Страница:
– Я не собирался отвлекать ваше сиятельство попусту, однако же дело не терпит отлагательств. Извольте прочесть, – с этими словами граф Г. передал губернатору пакет от князя Куракина.
Распечатав восковую печать и вскрыв послание, губернатор принялся читать его содержание при неверном свете длинной белой свечи, пытавшейся разогнать утренний сумрак. По мере чтения хищное лицо его, и так продолговатой формы, казалось все более вытягивалось, тонкий нос казалось заострился, а высокие брови вздернулись еще выше. Наконец он оторвался от текста и вновь взглянул на графа.
– Очень любопытное послание. Вы знакомы с его содержанием?
– Александр Борисович посвятил меня в общих чертах, и я считаю что долг каждого дворянина способствовать пресечению распространения сей злонамеренной клеветы на корню, – ответствовал граф Г. склонив голову.
– Похвально, похвально, что у нас в державе есть такие преданные дворяне как вы. Именно – пресекать! Негодяи упоминают и мою фамилию с целью оклеветать и опорочить меня во мнении императора. Павел Петрович и так непостоянен и уже исключал меня из службы. Терпеть дальнейшие интриги, тем более чинимые нашими недругами в Англии, я не намерен.
– Князь Александр Борисович сейчас также отлучен от двора и в опале, – позволил заметить граф Г. – Возможно вы, пользуясь своей близостью к императору, могли бы похлопотать за него…
– Мы не приятели с князем, однако и впрямь Никиту Панина, его родича, я хорошо знаю и весьма уважаю. Тут есть послание и от него и еще… – граф Пален порылся в конверте, и уху графа Михайлы послышалось нечто, весьма напоминавшее шелест ассигнаций.
– Еще рекомендательные письма? – проницательно спросил граф Г.
– Да, за подписью графа Шувалова, директора государственного ассигнационного банка. Ну что же, у князя Куракина много влиятельных друзей, да и человек он славный, иностранными делами заправлял. Полагаю он еще пригодится России… как и вы надеюсь. Я замолвлю словечко перед государем при первой же возможности.
Припомнивши советы князя и еще раз поклонившись, граф Г. вышел из строгого кабинета. Морозявкин, который поджидал его на улице, ожидая каких-то подробностей визита, так ничего и не дождался. Граф был весьма немногословен, и только покрепче подхлестнул лошадь, так что она понесла с места в карьер. Кляча Морозявкина еле поспевала за ним, вынуждая седока кричать: «Эй, стой, погоди!»
А в это время граф Пален, еще раз перечитав принесенное ему послание, подозвал своего адъютанта. Когда тот вошел и почтительно стал ожидать указаний, губернатор отрывистым голосом повелел послать нарочных к графу Панину, князю Зубову и еще ряду лиц. В переданных записках были слова: «Лис почуял западню, ускорьте ваши приготовления». Конные курьеры быстро ускакали, некоторым пришлось ехать долго, а другим – совсем недалеко. Колеса заговора завертелись еще быстрее, ведь ряд гвардейских офицеров недоволен был только тем, что их вожди еще что-то долгонько тянут.
За углом как выяснилось их не ожидало ничего хорошего – на друзей немедля накинулась целая стая сыщиков, схватила их, связала, надела на голову мешки, предварительно вбив в рты кляпы, и погрузив в черную как вороново крыло закрытую карету с решетками на окнах повезла в неизвестном направлении. После долгой тряски по плохим дорогам, которая показалась особенно мучительной ввиду неизвестности маршрута, приятелей распаковали, сняли пыльные мешки с голов и наконец-то развязали рты и руки.
Отплевываясь граф с Вольдемаром огляделись по сторонам и заметили что находятся в низком подвальном помещении с каменными сводами, из-под которых капала вода. Кроме них здесь не было никого, если не считать той фигуры, что восседала за низким дубовым столом, устеленном листами и уставленном чернильницами. Из-за яркого света масляной настольной лампы с куполообразным абажуром черты лица щурящемуся графу удалось разобрать не сразу, а когда это все же произошло, он ахнул. За столом восседала их старая знакомая, Лиза Лесистратова, бессменная сотрудница Тайной экспедиции, которая когда-то путешествовала вместе с ними по Европам, стремясь раздобыть пропавшую тетрадку с предсказаниями монаха Авеля. Теперь же она как говорили добрые языки была в фаворе у самого государя, и очевидно сделала крутой карьер.
– Сударыня, вы ли это! – промолвил граф Г., оставаясь галантным как всегда.
– Ах ты… ты… это значит ты! – завопил Морозявкин, который был не так любезен. – Значит из-за тебя нас схватили, заховали в мешок как котят в ярмарку, кинули на дно повозки, без всякого почтения и завезли незнамо куда?!
– Ну не буду больше вас томить – да, это я! А это место – Петропавловская крепость, – Лесистратова посмотрела на приятелей сквозь разделявшее их пространство и улыбнулась весьма иронично. Она была молода и хороша собой, приятное овальное лицо обрамлялось шапкой темных волос, носик был небольшой, губы чувственные, ее только портили лисий взгляд лучистых глаз и хищная улыбка, при которой казалось что улыбается морское чудовище акула, с полной пастью зубов.
– Позвольте вас спросить, чем же мы обязаны честью столь приятного свидания? – поинтересовался граф Г., по-прежнему щурясь на лампу и на хозяйку подвального кабинета.
Лесистратова помедлила несколько секунд, а потом поглядела на арестантов сквозь модный тонкий лорнет на длинной ручке, чего ранее за ней не наблюдалось.
– До нас дошло известие, что вы, господа, привезли графу Палену некое секретное послание… так ли это? – осведомилась она и уперла свой взгляд в обоих поочередно.
– Вот ведь вздор какой, ничего мы никому не привозили»! – заорал Морозявкин еще громче прежнего.
– Помолчите! Запираться бесполезно. У нас длинные руки и чуткие уши! – прикрикнула Лизонька, слегка покраснев от натуги.
– У меня тоже чуткие уши! – выкрикнул Морозявкин, но граф Г. ловко заткнул ему рот на некоторое время.
– А откуда у вас сии сведения? – поинтересовался он на всякий случай.
– Мы не раскрываем наших источников, однако же могу сказать что среди лакеев и прочей челяди всегда найдется множество людей, готовых помочь верным слугам Государя. Так что не советую запираться!
– Как? Вы посмеете требовать показаний от дворянина?! – возмутился граф Г., может быть даже слишком наигранно.
– Теперь и дворян разрешено допрашивать с пристрастием… а к вам, граф, я буду особенно пристрастна! – Лизонька порылась в ящике стола, гремя каким-то железом и достала что-то вроде огромных щипцов, при взгляде на которые граф Г. побледнел, а Морозявкин даже позеленел. Она поднесла щипцы поближе к возможным преступникам и звонко щелкнула ими несколько раз.
– Матушка-голубушка, государыня! Царица! Не погуби! – взвыл Вольдемар и бухнулся в ноги сыщице, отбросив напрочь все свое свободолюбие и вольномыслие.
Граф Г. посмотрел на таящиеся в глубине зала грубые деревянные ложа с металлическими застежками для рук и ног, дабы допрашиваемый не мог пошевелить ими, и внезапно почувствовал острый приступ любви к Отчизне, и потребность рассказать все без утайки старой знакомой, к тому же такой очаровательной женщине с шармом и несомненной харизмой.
– Откровенно говоря, я и сам собирался, сударыня и даже почитал своим долгом открыться вам… – начал он свое чистосердечное признание.
– Ну-ну, – ободрила его Лизонька, – продолжайте, ведь главное начать!
– И вправду меня просили передать некое послание от князя Куракина губернатору, – начал граф, стараясь лавировать так чтобы не выдать благодетеля, но одновременно и не рассердить мамзель Лесистратову.
– А о чем шла речь в сем послании? Нас интересует все – имена, адреса, фамилии! – прикрикнула Лиза и хлопнула ладошкой по столу так что доски зазвенели.
– Гнусная клевета, наветы! Интриги Англии! Заговор, составленный англичанами дабы опорочить графа Палена и других вернейших и полезнейших нашему отечеству вельмож! – быстро выкрикнул граф Г., и несмотря на все свое прославленное мужество зажмурился.
– Клевета? Навет? Да, нам известно, что британцы не любят нашего государя из-за создания им антианглийской коалиции и рады были бы его устранению. Однако же что если в сем послании содержатся подлинные сведения? – спросила Лиза подозрительно. – Вдруг и в Англии у нас нашелся какой-то доброжелатель?
– Доброжелатель? Да это… Это Он! Черный Барон! – выкрикнул граф Г. в отчаянии. – Тоже мне, нашла доброжелателя. С чего бы ему желать добра России и ее императору? Наверняка если заговор и есть, то в нем участвуют совсем другие люди, на английские же деньги, а это все грязная ложь с целью отвлечь внимание патриотов отчизны!
При произнесении этих слов про барона масляная лампа мигнула и на миг померкла, по комнате пробежал могильный холодок, Лесистратова побледнела и сжала руки, а Морозявкин забился в угол, однако же граф в своем разоблачительном порыве ничего не заметил.
– Ну мы посмотрим и во всем разберемся, проверим самым тщательным образом, – процедила Лиза сладким голосом, опомнившись и взяв себя в руки. – А кто сказал, что это происки Ба… ну вы знаете, кого?
Граф Г. поведал ей услышанную от князя Куракина притчу про то, как письмо притащила огромная черная ворона. К его удивлению, Лиза вовсе не стала смеяться. Она схватила перо и быстро строчила строчку за строчкой. В миг настрочив целый доклад, сыщица перечитала его содержимое, удовлетворено хмыкнула и объявила что более никого не задерживает, но будет неустанно следить за всеми. Отпущенные с миром граф Г. и Морозявкин, стоя перед воротами крепости на Заячьем острове, из которых их выпихнули так же споро, как и впихнули, долго еще не могли отдышаться и лишь удивлялись деловитости и хватке старой приятельницы, а также полному отсутствию у нее каких-либо приятельских чувств.
– Вместо того чтобы тратить наши деньги и усилия на свержение этого возомнившего о себе ничтожества он как будто бы пытается его спасти? Где это видано?
– Говорят сэр Павел даже снюхался с Наполеоном и по образу и подобию перехода старика Суворова через Альпы намерен устроить совместный с французскими собаками поход на Индию дабы потревожить наши колонии. Мы должны устранить его немедля!
Подобные разговоры разносились по курительной замка, но дальше шепота дело не шло. Черный Барон, который почему-то начал говорить с акцентом и временами путал слова, с жаром убеждал всех что царь-реформатор – это самое эффективное орудие англичан против русских козней, что страна под его началом не протянет и двух лет, что лучше чем он никто не сумеет развалить ее финансы, экономику и политику, а далее остатки России как спелый плод сами свалятся им в руки, поэтому Павла надо спасать и спасать всеми способами, оберегая от заговоров и покушений недовольных россиян. Хитроумная логика этих рассуждений была доступна не всем, однако часть почтенных джентльменов с внешностью и повадками бульдогов, подымив сигарами и выпив на круг несколько бочонков превосходного скотча с ними согласилась.
Однако же набежавшее облако сомнений и раздоров, как это часто водилось на Руси, потонуло в зимних праздниках. Веселие тут издревле было питием, как говорил об этом еще Петр Великий, Рождество, святки, колядки и прочие развлечения как-то незаметно подкрались к утомленным путникам. Впрочем, они и не особенно сопротивлялись – понятно было, что приключения, начавшись, еще нескоро закончатся. С самого начала стало ясно что на постоялом дворе долго не продержаться и надо искать какое-то более постоянное пристанище. Некоторое время поломав голову над этим, граф с другом Вольдемаром остановились в своих поисках на симпатичном домике, который расположился в петербургских закоулках, и комнаты в котором сдавались внаем милой домохозяйкой-немкой, впрочем вполне обрусевшей.
На прелести домохозяйки однако же обращал внимание в основном Вольдемар, придававший немалое значение этому аспекту жизни, и немедленно начавший не только играть обычные любовные шашни, но и строить далеко идущие планы насчет женитьбы, благо невеста была с богатым приданым в виде маленького, но весьма доходного дома.
– Да как ты можешь думать о столь низких материях, когда решается судьба отчизны? – гневно вопрошал граф у приятеля, когда они оставались наедине.
– Ну не скажи, без решения этого вопроса и всех остальных было бы не решить – люди бы просто вымерли! – Морозявкин никогда не забывал о простых радостях жизни.
– Ты неисправим, – произнес наставительно граф Г.
– Так это у тебя, знаешь ли, под боком всегда куча служанок и горничных, внучек и жучек и еще бог знает кого, для удовлетворения твоих сиюминутных желаний, а нам, простым смертным, приходится все добывать самим, в поте лица своего. Вот симпатичная барышня, одинокая, кровь с молоком, бюст как у статуи Венеры Милосской, но к счастью не безрукая и с приданым – как же не обратить на нее внимание?
– Да какие внучки! У меня и детей-то нет… наверное. И что же, она отвечает тебе взаимностью? – спросил граф с некоторой иронией в голосе.
– А как же! – самодовольно ответил мусью Вольдемар. – Чего бы ей и не ответить такому красавчику как я? Я парень первый сорт, ведь так?
– Только слегка подержанный и поезженный, – ответствовал граф, стараясь сохранить объективность.
Морозявкин собрался уже было обидеться, но в это время домохозяйка как раз постучалась в дверь перед тем как войти самой.
– Ах, герр Морозиффка, я вас так любить, но когда же вы заплатить за фатера? – начала она еще с порога.
– Ну вот, опять начинается за рыбу гроши! Ради чего же мы сменили место дислокации? И тут стяжательство… Гретхен, – обратился он к розовощекой фрау, смотревшей на него как на непослушного младенца, – я отдам все… натурой!
– Что это есть значит, отдать натурой? – поинтересовалась Гретхен с недоумением, не забывая впрочем прикрывать декольте ладошкой от нескромных взглядов, как благовоспитанная дама.
Морозявкин пообещал объяснить это нынче же ночью, однако граф Г. решил прервать затянувшуюся шутку, тем более что экономная немка все равно не приняла бы взамен денег никаких, даже самых пылких ласк. Проявив аристократическую щедрость, он как обычно заплатил и за себя, и за товарища, чем заслужил незапланированный поцелуй от Гретхен, заставивший Морозявкина скривиться как будто у него заболел зуб.
– Не хмурьтесь, герр Морозиффка! Посмотрите, ведь за окном наш славный праздник – Das Weihnachten, Рождество!
Граф Г. и Морозявкин, следуя совету, смотрели в окно, за которым пролетало и Рождество католическое, и тут же православное, и сам новый год, и веселые святки, стояли на своих местах украшенные еловым и сосновым лапником питейные заведения, что также было заведено великим Петром, впрочем у Гретхен в доме была целая нарядная елка – немецкие переселенцы чтили рождественские традиции. Так что приятели постоянно были заняты, одни кутежи сменялись другими, попойки, гулянки, катанье на санках, потом надо было ловко посылать подальше приходивших колядовать, так как на всех, по уверению домохозяйки, не хватило бы никаких домашних припасов, ни гусятины, ни конфет, ни пирогов.
– К черту зиму! – стал наконец повторять Морозявкин, очевидно богохульствуя, – мне надоели все эти святочные песни и восхваления! У меня в глазах рябит от рождественских фонариков! Скорее бы весна!
И весна не замедлила явиться. В Санкт-Петербурге правда весна приходила долго и неохотно, так как сырой северный морской воздух никак не хотел прогреваться. Однако же постепенно и сюда добралась предвесенняя капель, и солнце стало выше, и воздух начал теплеть. Дома, расположившиеся правильными линиями, начали стряхивать с себя седые сугробы и представать в том виде, в котором их задумали архитекторы. Небо стало чуть синее, зажурчали первые ручьи, приятели очнулись от зимней спячки и начали постепенно разминать свои застоявшиеся за зиму члены.
– Придушил бы гниду! – говори он с ненавистью в голосе, имея в виду очевидно священную особу государя императора. – Или по башке вот этим вот предметом… либо кистенем… ну что там под руку попадется! Даже не знаю что и выбрать.
– Дойдет до дела, братец, там уж и выберешь! – утешал его младший брат Павел, красавец, бывший фаворит Екатерины, поднявшийся когда-то до высот самого Потемкина, отправленный было в отставку императором, но вернувшийся в Петербург благодаря хлопотам наивного графа Кутайсова, возжелавшего с ним породниться. – Главное – ввязаться в драку, а там посмотрим!
– И то дело, да уж поскорее бы, невтерпеж! – энергично произнес брат Николенька, и отложив табакерку и схвативши лежавший рядом кинжал, ловко метнул его в парсуну, сиречь портрет Павла I, привешенный к стене в качестве мишени. Кинжал пробил холстину портрета насквозь и глубоко ушел в деревянную стенку. Метатель самодовольно взбил густые бакенбарды.
Между тем в северную столицу вернулся уже и князь Куракин. Генерал-губернатор Пален сдержал свое обещание и при очередной встрече с государем замолвил словечко за опального вельможу.
– А, милейший князь Александр Борисович? Да, помню, как не помнить…Друг детства! А почему вы столь неожиданно упомянули о нем, граф? – интересовался Павел Петрович весьма подозрительно.
– Да как-то вспомнилось само собой, – почтительно отвечал государю генерал-губернатор. – В Петербурге стало сейчас весьма пустынно. К сожалению многие верные, истинно преданные и вполне безобидные ныне удалены от трона…
– Так ли? Мне кажется, Петр Алексеевич, что и сейчас в столице слишком много подозрительных господ! Они возвращаются один за другим, а вы смотрите на это сквозь пальцы. Я получил известие, что против меня задуман заговор!
– Это абсолютно невозможно, государь, ведь нужно, чтобы я в нем участвовал, – пояснил генерал-губернатор, и улыбнулся весьма искренне и добродушно.
– Значит все это ложь? Хотел бы в это верить. Вы меня успокоили. Ну что ж, что касается судьбы князя, то я напишу ему, что он может вернуться… Я и впрямь соскучился. Кроме того, Ростопчин мне уже несколько надоел. Мне кажется что он не вполне на своем месте.
– Совершенно согласен с вами, государь.
На этом аудиенция закончилась.
– Да сколько б ни пропало, у меня найдется еще более! За поздравления благодарю, но не трудись считать мои сокровища, дружок, все равно всех не сосчитаешь. Их как звезд на небе!
– Открылась бездна, звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна, – позволил себе произнести вслух стишок граф Г.
– Помнишь вирши старика Ломоносова? Ну хоть чему-то в своих университетах научился, – произнес Александр Борисович и несколько прищурил взгляд, – все ведь только начинается! Гости уже съезжаются на представление.
– На какое представление, ваше сиятельство? – вопросил граф Г. недоуменно.
– Да разве ты не знаешь? Об этом говорит весь свет – свадьба великой княжны. Государь уже пригласил всех сановников, славное будет торжество, скажу я тебе! Можно сказать, историческое, – ответствовал ему князь. – С него начнется новая страница истории росийской!
Князь Платон Зубов собирал своих сторонников весьма простым способом – будучи не в состоянии обзвонить всех по сотовому телефону за отсутствием таковых, он просто проезжал на санях по Невскому проспекту и приглашал на дружеский ужин тех, кого считал полезным для заговора и чьи взгляды были уже хорошо известны, начиная с графа Беннигсена, командира Изюмского полка легкой конницы, к которому князь вначале собственно хотел было напроситься в дом сам, но видя холодность последнего к сему предложению, пригласил графа отужинать у себя.
– Господа! – начал князь свою речь перед собравшимися генералами и офицерами после окончания обильного ужина в первой половине марта месяца. – Отечество в опасности! Положение России плачевно! Наш государь, он… просто сумасшедший!
– Эка, голубчик, открыли нам Америку! – ответствовали ему присутствующие. – Сие нам всем давно уже и доподлинно ведомо. Но что ж вы предлагаете?
– Нетрудно догадаться, что я предлагаю вам – то, что и так очевидно уже каждому. Разрушается благосостояние страны, не блюдутся ея интересы. Мы не можем каждый божий час ожидать новых выходок сатрапа. Никто из нас не может быть уверенным в собственной безопасности. Нам нужна скорая перемена, давно уже желанная!
– Что же это за перемена? – вопросили его собравшиеся, очевидно все еще не в силах уразуметь столь ясное предложение.
– Тиран должен пасть! А великий князь Александр занять его место! – промолвил Зубов, прекрасный в свете свечей канделябров и отблесках хрусталя.
На мгновение все оцепенели, хотя и давно этого ожидали. Тем не менее многие из собравшихся, в мгновение ока превратившихся в заговорщиков, очевидно колебались при мысли о сем злодействе.
– Да согласится ли он? Слыханное ли это дело – чтобы сын восстал противу родного отца, да еще и императора к тому же?
На это граф Пален, также присутствовавший там и ловко перехвативший нить беседы, выскользнувшую было из рук князя Зубова, заявил что сын, удрученный положением державы, которую любит более родной матери и тем более отца, уже без сомнения согласен и вполне одобрил сей необычный проект.
– Великий князь Александр решил спасти родину во что бы то ни стало! – добавил и Зубов. – Это единственный путь, что только и может уберечь Павла от неминуемой гибели – его отречение и провозглашение наследника престола императором. Изумительные душевные качества Александра, истинного наследника славы императрицы Екатерины, обеспечат России блестящую будущность под его скипетром!
Распечатав восковую печать и вскрыв послание, губернатор принялся читать его содержание при неверном свете длинной белой свечи, пытавшейся разогнать утренний сумрак. По мере чтения хищное лицо его, и так продолговатой формы, казалось все более вытягивалось, тонкий нос казалось заострился, а высокие брови вздернулись еще выше. Наконец он оторвался от текста и вновь взглянул на графа.
– Очень любопытное послание. Вы знакомы с его содержанием?
– Александр Борисович посвятил меня в общих чертах, и я считаю что долг каждого дворянина способствовать пресечению распространения сей злонамеренной клеветы на корню, – ответствовал граф Г. склонив голову.
– Похвально, похвально, что у нас в державе есть такие преданные дворяне как вы. Именно – пресекать! Негодяи упоминают и мою фамилию с целью оклеветать и опорочить меня во мнении императора. Павел Петрович и так непостоянен и уже исключал меня из службы. Терпеть дальнейшие интриги, тем более чинимые нашими недругами в Англии, я не намерен.
– Князь Александр Борисович сейчас также отлучен от двора и в опале, – позволил заметить граф Г. – Возможно вы, пользуясь своей близостью к императору, могли бы похлопотать за него…
– Мы не приятели с князем, однако и впрямь Никиту Панина, его родича, я хорошо знаю и весьма уважаю. Тут есть послание и от него и еще… – граф Пален порылся в конверте, и уху графа Михайлы послышалось нечто, весьма напоминавшее шелест ассигнаций.
– Еще рекомендательные письма? – проницательно спросил граф Г.
– Да, за подписью графа Шувалова, директора государственного ассигнационного банка. Ну что же, у князя Куракина много влиятельных друзей, да и человек он славный, иностранными делами заправлял. Полагаю он еще пригодится России… как и вы надеюсь. Я замолвлю словечко перед государем при первой же возможности.
Припомнивши советы князя и еще раз поклонившись, граф Г. вышел из строгого кабинета. Морозявкин, который поджидал его на улице, ожидая каких-то подробностей визита, так ничего и не дождался. Граф был весьма немногословен, и только покрепче подхлестнул лошадь, так что она понесла с места в карьер. Кляча Морозявкина еле поспевала за ним, вынуждая седока кричать: «Эй, стой, погоди!»
А в это время граф Пален, еще раз перечитав принесенное ему послание, подозвал своего адъютанта. Когда тот вошел и почтительно стал ожидать указаний, губернатор отрывистым голосом повелел послать нарочных к графу Панину, князю Зубову и еще ряду лиц. В переданных записках были слова: «Лис почуял западню, ускорьте ваши приготовления». Конные курьеры быстро ускакали, некоторым пришлось ехать долго, а другим – совсем недалеко. Колеса заговора завертелись еще быстрее, ведь ряд гвардейских офицеров недоволен был только тем, что их вожди еще что-то долгонько тянут.
* * *
Однако же в большом городе путников всегда подстерегает много неожиданностей, и никогда нельзя оставаться в одиночестве надолго. Неожиданности бывают как водится разного рода, приятные, не очень и вызывающие целую гамму разных чувств. Именно такую гамму чувств пришлось пережить приятелям, когда они совершенно неожиданно увидели перед собой хрупкую фигуру в черном. Фигура несомненно была женской, закутанной в длинное платье и вуаль под шляпкой. Взмахнув тонкой рукой, она поманила их за угол, за которым немедля скрылась и сама. Морозявкин и граф Г., как зачарованные кролики, в полном молчании слезли с коней и пошли по ее следу, впоследствии не раз недоумевая зачем они это сделали.За углом как выяснилось их не ожидало ничего хорошего – на друзей немедля накинулась целая стая сыщиков, схватила их, связала, надела на голову мешки, предварительно вбив в рты кляпы, и погрузив в черную как вороново крыло закрытую карету с решетками на окнах повезла в неизвестном направлении. После долгой тряски по плохим дорогам, которая показалась особенно мучительной ввиду неизвестности маршрута, приятелей распаковали, сняли пыльные мешки с голов и наконец-то развязали рты и руки.
Отплевываясь граф с Вольдемаром огляделись по сторонам и заметили что находятся в низком подвальном помещении с каменными сводами, из-под которых капала вода. Кроме них здесь не было никого, если не считать той фигуры, что восседала за низким дубовым столом, устеленном листами и уставленном чернильницами. Из-за яркого света масляной настольной лампы с куполообразным абажуром черты лица щурящемуся графу удалось разобрать не сразу, а когда это все же произошло, он ахнул. За столом восседала их старая знакомая, Лиза Лесистратова, бессменная сотрудница Тайной экспедиции, которая когда-то путешествовала вместе с ними по Европам, стремясь раздобыть пропавшую тетрадку с предсказаниями монаха Авеля. Теперь же она как говорили добрые языки была в фаворе у самого государя, и очевидно сделала крутой карьер.
– Сударыня, вы ли это! – промолвил граф Г., оставаясь галантным как всегда.
– Ах ты… ты… это значит ты! – завопил Морозявкин, который был не так любезен. – Значит из-за тебя нас схватили, заховали в мешок как котят в ярмарку, кинули на дно повозки, без всякого почтения и завезли незнамо куда?!
– Ну не буду больше вас томить – да, это я! А это место – Петропавловская крепость, – Лесистратова посмотрела на приятелей сквозь разделявшее их пространство и улыбнулась весьма иронично. Она была молода и хороша собой, приятное овальное лицо обрамлялось шапкой темных волос, носик был небольшой, губы чувственные, ее только портили лисий взгляд лучистых глаз и хищная улыбка, при которой казалось что улыбается морское чудовище акула, с полной пастью зубов.
– Позвольте вас спросить, чем же мы обязаны честью столь приятного свидания? – поинтересовался граф Г., по-прежнему щурясь на лампу и на хозяйку подвального кабинета.
Лесистратова помедлила несколько секунд, а потом поглядела на арестантов сквозь модный тонкий лорнет на длинной ручке, чего ранее за ней не наблюдалось.
– До нас дошло известие, что вы, господа, привезли графу Палену некое секретное послание… так ли это? – осведомилась она и уперла свой взгляд в обоих поочередно.
– Вот ведь вздор какой, ничего мы никому не привозили»! – заорал Морозявкин еще громче прежнего.
– Помолчите! Запираться бесполезно. У нас длинные руки и чуткие уши! – прикрикнула Лизонька, слегка покраснев от натуги.
– У меня тоже чуткие уши! – выкрикнул Морозявкин, но граф Г. ловко заткнул ему рот на некоторое время.
– А откуда у вас сии сведения? – поинтересовался он на всякий случай.
– Мы не раскрываем наших источников, однако же могу сказать что среди лакеев и прочей челяди всегда найдется множество людей, готовых помочь верным слугам Государя. Так что не советую запираться!
– Как? Вы посмеете требовать показаний от дворянина?! – возмутился граф Г., может быть даже слишком наигранно.
– Теперь и дворян разрешено допрашивать с пристрастием… а к вам, граф, я буду особенно пристрастна! – Лизонька порылась в ящике стола, гремя каким-то железом и достала что-то вроде огромных щипцов, при взгляде на которые граф Г. побледнел, а Морозявкин даже позеленел. Она поднесла щипцы поближе к возможным преступникам и звонко щелкнула ими несколько раз.
– Матушка-голубушка, государыня! Царица! Не погуби! – взвыл Вольдемар и бухнулся в ноги сыщице, отбросив напрочь все свое свободолюбие и вольномыслие.
Граф Г. посмотрел на таящиеся в глубине зала грубые деревянные ложа с металлическими застежками для рук и ног, дабы допрашиваемый не мог пошевелить ими, и внезапно почувствовал острый приступ любви к Отчизне, и потребность рассказать все без утайки старой знакомой, к тому же такой очаровательной женщине с шармом и несомненной харизмой.
– Откровенно говоря, я и сам собирался, сударыня и даже почитал своим долгом открыться вам… – начал он свое чистосердечное признание.
– Ну-ну, – ободрила его Лизонька, – продолжайте, ведь главное начать!
– И вправду меня просили передать некое послание от князя Куракина губернатору, – начал граф, стараясь лавировать так чтобы не выдать благодетеля, но одновременно и не рассердить мамзель Лесистратову.
– А о чем шла речь в сем послании? Нас интересует все – имена, адреса, фамилии! – прикрикнула Лиза и хлопнула ладошкой по столу так что доски зазвенели.
– Гнусная клевета, наветы! Интриги Англии! Заговор, составленный англичанами дабы опорочить графа Палена и других вернейших и полезнейших нашему отечеству вельмож! – быстро выкрикнул граф Г., и несмотря на все свое прославленное мужество зажмурился.
– Клевета? Навет? Да, нам известно, что британцы не любят нашего государя из-за создания им антианглийской коалиции и рады были бы его устранению. Однако же что если в сем послании содержатся подлинные сведения? – спросила Лиза подозрительно. – Вдруг и в Англии у нас нашелся какой-то доброжелатель?
– Доброжелатель? Да это… Это Он! Черный Барон! – выкрикнул граф Г. в отчаянии. – Тоже мне, нашла доброжелателя. С чего бы ему желать добра России и ее императору? Наверняка если заговор и есть, то в нем участвуют совсем другие люди, на английские же деньги, а это все грязная ложь с целью отвлечь внимание патриотов отчизны!
При произнесении этих слов про барона масляная лампа мигнула и на миг померкла, по комнате пробежал могильный холодок, Лесистратова побледнела и сжала руки, а Морозявкин забился в угол, однако же граф в своем разоблачительном порыве ничего не заметил.
– Ну мы посмотрим и во всем разберемся, проверим самым тщательным образом, – процедила Лиза сладким голосом, опомнившись и взяв себя в руки. – А кто сказал, что это происки Ба… ну вы знаете, кого?
Граф Г. поведал ей услышанную от князя Куракина притчу про то, как письмо притащила огромная черная ворона. К его удивлению, Лиза вовсе не стала смеяться. Она схватила перо и быстро строчила строчку за строчкой. В миг настрочив целый доклад, сыщица перечитала его содержимое, удовлетворено хмыкнула и объявила что более никого не задерживает, но будет неустанно следить за всеми. Отпущенные с миром граф Г. и Морозявкин, стоя перед воротами крепости на Заячьем острове, из которых их выпихнули так же споро, как и впихнули, долго еще не могли отдышаться и лишь удивлялись деловитости и хватке старой приятельницы, а также полному отсутствию у нее каких-либо приятельских чувств.
* * *
А в это время где-то в Англии, а точнее где-то в Лондоне, а еще точнее – где-то во дворце Черного Барона многие известные и достопочтенные члены закрытых клубов и тайных общин также испытывали недоумение. Былая антифранцузская коалиция, в которую Россия входила вместе с Британией, а также Австрией и Турцией, уже не существовала. Император Павел, обидевшись на союзников-англичан, вероломно захвативших Мальту, которая несомненно должна была стать нашей и отойти под высокую руку нового главы Мальтийского ордена, вывел войска из Европы и решил действовать уже против британцев и подбить на это всех остальных государей. Поэтому в Британии он стал считаться лицом, решительно нежелательным к его дальнейшему существованию. И тем более удивительным было поведение самого мессира, или же Барона, в которого по мнению многих достопочтенных сэров словно бес вселился.– Вместо того чтобы тратить наши деньги и усилия на свержение этого возомнившего о себе ничтожества он как будто бы пытается его спасти? Где это видано?
– Говорят сэр Павел даже снюхался с Наполеоном и по образу и подобию перехода старика Суворова через Альпы намерен устроить совместный с французскими собаками поход на Индию дабы потревожить наши колонии. Мы должны устранить его немедля!
Подобные разговоры разносились по курительной замка, но дальше шепота дело не шло. Черный Барон, который почему-то начал говорить с акцентом и временами путал слова, с жаром убеждал всех что царь-реформатор – это самое эффективное орудие англичан против русских козней, что страна под его началом не протянет и двух лет, что лучше чем он никто не сумеет развалить ее финансы, экономику и политику, а далее остатки России как спелый плод сами свалятся им в руки, поэтому Павла надо спасать и спасать всеми способами, оберегая от заговоров и покушений недовольных россиян. Хитроумная логика этих рассуждений была доступна не всем, однако часть почтенных джентльменов с внешностью и повадками бульдогов, подымив сигарами и выпив на круг несколько бочонков превосходного скотча с ними согласилась.
* * *
Разумеется ничего этого ни граф Г., ни Морозявкин ни даже хитрая Лиза не знали. Но даже и граф, наезжавший в столицу лишь временами, почувствовал что в воздухе носится какое-то состояние тоски и лихорадки, как писали об этом впоследствии современники. правда сделались менее вороватыми, однако же царское правосудие угрожало всем, и это заставляло население очень нервничать и волноваться.Однако же набежавшее облако сомнений и раздоров, как это часто водилось на Руси, потонуло в зимних праздниках. Веселие тут издревле было питием, как говорил об этом еще Петр Великий, Рождество, святки, колядки и прочие развлечения как-то незаметно подкрались к утомленным путникам. Впрочем, они и не особенно сопротивлялись – понятно было, что приключения, начавшись, еще нескоро закончатся. С самого начала стало ясно что на постоялом дворе долго не продержаться и надо искать какое-то более постоянное пристанище. Некоторое время поломав голову над этим, граф с другом Вольдемаром остановились в своих поисках на симпатичном домике, который расположился в петербургских закоулках, и комнаты в котором сдавались внаем милой домохозяйкой-немкой, впрочем вполне обрусевшей.
На прелести домохозяйки однако же обращал внимание в основном Вольдемар, придававший немалое значение этому аспекту жизни, и немедленно начавший не только играть обычные любовные шашни, но и строить далеко идущие планы насчет женитьбы, благо невеста была с богатым приданым в виде маленького, но весьма доходного дома.
– Да как ты можешь думать о столь низких материях, когда решается судьба отчизны? – гневно вопрошал граф у приятеля, когда они оставались наедине.
– Ну не скажи, без решения этого вопроса и всех остальных было бы не решить – люди бы просто вымерли! – Морозявкин никогда не забывал о простых радостях жизни.
– Ты неисправим, – произнес наставительно граф Г.
– Так это у тебя, знаешь ли, под боком всегда куча служанок и горничных, внучек и жучек и еще бог знает кого, для удовлетворения твоих сиюминутных желаний, а нам, простым смертным, приходится все добывать самим, в поте лица своего. Вот симпатичная барышня, одинокая, кровь с молоком, бюст как у статуи Венеры Милосской, но к счастью не безрукая и с приданым – как же не обратить на нее внимание?
– Да какие внучки! У меня и детей-то нет… наверное. И что же, она отвечает тебе взаимностью? – спросил граф с некоторой иронией в голосе.
– А как же! – самодовольно ответил мусью Вольдемар. – Чего бы ей и не ответить такому красавчику как я? Я парень первый сорт, ведь так?
– Только слегка подержанный и поезженный, – ответствовал граф, стараясь сохранить объективность.
Морозявкин собрался уже было обидеться, но в это время домохозяйка как раз постучалась в дверь перед тем как войти самой.
– Ах, герр Морозиффка, я вас так любить, но когда же вы заплатить за фатера? – начала она еще с порога.
– Ну вот, опять начинается за рыбу гроши! Ради чего же мы сменили место дислокации? И тут стяжательство… Гретхен, – обратился он к розовощекой фрау, смотревшей на него как на непослушного младенца, – я отдам все… натурой!
– Что это есть значит, отдать натурой? – поинтересовалась Гретхен с недоумением, не забывая впрочем прикрывать декольте ладошкой от нескромных взглядов, как благовоспитанная дама.
Морозявкин пообещал объяснить это нынче же ночью, однако граф Г. решил прервать затянувшуюся шутку, тем более что экономная немка все равно не приняла бы взамен денег никаких, даже самых пылких ласк. Проявив аристократическую щедрость, он как обычно заплатил и за себя, и за товарища, чем заслужил незапланированный поцелуй от Гретхен, заставивший Морозявкина скривиться как будто у него заболел зуб.
– Не хмурьтесь, герр Морозиффка! Посмотрите, ведь за окном наш славный праздник – Das Weihnachten, Рождество!
Граф Г. и Морозявкин, следуя совету, смотрели в окно, за которым пролетало и Рождество католическое, и тут же православное, и сам новый год, и веселые святки, стояли на своих местах украшенные еловым и сосновым лапником питейные заведения, что также было заведено великим Петром, впрочем у Гретхен в доме была целая нарядная елка – немецкие переселенцы чтили рождественские традиции. Так что приятели постоянно были заняты, одни кутежи сменялись другими, попойки, гулянки, катанье на санках, потом надо было ловко посылать подальше приходивших колядовать, так как на всех, по уверению домохозяйки, не хватило бы никаких домашних припасов, ни гусятины, ни конфет, ни пирогов.
– К черту зиму! – стал наконец повторять Морозявкин, очевидно богохульствуя, – мне надоели все эти святочные песни и восхваления! У меня в глазах рябит от рождественских фонариков! Скорее бы весна!
И весна не замедлила явиться. В Санкт-Петербурге правда весна приходила долго и неохотно, так как сырой северный морской воздух никак не хотел прогреваться. Однако же постепенно и сюда добралась предвесенняя капель, и солнце стало выше, и воздух начал теплеть. Дома, расположившиеся правильными линиями, начали стряхивать с себя седые сугробы и представать в том виде, в котором их задумали архитекторы. Небо стало чуть синее, зажурчали первые ручьи, приятели очнулись от зимней спячки и начали постепенно разминать свои застоявшиеся за зиму члены.
* * *
Но члены разминали не только они. Заговорщики и царские враги тоже не дремали. Граф Николай Зубов, брат князя Платона Зубова, фаворита Екатерины, грубый человек богатырского сложения, прозванный за свою внешность «Алексеем Орловым фамилии Зубовых», сидел в кресле в одном из многочисленных имений родича и перекатывал в своих мощных мускулистых руках массивную золотую табакерку.– Придушил бы гниду! – говори он с ненавистью в голосе, имея в виду очевидно священную особу государя императора. – Или по башке вот этим вот предметом… либо кистенем… ну что там под руку попадется! Даже не знаю что и выбрать.
– Дойдет до дела, братец, там уж и выберешь! – утешал его младший брат Павел, красавец, бывший фаворит Екатерины, поднявшийся когда-то до высот самого Потемкина, отправленный было в отставку императором, но вернувшийся в Петербург благодаря хлопотам наивного графа Кутайсова, возжелавшего с ним породниться. – Главное – ввязаться в драку, а там посмотрим!
– И то дело, да уж поскорее бы, невтерпеж! – энергично произнес брат Николенька, и отложив табакерку и схвативши лежавший рядом кинжал, ловко метнул его в парсуну, сиречь портрет Павла I, привешенный к стене в качестве мишени. Кинжал пробил холстину портрета насквозь и глубоко ушел в деревянную стенку. Метатель самодовольно взбил густые бакенбарды.
Между тем в северную столицу вернулся уже и князь Куракин. Генерал-губернатор Пален сдержал свое обещание и при очередной встрече с государем замолвил словечко за опального вельможу.
– А, милейший князь Александр Борисович? Да, помню, как не помнить…Друг детства! А почему вы столь неожиданно упомянули о нем, граф? – интересовался Павел Петрович весьма подозрительно.
– Да как-то вспомнилось само собой, – почтительно отвечал государю генерал-губернатор. – В Петербурге стало сейчас весьма пустынно. К сожалению многие верные, истинно преданные и вполне безобидные ныне удалены от трона…
– Так ли? Мне кажется, Петр Алексеевич, что и сейчас в столице слишком много подозрительных господ! Они возвращаются один за другим, а вы смотрите на это сквозь пальцы. Я получил известие, что против меня задуман заговор!
– Это абсолютно невозможно, государь, ведь нужно, чтобы я в нем участвовал, – пояснил генерал-губернатор, и улыбнулся весьма искренне и добродушно.
– Значит все это ложь? Хотел бы в это верить. Вы меня успокоили. Ну что ж, что касается судьбы князя, то я напишу ему, что он может вернуться… Я и впрямь соскучился. Кроме того, Ростопчин мне уже несколько надоел. Мне кажется что он не вполне на своем месте.
– Совершенно согласен с вами, государь.
На этом аудиенция закончилась.
* * *
Вот как случилось, что государь решил отписать несколько приятных строк опальному князю, и тот после отставки Ростопчина вновь стал вице-канцлером. Вернувшись в блистательную столицу, вновь сиятельный князь не замедлил призвать к себе графа Г., дабы поделиться с ним радостью. Он принял графа в помещении, носившем следы быстрого переезда и благоустройства на скорую руку. Всюду валялись какие-то баулы, чемоданы, шкатулки, а также золотые пряжки, серебряные цепочки и отдельные россыпи каменьев, жемчужин и прочих драгоценностей, так что граф подумал, что при переезде наверняка что-нибудь да пропало и в немалых количествах. Впрочем его сиятельство это кажется ни капли не обеспокоило.– Да сколько б ни пропало, у меня найдется еще более! За поздравления благодарю, но не трудись считать мои сокровища, дружок, все равно всех не сосчитаешь. Их как звезд на небе!
– Открылась бездна, звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна, – позволил себе произнести вслух стишок граф Г.
– Помнишь вирши старика Ломоносова? Ну хоть чему-то в своих университетах научился, – произнес Александр Борисович и несколько прищурил взгляд, – все ведь только начинается! Гости уже съезжаются на представление.
– На какое представление, ваше сиятельство? – вопросил граф Г. недоуменно.
– Да разве ты не знаешь? Об этом говорит весь свет – свадьба великой княжны. Государь уже пригласил всех сановников, славное будет торжество, скажу я тебе! Можно сказать, историческое, – ответствовал ему князь. – С него начнется новая страница истории росийской!
* * *
И как показал дальнейший ход событий, его сиятельство в очередной раз был совершенно прав. Страница судьбы действительно вот-вот должна была перевернуться, однако же на этот раз в ход Истории решила вмешаться чужая рука, прямо волосатая лапа провидения. Действительно и граф Пален, и братья Зубовы уже настроены были действовать самым решительным и скорым образом. Маленькое зернышко недовольных на Руси никогда не было чересчур мало, а здесь для него была вспахана слишком уж обильная почва. Недовольство широко распространилось среди жителей не только обеих столиц, но и малых городов, и именно это заставляло заговорщиков ускорять свои действия.Князь Платон Зубов собирал своих сторонников весьма простым способом – будучи не в состоянии обзвонить всех по сотовому телефону за отсутствием таковых, он просто проезжал на санях по Невскому проспекту и приглашал на дружеский ужин тех, кого считал полезным для заговора и чьи взгляды были уже хорошо известны, начиная с графа Беннигсена, командира Изюмского полка легкой конницы, к которому князь вначале собственно хотел было напроситься в дом сам, но видя холодность последнего к сему предложению, пригласил графа отужинать у себя.
– Господа! – начал князь свою речь перед собравшимися генералами и офицерами после окончания обильного ужина в первой половине марта месяца. – Отечество в опасности! Положение России плачевно! Наш государь, он… просто сумасшедший!
– Эка, голубчик, открыли нам Америку! – ответствовали ему присутствующие. – Сие нам всем давно уже и доподлинно ведомо. Но что ж вы предлагаете?
– Нетрудно догадаться, что я предлагаю вам – то, что и так очевидно уже каждому. Разрушается благосостояние страны, не блюдутся ея интересы. Мы не можем каждый божий час ожидать новых выходок сатрапа. Никто из нас не может быть уверенным в собственной безопасности. Нам нужна скорая перемена, давно уже желанная!
– Что же это за перемена? – вопросили его собравшиеся, очевидно все еще не в силах уразуметь столь ясное предложение.
– Тиран должен пасть! А великий князь Александр занять его место! – промолвил Зубов, прекрасный в свете свечей канделябров и отблесках хрусталя.
На мгновение все оцепенели, хотя и давно этого ожидали. Тем не менее многие из собравшихся, в мгновение ока превратившихся в заговорщиков, очевидно колебались при мысли о сем злодействе.
– Да согласится ли он? Слыханное ли это дело – чтобы сын восстал противу родного отца, да еще и императора к тому же?
На это граф Пален, также присутствовавший там и ловко перехвативший нить беседы, выскользнувшую было из рук князя Зубова, заявил что сын, удрученный положением державы, которую любит более родной матери и тем более отца, уже без сомнения согласен и вполне одобрил сей необычный проект.
– Великий князь Александр решил спасти родину во что бы то ни стало! – добавил и Зубов. – Это единственный путь, что только и может уберечь Павла от неминуемой гибели – его отречение и провозглашение наследника престола императором. Изумительные душевные качества Александра, истинного наследника славы императрицы Екатерины, обеспечат России блестящую будущность под его скипетром!