«Потаенный» актер Федор Волков
ПЕРВОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ЕКАТЕРИНЫ II (1762–1772)
Коронация Екатерины II
«Пять предметов» императрицы
Реформа Сената
Секуляризация церковных владений
В паутине новых интриг и заговоров
Заговор Мировича
«Наставление губернаторам»
«Наставление Московскому и Санкт– Петербургскому генерал-губернаторам»
О неизвестных сторонах жизни Федора Волкова кое-что сообщает один из осведомленнейших придворных – А. М. Тургенев. В своих «Записках» он писал: «При Екатерине первый секретный, немногим известный деловой человек был актер Федор Волков, может быть, первый основатель всего величия императрицы. Он во время переворота при восшествии ее на трон действовал умом; прочие, как-то: главные Орловы, князь Барятинский, Теплов, – действовали физическою силою в случае надобности, и горлом привлекая других в общий заговор.
Екатерина, воцарившись, предложила Ф. Г. Волкову быть кабинет-министром ее, возлагала на него орден Святого Андрея Первозванного. Волков от всего отказался и просил государыню обеспечить его жизнь в том, чтобы ему не нужно было заботиться об обеде, одежде, о найме квартиры, когда нужно, чтобы давали ему экипаж. Государыня повелела нанять Волкову дом, снабжать его бельем и платьем, как он прикажет, отпускать ему кушанье, вина и все прочие к тому принадлежности от двора, с ее кухни, и точно все такое, что подают на стол Ее Величеству; экипаж, какой ему заблагорассудиться потребовать... Всегда имел он доступ в кабинет к государыне без доклада».
По другим сведениям, Волков отказался не только от поста кабинет-министра и высшего ордена империи, но и от поместья, и от крепостных. Сохранилось свидетельство такого рода: «Рассказывают с достоверностью, что государыня при восшествии на престол благоволили жаловать его дворянским достоинством и вотчиною, но он со слезами благодарности, просил императрицу удостоить этою наградою женатого брата его, Григория, и ему позволить остаться в том же звании и состоянии, которому он обязан своею известностью и самыми монаршими милостями. И государыня... уважила просьбу первого русского актера и основателя отечественного театра».
Был ли Федор Волков в столь высокой степени доверенности у Екатерины? Занимал ли он столь значительное место в организации заговора? Несомненно, что Волков и Екатерина представляли друг для друга взаимный интерес. Беседуя о театре и литературе, они не могли не касаться политических тем и, вероятно, могли обсуждать и конфиденциальные вопросы. Мнение Волкова в этих вопросах могло быть очень значимым, ибо его считали одним из умнейших людей России.
Выдающийся просветитель Н. И. Новиков называл его «мужем великого, обымчивого (объемлющего. – В. Б.) и проницательного разума, основательного и здравого рассуждения, и редких дарований, украшенных многим учением и прилежным чтением наилучших книг».
Д. И. Фонвизин считал Волкова «мужем глубокого разума, наполненного достоинствами, который имел большие знания и мог бы быть человеком государственным».
Как бы то ни было, но участие выдающегося актера в рошлинской драме справедливо считается «наименее выясненным моментом в биографии Волкова». Таково авторитетное мнение прекрасного знатока его жизни В. А. Филиппова.
И все же даже то немногое, что вошло в эту книгу, проливает новый свет на личность Федора Волкова, который был не только актером и основателем русского профессионального театра, но и незаурядным политическим деятелем, чью истинную роль еще предстоит выяснить историкам.
Екатерина, воцарившись, предложила Ф. Г. Волкову быть кабинет-министром ее, возлагала на него орден Святого Андрея Первозванного. Волков от всего отказался и просил государыню обеспечить его жизнь в том, чтобы ему не нужно было заботиться об обеде, одежде, о найме квартиры, когда нужно, чтобы давали ему экипаж. Государыня повелела нанять Волкову дом, снабжать его бельем и платьем, как он прикажет, отпускать ему кушанье, вина и все прочие к тому принадлежности от двора, с ее кухни, и точно все такое, что подают на стол Ее Величеству; экипаж, какой ему заблагорассудиться потребовать... Всегда имел он доступ в кабинет к государыне без доклада».
По другим сведениям, Волков отказался не только от поста кабинет-министра и высшего ордена империи, но и от поместья, и от крепостных. Сохранилось свидетельство такого рода: «Рассказывают с достоверностью, что государыня при восшествии на престол благоволили жаловать его дворянским достоинством и вотчиною, но он со слезами благодарности, просил императрицу удостоить этою наградою женатого брата его, Григория, и ему позволить остаться в том же звании и состоянии, которому он обязан своею известностью и самыми монаршими милостями. И государыня... уважила просьбу первого русского актера и основателя отечественного театра».
Был ли Федор Волков в столь высокой степени доверенности у Екатерины? Занимал ли он столь значительное место в организации заговора? Несомненно, что Волков и Екатерина представляли друг для друга взаимный интерес. Беседуя о театре и литературе, они не могли не касаться политических тем и, вероятно, могли обсуждать и конфиденциальные вопросы. Мнение Волкова в этих вопросах могло быть очень значимым, ибо его считали одним из умнейших людей России.
Выдающийся просветитель Н. И. Новиков называл его «мужем великого, обымчивого (объемлющего. – В. Б.) и проницательного разума, основательного и здравого рассуждения, и редких дарований, украшенных многим учением и прилежным чтением наилучших книг».
Д. И. Фонвизин считал Волкова «мужем глубокого разума, наполненного достоинствами, который имел большие знания и мог бы быть человеком государственным».
Как бы то ни было, но участие выдающегося актера в рошлинской драме справедливо считается «наименее выясненным моментом в биографии Волкова». Таково авторитетное мнение прекрасного знатока его жизни В. А. Филиппова.
И все же даже то немногое, что вошло в эту книгу, проливает новый свет на личность Федора Волкова, который был не только актером и основателем русского профессионального театра, но и незаурядным политическим деятелем, чью истинную роль еще предстоит выяснить историкам.
ПЕРВОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ЕКАТЕРИНЫ II (1762–1772)
Коронация Екатерины II
Екатерина понимала, что утихомирить пересуды, сплетни и разговоры о смерти Петра III может только ее скорейшая коронация. Поэтому (специальным манифестом от 7 июля) церемония должна была состояться в Москве менее чем через два месяца, что не имело прецедента в российской истории. Главным распоря-дителем всех торжеств назначался Григорий Орлов.
В пятницу 13 сентября Екатерина Алексеевна торжественно въехала в Москву для коронации. Первопрестольная встречала ее звоном колоколов и грохотом пушек. Екатерина ехала в открытой коляске, окруженная эскортом конногвардейцев, вдоль стоящих шпалерами десяти полков, одетых в парадные мундиры и сверкающие каски.
Такой торжественный прием постарался организовать московский генерал-губернатор, фельдмаршал князь Александр Борисович Бутурлин, прибывший на этот пост за месяц до смерти Петра Федоровича и еле успевший взять в свои руки бразды правления в Первопрестольной.
Узнав о государственном перевороте, произошедшем в Санкт-Петербурге, Бутурлин тут же привел к присяге жителей Москвы, решительно заявив себя верным сторонником новой императрицы Екатерины II. Ему же предстояло подготовиться к коронации, тем более что Екатерина спешила с этим.
Церемония началась 22 сентября в десять часов утра, когда Екатерина из Успенского собора прошла в Архангельский и Благовещенский, где прикладывалась к святым мощам и почитаемым иконам. Во время ее шествия по Кремлю полки «отдавали честь с музыкою, барабанным боем и уклонением до земли знамен, народ кричал „ура“, а восклицания радостные, звон, пальба и салютация, кажется, воздухом подвигли, к тому ж по всему пути метаны были в народ золотые и серебряные монеты».
Коронационные торжества продолжались семь дней. В первый день в Кремле три часа фонтаны били белым и красным вином, народ бесплатно угощали жареным мясом, бросали монеты. То же самое происходило и на седьмой день торжеств, в остальные дни проходило «празднество партикулярное» в домах московской знати.
Взойдя на престол, Екатерина возвела в графское достоинство всех пятерых братьев Орловых, а Григорий, кроме того, стал и генерал-адъютантом. Александру Борисовичу Бутурлину была пожалована шпага, осыпанная бриллиантами.
Хлебосольная и щедрая Москва превзошла себя: балы, парадные обеды, маскарады, фейерверки и прочие увеселения длились более полугода – с октября 1762, до июня 1763 года.
Апофеозом невиданных дотоле сценических действ был грандиозный уличный маскарад, поставленный Волковым по сценарию Хераскова и Сумарокова. Четыре тысячи человек приняли участие в этом действе, названном авторами «Торжествующая Минерва».
Свидетель этого зрелища А. Т. Болотов писал: «Маскарад сей имел целию своею осмеяние всех обыкновеннейших между людьми пороков, а особливо мздоимных судей, игроков, мотов, пьяниц и распутных и торжество над ними наук и добродетели: почему и назван был „Торжествующею Минервою“. И процессия была превеликая и предлинная: везены были многие и разного рода колесницы и повозки, отчасти на огромных санях, отчасти на колесах, с сидящими на них многими и разным образом одетыми и что-нибудь представляющими людьми и поющими приличные и для каждого предмета сочиненные сатирические песни. Перед каждою такою раскрашенною, распещренною и раззолоченною повозкою, везомою множеством лошадей, шли особые хоры – где разного рода музыкантов, где разнообразно наряженных людей, поющих громкогласно другие веселые и забавные особого рода стихотворения, а инде шли огромные исполины, а инде – удивительные карлы.
И все сие распоряжено было так хорошо, украшено так великолепно и богато, и все песни и стихотворения были петы такими приятными голосами, что не иначе, как с крайним удовольствием, на все это смотреть было можно».
К сожалению, режиссер и организатор маскарада Федор Волков, разъезжая верхом во время его проведения, простудился и 4 апреля 1763 года скончался. Основателя национального русского театра похоронили в мужском Спасо-Андрониковом монастыре, в котором на три века раньше нашел приют и успокоение родоначальник русской живописи Андрей Рублев.
Когда гроб с телом Волкова опускали в могилу, почти никто не знал, что хоронят не только великого актера, сыгравшего десятки ролей на подмостках театра, но и великого заговорщика, чья роль, тайно сыгранная в истории России, надолго окажется скрытой от современников и потомков.
В пятницу 13 сентября Екатерина Алексеевна торжественно въехала в Москву для коронации. Первопрестольная встречала ее звоном колоколов и грохотом пушек. Екатерина ехала в открытой коляске, окруженная эскортом конногвардейцев, вдоль стоящих шпалерами десяти полков, одетых в парадные мундиры и сверкающие каски.
Такой торжественный прием постарался организовать московский генерал-губернатор, фельдмаршал князь Александр Борисович Бутурлин, прибывший на этот пост за месяц до смерти Петра Федоровича и еле успевший взять в свои руки бразды правления в Первопрестольной.
Узнав о государственном перевороте, произошедшем в Санкт-Петербурге, Бутурлин тут же привел к присяге жителей Москвы, решительно заявив себя верным сторонником новой императрицы Екатерины II. Ему же предстояло подготовиться к коронации, тем более что Екатерина спешила с этим.
Церемония началась 22 сентября в десять часов утра, когда Екатерина из Успенского собора прошла в Архангельский и Благовещенский, где прикладывалась к святым мощам и почитаемым иконам. Во время ее шествия по Кремлю полки «отдавали честь с музыкою, барабанным боем и уклонением до земли знамен, народ кричал „ура“, а восклицания радостные, звон, пальба и салютация, кажется, воздухом подвигли, к тому ж по всему пути метаны были в народ золотые и серебряные монеты».
Коронационные торжества продолжались семь дней. В первый день в Кремле три часа фонтаны били белым и красным вином, народ бесплатно угощали жареным мясом, бросали монеты. То же самое происходило и на седьмой день торжеств, в остальные дни проходило «празднество партикулярное» в домах московской знати.
Взойдя на престол, Екатерина возвела в графское достоинство всех пятерых братьев Орловых, а Григорий, кроме того, стал и генерал-адъютантом. Александру Борисовичу Бутурлину была пожалована шпага, осыпанная бриллиантами.
Хлебосольная и щедрая Москва превзошла себя: балы, парадные обеды, маскарады, фейерверки и прочие увеселения длились более полугода – с октября 1762, до июня 1763 года.
Апофеозом невиданных дотоле сценических действ был грандиозный уличный маскарад, поставленный Волковым по сценарию Хераскова и Сумарокова. Четыре тысячи человек приняли участие в этом действе, названном авторами «Торжествующая Минерва».
Свидетель этого зрелища А. Т. Болотов писал: «Маскарад сей имел целию своею осмеяние всех обыкновеннейших между людьми пороков, а особливо мздоимных судей, игроков, мотов, пьяниц и распутных и торжество над ними наук и добродетели: почему и назван был „Торжествующею Минервою“. И процессия была превеликая и предлинная: везены были многие и разного рода колесницы и повозки, отчасти на огромных санях, отчасти на колесах, с сидящими на них многими и разным образом одетыми и что-нибудь представляющими людьми и поющими приличные и для каждого предмета сочиненные сатирические песни. Перед каждою такою раскрашенною, распещренною и раззолоченною повозкою, везомою множеством лошадей, шли особые хоры – где разного рода музыкантов, где разнообразно наряженных людей, поющих громкогласно другие веселые и забавные особого рода стихотворения, а инде шли огромные исполины, а инде – удивительные карлы.
И все сие распоряжено было так хорошо, украшено так великолепно и богато, и все песни и стихотворения были петы такими приятными голосами, что не иначе, как с крайним удовольствием, на все это смотреть было можно».
К сожалению, режиссер и организатор маскарада Федор Волков, разъезжая верхом во время его проведения, простудился и 4 апреля 1763 года скончался. Основателя национального русского театра похоронили в мужском Спасо-Андрониковом монастыре, в котором на три века раньше нашел приют и успокоение родоначальник русской живописи Андрей Рублев.
Когда гроб с телом Волкова опускали в могилу, почти никто не знал, что хоронят не только великого актера, сыгравшего десятки ролей на подмостках театра, но и великого заговорщика, чья роль, тайно сыгранная в истории России, надолго окажется скрытой от современников и потомков.
«Пять предметов» императрицы
Екатерина начала царствование милостью к недругам и наградами друзей. Она сразу же поднялась над дворцовыми партиями и распрями и, подобно тому, как была безусловным лидером в удачно проведенном заговоре, стала столь же безусловным руководителем государственной политики.
Восемнадцать предшествующих лет, проведенных в России, не прошли даром: она хорошо знала страну, ее историю, понимала, каковы подданные, и не строила наивных и беспочвенных иллюзий. С первых же дней царствования Екатерина проявила необычайную работоспособность – занималась делами до двенадцати часов в сутки, подбирала себе знающих и надежных помощников, способных быстро и основательно вникать в суть самых разных проблем.
На одном из первых заседаний Сената императрица заявила, что, «принадлежа самому государству, она считает и все принадлежащее ей собственностью государства, и на будущее время не будет никакого различия между интересом государственным и ее собственным». При этом она исходила из принципа превосходства интересов государства над интересами отдельной личности, утверждая: «Где общество выигрывает, тут на партикулярный ущерб не смотрят».
Позднее Екатерина сформулировала другие важнейшие принципы своей политики, названные ею «пятью предметами»:
«1. Нужно просвещать нацию, которой должен управлять.
2. Нужно ввести добрый порядок в государстве, поддерживать общество и заставить его соблюдать законы.
3. Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию.
4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным.
5. Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям. Каждый гражданин должен быть воспитан в сознании долга своего перед Высшим Существом, перед собой, перед обществом, и нужно ему преподать некоторые искусства, без которых он почти не может обойтись в повседневной жизни».
Исходя из «предмета пятого», Екатерина видела смысл внешней политики в соблюдении собственных интересов России. «Резоны и выгоды, свой авантаж и профит», как тогда говорили, становились целью отношений с другими государствами, что позволило добиться выдающихся успехов в международной политике.
Восемнадцать предшествующих лет, проведенных в России, не прошли даром: она хорошо знала страну, ее историю, понимала, каковы подданные, и не строила наивных и беспочвенных иллюзий. С первых же дней царствования Екатерина проявила необычайную работоспособность – занималась делами до двенадцати часов в сутки, подбирала себе знающих и надежных помощников, способных быстро и основательно вникать в суть самых разных проблем.
На одном из первых заседаний Сената императрица заявила, что, «принадлежа самому государству, она считает и все принадлежащее ей собственностью государства, и на будущее время не будет никакого различия между интересом государственным и ее собственным». При этом она исходила из принципа превосходства интересов государства над интересами отдельной личности, утверждая: «Где общество выигрывает, тут на партикулярный ущерб не смотрят».
Позднее Екатерина сформулировала другие важнейшие принципы своей политики, названные ею «пятью предметами»:
«1. Нужно просвещать нацию, которой должен управлять.
2. Нужно ввести добрый порядок в государстве, поддерживать общество и заставить его соблюдать законы.
3. Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию.
4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным.
5. Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям. Каждый гражданин должен быть воспитан в сознании долга своего перед Высшим Существом, перед собой, перед обществом, и нужно ему преподать некоторые искусства, без которых он почти не может обойтись в повседневной жизни».
Исходя из «предмета пятого», Екатерина видела смысл внешней политики в соблюдении собственных интересов России. «Резоны и выгоды, свой авантаж и профит», как тогда говорили, становились целью отношений с другими государствами, что позволило добиться выдающихся успехов в международной политике.
Реформа Сената
Правительствующий Сенат, учрежденный указом Петра I от 22 февраля 1711 года, до вступления Екатерины II на престол претерпел немало изменений. Сначала он был высшим государственным органом, но уже при Екатерине I выше Сената стал Верховный тайный совет, а затем, при Петре II, Кабинет министров. Анна Ивановна попыталась вернуть Сенату его изначальное значение, но при Елизавете Петровне он вновь отошел на второй план, уступив ведущую роль Конференции при высочайшем дворе. Н. И. Панин убедил новую императрицу реформировать Сенат, сделав его подлинно высшим государственным органом. Панин представил проект, по которому в 1763 году Сенат был разделен на шесть департаментов: четыре из них находились в Санкт-Петербурге, а два – в Москве.
Первый департамент ведал важнейшими делами управления, второй – всей судебной системой и судебными делами всех инстанций, третий департамент был наиболее разнообразен, он занимался путями сообщения, здравоохранением, образованием и делами национальных окраин, четвертый департамент руководил армией и флотом.
Московские департаменты руководили всеми делами первого и второго Санкт-Петербургских департаментов, распространяя свою юрисдикцию на центральные губернии России.
В годы правления Екатерины II в составе Сената существовали Тайная экспедиция, Межевой департамент, создавались временные комиссии, советы и комитеты для решения различных вопросов, возникающих на повестке дня.
Сохраняя эту структуру, Сенат, разрастаясь и трансформируясь, просуществовал до ноября 1917 года.
Первый департамент ведал важнейшими делами управления, второй – всей судебной системой и судебными делами всех инстанций, третий департамент был наиболее разнообразен, он занимался путями сообщения, здравоохранением, образованием и делами национальных окраин, четвертый департамент руководил армией и флотом.
Московские департаменты руководили всеми делами первого и второго Санкт-Петербургских департаментов, распространяя свою юрисдикцию на центральные губернии России.
В годы правления Екатерины II в составе Сената существовали Тайная экспедиция, Межевой департамент, создавались временные комиссии, советы и комитеты для решения различных вопросов, возникающих на повестке дня.
Сохраняя эту структуру, Сенат, разрастаясь и трансформируясь, просуществовал до ноября 1917 года.
Секуляризация церковных владений
В 1762 году Петр III опубликовал указ о секуляризации церковных владений, то есть об обращении церковной собственности в светскую. Этот шаг был наиболее решительным из всех, какие делала центральная власть со времен Ивана III, пытаясь ограничить церковное землевладение.
Однако возмущение церковных иерархов было столь велико, что Екатерина II в первые два года своего правления практически не проводила секуляризации церковных земель и монастырских крестьян, но с 1764 года она начала методично, со все нарастающим разма-хом и усиливающимся напором, отбирать в казну имущество и «крещеную собственность», принадлежащие церкви.
До 1786 года около миллиона монастырских крестьян России стали собственностью государства, перейдя в разряд экономических крестьян, делами которых занималась Коллегия экономии. Большая часть земель, которые монастырские крестьяне обрабатывали для нужд духовенства, перешла в их руки. В 1786 году Коллегия экономии перестала существовать, и экономические крестьяне, жившие не только в России, но также в Прибалтике, на Украине и в Белоруссии, слились с государственными крестьянами. Бывшие экономические крестьяне остались за государством и не превратились в крепостных, сохранив личную свободу.
Именно они были той основной экономической силой, которая преобразовывала деревню на капиталистических началах, ведя розничную и оптовую торговлю, открывая фабрики и мастерские, покупая незаселенные земли.
Однако возмущение церковных иерархов было столь велико, что Екатерина II в первые два года своего правления практически не проводила секуляризации церковных земель и монастырских крестьян, но с 1764 года она начала методично, со все нарастающим разма-хом и усиливающимся напором, отбирать в казну имущество и «крещеную собственность», принадлежащие церкви.
До 1786 года около миллиона монастырских крестьян России стали собственностью государства, перейдя в разряд экономических крестьян, делами которых занималась Коллегия экономии. Большая часть земель, которые монастырские крестьяне обрабатывали для нужд духовенства, перешла в их руки. В 1786 году Коллегия экономии перестала существовать, и экономические крестьяне, жившие не только в России, но также в Прибалтике, на Украине и в Белоруссии, слились с государственными крестьянами. Бывшие экономические крестьяне остались за государством и не превратились в крепостных, сохранив личную свободу.
Именно они были той основной экономической силой, которая преобразовывала деревню на капиталистических началах, ведя розничную и оптовую торговлю, открывая фабрики и мастерские, покупая незаселенные земли.
В паутине новых интриг и заговоров
Однако проведению в жизнь принципов, разработанных Екатериной, мешала извечная российская рутина, политические противники, угроза очередного заговора или дворцового переворота.
В одном из писем Понятовскому Екатерина призналась: «Мое положение таково, что я должна принимать во внимание многие обстоятельства; последний солдат гвардии считает себя виновником моего воцарения, и при всем том заметно общее брожение».
В первые же месяцы царствования Екатерины II в среде гвардейских офицеров возник заговор в пользу шлиссельбургского узника Ивана Антоновича. Трое братьев Гурьевых – Петр, Иван и Семен – и Петр Хрущев намеревались его освободить и посадить на российский трон. Заговор был раскрыт, а заговорщики сосланы в Якутск и на Камчатку.
Вслед за этим обнаружился новый заговор. Объектами недовольства, нападок и даже готовившихся покушений были две государственные персоны – императрица и ее фаворит Григорий Орлов. Опасность еще более сблизила их, и у любовников появилась мысль обвенчаться, тем более что еще до убийства Петра III Екатерина допускала возможность брака с Григорием Орловым.
Чтобы облегчить выполнение этого намерения, она решила обнародовать документы о венчании Елизаветы Петровны и Разумовского. Однако, когда посланцы императрицы приехали к Алексею Григорьевичу и попросили показать им соответствующий документ, Разумовский, человек умный и осторожный, открыл ларец с документами и на глазах у нежданных гостей бросил какие-то бумаги в огонь камина. Не все тогда поняли этот поступок: ведь обнародование факта супружества с Елизаветой Петровной повлекло бы его уравнение в правах с членами императорской фамилии и получения титула Императорского Высочества. Но Разумовскому было чуждо честолюбие, кроме того, он не хотел ввязываться в интригу с непредсказуемыми последствиями.
Тогда в игру включился поверенный в сердечных делах Екатерины – бывший канцлер граф Алексей Петрович Бестужев, первым из сановников удостоенный Екатериной II звания генерал-фельдмаршала.
Во время коронационных торжеств в Москве он составил челобитную на имя императрицы, в которой «всеподданнейше, всепочтительнейше и всенижайше просили избрать себе супруга ввиду слабого здоровья великого князя».
Несколько вельмож поставили свои подписи под этой челобитной, когда же дело дошло до М. И. Воронцова, он не только не подписал ее, но тотчас же поехал к императрице и обо всем рассказал ей, заявив, что «народ не пожелает видеть Орлова ее супругом».
Екатерина, как утверждает Е. Р. Дашкова, вняла голосу «народа» и сказала, что челобитная была плодом самодеятельности Бестужева, что она не имеет к ней никакого отношения и не собирается брать себе в мужья Григория Орлова.
Меж тем Григорий Орлов по просьбе Екатерины был пожалован германским императором Францем I Габсбургом титулом князя Священной Римской империи, что вызвало новые опасения того, что фаворит может оказаться на троне.
Главой недовольных Григорием Орловым стал камер-юнкер и секунд-ротмистр конной гвардии Федор Хитрово, которого Дашкова называла «одним их самых бескорыстных заговорщиков».
Хитрово по неосторожности поделился своими соображениями о замышляемом заговоре с собственным двоюродным братом Ржевским. Он сообщил, что привлек еще двух офицеров – Михаила Ласунского и Александра Рославлева. Все они, говорил Хитрово, будут умолять государыню отказаться от брака с Григорием Орловым, а если она не согласится, то убьют всех братьев Орловых. Перепуганный Ржевский пересказал все это Алексею Орлову, и Хитрово арестовали.
24 мая 1763 года Екатерина II, находившаяся на богомолье в Ростове Великом, направила В. И. Суворову секретнейшее письмо о производстве негласного следствия по делу секунд-ротмистра камер-юнкера Федора Хитрово, рекомендуя «поступать весьма осторожно, не тревожа ни город, и сколь можно никого; однако ж таким образом, чтоб досконально узнать самую истину, и весьма различайте слова с предприятием... Впрочем, по полкам имеете уши и глаза».
Следствием было установлено, что Хитрово с небольшим числом сообщников видел главного виновника всего происходящего в Алексее Орлове, ибо «Григорий глуп, а больше все делает Алексей, и он великий плут и всему оному делу причиною». Было установлено, что на жизнь Екатерины заговорщики посягать не намеревались, а планировали лишь устранение братьев Орловых.
Поэтому Екатерина ограничилась тем, что сослала главного заговорщика Федора Хитрово в его имение – село Троицкое Орловского уезда, – где он и умер 23 июня 1774 года. Единомышленников Хитрово – Михаила Ласунского и Александра Рославлева – уволили с военной и дворцовой службы в чинах генерал-поручиков.
И все же Екатерина решилась передать вопрос о своем замужестве на усмотрение Сената. На его заседании встал сенатор граф Н. И. Панин, воспитатель цесаревича Павла Петровича, и сказал:
– Императрица может делать все, что ей угодно, но госпожа Орлова не будет нашей императрицей...
Панина тотчас же поддержал К. Г. Разумовский. Правда, потом поговаривали, что все происшедшее в Сенате было подстроено самой Екатериной по договоренности с Паниным, чтобы противостоять настоятельным просьбам Орлова вступить в ним в брак. Екатерина уже понимала всю несостоятельность этой затеи, хотя всем сердцем продолжала любить Григория.
В одном из писем Понятовскому Екатерина призналась: «Мое положение таково, что я должна принимать во внимание многие обстоятельства; последний солдат гвардии считает себя виновником моего воцарения, и при всем том заметно общее брожение».
В первые же месяцы царствования Екатерины II в среде гвардейских офицеров возник заговор в пользу шлиссельбургского узника Ивана Антоновича. Трое братьев Гурьевых – Петр, Иван и Семен – и Петр Хрущев намеревались его освободить и посадить на российский трон. Заговор был раскрыт, а заговорщики сосланы в Якутск и на Камчатку.
Вслед за этим обнаружился новый заговор. Объектами недовольства, нападок и даже готовившихся покушений были две государственные персоны – императрица и ее фаворит Григорий Орлов. Опасность еще более сблизила их, и у любовников появилась мысль обвенчаться, тем более что еще до убийства Петра III Екатерина допускала возможность брака с Григорием Орловым.
Чтобы облегчить выполнение этого намерения, она решила обнародовать документы о венчании Елизаветы Петровны и Разумовского. Однако, когда посланцы императрицы приехали к Алексею Григорьевичу и попросили показать им соответствующий документ, Разумовский, человек умный и осторожный, открыл ларец с документами и на глазах у нежданных гостей бросил какие-то бумаги в огонь камина. Не все тогда поняли этот поступок: ведь обнародование факта супружества с Елизаветой Петровной повлекло бы его уравнение в правах с членами императорской фамилии и получения титула Императорского Высочества. Но Разумовскому было чуждо честолюбие, кроме того, он не хотел ввязываться в интригу с непредсказуемыми последствиями.
Тогда в игру включился поверенный в сердечных делах Екатерины – бывший канцлер граф Алексей Петрович Бестужев, первым из сановников удостоенный Екатериной II звания генерал-фельдмаршала.
Во время коронационных торжеств в Москве он составил челобитную на имя императрицы, в которой «всеподданнейше, всепочтительнейше и всенижайше просили избрать себе супруга ввиду слабого здоровья великого князя».
Несколько вельмож поставили свои подписи под этой челобитной, когда же дело дошло до М. И. Воронцова, он не только не подписал ее, но тотчас же поехал к императрице и обо всем рассказал ей, заявив, что «народ не пожелает видеть Орлова ее супругом».
Екатерина, как утверждает Е. Р. Дашкова, вняла голосу «народа» и сказала, что челобитная была плодом самодеятельности Бестужева, что она не имеет к ней никакого отношения и не собирается брать себе в мужья Григория Орлова.
Меж тем Григорий Орлов по просьбе Екатерины был пожалован германским императором Францем I Габсбургом титулом князя Священной Римской империи, что вызвало новые опасения того, что фаворит может оказаться на троне.
Главой недовольных Григорием Орловым стал камер-юнкер и секунд-ротмистр конной гвардии Федор Хитрово, которого Дашкова называла «одним их самых бескорыстных заговорщиков».
Хитрово по неосторожности поделился своими соображениями о замышляемом заговоре с собственным двоюродным братом Ржевским. Он сообщил, что привлек еще двух офицеров – Михаила Ласунского и Александра Рославлева. Все они, говорил Хитрово, будут умолять государыню отказаться от брака с Григорием Орловым, а если она не согласится, то убьют всех братьев Орловых. Перепуганный Ржевский пересказал все это Алексею Орлову, и Хитрово арестовали.
24 мая 1763 года Екатерина II, находившаяся на богомолье в Ростове Великом, направила В. И. Суворову секретнейшее письмо о производстве негласного следствия по делу секунд-ротмистра камер-юнкера Федора Хитрово, рекомендуя «поступать весьма осторожно, не тревожа ни город, и сколь можно никого; однако ж таким образом, чтоб досконально узнать самую истину, и весьма различайте слова с предприятием... Впрочем, по полкам имеете уши и глаза».
Следствием было установлено, что Хитрово с небольшим числом сообщников видел главного виновника всего происходящего в Алексее Орлове, ибо «Григорий глуп, а больше все делает Алексей, и он великий плут и всему оному делу причиною». Было установлено, что на жизнь Екатерины заговорщики посягать не намеревались, а планировали лишь устранение братьев Орловых.
Поэтому Екатерина ограничилась тем, что сослала главного заговорщика Федора Хитрово в его имение – село Троицкое Орловского уезда, – где он и умер 23 июня 1774 года. Единомышленников Хитрово – Михаила Ласунского и Александра Рославлева – уволили с военной и дворцовой службы в чинах генерал-поручиков.
И все же Екатерина решилась передать вопрос о своем замужестве на усмотрение Сената. На его заседании встал сенатор граф Н. И. Панин, воспитатель цесаревича Павла Петровича, и сказал:
– Императрица может делать все, что ей угодно, но госпожа Орлова не будет нашей императрицей...
Панина тотчас же поддержал К. Г. Разумовский. Правда, потом поговаривали, что все происшедшее в Сенате было подстроено самой Екатериной по договоренности с Паниным, чтобы противостоять настоятельным просьбам Орлова вступить в ним в брак. Екатерина уже понимала всю несостоятельность этой затеи, хотя всем сердцем продолжала любить Григория.
Заговор Мировича
Вскоре после вступления на престол новой императрицы объявился еще один сторонник Ивана Антоновича. На сей раз это был подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Яковлевич Мирович.
Бедный дворянин-украинец, родители которого потеряли свои поместья из-за приверженности делу Мазепы, долго обивал пороги своих знатных петербургских земляков, умоляя помочь ему вернуть конфискованное добро. Однажды он попал на прием к гетману К. Г. Разумовскому. Как показывал потом на допросе Мирович, гетман сказал ему: «Ты, молодой человек, сам себе прокладывай дорогу. Старайся подражать другим, старайся схватить фортуну за чуб и будешь таким же паном, как другие».
Отчаявшись добиться желаемого законным путем, Мирович стал подумывать об иных способах поправить дела: то мечтал о выгодной женитьбе, то надеялся на крупный выигрыш в карты, но фортуна ловко увертывалась от неудачливого подпоручика.
Осенью 1763 года Мирович случайно узнал, что в Шлиссельбурге томится несчастный Иван Антонович. Этого было довольно, чтобы направить его мысли в новое русло. Всю зиму он обдумывал, что можно предпринять, и, наконец, каким образом можно осуществить задуманное, и решил, что как только наступит его очередь нести караульную службу в Шлиссельбургской крепости (а Смоленский полк по частям выполнял такую задачу), он попытается освободить узника.
Он не знал, что даже в случае удачи его затея обречена на провал: Иван Антонович от строгого многолетнего заключения в одиночных казематах превратился в полусумасшедшего человека, невнятно говорившего и утратившего представление о реальной жизни.
В начале июля 1764 года Мировичу была поручена команда из сорока пяти солдат и унтер-офицеров. В крепости постоянно находились три десятка солдат при коменданте Бередникове и двух офицерах – Власьеве и Чекине.
Мирович лишь в последние дни перед осуществлением задуманного им дела стал склонять солдат и капралов отряда на свою сторону. Подпоручик зачитывал им подложный манифест, сулил богатства и почести, подобные тем, какие обрели лейб-кампанцы Елизаветы Петровны. Он предложил участие в заговоре и капитану Власьеву, не зная, что тому, согласно секретной инструкции, вменялось в обязанность лишить жизни Ивана Антоновича при попытке его освобождения.
Власьев сделал вид, что согласился, а сам немедленно доложил обо всем Н. И. Панину. Мирович этого не знал, но, почувствовав опасность, решил действовать немедленно. Ночью по его приказу солдаты арестовали коменданта и двинулись к каземату. Однако Власьев и Чекин, услышав выстрелы, немедленно исполнили предписания инструкции, и когда Мирович проник в каземат, Иван Антонович был уже мертв.
Мировича арестовали, долго допрашивали, сначала в Шлиссельбурге, потом в Петропавловской крепости. Следствием и допросами руководил Григорий Орлов, проявивший известную снисходительность к преступнику и не позволивший применять пытки. И все же Мировича приговорили к смерти и казнили 15 сентября 1764 года.
Бедный дворянин-украинец, родители которого потеряли свои поместья из-за приверженности делу Мазепы, долго обивал пороги своих знатных петербургских земляков, умоляя помочь ему вернуть конфискованное добро. Однажды он попал на прием к гетману К. Г. Разумовскому. Как показывал потом на допросе Мирович, гетман сказал ему: «Ты, молодой человек, сам себе прокладывай дорогу. Старайся подражать другим, старайся схватить фортуну за чуб и будешь таким же паном, как другие».
Отчаявшись добиться желаемого законным путем, Мирович стал подумывать об иных способах поправить дела: то мечтал о выгодной женитьбе, то надеялся на крупный выигрыш в карты, но фортуна ловко увертывалась от неудачливого подпоручика.
Осенью 1763 года Мирович случайно узнал, что в Шлиссельбурге томится несчастный Иван Антонович. Этого было довольно, чтобы направить его мысли в новое русло. Всю зиму он обдумывал, что можно предпринять, и, наконец, каким образом можно осуществить задуманное, и решил, что как только наступит его очередь нести караульную службу в Шлиссельбургской крепости (а Смоленский полк по частям выполнял такую задачу), он попытается освободить узника.
Он не знал, что даже в случае удачи его затея обречена на провал: Иван Антонович от строгого многолетнего заключения в одиночных казематах превратился в полусумасшедшего человека, невнятно говорившего и утратившего представление о реальной жизни.
В начале июля 1764 года Мировичу была поручена команда из сорока пяти солдат и унтер-офицеров. В крепости постоянно находились три десятка солдат при коменданте Бередникове и двух офицерах – Власьеве и Чекине.
Мирович лишь в последние дни перед осуществлением задуманного им дела стал склонять солдат и капралов отряда на свою сторону. Подпоручик зачитывал им подложный манифест, сулил богатства и почести, подобные тем, какие обрели лейб-кампанцы Елизаветы Петровны. Он предложил участие в заговоре и капитану Власьеву, не зная, что тому, согласно секретной инструкции, вменялось в обязанность лишить жизни Ивана Антоновича при попытке его освобождения.
Власьев сделал вид, что согласился, а сам немедленно доложил обо всем Н. И. Панину. Мирович этого не знал, но, почувствовав опасность, решил действовать немедленно. Ночью по его приказу солдаты арестовали коменданта и двинулись к каземату. Однако Власьев и Чекин, услышав выстрелы, немедленно исполнили предписания инструкции, и когда Мирович проник в каземат, Иван Антонович был уже мертв.
Мировича арестовали, долго допрашивали, сначала в Шлиссельбурге, потом в Петропавловской крепости. Следствием и допросами руководил Григорий Орлов, проявивший известную снисходительность к преступнику и не позволивший применять пытки. И все же Мировича приговорили к смерти и казнили 15 сентября 1764 года.
«Наставление губернаторам»
Желая укрепить местную власть, Екатерина II 21 апреля 1764 года издала «Наставление губернаторам», которое было первым важным документом ее царствования, созданным для дальнейшего усиления внутренней структуры государства.
По этому документу глава губернии подчинялся лишь императрице и Сенату и именовался «главой и хозяином губернии».
В «Наставлении...» губернии объявлялись главными частями России, «и они, – писала Екатерина, – самые те, которые более всего поправления требуют». И далее следовала сентенция о соотношении таких категорий, как «империя» и «губерния». «Все целое, не может быть отнюдь совершенно, если части его в непорядке и неустройстве пребудут». И для того, чтобы вся Россия пришла в порядок, Екатерина издала «Наставление...». По нему губернатор должен был следить за быстрым прохождением дел в губернской канцелярии; затем, чтобы в случае разногласий по делу, брать его под свой контроль и разрешать самому на основании законов. Пункт IV «Наставления...» гласил: «Губернатор недремлющим оком в Губернии своей взирает на то, чтобы все и каждый по званию своему исполнял с возможным радением свою должность, содержа в ненарушимом сохранении указы и узакононения наши, чтоб правосудие и истина во всех судебных, подчиненных ему местах обитали, и чтоб ни знатность вельмож, ни сила богатых совести и правды помрачать, а бедность вдов и сирот, тщетно проливая слезы, в делах справедливых утеснена не была». Если же эти «нерадивые или порочные люди» окажутся среди его чиновников, а еще хуже, если кто-то из них окажется взяточником, то губернатор должен отрешить таковых от должности и представить дело в Сенат на утверждение. При чрезвычайных ситуациях – пожаре, голоде, эпидемии, бунтах и иных катастрофах – губернатор должен был возглавлять борьбу с этими бедствиями, становясь единым надо всеми главноначальствующим. Наконец, вменялось губернаторам один раз в три года объезжать губернию, чтобы лично убеждаться в состоянии дел и знать все воочию, а не понаслышке.
«На заре Екатерининского царствования, – резюмируя сказанное, указал академик Ю. В. Готье, – должность генерал-губернатора, там, где она сохранилась, например в Москве, стала приобретать во второй половине века более определенные черты экстраординарной должности государева наместника».
По этому документу глава губернии подчинялся лишь императрице и Сенату и именовался «главой и хозяином губернии».
В «Наставлении...» губернии объявлялись главными частями России, «и они, – писала Екатерина, – самые те, которые более всего поправления требуют». И далее следовала сентенция о соотношении таких категорий, как «империя» и «губерния». «Все целое, не может быть отнюдь совершенно, если части его в непорядке и неустройстве пребудут». И для того, чтобы вся Россия пришла в порядок, Екатерина издала «Наставление...». По нему губернатор должен был следить за быстрым прохождением дел в губернской канцелярии; затем, чтобы в случае разногласий по делу, брать его под свой контроль и разрешать самому на основании законов. Пункт IV «Наставления...» гласил: «Губернатор недремлющим оком в Губернии своей взирает на то, чтобы все и каждый по званию своему исполнял с возможным радением свою должность, содержа в ненарушимом сохранении указы и узакононения наши, чтоб правосудие и истина во всех судебных, подчиненных ему местах обитали, и чтоб ни знатность вельмож, ни сила богатых совести и правды помрачать, а бедность вдов и сирот, тщетно проливая слезы, в делах справедливых утеснена не была». Если же эти «нерадивые или порочные люди» окажутся среди его чиновников, а еще хуже, если кто-то из них окажется взяточником, то губернатор должен отрешить таковых от должности и представить дело в Сенат на утверждение. При чрезвычайных ситуациях – пожаре, голоде, эпидемии, бунтах и иных катастрофах – губернатор должен был возглавлять борьбу с этими бедствиями, становясь единым надо всеми главноначальствующим. Наконец, вменялось губернаторам один раз в три года объезжать губернию, чтобы лично убеждаться в состоянии дел и знать все воочию, а не понаслышке.
«На заре Екатерининского царствования, – резюмируя сказанное, указал академик Ю. В. Готье, – должность генерал-губернатора, там, где она сохранилась, например в Москве, стала приобретать во второй половине века более определенные черты экстраординарной должности государева наместника».
«Наставление Московскому и Санкт– Петербургскому генерал-губернаторам»
Придавая особенное значение двум столицам России, Екатерина развила и дополнила «Наставление губернаторам» от 21 апреля 1764 года еще одним документом – «Наставлением Московскому и Санкт-Петербургскому генерал-губернаторам», поскольку последние, как подчеркивала императрица, в отличие от прочих генерал-губернаторов «указов ни от кого, кроме Нас и Сената Нашего на свою собственную персону не получают».
Московскому и Санкт-Петербургскому генерал-губернаторам давалось право отрешения от должности нерадивых судебных чиновников и осуществление надзора за судами, находящимися на территории их губерний. Они, как и другие губернаторы, должны были раз в три года объезжать вверенную им губернию, «и в проезде своем, поощряя поселян благоразумными к землепашеству увещеваниями и стараясь отвращать тот резиденциям нашим (то есть Москве и Санкт-Петербургу) вред, который происходит от единой только лености земледельцев, ибо окрест резиденции живущие крестьяне, полагаясь на непрочное приобретение малого через другие промыслы прибытка, оставляют полезное земледелие, и тем к собственному своему разорению принуждены покупать хлеб в резиденциях; отчего обитатели сих городов нередко терпят в хлебе дороговизну, тогда, когда могли бы они довольствоваться дешевизною, чрез подвоз хлеба чрез тех же поселян».
Московскому и Санкт-Петербургскому генерал-губернаторам давалось право отрешения от должности нерадивых судебных чиновников и осуществление надзора за судами, находящимися на территории их губерний. Они, как и другие губернаторы, должны были раз в три года объезжать вверенную им губернию, «и в проезде своем, поощряя поселян благоразумными к землепашеству увещеваниями и стараясь отвращать тот резиденциям нашим (то есть Москве и Санкт-Петербургу) вред, который происходит от единой только лености земледельцев, ибо окрест резиденции живущие крестьяне, полагаясь на непрочное приобретение малого через другие промыслы прибытка, оставляют полезное земледелие, и тем к собственному своему разорению принуждены покупать хлеб в резиденциях; отчего обитатели сих городов нередко терпят в хлебе дороговизну, тогда, когда могли бы они довольствоваться дешевизною, чрез подвоз хлеба чрез тех же поселян».