Бадигин Константин Сергеевич. Путь на Грумант (Поморская быль)

   по базару, выделяясь в пестрой толпе дорогой одеждой. Купцы пока только приглядывались и приценивались. Появились краснолицые, заплывшие жиром монахи. Могущественная церковь держала всю соляную торговлю на севере. Недаром все заволоцкие монастыри имели в Холмогорах соляные склады, амбары, монастырские дома и своих приказчиков в черных рясах. Торг разгорался. Показались лоточники с горячими пирожками и другой снедью. Оглушая людей резкими выкриками, они предлагали отведать свой товар. Загнусавили на разные голоса нищие. Громко бранясь, торговались мужики с мелкими купчиками, покупая разный скобяной товар. Расталкивая базарную толпу, появилась еще одна группа людей. Золото на их одеждах, стальные кольчуги, блестящие на солнце шлемы привлекали общее внимание. Каждому хотелось посмотреть на бояр и вооруженных дружинников, расчищавших им дорогу. Плечистый молодец, шедший впереди, отвесил тумак засевавшемуся мужичонке. Жалобно запричитал сбитый с ног смерд. Послышались возгласы: - Бояре идут, расступись... дорогу!.. Антон и Феликс Борецкие, сыновья новгородской посадницы, торопились с дружиной на берег. Там, у деревянной пристани, рядышком, как две родные сестры, стояли красавицы лодьи. На пристани братьев уже ждали. С лодьи на берег были положены сходни, покрытые цветными ковровыми дорожками, у сходен собралось духовенство в дорогих ризах и разодетая местная знать во главе с новгородским наместником. Высокие, в поколенных кафтанах из черного бархата на золотых застежках, в зеленых сафьяновых сапожках с узким загнутым носом, сыновья посадницы выделялись важным видом и напыщенностью. Начался молебен за благополучное плавание. Услыхав церковное пение, разношерстная базарная толпа тоже ринулась к берегу. Воины в легких кольчугах пиками загородили дорогу. Но вот молебен кончился. Братья на прощанье обнялись и расцеловались мало ли что в пути может приключиться. Напутствуемые добрыми пожеланиями, новгородцы разошлись по своим лодьям. По разукрашенной сходне с резными перильцами кормщик "Архангела Михаила" Старостин провел Антона в роскошно убранную кормовую каюту. На лодьях стали подымать паруса и выкатывать якорь. Под возгласы провожавшей мореходов толпы корабли, набрав в паруса ветер, понеслись вниз по великой северной реке, к просторам "дышучего" моря. Оборванные, ребятишки, шлепая босыми ногами по влажному береговому песку, бежали за уходившими судами. Но вот уже не слышны голоса с пристани. Мимо лодей потянулись скучные однообразные берега, заваленные плавниковым лесом, скопившимся за века. Часто встречались зеленые островки, покрытые кустарником и высокой травой. Редко - редко проплывет перед глазами беспорядочная кучка деревянных избушек - поморская деревенька или покажется прилепившаяся на угорье нехитрая рыбацкая хижина. По болотистым местам рдела багрянцем морошка; на ягоде кое-где топтались лесные лакомки - бурые медведи. Мирно несла свои воды по двинской земле могучая русская река. Проходят лодьи древнюю Архангельскую обитель, что на урочище Пурнаволок'. Началось __________________________________ ' Через сто лет на этом месте возник город и порт Архангельск двинское устье. На несколько рукавов разбивается река. Лодьи плывут по узкому извилистому корабельному ходу среди песчаных островов, намытых рекой. Изредка встречается мореходам запоздавшее к торжищу судно; ожидая попутного ветра, прижавшись к берегу, одиноко стоят корабли где-нибудь за мысом, хоронясь от течения. Постепенно рукав делается шире, полноводнее. И вот последние двинские островки, покрытые бархатом высокой сочной травы, остаются позади, но и они тонут в речной глади. Еще немного - и только верхушки зеленых трав виднеются вдали. Выйдя из реки, лодьи плыли у большого острова, низкой полосой тянувшегося справа. Полуночное солнце резкими красками нарисовало причудливую картину. Низкие берега, окрашенные в лиловый цвет, тонули в белесом, тихом море. У горизонта море загоралось, розовело, отражая огненно-багровое небо. И в небе и в море застыли сиреневые облака. Корабли действительно шли на Грумант. Погода благоприятствовала плаванию. Легкий южный ветерок - обедник - все время держал полными паруса. Через несколько дней открылся Святой Нос. "Архангел Михаил" стал поворачивать к скалистому мысу. Вслед за ним повернул и "Великий Новгород". Медленно подымались над горизонтом тяжелые угрюмые скалы; уже видно множество крестов, поставленных здесь поколениями русских мореходов. Укрываясь от сильного течения, лодьи зашли в заводь за низким мыском, далеко выступавшим от высоких скал в море. Вода убывала. Дождавшись малой воды, кормщики на лодках добрались к самому мысу. Они взяли с собой по увесистому куску оленины и по нескольку штук соленой рыбы. Здесь, рядом с мысом, чернел большой камень, чуть-чуть выступая из воды. Кормщики положили на него свои дары и, поклонившись, отправились обратно. С прибылой водой море покроет черный камень и примет жертву. Теперь можно было продолжать плавание. К концу второго дня ветер стал стихать. На горизонте показались безжизненные обрывистые скалы Семи островов. Немного осталось пути до поворота прямо на Грумант Но ветра совсем не стало. Штиль разгладил все морщинки на море. Остановились корабли. От "Великого Новгорода" отошла маленькая лодка и быстро заскользила по воде: Феликс решил проведать брата Антона. Сидят братья в Антоновой каюте и после обильного обеда ведут неторопливую беседу, прихлебывая заморское вино и услаждая себя сверх сыта кедровыми орешками. Полными хозяевами чувствовали себя на севере сыновья посадницы. Земельные владения Борецких широко раскинулись по Северной Двине и беломорскому побережью. Нескольким новгородским вельможам принадлежала вся двинская земля со всеми ее богатствами и черным народом - смердами. И на берегу и в лодье - все боярское. Антон расположился по-хозяйски. Каюту кормщика - лучшее помещение на судне - он занимал сам. Внизу, в трюме лодьи, помещались дружинники, рослые, на подбор, молодцы изнывали от безделья, валяясь на нарах. Вокруг было развешано и разбросано оружие и доспехи: луки, колчаны, мечи, кольчуги, островерхие шлемы, небольшие, покрытые кожей щиты, копья. Часть трюма была отгорожена тесом - там хранилось продовольствие мореходов и богатые боярские запасы. По палубе прохаживались дозорные, поглядывая то на море, то на скалистый Мурманский берег. Безлюдно море. Изредка сверкнут на солнце высокие фонтаны гренландских китов,выглянет из воды морда усатого зверя или мелькнет черная рыбья спина. Но вот внимание одного из дозорных привлекли серые под цвет моря точки, вдруг показавшиеся из-за высокого мыса. Точки быстро увеличивались, принимая очертания кораблей. - Ну-ка, друг, покличь кормщика, - с тревогой в голосе сказал старший из мореходов, продолжая пристально вглядываться. На палубу вышел Старостин. - Тимофей Петрович, глянь: видать вражина к нам на веслах спешит. Кормщик сразу понял, в чем дело. Он бросился на корму в каюту, где беседовали бояре Борецкие. - Господине Антон Филиппович! Беда, варяжские разбойники на двух кораблях гребут. Братья вышли на палубу и огляделись. - Феликс, дорогой, - сказал брату Антон, - плыви на свою лодью, готовь дружину. Ежели трижды затрубит рог, спеши на помощь. - Други! - крикнул Антон своей дружине. - Готовься к брани, плывут корабли вражеские! - Господине, - снова обратился кормщик к Борецкому, - пускай дружина в готове внизу сидит, на палубу не выходит. Мои молодцы сначала бой примут, а уж потом твои на подмогу. Мало нас, хитростью врага брать надо, пускай думает, что на лодье зверобои одни. Антон понял мысль кормщика и кивнул головой. Он спустился в каюту и вынес Старостину большое синее, расшитое золотом знамя. Подыми, Тимофей, стяг. Пусть ворог знает, чья сила его крушить будет. Стремительно приближались варяжские корабли. Вот уже они совсем близко. Хорошо видать головы драконов и острые корабельные тараны. На мачтах развевались разукрашенные знамена, блестели на солнышке флюгерки. Впереди шел голубой корабль. На высокой корме, вокруг капитана, сбились в кучу воины в тяжелых доспехах. На палубе, приготовившись к схватке, стояли варяги в более легком вооружении. У некоторых в руках были самострелы или мечи, у других храпы и крючья. На носу у двух бомбард, стрелявших каменными ядрами, возились пушкари. Мореходы вышли на палубу "Архангела Михаила". У кого были пики, которыми били морского зверя, у кого топоры, у кого луки. Кормщик подозвал старика-носошника. - Федот, спускай с Тимошкой павозок, у лодьи корму отведешь. Вишь ведь, вражьи дети, борт тараном норовят проломать. Не успел кормщик глазом моргнуть, как уж лодка была на воде. Корабли врага приближались. Каралось, вот-вот острие на носу вражеского корабля вопьется в борт лодьи. Морские разбойники того времени стремились всегда повредить беззащитное судно тараном и другими приспособлениями. Они норовили свернуть руль, сбить мачту и паруса или пробить в корпусе дыру. Огнестрельное оружие тогда слабо было развито, и пушки в бою успевали выстрелить не более двух-трех раз. Раздались громкие выстрелы, но каменные ядра, засвистев, пронеслись над лодьей, не причинив вреда. Кусок горящего промасленного полотна упал на палубу, подымая клубы дыма. Мореходы выбросили огонь за борт. Еще залп. Одно ядро ударило в борт судна и отскочило, лишь оцарапав обшивку. Снова зарядить пушки пираты не успели, корабли сошлись почти вплотную. И тут в самые опасные мгновения корма "Архангела Михаила" вдруг отошла вправо. Послышались зловещий треск и злобные вопли. Но трещала не лодья. Трещали весла вражеского корабля, ломаясь о крепкий борт русского судна. "Архангел Михаил" вовремя подставил врагам свой тупой нос. На пиратском корабле не смогли быстро отвернуть в сторону и убрать весла. Один из варягов-латников, стоявших на корме, побагровев от натуги, крикнул: - Эй, Русь!.. Сдавайтесь, мужичье, смерды, не то всех перебьем! На русском судне молчали. Носошник Никола, толкнув в бок Савелия, тихо сказал: - Покажем мы им Русь, упомнят, небось. Ишь, раскричался, рвань варяжская! Громко и тревожно затрубили корабельные рога. Раздались крики. С обеих сторон полетели стрелы. На русскую лодью упали тяжелые храпы и крючья пираты полезли на абордаж. Взвился на мачте флаг Великого Новгорода, и началась жестокая схватка. Сплеча рубили зверобои топорами и кололи пиками пиратов. Стучали мечи, гремели щиты, ломались копья, лилась в море кровь. Но много было врагов. Второй корабль бросил на лодью абордажные крючья, и новые враги полезли на палубу. Тут раздался громкий протяжный свист. Из трюма неожиданно выскочили дружинники, сидевшие в засаде, и бросились на выручку мореходам. Антон Борецкий бился впереди всех. Его золоченый островерхий шлем был виден в самой гуще схватки. Еще громче зазвенела каленая сталь, бешено посыпались удары на головы врагов. О палубу лодьи стукнулись брошенные пиратами железные шарики с тремя заостренными иглами, растекалось жидкое мыло, вылитое коварной рукой врага. Палуба сделалась опасной и скользкой. Люди падали и прокалывали ноги. Пятнадцать мореходов и двенадцать боярских дружинников отбивали яростные атаки более полусотни пиратов. Но множество ломило отвагу. Трижды громко прозвучал рог Антона, призывая на помощь брата. А Старостин, рубясь с врагом, нет-нет, да взглянет незаметно на паруса не подул ли спасительный ветерок - давно ведь заговоренное перо плавало в Студеном море. - Батюшко, припади! - шепотом молил он ветер. Но не было в парусах ветра. В это время первый вражеский корабль вдруг стал крениться и оседать на нос. Это старый Федот не терял времени даром - не утерпело ретивое. Вместе с Тимохой они незаметно подобрались в пылу боя к вражескому судну и острыми топорами стали рубить борт у самой воды. Щепки брызгами полетели под тяжелыми топорами. В большую дыру потоком хлынула вода, затопляя корабль. Спохватившись, пираты с криками бросились спасать свое судно, Федот с Тимохой тем временем подошли ко второму кораблю. Тут враги поняли воинскую хитрость противника и взяли на пики старого Федота и забочешника Тимошку. Но самоотверженный подвиг двух русских людей сразу изменил положение. Поврежденный вражеский корабль все больше погружался в воду. Мореходы давно обрубили абордажные снасти. Почуяв гибель, отчаянными воплями взывали пираты о спасении. Второй вражеский корабль отошел от борта лодьи, спеша на помощь гибнущим собратьям. Как крысы, бежали разбойники с тонущего корабля, бросая раненых. Победный клич раздался на русских лодьях. Обнимались и целовались мореходы и дружинники, радуясь победе. Отозвавшись на зов Антона, к "Архангелу Михаилу" подходил карбас с двенадцатью дружинниками Феликса. Но битва была уже окончена, и карбас повернул обратно. Кормщик Тимофей Старостин, не раз бывавший в таких стычках, не был еще уверен в благополучном исходе боя. Он стоял на носу лодьи и, насупившись наблюдал за всеми действиями врага. Вот он что-то заметил и обернулся к ближайшему мореходу: - Беги сказать боярину, вражье сигнал подает, помощь кличут. - И подумал с досадой: "Рано Антон Филиппович праздновать начал". Действительно, над уцелевшим пиратским кораблем подымался высокий столб черного дыма. Не ошибся кормчий. Скоро дозорный на мачте различил две новые серые точки, показавшиеся из-за мыса. Подошел Антон Борецкий и тоже стал вглядываться в темнеющий берег. Вдруг Старостин радостно воскликнул. Тяжелый столб дыма стал клониться к воде, в сторону севера, - задул легкий шелоник. Покрываясь мелкой рябью, оживало море. - Ребята, паруса ставить! - радостно прозвучала команда кормщика. Савелий, прищепы доставай, полные паруса отворять будем. Мгновенно, как птицы, распустили лодьи белые крылья. Ветерок, поиграв парусиной то с одной, то с другой стороны, вдруг громко хлопнул полотнищем и сразу упруго расправил паруса. Рванули с места лодьи и понеслись, рассекая темные воды. Все дальше и дальше уходили мореходы, оставляя разбитого врага несолоно хлебавши. Подсчитали свои потери на "Архангеле Михаиле". Один убитый и семеро раненых оказалось на лодье. Нет Федота и Тимошки. С почетом предав тело убитого Студеному морю, мореходы продолжали свой путь на север. Долго будет помнить двинский народ подвиг своих героев-мореходов. Гусляры-песенники прославят имена Федота и Тимошки, распевая новую былину про победу над врагами. Вечерело. Старостин стоял у руля. Привычно охватив руками массивный румпель, он глядел вперед, что-то высматривая в загадочной голубой дали. К кормщику тихо подошел его помощник Савелий, держа в руках деревянный обломок. - Тимофей Петрович, а корабли варяжские куды плоше наших. И парус один, и снасть жидкая, и дерево худое... Да и строены суды неладно. Смотри вот, разве такое дерево наши мастера на морскую лодью положат? Старостин молчал, рассматривая доску. - Варяги не раз русских лодейных мастеров к себе призывали, - заметил он после раздумья. - Им давно ведомо мастерство наше в судовом художестве. Наши-то с дружбой к ним шли, свое знатство не таили, а варяги, вишь, разбоем благодарят, - и Старостин гневно швырнул обломок за борт. - Мы обычай русский строго блюдем, - громко, словно призывая в свидетели Студеное море, продолжал кормщик, - чужбины не хватаем и в своем море государим мирно. Полуночное океан-море от запада и до востока все наше. И Мурман?, и Матица-земля?, и Грумант, - то все под Русью. Русь там от века ходит и живет. Обидные, тяжкие мысли шевелились в голове Старостина. Давно ушел в поварню подкормщик Савелий, а Тимофей Петрович все стоял у руля, о чем-то думая под скрип мачт и слабый свист ветра, игравшего в снастях. Еще прошло два дня. Шелоник все задувал в паруса. Ни одной льдины не встретили на пути лодьи. Вот показались камни и скалы южной оконечности Груманта. Осторожно обошел Старостин опасный мыс с коварными течениями и рифами. Под скалистыми высокими берегами острова двигались теперь корабли. Обрывистые скалы гор местами спускались к самому берегу, нависая над морем. Сверкали в лучах солнца вечными снегами величественные грумантские вершины. Под глубокими снегами лежали долины, выходящие к морю. Мореходы любовались сверкающим голубым льдом многочисленных глетчеров, сползавших в воду широкими языками. Стали часто попадаться плывущие навстречу ледяные обломки. Старостин то и дело показывал Борецкому на кресты, стоявшие на берегу, и называл становища и кормщиков, зимовавших в этих местах. Много русских лодей обогнали на своем пути мореходы. Много видели они поморских кораблей, стоявших на якорях за мысочками в ожидании поветра. - А скоро твои владения начнутся, Тимофей? - пошутил боярский сын, похлопывая кормщика по плечу. - Недалече уж теперь осталось, - серьезно ответил Старостин. - Там, за тем мыском, где семь крестов стоят, повернем. Вот и южный мыс широкого залива, на много верст уходящего вглубь острова. Лодьи взяли на восток, обходя опасные камни. Совсем близко на черной скале стоял большой серый крест. ________________________________ ' Мурманский берег. 2Новая Земля
   - Глянь, господине, крест это дед мой, Иван Старостин, ставил, уж полсотни лет, поди, как будет. Лодьи, лавируя, медленно шли под южным берегом залива. За небольшим мыском открылось удобное становище. Показалось несколько судов, стоящих на якоре, избы на песчаном берегу, У изб копошились люди. - Вот наше владение, старостинское, - с гордостью сказал кормщик, широко обводя кругом рукой. - Домой пришли... Близко к берегу подошли корабли и бросили в воду тяжелые якоря. Антон вызвал к себе грамотея, дьяка. - Вот, Афанасий, здесь твое место. Собирайся, жить тут долго придется, приказные книги бери. Грумантская земля велика, и становищ на ней множество. Согнулся в поясном поклоне дьяк. Не долги были его сборы, и он первым полез в карбас, уходящий на берег. Съехали на берег и братья Борецкие с дружинниками посмотреть на "столицу" своей новой вотчины. А на следующий день уже торопил боярский сын Старостина в обратный путь. Хотели еще братья на Малый Берун - остров посмотреть. Быстро уладил свои дела Старостин. С радостью он узнал, что лодьи его благополучно добрались прошлым летом на Грумант. А сейчас кормщики хвалились хозяину счастливой зимовкой и богатым промыслом. - С удачей тебя, Тимофей Петрович, - докладывал Старостину высокий рябой кормщик, - постарались мы в этом году, ведь промысел-то какой: триста моржей добыли, восемьдесят зайцев, сто пятьдесят лысунов, сто пятьдесят медведей, тысячу песцов, кита одного да пуху гагачьего. - Молодцы, вернетесь на Русь - озолочу, - радовался Старостин. Не хуже промышляли и остальные старостинские артели. Бородатые, обветренные промышленники собрались возле Старостина, народу оказалось много. Некоторые из них жили на Груманте оседло, по нескольку лет, и давно свыклись с суровой природой острова. Тимофей Петрович, степенно поглаживая русую, окладистую бороду, совсем закрывшую широкую грудь, рассказывал новости, передавал поклоны и гостинцы от родных и близких. Мореходы благодарили, кланялись в пояс. - Ну, кажись, все обсказал, ребята. Теперь за дело - лодьи выгружать. Морошку на зиму вам привез, снастей промысловых, одежонку да другого добра немало. Лодьи разгружали всем миром. Вот уже последний ушат с моченой ягодой переправился из трюма на берег в просторный сарай. Настроение у всех было приподнятое, праздничное. Общую радость мореходов отравляло появление новгородских вельмож. Поморяне недружелюбно посматривали на бояр и дьяка. - Кабыть кончается вольная волюшка, - поговаривали они между собой, - и на Грумант наш бояре своего пса, дьяка, привезли. Глядишь, скоро и попы приволокутся... Через трос суток попутным ветром тронулась лодья в обратный путь. Благополучно миновав южный мыс Груманта, Старостин повернул на северо-восток, к знакомому становищу на западном берегу Малого Беруна. Упросил Тимофей Петрович боярского сына разрешить ему промысел на моржа. Соблазнился Антон, - уж больно много было зверя на острове. Половину добычи обещал отдать боярам Старостин. Почти сутки шли мореходы, пересекая обширный пролив. Вот на высоком мыске показались три креста, стоящих рядом, за мыском открылось небольшое становище. Старостин удачливо подвел к нему обе лодьи. Мореходы рассчитывали на богатую охоту. И не напрасно. Пустынные берега острова были покрыты большими коричневыми пятнами моржовых залежек. На второй день начался промысел. Засучив рукава, вместе с мореходами работали дружинники. Незаметно с моря подбирались охотники к залежке и, окружив моржей, поднимали громкий крик и шум. Путь к бегству был отрезан, и звери испуганно метались по галечнику. Это и нужно было: на берегу быстро вырастал коричневый вал из моржовых тел, преграждая зверю выход в море. Редко какому моржу удавалось выскочить из этой ловушки. Мутило сначала дружинников от крепкой моржовой душины, побаивались новгородцы страшных клыков и грозного рева, но быстро освоились и под дружную песню зверобоев без устали кололи пиками морских великанов.