорно работает профессор Хэрман. Из его последних путаных замечаний я понял, что он захочет повторить тунгусское событие где-то в низовьях Потомака. Он заявил, что сразу после центра Сибири и, возможно, пустыни Гоби следующее наименее ценное место на Земле, которое ничуть не жалко, это Вашингтон, округ Колумбия. Конечно, его разрушение наведет то, что еще останется от правительства, на мысль, что Советы нанесли термоядерный удар, и они тут же ответят, а потом весь мир сгорит в термоядерной войне. Кстати, друг мой, не могли бы вы одолжить мне пятьдесят долларов до первого числа?
- С чего вдруг?
- Если Хэрман добьется своего, деньги утратят всякое значение, и вы ничего не потеряете. Или, другими словами, потеряете все - так что при этом значат лишние пять десяток?
- А если он потерпит неудачу?
- На фоне безмерной радости спасения человечества от неминуемой гибели - каким мелочным человечком надо быть, чтобы жаться над несчастной полусотней долларов?
Я дал ему пятьдесят долларов.
- У меня свои методы, - веско сказал я. - Ваша статья будет напечатана.
И я этого добился, поскольку у меня есть способ связаться с внеземным существом два сантиметра ростом, которого я называю Азазел и которое обладает сверхъестественными возможностями благодаря хорошо разработанной технологии...
Я вам про него рассказывал? А я вас не предупреждал, что вам может сильно не поздоровиться, если он услышит ваше "до тошноты", которое вы упрямо и грубо прибавляете к подобным утверждениям?
Как бы там ни было, я с ним связался, и он явился, как всегда, в крайнем раздражении. Он очень мал по сравнению с человеческими существами нашей планеты и, что еще важнее, гораздо меньше по сравнению с разумными существами его планеты, у которых, как мне удалось узнать, длинные, изогнутые, острые рога, а не зачатки телячьих рожек, как у Азазела. Я отношу его раздражительность за счет глубокого комплекса неполноценности, вызванного этим обстоятельством. Человек с моими широкими взглядами может это понять и посочувствовать такой ситуации, поскольку его огорчения для меня полезны. В конце концов, он выполняет мои просьбы лишь потому, что для него это шанс блеснуть своим могуществом, на которое в его мире всем наплевать.
Но на этот раз его недовольство испарилось немедленно, как только я объяснил ситуацию. Он задумчиво сказал:
- Этот бедняга обнаружил, что находится не в равном положении с редакторами?
- Похоже, что так, - подтвердил я.
- Не удивляюсь, - сказал Азазел. - Редакторы - все как один садисты. И очень приятно было бы хоть раз с ними поквитаться. Насколько был бы этот мир лучше, чище и честнее, - его голос прервался от волнения, - если бы удалось закопать каждого редактора в кучу вонючего марадрама, хотя вонь и страшно усилилась бы.
- Откуда ты так хорошо знаешь редакторов? - спросил я.
- А как же иначе? - ответил он. - Однажды я написал трогательнейший рассказ об истинной любви и высокой жертвенности, а этот неимоверно тупой...
Тут он махнул ручкой и перевел разговор:
- Так ты говоришь, что на ваших задворках вселенной редакторы точно такие же, как и в нашем цивилизованном мире?
- Очевидно, так, - сказал я. Азазел покачал головой:
- Воистину подобны друг другу все разумные сообщества. Поверхностно мы различаемся, у нас разное биологическое оформление, строение ума, чувство морали но в основах - например, в свойствах редакторов - мы одинаковы.
Да, да, я знаю, что у вас нет проблем с редакторами, но это ведь потому, что вы к ним подлизываетесь.
- А можешь ли ты, о Могучий, Сила Вселенной, как-нибудь исправить положение? Азазел задумался:
- Мне нужно было бы как-то идентифицировать физическое оформление какого-нибудь конкретного редактора. Я полагаю, что у твоего друга есть как бы это помягче выразиться - отказ от редактора в письменной форме.
- Я в этом убежден, о Величайший.
- Словарь и стиль этого листка дадут мне все нужные сведения. А дальше - легкое изменение общей ауры, капля молока человеческой доброты, привкус интеллекта, следы терпимости... конечно, из редактора не сделаешь эталон морали, но можно слегка компенсировать содержащееся в нем зло.
Ну, я не буду вас утомлять тщательным описанием тонкой технологии Азазела, тем более что это было бы весьма небезопасно. Достаточно сказать, что я заполучил ответ с отказом от профессора Хэрмана с помощью блестящей и разумной стратегии, в которую входил подбор ключа к его кабинету и тщательный просмотр бумаг. А потом я убедил его повторно представить ту же статью в тот же журнал, из которого он получил этот отказ.
На самом деле я воспользовался приемом, который подцепил у вас. Я сказал:
- Друг мой Хэрман, отправьте снова эту статью тому же некомпетентному выродку с черной душой и напишите сопроводительное письмо со следующим текстом: "Я внес все изменения, предложенные референтом, и статья стала настолько лучше, что я сам не могу в это поверить. Очень благодарен вам за неоценимую помощь".
Хэрман сперва вяло возражал, что он не вносил никаких изменений и поэтому вышеприведенное утверждение не является отражением объективной реальности. Я ему на это ответил, что наша цель - пробить статью в печать, а не получить похвальный лист от организации бойскаутов.
Он минуту обдумывал это положение, затем сказал:
- Вы правы. Похвальный лист от бойскаутов никак не мог бы быть мною получен, ибо я не смог получить даже звание бойскаута. Я завалился на определении деревьев.
Статья отправилась и через два месяца появилась в печати. Вы себе не можете представить, как был счастлив Пол-Сэмюэл Иствуд Хэрман. Мы с ним накупили в том самом кафе на обочине столько жаренного на вертеле мяса, что у нас животы могли изнутри сгореть, если бы мы тщательно не сбивали пламя подходящими огнетушителями - одним за другим.
Не надо, старина, кивать головой и тянуться к своим дурацким гранкам. Я еще не кончил.
Примерно в те дни я уехал погостить в загородный дом к одному своему другу - тому самому, которого я учил ходить по снегу. Я вам, по-моему, это рассказывал. И получилось так, что профессора Хэрмана я не видел три или четыре месяца.
По возвращении в город я сразу постарался с ним увидеться, поскольку был уверен, что он уже запродал какой-нибудь японской фирме патент на получение энергии из ничего и прошел номинацию на Нобелевскую премию. Я считал, что он ни за что не станет меня сторониться и что обед в "Короле гамбургере" вполне может стать реальностью. В предвкушении обеда я даже захватил бутылку кетчупа, сделанного по собственному моему рецепту.
Я его нашел в его кабинете, где он сидел, тупо уставившись в стенку. Лицо у него было покрыто трехдневной щетиной, а костюм выглядел так, будто в нем спали три ночи подряд, хотя сам профессор имел вид человека, не спавшего уже четыре ночи. Разрешать суть этого парадокса я не стал и пытаться. Я спросил:
- Профессор Хэрман, что случилось?
Он взглянул тусклыми глазами. Постепенно, микроскопическими дозами, в них появлялось выражение, близкое к сознательному.
- Джордж? - спросил он.
- Именно я, - заверил я его.
- Это не помогло, Джордж, - сказал он. - Вы меня подвели.
- Подвел вас? Чем?
- Статья. Ее напечатали. Ее все прочли. Каждый, кто читал, нашел ошибку в математических доказательствах. Причем все нашли разные ошибки. Вы обманули меня, Джордж. Вы сказали, что поможете мне, - и не помогли. И я могу теперь сделать только одно. Я подытожил счета из того кафетерия на углу. Вы мне должны 116 долларов 50 центов только за пиццу, Джордж.
Я был в ужасе. Если мои друзья взялись за суммирование счетов, то к чему мы придем? Этак даже вы начнете подсчитывать свои убытки, невзирая на свои нелады со сложением и вычитанием.
- Профессор Хэрман, - ответил я. - Я вас не подводил. Я вам обещал, что вы увидите свою статью напечатанной, - и вы увидели. Более ничего я вам не обещал. Отсутствие ошибок в вашей математике я вам не гарантировал никак. Откуда мне знать, что вы там напутали?
- Я не напутал! - в его голосе от возмущения появилась сила. - Там все правильно.
- Но как же те профессора, что нашли у вас ошибки?
- Дураки все как один. Они математики не знают.
- Но все они нашли разные ошибки?
- Именно так. - Голос у него вырос почти до нормального, а глаза заблестели. - Мне надо было это предвидеть. Они некомпетентны и должны быть некомпетентными. Если бы они знали математику, они нашли бы одну и ту же ошибку.
Но блеск в глазах тут же потух, и голос упал.
- Но что толку? - продолжал он. - Моя репутация погублена. Я стал посмешищем навсегда. Если только... только...
Он вдруг резко приподнялся и схватил меня за руку.
- Если только я им не покажу.
- Но как вы сможете показать, профессор?
- До сих пор у меня была только теория, цепь аргументов, утонченные математические рассуждения. С этим можно спорить и можно пытаться опровергнуть. Если я смогу на самом деле создать эти пары частиц и античастиц, если я смогу создать их в достаточных количествах и высвободить существенные запасы энергии из ничего...
- Да, но сможете ли вы?
- Должен быть способ. Я должен подумать - подумать - подумать...
Он склонился головой на руки и пробормотал: "Подумать... подумать". Потом он вдруг посмотрел на меня и прищурился.
- В конце концов, это уже было сделано раньше.
- Было?
- Я абсолютно уверен, - заявил он. - Восемьдесят лет назад какой-то русский наверняка разработал метод для получения энергии из вакуума. В то время Эйнштейн только что построил свою теорию на основании изучения фотоэффекта, и из нее это можно было вывести...
Не буду скрывать, что отнесся к этому скептически.
- А как звали этого русского?
- Откуда мне знать? - возмущенно ответил Хэрман. - Но он явно создал массу частиц на земле и массу античастиц в космосе за пределами атмосферы просто для демонстрации. Они понеслись друг другу навстречу и столкнулись в атмосфере. Это было в тысяча девятьсот восьмом году в Сибири, возле реки Тунгуска. Явление назвали Тунгусским метеоритом. Никто не мог понять его сути. Все деревья на расстоянии сорока миль повалены, а кратера не осталось. Но мы-то теперь понимаем, в чем дело, правда ведь?
Он сильно возбудился и вскочил на ноги, стал бегать вприпрыжку и потирать руки. Из него так и лез энтузиазм, перемежаемый примерно следующими рассуждениями:
- Этот русский, кто бы он ни был, специально выбрал для эксперимента центр Сибири, чтобы не повредить населенным районам, но сам наверняка погиб при взрыве. А в наши дни мы можем провести эксперимент с помощью дистанционного управления по радио.
- Хэрман, - сказал я, потрясенный его намерениями, - вы же не собираетесь ставить опасных экспериментов?
- Это я-то не собираюсь? Как бы не так! - прошипел он, и на его лице появилось выражение чистого зла. В этот момент его сумасшествие стало явным. Помните, я говорил вам, что он был ученым-психом.
- Я им покажу, - визжал он, - я им всем покажу! Они у меня посмотрят, можно получать энергию из вакуума или нельзя. Я такой взрыв устрою, что Земля содрогнется до самого нутра. Они мне посмеются!
И вдруг он напустился на меня:
- Убирайся отсюда, ты! Пошел вон! Ты хотел украсть мою идею - не выйдет! Я тебе сердце вырежу и собакам брошу!
Продолжая что-то бессвязно выкрикивать, он схватил со стола что-то острое и бросился ко мне.
Обо мне можно сказать всякое, старина, но никто не скажет, что я навязывал свое присутствие там, где оно нежелательно. Я с достоинством удалился, поскольку истинный джентльмен ни на какой скорости не теряет своего достоинства.
С Хэрманом я больше не виделся; знаю только, что в Недоумлендском ПКУО он больше не работает.
Вот и вся история про сумасшедшего ученого.
Я внимательно посмотрел на лицо Джорджа, на котором, как всегда, застыло невинно-простодушно-доброжелательное выражение.
- Когда это все случилось, Джордж? - спросил я.
- Несколько лет назад.
- У вас, наверное, сохранился оттиск статьи профессора Хэрмана?
- Честно говоря, у меня его нет.
- Может быть, ссылка на журнал, в котором она была напечатана?
- Мне даже в голову не приходило ее записывать. Меня такие тривиальности не интересуют, друг мой.
- Джордж, я вам не верю ни на грош и ни на секунду. Вы мне говорите, что это ваш сумасшедший приятель пытается устроить огромное столкновение материи с антиматерией. А я вам говорю, что это чушь.
- С точки зрения вашего душевного спокойствия, - мягко сказал Джордж, - лучше всего продолжать думать именно так. И тем не менее, где-то в этом мире упорно работает профессор Хэрман. Из его последних путаных замечаний я понял, что он захочет повторить тунгусское событие где-то в низовьях Потомака. Он заявил, что сразу после центра Сибири и, возможно, пустыни Гоби следующее наименее ценное место на Земле, которое ничуть не жалко, это Вашингтон, округ Колумбия. Конечно, его разрушение наведет то, что еще останется от правительства, на мысль, что Советы нанесли термоядерный удар, и они тут же ответят, а потом весь мир сгорит в термоядерной войне. Кстати, друг мой, не могли бы вы одолжить мне пятьдесят долларов до первого числа?
- С чего вдруг?
- Если Хэрман добьется своего, деньги утратят всякое значение, и вы ничего не потеряете. Или, другими словами, потеряете все - так что при этом значат лишние пять десяток?
- А если он потерпит неудачу?
- На фоне безмерной радости спасения человечества от неминуемой гибели - каким мелочным человечком надо быть, чтобы жаться над несчастной полусотней долларов?
Я дал ему пятьдесят долларов.