Страница:
Даже такой заостренный камень можно считать машиной, поскольку сила,
которая прикладывается к тупому концу рукой, передается на острый конец и в
процессе становится значительнее. Сила, распространяющаяся по большой
площади тупого конца, равняется силе, которая поступает на маленький острый.
Следовательно, давление (произведение силы на площадь) увеличивается и, без
увеличения общей силы, влияет на действие. И тогда камень с острым краем
может "вгрызаться" в предмет - в отличие от круглого камня или человеческой
руки.
В реальной жизни никто, кроме самых упрямых физиков, не назовет
заостренный камень машиной. В действительности мы считаем машинами
достаточно сложные устройства и склонны давать им имена, если они не
направляются напрямую человеком.
Чем меньше устройство зависит от человека, тем более механическим оно
считается. В результате целая отрасль техники занимается конструированием
машин, которые все менее и менее требуют человеческого контроля и все более
и более обладают чем-то вроде собственной воли. Заостренный камень - это
почти часть руки, которую он никогда не покидает. Копье объявляет о своей
независимости в тот момент, когда оно выпущено из руки.
Уход от прямого и постоянного контроля за механизмами позволил
человеку, даже в примитивном обществе, сделать шаг вперед по дороге
экстраполяции и представить себе устройства, еще более независимые и
самостоятельные. И тут же возник некий вид фантазий, который кое-кто, дающий
этому термину более широкое определение, чем я, назовет научной фантастикой.
Человек передвигается на ногах при помощи прямого и непосредственного
контроля собственных действий; верхом на лошади - управляя более сильными
мышцами животного при помощи поводьев и собственных пяток; на корабле -
используя невидимую силу ветра. Почему бы не пойти дальше, например, к
семимильным сапогам, ковру-самолету, самоходным лодкам? Сила, которая
применяется в подобных устройствах, называется "волшебной", ею обладают
сверхлюди и наделенные трансцендентальной энергией боги и демоны.
Подобные фантазии касаются не только физических возможностей
неодушевленных предметов, но и чрезмерно развитых умственных способностей
объектов, считающихся неодушевленными. Искусственный интеллект - вовсе не
современное понятие.
Греческий бог огня Гефест, согласно "Илиаде", имел в своем дворце
помощниц - золотых механических девушек, которые были так же энергичны,
подвижны и умны, как и существа из плоти и крови.
А почему бы и нет? В конце концов, если человек-кузнец создает
неодушевленный механический предмет из самого обычного железа, почему бы
богу-кузнецу не произвести на свет неодушевленный предмет из благородного
металла - золота - и не наделить его разумом? Это очень простая
экстраполяция, являющаяся второй натурой писателей-фантастов (которые в
примитивные времена, в отсутствие науки, являлись сочинителями мифов).
Однако ремесленники-люди, наделенные достаточным интеллектом, тоже в
состоянии создавать механические существа. Вспомните Талоса, бронзового
воина, созданного Дедалом - Томасом Эдисоном греческих мифов. Талос охранял
берега Крита, обходя остров один раз в день и прогоняя прочь чужаков.
Жидкость, которая поддерживала в нем жизнь, удерживалась пробкой,
находившейся у него в пятке. Когда аргонавты высадились на Крите, Медея при
помощи волшебства вытащила пробку, и Талос лишился своей псевдожизни.
(Придать символическое значение этому мифу очень просто. Крит начиная с
IV тысячелетия до нашей эры, еще до того как греки появились в Греции, имел
военно-морской флот, первый в истории человечества. Флот позволил жителям
острова создать империю, включив в нее близлежащие острова и часть материка.
Греческие варвары, напавшие на эти земли, до определенной степени являлись
поданными этой империи. Воины в бронзовых доспехах охраняли владения империи
на своих кораблях в течении двух тысяч лет - но все-таки потерпели
поражение. Пробка была вынута, если можно так сказать, когда в 1500 году до
нашей эры на острове Тера началось извержение вулкана и наводнение сильно
ослабило критскую цивилизацию. Вот тогда и появились греки. Однако тот факт,
что миф является отдаленным и искаженным изложением действительных событий,
не мешает ему стать напоминанием о том, как устроено воображение человека.)
Получается, что с самого начала машина заставила человечество обратить
свое внимание на двоякую проблему. Пока машина полностью находится под
контролем человека, она является полезной и заметно облегчает нам жизнь.
Однако люди знают по собственному опыту (причем уже довольно давно), что
технология развивается, машины неминуемо становятся лучше и сложнее, а их
усовершенствование постоянно движется в направлении уменьшения контроля
человека и увеличения автономности - причем на головокружительной скорости.
Чем меньше человек контролирует машины, тем более пугающими они
становятся. Даже в тех случаях, когда этот процесс внешне не заметен или
происходит чрезвычайно медленно, не требуется большого ума, чтобы заглянуть
в будущее, во времена, когда машины полностью освободятся от контроля людей.
Это нас пугает.
А чего мы боимся?
Самым простым и очевидным ответом является следующий: мы боимся, что
машины, переставшие нам подчиняться, могут причинить людям вред. В
действительности любое технологическое достижение, даже самое
фундаментельное, несет в себе двойной аспект "хорошо-плохо", и,
следовательно, мы смотрим на него с любовью и страхом.
Огонь вас согревает, дает вам свет, готовит для вас еду, плавит руду -
но если он вырвется на свободу, то сжигает и убивает. Ваши ножи и копья
убивают ваших врагов (животных и людей) - но если они оказываются в руках
ваших врагов, они становятся смертельно опасны для вас. Примеры можно
приводить до бесконечности, потому что нет на свете ни одного вида
человеческой деятельности, которая, вырвавшись из-под контроля и причинив
вред, не вызвала бы у многих тяжелого вздоха и слов: "Вот если бы мы жили
простой и добродетельной жизнью наших предков, которые не знали этих
новомодных глупостей!"
Но неужели страх перед самыми разными несчастьями, идущий из древних
времен, неужели запрятанный в самых глубинах нашей души ужас так трудно
выразить, что он становится причиной создания мифов?
Думаю, нет. Страх перед неудобствами и вредом, периодически причиняемым
нам машинами (по крайней мере, причиняемым до недавних пор), заставляет
человека лишь печально вздыхать. Удовольствие, которое человек испытывает,
пользуясь машинами, всегда перевешивало страхи. Мы можем сделать такой
вывод, заглянув в историю, где мы вряд ли найдем хоть один пример отказа
человечества от какого-нибудь технического достижения из-за неудобств или
опасений перед его побочными эффектами. Да, бывало, что технологический
прогресс замедлялся, приостанавливался или цивилизация была отброшена в
своем развитии назад из-за войн, гражданских беспорядков, эпидемий или
природных катаклизмов, и мы называем эти периоды истории "темными
временами", а люди, пережившие их, стараются сделать все возможное, чтобы
уже следуещее поколение вернулось на путь прогресса.
Человечество всегда было склонно бороться со злом, которое несет в себе
развитая технология, не путем отказа от нее, а достижением еще более
высокого уровня развития. Дым от печи выводится из дома при помощи трубы.
Чтобы защититься от опасности, которую представляет собой копье, люди
придумали щит. Города обносили высокими стенами, чтобы их не могла разрушить
вражеская армия.
Эта тенденция, несмотря на постоянные протесты, продолжается и по сей
день. Так появился характерный продукт нашего времени - автомобиль. Он
загрязняет воздух, создает шум, убивает пятьдесят тысяч американцев в год и
наносит повреждения сотням тысяч. Но разве кто-нибудь всерьез предполагает,
что американцы добровольно откажутся от своих кровожадных любимцев? Даже
участники маршей протеста, выступающие против механизации современной жизни,
приезжают на место сбора на машинах.
В первый раз большое количество людей увидело грандиозное зло, которое
несет в себе прогресс и которое невозможно уравновесить никакими
положительными аспектами, в 1945 году, когда появилась атомная бомба. До тех
пор никакое достижение технологического прогресса не вызывало такого
яростного протеста населения Земли.
На самом деле реакция на атомную бомбу вызвала к жизни новую тенденцию
- люди стали еще жестче выступать против других достижений науки, побочные
эффекты которых они считали недопустимо опасными. Это, например,
биологическое оружие, сверхзвуковые самолеты, генетические эксперименты,
проводимые на микроорганизмах, ядерные реакторы, аэрозольные баллончики.
И тем не менее ни от чего из этого списка мы не отказались.
Однако мы вышли на верный путь. Нас не особенно пугают машины, если мы
знаем, что, несмотря на вред, который они могут нам причинить, они несут с
собой и положительное начало. Или что они опасны только для некоторых из нас
- например, для тех, кто оказался на месте автомобильной катастрофы.
Большинству ведь удается остаться в живых и радоваться удобствам,
которые дарят нам автомобили.
Нет, только когда машины начинают угрожать всему человечеству таким
образом, что каждый отдельный его представитель чувствует, что ему лично не
удастся избежать опасности, - только тогда страх пересиливает привязанность.
Но поскольку технологический прогресс начал угрожать благополучию людей
лишь в последние тридцать лет, до тех пор мы ничего не боялись - а может
быть, человечеству всегда угрожала опасность?
В конце концов, разве человек может погибнуть только став жертвой
грубой физической силы? Разве машины не могут уничтожить суть человечества,
наш мозг и душу, не тронув при этом тела, которые остаются в целости,
сохранности, тепле и уюте?
Например, многие боятся, что телевидение лишает людей способности
читать, а благодаря карманным калькуляторам они разучатся считать. Вспомните
о спартанском царе, который, увидев катапульту в действии, с горечью заявил,
что пришел конец человеческой отваге.
Разумеется, такие, не слишком заметные на первый взгляд, опасности
существовали с того самого момента, как человечество сумело до определенной
- весьма незначительной - степени подчинить себе природу, что уменьшило для
него опасность прямого физического ущерба.
Существует два вида перемен, которые происходят во вселенной. Одна из
них циклична и совершенно безопасна.
День и ночь, зима и лето, дождь и хорошая погода регулярно сменяют друг
друга. Следовательно, о настоящих переменах здесь говорить нельзя. Такое
положение может наводить на нас тоску, но оно удобно и вселяет чувство
безопасности и покоя.
По правде говоря, идея коротких циклических перемен, означающих
отсутствие настоящих перемен, настолько устраивает людей, что они стараются
найти эту закономерность и в других областях. Например, в отношениях между
людьми существует понятие смены поколений, династий, империй. Аналогия с
природными циклами не слишком правильна, поскольку в данных случаях
повторение не всегда бывает абсолютным, и это утешает.
Цикличность оказалась настолько привлекательным понятием для человека,
что мы часто видим ее там, где ее нет.
Если речь идет о вселенной, все свидетельства указывают на
гиперболическую эволюцию: вселенная, которая постоянно разрастается после
одного начального взрыва и заканчивает свои дни в виде бесформенного
газового облака и черных дыр. Однако наши чувства заставляют нас, вопреки
всем фактам, придумывать понятия колебательных, цикличных, повторяющихся
вселенных, в которых даже черные дыры являются лишь воротами, ведущими к
новым большим взрывам.
Однако существует еще один вид перемен, которых следует избегать любой
ценой и которые несут в себе зло. Это перемены в одну сторону, такие,
последствия которых исправить невозможно.
Что же в них плохого? Одна из них затрагивает нас непосредственно и
искажает нашу собственную вселенную.
Мы рано или поздно стареем, и хотя когда-то мы были молоды, юность уже
никогда к нам не вернется. Наши друзья умирают, и хотя когда-то они были
живы, они уже никогда не будут с нами. И с этим мы ничего не можем поделать!
Тот факт, что жизнь заканчивается смертью, не имеющей никакого отношения к
циклическим переменам, пугает нас и одновременно наполняет осознанием
собственного бессилия.
А хуже всего то, что вселенная с нами не умрет. Она движется вперед,
живет, продолжая наслаждаться своими циклами, а мы страдаем от ее равнодушия
к тому факту, что нас уже больше никогда не будет.
Более того, другие человеческие существа не умирают вместе с нами.
Молодые люди, родившиеся после нас и в самом начале нашей жизни зависевшие
от нас, вырастают и занимают наше место, когда мы стареем и умираем. И от
этого мы тоже страдаем.
Я сказал, что бесполезно сражаться с ужасом, который несет с собой
смерть, с осознанием того, что жизнь будет продолжаться и на наше место
придут другие? Это не совсем так. Бесполезность становится очевидной, только
если мы пытаемся ухватиться за доводы разума, но нет никакого закона,
требующего, чтобы мы так поступали, - и мы так не поступаем.
Смерти можно избежать простым отрицанием ее существования. Мы можем
считать, что наше появление на Земле - всего лишь иллюзия, короткий
испытательный срок перед вступлением в последующую жизнь, где ничто не
меняется и нам не грозят необратимые изменения. Или мы можем верить в то,
что умирает только наше тело, но в нас имеется некая бессмертная
составляющая, которая после смерти одного тела перебирается в другое - и так
до бесконечности.
Мифические представления о загробной жизни и трансмиграции могут
сделать жизнь вполне терпимой для многих людей и позволить им относиться к
приближающейся смерти гораздо спокойнее. Однако страх перед смертью в данном
случае лишь замаскирован и скрыт - он не исчезает совсем.
В греческих мифах рассказывается об успешной замене одних бессмертных
другими - и мы получаем огорчительное доказательство того, что даже вечная
жизнь и сверхъестественные возможности не защищают от опасности перемен и от
унижения, которое приносит с собой осознание того, что на твое место придут
другие.
Греки считали, что сначала вселенной правил беспорядок (Хаос), ему на
смену пришел Уран (небо), чьи искусно разбросанные звезды и планеты,
движущиеся по сложным орбитам, символизировали порядок (Космос).
Однако Урана оскопил его сын Кронос. Кронос, его сестры и братья и их
потомки правили вселенной.
Кронос боялся, что его дети поступят с ним так же, как он со своим
отцом (нечто вроде цикла необратимых перемен), и пожирал их, как только они
рождались. Однако жена сумела его обмануть, спасти своего последнего сына -
Зевса - и спрятать его в безопасном месте. Зевс вырос, достал своих братьев
и сестер из желудка отца, выступил войной против Кроноса и его сторонников,
победил и занял место правителя.
(В других культурах также существуют мифы о заменах подобного рода -
даже в нашей собственной. Сатана пытался занять место Бога, но потерпел
неудачу; этот миф получил самое яркое выражение в "Потерянном рае" Джона
Милтона.)
Мог ли Зевс чувствовать себя в безопасности? Он полюбил нереиду по
имени Фетида и женился бы на ней, если бы парки не предупредили его, что
Фетиде суждено родить сына, который окажется сильнее отца. Получалось, что
ни Зевс, ни какой-то другой бог не могли на ней жениться. И потому ее
заставили выйти замуж за смертного, Пелея. Она родила смертного сына,
единственного ребенка, которого имела, - так говорится в мифах. Ее сын
Ахиллес был намного сильнее своего отца (и, как и Талос, имел только одно
слабое место - пятку, пронзив которую его можно было убить).
А теперь давайте перенесем страх перед необратимыми переменами и
опасностью, что другой займет твое место, на отношения людей и машин. И что
же у нас получается? Естественно, больше всего мы боимся не того, что машины
причинят нам физический вред, а того, что они вытеснят нас и займут наши
места. И дело не в том, что наша деятельность перестанет быть эффективной, -
просто мы станем больше никому не нужны, словно устаревшая модель
какого-нибудь устройства.
Идеальная машина - это умная машина, и для рассказов о ней есть только
один сюжет: она создается, чтобы служить человеку, но в конце концов
оддерживает над ним верх. Она не может существовать, не угрожая захватить
наше место в мире, и, следовательно, ее необходимо уничтожить - иначе
погибнем мы сами.
Всегда существует опасность метлы ученика колдуна, голема рабби Лоу,
чудовища, созданного доктором Франкенштейном. Как рожденный из нашего тела
ребенок занимает наше место, так и машина, рожденная силой нашей мысли,
заменяет нас.
"Франкенштейн" Мэри Шелли, увидевший свет в 1818 году, демонстрирует
нам пик страха, однако обстоятельства сложились таким образом, что этим
страхам не суждено было сбыться - по крайней мере, довольно долго.
Между 1815 годом, когда закончилась целая серия европейских войн, и
1914 годом, увидевшим начало новой войны, был короткий период, когда
человечество могло себе позволить роскошь оптимистических настроений насчет
своих отношений с машинами. Промышленная революция неожиданно наделила людей
новым могуществом и претворила в жизнь мечты о воцарении технологической
утопии на Земле, вместо надежды увидеть ее в мифическом раю. Положительные
аспекты, которые несли в жизнь машины, значительно перевешивали
отрицательные, и любовь к ним стала сильнее страха.
Именно тогда и родилась современная научная фантастика - под этим
термином я подразумеваю вид литературы, которая описывает общество,
отличающегося от нашего уровнем технологического развития и своим социальным
устройством. Предполагается, что мы рано или поздно, путем изменений в
вышеуказанных областях, перейдем в какое-нибудь из таких обществ. (Этим
научная фантастика отличается от фэнтэзи или от "спекулятивной" фантастики,
где придуманное общество не может быть связано с нашими никакими разумными
переменами.)
Благодаря времени, когда она родилась, современная научная фантастика
звучала весьма оптимистично. Отношения человека и машины осуществлялись на
уровне пользования и управления. Могущество человека росло, машины были его
послушными инструментами, при помощи которых он добывал для себя
благополучие, чувствовал себя спокойно и уверенно и путешествовал в самые
удаленные уголки вселенной.
Оптимистические настроения встречаются и по сей день, в особенности в
произведениях тех писателей, чьи представления успели сформироваться до
появления атомной бомбы, - я могу назвать среди них Роберта Хайнлайна,
Артура К. Кларка и себя.
Тем не менее с началом Первой мировой войны людей охватило
разочарование. Оказалось, что научно-технический прогресс, обещавший людям
рай, способен устроить на Земле самый настоящий ад. Прекрасный самолет,
реализация многовековой мечты, может нести на борту бомбы; химическая
промышленность, выпускавшая лекарства, анестетики и краски, производит
отравляющие газы.
И снова нас охватил страх, что кто-то другой отнимет у нас наше место
под солнцем. В 1921 году, через некоторое время после Первой мировой войны,
свет увидела драма Карела Чапека "R. U. R." - снова рассказ о Франкенштейне,
только на планетарном уровне. Было создано не одно чудовище, а целая армия
роботов (по-чешски это слово означает "рабочий"). И не одно чудовище
выступило против своего создателя, а целая армия роботов стерла с лица Земли
человечество и заняла место людей.
С началом выхода в свет журнала, посвященного научной фантастике, с
1926 по 1959 год (треть века или целое поколение) оптимизм в научной
фантастике активно сражался с пессимизмом - главным образом, благодаря
влиянию Джона У. Кэмпбелла-младшего - и победил.
Начиная с 1939 года я написал серию важных рассказов о роботах, которые
совершенно сознательно противостояли "комплексу Франкенштейна" и
повествовали о роботах как о слугах, друзьях и союзниках человечества.
Впрочем, в конце концов победил все-таки пессимизм.
Во-первых, механизмы стали пугающими. Разумеется, атомная бомба грозила
физическим уничтожением, но хуже нее была быстро развивающаяся электронная
машина - компьютер. Казалось, компьютеры крадут у человека душу. Очень легко
и быстро они решают наши рутинные проблемы, и мы все чаще и чаще доверчиво
предоставляем им право решать за нас самые разные вопросы и принимаем их
решения с унизительной покорностью.
Бомба может нас уничтожить, компьютер - заменить.
Вторая причина, в отличие от первой, не лежит на поверхности и
заключается в том, что изменился характер писателя фантаста.
До 1959 года существовало множество разделов литературы, причем научная
фантастика считалась среди них самой незначительной. Писатели получали
меньше денег и славы, чем представители других разделов, поэтому в данную
область шли только те, кто был настолько одержим ее идеями, что слава или
деньги для них отступали на второй план. Очень часто их одержимость
рождалась из всепоглощающей любви к науке, и писатели создавали
произведения, в которых человек завоевывал вселенную, научившись подчинять
ее своей воле.
В 1950-х годах, однако, журналы, которые печатали литературные
произведения, погибли в неравной борьбе с телевидением, и к началу 1960-х
единственной областью литературы, которая процветала и даже расширяла свои
владения, стала научная фантастика. Ее журналы продолжали выходить, начался
страшный бум - появились книжки в мягких обложках. До некоторой степени
научно-фантастическая литература умудрилась даже проникнуть на телевидение и
в кино, хотя до великих побед еще было далеко.
А это означало, что в 1960-1970-х годах молодые писатели пришли в
научную фантастику не потому, что они очень хотели, а потому, что она уже
существовала, и потому, что у них не было особого выбора. А еще это
означало, что многие молодые писатели не имели ни малейшего представления о
науке и не любили ее - скорее относились к ней враждебно. Такие писатели с
готовностью восприняли идею страха из пары "любовь-страх", когда речь
заходила об отношениях человека и машины.
В результате современная научная фантастика очень часто представляет
нам - снова и снова - миф о ребенке, который занимает место своего отца, о
Зевсе, который занимает место Кроноса, о Сатане, который занимает место
Бога, о машине, которая занимает место человека.
Это самые настоящие ужасы, и их не следует читать.
Но позвольте мне в конце сделать свой собственный - достаточно циничный
- комментарий. Хотя, как вы помните, Кронос предвидел, что его место может
занять другой, и хотя он уничтожал своих детей, чтобы это предотвратить, его
все равно заменил Зевс, причем по справедливости, поскольку был лучшим
правителем.
Итак, может получиться, что, хотя мы будем ненавидеть машины и
сражаться с ними, они все равно нас заменят, причем по справедливости,
поскольку разумная машина, рожденная нами, вполне может оказаться лучше нас
и будет упорно продвигаться вперед, стараясь понять вселенную и правильно ее
использовать, и сумеет покорить вершины, недоступные нам.
-----------------------------------------------------
Scan & OCR: Гуцу Анатолий (Atlantis)
-----------------------------------------------------
Давно, в 1940 году, я написал рассказ, в котором главную героиню звали
Сьюзен Кэлвин. (Господи, это же полвека назад!) По профессии она была
"робопсихологом" и знала о роботах все, что необходимо. Естественно, речь
идет о научно-фантастическом рассказе. В течение следующих нескольких лет я
написал еще несколько историй про Сьюзен Кэлвин, которая - так я захотел -
родилась в 1982 году, училась в Колумбийском университете, защитила диплом
по роботехнике и закончила университет в 2003-м. Она поступила в аспирантуру
и к 2010 году работала в корпорации "Ю. С. Роботс энд мекэникл мен". Когда я
сочинял эти рассказы, я относился к ним не слишком серьезно. Я писал "всего
лишь" научную фантастику.
Однако, как ни странно, в жизни все получается именно так, как я тогда
себе представлял. Роботы используются на конвейерах, и с каждым годом им
находится все больше и больше применений. Машиностроительные компании
десятками тысяч внедряют их у себя на заводах. Кроме того, роботы появляются
и в других областях нашей жизни, и уж можете не сомневаться, более сложные и
умные роботы скоро займут места у чертежных досок и в проектировочных
мастерских. Естественно, благодаря роботам отпадет необходимость в некоторых
видах деятельности, но и появятся новые профессии. Прежде всего, их нужно
будет конструировать. Строить и устанавливать на рабочих местах. Затем,
поскольку ничто не безупречно, их придется время от времени чинить. Чтобы
такие ситуации возникали как можно реже, а поломки не носили серьезного
характера, потребуется достаточно сложная система обслуживания. Вполне
которая прикладывается к тупому концу рукой, передается на острый конец и в
процессе становится значительнее. Сила, распространяющаяся по большой
площади тупого конца, равняется силе, которая поступает на маленький острый.
Следовательно, давление (произведение силы на площадь) увеличивается и, без
увеличения общей силы, влияет на действие. И тогда камень с острым краем
может "вгрызаться" в предмет - в отличие от круглого камня или человеческой
руки.
В реальной жизни никто, кроме самых упрямых физиков, не назовет
заостренный камень машиной. В действительности мы считаем машинами
достаточно сложные устройства и склонны давать им имена, если они не
направляются напрямую человеком.
Чем меньше устройство зависит от человека, тем более механическим оно
считается. В результате целая отрасль техники занимается конструированием
машин, которые все менее и менее требуют человеческого контроля и все более
и более обладают чем-то вроде собственной воли. Заостренный камень - это
почти часть руки, которую он никогда не покидает. Копье объявляет о своей
независимости в тот момент, когда оно выпущено из руки.
Уход от прямого и постоянного контроля за механизмами позволил
человеку, даже в примитивном обществе, сделать шаг вперед по дороге
экстраполяции и представить себе устройства, еще более независимые и
самостоятельные. И тут же возник некий вид фантазий, который кое-кто, дающий
этому термину более широкое определение, чем я, назовет научной фантастикой.
Человек передвигается на ногах при помощи прямого и непосредственного
контроля собственных действий; верхом на лошади - управляя более сильными
мышцами животного при помощи поводьев и собственных пяток; на корабле -
используя невидимую силу ветра. Почему бы не пойти дальше, например, к
семимильным сапогам, ковру-самолету, самоходным лодкам? Сила, которая
применяется в подобных устройствах, называется "волшебной", ею обладают
сверхлюди и наделенные трансцендентальной энергией боги и демоны.
Подобные фантазии касаются не только физических возможностей
неодушевленных предметов, но и чрезмерно развитых умственных способностей
объектов, считающихся неодушевленными. Искусственный интеллект - вовсе не
современное понятие.
Греческий бог огня Гефест, согласно "Илиаде", имел в своем дворце
помощниц - золотых механических девушек, которые были так же энергичны,
подвижны и умны, как и существа из плоти и крови.
А почему бы и нет? В конце концов, если человек-кузнец создает
неодушевленный механический предмет из самого обычного железа, почему бы
богу-кузнецу не произвести на свет неодушевленный предмет из благородного
металла - золота - и не наделить его разумом? Это очень простая
экстраполяция, являющаяся второй натурой писателей-фантастов (которые в
примитивные времена, в отсутствие науки, являлись сочинителями мифов).
Однако ремесленники-люди, наделенные достаточным интеллектом, тоже в
состоянии создавать механические существа. Вспомните Талоса, бронзового
воина, созданного Дедалом - Томасом Эдисоном греческих мифов. Талос охранял
берега Крита, обходя остров один раз в день и прогоняя прочь чужаков.
Жидкость, которая поддерживала в нем жизнь, удерживалась пробкой,
находившейся у него в пятке. Когда аргонавты высадились на Крите, Медея при
помощи волшебства вытащила пробку, и Талос лишился своей псевдожизни.
(Придать символическое значение этому мифу очень просто. Крит начиная с
IV тысячелетия до нашей эры, еще до того как греки появились в Греции, имел
военно-морской флот, первый в истории человечества. Флот позволил жителям
острова создать империю, включив в нее близлежащие острова и часть материка.
Греческие варвары, напавшие на эти земли, до определенной степени являлись
поданными этой империи. Воины в бронзовых доспехах охраняли владения империи
на своих кораблях в течении двух тысяч лет - но все-таки потерпели
поражение. Пробка была вынута, если можно так сказать, когда в 1500 году до
нашей эры на острове Тера началось извержение вулкана и наводнение сильно
ослабило критскую цивилизацию. Вот тогда и появились греки. Однако тот факт,
что миф является отдаленным и искаженным изложением действительных событий,
не мешает ему стать напоминанием о том, как устроено воображение человека.)
Получается, что с самого начала машина заставила человечество обратить
свое внимание на двоякую проблему. Пока машина полностью находится под
контролем человека, она является полезной и заметно облегчает нам жизнь.
Однако люди знают по собственному опыту (причем уже довольно давно), что
технология развивается, машины неминуемо становятся лучше и сложнее, а их
усовершенствование постоянно движется в направлении уменьшения контроля
человека и увеличения автономности - причем на головокружительной скорости.
Чем меньше человек контролирует машины, тем более пугающими они
становятся. Даже в тех случаях, когда этот процесс внешне не заметен или
происходит чрезвычайно медленно, не требуется большого ума, чтобы заглянуть
в будущее, во времена, когда машины полностью освободятся от контроля людей.
Это нас пугает.
А чего мы боимся?
Самым простым и очевидным ответом является следующий: мы боимся, что
машины, переставшие нам подчиняться, могут причинить людям вред. В
действительности любое технологическое достижение, даже самое
фундаментельное, несет в себе двойной аспект "хорошо-плохо", и,
следовательно, мы смотрим на него с любовью и страхом.
Огонь вас согревает, дает вам свет, готовит для вас еду, плавит руду -
но если он вырвется на свободу, то сжигает и убивает. Ваши ножи и копья
убивают ваших врагов (животных и людей) - но если они оказываются в руках
ваших врагов, они становятся смертельно опасны для вас. Примеры можно
приводить до бесконечности, потому что нет на свете ни одного вида
человеческой деятельности, которая, вырвавшись из-под контроля и причинив
вред, не вызвала бы у многих тяжелого вздоха и слов: "Вот если бы мы жили
простой и добродетельной жизнью наших предков, которые не знали этих
новомодных глупостей!"
Но неужели страх перед самыми разными несчастьями, идущий из древних
времен, неужели запрятанный в самых глубинах нашей души ужас так трудно
выразить, что он становится причиной создания мифов?
Думаю, нет. Страх перед неудобствами и вредом, периодически причиняемым
нам машинами (по крайней мере, причиняемым до недавних пор), заставляет
человека лишь печально вздыхать. Удовольствие, которое человек испытывает,
пользуясь машинами, всегда перевешивало страхи. Мы можем сделать такой
вывод, заглянув в историю, где мы вряд ли найдем хоть один пример отказа
человечества от какого-нибудь технического достижения из-за неудобств или
опасений перед его побочными эффектами. Да, бывало, что технологический
прогресс замедлялся, приостанавливался или цивилизация была отброшена в
своем развитии назад из-за войн, гражданских беспорядков, эпидемий или
природных катаклизмов, и мы называем эти периоды истории "темными
временами", а люди, пережившие их, стараются сделать все возможное, чтобы
уже следуещее поколение вернулось на путь прогресса.
Человечество всегда было склонно бороться со злом, которое несет в себе
развитая технология, не путем отказа от нее, а достижением еще более
высокого уровня развития. Дым от печи выводится из дома при помощи трубы.
Чтобы защититься от опасности, которую представляет собой копье, люди
придумали щит. Города обносили высокими стенами, чтобы их не могла разрушить
вражеская армия.
Эта тенденция, несмотря на постоянные протесты, продолжается и по сей
день. Так появился характерный продукт нашего времени - автомобиль. Он
загрязняет воздух, создает шум, убивает пятьдесят тысяч американцев в год и
наносит повреждения сотням тысяч. Но разве кто-нибудь всерьез предполагает,
что американцы добровольно откажутся от своих кровожадных любимцев? Даже
участники маршей протеста, выступающие против механизации современной жизни,
приезжают на место сбора на машинах.
В первый раз большое количество людей увидело грандиозное зло, которое
несет в себе прогресс и которое невозможно уравновесить никакими
положительными аспектами, в 1945 году, когда появилась атомная бомба. До тех
пор никакое достижение технологического прогресса не вызывало такого
яростного протеста населения Земли.
На самом деле реакция на атомную бомбу вызвала к жизни новую тенденцию
- люди стали еще жестче выступать против других достижений науки, побочные
эффекты которых они считали недопустимо опасными. Это, например,
биологическое оружие, сверхзвуковые самолеты, генетические эксперименты,
проводимые на микроорганизмах, ядерные реакторы, аэрозольные баллончики.
И тем не менее ни от чего из этого списка мы не отказались.
Однако мы вышли на верный путь. Нас не особенно пугают машины, если мы
знаем, что, несмотря на вред, который они могут нам причинить, они несут с
собой и положительное начало. Или что они опасны только для некоторых из нас
- например, для тех, кто оказался на месте автомобильной катастрофы.
Большинству ведь удается остаться в живых и радоваться удобствам,
которые дарят нам автомобили.
Нет, только когда машины начинают угрожать всему человечеству таким
образом, что каждый отдельный его представитель чувствует, что ему лично не
удастся избежать опасности, - только тогда страх пересиливает привязанность.
Но поскольку технологический прогресс начал угрожать благополучию людей
лишь в последние тридцать лет, до тех пор мы ничего не боялись - а может
быть, человечеству всегда угрожала опасность?
В конце концов, разве человек может погибнуть только став жертвой
грубой физической силы? Разве машины не могут уничтожить суть человечества,
наш мозг и душу, не тронув при этом тела, которые остаются в целости,
сохранности, тепле и уюте?
Например, многие боятся, что телевидение лишает людей способности
читать, а благодаря карманным калькуляторам они разучатся считать. Вспомните
о спартанском царе, который, увидев катапульту в действии, с горечью заявил,
что пришел конец человеческой отваге.
Разумеется, такие, не слишком заметные на первый взгляд, опасности
существовали с того самого момента, как человечество сумело до определенной
- весьма незначительной - степени подчинить себе природу, что уменьшило для
него опасность прямого физического ущерба.
Существует два вида перемен, которые происходят во вселенной. Одна из
них циклична и совершенно безопасна.
День и ночь, зима и лето, дождь и хорошая погода регулярно сменяют друг
друга. Следовательно, о настоящих переменах здесь говорить нельзя. Такое
положение может наводить на нас тоску, но оно удобно и вселяет чувство
безопасности и покоя.
По правде говоря, идея коротких циклических перемен, означающих
отсутствие настоящих перемен, настолько устраивает людей, что они стараются
найти эту закономерность и в других областях. Например, в отношениях между
людьми существует понятие смены поколений, династий, империй. Аналогия с
природными циклами не слишком правильна, поскольку в данных случаях
повторение не всегда бывает абсолютным, и это утешает.
Цикличность оказалась настолько привлекательным понятием для человека,
что мы часто видим ее там, где ее нет.
Если речь идет о вселенной, все свидетельства указывают на
гиперболическую эволюцию: вселенная, которая постоянно разрастается после
одного начального взрыва и заканчивает свои дни в виде бесформенного
газового облака и черных дыр. Однако наши чувства заставляют нас, вопреки
всем фактам, придумывать понятия колебательных, цикличных, повторяющихся
вселенных, в которых даже черные дыры являются лишь воротами, ведущими к
новым большим взрывам.
Однако существует еще один вид перемен, которых следует избегать любой
ценой и которые несут в себе зло. Это перемены в одну сторону, такие,
последствия которых исправить невозможно.
Что же в них плохого? Одна из них затрагивает нас непосредственно и
искажает нашу собственную вселенную.
Мы рано или поздно стареем, и хотя когда-то мы были молоды, юность уже
никогда к нам не вернется. Наши друзья умирают, и хотя когда-то они были
живы, они уже никогда не будут с нами. И с этим мы ничего не можем поделать!
Тот факт, что жизнь заканчивается смертью, не имеющей никакого отношения к
циклическим переменам, пугает нас и одновременно наполняет осознанием
собственного бессилия.
А хуже всего то, что вселенная с нами не умрет. Она движется вперед,
живет, продолжая наслаждаться своими циклами, а мы страдаем от ее равнодушия
к тому факту, что нас уже больше никогда не будет.
Более того, другие человеческие существа не умирают вместе с нами.
Молодые люди, родившиеся после нас и в самом начале нашей жизни зависевшие
от нас, вырастают и занимают наше место, когда мы стареем и умираем. И от
этого мы тоже страдаем.
Я сказал, что бесполезно сражаться с ужасом, который несет с собой
смерть, с осознанием того, что жизнь будет продолжаться и на наше место
придут другие? Это не совсем так. Бесполезность становится очевидной, только
если мы пытаемся ухватиться за доводы разума, но нет никакого закона,
требующего, чтобы мы так поступали, - и мы так не поступаем.
Смерти можно избежать простым отрицанием ее существования. Мы можем
считать, что наше появление на Земле - всего лишь иллюзия, короткий
испытательный срок перед вступлением в последующую жизнь, где ничто не
меняется и нам не грозят необратимые изменения. Или мы можем верить в то,
что умирает только наше тело, но в нас имеется некая бессмертная
составляющая, которая после смерти одного тела перебирается в другое - и так
до бесконечности.
Мифические представления о загробной жизни и трансмиграции могут
сделать жизнь вполне терпимой для многих людей и позволить им относиться к
приближающейся смерти гораздо спокойнее. Однако страх перед смертью в данном
случае лишь замаскирован и скрыт - он не исчезает совсем.
В греческих мифах рассказывается об успешной замене одних бессмертных
другими - и мы получаем огорчительное доказательство того, что даже вечная
жизнь и сверхъестественные возможности не защищают от опасности перемен и от
унижения, которое приносит с собой осознание того, что на твое место придут
другие.
Греки считали, что сначала вселенной правил беспорядок (Хаос), ему на
смену пришел Уран (небо), чьи искусно разбросанные звезды и планеты,
движущиеся по сложным орбитам, символизировали порядок (Космос).
Однако Урана оскопил его сын Кронос. Кронос, его сестры и братья и их
потомки правили вселенной.
Кронос боялся, что его дети поступят с ним так же, как он со своим
отцом (нечто вроде цикла необратимых перемен), и пожирал их, как только они
рождались. Однако жена сумела его обмануть, спасти своего последнего сына -
Зевса - и спрятать его в безопасном месте. Зевс вырос, достал своих братьев
и сестер из желудка отца, выступил войной против Кроноса и его сторонников,
победил и занял место правителя.
(В других культурах также существуют мифы о заменах подобного рода -
даже в нашей собственной. Сатана пытался занять место Бога, но потерпел
неудачу; этот миф получил самое яркое выражение в "Потерянном рае" Джона
Милтона.)
Мог ли Зевс чувствовать себя в безопасности? Он полюбил нереиду по
имени Фетида и женился бы на ней, если бы парки не предупредили его, что
Фетиде суждено родить сына, который окажется сильнее отца. Получалось, что
ни Зевс, ни какой-то другой бог не могли на ней жениться. И потому ее
заставили выйти замуж за смертного, Пелея. Она родила смертного сына,
единственного ребенка, которого имела, - так говорится в мифах. Ее сын
Ахиллес был намного сильнее своего отца (и, как и Талос, имел только одно
слабое место - пятку, пронзив которую его можно было убить).
А теперь давайте перенесем страх перед необратимыми переменами и
опасностью, что другой займет твое место, на отношения людей и машин. И что
же у нас получается? Естественно, больше всего мы боимся не того, что машины
причинят нам физический вред, а того, что они вытеснят нас и займут наши
места. И дело не в том, что наша деятельность перестанет быть эффективной, -
просто мы станем больше никому не нужны, словно устаревшая модель
какого-нибудь устройства.
Идеальная машина - это умная машина, и для рассказов о ней есть только
один сюжет: она создается, чтобы служить человеку, но в конце концов
оддерживает над ним верх. Она не может существовать, не угрожая захватить
наше место в мире, и, следовательно, ее необходимо уничтожить - иначе
погибнем мы сами.
Всегда существует опасность метлы ученика колдуна, голема рабби Лоу,
чудовища, созданного доктором Франкенштейном. Как рожденный из нашего тела
ребенок занимает наше место, так и машина, рожденная силой нашей мысли,
заменяет нас.
"Франкенштейн" Мэри Шелли, увидевший свет в 1818 году, демонстрирует
нам пик страха, однако обстоятельства сложились таким образом, что этим
страхам не суждено было сбыться - по крайней мере, довольно долго.
Между 1815 годом, когда закончилась целая серия европейских войн, и
1914 годом, увидевшим начало новой войны, был короткий период, когда
человечество могло себе позволить роскошь оптимистических настроений насчет
своих отношений с машинами. Промышленная революция неожиданно наделила людей
новым могуществом и претворила в жизнь мечты о воцарении технологической
утопии на Земле, вместо надежды увидеть ее в мифическом раю. Положительные
аспекты, которые несли в жизнь машины, значительно перевешивали
отрицательные, и любовь к ним стала сильнее страха.
Именно тогда и родилась современная научная фантастика - под этим
термином я подразумеваю вид литературы, которая описывает общество,
отличающегося от нашего уровнем технологического развития и своим социальным
устройством. Предполагается, что мы рано или поздно, путем изменений в
вышеуказанных областях, перейдем в какое-нибудь из таких обществ. (Этим
научная фантастика отличается от фэнтэзи или от "спекулятивной" фантастики,
где придуманное общество не может быть связано с нашими никакими разумными
переменами.)
Благодаря времени, когда она родилась, современная научная фантастика
звучала весьма оптимистично. Отношения человека и машины осуществлялись на
уровне пользования и управления. Могущество человека росло, машины были его
послушными инструментами, при помощи которых он добывал для себя
благополучие, чувствовал себя спокойно и уверенно и путешествовал в самые
удаленные уголки вселенной.
Оптимистические настроения встречаются и по сей день, в особенности в
произведениях тех писателей, чьи представления успели сформироваться до
появления атомной бомбы, - я могу назвать среди них Роберта Хайнлайна,
Артура К. Кларка и себя.
Тем не менее с началом Первой мировой войны людей охватило
разочарование. Оказалось, что научно-технический прогресс, обещавший людям
рай, способен устроить на Земле самый настоящий ад. Прекрасный самолет,
реализация многовековой мечты, может нести на борту бомбы; химическая
промышленность, выпускавшая лекарства, анестетики и краски, производит
отравляющие газы.
И снова нас охватил страх, что кто-то другой отнимет у нас наше место
под солнцем. В 1921 году, через некоторое время после Первой мировой войны,
свет увидела драма Карела Чапека "R. U. R." - снова рассказ о Франкенштейне,
только на планетарном уровне. Было создано не одно чудовище, а целая армия
роботов (по-чешски это слово означает "рабочий"). И не одно чудовище
выступило против своего создателя, а целая армия роботов стерла с лица Земли
человечество и заняла место людей.
С началом выхода в свет журнала, посвященного научной фантастике, с
1926 по 1959 год (треть века или целое поколение) оптимизм в научной
фантастике активно сражался с пессимизмом - главным образом, благодаря
влиянию Джона У. Кэмпбелла-младшего - и победил.
Начиная с 1939 года я написал серию важных рассказов о роботах, которые
совершенно сознательно противостояли "комплексу Франкенштейна" и
повествовали о роботах как о слугах, друзьях и союзниках человечества.
Впрочем, в конце концов победил все-таки пессимизм.
Во-первых, механизмы стали пугающими. Разумеется, атомная бомба грозила
физическим уничтожением, но хуже нее была быстро развивающаяся электронная
машина - компьютер. Казалось, компьютеры крадут у человека душу. Очень легко
и быстро они решают наши рутинные проблемы, и мы все чаще и чаще доверчиво
предоставляем им право решать за нас самые разные вопросы и принимаем их
решения с унизительной покорностью.
Бомба может нас уничтожить, компьютер - заменить.
Вторая причина, в отличие от первой, не лежит на поверхности и
заключается в том, что изменился характер писателя фантаста.
До 1959 года существовало множество разделов литературы, причем научная
фантастика считалась среди них самой незначительной. Писатели получали
меньше денег и славы, чем представители других разделов, поэтому в данную
область шли только те, кто был настолько одержим ее идеями, что слава или
деньги для них отступали на второй план. Очень часто их одержимость
рождалась из всепоглощающей любви к науке, и писатели создавали
произведения, в которых человек завоевывал вселенную, научившись подчинять
ее своей воле.
В 1950-х годах, однако, журналы, которые печатали литературные
произведения, погибли в неравной борьбе с телевидением, и к началу 1960-х
единственной областью литературы, которая процветала и даже расширяла свои
владения, стала научная фантастика. Ее журналы продолжали выходить, начался
страшный бум - появились книжки в мягких обложках. До некоторой степени
научно-фантастическая литература умудрилась даже проникнуть на телевидение и
в кино, хотя до великих побед еще было далеко.
А это означало, что в 1960-1970-х годах молодые писатели пришли в
научную фантастику не потому, что они очень хотели, а потому, что она уже
существовала, и потому, что у них не было особого выбора. А еще это
означало, что многие молодые писатели не имели ни малейшего представления о
науке и не любили ее - скорее относились к ней враждебно. Такие писатели с
готовностью восприняли идею страха из пары "любовь-страх", когда речь
заходила об отношениях человека и машины.
В результате современная научная фантастика очень часто представляет
нам - снова и снова - миф о ребенке, который занимает место своего отца, о
Зевсе, который занимает место Кроноса, о Сатане, который занимает место
Бога, о машине, которая занимает место человека.
Это самые настоящие ужасы, и их не следует читать.
Но позвольте мне в конце сделать свой собственный - достаточно циничный
- комментарий. Хотя, как вы помните, Кронос предвидел, что его место может
занять другой, и хотя он уничтожал своих детей, чтобы это предотвратить, его
все равно заменил Зевс, причем по справедливости, поскольку был лучшим
правителем.
Итак, может получиться, что, хотя мы будем ненавидеть машины и
сражаться с ними, они все равно нас заменят, причем по справедливости,
поскольку разумная машина, рожденная нами, вполне может оказаться лучше нас
и будет упорно продвигаться вперед, стараясь понять вселенную и правильно ее
использовать, и сумеет покорить вершины, недоступные нам.
-----------------------------------------------------
Scan & OCR: Гуцу Анатолий (Atlantis)
-----------------------------------------------------
Давно, в 1940 году, я написал рассказ, в котором главную героиню звали
Сьюзен Кэлвин. (Господи, это же полвека назад!) По профессии она была
"робопсихологом" и знала о роботах все, что необходимо. Естественно, речь
идет о научно-фантастическом рассказе. В течение следующих нескольких лет я
написал еще несколько историй про Сьюзен Кэлвин, которая - так я захотел -
родилась в 1982 году, училась в Колумбийском университете, защитила диплом
по роботехнике и закончила университет в 2003-м. Она поступила в аспирантуру
и к 2010 году работала в корпорации "Ю. С. Роботс энд мекэникл мен". Когда я
сочинял эти рассказы, я относился к ним не слишком серьезно. Я писал "всего
лишь" научную фантастику.
Однако, как ни странно, в жизни все получается именно так, как я тогда
себе представлял. Роботы используются на конвейерах, и с каждым годом им
находится все больше и больше применений. Машиностроительные компании
десятками тысяч внедряют их у себя на заводах. Кроме того, роботы появляются
и в других областях нашей жизни, и уж можете не сомневаться, более сложные и
умные роботы скоро займут места у чертежных досок и в проектировочных
мастерских. Естественно, благодаря роботам отпадет необходимость в некоторых
видах деятельности, но и появятся новые профессии. Прежде всего, их нужно
будет конструировать. Строить и устанавливать на рабочих местах. Затем,
поскольку ничто не безупречно, их придется время от времени чинить. Чтобы
такие ситуации возникали как можно реже, а поломки не носили серьезного
характера, потребуется достаточно сложная система обслуживания. Вполне