Балабуха Андрей Дмитриевич. Фантастические рассказы

   - Возможно. - Толя похлопал себя по карманам. - Дай-ка сигарету, я свои в палатке оставил. Спасибо. Как вы думаете, почему оно не светит? Ведь там - день, а сюда свет не попадает... Слушайте, а что Володька задумал, а?
   - Увидим, - коротко сказала Наташа.
   Лешка тем временем обошел сосну, ограничивающую "диво" справа, и сразу же исчез.
   - А отсюда ничего не видно. Только сгущение какое-то в воздухе. Сейчас я его ощупаю.
   - Давай вместе, - сказал я и пошел к нему.
   Уже начинало светать, и мы ориентировались свободнее. Сразу же за деревом начиналось, как сказал Лешка, "сгущение". Воздух быстро, на протяжении каких-нибудь двадцати сантиметров, уплотнялся, превратившись в конце концов в твердую, идеально гладкую, прохладную на ощупь стенку, полукругом идущую от дерева к дереву. Дотянуться до ее верха мы не сумели, даже когда Лешка взобрался ко мне на плечи.
   Вернулся Володька в сопровождении Чошки. Чошка - полугодовалый кобелек, если верить Володьке - карельская лайка. Их два брата - одного помета: Чок и Получок. Это охотничьи термины, значения коих я никогда не понимал. Чок - интеллектуал. При любой возможности он садится и предастся размышлениям, уставясь в одну точку, сосредоточенно морща лоб и нос. Наташка утверждает, что это у него "наружные извилины".
   Володька притащил свою гордость и предмет всеобщей зависти усть-уртских охотников: скорострельный охотничий "манюфранс" - изящный, легкий, с полупрозрачным прикладом из какого-то пластика. В день восемнадцатилети его подарил Володьке Трумин, сам заядлый охотник, купивший ружье во врем не то конгресса, не то симпозиума в Лионе и потом два года сберегавший дл этого случая.
   - Смотрите! - Володька показал пальцем на какую-то точку в зеленом небе "дива". - Видите, птица не птица - летает что-то такое, птеродактиль тамошний?
   Приглядевшись, мы убедились, что это не просто точка, а крохотный черный треугольник, по-орлиному пишущий в небе круги. Володька вскинул ружье, прицелился. Грохнуло. Полет треугольничка словно сломался, на мгновенье он замер, а потом наискось скользнул вниз. Володька опустил ружье.
   - Ну что, Лешенька? Мираж? Галлюцинация? Диапозитив?
   Лешка смолчал.
   - Н-да, диво!.. - раздраженно проворчал Толя.
   И вдруг мы вздрогнули от Наташиного истошного:
   - Чок! Чок!
   То ли, пошевелив наружными извилинами, Чок решил принести добычу хозяину, то ли ему просто захотелось рассмотреть поближе, что там такое, трудно сказать. По словам Наташи, он легко, одним прыжком проскочил между соснами - туда, в экран, в картину, в "диво", на миг остановился обалдело и помчался вперед, оставляя на песке ямки следов.
   - Чок! - заорал Володька. - Чок! - Он пронзительно засвистел, но Чок игнорировал все наши призывы. Характерец у него всегда был более чем самостоятельный...
   В какой момент Володька ринулся вслед за ним, а не заметил - только услышал сдавленное Лешкино: "Стой, кретин!", а потом меня сшибло, и мы оказались на земле - все трое: Лешка, Володька и я.
   - Держи его! - скомандовал Лешка, и я рефлекторно вцепился во что-то не то в руку, не то в ногу, успев предварительно получить хороший удар по скуле.
   - Вот теперь вы и в самом деле ополоумели! - Над нами стояла Наташа. Она сказала это так отчужденно, что мы сразу остыли.
   - Где моя очки? - спросил Лешка, поднимаясь на ноги, вид у него был сконфуженный. - Никто их не видел?
   - На. - И Наташа отвернулась, глядя в "диво".
   Мы тоже посмотрели туда. Багровое солнце поднялось выше. А из песка фантастически быстро, как в замедленной киносъемке, прорастали какие-то черные стебельки. Вблизи они еще только высовывались на поверхность, по мере удаления становились крупнее и на глазах раскрывались навстречу солнцу, напоминая выгнутые стрекозиные крылья. Чок потерялся в этих проросших зарослях.
   Володька вскочил, протянул мне руку. Я тоже поднялся и отряхнул брюки и рубашку от хвои.
   - В герои-первопроходцы захотел? - спросил Лешка зло. - А как вернуться, ты подумал? А если там воздух ядовитый?
   - Чошка-то там дышал! - возразил Володька.
   - Допустим. Но про всякие местные вирусы и прочую мелочь мы понятия не имеем... И вообще, пора кончать эту самодеятельность. Хватит. Так знаете до чего доиграться можно?
   - До чего? - наивно спросил Володька.
   Лешка промолчал.
   - Что ты предлагаешь, Лекс? - поинтересовался я.
   - Для начала - пойти позавтракать. И посоветоваться. А там видно будет.
   Поминутно оглядываясь, мы молча пошли к палаткам.
   За завтраком было решено, что Толя с Наташей отправятся в город. Напрямик отсюда до Греминки километров тридцать, так что, идя налегке, к последней электричке на Усть-Урт успеть можно. Вот только как притащить сюда "научную общественность"? Лешке пришла мысль обратиться к Трумину: он знает нас и должен поверить, а там уже поверят ему - как-никак доктор исторических наук, профессор...
   И мы остались втроем.
   Володька весь день просидел перед "дивом", хотя кидаться в него очерт голову уже не порывался. Чок не появлялся, даже не вернулся по собственному следу. Что с ним?
   Настроение у нас было смутное: и подавленное, и одновременно приподнятое, ибо мы соприкоснулись с чудом, и тревожное, потому что неизвестность всегда порождает тревогу...
   Солнце "дива" закатилось около шести часов вечера. Теперь между деревьями повис провал почти абсолютной тьмы, кое-где пронзенной тончайшими жалами мелких и редких звезд. Но чернота этого провала казалась... Как бы это сказать? Живой, пожалуй. Да, другого слова, кажется, не подобрать.
   - Ноктовизор бы сюда, - вздохнул Лешка. - В инфракрасном бы посмотреть...
   Ноктовизора у нас, увы, не было, и мы пошли ужинать. Темнело. Напряжение наше чуть-чуть слало, и мы понемногу разговорились, потому что надо же было в конце концов - не обменяться мнениями, как утром, а просто поговорить. Лешка выудил из недр своей "абалаковки" плоскую четвертинку коньяка.
   - Черт с вами, поглощайте НЗ. Как раз к случаю... Настоящий. Армянский ереванского розлива.
   Мы развели растворимый кофе, причем не в обычных кофейных дозах, а в поллитровых эмалированных кружках. Володька обвел это хозяйство глазами и вдруг задумчиво спросил:
   - Между прочим, мне только кажется, что мы сегодня не обедали, или это в самом деле так?
   Вот что значит остаться без женской заботы! Мы сразу же почувствовали зверский голод, который едва утолили тремя банками тушенки с хлебом.
   - Вот тетерь и выпить не грех, - изрек Володька, бросив опустошенную банку в костер. Бумажная обертка вспыхнула, искристо затрещали остатки жира.
   Мы по очереди приложились к бутылке. Коньяк и впрямь был хорош.
   Володька, слава богу, совсем отошел. Он растянулся на спине, заложив руки за голову и попыхивая зажатой в губах сигаретой.
   - А знаете, братцы, что меня больше всего беспокоит? Появилось диво нежданно-негаданно, вдруг, уже при нас. Значит, и исчезнуть может аналогично. Найди мы его уже существующим, было бы спокойнее...
   - Логично, - согласился Лешка. - Хотя и не обязательно.
   - А я ничего, между прочим, не утверждаю. Я только высказываю свое мнение. Вотум сепаратум, так сказать. Есть у нас свобода слова или нет?
   - Есть, - подтвердил я, - есть, Володечка, только ты на всякий случай сплюнь через левое плечо. Троекратно. А то накаркаешь еще...
   Володька поплевал.
   - И все же что оно такое - наше диво? - вздохнул я. - Неужели действительно выход в какой-то мир, пресловутая нуль-транспортировка?
   - Похоже. Во всяком случае мне ничто другое в голову не приходит, сказал Володька. - Меня другое интересует: где те, кто этот самый переход создал?
   - А ты уверен, что его кто-то создавал? - спросил Лешка. - Представь: прилетел на Землю какой-нибудь шестиногий и жукоглазый марсианин, увидел шаровую молнию и спросил: "А где те, что создали эту великолепную магнитную бутылку с плазмой?.."
   - Спонтанное образование? - удивился я.
   - А почему бы и нет? Сам посуди: если бы проход кто-то создал, то воспользовался бы им. Логично?
   Я кивнул.
   - А может, он им уже воспользовался, только мы не заметили? Или - до того, как мы нашли диво. Или мы его и не можем увидеть? - возразил Володька.
   - Цивилизация человеков-невидимок? - В Лешкином голосе опять зазвучало ехидство. - Романы бы тебе писать, дружок!
   - Но ведь и обратного утверждать нельзя, - вступился я. - Зря ты язвишь, Лекс.
   - Что гадать! Теоретически тут все равно ни до чего не додумаешься. Володька сел, бросил окурок в костер. - Да и не важно это. Не по нашим зубам орешек. Паче того: самая сверхкомпетентная комиссия сразу не разберется, если вообще разберется. А главное - и так ясно. Нам открылс выход в чужой мир. Не земной. И мы - на пороге. Шагнул - и там. Этакое окно в Европу...
   - Только где она, Европа твоя? Астрономы радиоисточник с оптическим объектом и то не всегда идентифицировать могут. А тут как?
   - Спроси что-нибудь попроще, а? - Володька потянулся, зевнул. Все-таки недоспали мы сегодня крепко, ребята... Лишь бы окошко раньше времени не захлопнулось! Кстати, я там поснимал кое-что. Жаль, что кинокамеры нет, так что в динамике не получится. Но на худой конец сгодится. Две пленки нащелкал, а больше нету - не взял с собой...
   - Ты гений! - возгласил Лешка. - Преклоняюсь перед твоим величием!
   - А вам не кажется, что мы не о том говорим? - Я встал, прислонилс спиной к дереву. Рельефная кора вдавилась в кожу. Говорить было трудно, каждое слово приходилось напряженно подбирать. - Мы идем по пути наименьшего сопротивления. Конечно, рассуждать о физической природе явления проще - это область категорий рациональных. Но ведь мы с вами в этом некомпетентны, и вряд ли наши суждения будут иметь значение дл кого-то, кроме нас самих.
   - А кто компетентен? - спросил Лешка. - Ты знаешь такого?
   - Не знаю. И ты не знаешь. Но когда соберут здесь роту ученых надеюсь, в сумме одна компетентная единица получится. И вообще - не перебивай, Лешка, сбиться я и сам могу. По-моему, сейчас главное - область категорий эмоциональных. Мы соприкоснулись с чудом. Перед нами открылась волшебная дверь в...
   - Куда? - Лешка порой бывает попросту невыносим.
   - Почем я знаю, куда?! А мы сидим тут и спокойненько рассуждаем, как будто решаем, сколько, десятков тысяч ангелов может разместиться на острие швейной иглы. Разве это не парадоксально?
   - Что, и тебя заело, Дим? Это похоже на... Черт, забыл, как оно называется! Ну да ладно! Знаете, в музеях есть такие ящики со стеклом, а внутри - фигурки... Какое-нибудь там Ледовое побоище или охота питекантропов на мамонта... В детстве я их ужасно любил. И мне всегда хотелось самому стать таким маленьким-маленьким... Как мальчик с пальчик... Чтобы войти в жизнь этого закрытого мира, Смотреть на нее через стекло - не интересно. Вернее, нет - интересно, но извне видишь всегда не то, что изнутри. Конечно, это я теперь так формулирую. А тогда просто чувствовал - смутно, нутром, как говорится.
   Я кивнул. Мне было знакомо подобное ощущение.
   - Сантиментщики несчастные, - буркнул Лешка. - Знаю я, к чему ты, Володька, подбиваешься. Не выйдет! Если нужно, я тебя свяжу и сторожить буду, дурня, понял? Я сказал: никакой самодеятельности! Чок вот не вернулся, а с его чутьем это легче, заметь. Может, диво только с нашей стороны видно, какое-нибудь оно одностороннее. Туда можно только хорошо оснащенной, продуманно организованной экспедицией идти. Гусары-одиночки нынче ни к чему. Сам посуди, чего ты добьешься? Ведь если это чужой мир его же исследовать надо, изучать! А что ты можешь один? С твоими возможностями, знаниями? Колумб-третьекурсник... Даже если сумеешь благополучно вернуться, ты не принесешь никакой ценной информации, а лезть туда ради самовыражения - не слишком ли эгоистично! Предположим даже, что ты что-то узнаешь, поймешь. Кому и что это даст, даже если ты вернешься? А это не только не гарантировано, но просто-напросто почти невероятно.
   - Можешь не сторожить! - великодушно разрешил Володька. - Не сбегу. Чошку вот жалко...
   - Жалко, - согласился Лешка. - Хороший был щен. Почему собаки вечно должны за людей страдать?..
   Мы помолчали. Еще по разу приложились к бутылке, потом Лешка размахнулся и бросил ее в темноту - она с треском упала.
   - Зря, - сказал я. - Зачем лес загаживать, Лекс?
   Лешка не прореагировал.
   - Ну, я спать пошел, - сказал он после паузы. - Вы еще долго?
   - Нет, - отозвался Володька. - Поболтаем еще чуть-чуть - и тоже на боковую.
   Проходя мимо меня, Лешка шепнул:
   - Ложись сегодня с ним, Дюдыч. На всякий случай...
   Я кивнул.
   Володька вытащил из костра ветку, прикурил.
   - Знаешь, Дим, меня это порой пугает...
   - Что?
   - Рассудочность наша. Это - неразумно, то - нерационально. И верно, неразумно и нерационально. Только вот попалось мне, помнится, такое определение... Не то у Веркора, не то еще где-то: человек - существо, способное на алогичные поступки. Скажи, ты никогда Армстронгу не завидовал?
   - Терпеть не могу джаз.
   - Дурак, я про Нейла! Я вот часто думаю: каково ему было, впервые ступившему на Луну? Впервые в чужом мире - и он вокруг тебя, под ногами... Как я ему завидовал, Дим! Я тогда еще совсем мальчишкой был. Да и сейчас завидую, что греха таить. И Крымову со Скоттом - на Марсе.
   - Никогда им не завидовал. Понимаешь, они к этому готовились - долго, тщательно. Без малого всю жизнь. Это мы отсюда им завидуем: ах, сверкающа почва Луны!.. А для них это работа. Тяжелая. И, конечно, интересная. Вот чему можно позавидовать: они место свое нашли, дело свое. А это все романтика, которая, как известно, уволена за выслугой лет.
   - Шиш тебе! - Избытком вежливости Володька, увы, не страдал.
   Мы опять помолчали. Кофе совсем остыл, и я допил его одним глотком.
   - Ну, пошли спать, что ли?
   - Иди. Я сейчас, только взгляну еще раз на диво. Эх, Дим, до чего Чошку жалко!.. Может, вместе сходим?
   - Сейчас там все равно ничего не видно - темь одна. Попозже надо, когда там рассветет.
   - Ладно, иди спи, медведь. Спокойной ночи! И не бойся, не сбегу.
   Володька ушел. Я забрался в их палатку - она была просторная, четырехместная, не то что наша с Лешкой "ночлежка". Через открытый вход был виден костер - тлеющие угли, по которым изредка пробегали робкие язычки умирающего огня. От вида гаснущего костра всегда становится неуютно и грустно... Уже засыпая, я услышал, как вернулся Володька. Он проворчал что-то насчет бдительности и опеки и улегся. Через пару минут он уже спал, посапывая и изредка всхрапывая. Тогда и я уснул окончательно.
   Когда я проснулся, было еще совсем темно. Я взглянул на часы - четыре. Но спать почему-то уже не хотелось. Я встал и тихонько, чтобы не разбудить Володьку, выбрался из палатки.
   "Диво", слава богу, никуда не делось. Рассвет там еще не наступил, и оно сгустком тьмы висело на фоне темного леса. Я долго всматривался в эту черную бездну - так долго, что под конец мне стало мерещиться, будто там, в глубине, движется робкая светящаяся точка, словно кто-то идет с фонарем... Я протер глаза. Точка исчезла.
   Вернувшись к палаткам, я постоял в раздумье, покурил. Будить их или нет? Я представил себе сердитую Лешкину физиономию и рассмеялся. Набрав в грудь побольше воздуху, я заорал во всю мочь:
   - Вставайте, дьяволы! День пламенеет!
   Володька вылетел из палатки, как чертик из табакерки.
   - Что случилось?
   - Ничего, Володечка, просто я хотел пожелать тебе доброго утра.
   Володька аж задохнулся:
   - Ну, Димка!..
   - Что-то Лешка не просыпается, - сказал я. - Пошли, вытащим его из берлоги!
   Лешки в палатке не было. Мы удивленно посмотрели друг на друга:
   - Куда его унесло?
   - Может, прогуляться решил? С ним бывает. Ничего, скоро вернется.
   Через час Лешка еще не вернулся. Мы наскоро позавтракали, петом обнаружил, что у меня кончились сигареты, и полез за ними в палатку. Тогда-то я и обнаружил записку, прижатую "Спидолой".
   "Ребята! Я ухожу. Это неразумно, знаю. Но не могу иначе. Чудо происходит лишь один раз, а не то - какое ж оно чудо? И нельзя пропустить его, чтобы потом не каяться всю жизнь, Это эгоистично - я иду для себя, а не для других. Но идти должен.
   Я взял твое ружье, Володя, кое-что из продуктов и почти все ваши сигареты - не серчайте.
   И не думайте, что я собираюсь жертвовать собой, - уходя, всегда думаешь о возвращении. Я вернусь.
   Постарайтесь понять и не осудить.
   Ваш Лешка".
   Впрочем, записку мы дочитали уже потом. А тогда, переглянувшись, мы ринулись напролом, обдираясь о ветви елей и колючие кусты можжевельника. И - с разгона проскочили между соснами, ограничивавшими "диво". "Диво", которого уже не было.
   - Леша! - заорал я, понимая, что это бессмысленно, что он не услышит, что его уже нет нигде в нашем мире. - Лешка! - Я ругался, что-то кричал не помню уже что, но что-то бессмысленное и громкое, а в мыслях билось одно: "Что ты наделал, дурак, что ты наделал?!"
   Володька тряс меня за плечо. Лицо у него было совершенно мертвое, глаза сразу ввалились, губы вытянулись в ниточку.
   - Это я, - сказал он механическим, странно спокойным и ровным голосом. - Это я должен был пойти, а не он. Он мое место занял. Я болтал, а он пошел. Понимаешь, это я должен был пойти...
   Вот, собственно, и все.
   К вечеру приехали на мотоцикле Толя с Наташей и привезли в коляске Трумина. Он нам поверил, но...
   Началось следствие. Боюсь, следователь до сих пор пребывает в уверенности, что мы злодейски расправились с Лешкой, а потом для отвода глаз придумали всю историю с "дивом". И не судили нас только за полным отсутствием улик.
   Еще была академическая комиссия. Работала она долго: снимки, сделанные Володькой, изучались и так и этак; нам устраивали перекрестные допросы почище, чем во время следствия... К единому мнению, как я понимаю, комиссия так и не пришла. Некоторые считали нас мистификаторами или, наоборот, жертвами мистификации; другие утверждали, что "диво" галлюцинация, непонятным образом за фиксированная на пленке, третьи... Пожалуй, один лишь Бармин принял вас и нашу версию всерьез. Но тогда он был одинок в этом мнении. Почти одинок.
   С тех пор прошло более двадцати лет.
   Иногда, когда я попадаю в Усть-Урт, я заезжаю на это место. Четыре года назад, по предложению Бармина, уже академика, ученого мирового масштаба, нобелевского лауреата, там была поставлена автоматическая станция слежени и огорожена охранная зона. Я смотрю на сосны - теперь из них осталась лишь одна, вторую повалило ветром лет семь назад...
   И уезжаю.
   Я знаю, ты неправ, Лекс. Знал тогда, уверен в этом и теперь. И все же...
   И все же где-то в глубине души, там, на самом две, шевелится странное чувство, похожее на зависть.
   Иногда и вижу его во сне. Обросший, истощенный, бредет он, по щиколотку увязая в темном, рыхлом песке, раздвигая руками похожие на выгнутые стрекозиные крылья растения. И тогда мне кажется, что он должен, непременно должен вернуться. Я чувствую это. Может, он уже - вот сейчас, только что - вернулся? Или - сегодня? Завтра?
   Ты должен вернуться, Лекс!
   Андрей Балабуха. "Гениак"
   - Спасибо, - Гранж улыбнулся. Улыбка у него была обворожительная.
   Брод тоже улыбнулся, но скупо, краешками губ.
   - Пожалуй, это я должен благодарить вас за оказанную честь.
   - Вы настолько верите в успех?
   - Дело даже не в этом. Благодаря вам я попал в такую компанию... - Брод снова пробежал глазами лежащий перед ним список.
   Список и в самом деле был внушительным. Двадцать семь Хортовских лауреатов, шесть Нобелевских...
   - И все согласились?
   - Не все. - Гранж непонимающе повел плечами. - Трое отказались.
   - Почему?
   - Брендон сказал, что не хочет рыть могилу самому себе. Кому понадобятся исследователи после рождения "Гениака"? Акоста отказался, не объясняя причин. Дорти заявил, что считает работы по цереброкопированию недостаточно отработанными, а потому не хочет рисковать своей головой.
   Но как раз это-то Брода не смущало: цереброкопированием занималс институт Штамба, а в их работу он верил. Смущало Брода совсем другое... В целом же, надо отдать Гранжу должное, проект был задуман с размахом. Мощная электронно-вычислительная машина с объемом памяти, позволяющим вложить в нее чуть ли не всю информацию, накопленную со времен Адама. Но это только базовая память, мертвая, как библиотека конгресса. А затем затем в памятные блоки методом цереброкопирования переносятся личности крупнейших ученых века. Первоначально они записываются каждая на отдельный блок, и только потом между ними постепенно возникают связи, объединяющие их в единое целое - "Гениак". Проект изящный. Но...
   - Значит, остальные согласились... - повторил Брод. - Когда я буду вам нужен?
   - Копирование - процесс сложный и длительный, а нам нужно обработать сорок семь объектов. (Как легко это у Гранжа получилось - "объектов"! Ведь каждый из них - человек...) Думаю, с вами мы займемся месяца через три. Точнее мы сообщим дополнительно.
   - Только не позже, чем за три дня, - сказал Брод к поднялся из-за стола, протягивая Гранжу руку...
   Сперва Гранж позвонил ему по телефону.
   - Простите, что беспокою вас во время уик-энда, Брод. Помните, что вы сказали мне тогда, после копирования?
   - Да, - ответил Брод. - Помню, конечно (Тогда, расставаясь с Гранжем, он не удержался и сказал: "Если у вас начнутся какие-либо... м-м... чудеса, сообщите, пожалуйста, мне. Хорошо?") Так что у вас случилось?
   - Скажите, вы не смогли бы приехать к нам в Центр?
   Брод подумал.
   - В понедельник, в четыре часа вас устроит?
   - Спасибо, Брод, я вам очень признателен!
   И вот теперь они сидели друг против друга в кабинете Гранжа.
   - Так что у вас случилось?
   - Если бы я знал! Пока мы налаживали коммуникации между отдельными индивидуальностными блоками и подсоединяли их в базовой памяти, все шло очень хорошо. Месяц назад этот этап работы был закончен. И тогда мы поставили перед "Гениаком" первую проблему. Какую, не суть важно пока, тем паче что заказчик категорически против разглашения тайны заказа. Мы ожидали чего угодно, любого невероятного ответа. А получили...
   - Получили?
   - Мы сами не знаем, что получили. Вот уже месяц наши программисты пытаются расшифровать ответ, но ничего осмысленного получить пока не удалось. Понимаете, если бы "Гениак" ответил, что дважды два - пять, это могло бы быть или ошибкой, или открытием. Но когда он отвечает, что дважды два - крокодилий хвост ночью...
   Брод улыбнулся.
   - Неадекватность реакции. Все правильно.
   - То есть?
   - Я хочу сказать, что примерно так и должно было быть.
   - Почему?
   - Вы хотели создать сверхинтеллект, Гранж. А создали... Знаете, что вы создали? Сорок семь личностей в одной - это сверхшизофреник, Гранж!
   - И вы знали это с самого начала?!
   - Знал?.. Нет, пожалуй. Предполагал - это точнее.
   - И все-таки молчали? - В голосе Гранжа прорвались какие-то хриплые ноты.
   - Вы даже не представляете, как нужен ваш "Гениак" нам, психиатрам...
   Андрей Балабуха. Операция "Жемчужина"
   Коуп-Ридж львиной шкурой распластался по равнине, вытянув передние лапы вдоль шоссе. В левой был зажат столб со щитом, украшенным надписью:
   ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НАШ УЮТНЫЙ КОУП-РИДЖ,
   ГДЕ ЖИВУТ ДВАДЦАТЬ ДВЕ ТЫСЯЧИ ВЕСЕЛЫХ ЛЮДЕЙ
   И ДВЕ СТАРЫЕ ГРЫМЗЫ!
   Джеральд скользнул по щиту взглядом, сбавил скорость и еще раз сверилс с планом. Теперь не пропустить бы четвертый поворот направо, по Ганновер-стрит, а потом вверх по Гринхилл-род - уже до самого места. Он стал считать повороты. будь трижды неладны эти провинциальные городки! Насколько проще там, где существует единая адресная система и достаточно накрутить на диске автомедонта код, чтобы машина сама остановилась у нужных дверей, а затем сама же припарковалась на ближайшей стоянке... Ага! Он резко бросил свой "тандерсторм" вправо, отчего оба правых колеса на мгновение зависли. Джеральд покачал головой и еще сбросил скорость.
   Его привела сюда одна из выдумок шефа, вечно озаряемого какими-нибудь гениальными идеями. "Вот что, Джеральд, - сказал он как-то раз. Свяжитесь со всеми патентными бюро и под каким-нибудь более или менее благовидным предлогом выудите у них сведения о всяких сумасшедших изобретателях - из тех, что приносят заявки на антигравитацию и аппараты, делающие все из ничего. Вдруг в этом навозе обнаружится жемчужное зерно? Ведь педанты из Патентного запросто могут его прохлопать..."
   Так родилась "Операция "Жемчужина". За месяц составленный Джеральдом список достиг внушительных размеров. "Хватит, - сказал шеф. - Теперь прощупайте их, но осторожненько. Или нет, это будет слишком долго... Возьмите в помощь Джонсона и Брентлея".
   Список они поделили на три части. Себе Джеральд оставил всех, кого считал хоть мало-мальски перспективными, скинув Бобу и Дорси Брентлею остальную мелочь. Увы, ни одному из них не удалось обнаружить пресловутой шефовой "жемчужины". И этот "mad scientist" из Коуп-Риджа был последней надеждой Джеральда. Впрочем, он не слишком обольщался. Надо сказать, идеи шефа редко оказывались плодотворными. Зато когда в них обнаружилось все же рациональное зерно, оно окупало все холостые ходы, вместе взятые. Потому, очевидно, шефа и ценили наверху. В ближайшем будущем он получит бригадного генерала и уйдет из Отдела перспективных разработок, а тогда... Чем черт не шутит! Во всяком случае, в отделе у Джеральда наибольшие шансы. Да и сам шеф, пожалуй, будет рекомендовать именно его.
   По Гринхилл-род он вел машину медленно, всматриваясь в номера домов. Вот. Он проверил адрес. Все верно. Джеральд нажал кнопку на щитке, дверца беззвучно скользнула назад, в кресло - вбок, в открывшийся проем. Он встал на асфальт, разминая затекшие за три часа ноги.