Бадалян Михаил. Проклятие Вермеера

   Просторный холл, температура в котором была на несколько градусов ниже, чем снаружи, благодаря системе вентиляции и кондиционирования воздуха, встретил гостей мягкими восточными коврами и благоуханием цветущих орхидей, приглашая насладиться аркадской идиллией, царящей на острове.
   В доме гостей ждал еще один сюрприз: каждому из них были преподнесены ключи от двухкомнатных апартаментов, где им предложили отдохнуть от дальней дороги, напомнив, что через два часа всех ждут в малахитовом зале на втором этаже.
   Проводив гостей и удостоверившись, что у них есть все необходимое, Николай Савинов вместе с Владом вошли в лифт и поднялись на последний этаж виллы, молча прошли коридором и уединились в кабинете, окна которого выходили в сторону моря.
   Заперев за собой дверь на замок, Савинов подошел к бару и собственноручно смешал два коктейля. Влад окинул комнату взглядом, после чего подошел к стойке бара и взял один из стаканов с выпивкой. Затем мужчины устроились в больших мягких креслах за столиком из черного дерева, на котором громоздилась пепельница, высеченная из большого куска оникса. Отпив по глотку, оба, словно сговорившись, закурили. Несмотря на то, что кабинет проветривался центральной вентиляцией, запах от сигары Влада сразу же разнесся по всей комнате.
   - Я надеюсь, это твоя последняя из этих сигар, - улыбнулся Савинов, сморщив нос.
   - Я тоже очень на это надеюсь, - гримаса Савинова вызвала смех Влада.
   - Ну что ж, посмотрим, - повел бровями Савинов. - Разреши поздравить тебя с феноменальным успехом, который имел Христос. Ты бы видел, что творилось в зале! Потрясающе! Я не могу описать словами. Покупатели сцепились, как голодные псы из-за кости. Жаль, что тебя там не было.
   Савинов отодвинул пепельницу в сторону и положил на столик объемистый кейс из натуральной кожи. Щелкнув замками, он развернул его в сторону Влада. Глазам последнего предстало умилительное зрелище: плотные рады пачек долларов.
   - Твоя доля. - Савинов откинулся на спинку кресла и пустил дым в потолок. - Тут ровно пять миллионов.
   Влад демонстративно загасил свою сигару и притянул кейс к себе. Взяв в руки одну из пачек, он провел по ней большим пальцем, наслаждаясь шелестом купюр. Кинув пачку обратно, Влад захлопнул кейс и поставил его рядом с собой на пол.
   - Саквояжик я тебе потом верну, - усмехнулся он.
   - Я вижу, ты доволен, - сказал Савинов и, сделав жест, будто пьет за чье-то здоровье, разом осушил стакан.
   - Еще бы! - ухмыльнулся Влад. - Пять миллионов на улице не валяются.
   Скривив рот в усмешке, он продолжил:
   - Одолжи мне еще пачку своих сигарет, - Влад порылся в карманах. - Свои я, очевидно, где-то оставил.
   - Ну, слава Богу! - обрадовался Савинов. - Наконец-то избавишь мой нос от этой вони.
   Савинов наклонился к столу и бросил на него пачку Пэлл Мэлла.
   - Изготовлены по моему заказу, - сообщил он. - И тебе рекомендую.
   - Угу, - прогундосил Влад, прикуривая от зажигалки. - Спасибо. Боюсь только, мне этих денег хватит не надолго, если я начну увлекаться такими сигаретами.
   - Нахал! - рассмеялся Савинов и встал со своего места.
   Пора было спускаться вниз и встречать в малахитовом зале гостей, приглашенных на его, Николая Савинова, новоселье...
   Еще в самолете, который должен был доставить его в Питер, Влад вынул из кейса пять пачек денег, к которым после недолгого раздумья добавил шестую. Защелкнув замки на кейсе, он рассовал деньги по карманам.
   Внизу уже проносились леса и зеленые поля. Водоемы зеркалом блестели на солнце. Через несколько минут лайнер приземлился в аэропорту Петербурга.
   Задержавшись на трапе, Влад увидел выехавший на летное поле Мерседес. Сбежав по ступенькам, он быстрым шагом подошел к машине, сел на заднее сидение. Сидевший за рулем белобрысый парень со стриженым загривком, не дожидаясь распоряжений, пустил двигатель, и тяжелая машина, медленно развернувшись, тронулась в путь.
   Закурив одну из савиновских сигарет, Влад улыбнулся чему-то хорошему и откинулся назад. Докурив до конца, он достал из небольшого бара бутылку виски и плеснул немного на дно хрустального бокала. Залпом осушив его, он взялся за телефон и набрал нужный ему номер. После нескольких гудков в микрофоне послышался голос:
   - Антон у телефона. Слушаю вас...
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   (за год и семь месяцев до описываемых событий)
   Всю свою сознательную жизнь Антон Маревич мечтал о славе великого художника. Очень часто, работая в своей мастерской над очередной картиной, он откидывался на спинку стула и, закрыв глаза, предавался мечтам...
   В своем воображении Антон рисовал себя умудренным годами старцем в бархатном кафтане, с палитрой в руке. Перед ним на мольберте очередной шедевр... Прадо, Метрополитен-музей, Лувр, Эрмитаж мечтали заполучить в свои собрания хотя бы этюд кисти Маревича. Его полотна экспонируются рядом с творениями Рембрандта, Леонардо, Боттичелли. Им восхищаются. Его сравнивают с неподражаемым Вермеером.
   Но стоило открыть глаза...
   Способности к рисованию проявились у Антон уже в раннем детстве. Стены подъезда, в котором проходили его юные годы, были сплошь разрисованы лошадьми и сражающимися легионерами. В дальнейшем любовь к живописи привела тринадцатилетнего Маревича в мастерскую местного художника Каменского. Будучи человеком незаурядным, Каменский, тем не менее, не смог пробиться в люди. Единственным утешением на старости лет стал для него маленький Антошка. Талант мальчика раскрывался с каждым днем. Когда Антон на конкурсе молодых художников Советского Союза получил золотую медаль за свой рисунок в стиле XVII века, радости старого учителя не было конца.
   Но все-таки что-то мешало Маревичу осуществить свою мечту. Техника его была совершенна, колорит картин безукоризнен, но... Как однажды признался Каменский, у мальчика не было искры божьей.
   Антон днями не выходил из залов картинных галерей и музеев, копируя старых и новых мастеров, тщетно пытаясь постичь их секреты. У него получались прекрасные копии! Но при попытке создать что-то свое, Маревич натыкался на непреодолимый для себя барьер. Картины его были обворожительны. Но это было все, что угодно: Ватто, Лорран, Пуссен... но не Маревич!
   ...В этот час залы Эрмитажа обычно пустовали. Это позволяло Антону, отгородившись от остального мира, священнодействовать со своими красками. На этот раз он пытался разгадать Рубенса. Иногда в зал входил служащий музея. Он подходил к Антону, увлеченному работой, несколько минут разглядывал копию, сравнивая ее с оригиналом, и продолжал свой обход.
   На небольшую группу людей, медленно переходящих из зала в зал, Маревич не обратил никакого внимания. Спустя несколько минут один из них подошел и встал у него за спиной. Привыкший к подобным зрителям, Антон продолжал работать.
   Еще несколько мазков, и копию можно будет считать завершенной...
   - ...мне кажется - это какой-то газ. Во всяком случае, следов механического воздействия на нем нет...
   Сознание медленно возвращалось, но голоса и звуки были еле различимы. Казалось, он находился в густом тумане, сошедшем с картин Моне. Антон попытался протереть глаза, но руки не слушались его.
   - Слава Богу! Кажется, он приходит в себя, - женский голос раздался совсем радом. - Доктор Трошин! Доктор Трошин! Он открыл глаза!
   - Не кричите так, Карина. Вы поднимите на ноги всю больницу, - несколько раздраженно отозвался мужчина в белом халате. - Позвоните лучше лейтенанту Егорову. Он хотел немедленно поговорить с больным после того, как он очнется... Да, чуть не забыл. Позвоните также ко мне домой, передайте Анжеле, что я задержусь.
   Карина - высокая стройная брюнетка, чуть покраснев, молча кивнула и, опустив глаза, вышла из палаты.
   Антон уже отчетливее осознавал все, что происходило вокруг. В палате остались двое. Высокий грузный мужчина в белом халате, очевидно, тот, кого девушка назвала доктором Трошиным. Второго Антон не видел. Слышен был лишь его гнусавый голос. Он находился где-то сзади.
   Что-то заставило Антона вздрогнуть: мужчина, стоящий за спиной... музей... Рубенс... Дальше мысли путались. Голова налита свинцом, во рту ужасная сухость. Где он? Кто эти люди вокруг?
   - Воды, - Антон с трудом узнал свой голос.
   Тотчас мужчина, стоящий у изголовья кровати, поднес стакан с водой к его высохшим губам.
   - Вам лучше, Антон? - спросил он, склонившись над ним.
   - Где я? Кто вы? - каждое слово болью отдавалось в голове. - Я вас не знаю.
   - Мы с вами знакомы, - возразил тот. - Я - Эдуард Серов, помощник директора Эрмитажа. Вы у нас работали последние два месяца. Сейчас вы в больнице, но ничего страшного не произошло. Скоро вам будет лучше.
   Гулкие шаги в коридоре возвестили о прибытии лейтенанта Егорова. В палату без стука вошел гигант в штатском, заполнив собою все помещение.
   - Спасибо, что позвонили, - от его голоса задребезжали стеклянные полки в больничных шкафах. - Ему уже лучше?
   - Что вы орете? - голос доктора Трошина, казавшегося рядом с лейтенантом лилипутом, дрожал от волнения. - Вы находитесь в больнице, а не на плацу.
   Карина, вошедшая в палату вслед за лейтенантом, тихо хихикнула.
   - Я сказал что-нибудь смешное, Карина? - Трошин с укоризной посмотрел на медсестру. - Или вас кто-то щекочет?
   На этот раз расхохотался сам Егоров.
   - Да прекратите вы! - закричал, не выдержав, доктор. - Что за балаган?!
   - Ваш голос, я думаю, тоже не способствует скорейшему излечению больных, вмешался в разговор Серов, подмигнув при этом Карине.
   Та тут же залилась краской и выскочила из палаты.
   - Прошу прощения, доктор Трошин, - лейтенант понизил голос, который, тем не менее, не стал настолько тихим, чтоб его можно было воспринимать, не морщась.
   - Еще тише, - Трошин взял себя в руки. - Даю вам пять минут на разговор. Не больше.
   Егоров подошел к койке, на которой лежал Маревич.
   - Вы меня слышите? - лейтенант перешел на шепот.
   - Да, я вас слышу, - Антон, во время перебранки лежащий с закрытыми глазами, с трудом раскрыл их и посмотрел на лейтенанта. - Может, вы мне объясните, что происходит?..
   * * *
   Звонок в милицию поступил в пять часов семь минут. Даниил Котов - директор Эрмитажа - взволнованным голосом сообщил, что в одном из залов обнаружен художник Антон Маревич, не подающий никаких признаков жизни. Прибыв на место происшествия, лейтенант Егоров, прежде всего, убедился, что Маревич жив. Затем вместе со своим напарником и помощником Котова отправил художника в больницу, предварительно позвонив туда и, попросив дать ему знать, как только тот очухается.
   Удобно устроившись в кабинете Котова, Егоров приступил к опросу свидетелей.
   - Кто нашел художника, где и как? - обратился он к служащим музея, собравшимся там же, в кабинете.
   - Я, - вперед вышел молодой парень лет двадцати пяти. - Перед закрытием я проверяю вверенные мне залы музея. Особое внимание я обращаю на камин в зале фламандского искусства. В нем при желании может спрятаться человек...
   - Короче! - Егоров сделал нетерпеливый жест рукой.
   - Да, - согласился парень. - Антона я нашел именно в этом камине, без сознания.
   - Что вы сделали потом?
   - Я немедленно поставил в известность господина Котова.
   - Первым делом мы попытались привести его в чувство своими силами, но безрезультатно, - вступил в разговор Котов. - Затем я позвонил в отделение.
   - Почему вам пришла мысль позвонить в милицию, а не в больницу, господин Котов? - спросил Егоров, оглядываясь вокруг в поисках пепельницы. - С чего вы взяли, что потерявший сознание художник должен нас заинтересовать?
   - Понимаете ли, лейтенант, тот факт, что нашли его в камине... - Котов казался взволнованным. - И потом, он был похож на труп, вы же сами видели.
   - Да, кстати, кто его видел в последний раз? Я имею в виду, в сознании... И где? - спросил Егоров, бесцеремонно махнув в сторону Котова.
   - Я, - ответил все тот же служащий музея, нашедший Маревича в камине. - Он делал копию с картины Рубенса в дальнем конце зала.
   В кабинет вошел один из охранников музея.
   - Разрешите обратиться! - охранник встал перед Егоровым, вытянувшись по стойке смирно.
   - Слушаю вас, - промычал Егоров сквозь зубы, прикуривая очередную сигарету.
   - В три часа сорок минут Маревич выходил из Эрмитажа, неся с собой этюдник и копию, которую срисовывал с Рубенса.
   - Вы разбираетесь в живописи, сержант? - улыбнулся Егоров.
   - Приходится, товарищ лейтенант! - охранник попытался изобразить на лице нечто, похожее на улыбку.
   - Где же вы были до сих пор?! - вдруг заорал лейтенант, вскакивая с места. - Почему об этом никто не знает?
   - В четыре часа я сдал пост! - охранник смотрел поверх головы лейтенанта. - Мне только что сообщили о случившемся, и я поспешил сюда, чтоб сказать вам об этом.
   - Я не помню, который был час, - робко заговорил смотритель фламандского зала, - но и мне показалось, что Антон выходил со своим этюдником и законченной копией.
   - Ну, прямо сборище идиотов! - терпение Егорова лопнуло. - Тебя как звать, парень?
   - Стас!
   - Так вот, Стасик, дорогой, - голос лейтенанта дрожал от негодования. Тебе показалось, или Маревич действительно выходил из музея с этим... как его... этюдником, черт тебя побери!
   Стас проглотил слюну и ответил:
   - Теперь я уверен, что он ушел часа за полтора до закрытия. Антон даже кивнул мне на прощание, хотя раньше никогда не делал этого. Он и не здоровался со мной по утрам, когда прихо...
   - Я понял, - Егоров не мог скрыть своего раздражения. - И где только находят таких болванов!
   - Стас очень толковый парень, - попытался защитить своего работника Котов. - Изучает историю искусств.
   - Да ладно уж, - лейтенант загасил сигарету на подошве своего огромного башмака и бросил окурок в корзину для бумаг. Не попал. Встал со своего места и прошелся по кабинету. Все присутствующие невольно вытянулись, как на параде.
   - Вы нашли копию, которую делал Маревич? - спросил Егоров, возвращаясь на свое место.
   - В том-то и дело, что не нашли, - отозвался Котов. - Она исчезла.
   - А вы уверены, что исчезла именно она?
   - Я не совсем понимаю, о чем вы, лейтенант, - Котов недоуменно пожал плечами. - Что вы хотите этим сказать?
   - Пока ничего. Какую картину срисовывал Маревич?
   - Голову Христа Рубенса. Хотите взглянуть?
   Егоров кивнул головой.
   - Пойдемте, я вас провожу, - Котов жестом пригласил лейтенанта следовать за ним.
   Спустившись по широким лестницам на этаж и пройдя несколько помещений, Котов обернулся.
   - Мы в зале фламандского искусства. Картина висит в дальнем углу.
   Егоров оглянулся вокруг. Зал представлял собой большое прямоугольное помещение, по стенам которого были развешаны картины. Кое-где стояли несколько мраморных и бронзовых статуй. В простенках между окнами, перпендикулярно стене стояло пять стендов, обитых красным бархатом, на которых также висели картины в громоздких рамах. В торце каждого стенда стояли высокие мраморные тумбы с бронзовыми бюстами. Последний стенд вместе со стеной образовывал небольшой закуточек, старинный камин, облицованный изразцами, занимал весь угол. Голова Христа висела напротив камина.
   - Вот она, лейтенант.
   - Я вижу, - Егоров протянул руку и указательным пальцем дотронулся до холста.
   - Картины нельзя трогать руками, - заметил Котов тоном учителя, делающего замечание нерадивому ученику.
   - Заткнитесь! - Егоров посмотрел на свой палец, потом понюхал его. - Я так и знал! Примите мои поздравления, господин Котов. Сегодня в три часа пополудни вас ограбили. У вас похитили картину Голова Христа Роб-бинса... или как его там!
   * * *
   - ...Я ничего не помню, - Антон полулежал на койке, приложив указательный палец к переносице.
   Лейтенант Егоров устроился рядом, в кресле для посетителей.
   - В таком случае, расскажите, что помните. Постарайтесь припомнить самые незначительные на ваш взгляд детали.
   Антон еще сильнее сморщил лоб, пытаясь вспомнить, вернее, сообразить, с чего начать.
   - Рассказывать, в принципе, нечего. Я, как всегда, пришел в музей к открытию...
   - Когда открывается музей? - Егоров посмотрел на Серова.
   - В десять утра, - ответил тот.
   - Я прихожу пораньше, - продолжил Маревич, - потому что в это время в залах почти пусто, и я могу спокойно работать. Вы не представляете, лейтенант, как посетители могут действовать на нервы! Хорошо, если молча смотрят. К таким я уже в какой-то степени привык. Постоят, посмотрят и пойдут дальше. Но попадаются такие, что хочется все бросить и бежать, куда глаза глядят. Я имею в виду тех, которые вечно лезут со своими замечаниями: то сходства нет, то краски не те, то еще что... Тьфу! К двум-трем часам я обычно ухожу. Но сегодня решил немного задержаться и закончить копию. Завтра, с утра, я хотел начать что-нибудь новое.
   - Кто мог быть в курсе ваших планов? - спросил Егоров. - Я имею в виду друзей, знакомых.
   - У меня нет знакомых в Петербурге, - Антон отпил воды из стакана. - Я здесь сравнительно недавно.
   - Где вы остановились?
   - Снимаю квартиру в Колпино.
   - Продолжайте, - Егоров приготовился слушать дальше.
   - Ну, так вот, - вздохнул Антон. - Работа шла у меня хорошо. Никого в зале не было. Только Стас изредка подходил ко мне - посмотреть. Стас - это смотритель зала, - пояснил он.
   - Знаю, - хмыкнул Егоров поморщившись, как будто в стакане с водкой, который поднес ко рту, вдруг заметил плавающего таракана. - Больше никто к вам не подходил?
   - Вроде, нет. Хотя... погодите. Я толком не помню, сегодня это было или вчера... Подходил ко мне один тип.
   Глаза лейтенанта оживились.
   - А вы вспомните, постарайтесь!
   - Нет, не могу, - Маревич стал тереть пальцем лоб. - Не помню.
   - Хорошо, - Егоров пересел на край кресла, поближе к Антону. - А как он выглядел?
   - Я не обратил внимания. Я же говорю, что стараюсь не отвлекаться.
   - Но вы же художник! - не унимался Егоров. - У вас должна быть фотографическая память на лица. Передайте хотя бы общее впечатление. Какой он: высокий, низкий, толстый, худой, лысый, в очках?.. Хоть что-то вы должны были запомнить?!
   - Не помню, - с легким раздражением ответил Маревич. - Помню только, что на нем был светлый костюм и бабочка. Я даже подумал: псих какой-то, в такую жару ходить в костюме, да еще с бабочкой.
   - Все ясно, - Егоров, не добившись от Маревича более полного описания человека в костюме с бабочкой, задал следующий вопрос. - Вы выходили сегодня из музея?
   Егоров не случайно спрашивал об этом. Может быть, охранник путает, что видел художника с этюдником, выходящим из здания? Антон мог выйти поесть или по другим делам. Что касается этюдника, то его сержант мог видеть до сегодняшнего дня, а потом все напутать. Такое часто бывало в практике лейтенанта. Свидетели могли видеть черный Мерседес перед своим носом, а потом говорить, что видели синий БМВ или даже светло-желтый Москвич.
   - Нет, я не имею привычки выходить, когда работаю, - ответил Маревич.
   - Вы точно помните? - лейтенант сделал ударение на слове точно.
   Антон побледнел от негодования:
   - Вы что, меня за идиота принимаете?
   - Ни за кого я вас не принимаю, - Егоров, казалось, сам сейчас вспылит. Я просто задал вопрос. Вы же сами только что говорили, что не помните, вчера или сегодня к вам подходил мужчина в светлом костюме!
   - Да, но свои привычки позвольте мне помнить хорошо! - Антон повернулся к лейтенанту спиной.
   - Позволяю, - пожав плечами, Егоров встал с кресла и, не попрощавшись ни с кем, вышел из палаты.
   - ...Ну, как продвигается расследование, лейтенант? - капитан Маров, прилепив сигарету к нижней губе, играл зажигалкой, оттягивая удовольствие прикурить ее.
   - Смотря с какой стороны посмотреть, - неопределенно ответил Егоров, усаживаясь рядом со столом капитана.
   Стул под ним ужасающе заскрипел, стальные ножки разошлись в стороны, отчего тот стал сантиметров на пять ниже.
   - Будешь вставать - смотри, осторожней, как бы стул не взлетел к потолку, - предупредил Маров. - Ну, рассказывай, кому взбрело в голову топить камин живописцами?
   - Дело намного серьезнее, чем может показаться, - начал лейтенант. Какой-то тип сначала усыпил художника, затем заменил оригинал картины на копию и с помощью сообщника, загримированного под автора копии, вынес оригинал из музея.
   - Гениально! - капитан, похоже, восхищался изобретательностью грабителей. - И на сколько тянет оригинал?
   - По мнению Котова, тысяч на семьсот.
   Маров присвистнул.
   - Долларов? - спросил он.
   - Нет, монгольских тугриков! - съязвил Егоров и громко рассмеялся, довольный своей шуткой.
   В соседней комнате зазвонил телефон. Через минуту в кабинет вошел дежурный сержант.
   - Разрешите доложить! - гаркнул он.
   - Ну? - проворчал капитан, наконец, прикурив сигарету.
   - На двадцатом километре Волховского шоссе произошла авария, - сержант перевел дух. - В бензовоз врезался Паджеро...
   - Вы сказали тем, кто звонил, что они обратились не по адресу? - перебил его Егоров. - Для этого существует дорожно-патрульная служба.
   - Так точно, товарищ лейтенант! Но звонили из ДПС. Дело в том, что в багажнике Паджеро нашли картину Рубенса...
   - Ты смотри, и этот разбирается в искусстве! - обрадовался лейтенант, вскакивая со стула.
   Стул, взвизгнув ножками, подскочил, больно ударив Егорова по ноге...
   Только по счастливому стечению обстоятельств, при столкновении не вспыхнул пожар. Вся трасса на месте аварии была залита бензином, в котором отражались вспыхивающие сине-красные огни на крышах патрульных машин. Хлопья снега, медленно кружа в воздухе, исчезали в растекшейся луже, превращая ее в вонючее месиво под ногами снующих повсюду гаишников.
   В ста метрах в обоих направлениях от места крушения были выставлены посты, предупреждающие водителей проезжающих машин соблюдать осторожность и не бросать в окна окурки сигарет. (Не дай Бог, какая-нибудь свинья не захочет пачкать пепельницу своего нового Мерседеса!)
   Раскореженый Паджеро уже отбуксировали на обочину. Там же стоял бензовоз с развороченной цистерной.
   Маров и Егоров прошли в зону оцепления. Молодой офицер дорожной милиции записывал показания водителя бензовоза, время от времени останавливаясь, чтобы подышать на замерзшие руки.
   - ...в последний момент я заметил его, подъезжающего по примыкающей дороге с одними подфарниками. Мне показалось, что я уже проскочил, когда раздался сильный грохот и прицеп занесло влево. Я только успел нажать на газ, чтобы выровнять машину, и, немного проехав, остановился. Видимо, водитель Паджеро не справился с управлением, что и немудрено - снегопад застал всех врасплох...
   - Вы действовали совершенно правильно, - офицер искренне был восхищен действиями водителя. - Представляете, капитан, - обратился он к подошедшему Марову, - за бензовозом на скорости сто километров в час мчались автомобили. Что бы случилось, если цистерну занесло и развернуло поперек движению? Это было бы катастрофой. Как минимум двадцать машин врезалось бы в бензовоз прежде, чем те, кто ехали сзади, сообразили, в чем дело. Да и взрыва каким-то чудом удалось избежать.
   - Я понимаю, - Маров внутренне содрогнулся, представив описанную офицером аварию. - Кто-нибудь в Паджеро остался в живых? - спросил он, хотя хорошо понимал, что это практически невозможно.
   - Да, товарищ капитан, - ответил офицер. - Как это ни странно. Водитель, так же как и пассажир, сидящий рядом с ним, остались на месте. Третий, на заднем сидении, пока жив, хотя и в очень тяжелом состоянии. Мы его отправили в больницу.
   - Как он выглядел? - спросил Егоров, подойдя ближе.
   - Дело в том, лейтенант, что все лицо было залито кровью, так что его я не разглядел. Но он был атлетически сложен, почти как вы, - офицер улыбнулся Егорову, - и на нем был светло-серый костюм, правда, порядком изодранный и перепачканный кровью. Да, и еще бабочка под цвет костюму.
   - В какую больницу его отправили? - Егоров подскочил как ужаленный.
   - В городскую.
   - Тебе знаком этот тип? - поинтересовался капитан.
   - Нет. Но у меня есть к нему несколько вопросов, - сказал Егоров и, отвечая на немой вопрос капитана, продолжил: - Похоже, что именно он вертелся вокруг Маревича в музее.
   Повернувшись в сторону милиционера, Егоров спросил:
   - А где картина?
   - Она в моей машине, под охраной, - ответил тот. - Сержант Дуров! Проводите капитана и лейтенанта.
   От непрерывного мигания сигнальных огней у Егорова зарябило в глазах, и он угодил ногой в лужу бензина. Громко выругавшись, лейтенант пошел дальше, хлюпая промокшим башмаком. Наконец, продравшись сквозь плотную толпу понаехавших со всех сторон милиции и санитаров, Маров и Егоров подошли к машине, в которой под охраной двух дюжих омоновцев с автоматами наперевес на заднем сидении лежала картина, завернутая в белую материю. Один из охранников открыл Дверцу машины и развернул холст на подрамнике.