Страница:
10 февраля в кремлёвском кабинете И.В. Сталина проходит трёхсторонняя советско-болгаро-югославская встреча. От Болгарии присутствуют Г. Димитров, В. Коларов и Т. Костов. От Югославии – Э.Кардель, М. Джилас и В.Бакарич. Иосип Броз Тито на эту встречу ехать отказался, сославшись на нездоровье.
(Во время разгула оголтелого антисталинизма, когда о И.В. Сталине можно было писать всякую гадость, и газеты с удовольствием печатали это, борзописцы-«публицисты» понавыдумывали, что в правом ящике своего письменного стола И.В. Сталин держал наготове заряженный пистолет, чтобы лично пристрелить Тито… А это всё было результатом того, что Хрущёв рассказывал на ХХ съезде, что потеряв чувство реальности, Сталин даже заявил (кому конкретно?): «Достаточно мне пошевелить мизинцем, и Тито больше не будет. Он падёт. У меня, – самозабвенно сочиняет Хрущёв, – есть сведения, правда требующие дополнительного изучения, о конкретных мерах по устранению Тито, которые предложил Сталин. Только вот почему они не были осуществлены – остаётся тайной» – Л.Б.).
Выступил В.М. Молотов, который перечислил все действия Болгарии и Югославии, не согласованные с СССР. Когда Молотов зачитал абзац из болгаро-югославского договора о готовности сторон выступить «против любой агрессии, с какой бы стороны она ни исходила», И.В. Сталин резонно заметил: «Но ведь это же превентивная война, это самый обычный комсомольский выпад. Это обычная громкая фраза, которая даёт пищу врагу». Затем обратил свой праведный гнев на Г. Димитрова: «Вы и югославы не сообщаете о своих делах, мы обо всём узнаём на улице. Вы ставите нас перед свершившимися фактами!». Молотов суммировал: «А всё, что Димитров говорит, что говорит Тито, за границей воспринимается, как сказанное с нашего ведома».
Совещание продолжилось и на следующий день и завершилось подписанием соглашения СССР с Болгарией и Югославией о консультациях по внешнеполитическим вопросам.
1 марта в Белграде проходит расширенное заседание политбюро, где Тито заявляет: «Югославия подтвердила свой путь к социализму. Русские по-иному смотрят на свою роль. На вопрос надо смотреть с идеологической точки зрения. Правы мы или они? Мы правы… Мы не пешки на шахматной доске… Мы должны ориентироваться только на свои силы». Тито согласился с мнением одного из членов политбюро, что «политика СССР – это препятствие к развитию международной революции».
Таким образом, инициатором разрыва с Советским Союзом была югославская сторона, а вовсе не И.В. Сталин, как это утверждал Хрущёв.
(Подобно тому, как Геббельс принёс в Гитлеру в бункер «радостную» весть о кончине Франклина Рузвельта, так и югославские лидеры испытывали чувство глубокого удовлетворения при известии о тяжёлом состоянии И.В. Сталина. Югослав Владимир Дидиер, биограф Иосипа Броз Тито, так описывает реакцию югославских «верхов» на это сообщение: «4 марта 1953 года ТАНЮГ мне сообщило, что Сталин тяжело болен. Я позвонил Джидо (Миловану Джиласу – Л.Б.). Он тоже ничего не знал. По специальному телефону он сообщил об этом «Старику» (кличка Тито – Л.Б.), Бевцу (кличка Эдварда Карделя – Л.Б.) и Марко (кличка Александра Ранковича – Л.Б.). Я оделся и направился к Вукмановичу-Темпо, чтобы сообщить радостную весть… Я ворвался в его канцелярию, и мы обнимались от радости… Пришёл Джидо. Он сказал мне: «Я очень рад, что мы били Сталина, когда он был ещё в полной силе…». И в благодарность за радостную весть подарил мне золотые часы, подаренные ему самому Тито». (Цит. по кн: Докучаев М.С. История помнит. М.: Соборъ, 1998. С.379).
(И это в те дни, когда весь мир скорбел вместе с советским народом по поводу кончины И.В. Сталина… – Л.Б.).
Югославские лидеры так и не поняли, что их необдуманные шаги на мировой арене, предпринятые без согласования с Кремлём и вопреки его намерениям, в условиях «холодной войны», когда Советский Союз не располагал атомным оружием, были опасны для судеб мира. Но И.В. Сталин не мог тогда и публично заявить, что Югославия бросает вызов империализму Запада, а СССР сдерживает её, поскольку в этом случае вему миру было бы понятно, насколько СССР опасается (и это было так – Л.Б.) ядерного конфликта. Это обстоятельство лишь спровоцировало бы наиболее агрессивные англо-американские круги на немедленное выступление против СССР, может даже с применением атомного оружия, ведь реакционные круги США во главе с президентом Трумэном, окрылённые опытом Хиросимы и Нагасаки, вынашивали безумные планы единовременного уничтожения 300 городов Советского Союза.
Всего этого не знал, да и не должен был знать, первый секретарь республиканской парторганизации Хрущёв, у которого просто не было допуска к государственным секретам особой важности.
АЛЕКСАНДР ФАДЕЕВ И «ЧЕЛОВЕКИ ОТТЕПЕЛИ» :
Теперь на минуту представим, что Хрущёва не «ушли» в 1964 –м, и он благополучно правит еще семь лет до самой своей смерти в 1971– м и что его преемником сразу же становится делегат ХХII съезда, первый секретарь Ставропольского крайкома партии Михаил Горбачёв. Достигли бы мы коммунизма в 1980 году, как об этом было торжественно провозглашено в Программе КПСС, принятой на том самом ХХII съезде? Или буржуазный переворот произошел бы не в августе 91-го, а, по сроку правления «тоже Сергеича», в августе 77-го? И чем, как не «половодьем», была гнусная горбачёвская перестройка, целью которой стал грабёж общенародной социалистической собственности, а идеологическим оружием – воинствующий антисталинизм? А она ведь была прямым продолжением хрущёвской «оттепели».
А «половодье» могло и наступить тогда…
Пожалуй, этим страхом перед «половодьем» можно объяснить тот факт, что выступивший в феврале с резкими нападками на И.В. Сталина Хрущёв летом того же 1956 года заявил, что «партия не позволит отдать имя Сталина врагам коммунизма», а на юбилейной сессии Верховного Совета СССР, посвящённой 40-летию Великой Октябрьской социалистической революции, сказал: «Критикуя неправильные стороны деятельности Сталина, партия боролась и будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина… Как преданный марксист-ленинец и стойкий революционер, Сталин займёт должное место в истории!».
Уже 5 апреля 1956 года в газете «Правда» вышла статья «Коммунистическая партия побеждала и побеждает верностью ленинизму», в которой резко порицались те, кто под видом осуждения культа личности пытаются поставить под сомнение правильность политики партии», а 7 апреля в этой же газете была дана перепечатка из китайской «Жэньминь жибао» (автором данной статьи, по утверждению историка Роя Медведева, является сам Мао Цзедун – Л.Б.). В статье «об историческом опыте диктатуры пролетариата» содержалось фактическое неприятие курса на десталинизацию.
И, наконец, 2 июля «Правда» публикует большое постановление ЦК КПСС от 30 июня 1956 года «О преодолении культа личности и его последствий», которое историки расценивают, как шаг назад от пресловутого «доклада»…
14 мая 1957 года Хрущёв выступил на встрече с участниками правления Союза писателей СССР, где сказал, что среди интеллигенции «нашлись отдельные люди, которые начали терять почву под ногами, проявили известные шатания и колебания в оценке сложных идеологических вопросов, связанных с преодолением последствий культа личности. Нельзя скатываться на волне критики к огульному отрицанию положительной роли Сталина, выискиванию только теневых сторон и ошибок в борьбе нашего народа за победу социализма».
Чем же объясняется, что Хрущёв «отказался» от курса, заявленного им самим в его закрытом докладе на ХХ съезде? (Как мы потом уже поняли, этот «шаг назад» был всего лишь тактическим ходом Хрущёва перед тем, как сделать на ХХII съезде «два шага вперёд», когда перезахоронение И.В.Сталина поднимет новую волну антисталинизма – Л.Б.).
И всё-таки были причины, заставившие Хрущёва на время повременить с критикой И.В.Сталина. А связаны были эти причины с небывалой активизацией всего антисоветского и антикоммунистического подполья – как внутри страны, так и за её пределами – с восторгом воспринявшего речь Хрущёва на ХХ съезде.
Последовавшие непосредственно за ХХ съездом партии события в Польше и Венгрии, и особенно в Венгрии, где пришлось применить «танковую дипломатию», радикализировали безыдейную молодёжь, потерявшую после смерти И.В.Сталина всякие идеологические ориентиры.
Так, в 1957 году ЦК ВЛКСМ сообщил в ЦК КПСС, что вся группа семинара литературных переводчиков Литературного института имени Горького в ответ на объяснения происходящих в Венгрии событий вскочила с мест с криками: «В Венгрии произошла революция. Нам тоже нужна такая революция, как в Венгрии».
(Хрущ.оттепель. С.280).
О том, насколько опасными для дела социализма были заблуждения юных «диссидентов» конца 50-х годов можно судить по «программе» так называемой Ленинградской организации «Социал-прогрессивный союз», которая ставила себе целью «свержение коммунистической диктатуры и создание многопартийной системы в условиях парламентской демократии».
Небывалого размаха достигли во второй половине 50-х такие проявления десталинизации, как поощрение низкопоклонства и космополитизма, выражавшихся в недооценке и пренебрежительном отношении ко всему отечественному и преклонению перед лишённой всякого нравственного начала «масс-культурой» Запада.(Понятно, что чем ниже интеллектуальный уровень молодёжи, тем легче ею управлять. Если при И.В. Сталине даже в разгар антикосмополитической кампании издавались массовыми тиражами собрания сочинений Шекспира и Гёте, Байрона и Мопассана, Диккенса и Жюль Верна, а также других классиков западноевропейской литературы, в репертуарах оперных театров, наряду с постановками советских и русских композиторов, были представлены такие мэтры мирового класса, как Моцарт, Россини, Верди, Бизе, Вагнер и другие, то в хрущёвские времена на смену лучшим образцам высокой культуры пришли низкопробные танцульки «рок-н-ролл» и «буги-вуги», которые не требовали ни умственного, ни эмоционального напряжения. Появились в крупных городах так называемые «стиляги», и даже объединения «стиляг»: они открыто заявляли, что они – «убеждённые бездельники» и «тунеядцы» и противопоставляли себя «великим планам строительства коммунизма» – Л.Б.).
Александр Пыжиков в своём исследовании хрущёвской «оттепели» пишет о популярном в те годы лозунге «спешите жить»: «Данный лозунг отражал наметившуюся в среде части молодёжи, прежде всего, студенческой, тенденцию к отходу от «громадья планов», усиленно поддерживавшегося властью официального образа советского человека. Часть молодёжи 50-х уже не хотела, как «отцы», жить исключительно задачей строительства социалистического общества. Её интересовали сиюминутные, «ненужные» проблемы, «мещанские вопросы»: стильно танцевать или нет, как одеваться, какую музыку слушать.
В 1957 году группа студентов Литовского художественного института обратилась в местную газету с предложением провести дискуссию на тему «Как танцевать «буги-вуги»?», проигнорировав запланированное изучение марксистского видения искусства».
Вот какие нездоровые, если не сказать контрреволюционные силы пробудил в обывательской части общества Хрущёв с его пресловутым докладом. Так что ничего удивительного в том, что он какое-то время вынужденно вылизывал свои собственные плевки в адрес И.В. Сталина.
Одним из первых писателей, который стал «человеком оттепели» был, понятное дело, автор нового смысла красивого старого русского слова – Илья Григорьевич Эренбург. Сам он не удостоился чести, несмотря на все свои былые заслуги, присутствовать на ХХ съезде, но тем не менее оставил такую запись для потомков: «Я счастлив,что дожил до того дня, когда меня вызвали в Союз писателей и дали прочитать доклад Хрущёва о культе личности». Чем же Эренбургу не угодил И.В. Сталин, почему его не только не возмутила клевета на вождя, но сам тот гнусный доклад вызвал у него ощущения счастья? Тем, что Илья Григорьевич входил в состав узкого совещания Комитета по делам искусств («цензурного комитета»), занимавшегося рецензированием новых произведений? Или тем, что И.В.Сталин всегда поддерживал Эренбурга, особенно, когда резкой критике были подвергнуты его романы «День второй», «Падение Парижа» и «Буря»? И всегда давал «зелёную улицу» его военной публицистике? Или тем, что незадолго до своей смерти, в январе 1953 года лично вручил этому писателю международную Сталинскую премию мира?
Впрочем, дневниковая запись другого «человека оттепели» – Корнея Чуковского от 18 июня 1954 года бросает свет на возможную причину этого в общем-то предательского по отношению к И.В. Сталину поведения Эренбурга: 18 июня.<…> Сегодня был у Федина. Он правит стенограмму своего выступления в честь эстонцев. Заговорили об Эренбурге. «Я, – говорит он, – был в Кремле на приёме в честь окончания войны. Встал Сталин и произнёс свой знаменитый тост за русский народ – и Эр. Вдруг заплакал. Что-то показалось ему в этом обидное». По словам Федина, один из литераторов в кулуарах Союза назвал Эренбурга «патриархом космополитов». К.Чуковский. Из дневника от 18 июня 1954 г . (Чуковский К.И. Дневник. М., 1994.).
Однако, будучи человеком умным и осторожным, Эренбург, не в пример Хрущёву и другим, активно чернить человека, которому был многим обязан, так и не стал …
И приводятся примеры: «Серёжа Королёв, ученик 1-го класса «В», занимался карманными кражами в кинотеатре «Новости дня»… Школьники во время детского спектакля, воспользовавшись темнотой, стали стрелять из рогаток в актёров… В зоологическом саду я видел десятилетних мальчишек, которые бросали пригоршни пыли в глаза обезьянкам».
Что же предлагает автор письма делать с такими детьми?
«Для их перевоспитания необходимо раньше всего основать возможно больше трудколоний с суровым военным режимом. Основное занятие колонии – земледельческий труд. Во главе каждой колонии нужно поставить военного. Для управления трудколониями должно быть создано особое ведомство. При наличии колоний можно провести тщательную чистку каждой школы, изъять оттуда социально опасных детей и тем спасти от заразы основные кадры учащихся…
Прежде чем я позволил себе обратиться к Вам с этим письмом, я обращался в разные инстанции, но решительно ничего не добился. Зная, как близко к сердцу принимаете Вы судьбы детей и подростков, я не сомневаюсь, что Вы при всех Ваших титанических и огромных трудах незамедлительно примете мудрые меры для коренного разрешения этой грозной проблемы».
Да, хоть и очень трудно представить себе это, но выдвинул данный чудовищный проект не кто иной, как автор «Мойдодыра» и доброго «Айболита», литературовед, доктор филологических наук – Корней Иванович Чуковский. О том, как буквально боготворил Чуковский И.В. Сталина, рассказывает его дневник.
Вот в июне 1930 года (К.И. Чуковский. Дневник 1930 – 1969) там появляется запись: «В историческом аспекте Сталин как автор колхозов величайший из гениев, перестраивающих мир. Если бы он кроме колхозов ничего не сделал, он и тогда был бы достоин называться гениальнейшим человеком эпохи».
Вот литератор описывает, как появился Сталин с членами Политбюро на Х съезде комсомола 22 апреля 1936 года, куда Корней Чуковский и Борис Пастернак были приглашены в качестве гостей: «Что сделалось с залом! А ОН ( так в тексте – Л.Б .)стоял немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его – просто видеть для всех нас было счастьем. К нему всё время обращалась с какими-то разговорами Демченко ( 24-летняя звеньевая украинского колхоза «Коминтерн», инициатор соревнования за высокий урожай сахарной свеклы – Л.Б.).И мы все ревновали, завидовали – счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой. Все мы так и зашептали: «Часы, часы, он показал часы!» – и потом, расходясь, уже возле вешалки вновь вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне всё время о нём восторженные слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: «Ах, эта Демченко заслоняет его!.. Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью». (Чуковский К. Дневник. 1930 – 1969. М ., 1995. С. 141).
Да, очень далека была рафинированная советская интеллигенция от реальных нужд своей страны, от её великих дел и свершений, если всё, что смогли вынести с этого съезда два крупных литератора, было – «часы, часы, он показал часы» и «ах, эта Демченко заслоняет его», а в дни, когда вся страна ликовала по поводу сокрушительного разгрома гитлеровских орд под Сталинградом, Корней Иванович был озабочен тем, как решит обожаемый им товарищ Сталин судьбу «социально опасных» детей и подростков…
А вот ещё одна запись из того же дневника: «16 июня 1962 года (И.В.Сталин уже был вынесен из Мавзолея и захоронен у Кремлёвской стены– Л.Б.).Откуда-то появилась у меня на столе ужасная книга: Иванов-Разумник, «Тюрьмы и ссылки» – страшный обвинительный акт против Сталина, Ежова и их подручных: поход против интеллигенции. Вся эта мразьхотела искоренить интеллигенцию, ненавидела всех самостоятельно думающих, не понимая, что интеллигенция сильнее их всех, ибо если из миллиона ( вот еще один любитель «лимончиков»– Л.Б. ) ими замученных из их лап ускользнет один, этот один проклянет их навеки веков, и его приговор будет признан всем человечеством».
Чуковский стал активным «человеком оттепели» и убежденным антисталинистом только потому, что И.В. Сталин не посчитал нужным ответить на его страшное в своей бесчеловечности письмо. Вот поэтому рафинированный «интеллигент» Чуковский позволил себе назвать своего бывшего кумира мразью, «искореняющей» самостоятельно думающую («ах, эта Демченко!») интеллигенцию…
Классик советского кино, снявший такие картины, как «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году», обласканный И.В Сталиным, стал в ряду первых его антагонистов, верных холуев Никиты Сергеевича по части борьбы с «культом личности». Именно ему Хрущёв, который резко выступал на ХХ съезде с критикой киноленты М. Чиаурели «Падение Берлина», поручил проследить за ходом «изъятия» образа Сталина из советского кино. Благо фильмов в то время вообще было не так уж много, а с И.В. Сталиным и вовсе единицы. Кроме своих двух фильмов, ему предстояло «поработать» над фильмами «Великое зарево» Чиаурели, «Человек с ружьём» Юткевича, «Выборгская сторона» Козинцева и Трауберга, «Яков Свердлов» Юткевича, «Валерий Чкалов» Калатозова, «Александр Пархоменко» и «Донецкие шахтёры» Лукова, «Его зовут Сухэ-Батор» Зархи и Хейфица, «Оборона Царицына» С. и Г. Васильевых, «Клятва», «Падение Берлина» и «Незабываемый 1919-й год» Чиаурели. Надо сказать, что ни в одной из этих кинолент И.В. Сталин не выступал как главный герой, а появлялся только в некоторых ключевых эпизодах. Особое внимание Ромму надлежало уделять революционным фильмам, в которых раскрывается образ В. И. Ленина («Чтоб даже духу Сталина рядом с Ильичем не было»,– инструктировал его «третий вождь»). И все сталинские эпизоды были добросовестно вырезаны режиссёром из фильмов, и Ромм хотел их просто выбросить, но тут «восстала» дирекция Госфильмофонда, причём не помогли никакие ссылки Ромма на «указание свыше».Так, благодаря твёрдой позиции руководства этого хранилища, бесценные «сталинские кадры» живы до сего дня.
При этом интеллектуал Ромм понимал истинную цену Хрущёву. Вспоминая, как тот, во время одного из своих многочисленных выступлений брякнул: «Идеи Маркса это, конечно, хорошо, но ежели их смазать свиным салом, то будет еще лучше», Ромм ехидно заметил: «Мне и в голову бы никогда не пришло, что идеи Маркса можно смазать свиным салом»…
Став «человеком оттепели», Шостакович в 1954 году получил звание народного артиста СССР, а за оперу «Карл Маркс» при Хрущёве ему в 1958 году присудили Ленинскую премию. При Брежневе в 1966 году за оперу «Молодая гвардия» ему дали Героя Социалистического Труда. В шестой раз Госпремию (так была переименована Сталинская премия) он получил в 1968 году. Казалось бы, обласканный Советской властью композитор, не имел причин быть недовольным ею. Ан, нет: сейчас его поднимают, как борца с «тоталитаризмом», «сталинщиной»… Есть ли к тому какие-либо основания? Каков был вообще гражданский облик этого, безусловно, талантливого человека?
Некогда прославлявший И.В. Сталина в своих музыкальных произведениях Шостакович в эпоху Хрущёва поспешил откреститься от своего прежнего кумира и стал в первых рядах борцов с «тенью Сталина». Он оставил мемуары, в которых всё, что было создано им раньше, при И. В. Сталине, он объясняет совершенно извращённо: оказывается, Одиннадцатая симфония «1905 год» – это памятник Тухачевскому, Мейерхольду и другим «жертвам сталинизма», а Седьмая симфония тоже не то, что все думают, а нечто противоположное.
Советская писательница Ольга Фёдоровна Бергольц, кстати, почившая в один год с композитором (1975 – Л.Б.), оставила весьма проникновенные строки по поводу Седьмой симфонии Шостаковича, первое исполнение которой состоялось в блокадном Ленинграде в самые трудные дни.
Прошу прощения у читателя за длинную цитату, но, думаю, что было бы кощунственно её сокращать:
«9 августа 1942 года после долгого запустения ярко, празднично озарился белоколонный зал филармонии и до отказа наполнился ленинградцами. На сцену вышли музыканты… Они почти не играли зимой; не хватало сил, не хватало дыхания, особенно духовым… Оркестр таял. Некоторые ушли в армию, другие умерли от голода. Трудно забыть серые, зимние рассветы, когда совершенно уже свинцово отёкший Яша Бабушкин диктовал машинистке очередное донесение о состоянии оркестра: «Первая скрипка умирает, барабан умер по дороге на работу, валторна при смерти…».
И всё же те, кто оставался, самоотверженно репетировали… Почти несбыточным было желание оркестра – исполнить Седьмую, «Ленинградскую симфонию», здесь, на её родине, в осаждённом, полуумирающем, но не сдавшемся городе… Гениальная могучая партитура требовала удвоенного оркестра, почти сто человек, а в живых осталось пятнадцать музыкантов. И всё же…
За дирижёрский пульт встал Карл Ильич Элиасберг, – он был во фраке, в самом настоящем фраке, как и полагается дирижёру, и фрак висел на нём, как на вешалке, – так исхудал он за зиму… Мгновение полной тишины – и вот началась музыка. И мы с первых тактов узнали в ней себя и весь свой путь: и наступающую на нас страшную, беспощадную силу, и наше вызывающее сопротивление ей, и нашу скорбь, и мечту о светлом мире, и нашу несомненную грядущую победу. И мы, не плакавшие над погибающими близкими людьми зимой, сейчас не могли и не хотели сдерживать отрадных, беззвучных, горючих слёз, и мы не стыдились их…
А сквозь изумительную эту музыку всё время звучал негромкий, спокойный и мудрый голос её создателя – Дмитрия Шостаковича, доносящийся из сентября 1941 года, когда враг рвался в город Ленина: «Заверяю вас, товарищи, от имени всех ленинградцев, что мы непобедимы и всегда стоим на своём боевом посту…». (Собр. Соч. в 3-х томах. Т. 2. Л . 1973. С. 149 – 152).
(Во время разгула оголтелого антисталинизма, когда о И.В. Сталине можно было писать всякую гадость, и газеты с удовольствием печатали это, борзописцы-«публицисты» понавыдумывали, что в правом ящике своего письменного стола И.В. Сталин держал наготове заряженный пистолет, чтобы лично пристрелить Тито… А это всё было результатом того, что Хрущёв рассказывал на ХХ съезде, что потеряв чувство реальности, Сталин даже заявил (кому конкретно?): «Достаточно мне пошевелить мизинцем, и Тито больше не будет. Он падёт. У меня, – самозабвенно сочиняет Хрущёв, – есть сведения, правда требующие дополнительного изучения, о конкретных мерах по устранению Тито, которые предложил Сталин. Только вот почему они не были осуществлены – остаётся тайной» – Л.Б.).
Выступил В.М. Молотов, который перечислил все действия Болгарии и Югославии, не согласованные с СССР. Когда Молотов зачитал абзац из болгаро-югославского договора о готовности сторон выступить «против любой агрессии, с какой бы стороны она ни исходила», И.В. Сталин резонно заметил: «Но ведь это же превентивная война, это самый обычный комсомольский выпад. Это обычная громкая фраза, которая даёт пищу врагу». Затем обратил свой праведный гнев на Г. Димитрова: «Вы и югославы не сообщаете о своих делах, мы обо всём узнаём на улице. Вы ставите нас перед свершившимися фактами!». Молотов суммировал: «А всё, что Димитров говорит, что говорит Тито, за границей воспринимается, как сказанное с нашего ведома».
Совещание продолжилось и на следующий день и завершилось подписанием соглашения СССР с Болгарией и Югославией о консультациях по внешнеполитическим вопросам.
1 марта в Белграде проходит расширенное заседание политбюро, где Тито заявляет: «Югославия подтвердила свой путь к социализму. Русские по-иному смотрят на свою роль. На вопрос надо смотреть с идеологической точки зрения. Правы мы или они? Мы правы… Мы не пешки на шахматной доске… Мы должны ориентироваться только на свои силы». Тито согласился с мнением одного из членов политбюро, что «политика СССР – это препятствие к развитию международной революции».
Таким образом, инициатором разрыва с Советским Союзом была югославская сторона, а вовсе не И.В. Сталин, как это утверждал Хрущёв.
(Подобно тому, как Геббельс принёс в Гитлеру в бункер «радостную» весть о кончине Франклина Рузвельта, так и югославские лидеры испытывали чувство глубокого удовлетворения при известии о тяжёлом состоянии И.В. Сталина. Югослав Владимир Дидиер, биограф Иосипа Броз Тито, так описывает реакцию югославских «верхов» на это сообщение: «4 марта 1953 года ТАНЮГ мне сообщило, что Сталин тяжело болен. Я позвонил Джидо (Миловану Джиласу – Л.Б.). Он тоже ничего не знал. По специальному телефону он сообщил об этом «Старику» (кличка Тито – Л.Б.), Бевцу (кличка Эдварда Карделя – Л.Б.) и Марко (кличка Александра Ранковича – Л.Б.). Я оделся и направился к Вукмановичу-Темпо, чтобы сообщить радостную весть… Я ворвался в его канцелярию, и мы обнимались от радости… Пришёл Джидо. Он сказал мне: «Я очень рад, что мы били Сталина, когда он был ещё в полной силе…». И в благодарность за радостную весть подарил мне золотые часы, подаренные ему самому Тито». (Цит. по кн: Докучаев М.С. История помнит. М.: Соборъ, 1998. С.379).
(И это в те дни, когда весь мир скорбел вместе с советским народом по поводу кончины И.В. Сталина… – Л.Б.).
Югославские лидеры так и не поняли, что их необдуманные шаги на мировой арене, предпринятые без согласования с Кремлём и вопреки его намерениям, в условиях «холодной войны», когда Советский Союз не располагал атомным оружием, были опасны для судеб мира. Но И.В. Сталин не мог тогда и публично заявить, что Югославия бросает вызов империализму Запада, а СССР сдерживает её, поскольку в этом случае вему миру было бы понятно, насколько СССР опасается (и это было так – Л.Б.) ядерного конфликта. Это обстоятельство лишь спровоцировало бы наиболее агрессивные англо-американские круги на немедленное выступление против СССР, может даже с применением атомного оружия, ведь реакционные круги США во главе с президентом Трумэном, окрылённые опытом Хиросимы и Нагасаки, вынашивали безумные планы единовременного уничтожения 300 городов Советского Союза.
Всего этого не знал, да и не должен был знать, первый секретарь республиканской парторганизации Хрущёв, у которого просто не было допуска к государственным секретам особой важности.
АЛЕКСАНДР ФАДЕЕВ И «ЧЕЛОВЕКИ ОТТЕПЕЛИ» :
ЭРЕНБУРГ, ЧУКОВСКИЙ, РОММ, ШОСТАКОВИЧ, ТВАРДОВСКИЙ, ПОГОДИН, КАЗАКЕВИЧ, ГРОССМАН
Хрущёвская «оттепель»
В своих «Воспоминаниях» Хрущёв пишет: «Слово «оттепель» пустил в ход Эренбург. Он считал, что после смерти Сталина наступила в жизни людей оттепель. Решаясь на приход оттепели и идя на неё сознательно, руководство СССР, в том числе и я, одновременно побаивались её: как бы из-за неё не наступило половодье, которое захлестнёт нас и с которым нам будет трудно справиться. Опасались, что руководство не сумеет справиться со своими функциями и направлять процесс изменений по такому руслу, чтобы оно оставалось советским». Вот это да! Вот это признание!Теперь на минуту представим, что Хрущёва не «ушли» в 1964 –м, и он благополучно правит еще семь лет до самой своей смерти в 1971– м и что его преемником сразу же становится делегат ХХII съезда, первый секретарь Ставропольского крайкома партии Михаил Горбачёв. Достигли бы мы коммунизма в 1980 году, как об этом было торжественно провозглашено в Программе КПСС, принятой на том самом ХХII съезде? Или буржуазный переворот произошел бы не в августе 91-го, а, по сроку правления «тоже Сергеича», в августе 77-го? И чем, как не «половодьем», была гнусная горбачёвская перестройка, целью которой стал грабёж общенародной социалистической собственности, а идеологическим оружием – воинствующий антисталинизм? А она ведь была прямым продолжением хрущёвской «оттепели».
А «половодье» могло и наступить тогда…
Пожалуй, этим страхом перед «половодьем» можно объяснить тот факт, что выступивший в феврале с резкими нападками на И.В. Сталина Хрущёв летом того же 1956 года заявил, что «партия не позволит отдать имя Сталина врагам коммунизма», а на юбилейной сессии Верховного Совета СССР, посвящённой 40-летию Великой Октябрьской социалистической революции, сказал: «Критикуя неправильные стороны деятельности Сталина, партия боролась и будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина… Как преданный марксист-ленинец и стойкий революционер, Сталин займёт должное место в истории!».
Уже 5 апреля 1956 года в газете «Правда» вышла статья «Коммунистическая партия побеждала и побеждает верностью ленинизму», в которой резко порицались те, кто под видом осуждения культа личности пытаются поставить под сомнение правильность политики партии», а 7 апреля в этой же газете была дана перепечатка из китайской «Жэньминь жибао» (автором данной статьи, по утверждению историка Роя Медведева, является сам Мао Цзедун – Л.Б.). В статье «об историческом опыте диктатуры пролетариата» содержалось фактическое неприятие курса на десталинизацию.
И, наконец, 2 июля «Правда» публикует большое постановление ЦК КПСС от 30 июня 1956 года «О преодолении культа личности и его последствий», которое историки расценивают, как шаг назад от пресловутого «доклада»…
14 мая 1957 года Хрущёв выступил на встрече с участниками правления Союза писателей СССР, где сказал, что среди интеллигенции «нашлись отдельные люди, которые начали терять почву под ногами, проявили известные шатания и колебания в оценке сложных идеологических вопросов, связанных с преодолением последствий культа личности. Нельзя скатываться на волне критики к огульному отрицанию положительной роли Сталина, выискиванию только теневых сторон и ошибок в борьбе нашего народа за победу социализма».
Чем же объясняется, что Хрущёв «отказался» от курса, заявленного им самим в его закрытом докладе на ХХ съезде? (Как мы потом уже поняли, этот «шаг назад» был всего лишь тактическим ходом Хрущёва перед тем, как сделать на ХХII съезде «два шага вперёд», когда перезахоронение И.В.Сталина поднимет новую волну антисталинизма – Л.Б.).
И всё-таки были причины, заставившие Хрущёва на время повременить с критикой И.В.Сталина. А связаны были эти причины с небывалой активизацией всего антисоветского и антикоммунистического подполья – как внутри страны, так и за её пределами – с восторгом воспринявшего речь Хрущёва на ХХ съезде.
Последовавшие непосредственно за ХХ съездом партии события в Польше и Венгрии, и особенно в Венгрии, где пришлось применить «танковую дипломатию», радикализировали безыдейную молодёжь, потерявшую после смерти И.В.Сталина всякие идеологические ориентиры.
Так, в 1957 году ЦК ВЛКСМ сообщил в ЦК КПСС, что вся группа семинара литературных переводчиков Литературного института имени Горького в ответ на объяснения происходящих в Венгрии событий вскочила с мест с криками: «В Венгрии произошла революция. Нам тоже нужна такая революция, как в Венгрии».
(Хрущ.оттепель. С.280).
О том, насколько опасными для дела социализма были заблуждения юных «диссидентов» конца 50-х годов можно судить по «программе» так называемой Ленинградской организации «Социал-прогрессивный союз», которая ставила себе целью «свержение коммунистической диктатуры и создание многопартийной системы в условиях парламентской демократии».
Небывалого размаха достигли во второй половине 50-х такие проявления десталинизации, как поощрение низкопоклонства и космополитизма, выражавшихся в недооценке и пренебрежительном отношении ко всему отечественному и преклонению перед лишённой всякого нравственного начала «масс-культурой» Запада.(Понятно, что чем ниже интеллектуальный уровень молодёжи, тем легче ею управлять. Если при И.В. Сталине даже в разгар антикосмополитической кампании издавались массовыми тиражами собрания сочинений Шекспира и Гёте, Байрона и Мопассана, Диккенса и Жюль Верна, а также других классиков западноевропейской литературы, в репертуарах оперных театров, наряду с постановками советских и русских композиторов, были представлены такие мэтры мирового класса, как Моцарт, Россини, Верди, Бизе, Вагнер и другие, то в хрущёвские времена на смену лучшим образцам высокой культуры пришли низкопробные танцульки «рок-н-ролл» и «буги-вуги», которые не требовали ни умственного, ни эмоционального напряжения. Появились в крупных городах так называемые «стиляги», и даже объединения «стиляг»: они открыто заявляли, что они – «убеждённые бездельники» и «тунеядцы» и противопоставляли себя «великим планам строительства коммунизма» – Л.Б.).
Александр Пыжиков в своём исследовании хрущёвской «оттепели» пишет о популярном в те годы лозунге «спешите жить»: «Данный лозунг отражал наметившуюся в среде части молодёжи, прежде всего, студенческой, тенденцию к отходу от «громадья планов», усиленно поддерживавшегося властью официального образа советского человека. Часть молодёжи 50-х уже не хотела, как «отцы», жить исключительно задачей строительства социалистического общества. Её интересовали сиюминутные, «ненужные» проблемы, «мещанские вопросы»: стильно танцевать или нет, как одеваться, какую музыку слушать.
В 1957 году группа студентов Литовского художественного института обратилась в местную газету с предложением провести дискуссию на тему «Как танцевать «буги-вуги»?», проигнорировав запланированное изучение марксистского видения искусства».
Вот какие нездоровые, если не сказать контрреволюционные силы пробудил в обывательской части общества Хрущёв с его пресловутым докладом. Так что ничего удивительного в том, что он какое-то время вынужденно вылизывал свои собственные плевки в адрес И.В. Сталина.
Писатель Илья Эренбург
Проследим, кто из литераторов и деятелей искусств принял хрущёвскую «оттепель», кто её не принял…Одним из первых писателей, который стал «человеком оттепели» был, понятное дело, автор нового смысла красивого старого русского слова – Илья Григорьевич Эренбург. Сам он не удостоился чести, несмотря на все свои былые заслуги, присутствовать на ХХ съезде, но тем не менее оставил такую запись для потомков: «Я счастлив,что дожил до того дня, когда меня вызвали в Союз писателей и дали прочитать доклад Хрущёва о культе личности». Чем же Эренбургу не угодил И.В. Сталин, почему его не только не возмутила клевета на вождя, но сам тот гнусный доклад вызвал у него ощущения счастья? Тем, что Илья Григорьевич входил в состав узкого совещания Комитета по делам искусств («цензурного комитета»), занимавшегося рецензированием новых произведений? Или тем, что И.В.Сталин всегда поддерживал Эренбурга, особенно, когда резкой критике были подвергнуты его романы «День второй», «Падение Парижа» и «Буря»? И всегда давал «зелёную улицу» его военной публицистике? Или тем, что незадолго до своей смерти, в январе 1953 года лично вручил этому писателю международную Сталинскую премию мира?
Впрочем, дневниковая запись другого «человека оттепели» – Корнея Чуковского от 18 июня 1954 года бросает свет на возможную причину этого в общем-то предательского по отношению к И.В. Сталину поведения Эренбурга: 18 июня.<…> Сегодня был у Федина. Он правит стенограмму своего выступления в честь эстонцев. Заговорили об Эренбурге. «Я, – говорит он, – был в Кремле на приёме в честь окончания войны. Встал Сталин и произнёс свой знаменитый тост за русский народ – и Эр. Вдруг заплакал. Что-то показалось ему в этом обидное». По словам Федина, один из литераторов в кулуарах Союза назвал Эренбурга «патриархом космополитов». К.Чуковский. Из дневника от 18 июня 1954 г . (Чуковский К.И. Дневник. М., 1994.).
Однако, будучи человеком умным и осторожным, Эренбург, не в пример Хрущёву и другим, активно чернить человека, которому был многим обязан, так и не стал …
«Всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит»…
В журнале «Источник» № 3 за 1997 год опубликован удивительный документ – письмо, отправленное И.В.Сталину в 1943 году. Оно поражает своей чёрствостью, жестокостью и бездушием: «… в стране образовалась обширная группа детей, моральное разложение которых внушает мне большую тревогу. Эти разложившиеся дети являются опасной заразой для своих товарищей по школе. Между тем школьные коллективы далеко не всегда имеют возможность избавиться от этих социально опасных детей».И приводятся примеры: «Серёжа Королёв, ученик 1-го класса «В», занимался карманными кражами в кинотеатре «Новости дня»… Школьники во время детского спектакля, воспользовавшись темнотой, стали стрелять из рогаток в актёров… В зоологическом саду я видел десятилетних мальчишек, которые бросали пригоршни пыли в глаза обезьянкам».
Что же предлагает автор письма делать с такими детьми?
«Для их перевоспитания необходимо раньше всего основать возможно больше трудколоний с суровым военным режимом. Основное занятие колонии – земледельческий труд. Во главе каждой колонии нужно поставить военного. Для управления трудколониями должно быть создано особое ведомство. При наличии колоний можно провести тщательную чистку каждой школы, изъять оттуда социально опасных детей и тем спасти от заразы основные кадры учащихся…
Прежде чем я позволил себе обратиться к Вам с этим письмом, я обращался в разные инстанции, но решительно ничего не добился. Зная, как близко к сердцу принимаете Вы судьбы детей и подростков, я не сомневаюсь, что Вы при всех Ваших титанических и огромных трудах незамедлительно примете мудрые меры для коренного разрешения этой грозной проблемы».
Да, хоть и очень трудно представить себе это, но выдвинул данный чудовищный проект не кто иной, как автор «Мойдодыра» и доброго «Айболита», литературовед, доктор филологических наук – Корней Иванович Чуковский. О том, как буквально боготворил Чуковский И.В. Сталина, рассказывает его дневник.
Вот в июне 1930 года (К.И. Чуковский. Дневник 1930 – 1969) там появляется запись: «В историческом аспекте Сталин как автор колхозов величайший из гениев, перестраивающих мир. Если бы он кроме колхозов ничего не сделал, он и тогда был бы достоин называться гениальнейшим человеком эпохи».
Вот литератор описывает, как появился Сталин с членами Политбюро на Х съезде комсомола 22 апреля 1936 года, куда Корней Чуковский и Борис Пастернак были приглашены в качестве гостей: «Что сделалось с залом! А ОН ( так в тексте – Л.Б .)стоял немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его – просто видеть для всех нас было счастьем. К нему всё время обращалась с какими-то разговорами Демченко ( 24-летняя звеньевая украинского колхоза «Коминтерн», инициатор соревнования за высокий урожай сахарной свеклы – Л.Б.).И мы все ревновали, завидовали – счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой. Все мы так и зашептали: «Часы, часы, он показал часы!» – и потом, расходясь, уже возле вешалки вновь вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне всё время о нём восторженные слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: «Ах, эта Демченко заслоняет его!.. Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью». (Чуковский К. Дневник. 1930 – 1969. М ., 1995. С. 141).
Да, очень далека была рафинированная советская интеллигенция от реальных нужд своей страны, от её великих дел и свершений, если всё, что смогли вынести с этого съезда два крупных литератора, было – «часы, часы, он показал часы» и «ах, эта Демченко заслоняет его», а в дни, когда вся страна ликовала по поводу сокрушительного разгрома гитлеровских орд под Сталинградом, Корней Иванович был озабочен тем, как решит обожаемый им товарищ Сталин судьбу «социально опасных» детей и подростков…
А вот ещё одна запись из того же дневника: «16 июня 1962 года (И.В.Сталин уже был вынесен из Мавзолея и захоронен у Кремлёвской стены– Л.Б.).Откуда-то появилась у меня на столе ужасная книга: Иванов-Разумник, «Тюрьмы и ссылки» – страшный обвинительный акт против Сталина, Ежова и их подручных: поход против интеллигенции. Вся эта мразьхотела искоренить интеллигенцию, ненавидела всех самостоятельно думающих, не понимая, что интеллигенция сильнее их всех, ибо если из миллиона ( вот еще один любитель «лимончиков»– Л.Б. ) ими замученных из их лап ускользнет один, этот один проклянет их навеки веков, и его приговор будет признан всем человечеством».
Чуковский стал активным «человеком оттепели» и убежденным антисталинистом только потому, что И.В. Сталин не посчитал нужным ответить на его страшное в своей бесчеловечности письмо. Вот поэтому рафинированный «интеллигент» Чуковский позволил себе назвать своего бывшего кумира мразью, «искореняющей» самостоятельно думающую («ах, эта Демченко!») интеллигенцию…
Кинорежиссёр Михаил Ромм
Еще один «человек оттепели» – кинорежиссёр Михаил Ильич Ромм, народный артист СССР (1950), лауреат Сталинской премии в 1941, 1946, 1948, 1949 и 1951 гг.Классик советского кино, снявший такие картины, как «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году», обласканный И.В Сталиным, стал в ряду первых его антагонистов, верных холуев Никиты Сергеевича по части борьбы с «культом личности». Именно ему Хрущёв, который резко выступал на ХХ съезде с критикой киноленты М. Чиаурели «Падение Берлина», поручил проследить за ходом «изъятия» образа Сталина из советского кино. Благо фильмов в то время вообще было не так уж много, а с И.В. Сталиным и вовсе единицы. Кроме своих двух фильмов, ему предстояло «поработать» над фильмами «Великое зарево» Чиаурели, «Человек с ружьём» Юткевича, «Выборгская сторона» Козинцева и Трауберга, «Яков Свердлов» Юткевича, «Валерий Чкалов» Калатозова, «Александр Пархоменко» и «Донецкие шахтёры» Лукова, «Его зовут Сухэ-Батор» Зархи и Хейфица, «Оборона Царицына» С. и Г. Васильевых, «Клятва», «Падение Берлина» и «Незабываемый 1919-й год» Чиаурели. Надо сказать, что ни в одной из этих кинолент И.В. Сталин не выступал как главный герой, а появлялся только в некоторых ключевых эпизодах. Особое внимание Ромму надлежало уделять революционным фильмам, в которых раскрывается образ В. И. Ленина («Чтоб даже духу Сталина рядом с Ильичем не было»,– инструктировал его «третий вождь»). И все сталинские эпизоды были добросовестно вырезаны режиссёром из фильмов, и Ромм хотел их просто выбросить, но тут «восстала» дирекция Госфильмофонда, причём не помогли никакие ссылки Ромма на «указание свыше».Так, благодаря твёрдой позиции руководства этого хранилища, бесценные «сталинские кадры» живы до сего дня.
При этом интеллектуал Ромм понимал истинную цену Хрущёву. Вспоминая, как тот, во время одного из своих многочисленных выступлений брякнул: «Идеи Маркса это, конечно, хорошо, но ежели их смазать свиным салом, то будет еще лучше», Ромм ехидно заметил: «Мне и в голову бы никогда не пришло, что идеи Маркса можно смазать свиным салом»…
Композитор Дмитрий Шостакович
Не остался в стороне от «генеральной линии» хрущёвского антисталинизма и композитор Дмитрий Дмитриевич Шостакович, пятикратный лауреат Сталинской премии (1941, 1942, 1946, 1950 и 1952), автор множества музыкальных произведений, таких, как знаменитая Седьмая, или Ленинградская симфония, Одиннадцатая симфония «1905 год», оратория, посвящённая насаждению лесов по сталинскому плану преобразования природы, торжественный хор «Сталину слава, слава вовеки» – в фильме «Падение Берлина», музыка к фильму «Незабываемый 1919 год».Став «человеком оттепели», Шостакович в 1954 году получил звание народного артиста СССР, а за оперу «Карл Маркс» при Хрущёве ему в 1958 году присудили Ленинскую премию. При Брежневе в 1966 году за оперу «Молодая гвардия» ему дали Героя Социалистического Труда. В шестой раз Госпремию (так была переименована Сталинская премия) он получил в 1968 году. Казалось бы, обласканный Советской властью композитор, не имел причин быть недовольным ею. Ан, нет: сейчас его поднимают, как борца с «тоталитаризмом», «сталинщиной»… Есть ли к тому какие-либо основания? Каков был вообще гражданский облик этого, безусловно, талантливого человека?
Некогда прославлявший И.В. Сталина в своих музыкальных произведениях Шостакович в эпоху Хрущёва поспешил откреститься от своего прежнего кумира и стал в первых рядах борцов с «тенью Сталина». Он оставил мемуары, в которых всё, что было создано им раньше, при И. В. Сталине, он объясняет совершенно извращённо: оказывается, Одиннадцатая симфония «1905 год» – это памятник Тухачевскому, Мейерхольду и другим «жертвам сталинизма», а Седьмая симфония тоже не то, что все думают, а нечто противоположное.
Советская писательница Ольга Фёдоровна Бергольц, кстати, почившая в один год с композитором (1975 – Л.Б.), оставила весьма проникновенные строки по поводу Седьмой симфонии Шостаковича, первое исполнение которой состоялось в блокадном Ленинграде в самые трудные дни.
Прошу прощения у читателя за длинную цитату, но, думаю, что было бы кощунственно её сокращать:
«9 августа 1942 года после долгого запустения ярко, празднично озарился белоколонный зал филармонии и до отказа наполнился ленинградцами. На сцену вышли музыканты… Они почти не играли зимой; не хватало сил, не хватало дыхания, особенно духовым… Оркестр таял. Некоторые ушли в армию, другие умерли от голода. Трудно забыть серые, зимние рассветы, когда совершенно уже свинцово отёкший Яша Бабушкин диктовал машинистке очередное донесение о состоянии оркестра: «Первая скрипка умирает, барабан умер по дороге на работу, валторна при смерти…».
И всё же те, кто оставался, самоотверженно репетировали… Почти несбыточным было желание оркестра – исполнить Седьмую, «Ленинградскую симфонию», здесь, на её родине, в осаждённом, полуумирающем, но не сдавшемся городе… Гениальная могучая партитура требовала удвоенного оркестра, почти сто человек, а в живых осталось пятнадцать музыкантов. И всё же…
За дирижёрский пульт встал Карл Ильич Элиасберг, – он был во фраке, в самом настоящем фраке, как и полагается дирижёру, и фрак висел на нём, как на вешалке, – так исхудал он за зиму… Мгновение полной тишины – и вот началась музыка. И мы с первых тактов узнали в ней себя и весь свой путь: и наступающую на нас страшную, беспощадную силу, и наше вызывающее сопротивление ей, и нашу скорбь, и мечту о светлом мире, и нашу несомненную грядущую победу. И мы, не плакавшие над погибающими близкими людьми зимой, сейчас не могли и не хотели сдерживать отрадных, беззвучных, горючих слёз, и мы не стыдились их…
А сквозь изумительную эту музыку всё время звучал негромкий, спокойный и мудрый голос её создателя – Дмитрия Шостаковича, доносящийся из сентября 1941 года, когда враг рвался в город Ленина: «Заверяю вас, товарищи, от имени всех ленинградцев, что мы непобедимы и всегда стоим на своём боевом посту…». (Собр. Соч. в 3-х томах. Т. 2. Л . 1973. С. 149 – 152).