Страница:
И хотя колоши тщеславны и очень обидчивы, и иногда только от одного взгляда, по их мнению недостаточно вежливого, приходят в ярость, Скаутлельт и его племянник Котлеан перетерпели неучтивое обхождение капитана Хейли.
Погрузив шкуры в трюм, капитан сделался добрым. Он пригласил вождей в свою каюту и угостил их первосортным ромом и всякими сладостями.
— Мы отдали всех бобров тебе, — печально сказал Скаутлельт, — но что же остается нам? У вождя Котлеана погибло двадцать воинов, у меня около трех десятков. У воинов остались жены и дети.
— Ты взял из складов все, что там находилось, — отрезал Хейли. — Довольно с тебя. Наверное, там было много бисера и бус. Там был ром и рыба. Разве ты не знаешь, что ружья, порох и пушки дорого стоят? А главное, ты упустил правителя Баранова. Вот если бы его скальп ты принес, у нас мог быть другой разговор. А ведь теперь получается так: вернется Баранов, построит новую крепость, а вас, великих вождей, выпорет плетьми.
— Так не будет. Мы построим свою крепость, и Баранову придется покинуть Ситку… Ты хотя бы отдал моих пленных. У тебя сидит в трюме тридцать и еще восемь человек. — Скаутлельт показал на пальцах. — Пусть мне достанется выкуп.
— Нет, ты не получишь пленных. Они пришли ко мне, и я взял их под защиту… Но это ничего. Если ты будешь и дальше завоевывать крепости, то у тебя будет много пленных. Пушки, ружья и порох ты будешь получать на моем корабле.
Вечером вожди уехали на бате в свое селение. Несколько бутылок рома, мешок табака, две курительные трубки — вот и все, что удалось им получить от капитана Хейли.
— Не надо было слушать капитана Хейли, — сказал вождь Скаутлельт, — и ссориться с Барановым. Он — верный человек и всегда держал свое слово. Теперь правитель будет мстить. Хочешь не хочешь, а придется строить крепость. Русские — храбрые люди, и нам придется плохо.
Котлеан не отвечал, пощипывая редкую бородку. Он молчал всю дорогу.
Невеселыми они вернулись в селение, расположенное неподалеку от разгромленной крепости, стараясь не смотреть на дело своих рук. Там, где стояла русская крепость, остались обгорелые бревна да кирпичные печи. Новый фрегат, заложенный два года назад и почти готовый к спуску, еще дымился. Ветер с моря носил над пожарищем пепел. Немного поодаль бродили индейские собаки, разыскивая поживу. Тоскливо мычала уцелевшая корова.
— У нас есть пушки, и мы будем воевать, — сказал Котлеан, ступив на берег. — Плохо, что мы зависим от капитана Хейли. Правитель Баранов будет мстить, но мы не должны быть в обиде. Месть — святое дело.
Проводив гостей, хозяин брига не стал терять время. Ему не терпелось получить от Баранова выкуп за оставшихся в живых обитателей русской крепости. Он вышел из Ситкинского залива и, миновав гору Эджкомб, проложил курс к острову Кадьяку.
Глава двадцатая. ДЕРЖИСЬ ЗА АВОСЬ, ДОКОЛЕ НЕ СОРВАЛОСЬ
Глава двадцать первая. ТАК ГНИ, ЧТОБЫ ГНУЛОСЬ, А НЕ ТАК, ЧТОБЫ ЛОПНУЛО
Погрузив шкуры в трюм, капитан сделался добрым. Он пригласил вождей в свою каюту и угостил их первосортным ромом и всякими сладостями.
— Мы отдали всех бобров тебе, — печально сказал Скаутлельт, — но что же остается нам? У вождя Котлеана погибло двадцать воинов, у меня около трех десятков. У воинов остались жены и дети.
— Ты взял из складов все, что там находилось, — отрезал Хейли. — Довольно с тебя. Наверное, там было много бисера и бус. Там был ром и рыба. Разве ты не знаешь, что ружья, порох и пушки дорого стоят? А главное, ты упустил правителя Баранова. Вот если бы его скальп ты принес, у нас мог быть другой разговор. А ведь теперь получается так: вернется Баранов, построит новую крепость, а вас, великих вождей, выпорет плетьми.
— Так не будет. Мы построим свою крепость, и Баранову придется покинуть Ситку… Ты хотя бы отдал моих пленных. У тебя сидит в трюме тридцать и еще восемь человек. — Скаутлельт показал на пальцах. — Пусть мне достанется выкуп.
— Нет, ты не получишь пленных. Они пришли ко мне, и я взял их под защиту… Но это ничего. Если ты будешь и дальше завоевывать крепости, то у тебя будет много пленных. Пушки, ружья и порох ты будешь получать на моем корабле.
Вечером вожди уехали на бате в свое селение. Несколько бутылок рома, мешок табака, две курительные трубки — вот и все, что удалось им получить от капитана Хейли.
— Не надо было слушать капитана Хейли, — сказал вождь Скаутлельт, — и ссориться с Барановым. Он — верный человек и всегда держал свое слово. Теперь правитель будет мстить. Хочешь не хочешь, а придется строить крепость. Русские — храбрые люди, и нам придется плохо.
Котлеан не отвечал, пощипывая редкую бородку. Он молчал всю дорогу.
Невеселыми они вернулись в селение, расположенное неподалеку от разгромленной крепости, стараясь не смотреть на дело своих рук. Там, где стояла русская крепость, остались обгорелые бревна да кирпичные печи. Новый фрегат, заложенный два года назад и почти готовый к спуску, еще дымился. Ветер с моря носил над пожарищем пепел. Немного поодаль бродили индейские собаки, разыскивая поживу. Тоскливо мычала уцелевшая корова.
— У нас есть пушки, и мы будем воевать, — сказал Котлеан, ступив на берег. — Плохо, что мы зависим от капитана Хейли. Правитель Баранов будет мстить, но мы не должны быть в обиде. Месть — святое дело.
Проводив гостей, хозяин брига не стал терять время. Ему не терпелось получить от Баранова выкуп за оставшихся в живых обитателей русской крепости. Он вышел из Ситкинского залива и, миновав гору Эджкомб, проложил курс к острову Кадьяку.
Глава двадцатая. ДЕРЖИСЬ ЗА АВОСЬ, ДОКОЛЕ НЕ СОРВАЛОСЬ
Накинув на плечи овчинный полушубок, Александр Андреевич вышел на крыльцо к ожидавшему его кадьякскому тойону Савве Куприянову. Стоял июнь, самый разгар лета, а крепкий северо-восточный ветер заставлял одеться потеплее. Баранов с наслаждением вдыхал теплый запах овчины, напоминавший ему далекую Россию.
После тревожных событий 1801 года наступили спокойные дни, и жизнь понемногу возвращалась в прежнее русло. Конечно, не все шло гладко в огромном государстве Баранова. Он прожил на Аляске десять лет и, по существу, только расправлял крылья.
Весь прошлый год по-прежнему ощущалась большая нужда в предметах первой необходимости, а пополнения не было. Александр Андреевич не знал, что из Охотска на Кадьяк в 1800 году был отправлен «Св. архангел Михаил» с грузом кормовых припасов.
Но плавание его было несчастливо, корабль разбился, и весь груз погиб.
После постройки крепости на острове Ситке Александр Андреевич почувствовал себя увереннее. Много времени он уделял кадьякским жителям, стараясь улучшить их быт, поднять культуру и образование. После перерыва стала работать школа, которую маленькие кадьякцы посещали с увлечением.
Сегодня Баранов решил напомнить Савве Куприянову о кормовых запасах. Если упустить летнее время и ничего не заготовить на зиму, люди будут голодать.
— Здравствуй, Савва.
— Здравствуй, Александр Андреевич.
— Расскажи, как у тебя с кормами, много ли привезли охотники?
— Китовины немножко, да рыбьи головы припрятаны. Юколы самая малость.
— На сколько хватит?
— Недели на две, Александр Андреевич.
— Что же ты смотрел, Савва? Ведь люди твои помрут с голоду.
— Потерпим, Александр Андреевич, не первый раз. Возле моря живем.
Баранову часто приходилось слышать такие отговорки. Он удивлялся беспечности кадьякцев. Зная, что зимой они не могут ничего промыслить, кадьякцы не пекутся о завтрашнем дне и с запасами не умеют обходиться бережливо. Трудно научить кадьякца быть запасливее. Живя у моря, он всегда надеется взять что-нибудь от богатой морской житницы. Однако море не всегда милостиво…
— Море-то море, а что есть будете? — нажимал Баранов. — Коли сам о себе не радеешь, так кивать не на кого. Брали бы в пример колошей. Море у них будто поласковей вашего, а кормов они запасают даже с избытком. И расходуют бережливо. Вот кабы и вам так.
На круглом добродушном лице Саввы появилась хитрая ухмылка. У него были темно-карие глаза. Веки полные, а верхние как бы опухшие. Сросшиеся темные брови.
— Однако колоши бобра не промыслят. Таких охотников, как наши, тебе не найти, правитель. Ракушки будем есть. А ежели нас голодом шибко прижмет, отпустишь юколы. Отработаем небось.
Баранов вздохнул. Забота о пропитании кадьякцев лежала тяжелым бременем на его плечах.
— Думай, Савва, как лучше. На мою юколу надейся, а сам не будь плох.
Савва Куприянов понял, что Баранов поможет.
— Спасибо, правитель, пойду домой.
— С богом, Савва.
Баранов постоял еще немного на крыльце, наблюдая за кадьякским вождем. Спустившись по лестнице, Савва заковылял к берегу. От многолетнего сиденья в байдарке ноги его в коленках разгибались плохо, поэтому походка была неровная и он шел словно спотыкаясь или прихрамывая.
Но когда кадьякец сидит в своей байдарке, он совсем другой человек. На море он ловок и бесстрашен. Кадьякец, словно кентавр, сросся со своей байдаркой. Правитель вспомнил, как один раз, когда он спешил, байдарщик греб двадцать часов, только раз остановившись передохнуть.
Проводив глазами Савву, Александр Андреевич стал думать о другом. Никаких известий из России давно не было. Приходящие на Кадьяк иностранные капитаны рассказывали всякие были и небылицы. В колониях бродили слухи о вооруженном нападении. Они беспокоили правителя. Кадьякские склады ломились от драгоценного пушного товара. Ситкинские промыслы работали безотказно.
Кто же возможный враг? Одно время говорили об испанцах и французах. Потом французы стали друзьями, и главным противником России сделалась Англия. Не имея верных сведений, можно было принять неприятелей за союзников и наоборот. Ошибиться легко, и в то же время Александр Андреевич хорошо понимал, что вооруженный фрегат противника, проникнув в гавань, мог нанести компании и людям большой вред.
Павловская гавань представляла собой узкий пролив, шириной в полтораста сажен. Александр Андреевич недавно поставил батарею на самом узком месте при входе. Здесь пролив суживался песчаным мыском так, что для входа корабля оставалось не более сорока сажен.
А пушные запасы Баранов решил спрятать подальше от греха — внутри острова. «Если придут сильные неприятели, — думал он, — спасти пушнину мудрено. Но, по крайней мере, сколько сил будет, все брошу на защиту. А там как бог поможет».
То, что увидел капитан Роберт Хейли, войдя в Павловскую гавань, его удивило. В таком отдаленном и неудобном для жизни месте русские построили маленький город. В подзорную трубу он видел десятки домиков.
За последние четыре года трудами правителя столица Русской Америки еще больше выросла и расширилась.
Возле церкви Воскресения Господня высилась просторная казарма для компанейских служителей. Тут же несколько складов, лавки. Чуть поодаль — школа со службами и дом духовной миссии. Бросался в глаза чистенький небольшой дом правителя Баранова, дом компанейского старосты и приказчика.
Но это не все. В поселке есть несколько мастерских, кузница, верфь, дома для семейных чиновников, казармы для кадьякцев и, конечно, баня.
На берег, посмотреть незнакомое судно, набежало много народа. Погода стояла ясная, день, хотя и солнечный, но холодный, ветреный.
Александр Андреевич с башни своего дома наблюдал в подзорную трубу за действиями капитана зеленого брига. Положив якорь на середине гавани, Роберт Хейли приказал матросам выдвинуть из бортов двадцать пушек. Баранов понял, что это не обычный мирный заход с коммерческими целями. Не медля ни минуты, он послал Ивана Кускова в крепостицу на мысе с приказом быть готовым к бою.
— Я поеду к агличанину, узнаю, в чем дело, — сказал правитель жене. — Обедать не жди.
Он надел свой любимый пахучий полушубок, сунул за пояс пистолеты и спустился к берегу. Два широкоплечих старовояжных вмиг доставили его на лодку к английскому кораблю.
На палубе брига его встретил капитан Хейли.
— Как дошли, капитан, какая держалась погода? — начал разговор Баранов.
— О-о, погода держалась отличная, господин Баранов. Как бывает на море, после плохой погоды всегда наступает хорошая.
— Русские говорят: по ветру тишь, по тиши ветер.
— Да, да, правильно. Но я привез вам плохие вести.
— Слушаю вас, господин капитан.
— Крепость на острове Ситке разрушена и сожжена дикарями. Ее защитники убиты. Но вы не печальтесь: бог дал, бог и взял. Когда я подошел к Ситке, там все было кончено. Иначе я разогнал бы дикарей одним залпом.
— Бог здесь ни при чем, господин капитан. Однако жаль, очень жаль.
— Но кое-что мне удалось сделать. Не скупясь на расходы, я выкупил у индейцев оставшихся в живых и привез их на Кадьяк.
Капитан Хейли в кратких словах рассказал, как он выкупил пленных, исказив все события и представив себя благодетелем русских на Ситке.
— Великое вам спасибо. — Баранов встал и в пояс поклонился Хейли.
— О-о, дело не может ограничиться одной благодарностью. Мне это дорого обошлось. Во-первых, я отложил свои торговые дела и понес убытки. Во-вторых, я заплатил выкуп индейцам. В-третьих, я одел, поил и кормил русских… Ну, и доставка мне кое-что стоила. Как вы думаете, господин Баранов?
— Вы правы, капитан, — раздумывая, отозвался Баранов. — Сколько вы хотите получить за русских людей, которых привезли?
— Там не все русские, есть алеуты и кадьякцы.
— Все равно, они подданные Русского государства.
— Тем лучше для меня. За тридцать трех русских подданных я хочу получить пятьдесят тысяч рублей.
Баранов посмотрел на него с удивлением.
— Пятьдесят тысяч? Вы шутите, капитан?!
— Вовсе нет, я хочу получить пятьдесят тысяч рублей в возмещение убытков.
— Я вас не выпущу из гавани, пока вы не отпустите русских за выкуп, который я назначу сам. — Правитель произнес эти слова медленно и самым обычным голосом.
— О-о, мне не страшны ваши угрозы. Посмотрите, что делается у меня на палубе.
— Интересно взглянуть… — Баранов поднялся, вместе с капитаном они вышли из каюты.
У пушек стояли люди. В руках у пушкарей дымились фители.
— Я разгромлю вашу деревушку и выйду отсюда, когда захочу, — усмехнулся Хейли.
Баранов взмахнул шапкой. Это был условный знак.
— Теперь посмотрите на русскую крепость. Вон там, на высоком мыску, возле которого вы должны пройти.
Капитан Хейли долго смотрел в подзорную трубу.
На крепости он увидел русский флаг, развевающийся на ветру, готовые к бою пушки и много прислуги. Люди говорили что-то, показывая на его бриг.
— Посмотрите… — Баранов показал на башни у его дома и на казармах.
Капитан Хейли и там увидел готовые к бою пушки и людей.
— Я слушаю, — сказал он, опустив подзорную трубку. — Каков ваш выкуп?
— Я даю вам десять тысяч рублей и больше ни одной копейки. Расплачиваюсь пушниной.
— Это невозможно, я не допущу насилия.
— Ваше дело, — невозмутимо сказал Баранов. — Но если через час я не вернусь на берег, крепость начнет обстрел вашего брига. А мои люди атакуют его на байдарках, у нас их сотни… Это обойдется вам недешево. Если попытаетесь уйти без моего разрешения, пушки обстреляют вас немедленно.
— Пойдемте в каюту, господии Баранов, — сказал Хейли. — Надо обдумать ваше предложение.
В каюте он мешком свалился в кресло, вытер лысину красным платком. По привычке, вынув из кармана Библию, стал ее перелистывать.
— Заплатите половину моей цены, господин Баранов, это будет справедливо. Согласны?
— Нет, я сказал: десять тысяч, и ни одной копейки больше.
— Вы жестокий человек, господин Баранов. Десять тысяч за все хлопоты! Но что делать, я не хочу портить с вами отношения. Как-никак мы работаем на одном деле. Берите ваших людей, и останемся друзьями.
Получив все, что ему причиталось, англичанин в тот же день вышел в море.
О потере крепости на Ситке Баранов очень горевал, изменился лицом, словно постарел на несколько лет. Но он твердо решил вернуть отнятые у него владения и снова построить крепость. Только так ему представлялось возможным сохранить доверие промышленных и кадьякцев.
Александр Андреевич не стал бы откладывать ни на одну минуту похода на Ситку, но надо было собраться с силами. Недоставало кормов, зима предстояла тяжелая.
Пройдя через обрушившиеся на него бедствия, Баранов понял свои ошибки и дал себе слово поступать осторожнее и осмотрительнее. Он разговаривал с промышленным Абросимом Плотниковым, находившимся среди пленных, и от него узнал, что приказчик Медведников не принял всех мер предосторожности, о которых ему указывалось в наставлении.
В крепости жила колошенка в прислугах у артельщика Кузьмичева, которая часто уходила к своим родичам в поселок. Медведников поверил английским матросам, принял их на службу и часто приглашал в гости знакомых колошских мужиков. Вот и проморгал крепость. Александр Андреевич вовсе не хотел обвинить во всем Медведникова — что проку обвинять мертвого? Но снова повторить эти ошибки он никому не позволит. Баранов узнал от алеута Федора Яковлева о гибели парусника «Варфоломей и Варнава» и о нападении индейцев какого-то неизвестного племени на русских, высадившихся на берег. Печально. Но на первом месте все же стояла крепость на Ситке. От него же он узнал о предательских действиях капитана Хейли, подстрекавшего индейцев к захвату крепости.
Правитель хотел доказать колошам, что русские были для них верными друзьями, но за измену и разбой они будут грозными мстителями. Око за око, зуб за зуб — так утверждал древний закон индейцев, и Баранов не думал его нарушать. Если бы он отказался от мести, индейцы перестали бы его уважать.
Посоветовавшись с ближними людьми, Александр Андреевич решил предварительно поговорить с кадьякцами. Как отнесутся к военному походу островитяне? Это имело немаловажное значение.
Баранов собрал старейшин у себя дома и рассказал о захвате крепости индейцами. Конечно, островитяне знали обо всем от своих единоплеменников, выкупленных у английского капитана, но слушали они с вниманием.
— Колоши нарушили договор. Вели себя как вероломные женщины. Русских, находившихся в крепости, они убили. И ваших братьев, сыновей, отцов закололи, как бобров или котиков… Больше сотни лучших кадьякцев пали от руки коварных колошей. Мы хотим отомстить, прошу старейшин помочь русским.
Вожди маленькими глотками пили крепчайший ром и глядели на правителя.
— Ты наш друг, Баранов, а мы никогда не оставляем в беде своих друзей, — взял слово Савва, главный вождь кадьякского племени. — Ты заплатил большой выкуп за наших родственников.
Он выглядел представительно. Его новая парка, вышитая бисером и разноцветными бусами, сверкала и переливалась огнями.
— Пускай нам дадут ружья, и мы отомстим колошам, — отозвался старейший вождь Кузьма Сапожков. — Бобра надо бить копьем, а колоша пулей.
— Мы дадим ружья и пули всем, кто умеет стрелять, — заверил Баранов.
— Сколько правитель хочет снарядить байдарок? — спросил Савва. — Надо немедля готовить их к дальнему походу.
— Триста байдарок. Отбирайте самых храбрых охотников.
— Кто пойдет передовщиком?
— Демьяненков Семен, он смелый человек.
— Знаем Семена, — одобрительно загудели старейшины и оглянулись на огромного бородатого детину, скромно сидевшего в уголке.
— Мы пошлем байдарки, но мы просим тебя, правитель, давать за одного бобра пять саженей бисера или два топора. За одного бобра давать еврашечью парку или пять фунтов табаку.
Александр Андреевич быстро прикинул, во что обойдется уступка. Ничего страшного, он и сам думал, что надо пересмотреть расценки. Кадьякцы получали мало.
— Обещаю покупать бобра по цене, названной Саввой, — твердо сказал он, — остальные товары по прежним ценам… Для всех, кто идет в поход на Ситку, компания устраивает игрище.
Старейшины оживились. Праздники с танцами и пением островитяне любили больше всего…
Кадьякцы были сродни эскимосским племенам. С русскими они быстро подружились и жили в мире. Бывали, конечно, взаимные недовольства и неурядицы, но даже в первое десятилетие барановского правления серьезных разногласий у русских и кадьякцев не было.
Русские женились на кадьякских женщинах, жили семьями, заводили детей. Все островитяне были подданными Российской империи, и русские промышленные относились к ним, как к равным. Они вместе ходили на промыслы, вместе делили все трудности и невзгоды. Но все же, будучи основными добытчиками драгоценных шкурок морского бобра, кадьякцы получали за свой труд меньше, чем промышленные.
Кадьякские женщины, превосходные мастерицы, шили для компании парки из птичьих и еврашечьих шкурок. И не только меховую одежду шили кадьякские женщины, но и знаменитые байдарки из тюленьих шкур, на которых мужчины совершали далекие плавания.
Когда мужчины смазали китовым жиром готовые байдарки и крепко попарились в бане, начались празднества.
Правителя Баранова пригласил к себе главный вождь Савва. Его барабора была просторнее и чище других. Пол хозяева устлали травой и покрыли котиковыми шкурами. Александр Андреевич уселся на поперечную скамью для почетных гостей, рядом с вождем.
В бараборе все было знакомо Баранову. Не раз приходилось строить их своими руками. Выкапывалась четырехугольная яма, по углам ставили столбы и клали перекладины… Стены делались из досок, поставленных стоймя, а крышу покрывали травой.
Главное помещение бараборы, где происходило празднество, в обычные дни служит для сушки рыбы и шкур. Здесь же мастерили байдарки. Для спанья сбоку бараборы пристроены небольшие помещения, каждое имеет свой лаз из общего покоя. Посередине очаг, над ним отверстие в крыше для дыма. Вход в барабору тоже через крышу.
Народу набралось много. Савва пригласил в свое жилище вождей и знатных охотников. Всех гостей хозяева встречали еще на берегу. Неистово били в бубны и пели песни, сочиненные для этого торжественного случая.
Главный тойон Савва произнес приветственную речь, в которой хвалил своих гостей и себя. Он старался изъяснить им свою дружбу и уважение. Он говорил, что игрище делается для того, чтобы доставить удовольствие и угостить их вкусными яствами.
Затем Савва в коротких словах рассказал, что произошло на острове Ситке, и призвал к мести.
Начались игрища. Мальчики принесли бубны с палочками и положили на пол перед Саввой. Вождь запел громкую песню, ударяя в бубен.
— Ай… яй… ай… ай… Аяй… — дружно подпевали собравшиеся.
Савва исполнил три песни и переслал бубны и палочки гостям. И гости пели свои песни.
Во время песен всякий, кто хотел, выходил на свободное место посреди бараборы и танцевал, приседая и кривляясь до изнеможения. Танцоры обязательно выходили в самой нарядной парке. Женщины танцевали в прозрачной камлееnote 27, увешанные колокольцами, с деревянными фигурками в руках. Прически были одинаковы: волосы подрезаны со лба и увязаны сзади в пучок. В этом танце участвовали все: и певцы, и музыканты.
Гости пили крепкий чай с маленькими кусочками колотого сахара. Когда стало жарко, мужчины и женщины сняли парки, оставшись в набедренных повязках. Компания и духовные пастыри всячески старались ввести в быт полотняные рубахи, но новшество прививалось медленно.
Александр Андреевич пил и ел вместе со всеми. Вернулся домой он поздно, весь пропахший ворванью, усталый, но довольный…
После тревожных событий 1801 года наступили спокойные дни, и жизнь понемногу возвращалась в прежнее русло. Конечно, не все шло гладко в огромном государстве Баранова. Он прожил на Аляске десять лет и, по существу, только расправлял крылья.
Весь прошлый год по-прежнему ощущалась большая нужда в предметах первой необходимости, а пополнения не было. Александр Андреевич не знал, что из Охотска на Кадьяк в 1800 году был отправлен «Св. архангел Михаил» с грузом кормовых припасов.
Но плавание его было несчастливо, корабль разбился, и весь груз погиб.
После постройки крепости на острове Ситке Александр Андреевич почувствовал себя увереннее. Много времени он уделял кадьякским жителям, стараясь улучшить их быт, поднять культуру и образование. После перерыва стала работать школа, которую маленькие кадьякцы посещали с увлечением.
Сегодня Баранов решил напомнить Савве Куприянову о кормовых запасах. Если упустить летнее время и ничего не заготовить на зиму, люди будут голодать.
— Здравствуй, Савва.
— Здравствуй, Александр Андреевич.
— Расскажи, как у тебя с кормами, много ли привезли охотники?
— Китовины немножко, да рыбьи головы припрятаны. Юколы самая малость.
— На сколько хватит?
— Недели на две, Александр Андреевич.
— Что же ты смотрел, Савва? Ведь люди твои помрут с голоду.
— Потерпим, Александр Андреевич, не первый раз. Возле моря живем.
Баранову часто приходилось слышать такие отговорки. Он удивлялся беспечности кадьякцев. Зная, что зимой они не могут ничего промыслить, кадьякцы не пекутся о завтрашнем дне и с запасами не умеют обходиться бережливо. Трудно научить кадьякца быть запасливее. Живя у моря, он всегда надеется взять что-нибудь от богатой морской житницы. Однако море не всегда милостиво…
— Море-то море, а что есть будете? — нажимал Баранов. — Коли сам о себе не радеешь, так кивать не на кого. Брали бы в пример колошей. Море у них будто поласковей вашего, а кормов они запасают даже с избытком. И расходуют бережливо. Вот кабы и вам так.
На круглом добродушном лице Саввы появилась хитрая ухмылка. У него были темно-карие глаза. Веки полные, а верхние как бы опухшие. Сросшиеся темные брови.
— Однако колоши бобра не промыслят. Таких охотников, как наши, тебе не найти, правитель. Ракушки будем есть. А ежели нас голодом шибко прижмет, отпустишь юколы. Отработаем небось.
Баранов вздохнул. Забота о пропитании кадьякцев лежала тяжелым бременем на его плечах.
— Думай, Савва, как лучше. На мою юколу надейся, а сам не будь плох.
Савва Куприянов понял, что Баранов поможет.
— Спасибо, правитель, пойду домой.
— С богом, Савва.
Баранов постоял еще немного на крыльце, наблюдая за кадьякским вождем. Спустившись по лестнице, Савва заковылял к берегу. От многолетнего сиденья в байдарке ноги его в коленках разгибались плохо, поэтому походка была неровная и он шел словно спотыкаясь или прихрамывая.
Но когда кадьякец сидит в своей байдарке, он совсем другой человек. На море он ловок и бесстрашен. Кадьякец, словно кентавр, сросся со своей байдаркой. Правитель вспомнил, как один раз, когда он спешил, байдарщик греб двадцать часов, только раз остановившись передохнуть.
Проводив глазами Савву, Александр Андреевич стал думать о другом. Никаких известий из России давно не было. Приходящие на Кадьяк иностранные капитаны рассказывали всякие были и небылицы. В колониях бродили слухи о вооруженном нападении. Они беспокоили правителя. Кадьякские склады ломились от драгоценного пушного товара. Ситкинские промыслы работали безотказно.
Кто же возможный враг? Одно время говорили об испанцах и французах. Потом французы стали друзьями, и главным противником России сделалась Англия. Не имея верных сведений, можно было принять неприятелей за союзников и наоборот. Ошибиться легко, и в то же время Александр Андреевич хорошо понимал, что вооруженный фрегат противника, проникнув в гавань, мог нанести компании и людям большой вред.
Павловская гавань представляла собой узкий пролив, шириной в полтораста сажен. Александр Андреевич недавно поставил батарею на самом узком месте при входе. Здесь пролив суживался песчаным мыском так, что для входа корабля оставалось не более сорока сажен.
А пушные запасы Баранов решил спрятать подальше от греха — внутри острова. «Если придут сильные неприятели, — думал он, — спасти пушнину мудрено. Но, по крайней мере, сколько сил будет, все брошу на защиту. А там как бог поможет».
То, что увидел капитан Роберт Хейли, войдя в Павловскую гавань, его удивило. В таком отдаленном и неудобном для жизни месте русские построили маленький город. В подзорную трубу он видел десятки домиков.
За последние четыре года трудами правителя столица Русской Америки еще больше выросла и расширилась.
Возле церкви Воскресения Господня высилась просторная казарма для компанейских служителей. Тут же несколько складов, лавки. Чуть поодаль — школа со службами и дом духовной миссии. Бросался в глаза чистенький небольшой дом правителя Баранова, дом компанейского старосты и приказчика.
Но это не все. В поселке есть несколько мастерских, кузница, верфь, дома для семейных чиновников, казармы для кадьякцев и, конечно, баня.
На берег, посмотреть незнакомое судно, набежало много народа. Погода стояла ясная, день, хотя и солнечный, но холодный, ветреный.
Александр Андреевич с башни своего дома наблюдал в подзорную трубу за действиями капитана зеленого брига. Положив якорь на середине гавани, Роберт Хейли приказал матросам выдвинуть из бортов двадцать пушек. Баранов понял, что это не обычный мирный заход с коммерческими целями. Не медля ни минуты, он послал Ивана Кускова в крепостицу на мысе с приказом быть готовым к бою.
— Я поеду к агличанину, узнаю, в чем дело, — сказал правитель жене. — Обедать не жди.
Он надел свой любимый пахучий полушубок, сунул за пояс пистолеты и спустился к берегу. Два широкоплечих старовояжных вмиг доставили его на лодку к английскому кораблю.
На палубе брига его встретил капитан Хейли.
— Как дошли, капитан, какая держалась погода? — начал разговор Баранов.
— О-о, погода держалась отличная, господин Баранов. Как бывает на море, после плохой погоды всегда наступает хорошая.
— Русские говорят: по ветру тишь, по тиши ветер.
— Да, да, правильно. Но я привез вам плохие вести.
— Слушаю вас, господин капитан.
— Крепость на острове Ситке разрушена и сожжена дикарями. Ее защитники убиты. Но вы не печальтесь: бог дал, бог и взял. Когда я подошел к Ситке, там все было кончено. Иначе я разогнал бы дикарей одним залпом.
— Бог здесь ни при чем, господин капитан. Однако жаль, очень жаль.
— Но кое-что мне удалось сделать. Не скупясь на расходы, я выкупил у индейцев оставшихся в живых и привез их на Кадьяк.
Капитан Хейли в кратких словах рассказал, как он выкупил пленных, исказив все события и представив себя благодетелем русских на Ситке.
— Великое вам спасибо. — Баранов встал и в пояс поклонился Хейли.
— О-о, дело не может ограничиться одной благодарностью. Мне это дорого обошлось. Во-первых, я отложил свои торговые дела и понес убытки. Во-вторых, я заплатил выкуп индейцам. В-третьих, я одел, поил и кормил русских… Ну, и доставка мне кое-что стоила. Как вы думаете, господин Баранов?
— Вы правы, капитан, — раздумывая, отозвался Баранов. — Сколько вы хотите получить за русских людей, которых привезли?
— Там не все русские, есть алеуты и кадьякцы.
— Все равно, они подданные Русского государства.
— Тем лучше для меня. За тридцать трех русских подданных я хочу получить пятьдесят тысяч рублей.
Баранов посмотрел на него с удивлением.
— Пятьдесят тысяч? Вы шутите, капитан?!
— Вовсе нет, я хочу получить пятьдесят тысяч рублей в возмещение убытков.
— Я вас не выпущу из гавани, пока вы не отпустите русских за выкуп, который я назначу сам. — Правитель произнес эти слова медленно и самым обычным голосом.
— О-о, мне не страшны ваши угрозы. Посмотрите, что делается у меня на палубе.
— Интересно взглянуть… — Баранов поднялся, вместе с капитаном они вышли из каюты.
У пушек стояли люди. В руках у пушкарей дымились фители.
— Я разгромлю вашу деревушку и выйду отсюда, когда захочу, — усмехнулся Хейли.
Баранов взмахнул шапкой. Это был условный знак.
— Теперь посмотрите на русскую крепость. Вон там, на высоком мыску, возле которого вы должны пройти.
Капитан Хейли долго смотрел в подзорную трубу.
На крепости он увидел русский флаг, развевающийся на ветру, готовые к бою пушки и много прислуги. Люди говорили что-то, показывая на его бриг.
— Посмотрите… — Баранов показал на башни у его дома и на казармах.
Капитан Хейли и там увидел готовые к бою пушки и людей.
— Я слушаю, — сказал он, опустив подзорную трубку. — Каков ваш выкуп?
— Я даю вам десять тысяч рублей и больше ни одной копейки. Расплачиваюсь пушниной.
— Это невозможно, я не допущу насилия.
— Ваше дело, — невозмутимо сказал Баранов. — Но если через час я не вернусь на берег, крепость начнет обстрел вашего брига. А мои люди атакуют его на байдарках, у нас их сотни… Это обойдется вам недешево. Если попытаетесь уйти без моего разрешения, пушки обстреляют вас немедленно.
— Пойдемте в каюту, господии Баранов, — сказал Хейли. — Надо обдумать ваше предложение.
В каюте он мешком свалился в кресло, вытер лысину красным платком. По привычке, вынув из кармана Библию, стал ее перелистывать.
— Заплатите половину моей цены, господин Баранов, это будет справедливо. Согласны?
— Нет, я сказал: десять тысяч, и ни одной копейки больше.
— Вы жестокий человек, господин Баранов. Десять тысяч за все хлопоты! Но что делать, я не хочу портить с вами отношения. Как-никак мы работаем на одном деле. Берите ваших людей, и останемся друзьями.
Получив все, что ему причиталось, англичанин в тот же день вышел в море.
О потере крепости на Ситке Баранов очень горевал, изменился лицом, словно постарел на несколько лет. Но он твердо решил вернуть отнятые у него владения и снова построить крепость. Только так ему представлялось возможным сохранить доверие промышленных и кадьякцев.
Александр Андреевич не стал бы откладывать ни на одну минуту похода на Ситку, но надо было собраться с силами. Недоставало кормов, зима предстояла тяжелая.
Пройдя через обрушившиеся на него бедствия, Баранов понял свои ошибки и дал себе слово поступать осторожнее и осмотрительнее. Он разговаривал с промышленным Абросимом Плотниковым, находившимся среди пленных, и от него узнал, что приказчик Медведников не принял всех мер предосторожности, о которых ему указывалось в наставлении.
В крепости жила колошенка в прислугах у артельщика Кузьмичева, которая часто уходила к своим родичам в поселок. Медведников поверил английским матросам, принял их на службу и часто приглашал в гости знакомых колошских мужиков. Вот и проморгал крепость. Александр Андреевич вовсе не хотел обвинить во всем Медведникова — что проку обвинять мертвого? Но снова повторить эти ошибки он никому не позволит. Баранов узнал от алеута Федора Яковлева о гибели парусника «Варфоломей и Варнава» и о нападении индейцев какого-то неизвестного племени на русских, высадившихся на берег. Печально. Но на первом месте все же стояла крепость на Ситке. От него же он узнал о предательских действиях капитана Хейли, подстрекавшего индейцев к захвату крепости.
Правитель хотел доказать колошам, что русские были для них верными друзьями, но за измену и разбой они будут грозными мстителями. Око за око, зуб за зуб — так утверждал древний закон индейцев, и Баранов не думал его нарушать. Если бы он отказался от мести, индейцы перестали бы его уважать.
Посоветовавшись с ближними людьми, Александр Андреевич решил предварительно поговорить с кадьякцами. Как отнесутся к военному походу островитяне? Это имело немаловажное значение.
Баранов собрал старейшин у себя дома и рассказал о захвате крепости индейцами. Конечно, островитяне знали обо всем от своих единоплеменников, выкупленных у английского капитана, но слушали они с вниманием.
— Колоши нарушили договор. Вели себя как вероломные женщины. Русских, находившихся в крепости, они убили. И ваших братьев, сыновей, отцов закололи, как бобров или котиков… Больше сотни лучших кадьякцев пали от руки коварных колошей. Мы хотим отомстить, прошу старейшин помочь русским.
Вожди маленькими глотками пили крепчайший ром и глядели на правителя.
— Ты наш друг, Баранов, а мы никогда не оставляем в беде своих друзей, — взял слово Савва, главный вождь кадьякского племени. — Ты заплатил большой выкуп за наших родственников.
Он выглядел представительно. Его новая парка, вышитая бисером и разноцветными бусами, сверкала и переливалась огнями.
— Пускай нам дадут ружья, и мы отомстим колошам, — отозвался старейший вождь Кузьма Сапожков. — Бобра надо бить копьем, а колоша пулей.
— Мы дадим ружья и пули всем, кто умеет стрелять, — заверил Баранов.
— Сколько правитель хочет снарядить байдарок? — спросил Савва. — Надо немедля готовить их к дальнему походу.
— Триста байдарок. Отбирайте самых храбрых охотников.
— Кто пойдет передовщиком?
— Демьяненков Семен, он смелый человек.
— Знаем Семена, — одобрительно загудели старейшины и оглянулись на огромного бородатого детину, скромно сидевшего в уголке.
— Мы пошлем байдарки, но мы просим тебя, правитель, давать за одного бобра пять саженей бисера или два топора. За одного бобра давать еврашечью парку или пять фунтов табаку.
Александр Андреевич быстро прикинул, во что обойдется уступка. Ничего страшного, он и сам думал, что надо пересмотреть расценки. Кадьякцы получали мало.
— Обещаю покупать бобра по цене, названной Саввой, — твердо сказал он, — остальные товары по прежним ценам… Для всех, кто идет в поход на Ситку, компания устраивает игрище.
Старейшины оживились. Праздники с танцами и пением островитяне любили больше всего…
Кадьякцы были сродни эскимосским племенам. С русскими они быстро подружились и жили в мире. Бывали, конечно, взаимные недовольства и неурядицы, но даже в первое десятилетие барановского правления серьезных разногласий у русских и кадьякцев не было.
Русские женились на кадьякских женщинах, жили семьями, заводили детей. Все островитяне были подданными Российской империи, и русские промышленные относились к ним, как к равным. Они вместе ходили на промыслы, вместе делили все трудности и невзгоды. Но все же, будучи основными добытчиками драгоценных шкурок морского бобра, кадьякцы получали за свой труд меньше, чем промышленные.
Кадьякские женщины, превосходные мастерицы, шили для компании парки из птичьих и еврашечьих шкурок. И не только меховую одежду шили кадьякские женщины, но и знаменитые байдарки из тюленьих шкур, на которых мужчины совершали далекие плавания.
Когда мужчины смазали китовым жиром готовые байдарки и крепко попарились в бане, начались празднества.
Правителя Баранова пригласил к себе главный вождь Савва. Его барабора была просторнее и чище других. Пол хозяева устлали травой и покрыли котиковыми шкурами. Александр Андреевич уселся на поперечную скамью для почетных гостей, рядом с вождем.
В бараборе все было знакомо Баранову. Не раз приходилось строить их своими руками. Выкапывалась четырехугольная яма, по углам ставили столбы и клали перекладины… Стены делались из досок, поставленных стоймя, а крышу покрывали травой.
Главное помещение бараборы, где происходило празднество, в обычные дни служит для сушки рыбы и шкур. Здесь же мастерили байдарки. Для спанья сбоку бараборы пристроены небольшие помещения, каждое имеет свой лаз из общего покоя. Посередине очаг, над ним отверстие в крыше для дыма. Вход в барабору тоже через крышу.
Народу набралось много. Савва пригласил в свое жилище вождей и знатных охотников. Всех гостей хозяева встречали еще на берегу. Неистово били в бубны и пели песни, сочиненные для этого торжественного случая.
Главный тойон Савва произнес приветственную речь, в которой хвалил своих гостей и себя. Он старался изъяснить им свою дружбу и уважение. Он говорил, что игрище делается для того, чтобы доставить удовольствие и угостить их вкусными яствами.
Затем Савва в коротких словах рассказал, что произошло на острове Ситке, и призвал к мести.
Начались игрища. Мальчики принесли бубны с палочками и положили на пол перед Саввой. Вождь запел громкую песню, ударяя в бубен.
— Ай… яй… ай… ай… Аяй… — дружно подпевали собравшиеся.
Савва исполнил три песни и переслал бубны и палочки гостям. И гости пели свои песни.
Во время песен всякий, кто хотел, выходил на свободное место посреди бараборы и танцевал, приседая и кривляясь до изнеможения. Танцоры обязательно выходили в самой нарядной парке. Женщины танцевали в прозрачной камлееnote 27, увешанные колокольцами, с деревянными фигурками в руках. Прически были одинаковы: волосы подрезаны со лба и увязаны сзади в пучок. В этом танце участвовали все: и певцы, и музыканты.
Гости пили крепкий чай с маленькими кусочками колотого сахара. Когда стало жарко, мужчины и женщины сняли парки, оставшись в набедренных повязках. Компания и духовные пастыри всячески старались ввести в быт полотняные рубахи, но новшество прививалось медленно.
Александр Андреевич пил и ел вместе со всеми. Вернулся домой он поздно, весь пропахший ворванью, усталый, но довольный…
Глава двадцать первая. ТАК ГНИ, ЧТОБЫ ГНУЛОСЬ, А НЕ ТАК, ЧТОБЫ ЛОПНУЛО
По излучинам реки мореходы прошли, казалось, немалое расстояние. Но если измерить по прямой, то выходило не больше двадцати верст. Река петляла, и путники иногда возвращались к местам, пройденным вчера и позавчера. На двадцатый день они неожиданно вышли к двум туземным хижинам, стоявшим на самом берегу реки. Тимофей Слепцов вместе с Иваном Петуховым и кадьякцем Ивашкой вошли в дом.
Несколько индейцев сидели у очага, сложенного из дикого камня, и молча курили трубки.
— Надо рыбы, — сказал кадьякец Ивашка. — Мы заплатим бисером и бусами.
— У нас у самих мало рыбы. Большая вода покрыла заколы, и рыба ушла.
— Нам нужна рыба, — настойчиво повторил Ивашка.
— Хорошо, — переглянувшись с товарищами, сказал хозяин. — Возьми две связки лосося.
— Это мало. Нам надо десять.
— У меня нет для вас столько рыбы.
— Переведи, — потеряв терпение, выступил вперед Слепцов. — Немедленно всю вашу рыбу отдайте моим людям. Понял теперь?
Индейцы тотчас же повиновались, и каждый промышленный получил связку рыбы в подъем человека и на всех два мешка, сделанные из тюленьих шкур, с икрой. За все Слепцов заплатил, как было обещано. Индейцы казались очень довольными и даже вызвались в помощники донести кормовой запас до первого ночлега. Пройдя две версты, промышленные решили ночевать под ветвями огромного дерева. Индейцам за труды Слепцов дал по матерчатому платку и отпустил с благодарностью.
— Не обижайтесь, — сказал приказчик, — по-другому нельзя, иначе нам смерть.
— Кто сильнее, тот и прав, — ответил хозяин. — Ты обошелся с нами хорошо, и большой обиды на тебя нет.
— Тимофей Федорович, — сказал Ивашка, когда мореходы сели ужинать. — Индейцы, те, что несли нам юколу, говорили, будто капитан аглицкого корабля приказывал убивать русских и за рыбу давал ром. Индейцы очень сердились и могут напасть.
Доведенные до крайности, мореходы считали себя вправе брать у индейцев рыбу, чтобы не умереть с голоду. И платили как обычно: бисером и бусами. Ведь по их понятиям потерпевшим кораблекрушение должны везде оказывать помощь. Но в этом крае были свои обычаи и свои порядки.
Ночь прошла спокойно, дозорные менялись каждые два часа. Рано утром, едва взошло солнце, в лагере появились два индейца. Они смело вошли в шалаш, покрытый куском парусины. Один из них оказался хозяином хижины, где Слепцов купил рыбу, а второго мореходы видели впервые.
Индейцы принесли на продажу пузырь с китовым жиром. Когда сделка была совершена, незнакомый индеец неожиданно сказал:
— Женщина Елена — раба нашего вождя, если хотите, можете ее выкупить.
— Она жива! — закричал Иван Степанович. — Жива, жива!
— Какой выкуп хочет вождь? — спросил практичный Слепцов.
— Что можете вы дать?
— Я отдаю свою шинель, — предложил Иван Степанович. — Она совсем новая, и сукно первосортное.
Слепцов развязал свою котомку и вынул новый китайский халат.
— За Елену Петровну, — сказал он.
— Возьмите и мою лепту, — положил на шинель новые шаровары Касьян Овчинников.
— Я даю камзол, — откликнулся Евдоким Макаров.
Все мореходы приняли участие в сборе вещей на выкуп, и вскоре перед индейцами лежала порядочная куча разнообразных вещей. Казалось, что выкуп хороший и они немедленно согласятся.
— Этого мало, — хладнокровно сказал незнакомый индеец. — Вождь не пойдет на сделку. Добавьте еще четыре ружья, и он вернет женщину.
— Хорошо, мы согласны, — ответил Слепцов. — Но только сначала мы хотим увидеть Елену Петровну, а потом уж заключать условия.
Незнакомый индеец поднял руку в знак согласия, поклонился и тотчас вышел из шалаша.
— Боже мой, она жива, бог спас! — повторял преобразившийся Иван Степанович. Он обнимал и благодарил мореходов. Ведь каждый отдал последнее свое имущество.
Солнце еще высоко стояло над головой, когда на противоположном берегу показались индейцы и с ними Елена Петровна. Слепцов попросил перевезти ее на свою сторону. Индейцы посадили Елену Петровну на лодку вместе с двумя воинами и приблизились к берегу мореходов. На расстоянии двух десятков шагов начались переговоры.
Несколько индейцев сидели у очага, сложенного из дикого камня, и молча курили трубки.
— Надо рыбы, — сказал кадьякец Ивашка. — Мы заплатим бисером и бусами.
— У нас у самих мало рыбы. Большая вода покрыла заколы, и рыба ушла.
— Нам нужна рыба, — настойчиво повторил Ивашка.
— Хорошо, — переглянувшись с товарищами, сказал хозяин. — Возьми две связки лосося.
— Это мало. Нам надо десять.
— У меня нет для вас столько рыбы.
— Переведи, — потеряв терпение, выступил вперед Слепцов. — Немедленно всю вашу рыбу отдайте моим людям. Понял теперь?
Индейцы тотчас же повиновались, и каждый промышленный получил связку рыбы в подъем человека и на всех два мешка, сделанные из тюленьих шкур, с икрой. За все Слепцов заплатил, как было обещано. Индейцы казались очень довольными и даже вызвались в помощники донести кормовой запас до первого ночлега. Пройдя две версты, промышленные решили ночевать под ветвями огромного дерева. Индейцам за труды Слепцов дал по матерчатому платку и отпустил с благодарностью.
— Не обижайтесь, — сказал приказчик, — по-другому нельзя, иначе нам смерть.
— Кто сильнее, тот и прав, — ответил хозяин. — Ты обошелся с нами хорошо, и большой обиды на тебя нет.
— Тимофей Федорович, — сказал Ивашка, когда мореходы сели ужинать. — Индейцы, те, что несли нам юколу, говорили, будто капитан аглицкого корабля приказывал убивать русских и за рыбу давал ром. Индейцы очень сердились и могут напасть.
Доведенные до крайности, мореходы считали себя вправе брать у индейцев рыбу, чтобы не умереть с голоду. И платили как обычно: бисером и бусами. Ведь по их понятиям потерпевшим кораблекрушение должны везде оказывать помощь. Но в этом крае были свои обычаи и свои порядки.
Ночь прошла спокойно, дозорные менялись каждые два часа. Рано утром, едва взошло солнце, в лагере появились два индейца. Они смело вошли в шалаш, покрытый куском парусины. Один из них оказался хозяином хижины, где Слепцов купил рыбу, а второго мореходы видели впервые.
Индейцы принесли на продажу пузырь с китовым жиром. Когда сделка была совершена, незнакомый индеец неожиданно сказал:
— Женщина Елена — раба нашего вождя, если хотите, можете ее выкупить.
— Она жива! — закричал Иван Степанович. — Жива, жива!
— Какой выкуп хочет вождь? — спросил практичный Слепцов.
— Что можете вы дать?
— Я отдаю свою шинель, — предложил Иван Степанович. — Она совсем новая, и сукно первосортное.
Слепцов развязал свою котомку и вынул новый китайский халат.
— За Елену Петровну, — сказал он.
— Возьмите и мою лепту, — положил на шинель новые шаровары Касьян Овчинников.
— Я даю камзол, — откликнулся Евдоким Макаров.
Все мореходы приняли участие в сборе вещей на выкуп, и вскоре перед индейцами лежала порядочная куча разнообразных вещей. Казалось, что выкуп хороший и они немедленно согласятся.
— Этого мало, — хладнокровно сказал незнакомый индеец. — Вождь не пойдет на сделку. Добавьте еще четыре ружья, и он вернет женщину.
— Хорошо, мы согласны, — ответил Слепцов. — Но только сначала мы хотим увидеть Елену Петровну, а потом уж заключать условия.
Незнакомый индеец поднял руку в знак согласия, поклонился и тотчас вышел из шалаша.
— Боже мой, она жива, бог спас! — повторял преобразившийся Иван Степанович. Он обнимал и благодарил мореходов. Ведь каждый отдал последнее свое имущество.
Солнце еще высоко стояло над головой, когда на противоположном берегу показались индейцы и с ними Елена Петровна. Слепцов попросил перевезти ее на свою сторону. Индейцы посадили Елену Петровну на лодку вместе с двумя воинами и приблизились к берегу мореходов. На расстоянии двух десятков шагов начались переговоры.