Барбара Мертц. Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы

Барбара Мертц
Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы

   Посвящается моим детям и их отцу

Предисловие

   Мой любовный роман с Древним Египтом начался в далеком детстве, когда в местной библиотеке я впервые познакомилась с Джеймсом Генри Брэстедом, с его «Историей Египта». Любовь еще цветет, хотя с тех пор прошло много лет и много увлечений. Столь субъективное признание необходимо, я думаю, чтобы объяснить причину появления этой книги, а также чтобы оправдать другие замечания, которые появятся ниже. Порой серьезным египтологам могут показаться обидными мой фривольный тон или склонность к фантазиям. Фривольность, быть может, имеет место, но не стоит принимать ее за принижение египтологии вообще или некоторых ученых и их любимых теорий в частности. Мало академических предметов выигрывают от смертельно серьезного к ним отношения. Я, напротив, подозреваю, что большинство из них только выиграли бы от добродушного подтрунивания, особенно над самими собой. Если я позволяю себе посмеиваться над областью, которой сама служу, это должно быть подтверждением того факта, что я действую на основании общего принципа, а не из частного злопыхательства. Все это только шутки, яд не настоящий, здесь никого не хотят обидеть.
   По справедливости, однако, надо предупредить читателя, что перед ним не исторический труд. Это скорее неформальные очерки египтологии – исследований всего древнеегипетского. Мой критерий отбора материала был очень простым: я включала все, что находила интересным. Поэтому вы познакомитесь – в неравных дозах – с официальными археологическими отчетами, со сплетнями, с историческим теоретизированием. Вы также познакомитесь – я надеюсь – с людьми. Внимание к личностям как-то вышло из моды в серьезной истории, хотя теперь тенденция, кажется, поворачивается в их пользу. Я придерживаюсь весьма традиционной точки зрения, считая, что события есть продукт взаимодействия человека и среды, но я верю, что форму событиям придает конкретный человек, который держит вожжи судьбы в данный момент времени. Поэтому я откровенно говорю о людях, когда имею возможность: по большей части о фараонах и царицах, но также о художниках, о кудесниках, даже о чиновниках.
   Любая попытка оценить или даже просто описать характер исторического персонажа – дело трудное и весьма субъективное; часто биограф невольно больше говорит о себе, чем о герое своего труда. В случае персонажей древней египетской истории практически невозможно – да просто невозможно – произвести что-нибудь, кроме спекуляций. Даже о внешних событиях наши сведения скудны и неполны, знание внутренних мотивов и влияний полностью отсутствует. Я пыталась указывать точки, где я оставляю твердую почву и уношусь в счастливый полет фантазии, но, несомненно, я отметила не все подобные случаи. Мое утешение в том, что такая же ошибка совершалась и совершается многими профессиональными историками.
   Я часто размышляла над тем, почему столь многих людей привлекает археология. Некоторые мотивы, например притягательность спрятанных сокровищ, вполне очевидны, именно к этой стороне воображения обращается большинство популярных книг по археологии. Но в археологии и в истории вообще есть другой тип задач, который также привлекает широкую аудиторию – людей, которые любят загадки, головоломки и простые логические упражнения. Когда мы, будучи студентами, читаем учебник истории, нам преподносится ряд высказываний, которые мы с большим или меньшим безразличием принимаем за истину. Мы видим мастерски нарисованную на основании данных, взятых из десятков различных источников, связную картину событий, но мы не видим мастера и лишены возможности проследить за умственными процессами, посредством которых создается общая картина. Прослеживать эти процессы в деталях не только увлекательно, но и выгодно, ибо в конце мы ставим под вопрос источники некоторых высказываний и даже не соглашаемся с выводами, извлеченными из них. Здесь лежит желанная цель: вопрошающая мысль должна быть развита у любого читающего человека. Я пыталась указать некоторые источники и некоторые методы, которые мы применяем, чтобы получить то, что называется египетской историей. Многие из них шире, чем египтология, но видимы в ее контексте столь же ясно, сколь и в других.
   Любая книга подобного рода, сжатая и упрощенная для технически неподготовленного читателя, включает проблемы с тем, что пришлось опустить. Для специалиста большинство пропусков будут болезненно очевидными. Ни один из переводов не является буквальным; они сжаты, приглажены и вообще изменены, чтобы их легче было читать. Я старалась сохранять дух оригинала. Переводы, несомненно, обязаны своей возможной ценностью профессорам, которые вдолбили в мою голову знание древнеегипетского, и я не колеблясь опиралась на переводы таких авторитетов, как Брэстед, Гардинер и Уилсон. Вопиющие ошибки объясняются моим упрямым отказом согласиться с превосходными переводами указанных экспертов. В одном случае я скопировала буквально перевод хорошо известного ученого: принадлежащая сэру Алану Гардинеру версия «Второй песни арфистки» кажется мне одним из самых прекрасных переводов древнего текста на английский. Я не могла улучшить его, поэтому просто позаимствовала и хотела бы поблагодарить сэра Алана за позволение использовать его в книге. Переводы неегипетских текстов были взяты из работы Гетце в превосходной книге Причарда «Древние ближневосточные тексты, касающиеся Ветхого Завета». Письма Амарны взяты из Брэстеда, я использовала его версии, выведенные из переводов немецкого ученого Винклера, предпочтя их более поздним изданиям из-за прекрасного литературного языка переводов. Библейские цитаты приведены по Библии короля Якова по аналогичной причине. (Мы даем их по русскому синодальному переводу Библии. – Примеч. перев.)
   Я обязана столь многим людям, что, может быть, не смогу выразить всю свою благодарность здесь: еще раз сэру Алану за позволение процитировать письмо Редьярда Киплинга и за руководство и вдохновение, которые его долгие годы трудов в египтологии дали многим студентам, включая меня; д-ру Каролине Пек из Университета Брауна и д-ру Юргену фон Беккерату из Египтологического института в Мюнхене, Германия, за статьи и репринты; д-ру Зигфриду Хорну из Университета Эндрюс за помощь на всех уровнях, включая чтение рукописи, – дружба не знает более истинного испытания; д-ру Джону А. Уилсону из Восточного института за ответы на специфические вопросы, в частности по поводу Асуанской плотины, и за неувядающий стимул, который дали его превосходные лекции по египетской истории. Г-н Жак Вандье из Лувра и д-р Генри Фишер со своими сотрудниками из Метрополитен-музея много трудились над копиями фотографий для меня. Другие музеи и институты позволили мне использовать фотографии из их коллекций. Моя благодарность терпеливым друзьям и родственникам, которые слушали меня до тех пор, пока им не опротивел сам предмет археологии; моему агенту м-ру Терону Рейнсу, который поощрял работу над тем, что казалось только смутной возможностью; соседям и друзьям, особенно миссис Джордж Ратьенс, чья добровольная помощь дала мне свободные часы для этой работы; наконец, моей бедной семье, которая выносила все неудобства жизни с работающей женой и матерью с образцовым терпением.
 
   Барбара Мертц

Исторический обзор

   До новой эры
 
   Доисторический период – Около 4500–3110 гг.
 
   Протодинастический (ранний династический, тинитский) период – 3110–2665 гг.
   Династия I: Менес
   Династия II: Перибсен, Хасехемуи
 
   Древнее царство – 2664–2181 гг.
   Династия III: от Джосера до Хуни
   Династия IV: Снофру, Хуфу, Хафра, Менкаура
   Династия V: от Усеркафа до Униса
   Династия VI: Тети, Пепи I, Мернера, Пепи II
 
   Первый переходный период – 2180–2134 гг.
   Династии VII–VIII в Мемфисе
   Династии IX–X в Гераклеополе: Ахтой и Мерикара
 
   Среднее царство – 2134–1786 гг.
   Династия XI: Интефы и Ментухотепы
   Династия XII: Сенусерты и Аменемхеты
 
   Второй переходный период – 1785–1571 гг.
   Династия XIII в Фивах
   Династия XIV в Ксоисе
   Династии XV, XVI (?): гиксосы
   Династия XVII в Фивах: Секненра, Камос
 
   Новое царство (Империя) – 1570–1075 гг.
   Династия XVIII: Тутмосы, Аменхотепы; Хатшепсут, Эхнатон
   Династия XIX: Сети I, Рамзес II, Мернептах
   Династия XX: Рамзесы от III до XI
 
   Поздний династический период – 1075—525 гг.
   Династия XXI в Фивах и Танисе
   Династия XXII («ливийская») в Танисе
   Династия XXIII в Фивах
   Династия XXIV: Тефнахт и Бокхорис, современна династии XXV
   Династия XXV («эфиопская» или «кушитская»): Пианхи, Тахарка
   Династия XXVI, саисский период
 
   Персидское завоевание – 525 г.
   Династия XXVII, персидская – 525–404 гг.
   Династии XXVIII–XXX, эфемерные египетские – 404–341 гг.
   Династия XXXI, вторая персидская – 341–333 гг.
 
   Завоевание Египта Александром – 332 г.
 
   Александр и Птолемеи – 332—30 гг.
 
   Римский период – 30 г. до н. э. – 324 г. н. э.
 
   Византийский, или коптский, период – 324–640 гг. н. э.
 
   Арабское завоевание – 640 г. н. э.

Глава 1
Две земли

   Имя и титул царя Менеса

1. ДЖЕБ-ОХОТНИК

   Однажды, ясным летним утром 5263 г. до н. э., высоко на скальном уступе, поднимающемся над долиной Нила, стоял человек. Он был довольно хрупкого сложения и всего пяти с половиной футов ростом (165 см), его смуглое тело было голым, если не считать юбки из дубленой кожи. Но держался он гордо, ибо занимал высокое место среди своего народа и был вождем. Люди, которых он вел, толпились вокруг него; женщины робко выглядывали из-под гривы черных волос, успокаивая младенцев на руках, мужчины сжимали оружие – луки, стрелы, каменные топоры. Горячий ветер дул сзади, они повернулись к пустыне спиной. Когда-то она не была пустыней. Когда-то, во времена предков, там были и вода, и растительность, и животные, годные для охоты. Теперь бог отвратил лицо свое от их отчизны. И теперь они глядели горящими жадными глазами на новую землю внизу, зеленую полосу жизни, что прорезала окружающую пустыню. Острый взор вождя заметил блеск воды и мелькание птичьих крыльев, острый слух охотника уловил дальний рык гиппопотама. Пища внизу была, и все же вождь колебался. Он знал старую жизнь со всеми ее опасностями. Мог ли он противостоять леденящим угрозам неизвестности и, не сознавая своей судьбы, сделать первый шаг к Великим пирамидам?
   К несчастью, этот картинный эпизод принадлежит скорее литературе, чем истории. Однако некоторые детали могут быть подлинными. Первые доисторические поселения в Египте датируются приблизительно 5000 г. до н. э., но даже чудодейственный радиоуглерод не может дать нам столь точной даты, как указанная выше. В какой-то момент в отдаленном прошлом человек спустился с плато, ставшего необитаемой пустыней, в долину Нила; он мог выглядеть примерно как вождь племени, которого в историческом романе окрестили бы Джебом, или Абом, или каким-нибудь столь же доисторическим и односложным именем. Но маловероятно, чтобы Джеб имел ощущение судьбы. Он искал для жизни места получше и понятия не имел о том, что изменение среды обитания должно драматически изменить образ жизни его народа.
   Нужно признать, что в признаках великих перемен нет ничего драматичного, когда смотришь на них в пыльных музейных витринах: кремневые ножи и наконечники для стрел, не слишком отличающиеся от грубых инструментов всех первобытных народов, ветхие остатки плетеных корзин, в которых когда-то хранили зерно; кости собаки, похожие на кости любого дикого животного. Однако переход от кочевой охоты к оседлому земледелию более важен, чем пирамиды, и более увлекателен по своим последствиям, чем золото Тутанхамона. Мы находимся здесь в самом начале длинной и важной главы в великой книге истории человечества. Переворачивая страницы, мы встретим царей и завоевателей, поэтов и изобретателей. Мы вызовем видения сокровищ, несравнимых с самыми фантастическими выдумками сказочников, познакомимся с темными сторонами человеческого духа и с его ярчайшими триумфами. Однако никогда, быть может, мы не увидим снова, как человеческое существо делает такой гигантский шаг – первый шаг, как он ни мало известен и плохо описан.
   Ученые обычно помещают первую революцию в образе жизни человека между палеолитом и неолитом. Эти термины, обозначающие древний каменный век и новый каменный век, были введены в оборот, чтобы описать изменения в технике обработки каменных орудий: люди неолитической эры свои инструменты и орудия полировали. Но новый метод полировки камня – наименее важное из различий между двумя периодами. Бродячие охотники древнего каменного века стали неолитическими земледельцами и пастухами; а постоянное место жительства племени – это уже обработка земли и одомашненные животные. Естественно, столь громадные перемены произошли не в один день. Долгие столетия были заняты переходом от охотничьей орды к первой земледельческой общине. В Египте, в отличие от других регионов Ближнего Востока, переходный период отсутствует вообще. Не считая некоторых кремневых орудий, оставленных древними охотниками на краю пустыни, наши сведения о Египте начинаются с остатков уже развитой деревенской жизни. Данные о старейшей додинастической культуре Египта мы черпаем из «хозяйственных отбросов» – археологический эвфемизм, означающий помойки. Доисторическим эквивалентом пивных банок и арбузных корок являются кости рыб и зверей, изношенные кремневые инструменты, осколки керамической посуды. Близ этих древних мусорных куч должны были находиться какие-то поселения, хотя вряд ли можно почтить их названием деревень; дома были, вероятно, грубыми шалашами из тростника и прутьев. Позднее – не намного позднее по археологическому счету – деревни стали поизящнее.
   Нужно иметь действительно хорошо развитое воображение, чтобы увидеть что-то изящное в первых деревенских культурах. Жизнь была не слишком роскошной. Дома представляли собой жалкие хижины из глины и прутьев и состояли из единственной темной комнаты, лишенной пола и вентиляции, за исключением дыры для дыма в крыше. Тела мертвых клали в неглубокие ямы в песке, едва прикрытые соломенными матами или шкурами. Но в вещах, похороненных вместе с ними, видно стремление человеческого духа к бессмертию. Люди могли лишь постулировать продолжение жизни, которую они знали; так, охотника хоронили с его копьем, женщину – с ее бусами (суета сует!), и среди жалких косточек ребенка мы находим прах любимой игрушки.
   Скелеты и сопровождающие их предметы могут говорить с нами, иногда удивительно ясно. Немые камни и обожженная глина тоже способны многое сказать тем, кто умеет слушать. От тех отдаленных времен, когда еще не занялась заря истории, осталось так мало, что археологам пришлось разрабатывать изощренные методы извлечения максимума информации из каждого найденного осколочка. Они опираются на знания многих квалифицированных специалистов – биологов, которые могут идентифицировать виды по обглоданным костям в кухонных отбросах; палеоботаников, определяющих зернышки, оставленные на дне корзины неаккуратной древней домохозяйкой. (Кстати, вопреки некоторым сенсационным сообщениям ни одно из «мумифицированных зерен», найденных в Египте, ни разу не произвело живого растения; есть предел консервирующим свойствам даже египетской почвы.)
   Большинство археологических свидетельств о доисторическом Египте пришло из захоронений. На основании этих скудных останков археологи определили ряд додинастических культур. Они взаимосвязаны, но каждая имеет свой типичный ансамбль (коллекцию предметов, произведенных и использованных носителями данной культуры). В доисторический период такой ансамбль может включать кремневое оружие, бусы и амулеты, посуду из глины или из камня.
   Я никогда не могла решить, что скучнее, кремни или керамика, но я прекрасно помню ужасающую пустоту в мозгах, когда во время экзамена меня просили определить черепки керамики. Вероятно, это свидетельствует о неразвитости моего воображения, ибо керамика – один из самых полезных инструментов археолога. Сама по себе она не имеет ценности, поэтому, когда керамический сосуд бьется, люди его выбрасывают, а грабители могил презрительно морщатся, пренебрегая. По этой причине керамика является бесценным ключом к хронологии, поскольку ее редко переносят с того места, где ее выбросили. Хотя горшок можно разбить, его фрагменты практически неразрушимы. Но справедливость требует отметить, что никто не додумался до важных последствий исследования черепков, пока о них не начал размышлять сэр Уильям Флиндерс Питри.
   Мы не случайно называем первым имя Питри, ибо он был поистине громадной фигурой в египтологии. Некоторые ученые называют его отцом научной археологии (лично я по некоторым причинам предпочитаю говорить о критической археологии). Простое перечисление достижений Питри в области методики раскопок заняло бы много страниц, но даже его технические прорывы не столь важны, как его подход, строго логичный и безукоризненно точный. Новый подход Питри придумал сам, его никто не учил, ибо, как он замечает вскользь, вокруг не было никого, у кого можно было бы научиться. Он прибыл в Египет тогда, когда Анри Масперо, преданный своему делу директор Каирского музея древностей, начал настаивать на соблюдении правил и научных методов, разрушая веселый азарт открытого для всех грабежа и безответственного разрушения. Но Питри, который вел с местными и иностранными грабителями открытую войну, не слишком ценил Масперо. Питри имел чудесный дар обличителя; его убийственные комментарии по поводу неэффективности и жульничества высказывались с особой научной элегантностью, которая только придавала им силу.
   В своей автобиографии Питри обрушился на других археологов, на Каирский музей, Масперо, на французов вообще и многих египтян в частности. Можно предположить, что именно Питри, а не остальной мир шагал не в ногу. Это так и было, но лишь потому, что он открывал парад и его современники еще не поняли точности и изощренности установленных им методов. Очень редко страстные обвинения Питри вызывались личными мотивами; люди, которых он ругает последними словами, из-за глупости или корысти губили его драгоценные древности. Он любил большинство египтян, с которыми работал, и завоевал их любовь и лояльность настолько, что люди, которых он обучил технике раскопок, жители деревни Куфт, много лет снабжали археологические экспедиции надсмотрщиками и землекопами.
   В характере Питри была черта, которая удивляет нас даже больше, чем его фанатическая страсть к деталям. Это его фантастическая энергия. Он носился по Египту, от Дельты до порогов Нубии, как мифологический дракон, глотая сырой материал и извергая его в форме аккуратных томиков с каталогами костей, камней, бус и горшков. Реальным доказательством его гения стали истории, которые начали скапливаться вокруг него, как вокруг рассеянных ученых в других дисциплинах, из-за страсти к работе не обращавших внимания на несущественные потребности повседневной жизни. Питри сам со вкусом рассказывал, как он работал голым в душных коридорах пирамид, «словно японский плотник, одетый только в очки, с той разницей, что я не нуждаюсь в очках». Ему ничего не стоило пройти 10–20 миль через пустыню, чтобы получить недельную плату для своих рабочих; на раскопках в Палестине ему и его помощникам пришлось черпать из колодца питьевую воду, по цвету и консистенции напоминавшую густой гороховый суп. Тем лучше, небрежно замечал Питри, они сразу получали воду, овощи и мясо.
   Работалось с ним, очевидно, нелегко. Особенно трудно было приноровиться к его привычкам в еде, а студентам приходилось делать это. В гробнице на плоском камне, служившем обеденным столом экспедиции, выставлялся ряд консервных банок и консервный нож. Когда Питри заканчивал обедать, он передавал следующему то, что оставалось в банке. Говорят, что у двоих его студентов случился роман, пока они ухаживали друг за другом при одновременном пищевом отравлении.
   Я повторяю эти рассказы, не испытывая угрызений совести, поскольку, по моему мнению, они скорее возвышают, чем принижают фигуру великого ученого. Большинство крупных вкладов в сумму знаний внесли люди, которым было о чем думать, кроме количества соли в супе.
   Среди многих достижений Питри была классификация доисторических египетских культур. Он не имел письменных материалов, у него не было даже самого основного хронологического инструмента археолога – стратифицированного разреза. В Египте такие разрезы встречаются редко, хотя обычны в других частях Ближнего Востока, где являются лучшим источником относительной хронологии. Лучшие образцы находятся между Тигром и Евфратом, в бывшем Вавилонском царстве. Здесь встречаются крутые холмы, или телли, которым приписывалось искусственное происхождение еще до того, как археологи начали их раскапывать. Телли – это бывшие города, люди постоянно жили здесь в течение столетий. Самое раннее селение строилось на уровне земли. Когда оно разрушалось – в силу естественного упадка или в результате военного конфликта, – новые поселенцы разравнивали обломки и строили новые дома на этом приподнятом участке. Столетиями город поднимался все выше и выше, мирно опираясь на руины, оставленные предшественниками. Поэтому, когда археолог раскапывает такой холм, он может спокойно допустить, что город на самом верху этой мусорной кучи является последним по времени, а остатки в самом нижнем слое – самые ранние. Отсюда археолог может вывести «плавающую» хронологию, которая дает последовательность различных культур, но не их абсолютную датировку. Он может пронумеровать эти культуры снизу вверх или сверху вниз или назвать их по буквам алфавита; лично мне хотелось бы, чтобы он договорился с коллегами о каком-нибудь едином подходе. А то если холм имеет девять уровней, третий уровень сверху может именоваться Асмар III, Асмар VI или Асмар С. Чтобы дать «плавающей» хронологии абсолютную датировку, археолог должен иметь хотя бы один предмет, который можно датировать либо по надписи на нем, либо путем сравнения с другой культурой, где абсолютная хронология уже имеется.
   У Питри не было ни таких разрезов, ни справочников для сравнений. Пионеру приходится писать книги самому. У него были только могилы – сотни могил, не имеющих видимого отношения ни друг к другу, ни к чему-либо еще. Могилы эти – всего лишь ямы в песке с некоторым набором предметов. Общее в них – присутствие костей и керамики. Однако Питри посмел задать себе вопрос: нельзя ли расположить эти ямы в песке во временной последовательности? То, что он задал подобный вопрос, является подтверждением его таланта; но то, что он смог ответить на него, кажется доказательством гениальности.
   Кости не выглядели многообещающими, поэтому Питри обратился к горшкам. Горшков было много, но, что самое важное, не все они были одинаковы. В дополнение к тем качествам, которые мы назвали, керамика имеет еще одно свойство. Она подвержена диктату моды, она меняется.

   Горшки Питри с волнистыми ручками
   Слева направо – от ранних к позднейшим формам – показано вырождение ручек
 
   Отобрав примерно 700 могил, Питри, начинавший карьеру как статистик, заполнил по каждой могиле специальный бланк. Бланк был разграфлен на столбцы, по одному на каждый тип посуды, найденной в данной могиле. Столбцы же были разделены по внешнему виду на ряд общих категорий: красная лощеная посуда, посуда с черным верхом, неглазурованная посуда и т. д. За начальную точку Питри взял посуду с волнистыми ручками. Подобные горшки происходили из-за рубежа; мы можем проследить их развитие из примитивных образцов, найденных в Палестине, но в Египте они появляются уже полностью сформированными. Волны – это бороздки, впрессованные в полочки-ручки пальцами гончара, с их помощью было удобнее держать и переносить сосуд.
   На ранней стадии эти горшки шарообразны, с хорошо выраженными ручками и волнистостью. Позже они «худеют», ручки делаются менее заметными. На последней стадии горшок с волнистыми ручками представляет собой высокий цилиндр с простым волнистым рисунком – остатком первоначальных ручек в верхней части.
   Определяя эти стадии, Питри сделал одно допущение – что со временем черты данного типа керамики перерождались из функциональных в чисто декоративные. Допущение было подкреплено изменением содержимого горшков. Вначале они содержали ароматические притирания, прикрытые тонким слоем глины. Потом притирания заменила ароматизированная глина. Последними были горшки, содержавшие простую твердую глину. Здесь понятие вырождения более очевидно, и это плохо характеризует додинастических египтян. Когда родственники покойного стали более изощренными и расчетливыми, они решили, что, в то время как они могли спокойно использовать драгоценные притирания сами, их полезность для мертвеца была весьма сомнительной. Бедный труп, в сущности, не обжуливали. Его нужды удовлетворялись с помощью магии – соответствующие заклинания могли обратить глину в призрачные притирания. В более поздние периоды этот процесс магической подмены достиг логической кульминации: мертвые снабжались для будущей жизни моделями или даже картинками вещей, которые им могли понадобиться.