Страница:
Незадолго до описываемого события граф Пален действительно имел с великим князем Александром продолжительную беседу. Он объявил смятенному наследнику, что заговор уже раскрыт, что государь в страшном гневе и намедни подписал указ о заточении самого Александра вместе с братом его Константином в казематы, а императрицу с великими княгинями повелел сослать в монастыри. Поклявшись что ни один волос не упадет с головы Павла, он наконец с величайшими трудами вырвал у наследника согласие на участие в заговоре.
– Ну раз так, то сомнений больше нет! Великий князь Александр с нами! Мы согласны на все! – дружно воскликнули собравшиеся.
В это время к фон дер Палену подошел слуга и передал ему какую-то записку, прочитавши которую тот нахмурился и объявил присутствующим что должен непременно оставить их на короткое время, так как вынужден исполнять свои обязанности генерал-губернатора и отъехать во дворец. Выйдя из дома князя Зубова, он тут же был перехвачен своим адъютантом.
– Ваше превосходительство, прошу прощения что побеспокоили вас во время сего застолья, но кто-то донес императору, и мы чудом успели перехватить письмо! – сообщил графу моложавый, но уже весьма бойкий адъютант.
– Так-с, это уже становится занятным. Кто доносчик?! – произнес фон дер Пален ледяным голосом.
– Мы думали на генерал-прокурора Обольянинова, хоть он лишь непонятливый бесталанный болван… тайная экспедиция неравнодушна к нам! Грешили и на Мещерского, но судя по почерку – не они! Масса писем на имя государя идет от британского посланника и его агентов, что-то доносит и русское посольство в Британии… англичанка гадит!
– Да что ж британцы, вконец что ли ополоумели? Они хотят войны? Разрыв с Англией для нас безрассуден, и они не могут этого не понимать, вскоре англичане нападут на наши балтийские порты, столице грозит опасность, они должны тратить золото и силы агентов на свержение Павла и помогать нам, а не поддерживать его!
– Возможно в коварном Альбионе решили, что выгоднее разорить Россию и разложить ее изнутри, потакая безрассудству Павла. А его военного гения и «прусской» армии англичане не слишком боятся, – проницательно ответил адъютант и склонил голову.
– Похоже на то… Ну что ж, ночь еще не кончена. Поеду в Михайловский замок, а когда вернусь – выступим. Еще не утро! – ответствовал ему Пален и с этими словами отбыл во дворец.
– Как и в мое время – в городе никакого порядка! – начал с порога ворчать Борис Валерьянович, по своему характеру склонный во всем замечать скорее плохое чем хорошее. – Ни постовых, ни городничих, темно как в зобу африканского страуса, на всю улицу три фонаря! Сосулей понавешали повсюду… Снег забил все ботфорты, мать вашу за ногу и об угол!
Снегу и точно оставалось еще немало, и он точно пудра забивался путникам в ноздри, под мышки и еще куда ни попадя, немедля заставляя прохожего сыскать себе хоть где-нибудь справную шинель и зорко хранить ее от разбойников. Будучи в глубине души эпикурейцем, ни в советское, ни в постсоветское время не вылезавшим в бытность в Питере далее Невского проспекта, рядом с каковым выбиралась и гостиница, БэВ отметил, что город ничуть не изменился.
– Дома все те же, слава богу. Правда тротуары почище. Ну-тес, где тут мои дорогие слуги, тайные агенты, шестерки и прочие бесы? Чего это они меня не встречают? Хватит бездельничать, за дело!
В кратчайшие сроки развив кипучую деятельность, бывший олигарх, и так заваливший своими жалобами на заговорщиков ящики для почты в Тайной экспедиции и прочих присутственных местах, вплоть до Святейшего Синода, решил сообщить о надвигающемся бедствии лично императору, для чего настрочил подробнейший донос Кутайсову, бывшему брадобрею Павла, состоявшему ныне в должности шталмейстера и сделавшегося андреевским кавалером.
Не доверяя никому, собрав наиболее преданных слуг – трех молчаливых глухонемых шотландцев, Борис Валерьянович тайно проник в дом Кутайсова и собственноручно подложил письмо ему в карман камзола. К его крайнему удивлению и негодованию, Кутайсов внезапно обнаружив эти письма даже не стал их читать.
– Пожалуй отложу это дело, до завтрашнего дня потерпит! – произнес он весьма беспечно, видимо решив предаться обычным ночным наслаждениям.
– Да что тут в XIX веке, одни бездельники что ли собрались? Как эти лузеры вообще собираются дожить хотя бы до XX столетия? – скрежетал зубами БэВ, подглядывая в щелку двери, за которой он затаился дабы насладиться эффектом. – Придется самому… Опять все сам! Ну что ж, как говорят мои американские хозя… то есть партнеры, если хочешь чтобы что-то было сделано как надо – сделай это сам!
– Чем вызвана необходимость столь спешно свидеться, ваше сиятельство? – вопросил граф Г. после обязательного поклона, впрочем будучи человеком свободолюбивым он все же подавил в себе желание поцеловать руку дядюшки.
– Да вот чем, голубчик – нынче я приглашен на ужин к государю, так не сопроводишь ли ты меня во дворец? Супруги у меня нет, как тебе известно, а между тем помощь может понадобиться.
– Позвольте я захвачу с собой Морозявкина? – осведомился щепетильный граф Г., не желая рисковать собой. – Я в неведении о том, каков род услуг может понадобиться, а он мастер на все руки и не только.
– О нет, просьба моя вполне традиционна и безобидна. Ежели вдруг случится какая суматоха или переполох – ну знаешь ли, иногда все эти попойки в узком кругу плохо кончаются – то ты уж пожалуй в случае чего поможешь мне добраться до дому. Слуги, братец мой, ненадежны, чуть какой шум, разбойники или там стрельба – мигом разбегутся, а мне надобен верный человек.
– Всегда готов служить! – ответствовал граф Михайло не покривив душой. – Признаю только вас, государя да еще господа бога!
– Эк куда хватил. Ну на господа надейся, но и сам не плошай, как говорит пословица. Впрочем это простая предосторожность… Мало ли! Наш старый приятель пророк Авель такого мне напророчил – бояться огня, вдруг пожар, а ты тут как тут…. Авось спасешь старика!
За столом много шутили и смеялись, Павел любезничал с фрейлиной – дочерью генерала Кутузова, а беседуя с самим Кутузовым император заметил что во дворце отвратительные зеркала – когда туда глядишься, кажется что шея свернута. С сыном Александром государь попрощался весьма обыденно, и наследник решительно ничем не выказал своего волнения, которое, как он признавался впоследствии, просто разрывало ему сердце. Цесаревич же Константин просто полагал что пушинка, всем надоевшая и сегодня еще плавающая на поверхности воды в поданном ему слугой стакане, завтра уже утонет и не будет беспокоить их более.
– Однако сегодня что-то скучновато! – зевая, обратился к графу Г. его приятель Морозявкин. – И зачем нас приволокли сюда, в этот склеп?
– Ужин как ужин, – ответствовал ему граф, которого не удостоили чести присутствовать при императорской трапезе, и он был вынужден вместе с Вольдемаром ошиваться в приемных покоях близь лестницы. – И почему же ты именуешь склепом сей прекрасный дворец?
– Да сам посуди, тут ведь и подъемные мосты, и рвы, и всякие потайные ходы и скрытые лестницы – настоящее змеиное гнездо! Государь очень опасается покушений, видите ли, такого тут понастроил. Вот уж наверное где можно разгуляться, – отвечал ему приятель и в этом был, как оказалось, даже чересчур прав.
Участники пирушки, оставленные фон дер Паленом на квартире, в его отсутствие разошлись вовсю. Шампанское лилось рекой, разливаемое и распиваемое общими усилиями, головы кружились. Увидевши это граф Пален, навестивший уже замок по долгу службы и вернувшийся в дом к заговорщикам, сообщил что император ничего не подозревает и пора действовать.
– Вообще ни о чем не догадывается, вообразите себе, господа! – объявил Пален в несвойственной для него игривой манере. – Давеча я ему посоветовал заколотить двери в спальню императрицы да удалить караул конных гвардейцев как якобы якобинцев… пардон за каламбур, и он все это немедля выполнил, на собственную погибель!
– На погибель? Вы хотите сказать, что мы его… да?
– Когда нужно приготовить яичницу, сперва разбивают яйца! – ответствовал Пален французской поговоркой, пришедшейся как раз к случаю.
– Ну что ж, господа, пора в путь, покуда мы держимся на ногах! Уж полночь близится, а Павел еще жив! – с этими словами Зубовы, старавшиеся пить по возможности мало, стали собирать свое воинство в поход на замок.
Собравшиеся встали из-за стола и направились в путь, предварительно разделившись – Платон Зубов и брат его Николай, прихватив с собой Беннигсена, решили отправиться прямиком к Михайловскому замку, в то время как Пален должен был идти отдельно через Невский проспект к главному входу под Воскресенскими воротами.
– В случае чего, ежели кто поднимет шум, так я арестую именем закона любого! – пояснил Пален свой отход в арьергард наступления. – Но что же вы стоите как стадо, господа? А, понимаю… На первый-второй рассчитайсь!
Отделив таким образом, разводя направо и налево, своих спутников от отряда Зубова, заговорщики двинулись в путь. Между тем в Михайловском замке император обошел посты, разослал пажей с письмами и помолился у иконы, а граф Г. от нечего делать перебрасывавшийся в картишки с Морозявкиным и караульными офицерами по маленькой, проиграл уже три рубля серебром. Казалось что ночь пройдет спокойно как и все прочие, как вдруг от Рождественских ворот послышался странный шум.
– Это еще что такое? – в недоумении промолвил граф Г., забыв на время даже о проигрыше, хотя терпеть не мог проигрывать, хотя бы и не крупно.
– Кажись… кажись толпа какая-то идет? Народное восстание? Пугачевцы? – произнес Морозявкин, напряженно вслушиваясь.
– А где же наши караульные? Где гвардия? Где преображенцы, семеновцы? Что ж они их не вяжут? – негодовал граф Г. – Это измена! Надо спасать государя!
– Погоди ты спасать, вон ведь их сколько, зарубят тебя как муху на лету! Лучше пока спрятаться, – рассудительно произнес Морозявкин, и невзирая на сопротивление графа, схватил его за руку и потащил в какой-то боковой проход.
Между тем Зубовы и Беннигсен и прочие их люди, ведомые плац-адъютантом замка капитаном Аргамаковым, прекрасно знавшим все пути во дворце по долгу своей службы, уже миновали гвардейцев во дворе, которым приказали не поднимать тревогу их собственные командиры. Часовому, стоявшему на посту в коридоре у иконы, Зубов лично заехал саблей по голове, так что тот был нейтрализован, гусар, дежуривший в комнатах, получил то же угощение – ему отрубили руку. Пустив первую кровь, злодеи отправились далее. Наконец перед смутьянами встал последний редут – императорская спальня.
– А кто это стучится, а? – вопросил камердинер сонным голосом из глубины прихожей. – Мы только спать легли и огни загасили.
– Эка вы спать здоровы! А разве не знаете, что уже шесть часов утра и я обязан доложить государю о состоянии полка? Часы у вас встали что ли? Так позовите мастера починить их, а сейчас отпирайте! – произнес капитан Аргамаков нравоучительно.
На свою беду камердинер открыл двери, и заговорщики не преминули этим воспользоваться, тут же ворвавшись в помещение. Однако у них возникла маленькая заминка, так как услышав истошные крики камер-лакеев князь Зубов в последний момент струхнул и уже хотел было дать деру. Однако же генерал Беннигсен, как человек военный и решительный, к тому же ганноверец, грозно сказа ему что метаться уже поздно.
– Сам же нас сюда привел, а теперь значит назад? Твои советы слушать, так мы все погибнем. Жребий брошен – вперед, на штурм! – с этими словами Беннигсен ворвался в спальню к несчастному императору, который, услышав крики, уже вскочил и попытался было отпереть двери в покои императрицы Марии Феодоровны, позабыв с перепугу что сам же их и заколотил. Спрятавшись от отчаяния за портьерой, он стал ожидать своей участи.
Меж тем ворвавшиеся в спальню заговорщики не найдя государя в постели несколько растерялись.
– Эге, кажется птичка упорхнула, I’oiseau s’est envolé! – объявил Платон Зубов, не увидев искомого.
– Выражайтесь по-русски, князь, когда речь идет о судьбе России! – сказал ему на это Беннигсен, временно позабыв про свое саксонское происхождение. – Ежели императрица проснется и придет устраивать комедию – вытащите вон эту бабу. Постель теплая, ваша птичка недалече. Зажгите больше свечей, мы его найдем. Кстати, чьи это ботфорты выглядывают из-под портьеры?
Описывать дальнейшие события тяжко всякому, кто имеет в душе хоть каплю сострадания к монархической идее в несчастной России. В мгновение ока Павла достали из-за портьеры и извлекли на свет божий, на который впрочем ему было страшно смотреть.
– Пора отрекаться, государь! – Зубов произнес эти слова почти весело и достал из кармана бумагу. – Вот акт отречения – извольте подписать!
– Да что я вам сделал? – вопросил император возмущенно. – Вы хотите отстранить от власти меня? Меня, преисполненного искреннего желания доставить своему народу счастье?
– Все это мы уже слышали! – дерзко отвечали ему заговорщики, – Еще вспомни про желание нерушимо сохранять законы и всюду водворить правосудие!
– Вы и это запомнили? Да, я сего желал! Общий порядок и забота об империи – вот мой конек! Нет, нет, я не подпишу, – отнекивался Павел, полный стремления сохранить свою власть и довести до конца реформы, невзирая на бедственное положение, в котором очутился.
– Вы мой пленник, государь! Вашему царствованию конец! Подписать немедля! – воскликнул Беннигсен и обнажил шпагу, являя собой поистине грозное зрелище.
На это однако Павел смял бумагу с текстом отречения, обозвал Платона Зубова неблагодарной и дерзкой тварью и даже ударил его. В ответ Зубов еще раз пояснил ему, что тот больше уже не император, и сейчас же ему стали припоминать решительно все несправедливости и притеснения, творимые им, а также ругать тираном и извергом.
– Казалось бы простые просьбы – а и тех ведь не исполнял, сатрап!
– Велел свет тушить в одно и то же время, а теперь еще и кричит! Нет, братец наш, пора и отвечать за свои указы! За круглые шляпы, за букли, за все!
– Ежели он спасется, то пропали наши головы – все будем на эшафоте! – закричали генерал Беннигсен и князь Яшвиль.
– Должно все кончить здесь, иначе быть междоусобице, если гатчинские придут ему на помощь, – неожиданно трезво заключил вдребезги пьяный граф Николай Зубов и достал из кармана массивную золотую табакерку, уже примериваясь, как бы засадить ею императору в висок.
– Нет, нет, лучше придушить его шарфом… Господа, у кого есть шарф?
Немедля нашелся и шарф – офицерский, из серебряной нити с черно-оранжевыми полосами, принадлежавший Аргамакову, и уже не замечая криков Павла и слабых попыток сопротивляться, его ударили табакеркой и начали душить, на что он кричал «пощадите, воздуху, воздуху», гибель его казалась неминуемой. Как вдруг судьба-злодейка, столь резво развернувшаяся к крепости Павла задом, неожиданно переменила свое решение и повернулась своей фасадной стороной.
Граф Г. с Морозявкиным, дрожа от страха, пробрались наверх, и увидели что дела императора плохи – крики, доносившиеся до них из спальни, укрепили их в это мысли. По пути им неожиданно попался еще более их трясущийся от страха князь Куракин.
– Ваше сиятельство, как, вы до сих пор здесь? – вопросил его граф весьма удивившись. – Я полагал что вы давно уже покинули дворец.
– Да как его покинешь, при таких-то делах! – слабым голосом отвечал Александр Борисович, стараясь держаться в тени коридора. – А вы тут зачем? Куда?
– Спасать императора! Это наш гражданский долг! – ответствовал ему граф Михайло, а Морозявкин, видимо не столь в том уверенный, лишь молча кивнул головою.
– Да вы ополоумели что ли? Кому он нужен? Его заботу об общественно благе никто уже не может вынести! Бегите пока целы!
– Никогда! Мы спасем его, во что бы то ни стало! – объяснил ему граф Г. и не слушая больше возражений лукавого царедворца отправился далее. Увидевши окровавленные тела подле царских покоев, и услышав голоса множества людей оттуда, Морозявкин и граф поняли что действовать надо скорее хитростью нежели силой. Вольдемар живо подпалил огнивом ближайшие портьеры дворцовых окон, и подождав пока те поярче разгорятся, на два голоса вместе с графом завопил: «Пожар! Пожар! Пожар!»
– Это еще что там такое? Мы горим, что ли? Черт возьми, как некстати. Генерал, посмотрите что там? – раздались голоса.
Беннигсен и еще несколько офицеров вышли из спальни, и заметив столь обширное возгорание криками позвали на помощь остальных, кто-то начал тушить огонь, кто-то постарался скрыться, воспользовавшись суматохой, о полуживом императоре все забыли. Улучив момент, граф с Морозявкиным на цыпочках вошли в пустую спальню, где полузадушенный Павел однако же еще дышал.
– Ваше величество, что с вами?! Вы живы? – бросился граф Г. к постели государя.
– Кто это здесь? Не вы ли, сын мой Константин, проклятый заговорщик и цареубийца? Я видел кажется его мундир… – вопросил император слабым придушенным голосом, и взмахнул рукой, пытаясь снять со своего горла злополучный шарф.
– О нет, это я, граф Г., преданный вам до конца, – поспешил развеять его сомнения граф.
– А, это вы… помню, награждал вас… мой последний верный слуга! Ну помогите же мне встать.
– Конец кстати ближе чем ты думаешь, – пояснил графу Морозявкин, в это время озабоченно глядевший в притворенные двери. – Сейчас они потушат пожар, вернутся и нам всем крышка. Нет ли отсюда другого выхода?
– Безвыходных положений не бывает, – утешил его граф Г. и попытался было открыть дверь в покои императрицы, но быстро понял тщетность сих попыток.
– В последнее время мы с императрицей были не в ладах, – пояснил ему государь, уже вскочивший с постели, но еще нетвердо стоящий на ногах.
– Не должно до конца отвергать жену свою, и уж во всяком случае заколачивать к ней двери, – нравоучительно пробормотал Морозявкин, отчаянно ощупывавший стены. Но в это мгновение свершилось еще одно чудо.
– Выход здесь! – внезапно произнес ясный и чистый женский голос, и неожиданно распахнулась потайная дверь. – Сюда, скорее!
Отворившийся ход вел в покои фаворитки Павла Гагариной, однако же голос принадлежал вовсе не ей. Граф Г. и Морозявкин уже вторично на протяжении нашего повествования не без труда узнали Лизу Лесистратову, которая однако же усердно жестикулировала, делая знаки чтобы присутствовавшие следовали за ней возможно скорее. Они последовали ее призыву, и очень вовремя – только граф с Морозявкиным успели спуститься по лестнице и увлечь за собой полубесчувственного государя, как в спальню скорым шагом вошли опамятовавшиеся заговорщики.
– И всего-то шторы тлели, а шуму! Но где же он? Эй, твое низложенное величество? Отзовись! – закричали они наперебой и начали рыскать по всем комнатам со свечами и шпагами наголо.
– И как же это мы его недодушили? – недоумевал Николенька Зубов. – Я его и табакеркой оглоушил, а он так и не скопытился. Живуч, чертяка!
– Бить надо было крепче, на трезвую голову. Не должно пить при исполнении смертельной затеи. Ну ничего, не уйдет, весь дворец обыщем! Чую, затаился где-то поблизости, – отозвался Беннигсен, тыкая шпагой под кровать и срывая все портьеры и ширмы. – Эй, послать людей к императрице, да не забудьте посмотреть во дворе! Возьмите семеновцев, прочесать тут все частым гребнем! С фонарями искать!
В это время полковые офицеры возбуждали солдат противу Павла всякими скабрезными шуточками. Однако узнав что он еще не пойман и бежал, все уже приготовившиеся поздравлять друг друга с новым императором стали очень серьезны. Немедля солдаты примкнули штыки и начали искать повсюду.
– Откуда вы, сударыня? – на бегу осведомлялся Павел у Лесистратовой. – Я полагаю, что вы посланы мне во спасение с небес!
– О нет, ваше величество, – отвечала Лиза шепотом, – я служу в Тайной экспедиции, и мы давно уже следили за заговорщиками, но только я одна относилась к этому всерьез! Вы представляли меня к ордену святой Екатерины… А пока нам надо спрятаться!
– Ах да, помню, дело о пропавших предсказаниях. Слава богу, что в Тайной экспедиции нашелся хоть один человек с головой на плечах, а то ведь ее глава генерал-прокурор Обольянинов – человек без всяких признаков ума или таланта. Проворонить такой заговор – и у себя под носом! Я сделаю вас статс-дамой, фрейлиной, всем кем пожелаете, только спасите меня!
Однако же кольцо вокруг бежавших, временно спрятавшихся во дворе замка, сжималось все теснее. Преображенцы и семеновцы с молодецким гиканьем обходили кусты, наподобие егерей, травящих зайца на охоте, подбираясь все ближе, и граф Г. уже полагал что ему придется погибнуть здесь со шпагой в руке, защищая императорскую жизнь, как вдруг произошло еще одно чудо, пожалуй последнее на эту ночь. Неожиданно откуда-то из тени выпрыгнула целая карета, запряженная четверкой лошадей, и голос Черного барона на вроде бы русском, но странном наречии, наподобие воровской фени, произнес:
– Ваше императорское, садитесь в тачку… то есть в карету! Живее, не тормозите!
– Кто это? – вопросил Павел недоуменно. – Кто вы такой, сударь?
– Ваша крыша! Ну то есть типа шефская помощь. Мальтийский орден, если угодно. Да садитесь же! Если б Борис Крутой в девяносто первом так тормозил бы, до сих пор коммуняки бы у нас рулили. Запрыгивай, не парься!
Ошеломленный император, которому однако же решительно некуда было деться, влез в карету, а троица в составе графа Г., Морозявкина и мамзель Лесистратовой воззрились на Барона с ужасом, как будто увидели призрак из прошлого.
– Что это вы на меня так уставились, мамзель? – вопросил БэВ раздраженно. – Мы что, с вами уже встречались? В прошлой жизни, ну то есть в будущей? В программе «Пусть говорят»? А черт, совсем запутался. Ну ладно, как говорится оревуар! Давай, погнали, – обратился он к кучеру, и карета, влекомая мощными вороными лошадьми, исчезла вдали.
До сих пор вся страна ждала некого избавления от поднадоевшей тирании, так сказать разрешения от бремени – однако же ближайшее будущее ясно показало что ожидания эти совершенно беспочвенны. После однодневного оцепенения уже на следующий день как из рога изобилия посыпались императорские указы и приказы. Окопавшийся в имении Аракчеева, находившемся менее чем в сутках пути от Петербурга, окруженный верными ему войсками, гатчинцами, сохранившими верность присяге, государь решительно озверел и решил покончить с заговорщиками самым непосредственным образом.
– Ах, ваше величество, что же это вы не призвали меня ранее? Из-за преступной задержки моих саней на заставе вы могли погибнуть, а с вами и вся империя! – говорил императору граф Аракчеев, бывший комендант Гатчины и инспектор всей артиллерии.
– Ну раз так, то сомнений больше нет! Великий князь Александр с нами! Мы согласны на все! – дружно воскликнули собравшиеся.
В это время к фон дер Палену подошел слуга и передал ему какую-то записку, прочитавши которую тот нахмурился и объявил присутствующим что должен непременно оставить их на короткое время, так как вынужден исполнять свои обязанности генерал-губернатора и отъехать во дворец. Выйдя из дома князя Зубова, он тут же был перехвачен своим адъютантом.
– Ваше превосходительство, прошу прощения что побеспокоили вас во время сего застолья, но кто-то донес императору, и мы чудом успели перехватить письмо! – сообщил графу моложавый, но уже весьма бойкий адъютант.
– Так-с, это уже становится занятным. Кто доносчик?! – произнес фон дер Пален ледяным голосом.
– Мы думали на генерал-прокурора Обольянинова, хоть он лишь непонятливый бесталанный болван… тайная экспедиция неравнодушна к нам! Грешили и на Мещерского, но судя по почерку – не они! Масса писем на имя государя идет от британского посланника и его агентов, что-то доносит и русское посольство в Британии… англичанка гадит!
– Да что ж британцы, вконец что ли ополоумели? Они хотят войны? Разрыв с Англией для нас безрассуден, и они не могут этого не понимать, вскоре англичане нападут на наши балтийские порты, столице грозит опасность, они должны тратить золото и силы агентов на свержение Павла и помогать нам, а не поддерживать его!
– Возможно в коварном Альбионе решили, что выгоднее разорить Россию и разложить ее изнутри, потакая безрассудству Павла. А его военного гения и «прусской» армии англичане не слишком боятся, – проницательно ответил адъютант и склонил голову.
– Похоже на то… Ну что ж, ночь еще не кончена. Поеду в Михайловский замок, а когда вернусь – выступим. Еще не утро! – ответствовал ему Пален и с этими словами отбыл во дворец.
* * *
В то время история России оказалась как никогда близка к своему изменению – в ту пору в Санкт-Петербург, никем не узнанный, не остановленный и не встреченный, прибыл сам Черный Барон. Он не приехал на санях, наподобие запоздавшего Санта-Клауса или же Пер-Ноэля, но пришел вместе с британской эскадрой под началом Нельсона, которая бросила якорь на копонгагенском рейде. Передвигаясь кое-где на лодке, а временами и пешком по льду с котомкой за плечами, на манер бывалого полярного волка, бывший олигарх, а ныне мессир барон подозрительно легко проник в город, заставы которого как дырявое решето в это время принимали всех подряд, задержавши только спешившего на помощь к Павлу Аракчеева. БэВу даже не пришлось доставать целую кипу хитрых пашпортов из походного баула, где их наряду с бельем и платьем набралось бы на любой вкус.– Как и в мое время – в городе никакого порядка! – начал с порога ворчать Борис Валерьянович, по своему характеру склонный во всем замечать скорее плохое чем хорошее. – Ни постовых, ни городничих, темно как в зобу африканского страуса, на всю улицу три фонаря! Сосулей понавешали повсюду… Снег забил все ботфорты, мать вашу за ногу и об угол!
Снегу и точно оставалось еще немало, и он точно пудра забивался путникам в ноздри, под мышки и еще куда ни попадя, немедля заставляя прохожего сыскать себе хоть где-нибудь справную шинель и зорко хранить ее от разбойников. Будучи в глубине души эпикурейцем, ни в советское, ни в постсоветское время не вылезавшим в бытность в Питере далее Невского проспекта, рядом с каковым выбиралась и гостиница, БэВ отметил, что город ничуть не изменился.
– Дома все те же, слава богу. Правда тротуары почище. Ну-тес, где тут мои дорогие слуги, тайные агенты, шестерки и прочие бесы? Чего это они меня не встречают? Хватит бездельничать, за дело!
В кратчайшие сроки развив кипучую деятельность, бывший олигарх, и так заваливший своими жалобами на заговорщиков ящики для почты в Тайной экспедиции и прочих присутственных местах, вплоть до Святейшего Синода, решил сообщить о надвигающемся бедствии лично императору, для чего настрочил подробнейший донос Кутайсову, бывшему брадобрею Павла, состоявшему ныне в должности шталмейстера и сделавшегося андреевским кавалером.
Не доверяя никому, собрав наиболее преданных слуг – трех молчаливых глухонемых шотландцев, Борис Валерьянович тайно проник в дом Кутайсова и собственноручно подложил письмо ему в карман камзола. К его крайнему удивлению и негодованию, Кутайсов внезапно обнаружив эти письма даже не стал их читать.
– Пожалуй отложу это дело, до завтрашнего дня потерпит! – произнес он весьма беспечно, видимо решив предаться обычным ночным наслаждениям.
– Да что тут в XIX веке, одни бездельники что ли собрались? Как эти лузеры вообще собираются дожить хотя бы до XX столетия? – скрежетал зубами БэВ, подглядывая в щелку двери, за которой он затаился дабы насладиться эффектом. – Придется самому… Опять все сам! Ну что ж, как говорят мои американские хозя… то есть партнеры, если хочешь чтобы что-то было сделано как надо – сделай это сам!
* * *
А незадолго до описываемых событий граф Г. был весьма неожиданно вызван на рандеву к своему благодетелю – князю Куракину. Войдя к тому в кабинет и по обыкновению почтительно поклонившись, граф был весьма удивлен крайней серьезностью сиятельного князя, весьма не вязавшейся с тем обретением вновь блестящего положения в обществе, что состоялось столь недавно. В кабинете царил неожиданно строгий порядок, и даже шкатулки с драгоценностями были прибраны по своим местам.– Чем вызвана необходимость столь спешно свидеться, ваше сиятельство? – вопросил граф Г. после обязательного поклона, впрочем будучи человеком свободолюбивым он все же подавил в себе желание поцеловать руку дядюшки.
– Да вот чем, голубчик – нынче я приглашен на ужин к государю, так не сопроводишь ли ты меня во дворец? Супруги у меня нет, как тебе известно, а между тем помощь может понадобиться.
– Позвольте я захвачу с собой Морозявкина? – осведомился щепетильный граф Г., не желая рисковать собой. – Я в неведении о том, каков род услуг может понадобиться, а он мастер на все руки и не только.
– О нет, просьба моя вполне традиционна и безобидна. Ежели вдруг случится какая суматоха или переполох – ну знаешь ли, иногда все эти попойки в узком кругу плохо кончаются – то ты уж пожалуй в случае чего поможешь мне добраться до дому. Слуги, братец мой, ненадежны, чуть какой шум, разбойники или там стрельба – мигом разбегутся, а мне надобен верный человек.
– Всегда готов служить! – ответствовал граф Михайло не покривив душой. – Признаю только вас, государя да еще господа бога!
– Эк куда хватил. Ну на господа надейся, но и сам не плошай, как говорит пословица. Впрочем это простая предосторожность… Мало ли! Наш старый приятель пророк Авель такого мне напророчил – бояться огня, вдруг пожар, а ты тут как тут…. Авось спасешь старика!
* * *
Вот как случилось что в Михайловском замке в этот вечер собрались люди самых разных партий, пристрастий и даже сословий. Ужин у государя прошел весьма скромно. Император, с утра устроивший очередной разнос офицерам гвардии, в котором пообещал загнать всех нерадивых туда, где и костей их не отыщут, тем не менее был настолько добр что позволил своим сыновьям отужинать вместе с ним. За столом также присутствовали жена и дочь генерал-губернатора Палена, и еще множество статс-дам и фрейлин, представители знатных фамилий – Нарышкин, Кутузов, граф Шереметьев и прочие сановники, в том числе конечно и вице-канцлер князь Куракин.За столом много шутили и смеялись, Павел любезничал с фрейлиной – дочерью генерала Кутузова, а беседуя с самим Кутузовым император заметил что во дворце отвратительные зеркала – когда туда глядишься, кажется что шея свернута. С сыном Александром государь попрощался весьма обыденно, и наследник решительно ничем не выказал своего волнения, которое, как он признавался впоследствии, просто разрывало ему сердце. Цесаревич же Константин просто полагал что пушинка, всем надоевшая и сегодня еще плавающая на поверхности воды в поданном ему слугой стакане, завтра уже утонет и не будет беспокоить их более.
– Однако сегодня что-то скучновато! – зевая, обратился к графу Г. его приятель Морозявкин. – И зачем нас приволокли сюда, в этот склеп?
– Ужин как ужин, – ответствовал ему граф, которого не удостоили чести присутствовать при императорской трапезе, и он был вынужден вместе с Вольдемаром ошиваться в приемных покоях близь лестницы. – И почему же ты именуешь склепом сей прекрасный дворец?
– Да сам посуди, тут ведь и подъемные мосты, и рвы, и всякие потайные ходы и скрытые лестницы – настоящее змеиное гнездо! Государь очень опасается покушений, видите ли, такого тут понастроил. Вот уж наверное где можно разгуляться, – отвечал ему приятель и в этом был, как оказалось, даже чересчур прав.
Участники пирушки, оставленные фон дер Паленом на квартире, в его отсутствие разошлись вовсю. Шампанское лилось рекой, разливаемое и распиваемое общими усилиями, головы кружились. Увидевши это граф Пален, навестивший уже замок по долгу службы и вернувшийся в дом к заговорщикам, сообщил что император ничего не подозревает и пора действовать.
– Вообще ни о чем не догадывается, вообразите себе, господа! – объявил Пален в несвойственной для него игривой манере. – Давеча я ему посоветовал заколотить двери в спальню императрицы да удалить караул конных гвардейцев как якобы якобинцев… пардон за каламбур, и он все это немедля выполнил, на собственную погибель!
– На погибель? Вы хотите сказать, что мы его… да?
– Когда нужно приготовить яичницу, сперва разбивают яйца! – ответствовал Пален французской поговоркой, пришедшейся как раз к случаю.
– Ну что ж, господа, пора в путь, покуда мы держимся на ногах! Уж полночь близится, а Павел еще жив! – с этими словами Зубовы, старавшиеся пить по возможности мало, стали собирать свое воинство в поход на замок.
Собравшиеся встали из-за стола и направились в путь, предварительно разделившись – Платон Зубов и брат его Николай, прихватив с собой Беннигсена, решили отправиться прямиком к Михайловскому замку, в то время как Пален должен был идти отдельно через Невский проспект к главному входу под Воскресенскими воротами.
– В случае чего, ежели кто поднимет шум, так я арестую именем закона любого! – пояснил Пален свой отход в арьергард наступления. – Но что же вы стоите как стадо, господа? А, понимаю… На первый-второй рассчитайсь!
Отделив таким образом, разводя направо и налево, своих спутников от отряда Зубова, заговорщики двинулись в путь. Между тем в Михайловском замке император обошел посты, разослал пажей с письмами и помолился у иконы, а граф Г. от нечего делать перебрасывавшийся в картишки с Морозявкиным и караульными офицерами по маленькой, проиграл уже три рубля серебром. Казалось что ночь пройдет спокойно как и все прочие, как вдруг от Рождественских ворот послышался странный шум.
– Это еще что такое? – в недоумении промолвил граф Г., забыв на время даже о проигрыше, хотя терпеть не мог проигрывать, хотя бы и не крупно.
– Кажись… кажись толпа какая-то идет? Народное восстание? Пугачевцы? – произнес Морозявкин, напряженно вслушиваясь.
– А где же наши караульные? Где гвардия? Где преображенцы, семеновцы? Что ж они их не вяжут? – негодовал граф Г. – Это измена! Надо спасать государя!
– Погоди ты спасать, вон ведь их сколько, зарубят тебя как муху на лету! Лучше пока спрятаться, – рассудительно произнес Морозявкин, и невзирая на сопротивление графа, схватил его за руку и потащил в какой-то боковой проход.
Между тем Зубовы и Беннигсен и прочие их люди, ведомые плац-адъютантом замка капитаном Аргамаковым, прекрасно знавшим все пути во дворце по долгу своей службы, уже миновали гвардейцев во дворе, которым приказали не поднимать тревогу их собственные командиры. Часовому, стоявшему на посту в коридоре у иконы, Зубов лично заехал саблей по голове, так что тот был нейтрализован, гусар, дежуривший в комнатах, получил то же угощение – ему отрубили руку. Пустив первую кровь, злодеи отправились далее. Наконец перед смутьянами встал последний редут – императорская спальня.
– А кто это стучится, а? – вопросил камердинер сонным голосом из глубины прихожей. – Мы только спать легли и огни загасили.
– Эка вы спать здоровы! А разве не знаете, что уже шесть часов утра и я обязан доложить государю о состоянии полка? Часы у вас встали что ли? Так позовите мастера починить их, а сейчас отпирайте! – произнес капитан Аргамаков нравоучительно.
На свою беду камердинер открыл двери, и заговорщики не преминули этим воспользоваться, тут же ворвавшись в помещение. Однако у них возникла маленькая заминка, так как услышав истошные крики камер-лакеев князь Зубов в последний момент струхнул и уже хотел было дать деру. Однако же генерал Беннигсен, как человек военный и решительный, к тому же ганноверец, грозно сказа ему что метаться уже поздно.
– Сам же нас сюда привел, а теперь значит назад? Твои советы слушать, так мы все погибнем. Жребий брошен – вперед, на штурм! – с этими словами Беннигсен ворвался в спальню к несчастному императору, который, услышав крики, уже вскочил и попытался было отпереть двери в покои императрицы Марии Феодоровны, позабыв с перепугу что сам же их и заколотил. Спрятавшись от отчаяния за портьерой, он стал ожидать своей участи.
Меж тем ворвавшиеся в спальню заговорщики не найдя государя в постели несколько растерялись.
– Эге, кажется птичка упорхнула, I’oiseau s’est envolé! – объявил Платон Зубов, не увидев искомого.
– Выражайтесь по-русски, князь, когда речь идет о судьбе России! – сказал ему на это Беннигсен, временно позабыв про свое саксонское происхождение. – Ежели императрица проснется и придет устраивать комедию – вытащите вон эту бабу. Постель теплая, ваша птичка недалече. Зажгите больше свечей, мы его найдем. Кстати, чьи это ботфорты выглядывают из-под портьеры?
Описывать дальнейшие события тяжко всякому, кто имеет в душе хоть каплю сострадания к монархической идее в несчастной России. В мгновение ока Павла достали из-за портьеры и извлекли на свет божий, на который впрочем ему было страшно смотреть.
– Пора отрекаться, государь! – Зубов произнес эти слова почти весело и достал из кармана бумагу. – Вот акт отречения – извольте подписать!
– Да что я вам сделал? – вопросил император возмущенно. – Вы хотите отстранить от власти меня? Меня, преисполненного искреннего желания доставить своему народу счастье?
– Все это мы уже слышали! – дерзко отвечали ему заговорщики, – Еще вспомни про желание нерушимо сохранять законы и всюду водворить правосудие!
– Вы и это запомнили? Да, я сего желал! Общий порядок и забота об империи – вот мой конек! Нет, нет, я не подпишу, – отнекивался Павел, полный стремления сохранить свою власть и довести до конца реформы, невзирая на бедственное положение, в котором очутился.
– Вы мой пленник, государь! Вашему царствованию конец! Подписать немедля! – воскликнул Беннигсен и обнажил шпагу, являя собой поистине грозное зрелище.
На это однако Павел смял бумагу с текстом отречения, обозвал Платона Зубова неблагодарной и дерзкой тварью и даже ударил его. В ответ Зубов еще раз пояснил ему, что тот больше уже не император, и сейчас же ему стали припоминать решительно все несправедливости и притеснения, творимые им, а также ругать тираном и извергом.
– Казалось бы простые просьбы – а и тех ведь не исполнял, сатрап!
– Велел свет тушить в одно и то же время, а теперь еще и кричит! Нет, братец наш, пора и отвечать за свои указы! За круглые шляпы, за букли, за все!
– Ежели он спасется, то пропали наши головы – все будем на эшафоте! – закричали генерал Беннигсен и князь Яшвиль.
– Должно все кончить здесь, иначе быть междоусобице, если гатчинские придут ему на помощь, – неожиданно трезво заключил вдребезги пьяный граф Николай Зубов и достал из кармана массивную золотую табакерку, уже примериваясь, как бы засадить ею императору в висок.
– Нет, нет, лучше придушить его шарфом… Господа, у кого есть шарф?
Немедля нашелся и шарф – офицерский, из серебряной нити с черно-оранжевыми полосами, принадлежавший Аргамакову, и уже не замечая криков Павла и слабых попыток сопротивляться, его ударили табакеркой и начали душить, на что он кричал «пощадите, воздуху, воздуху», гибель его казалась неминуемой. Как вдруг судьба-злодейка, столь резво развернувшаяся к крепости Павла задом, неожиданно переменила свое решение и повернулась своей фасадной стороной.
Граф Г. с Морозявкиным, дрожа от страха, пробрались наверх, и увидели что дела императора плохи – крики, доносившиеся до них из спальни, укрепили их в это мысли. По пути им неожиданно попался еще более их трясущийся от страха князь Куракин.
– Ваше сиятельство, как, вы до сих пор здесь? – вопросил его граф весьма удивившись. – Я полагал что вы давно уже покинули дворец.
– Да как его покинешь, при таких-то делах! – слабым голосом отвечал Александр Борисович, стараясь держаться в тени коридора. – А вы тут зачем? Куда?
– Спасать императора! Это наш гражданский долг! – ответствовал ему граф Михайло, а Морозявкин, видимо не столь в том уверенный, лишь молча кивнул головою.
– Да вы ополоумели что ли? Кому он нужен? Его заботу об общественно благе никто уже не может вынести! Бегите пока целы!
– Никогда! Мы спасем его, во что бы то ни стало! – объяснил ему граф Г. и не слушая больше возражений лукавого царедворца отправился далее. Увидевши окровавленные тела подле царских покоев, и услышав голоса множества людей оттуда, Морозявкин и граф поняли что действовать надо скорее хитростью нежели силой. Вольдемар живо подпалил огнивом ближайшие портьеры дворцовых окон, и подождав пока те поярче разгорятся, на два голоса вместе с графом завопил: «Пожар! Пожар! Пожар!»
– Это еще что там такое? Мы горим, что ли? Черт возьми, как некстати. Генерал, посмотрите что там? – раздались голоса.
Беннигсен и еще несколько офицеров вышли из спальни, и заметив столь обширное возгорание криками позвали на помощь остальных, кто-то начал тушить огонь, кто-то постарался скрыться, воспользовавшись суматохой, о полуживом императоре все забыли. Улучив момент, граф с Морозявкиным на цыпочках вошли в пустую спальню, где полузадушенный Павел однако же еще дышал.
– Ваше величество, что с вами?! Вы живы? – бросился граф Г. к постели государя.
– Кто это здесь? Не вы ли, сын мой Константин, проклятый заговорщик и цареубийца? Я видел кажется его мундир… – вопросил император слабым придушенным голосом, и взмахнул рукой, пытаясь снять со своего горла злополучный шарф.
– О нет, это я, граф Г., преданный вам до конца, – поспешил развеять его сомнения граф.
– А, это вы… помню, награждал вас… мой последний верный слуга! Ну помогите же мне встать.
– Конец кстати ближе чем ты думаешь, – пояснил графу Морозявкин, в это время озабоченно глядевший в притворенные двери. – Сейчас они потушат пожар, вернутся и нам всем крышка. Нет ли отсюда другого выхода?
– Безвыходных положений не бывает, – утешил его граф Г. и попытался было открыть дверь в покои императрицы, но быстро понял тщетность сих попыток.
– В последнее время мы с императрицей были не в ладах, – пояснил ему государь, уже вскочивший с постели, но еще нетвердо стоящий на ногах.
– Не должно до конца отвергать жену свою, и уж во всяком случае заколачивать к ней двери, – нравоучительно пробормотал Морозявкин, отчаянно ощупывавший стены. Но в это мгновение свершилось еще одно чудо.
– Выход здесь! – внезапно произнес ясный и чистый женский голос, и неожиданно распахнулась потайная дверь. – Сюда, скорее!
Отворившийся ход вел в покои фаворитки Павла Гагариной, однако же голос принадлежал вовсе не ей. Граф Г. и Морозявкин уже вторично на протяжении нашего повествования не без труда узнали Лизу Лесистратову, которая однако же усердно жестикулировала, делая знаки чтобы присутствовавшие следовали за ней возможно скорее. Они последовали ее призыву, и очень вовремя – только граф с Морозявкиным успели спуститься по лестнице и увлечь за собой полубесчувственного государя, как в спальню скорым шагом вошли опамятовавшиеся заговорщики.
– И всего-то шторы тлели, а шуму! Но где же он? Эй, твое низложенное величество? Отзовись! – закричали они наперебой и начали рыскать по всем комнатам со свечами и шпагами наголо.
– И как же это мы его недодушили? – недоумевал Николенька Зубов. – Я его и табакеркой оглоушил, а он так и не скопытился. Живуч, чертяка!
– Бить надо было крепче, на трезвую голову. Не должно пить при исполнении смертельной затеи. Ну ничего, не уйдет, весь дворец обыщем! Чую, затаился где-то поблизости, – отозвался Беннигсен, тыкая шпагой под кровать и срывая все портьеры и ширмы. – Эй, послать людей к императрице, да не забудьте посмотреть во дворе! Возьмите семеновцев, прочесать тут все частым гребнем! С фонарями искать!
В это время полковые офицеры возбуждали солдат противу Павла всякими скабрезными шуточками. Однако узнав что он еще не пойман и бежал, все уже приготовившиеся поздравлять друг друга с новым императором стали очень серьезны. Немедля солдаты примкнули штыки и начали искать повсюду.
– Откуда вы, сударыня? – на бегу осведомлялся Павел у Лесистратовой. – Я полагаю, что вы посланы мне во спасение с небес!
– О нет, ваше величество, – отвечала Лиза шепотом, – я служу в Тайной экспедиции, и мы давно уже следили за заговорщиками, но только я одна относилась к этому всерьез! Вы представляли меня к ордену святой Екатерины… А пока нам надо спрятаться!
– Ах да, помню, дело о пропавших предсказаниях. Слава богу, что в Тайной экспедиции нашелся хоть один человек с головой на плечах, а то ведь ее глава генерал-прокурор Обольянинов – человек без всяких признаков ума или таланта. Проворонить такой заговор – и у себя под носом! Я сделаю вас статс-дамой, фрейлиной, всем кем пожелаете, только спасите меня!
Однако же кольцо вокруг бежавших, временно спрятавшихся во дворе замка, сжималось все теснее. Преображенцы и семеновцы с молодецким гиканьем обходили кусты, наподобие егерей, травящих зайца на охоте, подбираясь все ближе, и граф Г. уже полагал что ему придется погибнуть здесь со шпагой в руке, защищая императорскую жизнь, как вдруг произошло еще одно чудо, пожалуй последнее на эту ночь. Неожиданно откуда-то из тени выпрыгнула целая карета, запряженная четверкой лошадей, и голос Черного барона на вроде бы русском, но странном наречии, наподобие воровской фени, произнес:
– Ваше императорское, садитесь в тачку… то есть в карету! Живее, не тормозите!
– Кто это? – вопросил Павел недоуменно. – Кто вы такой, сударь?
– Ваша крыша! Ну то есть типа шефская помощь. Мальтийский орден, если угодно. Да садитесь же! Если б Борис Крутой в девяносто первом так тормозил бы, до сих пор коммуняки бы у нас рулили. Запрыгивай, не парься!
Ошеломленный император, которому однако же решительно некуда было деться, влез в карету, а троица в составе графа Г., Морозявкина и мамзель Лесистратовой воззрились на Барона с ужасом, как будто увидели призрак из прошлого.
– Что это вы на меня так уставились, мамзель? – вопросил БэВ раздраженно. – Мы что, с вами уже встречались? В прошлой жизни, ну то есть в будущей? В программе «Пусть говорят»? А черт, совсем запутался. Ну ладно, как говорится оревуар! Давай, погнали, – обратился он к кучеру, и карета, влекомая мощными вороными лошадьми, исчезла вдали.
* * *
На следующее утро российское государство, начиная с его царственной столицы – Санкт-Петербурга, ожидали значительные перемены. Грозные и ужасные слухи разносились по городу – что у императора ночью случился апоплексический удар табакеркой в висок, что лекари его еле спасли, что будто бы на него ночью налетела целая стая то ли людей, то ли призраков и он скрывался от них не то в кавалерском Андреевском соборе, не то у британского посланника Уинтворта. Почему именно там – никому не было ведомо, но эти басни передавались из уст в уста.До сих пор вся страна ждала некого избавления от поднадоевшей тирании, так сказать разрешения от бремени – однако же ближайшее будущее ясно показало что ожидания эти совершенно беспочвенны. После однодневного оцепенения уже на следующий день как из рога изобилия посыпались императорские указы и приказы. Окопавшийся в имении Аракчеева, находившемся менее чем в сутках пути от Петербурга, окруженный верными ему войсками, гатчинцами, сохранившими верность присяге, государь решительно озверел и решил покончить с заговорщиками самым непосредственным образом.
– Ах, ваше величество, что же это вы не призвали меня ранее? Из-за преступной задержки моих саней на заставе вы могли погибнуть, а с вами и вся империя! – говорил императору граф Аракчеев, бывший комендант Гатчины и инспектор всей артиллерии.