Бальестер Гонсало. Дон Хуан

   Дон Хуан почтительно проводил монаха до двери и по дороге заверил, что непременно поразмыслит над его предложением.
   Иезуит вышел, и Дон Хуан приказал:
   - Скорее завтракать. Я получил дурные новости об отце, нам придется нынче же отправиться в путь.
   Глава третья
   1. - Ну и что вы об этом думаете? - спросил Лепорелло, губы его жирно поблескивали, а глаза лучились сытостью и легким опьянением.
   - Ничего особенного. И хотя я отнесся к вашему рассказу исключительно как к фантастическому повествованию, позволю себе заметить: присутствие беса...
   - ...одного из бесов, - поспешно поправил Лепорелло.
   - Пусть так. Присутствие беса лишает эту историю оригинальности, делает слишком похожей на историю Фауста. Один мой старый друг, тонкий литературовед, говорил, что нынешние писатели если и выдумывают в очередной раз Дон Хуана, то делают из него либо нового Фауста, либо нового Гамлета. Вы предпочли нового Фауста.
   Лепорелло тряхнул головой. Потом отхлебнул вина и вытер рот тыльной стороной ладони, заметив:
   - В семнадцатом веке мы к салфеткам-то не слишком приучены были.
   - Вы уклоняетесь от темы.
   - А зачем ее продолжать, ежели вы не желаете видеть дальше своего носа. Разве можно сравнивать мою роль в истории Дон Хуана с ролью моего коллеги Мефистофеля - которого, кстати сказать, на самом деле не существовало - в истории Фауста? Я никогда не был искусителем, нет, всего лишь свидетелем, а начиная с определенного момента - и с какого момента, друг мой! - я стал не более чем другом и верным слугой. Признайте хотя бы, что такого беса можно назвать оригинальным. А если вы сами не способны понять, в чем моя оригинальность, извольте, объясню: я - бес, возмечтавший сделаться подобным человеку, и будь то в моей власти, я бы и вправду превратился в человека - и, само собой, обрек бы себя на смерть...
   Лепорелло достал трубку, тщательно набил ее и, пока занимался этим, поглядывал в мою сторону смеющимися глазами.
   - А вам хотелось бы узнать всю историю целиком?
   Я скосил глаза на часы.
   - Боюсь, через несколько минут сеньорита Назарофф начнет терять терпение.
   - Об этом не беспокойтесь! Я же не собираюсь рассказывать вам эту историю прямо сейчас. Нет. Вы сможете увидеть ее, она будет развиваться у вас перед глазами, вернее, перед вашим умственным взором. Сможете, но должны заработать на это право.
   - И какова же цена?
   - Избавьте нас от Сони.
   Он выпустил в воздух облачко дыма. Но прежде расстегнул жилет и ослабил ремень. Он выглядел вполне довольным - и обедом, и самим собой.
   - Только не думайте, что это будет просто. Как бы не так! Я, разумеется, безмерно ценю и вас, и ваши таланты, но в успехе дела сильно сомневаюсь. Вы должны бросить вызов Дон Хуану и одержать над ним верх - в сердце, воображении и даже в физиологии сеньориты Назарофф. - Лепорелло откровенно зевнул. Извините. В это время я обыкновенно устраиваю себе сиесту. Так что? Ударим мы по рукам или нет? Вся повесть о Дон Хуане - целиком и полностью - в обмен на Соню Назарофф. Победителю двойная награда: дивная история и замечательная девушка.
   - А если я дам вам ответ после сегодняшней встречи с Соней?
   - О! Вы можете теперь сказать "нет", завтра - "да", а потом снова переменить решение, и снова... Мне слишком понятны метания человеческого сердца, я взираю на них с полным сочувствием. Уж я сам найду способ узнать, на чем вы остановились.
   - А та история...
   - Она такая длинная, что за один присест ее не расскажешь. Можете считать, что я стану платить свой долг в рассрочку. Пролог вам уже известен.
   2. Лепорелло предупредил Соню, что я опоздаю на полчаса. Я вышел из такси за несколько кварталов до ее дома и поднялся вверх по улице, намеренно замедляя шаг, потому что мне самому не были ясны ни мои цели, ни мои желания.
   Главной проблемой, ближайшей проблемой, из-за которой я вдруг остановился на углу, у витрины, рядом с оградой небольшого сада, а потом останавливался еще несколько раз, была теперь сама Соня. Она мне нравилась: глупо было бы лгать себе самому. Но, признав сей факт, я никак не мог определить ни истинный характер этого "нравилась", ни того, куда оно может меня завести: к мимолетной интрижке или глубокому чувству. В данный момент интрижка меня соблазняла, а любовь - пугала. Хотя, правду сказать, по-своему пугала и интрижка, ведь за ней могла притаиться любовь.
   Я добрел до ворот Сониного дома, прошел мимо и, не отваживаясь войти, закурил сигарету. В какой-то миг я даже решил позвонить по телефону и, извинившись, отменить встречу. Я отшвырнул окурок, но тут настроение мое переменилось: я ощутил прилив уверенности, и меня кольнула дерзкая мысль, что одержать победу над воспоминанием о Дон Хуане - это все равно что одержать победу над самим Обманщиком...
   Соня тотчас появилась на пороге. Возможно, она ждала меня в прихожей, потому что открыла дверь, едва я прикоснулся к звонку. Она была не причесана, под глазами - темные круги, поверх пижамы надет длинный халат, в руке полуистлевшая сигарета.
   - Вы поступили жестоко, - сказала она.
   Руки мне она не протянула. Заперла дверь и подтолкнула меня в сторону гостиной.
   Комната, так тщательно убранная накануне вечером, теперь казалась развороченной берлогой. В углу стояла незаправленная постель со скомканным бельем; на столе поднос с грудой чашек и тарелок. Во всех пепельницах окурки, повсюду разбросаны книги, посреди комнаты на ковре - туфли, на спинке стула - чулки, на софе - серая юбка и свитер. Было еще что-то - белое, небольшое и тонкое, что Соня поспешно схватила и куда-то сунула.
   - Сейчас я приготовлю вам кофе.
   Занимаясь кофе, она ни разу не взглянула на меня, а снова и снова повторяла одни и те же вопросы. Я подождал, пока она сделает паузу, и тогда ответил ей. Я сказал, что, говоря по совести, знаю о Дон Хуане меньше ее только вот имя...
   - Mais, c'est stupide, cet affaire-la!
   Я пожал плечами:
   - Не спорю.
   Она не ответила. Молча налила мне кофе, свой кофе выпила стоя.
   - Больше вам ничего не приходит в голову? - Она произнесла это таким презрительным тоном, с таким пренебрежением во взгляде, что я почувствовал, как краснею.
   - Прежде всего я хотел бы знать, что вы хотите от меня и чем я могу вам служить?
   - Ничем. Извините меня. Я совершила ошибку. Если вы не знаете, кто такой Дон Хуан и почему он так себя называет, я потребую объяснений у него самого.
   - Думаете, это возможно? Смею предположить, что вы его больше никогда не увидите... Да и вообще, вы сердитесь, вы взвинчены... Попробуйте взять себя в руки, и все предстанет перед вами в ином свете. Почему бы вам, скажем, не отправиться на прогулку? Способ примитивный, но порой помогает.
   - Я боюсь успокаиваться. Боюсь того, что обнаружится, когда гнев схлынет.
   - Вы боитесь признаться себе, что влюблены в Дон Хуана?
   - Вот именно. - Она села передо мной прямо на пол, в угол между софой и креслом, положила руки на колени и спрятала в них лицо. - Я безумно влюблена и безумно несчастна.
   Печаль, прозвучавшая в ее словах, тронула меня, а их наивная простота заставила дрогнуть мое сердце. Я встал и пересел на софу - поближе к ней.
   - Послушайте, мадемуазель. Я книжный человек и с женщинами имел дело не так уж часто. Вам нужно утешение, а я не знаю, как вас утешать. Вчера мне было легче: я выслушал вас и понял, что именно тут произошло. Сегодня все иначе. Вчера моя роль была куда определенней: Дон Хуан сделал вас жертвой некоего литературного опыта, а литература - моя сфера. Но слезы влюбленной женщины вещь слишком реальная... Извините.
   Я поднял было руку, чтобы погладить ее по голове, но не осмелился. Рука так и застыла в воздухе, и жест этот очень точно выразил мое состояние. Я ненавидел себя и думал, что надо наконец-то решиться, надо сегодня же вечером сесть на поезд и никогда больше не возвращаться в Париж.
   - Извините, - повторил я и поднялся.
   - Прошу вас, подождите. Разве вы не понимаете, что при любом раскладе вы единственный человек, на которого я могу положиться?
   Видимо, улыбка моя была совершенно идиотской, но тем не менее она смотрела на меня мягко и даже протянула руку, чтобы я помог ей встать. Веки ее покраснели - только они и не нравились мне в ее лице, только к ним я не мог привыкнуть. Мне даже пришло в голову, что накладные ресницы спасли бы положение. А что, если спросить ее: "Скажите, Соня, а почему вы не носите накладные ресницы?" Как бы она отреагировала? Правда, можно это сказать не так резко, а половчее: "От плача могут пострадать ваши глаза" и так далее. Да, длинные и светлые ресницы.
   - Я сейчас.
   Она схватила в охапку разбросанную повсюду одежду и выскочила из комнаты. Я в задумчивости подошел к окну. Я был в растерянности, события никак не желали идти в нужном мне направлении. Для завязки галантного приключения тут недоставало фривольности; для завязки страстного чувства - трагичности. Да, немного трагического накала только украсило бы сцену, а для меня прежде всего еще и упростило бы ситуацию. Возвышенные и прекрасные слова, никак не дававшиеся мне вчерашней ночью, теперь просто рвались с губ, теперь - когда они прозвучали бы нелепо, когда не для кого было их произносить.
   Соня вернулась, и я подумал, что пора немедленно проводить мои теоретические построения в жизнь - потому что в новом платье она стала просто неотразимой.
   - Пошли? - бросила она мне.
   - Куда?
   - Если вы будете так любезны и согласитесь сопровождать меня, я хотела бы посетить гарсоньерку Дон Хуана.
   Мы вышли. Спортивная черно-красная машина принадлежала ей. Соня села за руль. По дороге я спросил, как мы попадем в квартиру. У Сони, по ее словам, имелся ключ.
   В квартире было темно и тихо. Соня двигалась осторожно и торжественно, словно попала в церковь. Потом распахнула окно. Бледные солнечные лучи упали на крышку открытого рояля. Здесь все было по-прежнему, ничего не переменилось. Только кровь на ковре успела превратиться в засохшее бурое пятно. Но на него Соня даже не взглянула. Она обвела взглядом комнату - удивленная и огорченная разом.
   - Боже мой!
   Она поспешила в другую комнату, я услыхал, как она и там открывает окно, как мечется, повторяя "Боже мой!" Я тоже смотрел вокруг во все глаза. Накануне я больше двух часов провел в этих стенах, среди этих вещей; их волшебное очарование, их магия потрясли меня, пленили. Теперь взору моему предстала самая заурядная комната, где все дышало отменным вкусом и царил идеальный порядок. Никто ничего не успел тронуть, сдвинуть с места, но что-то исчезло, что-то, чего, возможно, на самом деле здесь никогда и не было. Я почувствовал, как внутри у меня закипает бешенство, вдруг мне почему-то захотелось коснуться клавиши рояля - и звук получился чудовищно фальшивым. Соня вскрикнула. Она вбежала в комнату в страшном возбуждении.
   - Разве так бывает? - Она шагнула ко мне и в тщетной мольбе протянула дрожащие руки, с которых забыла снять перчатки. - Разве так бывает? повторила она. - Все осталось по-прежнему, и в то же время... - Она закрыла лицо руками. - О!
   Я усадил ее и постарался успокоить. Протянул ей сигарету.
   - Наверно, как вы, так и я, мы просто стали жертвами колдовских чар, а теперь чары рассеялись. Хотите, мы взглянем поближе на ваш алтарь? - Я поднялся, потянул ее за собой к двери спальни, зажег свет. - Кровать, которой никогда никто не пользовался. А вот... - Меня словно озарило. Я рывком сорвал с кровати покрывало, и нашим глазам открылся ярко-красный в желтоватую полоску матрас. - ...кровать, которой никогда и не собирались пользоваться. Кровать-обманка. Ведь в любой кровати самое волнующее - то, что придает ей интимность и человеческое тепло, - это простыни. Взгляните-ка - здесь их нет.
   А на подушке не было наволочки.
   - Итак: вот холодная, обычная комната, где сердца никогда не трепетали от любви.
   - Вы забыли о моем сердце.
   Я подошел к роялю и сыграл гамму.
   - Разве могла из такой развалины вылетать вчерашняя музыка?
   - Ради бога! - взмолилась она.
   - Простите мое упорство. Но рояль - факт объективный: он расстроен, звучит отвратительно.
   - Пойдемте отсюда.
   Больше она не произнесла ни слова - и пока мы спускались по лестнице, и в машине. Только когда мы отъехали достаточно далеко, она не поворачиваясь спросила:
   - Вы знаете, где живет Дон Хуан?
   - Приблизительно. - Я назвал район.
   - Я хочу побывать там. И прошу вас поехать со мной. Только покажите мне нужный дом.
   Но нужного дома мне найти не удалось. Не помогли и расспросы. Соня решила позвонить по телефону и направилась в какое-то кафе. Она долго не появлялась. Наконец она вышла, но выглядела совершенно сбитой с толку.
   - Я раз сто пыталась набрать этот номер, но потом мне объяснили, что в Париже такого просто не существует.
   Она села в машину, положила руки на руль, голову опустила на руки и заплакала. Изгиб ее затылка был необыкновенно красив.
   3. Мы отправились в кафе Марианы, но и там нас ждала неудача. Заведение было закрыто, и объявление гласило, что хозяйка уехала на неопределенное время. Мы стояли посреди Латинского квартала - уставшие, сникшие, а я еще и очень голодный.
   Я предложил зайти в ресторан. Соня согласилась и даже снизошла до того, что показала мне некое заведение, которого я не знал и где довольно хорошо кормили. В этот час ресторан был заполнен студентами. Сначала я почувствовал себя там неуютно. У всех посетителей без исключения был мрачно-похоронный вид, и они напоминали героев трагедии, которые устроили себе краткий антракт, дабы успеть отдать дань еще и эротике. Во всяком случае, такое впечатление оставляла их манера одновременно обедать и решать любовные дела. Они словно говорили: "Как только завершим трапезу, тотчас же покончим счеты с жизнью, а краткий миг между одним и другим посвятим любви. Но на любовь у нас времени мало: либидо не должно помешать нашим последним размышлениям о Ничто". Скорее всего, настроение Сони совпадало с настроением завсегдатаев ресторана, хотя одежда ее выбивалась из общего стиля. Правда, я бы предпочел, чтобы не совпадали ни настроение, ни одежда.
   - Итак, вы считаете, что Дон Хуан сбежал?
   - Да.
   - Но в данном случае в этом не было нужды. Ни отец, ни брат, ни муж не попытаются за меня отомстить.
   - Вы разве забыли, что сами всадили в него пулю?
   - Ах да... - Но она тотчас продолжила свою мысль: - Разумеется, я выстрелила в него. Но почему? Разве такое приходило мне когда-нибудь в голову? У меня и пистолета-то не было. Все бы развивалось своим чередом: сначала я, обнаружив, что стою перед ним голая, спряталась бы за рояль, потом быстро оделась бы и убежала, но он сам сказал: "Вон там пистолет!" Кто же его туда положил? Он. Для чего? Чтобы я выстрелила. А зачем ему это было надо?
   - Чтобы придать всей авантюре трагический финал. Дон Хуан - любитель трагических финалов.
   - Ах! Перестаньте молоть чепуху. Вы все сводите к эстетическим теориям, а они вряд ли теперь уместны. Ну, напрягитесь же, и давайте вместе отыщем тут какой-нибудь смысл!
   - Мне придется повторить вам еще раз то, что я уже неоднократно говорил: Дон Хуан, то есть человек, который так себя называет и держит в слугах действительно весьма любопытного типа, выдающего себя за беса, - это некто, кого ранняя импотенция свела с ума или, скажем так, довела до невроза. Но он не утратил своего природного дара - быть неотразимым в глазах женщин. При этом он наделен богатым воображением и придумывает не вполне обычные, надо признать, методы совращения, хотя конец один - ноль.
   - А я все понимаю совсем иначе.
   Но она не стала тут же пускаться в объяснения, я же был занят едой. Она смотрела на меня взглядом, до смысла которого мне не хотелось докапываться. И вдруг спросила:
   - Вы верите в Судьбу? Наверно, верите, ведь вы южанин.
   - И все-таки - не верю.
   - Я тоже не верила, но теперь, после таких очевидных доказательств... Она немного помолчала, а потом, с трудом подбирая слова, продолжила: Определенные события моей жизни, раньше вроде бы не имевшие меж собой связи, эту связь обрели. Какие-то события теперь воспринимаются как база для того, чтобы другое событие, самое важное, могло произойти, а что-то еще вытекает уже отсюда. Тут есть сцепление, которое вы назвали бы эстетическим, а я называю... - она снова замолчала, взгляд ее стал растерянным, словно ей было стыдно. - а я называю религиозным. И вы, как католик, должны признать мою правоту.
   - Я верю в свободу, а не в Судьбу.
   - Но ведь я вполне свободно принимала все свои решения.
   - Ну хорошо, что же дальше? Мы признаем существование Судьбы с большой буквы, но кто же такой Дон Хуан?
   - О! Конечно - Дон Хуан! Настоящий Дон Хуан!
   - Родившийся в Севилье в 1599 году, как считает Лепорелло. Дон Хуан Тенорио де Москосо, человек, который, по всей видимости, наделен бессмертием. Хотите, я сейчас поднимусь и крикну всем этим людям, что среди нас ходит бессмертный человек? Представляете, как они будут смеяться? Помните, какие нынче в моде философские слоганы: скажем, "Быть ради смерти". "Человек - это существование ради смерти, - вот что сразу же скажет нам вон тот паренек со светлой бородкой, который выглядит так, словно стоит на краю могилы. - Тот, кто не умирает, не человек". Нам придется признать: логика тут непреложная. И я буду вынужден пожать руку бородачу. А потом вернусь к вам и скажу: "Сеньорита, вы ошибаетесь: человек не может быть бессмертным".
   - Почему же?
   Я сделал отчаянный жест.
   - Если вы спрашиваете меня всерьез, ответа у меня нет.
   - А вы попробуйте спросить у юноши со светлой бородкой, что он думает о Боге. Он скажет, что Бога нет.
   - У меня есть свои основания для веры в Бога.
   - А у меня - для веры в Дон Хуана. Признаю: ваша вера достойней моей, ведь вы никогда не видели Бога, а я ходила голой перед Дон Хуаном.
   Я почти закричал:
   - Перед сумасшедшим! Перед шутом!
   - Почему вы так реагируете? - спросила она спокойно. - Вон на нас уже смотрят. - Она подвинула мне рюмку с вином. - Выпейте и успокойтесь. Можно подумать, что вы ревнуете.
   Это меня задело. Соня улыбалась и смотрела на меня ясными голубыми глазами, как, наверно, смотрят матери на непослушных и упрямых детей.
   - Вы ошибаетесь. С чего бы мне ревновать? Нет, просто меня бесит, когда разумный человек упрямо верит в подобную ерунду.
   Неожиданно Соня взяла меня за руку.
   - Вы не представляете, как я вам благодарна за ваше тогдашнее сообщение, сказала она с каким-то восторгом в голосе. - Что было бы со мной сейчас, считай я себя жертвой обычного соблазнителя? Но, открыв мне имя Дон Хуана, вы словно заронили семя в мое лоно. Теперь я чувствую, как внутри у меня живет дитя, чувствую его толчки; оно будет расти, заполнит меня всю, останется со мной, и так мы пребудем вместе Навсегда.
   - Вплоть до Ничто, если говорить по-вашему.
   Она либо не услышала меня, либо моя ирония не заслуживала ответа. Ее задумчивость, ее молчание позволили мне внимательно вглядеться в нее и сделать некоторые сравнения. Она напоминала мне Деву Марию в "Благовещенье" у ранних голландцев. И тотчас я увидел себя самого - с крыльями, парящим под потолком шумного ресторана. И снова меня уколола мысль: в недрах этой истории было нечто кощунственное.
   4. Все было кончено. Я оставил Соню у ворот ее дома. Я простился с ней навсегда. Мне было грустно видеть, как она идет к лифту, не столько медленно, сколько величаво - руки прижаты к животу, словно оберегают дитя; мне было грустно, потому что призрак одержал надо мной победу. Мне было больно, потому что эта девушка, которая очень мне нравилась, поверила в фарс, впуталась в него и сама стала участницей представления. Мысленно я обозвал ее дурой, но тотчас раскаялся в собственной грубости.
   Когда я добрался до гостиницы, я чувствовал только усталость и досаду на себя. И решил уехать в тот же вечер. Собрал чемоданы, сходил поужинать и, хоть до отхода поезда оставалось более часа, двинулся на вокзал. Я добрался до вокзала гораздо быстрее, чем рассчитывал, и мне пришлось долго прогуливаться в одиночестве, пока состав наконец не подали к перрону. Быстро разместив свой багаж, я спустился на перрон и опять стал прогуливаться в нелепой надежде, что Соня появится и не даст мне уехать или хотя бы скажет, что все ее признания были шуткой... За пять минут до отхода поезда я поднялся в вагон и вошел было в купе, но тут увидал в конце коридора Лепорелло, который пробивался ко мне, расчищая себе путь локтями. Я хотел было спрятаться, но он уже заметил меня. Весь вид его выражал крайнее негодование, и от спешки он совсем запыхался.
   - Вы, дурень несчастный! Где ваш багаж?
   Я ничего не ответил, но он догадался сам. И мои чемоданы были переправлены на перрон. Все случилось так быстро, так чертовски быстро, что я не оказал никакого сопротивления. Прозвучал гудок, и поезд тронулся. Лепорелло толкнул меня в сторону выхода.
   - Да быстрей же!
   Я выпрыгнул из вагона на ходу, или, лучше сказать, меня вытолкнули, а я не противился, потому что, по правде говоря, только об этом и мечтал.
   - Отнесите чемоданы к красной "бугатти", она стоит у выхода, - бросил он носильщику. - Ну а вы... - добавил Лепорелло, глядя на меня в бешенстве. Клянусь, вы заслужили, чтобы я дал вам уехать!
   Я не ответил. Он схватил меня за плечо и потянул за собой через толпу людей, которые махали платками и все еще кричали слова прощания уезжающим, хотя тех уже не было видно.
   - Садитесь.
   Он сам сунул в машину чемоданы, заплатил носильщику и повез меня, не забывая проделывать весь набор отчаянных фокусов, в логово Дон Хуана.
   - Я вас доставил сюда, - объяснял он, пока мы поднимались по лестнице, потому что, по моим предположениям, у вас нет ни франка и потому что вашу комнату в гостинице уже наверняка успели сдать, а сейчас поздно бродить туда-сюда в поисках пристанища.
   Едва мы переступили порог комнаты, я опустился на софу. А Лепорелло, прежде чем отправиться вниз за чемоданами, налил мне виски со льдом, словно все было заранее подготовлено, и оставил меня одного. Дверь за ним закрылась, и я невольно вздрогнул: дом уже не был, как совсем недавно - еще сегодня днем, - обычным логовом, лишенным всякой тайны. Возможно, на меня подействовали ночь и тишина или то, что все произошло так внезапно и я не успел переключиться на новую реальность. Зато в виски не было ничего мистического, и я отдал ему должное. Когда Лепорелло вернулся с чемоданами, он налил мне вторую порцию, и от разлившегося по телу приятного тепла мне стало легко и весело.
   - Больше не пейте, - бросил Лепорелло. - Вы мне нужны с трезвой головой, в полном порядке. И вообще я не люблю толковать с пьяными.
   Он открыл дверь в спальню, вошел туда и распахнул дверцы шкафа. Я последовал за ним.
   - Зато я считаю, что мне совершенно необходимо еще немного выпить, потому что сейчас у нас с вами может случиться драка, а без подогрева я вряд ли решусь ударить вас.
   Лепорелло в этот момент согнулся над чемоданом. Он как-то косо взглянул на меня и расхохотался.
   - Порой я начинаю сомневаться, что имею дело с умным человеком.
   - Вы что, не верите, что я могу залепить вам в ухо? Или хотя бы попытаюсь сделать это - даже ради того, чтобы не стыдно было перед самим собой?
   - Только ради этого?
   - Только ради этого. Из моральных соображений.
   - Ну тогда ударьте меня и больше не беспокойтесь о самоуважении. - Он встал передо мной, и не сняв шляпы, подставил щеку - с той же невозмутимостью, с какой предлагают сигарету. Я дал ему крепкую оплеуху - но он и глазом не моргнул, с его лица даже не стерлась улыбка.
   - Успокоились? Или хотите повторить?
   - Для полного удовлетворения мне хотелось бы врезать и вашему хозяину.
   - Ах, и моему хозяину? Знаете ли, на сей раз ему не повезло. Рана воспалилась. Он теперь в клинике доктора Паскали. Но не ищите ее в телефонном справочнике, это подпольная клиника.
   Я присел на край кровати.
   - Надеюсь, как только ваш хозяин придет в себя, он не откажется встретиться со мной в безлюдном месте.
   - Коли вам угодно... Но, спешу заметить, ведете вы себя ничуть не оригинально. Всякий раз, когда хозяин соблазняет женщину, находится господин, готовый по тем или иным причинам убить его.
   - Вы говорите "соблазняет"? Вы ему льстите! А я бы назвал его либо торговцем мистикой с доставкой на дом, либо специалистом по гипнотическим оргазмам для одиноких дам. Может, и то и другое разом. В любом случае забавный тип.
   - И обманщик, не так ли? - Он предупредительно поднял руку. - Да не кипятитесь вы, ради бога! Даю слово, мой хозяин никогда не собирался обманывать вас или насмехаться над вами, а я тем более. Мало того, эту девушку, Соню, он тоже не хотел обманывать, хоть ей и кажется...
   - Она говорила с вами?
   - Ну, некоторым образом...
   - Послушайте, можно только одним образом разговаривать с людьми.
   - Хорошо. Признаюсь, я подслушал ее мысли. Только поэтому и отправился за вами на вокзал.
   - Вы хотите сказать, что мне надо снова увидеться с Соней?
   - Но должны же вы помочь мне, нельзя допустить, чтобы Соня тронулась умом.
   Он сложил мою одежду в шкаф. Теперь в руках у него были пара простыней и одеяло. Знаком он велел мне встать с кровати. Я отошел в дальний угол и смотрел, как он крутится вокруг постели, стелет простыни - торжественный и серьезный, в плотно нахлобученной на лоб шляпе. По правде говоря, зрелище он являл собой презабавное.
   - Это долгий разговор, - ответил я.
   - Вот и потолкуем завтра. И ложитесь спать - в восемь утра придет femme de menage, и вам придется открыть ей дверь. На кухне вы найдете все необходимое, только прошу, виски больше не пейте. В ванной комнате тоже есть все что надо. Считайте, что вы у себя дома.