Страница:
Поп покашлял в кулак, помахал кадилом и снова обратился к молодым:
– Рабы божии! По взаимному ли согласию вступаете вы в брак и не желаете ли сфотографироваться на память за семьдесят пять рублей?
– Да, – растерявшись, ответили молодые.
Ловок, черт, подумал про попа Гонзо. Чувствуется профессионализм. Это, наверное, салон для новобрачных внедряет новые формы...
– А что ж у вас невеста не в белом? – спросил он снова, наклонившись к уху шафера. – И жених в затрапезе каком-то... Не могли приодеть?
– На фига? – удивился собеседник. – Чего на репетицию наряжаться?
Вот тебе раз, подумал Гонзо. Венчание репетируют. Ар-ригиналы!
Он уже открыл было рот, чтобы язвительно осведомиться, бывают ли репетиции первой брачной ночи, но шафер вдруг сам повернулся к нему вполоборота и, скашивая рот набок, торопливо зашептал:
– Кстати, свадебное платье никак не можем достать. Салон-то на ремонте! А у вас в Останкино нету платьев?
– В Останкино? У нас? – пробормотал Христофор, ощущая приближение новой ослепительной идеи. – Н-ну... если поискать...
– Да мы оплатим! Как положено, – внушал новый знакомый, приняв реакцию Гонзо за колебания, – только скажите, сколько и кому. А? Найдется? Нам ведь на денек только...
– Хорошо, – согласился, наконец, Христофор. – Подойдите ко мне после репетиции. Что-нибудь придумаем...
Он прикидывал, как бы поудобнее спуститься в зал, не привлекая к себе общего внимания. На сцене ему больше нечего было делать. Вот только найти ступени, ведущие в зал, никак не удавалось, а прыгать со сцены посреди репетиции казалось неудобным. Все же Христофор решил не особенно церемониться: что ни говори, а репетиция венчания еще не само венчание. Он бочком отошел от группы гостей и присел здесь же, на сцене, но с краю – на высоком стуле за маленьким не то пюпитром, не то пультом, не имевшим ни единой кнопки.
Итак, рассуждал Гонзо, поставим себя на место этого родственника. Свадьбу, по-видимому, будет снимать телевидение, а у невесты нет подвенечного платья. Где его искать? Разумеется, на телевидении и искать! Там этих платьев – пруд пруди... Родственник по ошибке обратился не к тому человеку. Значит, нужно эту ошибку исправить и обратиться к тому. Только вот к которому?
Христофор обвел взглядом всю немногочисленную публику, собравшуюся в зале и на сцене, и вдруг заметил, что из противоположной кулисы прямо к нему решительной походкой направляется человек. Гонзо принял было его за администратора, по сердцу прошел неприятный холодок, какой всегда появлялся у него при встрече с официальными лицами. Но в следующую секунду Христофор вспомнил, что находится здесь на самых законных основаниях, как доверенное лицо кандидата в предстоящих теледебатах. Он слегка приосанился, устремил на приближающегося человека взгляд, исполненный достоинства и сейчас же в изумлении выпучил глаза. Человек не был похож на администратора, зато легко мог сойти за беглого каторжника или сумасшедшего. Прежде всего он был бос. Перепоясанная шнурком рубаха, которую он носил навыпуск, имела широко разорванный ворот. Борода (ибо человек был бородат) всклокочена, как и вся прочая шевелюра. Глаза безумные. И наконец, в руке приближающийся сжимал огромный, иззубренный от частого использования топор. Христофор закоченел на своем стуле.
Человек пересек всю сцену, подошел вплотную к пюпитру, за которым сидел Гонзо, и вдруг повалился в ноги.
– Помилосердствуй, барин! – завыл он отчаянным голосом, – Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя фирмы! Покажи мой рекламный щит крупным планом! – он истово клал поклоны, гулко ударяясь лбом о подножие пюпитра. – Двадцать рублей даю! А?
И тут Христофору стало стыдно. Как же он раньше не допер! Как не сообразил, что означает это венчание на сцене, этот странный поп, платье, заказываемое на телевидении, этот босой с топором, явно изображающий отца Федора, и наконец, это «волею пославшей мя фирмы»! Перед ним команда КВН!
Гонзо был, разумеется, наслышан о Клубе Веселых и Находчивых, объединившем под своими знаменами все русскоязычное население не только земного шара, но и Параллелья в целом. Клуб имел постоянную резиденцию в Московском Дворце Молодежи. Забыть об этом мог только человек, начисто лишенный чувства юмора, или обладатель такой сложной судьбы и такой беспокойной профессии, какие выпали на долю Христофора Гонзо.
Ни один форум или конгресс не собирал такого количества участников, ни одна политическая партия не могла соперничать в популярности с легкомысленным КВНом. Именно в дни игр Клуба случались описанные выше столпотворения перед входом в МДМ.
Христофор заметался на стуле, но уже не от страха, а от смущения. Помимо своей воли он оказался втянутым в выступление известнейшей команды. Опозориться перед лицом профессионалов ему не хотелось, однако он представления не имел, как вести себя в сложившейся ситуации.
К счастью, именно в этот момент репетиция остановилась сама.
– Здесь у нас должна быть песня, – сказал поп, обращаясь к кому-то в зале, – но фонограмма еще не готова...
– Так, – произнес в радиомикрофон человек, небрежно развалившийся в кресле первого ряда. – И вот это вы собираетесь показывать на игре?.. Ну-ну.
Между тем Христофор сам видел, как во время венчания он несколько раз принимался весело смеяться, переглядываясь с соседями и кивая на сцену.
– А эта карикатура на меня, – человек ткнул микрофоном в сторону Гонзо, – тоже на игре будет?
– Что вы, барин! – отвечали ему. – На игре вы сами... А этот – он так, чтобы обозначить...
– Ну спасибо, – сказал барин Христофору, – обозначил!
– А что, похож! – рассмеялась средних лет румяная женщина в русском наряде, сидевшая возле барина, но во втором ряду. – Ей-богу, похож! Подгримировать чуть-чуть, одеть поприличнее из нашей гардеробной – примут за настоящего! Не прикажешь ли, барин, я попробую?
– Попробуй, Вахрамеевна, – рассеяно согласился барин. Он уже не смотрел на Гонзо. – Только после моей смерти... Так! Если у новосибирцев все, посмотрим, что приготовила команда Орды!
Все стоявшие на сцене потянулись за кулисы, и впереди всех – Христофор. Слова Вахрамеевны о «нашей гардеробной» требовали немедленного разъяснения. Не прошло и минуты, как он был уже в зрительном зале, именно во втором ряду, и, отвесив Вахрамеевне галантный поклон, опустился в соседнее кресло.
– Здравствуйте, – произнес он с нахальной застенчивостью. – Я из команды Новосибирска.
– Да мы уж видели! – разулыбалась женщина. – Очень смешно! И барин такой похожий...
– Вам, правда, нравится? – Христофор стеснительно колупнул обивку кресла.
– Ой, я вообще вашу команду люблю! – Вахрамеевна взмахнула вышитым рукавом, показав Христофору свою полную белую руку. – И этого, в длинных ботинках, и этого, который стихи на барабане исполняет... И шутки ваши мне шибко нравятся! «Партия, дай порулить». Как раз, помню, младшенький мой родился после этой шутки... У Орды что? Одни пляски половецкие! Сердито, но дешево. Так, что я думаю, победу вам присудят. Правда, говорят, Москва еще дань за прошлый год не уплатила... Зато как у вас девки поют! Против ваших девок никакое жюри не устоит!
– Да, – охотно согласился Христофор. – Девки, они могут... Только вот проблема у нас. Свадебное платье никак не можем достать. Салон-то на ремонте! ... А у вас в Останкино нету платьев?
– В Останкино? У нас? – женщина подбоченилась гордо и наставила на Христофора локоток. – Так ведь получали вы! Рясу одну, форму эсэсовскую, два комплекта, костюм зайчика...
– Получали, – смиренно подтвердил Христофор. – Спасибо вам большое. А теперь нужно платье подвенечное, сорок четвертый, третий рост.
– А платья теперь нету! Я вчера еще вашим объяснила: сразу надо было заказывать!
– Но ведь мы же оплатим! – внушал Христофор. – Только скажите, сколько кому... а сколько – вам.
– Вообще-то, платья подвенечного мало оставалось...
– Так нам всего одно и нужно!
– Ишь, ты! Одно! – видно было, что Вахрамеевна готова сдаться, но не сразу, а постепенно, бастион за бастионом. – Надолго-то мы и одного не даем...
– На денек ведь только...
– И за денек можно устряпать... Взяли моду – как победят, так давай шампанское пить. А на костюме – пятна!
– Да, может, мы еще проиграем!
– Тогда и вовсе беспробудно. Бывает, реквизитом закусывают...
Христофор бросился на решительный штурм:
– Я л и ч н о отвечаю за сохранность, – сказал он интимным голосом.
– Ох! Ну хорошо... – в окошке последнего бастиона показался белый, вышитый петухами, флаг, – завтра приезжай в Останкино с утра...
Но Гонзо не знал жалости к побежденным.
– Почему же завтра?! – протрубил он. – Давайте – сегодня!
– Вьюноша! – простонала Вахрамеевна, – я не могу сегодня! Я с е г о д н я еще не обедала!
– Нон проблем, мадам! – Христофор навалился на ее теплое плечо. – Я же вас и пообедаю!
– Вот змей-мальчишка! – Вахрамеевна легонько оттаскала Гонзо за чуб, но улыбнулась снисходительно. – А, ладно! Поехали...
В коридоре к Христофору подошел его первый и пока единственный знакомый КВН-щик – тот самый шафер.
– Еду за платьем, – на ходу бросил Гонзо, опережая его вопрос.
– Благодетель! – возликовал шафер. – Сколько?
– Потом, потом! – Гонзо опасливо покосился на Вахрамеевну, но она была занята разговором с кем-то из служителей МДМ.
– Кстати, чуть не забыл! ... – спохватился вдруг Христофор. – Часов в пять – в шесть сюда приедут разные кандидаты в депутаты разводить свои дебаты...
– Да знаю я! – поморщился КВН-щик. – Посадили нам на шею...
– В каком смысле – на шею?
– В прямом! Накладка у них там вышла. По техническим причинам дебаты отложили – начало не в шесть, а в восемь.
– Ай-яй-яй! В восемь! ... Ну и что?
– А то, что ровно в семь на дежурство по городу заступает новое правительство Москвы! То самое, которое действует всегда одинаково: поджигает Белый Дом и запрещает политические митинги. Вы что, не в курсе?
– Правда! Правда! Как я мог забыть! Так дебаты отменят, что ли?
Шафер посмотрел на Гонзо с изумлением.
– Кто же их отменит? Они стоят в программе. Сегодня в полночь эфир...
Христофор потряс головой.
– Что-то я замотался совсем, никак не соображу. Что кандидатам-то делать?
– Вот эту самую проблему и сгрузили на нашу команду, прикинь! – расхохотался КВН-щик. – Говорят, генеральный звонил главному, а главный – барину... Мы так решили: раз политические митинги запрещены, устроим митинг п о э т и ч е с к и й. Пускай эти кандидаты стишки читают, кто какие может. Кто лучше прочитает, тот больше избирателей у других и сманит. А победителя определим по числу звонков. Справедливо?
– Справедливость – это самое главное! – поддержал Христофор. – Поэтому давайте так: я вам достаю платье, а вы кандидату Кучке пишете такое стихотворение, чтобы у него телефон от звонков раскалился. И никакой политики! Идет?
Шафер задумался на минуту, потом хмыкнул.
– Идет! Что ему сказать?
– Скажите так: "Батюшка боярин! Это стихотворение передает вам Христофор Гонзо и просит милость вашу не кочевряжиться, а прочитать его, как следует! "
Глава 19
– Рабы божии! По взаимному ли согласию вступаете вы в брак и не желаете ли сфотографироваться на память за семьдесят пять рублей?
– Да, – растерявшись, ответили молодые.
Ловок, черт, подумал про попа Гонзо. Чувствуется профессионализм. Это, наверное, салон для новобрачных внедряет новые формы...
– А что ж у вас невеста не в белом? – спросил он снова, наклонившись к уху шафера. – И жених в затрапезе каком-то... Не могли приодеть?
– На фига? – удивился собеседник. – Чего на репетицию наряжаться?
Вот тебе раз, подумал Гонзо. Венчание репетируют. Ар-ригиналы!
Он уже открыл было рот, чтобы язвительно осведомиться, бывают ли репетиции первой брачной ночи, но шафер вдруг сам повернулся к нему вполоборота и, скашивая рот набок, торопливо зашептал:
– Кстати, свадебное платье никак не можем достать. Салон-то на ремонте! А у вас в Останкино нету платьев?
– В Останкино? У нас? – пробормотал Христофор, ощущая приближение новой ослепительной идеи. – Н-ну... если поискать...
– Да мы оплатим! Как положено, – внушал новый знакомый, приняв реакцию Гонзо за колебания, – только скажите, сколько и кому. А? Найдется? Нам ведь на денек только...
– Хорошо, – согласился, наконец, Христофор. – Подойдите ко мне после репетиции. Что-нибудь придумаем...
Он прикидывал, как бы поудобнее спуститься в зал, не привлекая к себе общего внимания. На сцене ему больше нечего было делать. Вот только найти ступени, ведущие в зал, никак не удавалось, а прыгать со сцены посреди репетиции казалось неудобным. Все же Христофор решил не особенно церемониться: что ни говори, а репетиция венчания еще не само венчание. Он бочком отошел от группы гостей и присел здесь же, на сцене, но с краю – на высоком стуле за маленьким не то пюпитром, не то пультом, не имевшим ни единой кнопки.
Итак, рассуждал Гонзо, поставим себя на место этого родственника. Свадьбу, по-видимому, будет снимать телевидение, а у невесты нет подвенечного платья. Где его искать? Разумеется, на телевидении и искать! Там этих платьев – пруд пруди... Родственник по ошибке обратился не к тому человеку. Значит, нужно эту ошибку исправить и обратиться к тому. Только вот к которому?
Христофор обвел взглядом всю немногочисленную публику, собравшуюся в зале и на сцене, и вдруг заметил, что из противоположной кулисы прямо к нему решительной походкой направляется человек. Гонзо принял было его за администратора, по сердцу прошел неприятный холодок, какой всегда появлялся у него при встрече с официальными лицами. Но в следующую секунду Христофор вспомнил, что находится здесь на самых законных основаниях, как доверенное лицо кандидата в предстоящих теледебатах. Он слегка приосанился, устремил на приближающегося человека взгляд, исполненный достоинства и сейчас же в изумлении выпучил глаза. Человек не был похож на администратора, зато легко мог сойти за беглого каторжника или сумасшедшего. Прежде всего он был бос. Перепоясанная шнурком рубаха, которую он носил навыпуск, имела широко разорванный ворот. Борода (ибо человек был бородат) всклокочена, как и вся прочая шевелюра. Глаза безумные. И наконец, в руке приближающийся сжимал огромный, иззубренный от частого использования топор. Христофор закоченел на своем стуле.
Человек пересек всю сцену, подошел вплотную к пюпитру, за которым сидел Гонзо, и вдруг повалился в ноги.
– Помилосердствуй, барин! – завыл он отчаянным голосом, – Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя фирмы! Покажи мой рекламный щит крупным планом! – он истово клал поклоны, гулко ударяясь лбом о подножие пюпитра. – Двадцать рублей даю! А?
И тут Христофору стало стыдно. Как же он раньше не допер! Как не сообразил, что означает это венчание на сцене, этот странный поп, платье, заказываемое на телевидении, этот босой с топором, явно изображающий отца Федора, и наконец, это «волею пославшей мя фирмы»! Перед ним команда КВН!
Гонзо был, разумеется, наслышан о Клубе Веселых и Находчивых, объединившем под своими знаменами все русскоязычное население не только земного шара, но и Параллелья в целом. Клуб имел постоянную резиденцию в Московском Дворце Молодежи. Забыть об этом мог только человек, начисто лишенный чувства юмора, или обладатель такой сложной судьбы и такой беспокойной профессии, какие выпали на долю Христофора Гонзо.
Ни один форум или конгресс не собирал такого количества участников, ни одна политическая партия не могла соперничать в популярности с легкомысленным КВНом. Именно в дни игр Клуба случались описанные выше столпотворения перед входом в МДМ.
Христофор заметался на стуле, но уже не от страха, а от смущения. Помимо своей воли он оказался втянутым в выступление известнейшей команды. Опозориться перед лицом профессионалов ему не хотелось, однако он представления не имел, как вести себя в сложившейся ситуации.
К счастью, именно в этот момент репетиция остановилась сама.
– Здесь у нас должна быть песня, – сказал поп, обращаясь к кому-то в зале, – но фонограмма еще не готова...
– Так, – произнес в радиомикрофон человек, небрежно развалившийся в кресле первого ряда. – И вот это вы собираетесь показывать на игре?.. Ну-ну.
Между тем Христофор сам видел, как во время венчания он несколько раз принимался весело смеяться, переглядываясь с соседями и кивая на сцену.
– А эта карикатура на меня, – человек ткнул микрофоном в сторону Гонзо, – тоже на игре будет?
– Что вы, барин! – отвечали ему. – На игре вы сами... А этот – он так, чтобы обозначить...
– Ну спасибо, – сказал барин Христофору, – обозначил!
– А что, похож! – рассмеялась средних лет румяная женщина в русском наряде, сидевшая возле барина, но во втором ряду. – Ей-богу, похож! Подгримировать чуть-чуть, одеть поприличнее из нашей гардеробной – примут за настоящего! Не прикажешь ли, барин, я попробую?
– Попробуй, Вахрамеевна, – рассеяно согласился барин. Он уже не смотрел на Гонзо. – Только после моей смерти... Так! Если у новосибирцев все, посмотрим, что приготовила команда Орды!
Все стоявшие на сцене потянулись за кулисы, и впереди всех – Христофор. Слова Вахрамеевны о «нашей гардеробной» требовали немедленного разъяснения. Не прошло и минуты, как он был уже в зрительном зале, именно во втором ряду, и, отвесив Вахрамеевне галантный поклон, опустился в соседнее кресло.
– Здравствуйте, – произнес он с нахальной застенчивостью. – Я из команды Новосибирска.
– Да мы уж видели! – разулыбалась женщина. – Очень смешно! И барин такой похожий...
– Вам, правда, нравится? – Христофор стеснительно колупнул обивку кресла.
– Ой, я вообще вашу команду люблю! – Вахрамеевна взмахнула вышитым рукавом, показав Христофору свою полную белую руку. – И этого, в длинных ботинках, и этого, который стихи на барабане исполняет... И шутки ваши мне шибко нравятся! «Партия, дай порулить». Как раз, помню, младшенький мой родился после этой шутки... У Орды что? Одни пляски половецкие! Сердито, но дешево. Так, что я думаю, победу вам присудят. Правда, говорят, Москва еще дань за прошлый год не уплатила... Зато как у вас девки поют! Против ваших девок никакое жюри не устоит!
– Да, – охотно согласился Христофор. – Девки, они могут... Только вот проблема у нас. Свадебное платье никак не можем достать. Салон-то на ремонте! ... А у вас в Останкино нету платьев?
– В Останкино? У нас? – женщина подбоченилась гордо и наставила на Христофора локоток. – Так ведь получали вы! Рясу одну, форму эсэсовскую, два комплекта, костюм зайчика...
– Получали, – смиренно подтвердил Христофор. – Спасибо вам большое. А теперь нужно платье подвенечное, сорок четвертый, третий рост.
– А платья теперь нету! Я вчера еще вашим объяснила: сразу надо было заказывать!
– Но ведь мы же оплатим! – внушал Христофор. – Только скажите, сколько кому... а сколько – вам.
– Вообще-то, платья подвенечного мало оставалось...
– Так нам всего одно и нужно!
– Ишь, ты! Одно! – видно было, что Вахрамеевна готова сдаться, но не сразу, а постепенно, бастион за бастионом. – Надолго-то мы и одного не даем...
– На денек ведь только...
– И за денек можно устряпать... Взяли моду – как победят, так давай шампанское пить. А на костюме – пятна!
– Да, может, мы еще проиграем!
– Тогда и вовсе беспробудно. Бывает, реквизитом закусывают...
Христофор бросился на решительный штурм:
– Я л и ч н о отвечаю за сохранность, – сказал он интимным голосом.
– Ох! Ну хорошо... – в окошке последнего бастиона показался белый, вышитый петухами, флаг, – завтра приезжай в Останкино с утра...
Но Гонзо не знал жалости к побежденным.
– Почему же завтра?! – протрубил он. – Давайте – сегодня!
– Вьюноша! – простонала Вахрамеевна, – я не могу сегодня! Я с е г о д н я еще не обедала!
– Нон проблем, мадам! – Христофор навалился на ее теплое плечо. – Я же вас и пообедаю!
– Вот змей-мальчишка! – Вахрамеевна легонько оттаскала Гонзо за чуб, но улыбнулась снисходительно. – А, ладно! Поехали...
В коридоре к Христофору подошел его первый и пока единственный знакомый КВН-щик – тот самый шафер.
– Еду за платьем, – на ходу бросил Гонзо, опережая его вопрос.
– Благодетель! – возликовал шафер. – Сколько?
– Потом, потом! – Гонзо опасливо покосился на Вахрамеевну, но она была занята разговором с кем-то из служителей МДМ.
– Кстати, чуть не забыл! ... – спохватился вдруг Христофор. – Часов в пять – в шесть сюда приедут разные кандидаты в депутаты разводить свои дебаты...
– Да знаю я! – поморщился КВН-щик. – Посадили нам на шею...
– В каком смысле – на шею?
– В прямом! Накладка у них там вышла. По техническим причинам дебаты отложили – начало не в шесть, а в восемь.
– Ай-яй-яй! В восемь! ... Ну и что?
– А то, что ровно в семь на дежурство по городу заступает новое правительство Москвы! То самое, которое действует всегда одинаково: поджигает Белый Дом и запрещает политические митинги. Вы что, не в курсе?
– Правда! Правда! Как я мог забыть! Так дебаты отменят, что ли?
Шафер посмотрел на Гонзо с изумлением.
– Кто же их отменит? Они стоят в программе. Сегодня в полночь эфир...
Христофор потряс головой.
– Что-то я замотался совсем, никак не соображу. Что кандидатам-то делать?
– Вот эту самую проблему и сгрузили на нашу команду, прикинь! – расхохотался КВН-щик. – Говорят, генеральный звонил главному, а главный – барину... Мы так решили: раз политические митинги запрещены, устроим митинг п о э т и ч е с к и й. Пускай эти кандидаты стишки читают, кто какие может. Кто лучше прочитает, тот больше избирателей у других и сманит. А победителя определим по числу звонков. Справедливо?
– Справедливость – это самое главное! – поддержал Христофор. – Поэтому давайте так: я вам достаю платье, а вы кандидату Кучке пишете такое стихотворение, чтобы у него телефон от звонков раскалился. И никакой политики! Идет?
Шафер задумался на минуту, потом хмыкнул.
– Идет! Что ему сказать?
– Скажите так: "Батюшка боярин! Это стихотворение передает вам Христофор Гонзо и просит милость вашу не кочевряжиться, а прочитать его, как следует! "
Глава 19
Самым тихим и уютным местом в Останкино является пресс-бар. Все остальное напоминает сумасшедший дом во время генеральной уборки. В коридорах, длинных, как жизнь героя телесериала, происходит перманентный ремонт. Постоянно приходится идти в обход, соседним коридором, что на полтора километра длиннее. На лестничных площадках толпятся нервно курящие женщины, и среди них обязательно попадется одна, с ног до головы увешанная самыми неожиданными предметами: баян на одном плече, санитарная сумка с крестом – на другом, в руке ведро, наполненное химической посудой, на шее – боксерские перчатки, подмышкой – винтовка. Если попытаться хоть немного разгрузить такую даму, она завизжит, станет отбиваться ногами и кричать, что вы лишаете ее законного заработка. Это реквизитор. Она давно уже опаздывает на съемку в студию номер N, и от этого сигарета мелко дрожит в ее исколотых реквизитом пальцах. Есть и другие. Они ничего не несут на плечах и не курят на площадках. С высокомерным видом они входят в лифт и поднимаются в верхние этажи власти. Там они входят в высокие кабинеты, густо заплетенные тенистыми интригами и, дойдя до высших начальников, входят к ним с предложениями по кадровым перестановкам. Остальные обитатели Останкино просто толкутся у окошек коммерческих киосков, покупая пиво, сигареты, модные журналы и развесной фарш.
И только в пресс-баре никакой толкучки нет. Здесь, в обстановке почти семейной, вы можете дешево и вкусно пообедать, выпить фирменного, особым способом сваренного пива и спокойно поговорить о делах, а то и попросту поболтать с приятелем. Где еще во всей Москве цена блюда н е з а в и с и т от величины порции? Вы сами, вооружившись тарелкой побольше и ухватистым половником, раскрываете, один за другим, блестящие саркофажки, и трудитесь, словно архитектор, обкладывая пирамиду дымящегося мяса разнообразными гарнирами, соленьями и маринадами, обильно поливаете все это соусами, горчицами, хреном – мягким или острым, сливочным или... уж не знаю, какого еще вам нужно. А потом, лицемерно поджав губки, расплачиваетесь за это богатство, как за «биточки с капустой». Заметьте, я до сих пор ничего не сказал о так называемом дежурном блюде, которое в пресс-баре отпускается вообще бесплатно. Вкушать все это вы будете в окружении лиц хорошо вам знакомых, точнее сказать, знакомых каждому – сюда, нисколько не чинясь, заходят самые блестящие звезды телевидения (некоторые как раз для того, чтобы починиться). Да ведь один только бесхитростный рассказ об обеде в окружении всех этих знаменитостей способен завоевать вам любовь сослуживцев, популярность у дам и репутацию бессовестного вруна у друзей!
Впрочем, Христофор Гонзо сейчас мало думал о чьей бы то ни было популярности. На скамье рядом с ним лежал пакет с подвенечным платьем, а в кармане находился декадный пропуск, позволявший ему в течение ближайших десяти дней свободно разгуливать по Телецентру в любое время суток. Задача минимум была выполнена, теперь можно было слегка перевести дух и расслабиться.
Пригласив Вахрамеевну в пресс-бар, Гонзо поначалу выполнял лишь долг благодарности, но очень скоро беседа с этой доброй и немало умудренной женщиной по-настоящему увлекла его. Отдавая должное изощренным салатам и филе, угощаясь шампанским, а после и водочкой, они как-то очень быстро подружились. Вахрамеевна рассказала, как, будучи еще крепостной хористкой в соседнем театре графа Шереметева, она без памяти влюбилась в диктора Кириллова и бежала от барской неволи. Но до милого так и не добралась. Два месяца графские холопы гонялись за ней по всему Телецентру, пускали по следу собак и уборщиц, но изловить не смогли. Так она и прижилась в костюмерной и с годами стала виднейшим в Останкино специалистом по народному костюму. За советом к ней не раз обращались самые известные режиссеры и даже один заграничный кутюрье. А диктор Кириллов так ничего и не узнал...
– Вот она, любовь-то... – вздохнула Вахрамеевна.
– М-да, – загрустил и Христофор. – Собственно, у меня почти та же история...
И сам не зная почему, он вдруг принялся рассказывать ей об Ольге. В подробности своей одиссеи с княжной и графом он, разумеется, не вдавался, но о чувствах говорил много и, как ему казалось, Вахрамеевна его понимала.
– Ведь вот я сейчас бегаю, ношусь в МДМ, в Останкино... а они в гостинице, вдвоем! ...
– Ревнуешь ее?
– Не знаю...
– Как так не знаешь? Любишь, значит, должен ревновать! А он-то из себя видный?
– Видный, – уныло подтвердил Гонзо. – Только я одно знаю: не для него эта девушка! Она умница, и глаза у нее... эх! Наверное, нужно много страдать, чтобы точно знать, что такое счастье. И она знает, я же чувствую! В ней твердость есть. Она идет – не оглядывается. Никогда. И такая девушка выбирает себе в женихи... робота! Бычка племенного...
– Ой, дуры мы, дуры... – пошептала, качая головой Вахрамеевна.
Гонзо криво улыбался.
– Нет, спрашивается, чего я-то землю рою? Ради чего убиваюсь с платьями этими, с выборами этими дурацкими? Ведь мне все это не нужно, верно?
– Выходит, ради нее... – Вахрамеевна сидела, подперев щеку, и краешком цветастого платка промокала уголок глаза.
– А для чего это нужно ей, – Христофор пожал плечами, – я и не знаю толком...
– Я тебе так скажу, – Вахрамеевна взяла Христофора за руку. – Все ты делаешь правильно. Ты в ней благодарность разбудишь, а в благодарности женщина, знаешь...
Гонзо покачал головой.
– Во-первых, я никакой такой любви «в благодарность» не хочу. А во-вторых, откуда ей знать о моей... о чувствах моих? Я ведь ничего такого ей не говорил.
– А ты скажи!
– Скажи... – совсем закручинился Христофор. – А если я ей не нравлюсь совсем? И вообще, может быть, противен...
– Она тебе это говорила?
– Нет, не говорила... пока.
Вахрамеевна всплеснула руками.
– Так чего ж ты, чудак, сам себе на голову напраслину льешь? Эх, мужики! Ничего-то вы в сердце девичьем не читаете! Если думаешь, что бабы вас только за рост да за буйны кудри любят, ошибаешься! Как бог свят, ошибаешься! Вон смотри, видишь, слепец сидит?
Вахрамеевна указала на дальний столик, за которым только что расположились двое мужчин. Один из них, державшийся как-то по-особому уверенно и даже начальственно, был, несмотря на царивший полумрак, в плотных солнцезащитных очках.
– Вижу, – сказал Христофор, – а кто это?
– Это слепец Иоанн, по прозванию Обозный Кормщик... Как-то призвал Иоанна-кормщика пред свои ясные очи Грозный царь и спросил: «Можешь ли сделать мне в утеху телепередачу, какой до сих пор на Москве не видели?» И воскликнул Иоанн: "Могу! Прикажи, государь! " И сделал ту передачу всей Москве на диво, а царю в утеху. Тут призвал его снова Грозный царь и спрашивает: «Можешь ли учинить на Москве телеканал, чтобы равного ему не было на всей Руси, ниже за рубежами?» И воскликнул Иоанн: "Могу! Прикажи, государь! " И в полтора года сложил канал, всему люду русскому на радость, а послам иноземным на посрамленье. Тут призвал его в третий раз Грозный царь и спрашивает: «А не хочешь ли ты возглавить общегосударственную телекомпанию?» И воскликнул Иоанн: "Могу! Прикажи, государь! " Тогда приказал Грозный царь ослепить Иоанна-кормщика, чтобы никто не дерзал возглавить общегосударственную телекомпанию только потому, что он это может...
Вахрамеевна замолкла и выпила минералки.
– Так вот все девки, когда эту историю слышат, – продолжала она, – ревут белугою и тут же по бабьей жалости влюбляются в Иоанна по уши ...
В этот момент Иоанн-кормщик, по видимому, заметил, что Вахрамеевна пристально на него смотрит, и вежливо кивнул ей в ответ.
– Да ведь он зрячий! – удивленно воскликнул Христофор.
– Знамо дело, зрячий, – легко согласилась она. – Да что за беда? Уж девки повлюблялись, а назад разлюбить сердцу не прикажешь! Вот оно какое, сердце-то девичье!
– М-м-да-а... – ошеломленно протянул Христофор. – А кто это с ним?
– А это как раз паренек из лучшей на ихнем канале передачи, – пояснила Вахрамеевна. – Андрюша Бочаров, режиссер «Д. С. П. – студии»...
Христофор вздрогнул. Ему сразу вспомнился Петр Силыч Бочаров – кровожадный ифрит и оборотень. Что это, совпадение?... Ну, разумеется, совпадение! Мало ли на свете Бочаровых?... Но он уже чувствовал, что совпадение может оказаться не таким уж безобидным, ведь «Д. С. П. – студия» – это та самая передача, в которой разыгрывались бутылки «Наполеона»...
– А что, Домна Вахрамеевна, – обратился он к костюмерше, – не можете ли вы меня с ним познакомить?
– Отчего же не познакомить? Познакомлю, – согласилась Вахрамеевна. – Он мне и самой нужен. На прошлой неделе брал костюм Мурзилки и так замурзал – ничем не отстирывается! Эй, Бочарик! Можно тебя на минутку?...
... В гостиницу Гонзо вернулся незадолго до полуночи. Дверь номера оказалась незапертой, но света внутри не было, лишь у окна слабо мерцал огонек – Ольга курила, задумчиво глядя на лежащий далеко внизу ночной город. Графа в номере не обнаружилось.
– А где же Джек? – спросил Гонзо и сам удивился радостным ноткам в своем голосе.
– Спустился в кафе.
– Один?
– А я его не спрашивала, один или вчетвером...
– Вы что, поссорились? – участливо спросил Христофор.
– Вот уж тебя-то это нисколько не должно интересовать! – заявила княжна.
– То есть как... – начал было возмущаться Христофор, но Ольга вдруг выпустила ему в лицо струю дыма, и он закашлялся.
– Может быть, поговорим о делах? – сказала она. – Я вижу, ты хорошо повеселился и, судя по жирному пятну на пиджаке, неплохо поужинал...
– Ведьма ты, ведьма, – проворчал Христофор, разглядывая пиджак, – веселился я, между прочим, в одной компании с режиссером «Д. С. П. – студии».
– Правда? – Ольга заметно ожила, – и что он сказал?
– Сказал, что им нужны люди с фантазией и с такими обширными связями в КВН, как у меня. Предложил поучаствовать в одном проекте...
– Ты издеваешься надо мной?!
– А ты? – безмятежно спросил Христофор.
– Пожалуйста, Гонзик, -княжна судорожным движением раздавила сигарету в пепельнице, – давай пошутим как-нибудь в другой раз. Я, честно говоря, безумно устала, и эта скотина Милдэм меня сегодня достал... Просто скажи: что с нашими бутылками?
Христофор вздохнул. Вот и поговори с ней по душам!
– С бутылками плохо, – сказал он. – Раздали их победителям и адресов не спросили. Фамилии, правда, есть. Да что толку от их фамилий в двадцатимиллионной Москве!
– Так я и знала! – Ольга без сил опустилась на кровать. – До чего же мне не везет!
– Но не все еще потеряно! – поспешно добавил Христофор. – Мне Бочарик... Кстати, ты знаешь, у этого режиссера фамилия – Бочаров!
– Н-да? – княжна подняла голову. – Опять Бочаров?
Гонзо улыбнулся.
– Уверяю тебя, это чистое совпадение...
– А ты к нему приглядывался?
– Приглядывался, приглядывался!
– А не помнишь, тарелки, рюмки, люди – не летали по воздуху?
– Не летали! Пресс-бар, между прочим, очень приличное место. Там такие штучки не пройдут.
Ольга пожала плечами.
– Ну и что этот Бочаров?
– Да! Так вот. Он, сам того не подозревая, подал мне блестящую идею! Неизвестно, говорит, где они живут, все эти победители конкурса, но можно точно сказать, где они будут находиться в субботу вечером.
– Где? – жадно спросила княжна.
– У экранов телевизоров – вот где! Ведь не может же человек выиграть конкурс и не посмотреть на самого себя в телевизоре! Не бывает таких людей! Все они, как миленькие, будут смотреть субботнюю «Д. С. П. – студию», понимаешь? – Христофор многозначительно посмотрел на Ольгу. – В том числе и наши ифриты! Уж мы-то с тобой ифритов всяких повидали, верно? Они могут человеческий облик потерять, но с тщеславием у них все будет в порядке при любых обстоятельствах! Я прав или не прав?
– Прав! Прав! – Ольга смотрела на него с такой надеждой и такой детской доверчивостью, что Христофору захотелось ее тут же расцеловать.
Он шагнул было к ней, но сам испугался этого движения и, резко свернув в сторону, сделал круг по комнате.
– Ну вот, – продолжал он, – а теперь представь, что на экране появляешься... ты!
Ольга вскочила.
– Заклинание! – почти выкрикнула она. – Я читаю заклинание сразу для всех ифритов! Мы загоняем их в бутылки – прямо по телевизору! Гонзик, ты гений!
Княжна набросилась на Христофора и расцеловала его в обе щеки и в нос. Но тут же принялась расспрашивать с тревогой:
– А как мы попадем в субботнюю передачу? Разве еще не поздно?
– В саму передачу, конечно, не попасть... А вот в рекламный блок – запросто!
– А когда идет этот блок?
– Да прямо посреди передачи! «Д. С. П. – студия», например, два раза прерывается рекламой. Мы снимаем ролик – я уже договорился с Бочариком, они запишут тебя в своей студии – а затем выпускаем его в эфир. Ты приказываешь ифритам залезть в бутылки....
– Нет. Я прикажу им лететь ко мне, и уж тут сумею их запечатать, как следует!
– Прекрасно! Значит, осталось решить только одну проблему...
– Какую? – нетерпеливо спросила княжна.
– Деньги, – Христофор стал серьезен. – Все эти съемки и два проката ролика в эфире влетят нам в астрономическую копеечку. А владетельный граф, насколько я понимаю, почти на нуле...
– М-да, – Ольга снова поникла. – Из-за этого мы сегодня и поругались...
– Еще бы! – сказал Гонзо. – Не каждый кошелек способен вынести подобные испытания...
– Ты о чем это? – в полумраке, как показалось Гонзо, сверкнули не глаза княжны, а клыки.
– Да нет, – завилял он, – я просто хочу сказать, что Джеку тоже приходится нелегко... Нужно еще спасибо сказать, что до сих пор он безропотно оплачивал все наши экскурсии!
– Вот именно, – все еще грозно произнесла Ольга. – И, знаешь, Христо, – добавила она потише, – постарайся его не злить лишний раз.
– Да господи! – праведно возмутился Христофор. – Чего ради мне его злить?! Я прекрасно понимаю, что он нам необходим! Что мне, пить-есть надоело?
– Ой, смотри, Христо! – вздохнула Ольга.
– Я смотрю! – Христофор приложил руку к сердцу. – Смотрю во все глаза. И вижу, что Джек...
И только в пресс-баре никакой толкучки нет. Здесь, в обстановке почти семейной, вы можете дешево и вкусно пообедать, выпить фирменного, особым способом сваренного пива и спокойно поговорить о делах, а то и попросту поболтать с приятелем. Где еще во всей Москве цена блюда н е з а в и с и т от величины порции? Вы сами, вооружившись тарелкой побольше и ухватистым половником, раскрываете, один за другим, блестящие саркофажки, и трудитесь, словно архитектор, обкладывая пирамиду дымящегося мяса разнообразными гарнирами, соленьями и маринадами, обильно поливаете все это соусами, горчицами, хреном – мягким или острым, сливочным или... уж не знаю, какого еще вам нужно. А потом, лицемерно поджав губки, расплачиваетесь за это богатство, как за «биточки с капустой». Заметьте, я до сих пор ничего не сказал о так называемом дежурном блюде, которое в пресс-баре отпускается вообще бесплатно. Вкушать все это вы будете в окружении лиц хорошо вам знакомых, точнее сказать, знакомых каждому – сюда, нисколько не чинясь, заходят самые блестящие звезды телевидения (некоторые как раз для того, чтобы починиться). Да ведь один только бесхитростный рассказ об обеде в окружении всех этих знаменитостей способен завоевать вам любовь сослуживцев, популярность у дам и репутацию бессовестного вруна у друзей!
Впрочем, Христофор Гонзо сейчас мало думал о чьей бы то ни было популярности. На скамье рядом с ним лежал пакет с подвенечным платьем, а в кармане находился декадный пропуск, позволявший ему в течение ближайших десяти дней свободно разгуливать по Телецентру в любое время суток. Задача минимум была выполнена, теперь можно было слегка перевести дух и расслабиться.
Пригласив Вахрамеевну в пресс-бар, Гонзо поначалу выполнял лишь долг благодарности, но очень скоро беседа с этой доброй и немало умудренной женщиной по-настоящему увлекла его. Отдавая должное изощренным салатам и филе, угощаясь шампанским, а после и водочкой, они как-то очень быстро подружились. Вахрамеевна рассказала, как, будучи еще крепостной хористкой в соседнем театре графа Шереметева, она без памяти влюбилась в диктора Кириллова и бежала от барской неволи. Но до милого так и не добралась. Два месяца графские холопы гонялись за ней по всему Телецентру, пускали по следу собак и уборщиц, но изловить не смогли. Так она и прижилась в костюмерной и с годами стала виднейшим в Останкино специалистом по народному костюму. За советом к ней не раз обращались самые известные режиссеры и даже один заграничный кутюрье. А диктор Кириллов так ничего и не узнал...
– Вот она, любовь-то... – вздохнула Вахрамеевна.
– М-да, – загрустил и Христофор. – Собственно, у меня почти та же история...
И сам не зная почему, он вдруг принялся рассказывать ей об Ольге. В подробности своей одиссеи с княжной и графом он, разумеется, не вдавался, но о чувствах говорил много и, как ему казалось, Вахрамеевна его понимала.
– Ведь вот я сейчас бегаю, ношусь в МДМ, в Останкино... а они в гостинице, вдвоем! ...
– Ревнуешь ее?
– Не знаю...
– Как так не знаешь? Любишь, значит, должен ревновать! А он-то из себя видный?
– Видный, – уныло подтвердил Гонзо. – Только я одно знаю: не для него эта девушка! Она умница, и глаза у нее... эх! Наверное, нужно много страдать, чтобы точно знать, что такое счастье. И она знает, я же чувствую! В ней твердость есть. Она идет – не оглядывается. Никогда. И такая девушка выбирает себе в женихи... робота! Бычка племенного...
– Ой, дуры мы, дуры... – пошептала, качая головой Вахрамеевна.
Гонзо криво улыбался.
– Нет, спрашивается, чего я-то землю рою? Ради чего убиваюсь с платьями этими, с выборами этими дурацкими? Ведь мне все это не нужно, верно?
– Выходит, ради нее... – Вахрамеевна сидела, подперев щеку, и краешком цветастого платка промокала уголок глаза.
– А для чего это нужно ей, – Христофор пожал плечами, – я и не знаю толком...
– Я тебе так скажу, – Вахрамеевна взяла Христофора за руку. – Все ты делаешь правильно. Ты в ней благодарность разбудишь, а в благодарности женщина, знаешь...
Гонзо покачал головой.
– Во-первых, я никакой такой любви «в благодарность» не хочу. А во-вторых, откуда ей знать о моей... о чувствах моих? Я ведь ничего такого ей не говорил.
– А ты скажи!
– Скажи... – совсем закручинился Христофор. – А если я ей не нравлюсь совсем? И вообще, может быть, противен...
– Она тебе это говорила?
– Нет, не говорила... пока.
Вахрамеевна всплеснула руками.
– Так чего ж ты, чудак, сам себе на голову напраслину льешь? Эх, мужики! Ничего-то вы в сердце девичьем не читаете! Если думаешь, что бабы вас только за рост да за буйны кудри любят, ошибаешься! Как бог свят, ошибаешься! Вон смотри, видишь, слепец сидит?
Вахрамеевна указала на дальний столик, за которым только что расположились двое мужчин. Один из них, державшийся как-то по-особому уверенно и даже начальственно, был, несмотря на царивший полумрак, в плотных солнцезащитных очках.
– Вижу, – сказал Христофор, – а кто это?
– Это слепец Иоанн, по прозванию Обозный Кормщик... Как-то призвал Иоанна-кормщика пред свои ясные очи Грозный царь и спросил: «Можешь ли сделать мне в утеху телепередачу, какой до сих пор на Москве не видели?» И воскликнул Иоанн: "Могу! Прикажи, государь! " И сделал ту передачу всей Москве на диво, а царю в утеху. Тут призвал его снова Грозный царь и спрашивает: «Можешь ли учинить на Москве телеканал, чтобы равного ему не было на всей Руси, ниже за рубежами?» И воскликнул Иоанн: "Могу! Прикажи, государь! " И в полтора года сложил канал, всему люду русскому на радость, а послам иноземным на посрамленье. Тут призвал его в третий раз Грозный царь и спрашивает: «А не хочешь ли ты возглавить общегосударственную телекомпанию?» И воскликнул Иоанн: "Могу! Прикажи, государь! " Тогда приказал Грозный царь ослепить Иоанна-кормщика, чтобы никто не дерзал возглавить общегосударственную телекомпанию только потому, что он это может...
Вахрамеевна замолкла и выпила минералки.
– Так вот все девки, когда эту историю слышат, – продолжала она, – ревут белугою и тут же по бабьей жалости влюбляются в Иоанна по уши ...
В этот момент Иоанн-кормщик, по видимому, заметил, что Вахрамеевна пристально на него смотрит, и вежливо кивнул ей в ответ.
– Да ведь он зрячий! – удивленно воскликнул Христофор.
– Знамо дело, зрячий, – легко согласилась она. – Да что за беда? Уж девки повлюблялись, а назад разлюбить сердцу не прикажешь! Вот оно какое, сердце-то девичье!
– М-м-да-а... – ошеломленно протянул Христофор. – А кто это с ним?
– А это как раз паренек из лучшей на ихнем канале передачи, – пояснила Вахрамеевна. – Андрюша Бочаров, режиссер «Д. С. П. – студии»...
Христофор вздрогнул. Ему сразу вспомнился Петр Силыч Бочаров – кровожадный ифрит и оборотень. Что это, совпадение?... Ну, разумеется, совпадение! Мало ли на свете Бочаровых?... Но он уже чувствовал, что совпадение может оказаться не таким уж безобидным, ведь «Д. С. П. – студия» – это та самая передача, в которой разыгрывались бутылки «Наполеона»...
– А что, Домна Вахрамеевна, – обратился он к костюмерше, – не можете ли вы меня с ним познакомить?
– Отчего же не познакомить? Познакомлю, – согласилась Вахрамеевна. – Он мне и самой нужен. На прошлой неделе брал костюм Мурзилки и так замурзал – ничем не отстирывается! Эй, Бочарик! Можно тебя на минутку?...
... В гостиницу Гонзо вернулся незадолго до полуночи. Дверь номера оказалась незапертой, но света внутри не было, лишь у окна слабо мерцал огонек – Ольга курила, задумчиво глядя на лежащий далеко внизу ночной город. Графа в номере не обнаружилось.
– А где же Джек? – спросил Гонзо и сам удивился радостным ноткам в своем голосе.
– Спустился в кафе.
– Один?
– А я его не спрашивала, один или вчетвером...
– Вы что, поссорились? – участливо спросил Христофор.
– Вот уж тебя-то это нисколько не должно интересовать! – заявила княжна.
– То есть как... – начал было возмущаться Христофор, но Ольга вдруг выпустила ему в лицо струю дыма, и он закашлялся.
– Может быть, поговорим о делах? – сказала она. – Я вижу, ты хорошо повеселился и, судя по жирному пятну на пиджаке, неплохо поужинал...
– Ведьма ты, ведьма, – проворчал Христофор, разглядывая пиджак, – веселился я, между прочим, в одной компании с режиссером «Д. С. П. – студии».
– Правда? – Ольга заметно ожила, – и что он сказал?
– Сказал, что им нужны люди с фантазией и с такими обширными связями в КВН, как у меня. Предложил поучаствовать в одном проекте...
– Ты издеваешься надо мной?!
– А ты? – безмятежно спросил Христофор.
– Пожалуйста, Гонзик, -княжна судорожным движением раздавила сигарету в пепельнице, – давай пошутим как-нибудь в другой раз. Я, честно говоря, безумно устала, и эта скотина Милдэм меня сегодня достал... Просто скажи: что с нашими бутылками?
Христофор вздохнул. Вот и поговори с ней по душам!
– С бутылками плохо, – сказал он. – Раздали их победителям и адресов не спросили. Фамилии, правда, есть. Да что толку от их фамилий в двадцатимиллионной Москве!
– Так я и знала! – Ольга без сил опустилась на кровать. – До чего же мне не везет!
– Но не все еще потеряно! – поспешно добавил Христофор. – Мне Бочарик... Кстати, ты знаешь, у этого режиссера фамилия – Бочаров!
– Н-да? – княжна подняла голову. – Опять Бочаров?
Гонзо улыбнулся.
– Уверяю тебя, это чистое совпадение...
– А ты к нему приглядывался?
– Приглядывался, приглядывался!
– А не помнишь, тарелки, рюмки, люди – не летали по воздуху?
– Не летали! Пресс-бар, между прочим, очень приличное место. Там такие штучки не пройдут.
Ольга пожала плечами.
– Ну и что этот Бочаров?
– Да! Так вот. Он, сам того не подозревая, подал мне блестящую идею! Неизвестно, говорит, где они живут, все эти победители конкурса, но можно точно сказать, где они будут находиться в субботу вечером.
– Где? – жадно спросила княжна.
– У экранов телевизоров – вот где! Ведь не может же человек выиграть конкурс и не посмотреть на самого себя в телевизоре! Не бывает таких людей! Все они, как миленькие, будут смотреть субботнюю «Д. С. П. – студию», понимаешь? – Христофор многозначительно посмотрел на Ольгу. – В том числе и наши ифриты! Уж мы-то с тобой ифритов всяких повидали, верно? Они могут человеческий облик потерять, но с тщеславием у них все будет в порядке при любых обстоятельствах! Я прав или не прав?
– Прав! Прав! – Ольга смотрела на него с такой надеждой и такой детской доверчивостью, что Христофору захотелось ее тут же расцеловать.
Он шагнул было к ней, но сам испугался этого движения и, резко свернув в сторону, сделал круг по комнате.
– Ну вот, – продолжал он, – а теперь представь, что на экране появляешься... ты!
Ольга вскочила.
– Заклинание! – почти выкрикнула она. – Я читаю заклинание сразу для всех ифритов! Мы загоняем их в бутылки – прямо по телевизору! Гонзик, ты гений!
Княжна набросилась на Христофора и расцеловала его в обе щеки и в нос. Но тут же принялась расспрашивать с тревогой:
– А как мы попадем в субботнюю передачу? Разве еще не поздно?
– В саму передачу, конечно, не попасть... А вот в рекламный блок – запросто!
– А когда идет этот блок?
– Да прямо посреди передачи! «Д. С. П. – студия», например, два раза прерывается рекламой. Мы снимаем ролик – я уже договорился с Бочариком, они запишут тебя в своей студии – а затем выпускаем его в эфир. Ты приказываешь ифритам залезть в бутылки....
– Нет. Я прикажу им лететь ко мне, и уж тут сумею их запечатать, как следует!
– Прекрасно! Значит, осталось решить только одну проблему...
– Какую? – нетерпеливо спросила княжна.
– Деньги, – Христофор стал серьезен. – Все эти съемки и два проката ролика в эфире влетят нам в астрономическую копеечку. А владетельный граф, насколько я понимаю, почти на нуле...
– М-да, – Ольга снова поникла. – Из-за этого мы сегодня и поругались...
– Еще бы! – сказал Гонзо. – Не каждый кошелек способен вынести подобные испытания...
– Ты о чем это? – в полумраке, как показалось Гонзо, сверкнули не глаза княжны, а клыки.
– Да нет, – завилял он, – я просто хочу сказать, что Джеку тоже приходится нелегко... Нужно еще спасибо сказать, что до сих пор он безропотно оплачивал все наши экскурсии!
– Вот именно, – все еще грозно произнесла Ольга. – И, знаешь, Христо, – добавила она потише, – постарайся его не злить лишний раз.
– Да господи! – праведно возмутился Христофор. – Чего ради мне его злить?! Я прекрасно понимаю, что он нам необходим! Что мне, пить-есть надоело?
– Ой, смотри, Христо! – вздохнула Ольга.
– Я смотрю! – Христофор приложил руку к сердцу. – Смотрю во все глаза. И вижу, что Джек...