Страница:
Глава тринадцатая. ТАК ДАЛЬШЕ ПРОДОЛЖАТЬСЯ НЕ МОЖЕТ
В восемь часов вечера, приняв рапорт от дежурных офицеров, Саблуков отправился в Михайловский замок. Он должен был отдать рапорт великому князю Константину как шефу полка.
Недавно ветер изменился и стал дуть с северо-запада. Потемнело. Повалил крупными хлопьями мокрый снег, он залеплял лицо сидевшего в санях полковника.
Саблуков подъехал к большому подъезду и вышел из саней. К нему приблизился камер-лакей императора.
— Куда вы идете, ваше высокоблагородие?
— К великому князю Константину.
— Пожалуйста, не ходите. Ибо я тотчас должен доложить об этом государю.
— Не могу не пойти, — ответил Саблуков. — Я дежурный полковник и должен явиться с рапортом к его высочеству. Так и скажите государю.
Лакей побежал по лестнице на одну сторону замка, а Саблуков поднялся на другую.
Полковника не сразу впустили в комнату великого князя. Приоткрыв дверь, камердинер спросил:
— Зачем вы пришли сюда?
— Вы, кажется, все здесь сошли с ума! Я дежурный полковник, — сказал Саблуков.
Тогда камердинер отпер дверь.
— Хорошо, войдите.
Князь Константин находился в передней. Он был очень взволнован. Саблуков тотчас отрапортовал ему о состоянии полка. В это время в приемную вошел великий князь Александр. Вид его поразил Саблукова: он пробирался крадучись, словно испуганный заяц. В эту минуту открылась задняя дверь приемной и вошел император, в сапогах и шпорах, с шляпой в одной руке и тростью в другой, и направился к собравшимся церемониальным шагом.
Александр поспешно убежал в свой кабинет. Константин стоял с испуганным лицом и руками, непроизвольно бьющими по карманам.
Саблукову показалось, что он похож на безоружного человека, очутившегося перед медведем.
Полковник, повернувшись на каблуках, отрапортовал императору о состоянии полка.
— А, ты дежурный, — сказал император, приветливо кивнул головой, повернулся и пошел к двери.
Когда за ним дверь захлопнулась, из своего кабинета снова вышел Александр и произнес:
— Вы ничего не знаете?
— Ничего, ваше высочество, кроме того, что я дежурный вне очереди.
— Я так приказал, — подтвердил Константин.
— Мы оба под арестом, — сказал Александр.
Саблуков засмеялся.
— Отчего вы смеетесь?
— Вы давно ждали этой чести.
— Да, но не такого ареста, какому мы подверглись теперь. Нас обоих Обольянинов водил в церковь присягать в верности.
— Меня нет надобности приводить к присяге, — посмеивался Саблуков. — Я верен.
— Хорошо, — сказал Константин. — Теперь отправляйтесь домой и смотрите будьте осторожны.
Братья совсем не похожи друг на друга. Подозрительный и завистливый Александр — красивый, по-женски кокетливый юноша. Императрица Мария Федоровна наделила первенца своей внешней привлекательностью. Благодаря заботам бабки Екатерины он получил приличное образование. Константин похож на отца и видом и нравом. Физически сильный, несколько сутуловатый. Короткий нос вздернут кверху, на лице всегда недовольное выражение. Пучки волос над глазами заменяют брови. Неглупый от природы, он до конца своих дней остался полным невеждой.
Саблуков оставил дворец. Было ровно девять часов, когда он уселся в вольтеровское кресло в своем кабинете. Тревожные мысли осаждали его со всех сторон. Подозрения, появившиеся в последнее время, еще больше укрепились. Он хотел задремать, но не мог. В три четверти десятого его слуга Степан привел фельдъегеря.
— Его величество желают, чтобы вы немедленно явились во дворец.
— Очень хорошо, — сказал Саблуков и велел подать сани.
Хотя императорский вызов с фельдъегерем был плохим предзнаменованием, но Саблуков не имел дурных предчувствий. Через десять минут он добрался к своему караулу, как мы говорили, стоявшему у дверей в спальню императора.
— Что-нибудь случилось? — спросил Саблуков.
— Все благополучно, — отрапортовал корнет Андриевский.
В десять часов пятнадцать минут часовой крикнул «Караул, вон». Караул вышел и выстроился. Император показался из двери спальни в башмаках и чулках. Впереди бежала любимая собачка. За ним шествовал генерал адъютант Уваров.
Император Павел подошел к Саблукову, стоявшему в двух шагах от караула, и сказал по-французски:
— Вы якобинец?
Озадаченный этими словами, Саблуков ответил:
— Да, государь.
— Не вы, а полк.
— Пусть еще это будет так по отношению ко мне, но что касается полка, то вы ошибаетесь, — нашелся полковник.
— А я лучше знаю. Сводить караул!
— По отделениям, направо, кругом, марш, — скомандовал Саблуков.
Корнет Андриевский вывел караул из передней и отправился с ним в казармы.
— Вы якобинцы, — опять повторил император.
— Вы незаслуженно нас обижаете, ваше императорское величество.
— Я лучше знаю, — снова повторил Павел. — Я велел вывести полк из города и расквартировать его по деревням. — И добавил: — Ваш эскадрон, полковник, будет помещен в Царском Селе. Два бригад-майора будут сопровождать полк до седьмой версты. Распорядитесь, чтобы он был готов утром в четыре часа, в полной походной форме, с поклажей. А вы, — сказал он двум лакеям, одетым в гусарскую форму, — займите этот пост, — и указал на дверь в спальнюnote 21.
В доме графа Палена, на углу Невского и Большой Морской, собрались гости. На лице хозяина, как всегда, было написано спокойствие и довольство, однако на душе его скребли кошки. Петр Алексеевич был педантом и, подготавливая заговор, предусмотрел мельчайшие подробности. В таком деле ошибаться нельзя.
Комендантом Михайловского замка император назначил своего любимого генерала Котлубицкого. Он был недалеким человеком, но предан, и император верил ему. Такой человек мог помешать заговору.
Три дня назад граф Пален, докладывая о событиях в городе, сказал государю:
— Ваше величество, в моем докладе не упоминается Михайловский замок. Мне ничего не известно. И генерал-губернатор…
— Чего ты хочешь? — спросил император.
— Пусть генерал Котлубицкой мне ежедневно докладывает о благосостоянии замка в десять часов вечера. А я буду докладывать вам.
Император подумал.
— Ты прав, порядок есть порядок. Я прикажу Котлубицкому.
И вот сейчас, когда подходило назначенное время, граф Пален стал волноваться. «А вдруг генерал Котлубицкой не придет? — думал он. — Мало ли что может случиться! Тогда заговор поставлен под удар… Но вчера и позавчера генерал докладывал».
Генерал Котлубицкой приехал ровно в десять часов. Он вошел в комнаты и встретил там нескольких знакомых офицеров за шампанским.
— За здоровье хозяина. За новорожденного, — подошел к коменданту Платон Зубов с двумя бокалами. — Прошу выпить.
Котлубицкой не отказался, выпил за хозяина и доложил ему о том, что во дворце все благополучно.
Фон дер Пален проводил Котлубицкого до прихожей.
— Генерал, — сказал губернатор у дверей, — пожалуйте вашу шпагу, государь приказал вас арестовать.
— Но я не виновен, ваше превосходительство, разрешите поехать объясниться государю, он еще не спит.
— Разве вы не знаете порядка, генерал?
Николай Осипович отдал шпагу Палену и был отведен адъютантом на гауптвахту.
А через пять минут еще два адъютанта поскакали к командирам столичных полков с приказанием генерал-губернатора.
— Больше препятствий нет, господа, — сказал своим гостям граф Пален. — Ровно в полночь семеновцы и преображенцы будут нас ждать у Верхнего сада. Скоро мы выступаем.
В это время в прокуренной квартире генерала Талызина в лейб-компанейском корпусе Зимнего дворца собралась вторая группа заговорщиков. Все офицеры были в полном мундире, в шарфах и орденах. Гостям разносили шампанское, разные вина и пунш.
Хозяина квартиры генерала Талызина уважало все гвардейское офицерство. Он был добрым и отзывчивым человеком. К нему были привязаны не только офицеры, но и солдаты. Генерал, задумавшись, сидел во главе дубового стола, уставленного бутылками, и, казалось, не слышал громкого спора, разгоревшегося среди гостей. Заговорщиков более трех десятков, и все военные.
Иные офицеры предлагали потребовать у императора отречения от престола, другие стояли за конституцию, понимая ее как ограничение прав монарха.
— А если государь отречения не подпишет, тогда как быть?
— Прикончить, прикончить. Смерть тирану! — крикнул граф Николай Зубов. Он был известен главным образом своей богатырской силой и тем, что был женат на единственной дочери фельдмаршала Суворова.
— Арестовать.
— В Шлиссельбург.
Некоторые возражали, возмущались:
— Бога побойтесь, на помазанника божьего замахиваетесь!
— И в писании сказано: царя чтите, бога бойтесь.
Полковник Измайловского полка Бибиков больше всех ратовал за расправу. Он был превосходным офицером и находился в родстве со всей знатью.
— Не одному смерть, но всем. Пока не перережем их всех, не истребим проклятое гнездо, не будет в России свободы.
— Республиканец! — кричали ему. — Узнает ежели император про твои слова…
— Якобинец!
— Наследника на престол!
— Император сумасшедший!
— Сумасшедший с бритвой в руках!..
Заговорщики выпили много вина. У многих закружилась голова. Голоса сделались громче.
— Во дворец, довольно терпеть!
— Да здравствует новый государь император Александр Павлович! — раздался пьяный голос. — Ура-а-а!
— Ура! Ура! — слышалось со всех сторон.
Громкий стук в дверь привлек всеобщее внимание. Голоса заговорщиков разом умолкли. В комнаты вошел полковник Аргамаков, плац-адъютант замка.
— Вы готовы, господа?
— Готовы, — выступил вперед генерал Бенигсен, высокий, прямой, будто накрахмаленный, с огромным кадыком. Он только вчера был посвящен графом Паленом в грядущие события и сразу согласился участвовать в перевороте. Он либо говорил о делах, либо молчал — другого разговора у него не было. Голос у генерала был тонкий, певучий.
— Господа, фон Пален скоро будет здесь. Он просил передать, что по вызову императора Павла в Петербург прибыл генерал Аракчеев. Но приказ генерал-губернатора Палена его задержал на заставе… Время не терпит, господа.
— Кто проведет нас во дворец? — спросил генерал Бенигсен.
— Я.
В замке гарнизонная служба отправлялась, как в осажденной крепости. После вечерней зори только весьма немногие лица, известные швейцару и дворцовым сторожам, допускались в замок по малому подъемному мостику, который опускался только для них. В числе этих немногих был плац-адъютант замка Аргамаков. Он был обязан доносить лично императору о всяких чрезвычайных происшествиях в городе. Павел доверял Аргамакову, и он даже ночью мог входить в царскую спальню.
— Как войдем во дворец?
— Через малый подъемный мост. Потом через Воскресенские ворота во двор и по витой лестнице прямо в переднюю, к дверям спальни.
— Там стоит караул конногвардейцев!
— Сегодня караула не будет.
— Ура! — опять раздался пьяный голос.
На этот раз никто не откликнулся. На площади послышался стук многих лошадиных копыт. Всадники остановились у дверей квартиры генерала Талызина.
В переднюю вошел граф Пален.
— Я предлагаю выпить шампанского на посошок — и в дорогу. Пора во дворец, господа офицеры!
Заговорщики разделились на два отряда. Один под предводительством генерала Бенигсена и Зубовых, другой под начальством графа Палена.
Впереди первого отряда шел полковник Аргамаков.
Полковник Аргамаков благополучно провел генерала Бенигсена, братьев Зубовых и остальных заговорщиков первого отряда в апартаменты его величества. А генерал Талызин, приняв командование над гвардейским батальоном, направился через Верхний сад, чтобы окружить замок.
В саду солдаты вспугнули множество ворон и галок, ночевавших на деревьях, и птицы поднялись тучей с громким карканьем и шумом. У многих замерло сердце. Однако во дворце безмятежно спали, и все обошлось благополучно.
Караульные на нижней гауптвахте и часовые Семеновского полка оставались в бездействии, как бы ничего не видя и не слыша. Ни один человек не тронулся в защиту обреченного тирана, хотя и догадывались, что для него настал последний час. Как мы говорили, караулом командовал капитан Пайкер. Подчиненный ему офицер, прапорщик Полторацкий, был в числе заговорщиков. Он вместе со своим товарищем арестовал капитана и принял караул под свое начало.
Итак, в полночь войска, подчинившиеся заговорщикам, окружили царский дворец. Впереди маршировали семеновцы, они вошли во дворец и заняли внутренние коридоры и проходы.
Сигнал к началу выступления подал полковник Аргамаков. Он вбежал в переднюю государя, где недавно стоял караул конногвардейского полка, и закричал: «Пожар!» Заговорщики ворвались в переднюю, два камер-гусара, приставленные государем, храбро защищали свой пост. Но недолго: один из них был заколот, другой ранен.
Вторая дверь в спальню была на запоре. Заговорщики взломали ее и бросились в комнату. Императора в ней не оказалось. В комнате было темно. Зажгли свечи, искали со свечами в руках.
Платон Зубов, не видя Павла, испугался и сказал по-французски:
— Птичка упорхнула.
Но генерал Бенигсен, высокий флегматичный немец, ощупал постель — она была еще теплая — и стал хладнокровно осматривать спальню. Он обнаружил Павла притаившимся за ширмами.
— Вот он! — тонко сказал Бенигсен и указал пальцем на босые ноги.
Императора мгновенно вытащили из-за ширмы. Он был в колпаке и белом полотняном камзоле. В руках у него торчала шпага.
— Что вам здесь нужно? — Император окинул надменным взглядом офицеров.
— У вас отречение? — Бенигсен обернулся к Зубову. — Доложите его величеству, Платон Александрович.
— Докладывайте, — сказал дрогнувшим голосом император.
— Отречение от престола императора Павла Первого… «Мы, Павел Первый, милостию божьей император и самодержец всероссийский и прочее и прочее, беспристрастно и непринужденно объявляем, что от правления государством Российским навеки отрекаемся, в чем клятву нашу перед богом и всем светом приносим. Вручаем же престол наш сыну и законному наследнику нашему Александру Павловичу…»
— Прекратите, изменники престолу русскому! — вскричал Павел, побледнев.
— Нет, русскому престолу я не изменник, а вот вас видеть на троне не хочу!
— Почему?
— Потому что вы деспот, ваше величество, и угнетаете нацию.
— Ложь! — Император с отвращением смотрел на последнего фаворита своей матери.
— Вы бьете по лицу офицера своей мерзкой тростью. Бьете дворянина. Разве это ложь?
— Да здравствует император Александр Первый, — пьяно закричал кто-то в толпе заговорщиков.
— Я самодержец, что хочу, то и делаю! — теряя терпение, сипло завопил император. — Дворянин только тот, с кем я разговариваю, и только тогда, когда я с ним разговариваю.
— Прикончить эту зловредную обезьяну! — опять раздался тот же голос.
— Как ты смеешь? — рванулся вперед Павел, отпихивая Платона Зубова.
Подошел брат Платона, Николай, громадного роста и необыкновенной силы человек. Граф пошатывался, он был изрядно пьян.
— Что ты там кричишь? Пора тебе замолкнуть! — сказал он и ударил Павла по руке.
— Ты, ты!.. — выдохнул Павел. Он был оскорблен, ему было больно. — Поднял руку на своего императора… — Павел не выдержал и плюнул на Николая Зубова.
— Ты больше не император…
В правой руке Николая Зубова была массивная золотая табакерка. Размахнувшись, он ударил золотом императора по виску. Павел охнул и повалился на пол.
Николай Зубов поднял его с пола, как щенка, за шиворот и ударил еще раз. Шпага выпала из рук императора, и тогда началось… Несколько офицеров — князь Яшвиль, Татаринов, Горданов и Скарятин, — желая отомстить за оскорбления, били его кулаками.
Павел бы крепок и силен и долго сопротивлялся. Его повалили на пол, топтали ногами, шпажным эфесом проломили висок.
Страшные черные тени метались по стенам царской спальни.
В начале избиения императора генерал Бенигсен, слывший среди офицеров добросердечным и кротким человеком, вышел в переднюю, на стенах которой были развешаны картины, и со свечой в руках спокойно их рассматривал.
Император был еще жив и звал на помощь.
— Закройте ему рот, это отвратительно! — крикнул Платон Зубов.
Офицер Измайловского полка Скарятин сорвал висевший над постелью шарф и набросил его на шею Павла.
— Да здравствует император Александр Первый!
Во внутреннем карауле Преображенского лейб-батальона стоял тогда поручик Марин.
Услышав, что в замке происходит что-то необыкновенное, старые гренадеры громко высказывали свои подозрения и волновались. Но Марин не потерял присутствия духа и скомандовал: «Смирно». Пока заговорщики управлялись с императором, он держал гренадер под ружьем, и ни один не посмел шевельнуться.
Граф Пален появился в императорской спальне, когда все было кончено. Предварительно он посылал своего адъютанта узнать, как обстоит дело.
— Что, он уже холодный? — спросил осторожный Пален.
— Так точно, холодный, ваше высокопревосходительство.
Трудно сказать, что думал военный губернатор. Вернее всего, хотел обезопасить себя. Если бы заговор не увенчался успехом, он мог прийти императору на помощь, как верный слуга и спаситель.
— Император Павел Первый скончался апоплексическим ударом, — выйдя из спальни, обратился губернатор Пален к толкавшимся в передней офицерам. — Да здравствует император Александр Первый! Ура, господа!
— Ура, ура, ура!
В первом часу пополуночи 12 марта генерал фон дер Пален явился к наследнику Александру Павловичу с известием о скоропостижной смерти императора. Александр Павлович в эту ночь не раздевался и не ложился спать. При нем неотлучно находился генерал-адъютант Уваров и его адъютант князь Волконский.
Александр заплакал.
— Ваше величество, — сказал граф Пален испуганному и дрожавшему Александру, — подпишите вот этот документ.
По внешнему виду молодой император был готов подписать что угодно.
— Что это? — отпрянул Александр от графа, словно от ядовитой змеи. — Какой документ?
— Это конституционный акт. Некоторые ограничения императорской власти… Гвардия будет поддерживать конституцию.
— А мне сказали, что гвардия не хочет конституции, — перестав дрожать, сказал Александр. — Я не буду подписывать… Все меня обманывают. — И он опять заплакал.
Граф Пален понял, что наследник предупрежден. Он не сомневался, что предупредил генерал Талызин. Настаивать на подписании акта было опасно.
С трудом уговорил граф Пален Александра Павловича выйти к собравшимся в замке войскам.
— Перестаньте быть ребенком, — сказал Пален. — Благополучие многих людей зависит от вашей твердости.
С помощью губернатора и генерал-адъютанта Уварова, державших наследника под руки, Александр предстал перед караулом Семеновского полка.
— Батюшка скончался апоплексическим ударом. Все при мне будет, как при бабушке! — выкрикнул Александр.
— Ура! Ура! Ура!
— Да здравствует император Александр Первый!
Князь Платон Зубов разбудил великого князя Константина, ничего не знавшего о заговоре, и привел его к новому императору. Братья вместе вышли к войскам. Опять громкое продолжительное «ура».
— Да здравствует император Александр Первый!
В эту тревожную ночь генералу Бенигсену довелось перемолвиться и с овдовевшей императрицей. Она вспомнила, что на русском престоле сиживала не одна государыня, и тоже захотела попытать счастья и надеть на себя окровавленную корону Павла.
— Я хочу царствовать! — выкликала Мария Федоровна. — Мой муж пал жертвой здодеев-измеиников. Теперь я ваша императрица. Я одна ваша законная государыня. Защищайте меня, следуйте за мной.
Леонтий Леонтьевич усмехнулся. Отрывистые фразы императрицы с сильным немецким акцентом вряд ли произвели бы впечатление на гвардию. Рисковать жизнью ради толстой, высокой бабы не входило в расчеты генерала. А главное, он помнил, что и он мог попасть в число «злодеев-изменников», если бы вдова Павла Петровича воцарилась и стала мстить за смерть мужа.
— Мы тут не разыгрываем комедию, ваше величество, извольте следовать в свои комнаты, — ответил генерал и приказал случившемуся офицеру проводить императрицу.
В два часа ночи император с цесаревичем Константином сели в коляску и направились в Зимний дворец. На запятки встали граф Николай Зубов и генерал Андрей Уваров.
Вслед за императором потянулись и придворные, кто в карете, кто верхом, а кто и пешком.
В этот день в камер-фурьерском журнале было записано: «Сей ночи в первом часу, с 11 на 12 марта, то есть с понедельника на вторник, скончался скоропостижно в Михайловском замке государь Павел Первый.
Его императорское высочество наследник великий князь Александр Павлович по кончине родителя своего, приняв всероссийский императорский престол, изволили отбыть с государем цесаревичем великим князем Константином Павловичем из Михайловского замка в Санкт-Петербургский Зимний дворец в 2 часа ночи в прежние свои комнаты».
Недавно ветер изменился и стал дуть с северо-запада. Потемнело. Повалил крупными хлопьями мокрый снег, он залеплял лицо сидевшего в санях полковника.
Саблуков подъехал к большому подъезду и вышел из саней. К нему приблизился камер-лакей императора.
— Куда вы идете, ваше высокоблагородие?
— К великому князю Константину.
— Пожалуйста, не ходите. Ибо я тотчас должен доложить об этом государю.
— Не могу не пойти, — ответил Саблуков. — Я дежурный полковник и должен явиться с рапортом к его высочеству. Так и скажите государю.
Лакей побежал по лестнице на одну сторону замка, а Саблуков поднялся на другую.
Полковника не сразу впустили в комнату великого князя. Приоткрыв дверь, камердинер спросил:
— Зачем вы пришли сюда?
— Вы, кажется, все здесь сошли с ума! Я дежурный полковник, — сказал Саблуков.
Тогда камердинер отпер дверь.
— Хорошо, войдите.
Князь Константин находился в передней. Он был очень взволнован. Саблуков тотчас отрапортовал ему о состоянии полка. В это время в приемную вошел великий князь Александр. Вид его поразил Саблукова: он пробирался крадучись, словно испуганный заяц. В эту минуту открылась задняя дверь приемной и вошел император, в сапогах и шпорах, с шляпой в одной руке и тростью в другой, и направился к собравшимся церемониальным шагом.
Александр поспешно убежал в свой кабинет. Константин стоял с испуганным лицом и руками, непроизвольно бьющими по карманам.
Саблукову показалось, что он похож на безоружного человека, очутившегося перед медведем.
Полковник, повернувшись на каблуках, отрапортовал императору о состоянии полка.
— А, ты дежурный, — сказал император, приветливо кивнул головой, повернулся и пошел к двери.
Когда за ним дверь захлопнулась, из своего кабинета снова вышел Александр и произнес:
— Вы ничего не знаете?
— Ничего, ваше высочество, кроме того, что я дежурный вне очереди.
— Я так приказал, — подтвердил Константин.
— Мы оба под арестом, — сказал Александр.
Саблуков засмеялся.
— Отчего вы смеетесь?
— Вы давно ждали этой чести.
— Да, но не такого ареста, какому мы подверглись теперь. Нас обоих Обольянинов водил в церковь присягать в верности.
— Меня нет надобности приводить к присяге, — посмеивался Саблуков. — Я верен.
— Хорошо, — сказал Константин. — Теперь отправляйтесь домой и смотрите будьте осторожны.
Братья совсем не похожи друг на друга. Подозрительный и завистливый Александр — красивый, по-женски кокетливый юноша. Императрица Мария Федоровна наделила первенца своей внешней привлекательностью. Благодаря заботам бабки Екатерины он получил приличное образование. Константин похож на отца и видом и нравом. Физически сильный, несколько сутуловатый. Короткий нос вздернут кверху, на лице всегда недовольное выражение. Пучки волос над глазами заменяют брови. Неглупый от природы, он до конца своих дней остался полным невеждой.
Саблуков оставил дворец. Было ровно девять часов, когда он уселся в вольтеровское кресло в своем кабинете. Тревожные мысли осаждали его со всех сторон. Подозрения, появившиеся в последнее время, еще больше укрепились. Он хотел задремать, но не мог. В три четверти десятого его слуга Степан привел фельдъегеря.
— Его величество желают, чтобы вы немедленно явились во дворец.
— Очень хорошо, — сказал Саблуков и велел подать сани.
Хотя императорский вызов с фельдъегерем был плохим предзнаменованием, но Саблуков не имел дурных предчувствий. Через десять минут он добрался к своему караулу, как мы говорили, стоявшему у дверей в спальню императора.
— Что-нибудь случилось? — спросил Саблуков.
— Все благополучно, — отрапортовал корнет Андриевский.
В десять часов пятнадцать минут часовой крикнул «Караул, вон». Караул вышел и выстроился. Император показался из двери спальни в башмаках и чулках. Впереди бежала любимая собачка. За ним шествовал генерал адъютант Уваров.
Император Павел подошел к Саблукову, стоявшему в двух шагах от караула, и сказал по-французски:
— Вы якобинец?
Озадаченный этими словами, Саблуков ответил:
— Да, государь.
— Не вы, а полк.
— Пусть еще это будет так по отношению ко мне, но что касается полка, то вы ошибаетесь, — нашелся полковник.
— А я лучше знаю. Сводить караул!
— По отделениям, направо, кругом, марш, — скомандовал Саблуков.
Корнет Андриевский вывел караул из передней и отправился с ним в казармы.
— Вы якобинцы, — опять повторил император.
— Вы незаслуженно нас обижаете, ваше императорское величество.
— Я лучше знаю, — снова повторил Павел. — Я велел вывести полк из города и расквартировать его по деревням. — И добавил: — Ваш эскадрон, полковник, будет помещен в Царском Селе. Два бригад-майора будут сопровождать полк до седьмой версты. Распорядитесь, чтобы он был готов утром в четыре часа, в полной походной форме, с поклажей. А вы, — сказал он двум лакеям, одетым в гусарскую форму, — займите этот пост, — и указал на дверь в спальнюnote 21.
В доме графа Палена, на углу Невского и Большой Морской, собрались гости. На лице хозяина, как всегда, было написано спокойствие и довольство, однако на душе его скребли кошки. Петр Алексеевич был педантом и, подготавливая заговор, предусмотрел мельчайшие подробности. В таком деле ошибаться нельзя.
Комендантом Михайловского замка император назначил своего любимого генерала Котлубицкого. Он был недалеким человеком, но предан, и император верил ему. Такой человек мог помешать заговору.
Три дня назад граф Пален, докладывая о событиях в городе, сказал государю:
— Ваше величество, в моем докладе не упоминается Михайловский замок. Мне ничего не известно. И генерал-губернатор…
— Чего ты хочешь? — спросил император.
— Пусть генерал Котлубицкой мне ежедневно докладывает о благосостоянии замка в десять часов вечера. А я буду докладывать вам.
Император подумал.
— Ты прав, порядок есть порядок. Я прикажу Котлубицкому.
И вот сейчас, когда подходило назначенное время, граф Пален стал волноваться. «А вдруг генерал Котлубицкой не придет? — думал он. — Мало ли что может случиться! Тогда заговор поставлен под удар… Но вчера и позавчера генерал докладывал».
Генерал Котлубицкой приехал ровно в десять часов. Он вошел в комнаты и встретил там нескольких знакомых офицеров за шампанским.
— За здоровье хозяина. За новорожденного, — подошел к коменданту Платон Зубов с двумя бокалами. — Прошу выпить.
Котлубицкой не отказался, выпил за хозяина и доложил ему о том, что во дворце все благополучно.
Фон дер Пален проводил Котлубицкого до прихожей.
— Генерал, — сказал губернатор у дверей, — пожалуйте вашу шпагу, государь приказал вас арестовать.
— Но я не виновен, ваше превосходительство, разрешите поехать объясниться государю, он еще не спит.
— Разве вы не знаете порядка, генерал?
Николай Осипович отдал шпагу Палену и был отведен адъютантом на гауптвахту.
А через пять минут еще два адъютанта поскакали к командирам столичных полков с приказанием генерал-губернатора.
— Больше препятствий нет, господа, — сказал своим гостям граф Пален. — Ровно в полночь семеновцы и преображенцы будут нас ждать у Верхнего сада. Скоро мы выступаем.
В это время в прокуренной квартире генерала Талызина в лейб-компанейском корпусе Зимнего дворца собралась вторая группа заговорщиков. Все офицеры были в полном мундире, в шарфах и орденах. Гостям разносили шампанское, разные вина и пунш.
Хозяина квартиры генерала Талызина уважало все гвардейское офицерство. Он был добрым и отзывчивым человеком. К нему были привязаны не только офицеры, но и солдаты. Генерал, задумавшись, сидел во главе дубового стола, уставленного бутылками, и, казалось, не слышал громкого спора, разгоревшегося среди гостей. Заговорщиков более трех десятков, и все военные.
Иные офицеры предлагали потребовать у императора отречения от престола, другие стояли за конституцию, понимая ее как ограничение прав монарха.
— А если государь отречения не подпишет, тогда как быть?
— Прикончить, прикончить. Смерть тирану! — крикнул граф Николай Зубов. Он был известен главным образом своей богатырской силой и тем, что был женат на единственной дочери фельдмаршала Суворова.
— Арестовать.
— В Шлиссельбург.
Некоторые возражали, возмущались:
— Бога побойтесь, на помазанника божьего замахиваетесь!
— И в писании сказано: царя чтите, бога бойтесь.
Полковник Измайловского полка Бибиков больше всех ратовал за расправу. Он был превосходным офицером и находился в родстве со всей знатью.
— Не одному смерть, но всем. Пока не перережем их всех, не истребим проклятое гнездо, не будет в России свободы.
— Республиканец! — кричали ему. — Узнает ежели император про твои слова…
— Якобинец!
— Наследника на престол!
— Император сумасшедший!
— Сумасшедший с бритвой в руках!..
Заговорщики выпили много вина. У многих закружилась голова. Голоса сделались громче.
— Во дворец, довольно терпеть!
— Да здравствует новый государь император Александр Павлович! — раздался пьяный голос. — Ура-а-а!
— Ура! Ура! — слышалось со всех сторон.
Громкий стук в дверь привлек всеобщее внимание. Голоса заговорщиков разом умолкли. В комнаты вошел полковник Аргамаков, плац-адъютант замка.
— Вы готовы, господа?
— Готовы, — выступил вперед генерал Бенигсен, высокий, прямой, будто накрахмаленный, с огромным кадыком. Он только вчера был посвящен графом Паленом в грядущие события и сразу согласился участвовать в перевороте. Он либо говорил о делах, либо молчал — другого разговора у него не было. Голос у генерала был тонкий, певучий.
— Господа, фон Пален скоро будет здесь. Он просил передать, что по вызову императора Павла в Петербург прибыл генерал Аракчеев. Но приказ генерал-губернатора Палена его задержал на заставе… Время не терпит, господа.
— Кто проведет нас во дворец? — спросил генерал Бенигсен.
— Я.
В замке гарнизонная служба отправлялась, как в осажденной крепости. После вечерней зори только весьма немногие лица, известные швейцару и дворцовым сторожам, допускались в замок по малому подъемному мостику, который опускался только для них. В числе этих немногих был плац-адъютант замка Аргамаков. Он был обязан доносить лично императору о всяких чрезвычайных происшествиях в городе. Павел доверял Аргамакову, и он даже ночью мог входить в царскую спальню.
— Как войдем во дворец?
— Через малый подъемный мост. Потом через Воскресенские ворота во двор и по витой лестнице прямо в переднюю, к дверям спальни.
— Там стоит караул конногвардейцев!
— Сегодня караула не будет.
— Ура! — опять раздался пьяный голос.
На этот раз никто не откликнулся. На площади послышался стук многих лошадиных копыт. Всадники остановились у дверей квартиры генерала Талызина.
В переднюю вошел граф Пален.
— Я предлагаю выпить шампанского на посошок — и в дорогу. Пора во дворец, господа офицеры!
Заговорщики разделились на два отряда. Один под предводительством генерала Бенигсена и Зубовых, другой под начальством графа Палена.
Впереди первого отряда шел полковник Аргамаков.
* * *
Часы в замке пробили полночь. Генерал Депрерадович с первым Семеновским батальоном, а полковник Запольский и генерал князь Вяземский с третьим и четвертым батальонами Преображенского полка прибыли на сборное место у Верхнего сада Михайловского замка.Полковник Аргамаков благополучно провел генерала Бенигсена, братьев Зубовых и остальных заговорщиков первого отряда в апартаменты его величества. А генерал Талызин, приняв командование над гвардейским батальоном, направился через Верхний сад, чтобы окружить замок.
В саду солдаты вспугнули множество ворон и галок, ночевавших на деревьях, и птицы поднялись тучей с громким карканьем и шумом. У многих замерло сердце. Однако во дворце безмятежно спали, и все обошлось благополучно.
Караульные на нижней гауптвахте и часовые Семеновского полка оставались в бездействии, как бы ничего не видя и не слыша. Ни один человек не тронулся в защиту обреченного тирана, хотя и догадывались, что для него настал последний час. Как мы говорили, караулом командовал капитан Пайкер. Подчиненный ему офицер, прапорщик Полторацкий, был в числе заговорщиков. Он вместе со своим товарищем арестовал капитана и принял караул под свое начало.
Итак, в полночь войска, подчинившиеся заговорщикам, окружили царский дворец. Впереди маршировали семеновцы, они вошли во дворец и заняли внутренние коридоры и проходы.
Сигнал к началу выступления подал полковник Аргамаков. Он вбежал в переднюю государя, где недавно стоял караул конногвардейского полка, и закричал: «Пожар!» Заговорщики ворвались в переднюю, два камер-гусара, приставленные государем, храбро защищали свой пост. Но недолго: один из них был заколот, другой ранен.
Вторая дверь в спальню была на запоре. Заговорщики взломали ее и бросились в комнату. Императора в ней не оказалось. В комнате было темно. Зажгли свечи, искали со свечами в руках.
Платон Зубов, не видя Павла, испугался и сказал по-французски:
— Птичка упорхнула.
Но генерал Бенигсен, высокий флегматичный немец, ощупал постель — она была еще теплая — и стал хладнокровно осматривать спальню. Он обнаружил Павла притаившимся за ширмами.
— Вот он! — тонко сказал Бенигсен и указал пальцем на босые ноги.
Императора мгновенно вытащили из-за ширмы. Он был в колпаке и белом полотняном камзоле. В руках у него торчала шпага.
— Что вам здесь нужно? — Император окинул надменным взглядом офицеров.
— У вас отречение? — Бенигсен обернулся к Зубову. — Доложите его величеству, Платон Александрович.
— Докладывайте, — сказал дрогнувшим голосом император.
— Отречение от престола императора Павла Первого… «Мы, Павел Первый, милостию божьей император и самодержец всероссийский и прочее и прочее, беспристрастно и непринужденно объявляем, что от правления государством Российским навеки отрекаемся, в чем клятву нашу перед богом и всем светом приносим. Вручаем же престол наш сыну и законному наследнику нашему Александру Павловичу…»
— Прекратите, изменники престолу русскому! — вскричал Павел, побледнев.
— Нет, русскому престолу я не изменник, а вот вас видеть на троне не хочу!
— Почему?
— Потому что вы деспот, ваше величество, и угнетаете нацию.
— Ложь! — Император с отвращением смотрел на последнего фаворита своей матери.
— Вы бьете по лицу офицера своей мерзкой тростью. Бьете дворянина. Разве это ложь?
— Да здравствует император Александр Первый, — пьяно закричал кто-то в толпе заговорщиков.
— Я самодержец, что хочу, то и делаю! — теряя терпение, сипло завопил император. — Дворянин только тот, с кем я разговариваю, и только тогда, когда я с ним разговариваю.
— Прикончить эту зловредную обезьяну! — опять раздался тот же голос.
— Как ты смеешь? — рванулся вперед Павел, отпихивая Платона Зубова.
Подошел брат Платона, Николай, громадного роста и необыкновенной силы человек. Граф пошатывался, он был изрядно пьян.
— Что ты там кричишь? Пора тебе замолкнуть! — сказал он и ударил Павла по руке.
— Ты, ты!.. — выдохнул Павел. Он был оскорблен, ему было больно. — Поднял руку на своего императора… — Павел не выдержал и плюнул на Николая Зубова.
— Ты больше не император…
В правой руке Николая Зубова была массивная золотая табакерка. Размахнувшись, он ударил золотом императора по виску. Павел охнул и повалился на пол.
Николай Зубов поднял его с пола, как щенка, за шиворот и ударил еще раз. Шпага выпала из рук императора, и тогда началось… Несколько офицеров — князь Яшвиль, Татаринов, Горданов и Скарятин, — желая отомстить за оскорбления, били его кулаками.
Павел бы крепок и силен и долго сопротивлялся. Его повалили на пол, топтали ногами, шпажным эфесом проломили висок.
Страшные черные тени метались по стенам царской спальни.
В начале избиения императора генерал Бенигсен, слывший среди офицеров добросердечным и кротким человеком, вышел в переднюю, на стенах которой были развешаны картины, и со свечой в руках спокойно их рассматривал.
Император был еще жив и звал на помощь.
— Закройте ему рот, это отвратительно! — крикнул Платон Зубов.
Офицер Измайловского полка Скарятин сорвал висевший над постелью шарф и набросил его на шею Павла.
— Да здравствует император Александр Первый!
Во внутреннем карауле Преображенского лейб-батальона стоял тогда поручик Марин.
Услышав, что в замке происходит что-то необыкновенное, старые гренадеры громко высказывали свои подозрения и волновались. Но Марин не потерял присутствия духа и скомандовал: «Смирно». Пока заговорщики управлялись с императором, он держал гренадер под ружьем, и ни один не посмел шевельнуться.
Граф Пален появился в императорской спальне, когда все было кончено. Предварительно он посылал своего адъютанта узнать, как обстоит дело.
— Что, он уже холодный? — спросил осторожный Пален.
— Так точно, холодный, ваше высокопревосходительство.
Трудно сказать, что думал военный губернатор. Вернее всего, хотел обезопасить себя. Если бы заговор не увенчался успехом, он мог прийти императору на помощь, как верный слуга и спаситель.
— Император Павел Первый скончался апоплексическим ударом, — выйдя из спальни, обратился губернатор Пален к толкавшимся в передней офицерам. — Да здравствует император Александр Первый! Ура, господа!
— Ура, ура, ура!
В первом часу пополуночи 12 марта генерал фон дер Пален явился к наследнику Александру Павловичу с известием о скоропостижной смерти императора. Александр Павлович в эту ночь не раздевался и не ложился спать. При нем неотлучно находился генерал-адъютант Уваров и его адъютант князь Волконский.
Александр заплакал.
— Ваше величество, — сказал граф Пален испуганному и дрожавшему Александру, — подпишите вот этот документ.
По внешнему виду молодой император был готов подписать что угодно.
— Что это? — отпрянул Александр от графа, словно от ядовитой змеи. — Какой документ?
— Это конституционный акт. Некоторые ограничения императорской власти… Гвардия будет поддерживать конституцию.
— А мне сказали, что гвардия не хочет конституции, — перестав дрожать, сказал Александр. — Я не буду подписывать… Все меня обманывают. — И он опять заплакал.
Граф Пален понял, что наследник предупрежден. Он не сомневался, что предупредил генерал Талызин. Настаивать на подписании акта было опасно.
С трудом уговорил граф Пален Александра Павловича выйти к собравшимся в замке войскам.
— Перестаньте быть ребенком, — сказал Пален. — Благополучие многих людей зависит от вашей твердости.
С помощью губернатора и генерал-адъютанта Уварова, державших наследника под руки, Александр предстал перед караулом Семеновского полка.
— Батюшка скончался апоплексическим ударом. Все при мне будет, как при бабушке! — выкрикнул Александр.
— Ура! Ура! Ура!
— Да здравствует император Александр Первый!
Князь Платон Зубов разбудил великого князя Константина, ничего не знавшего о заговоре, и привел его к новому императору. Братья вместе вышли к войскам. Опять громкое продолжительное «ура».
— Да здравствует император Александр Первый!
В эту тревожную ночь генералу Бенигсену довелось перемолвиться и с овдовевшей императрицей. Она вспомнила, что на русском престоле сиживала не одна государыня, и тоже захотела попытать счастья и надеть на себя окровавленную корону Павла.
— Я хочу царствовать! — выкликала Мария Федоровна. — Мой муж пал жертвой здодеев-измеиников. Теперь я ваша императрица. Я одна ваша законная государыня. Защищайте меня, следуйте за мной.
Леонтий Леонтьевич усмехнулся. Отрывистые фразы императрицы с сильным немецким акцентом вряд ли произвели бы впечатление на гвардию. Рисковать жизнью ради толстой, высокой бабы не входило в расчеты генерала. А главное, он помнил, что и он мог попасть в число «злодеев-изменников», если бы вдова Павла Петровича воцарилась и стала мстить за смерть мужа.
— Мы тут не разыгрываем комедию, ваше величество, извольте следовать в свои комнаты, — ответил генерал и приказал случившемуся офицеру проводить императрицу.
В два часа ночи император с цесаревичем Константином сели в коляску и направились в Зимний дворец. На запятки встали граф Николай Зубов и генерал Андрей Уваров.
Вслед за императором потянулись и придворные, кто в карете, кто верхом, а кто и пешком.
В этот день в камер-фурьерском журнале было записано: «Сей ночи в первом часу, с 11 на 12 марта, то есть с понедельника на вторник, скончался скоропостижно в Михайловском замке государь Павел Первый.
Его императорское высочество наследник великий князь Александр Павлович по кончине родителя своего, приняв всероссийский императорский престол, изволили отбыть с государем цесаревичем великим князем Константином Павловичем из Михайловского замка в Санкт-Петербургский Зимний дворец в 2 часа ночи в прежние свои комнаты».
Глава четырнадцатая. КОРОЛЬ УМЕР, ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!..
Очутившись в Зимнем дворце, император Александр, утирая обильные слезы, немедленно потребовал к себе управляющего военным министерством графа Ливена. Проливавший слезы император был окружен ликующими генералами.
Граф Ливен, любимец Павла Петровича, прибыл во дворец побледневший и перепуганный. Император с рыданиями бросился к нему в объятия.
— Мой бедный отец, мой бедный отец! — Слезы катились по его щекам.
— Я больше не управляю делами военной коллегии, ваше величество, — были первые слова графа. — Вот вчерашняя записка вашего батюшки…
— Опять новости! — Император вытер слезы платком и растерянно посмотрел на военного губернатора. — Послушайте, Петр Алексеевич. «Ваше нездоровье затянулось слишком долго, — немного картавя, читал император, — а так как дела не могут быть направлены в зависимости от того, помогают ли вам мушки или нет, то вам придется передать портфель военной коллегии князю Гагарину. Павел». Вы передали дела? — спросил император, закончив чтение.
— Никак нет, ваше величество.
— Я разберусь с этим позже, — не меняя скорбного выражения на лице, сказал молодой император и положил записку в карман, — а сейчас доложите, где находятся казаки генерала Орлова. Надеюсь, вы знаете это?
— Так точно, ваше величество. Недавно они переправились через Волгу. С большим трудом преодолевая лишения, казаки продолжают свой путь в Индию.
— Немедленно направьте курьера к генералу Орлову. Я приказываю ему вернуться обратно… А вы, Петр Алексеевич, составьте извещение английскому правительству. Мы хотим мира и прекращаем всякие военные действия… Я, кажется, ничего не забыл?
— Слушаюсь, ваше величество, — отозвался граф Пален. — Осмеливаюсь напомнить вашему величеству о необходимости арестовать генерал-прокурора Обольянинова…
— Ах, да. Я согласен. Приказываю арестовать, довольно ему играть роль инквизитора… Но кто же вместо него будет генерал-прокурором?
Граф Пален немного подумал.
— На первое время можно назначить обер-прокурора Первого департамента статского советника Резанова.
— Превосходно! — сразу согласился Александр. — Пошлите за ним… Немедленно подготовьте указ: я отменяю изображение мальтийского креста на российском государственном гербе.
Через полчаса Николай Петрович Резанов вместе с правителем канцелярии Безаком вошли в большую приемную. Резанов заметил у камина графа Николая Зубова и князя Яшвиля. Их окружали офицеры в мундирах гвардейских полков. Слышался громкий разговор и смех, некоторые были очень навеселе. Офицеры насмешливо разглядывали красный мальтийский мундир Безака.
В кабинете Александр Павлович, бледный, с красными на лице пятнами, с опухшими от слез глазами, прохаживался взад-вперед от письменного стола к двери.
— Я поручил должность генерал-прокурора Резанову, — посмотрев на вошедших, сказал он. — Так ли я сделал, Павел Христианович?
— Я очень уважаю Резанова, обер-прокурора Первого департамента. Но старший по чину Оленин, обер-прокурор Третьего департамента, — сказал Безак.
Император посмотрел на Резанова.
— Коллежский советник Безак прав, ваше величество.
— Так сообщите Оленину, чтобы он принял должность. Пошлите скорее за списком сенаторов.
Безак считался знатоком законов и традиций, и с ним мало кто отваживался спорить. Александру слава Павла Христиановича, как разумного и знающего человека, была известна. О его педантичности при дворе ходили анекдоты.
Граф Ливен, любимец Павла Петровича, прибыл во дворец побледневший и перепуганный. Император с рыданиями бросился к нему в объятия.
— Мой бедный отец, мой бедный отец! — Слезы катились по его щекам.
— Я больше не управляю делами военной коллегии, ваше величество, — были первые слова графа. — Вот вчерашняя записка вашего батюшки…
— Опять новости! — Император вытер слезы платком и растерянно посмотрел на военного губернатора. — Послушайте, Петр Алексеевич. «Ваше нездоровье затянулось слишком долго, — немного картавя, читал император, — а так как дела не могут быть направлены в зависимости от того, помогают ли вам мушки или нет, то вам придется передать портфель военной коллегии князю Гагарину. Павел». Вы передали дела? — спросил император, закончив чтение.
— Никак нет, ваше величество.
— Я разберусь с этим позже, — не меняя скорбного выражения на лице, сказал молодой император и положил записку в карман, — а сейчас доложите, где находятся казаки генерала Орлова. Надеюсь, вы знаете это?
— Так точно, ваше величество. Недавно они переправились через Волгу. С большим трудом преодолевая лишения, казаки продолжают свой путь в Индию.
— Немедленно направьте курьера к генералу Орлову. Я приказываю ему вернуться обратно… А вы, Петр Алексеевич, составьте извещение английскому правительству. Мы хотим мира и прекращаем всякие военные действия… Я, кажется, ничего не забыл?
— Слушаюсь, ваше величество, — отозвался граф Пален. — Осмеливаюсь напомнить вашему величеству о необходимости арестовать генерал-прокурора Обольянинова…
— Ах, да. Я согласен. Приказываю арестовать, довольно ему играть роль инквизитора… Но кто же вместо него будет генерал-прокурором?
Граф Пален немного подумал.
— На первое время можно назначить обер-прокурора Первого департамента статского советника Резанова.
— Превосходно! — сразу согласился Александр. — Пошлите за ним… Немедленно подготовьте указ: я отменяю изображение мальтийского креста на российском государственном гербе.
Через полчаса Николай Петрович Резанов вместе с правителем канцелярии Безаком вошли в большую приемную. Резанов заметил у камина графа Николая Зубова и князя Яшвиля. Их окружали офицеры в мундирах гвардейских полков. Слышался громкий разговор и смех, некоторые были очень навеселе. Офицеры насмешливо разглядывали красный мальтийский мундир Безака.
В кабинете Александр Павлович, бледный, с красными на лице пятнами, с опухшими от слез глазами, прохаживался взад-вперед от письменного стола к двери.
— Я поручил должность генерал-прокурора Резанову, — посмотрев на вошедших, сказал он. — Так ли я сделал, Павел Христианович?
— Я очень уважаю Резанова, обер-прокурора Первого департамента. Но старший по чину Оленин, обер-прокурор Третьего департамента, — сказал Безак.
Император посмотрел на Резанова.
— Коллежский советник Безак прав, ваше величество.
— Так сообщите Оленину, чтобы он принял должность. Пошлите скорее за списком сенаторов.
Безак считался знатоком законов и традиций, и с ним мало кто отваживался спорить. Александру слава Павла Христиановича, как разумного и знающего человека, была известна. О его педантичности при дворе ходили анекдоты.