Страница:
Но для того, чтобы охватить эту громадную махину (от Волги до польско-украинской границы), называвшуюся южным фронтом, насчитывавшую в своем составе несколько сот тысяч войск, нужен был точный оперативный план, нужна была ясно сформулированная задача фронту. Тогда эту цель можно было бы поставить перед войсками и путем перегруппировки и сосредоточения лучших сил на главных направлениях нанести удар врагу».
Сталин застает на фронте обстановку смятения и развала. Атмосфера нависшей грозы и безнадежности. Красная армия Республики разбита на главном направлении Курск – Орел – Тула. Восточный фланг беспомощно топчется на месте.
Что же делать? Имелся оперативный план, принятый Главным командованием еще в сентябре. По этому плану предполагалось нанести противнику главный удар левым флангом, от Царицына на Новороссийск, через донские степи.
Прежде всего, Сталин констатирует, что с сентября месяца «основной план наступления южного фронта остается без изменения; именно главнейший удар наносится особой группой Шорина, имеющей задачей уничтожение врага на Дону и Кубани».
Сталин изучает этот план, прорабатывает его, обдумывает – и решает, что план не годится. Теперь уже не годится. Два месяца назад он был неплох, но с тех пор обстоятельства переменились. Нужно что-то другое. Сталин видит, что именно нужно, – и посылает Ленину новое предложение. Прочтем его письмо, этот исторический документ покажет нам одновременно и положение на огромном южном фронте, и смелую проницательность автора.
Быстрота и полнота успехов Сталина таковы, что хочется думать о каком-то магическом жезле. Самым редкостным, совершенно исключительным является здесь то, что в одном человеке гармонически сочетались все творческие элементы практического, действенного реализма. Подлинный реалист должен обладать проницательностью, чтобы предвидеть события, должен иметь смелость заявлять, что иногда более длинный путь оказывается самым коротким, должен быть достаточно сильным, чтобы соответственно направлять ход событий.
Прибытие Сталина на южный фронт имело своим результатом создание Конной армии, сыгравшей такую огромную роль в окончательном разгроме белых. Благодаря своей настойчивости Сталин заставил принять план, который не разделялся частью Реввоенсовета, прежде всего в отношении южного фронта. Сталину же принадлежит заслуга известного изменения военной тактики – применение ударных групп: избирая главные направления, сосредоточивать на них лучшие части и бить врага.
Разрабатывая эту стратегию прямого действия, Сталин одновременно не терял из виду и военную организацию в ее целом, и необходимость гармонического подчинения этому целому всех ее частей. В январе 1919 года Сталин пишет вместе с Дзержинским: «Армия не может действовать как самодовлеющая, вполне автономная единица; в своих действиях она всецело зависит от смежных с ней армий и, прежде всего, от директив Реввоенсовета Республики: самая боеспособная армия при прочих равных условиях может потерпеть крах при неправильности директив центра и отсутствии действенного контакта со смежными армиями. Необходимо установить на фронтах, прежде всего на восточном фронте, режим строгой централизации действий отдельных армий вокруг осуществления определенной, серьезно продуманной стратегической директивы. Произвол или необдуманность в деле определения директив, без серьезного учета всех данных, и вытекающая отсюда быстрая смена директив, а также неопределенность самих директив, как это допускает Реввоенсовет Республики, исключает возможность руководства армиями …».
В этой главе о гражданской войне нельзя не отметить, что на VIII съезде партии Сталин защищал идею «новой армии», – армии регулярной, воспитанной в духе дисциплины и охваченной системой политотделов.
Между тем гражданская война неожиданно вспыхнула с новой силой: появился Врангель – жадный авантюрист, страдавший манией величия. Деньгами, солдатами и снаряжением его досыта снабдили Франция и Англия, стремившиеся во что бы то ни стало довести до конца свою роль сообщников белогвардейщины, восстановителей режима кнута и рабства.
Врангель, заявив urbi et orbi (всему миру), что он союзник Польши, вырвался из пределов Крыма и создал страшную угрозу только что освобожденному Донбассу и всему югу.
Первая мысль Центрального Комитета – вновь призвать Сталина. Постановление от 3 августа 1920 года:
«Ввиду успеха Врангеля и тревоги на Кубани необходимо признать врангелевский фронт имеющим огромное, вполне самостоятельное значение, выделив его как самостоятельный фронт. Поручить товарищу Сталину сформировать Реввоенсовет, целиком сосредоточить свои силы на врангелевском фронте в качестве командующего фронтом – Егорова или Фрунзе, по соглашению Главкома со Сталиным». Ленин пишет Сталину: «Только что провели Политбюро по разделению фронтов, чтобы вы исключительно занялись Врангелем …».
Сталин организует новый фронт. Болезнь заставляет его временно оставить работу, но как только начинается польская кампания, он снова на боевом посту в качестве члена Реввоенсовета юго-западного фронта. Разгром польских армий, освобождение Киева и Правобережной Украины, глубокое проникновение в Галицию – в значительной степени являются результатом его руководства. Ему принадлежит идея знаменитого рейда 1-й Конной армии.
Разгром всего польского фронта на Украине и почти полное уничтожение 3-й польской армии под Киевом, удары по Бердичеву и Житомиру и движение 1-й Конной армии в ровенском направлении создали обстановку, позволившую Красной армии перейти в общее наступление. Но неудача красных войск под Варшавой в боях с польско-европейскими силами срывает натиск Конной армии, изготовившейся к атаке Львова (она находилась в 10 километрах от Львова).
Сталин, многократно в корне выправлявший положение на самых напряженных и угрожаемых участках фронта гражданской войны, был дважды награжден орденом Красного знамени и назначен членом Реввоенсовета Республики (он работал на этом посту с 1920 по 1923 год).
«Гражданская война» – термин неточный. Русская революция была атакована не только белогвардейцами, но и иностранными державами. Красной армии пришлось сражаться не только с царской военщиной и царскими штабами, но и с военщиной французской и английской, а также японской, американской, румынской, греческой и т. д.
Империалистические державы не удовлетворились тем, что совершенно открыто поддерживали вождей белогвардейских орд (все эти вожди были поочередно официально признаны французским правительством), – поддерживали и деньгами, и людьми, и руководством. Мало того: мировая война была уже кончена, мир был уже заключен, а французские и английские войска, вопреки всякому международному праву, проникнув в Россию и с моря, и с суши, принялись вслед за германскими войсками захватывать и грабить советские земли, избивать население, расстреливать руководителей, разрушать дотла промышленные районы.
Германская армия оторвала от России Прибалтийские страны и Финляндию. Союзники отторгли от нее Польшу и, дополнив ее кусками Австрии и Германии, создали независимое государство. Они сделали это не ради прекрасных глаз поляков, но для того, чтобы отгородиться плотиной от России. Они украли у советского государства Бесарабию, чтобы, пренебрегая желаниями бесарабцев, заплатить ею Румынии. И все эти махинации осуществлены, повторяю, в тот момент, когда ни Франция, ни Англия отнюдь не находились в состоянии войны с Россией. Их военные захваты были предприятием объединенной контрреволюции. Они были вызваны не только желанием отомстить за сепаратный мир (не надо забывать, что первыми подписали Брестский договор не большевики, а украинские националисты, которым одновременно покровительствовали и Германия и Антанта; стоит ли лишний раз подчеркивать, что позиция Советской России в Бресте была позицией справедливости и защиты прав человека, а против нее выступала коварная политика империалистического хищничества, гибельные результаты которой мы теперь видим воочию). Но «свободная» Англия и «революционная» Франция никак не могли примириться с антикапиталистической революцией и считали себя обязанными сделать все, чтобы любыми средствами пресечь этот кошмар народной власти, возникшей на глазах у всей Европы.[5]
То, что союзническая интервенция, пытавшаяся оторвать от России области, которым революция дала новое социальное устройство, была актом контрреволюции, блестяще доказывается уже хотя бы одним сотрудничеством войск Антанты с германскими отрядами в Балтике (фон-дер-Гольц, Розенберг).
… Но вот Советская Россия освобождена от войск контрреволюции.
Качества, обнаруженные Сталиным в драматических обстоятельствах гражданской войны, нисколько не были неожиданными для тех, кто знал этого человека. Он только применил в новой сфере деятельности свои личные данные: точность взгляда, уменье сразу схватывать решающие пункты каждой конкретной ситуации, понимание подлинных причин и неизбежных следствий любого факта, понимание связи этого факта со всем процессом, отвращение к беспорядку и путанице, несгибаемое упорство в деле подготовки и создания всех условий, необходимых для достижения поставленной цели, раз уж эта цель обдумана и определена. Все это – не что иное, как истинный марксизм, перенесенный на поля сражения.
Вождь, умевший до такой степени разработать и усовершенствовать дело практического осуществления, был суров и даже жесток с теми, кто не умел работать, он был неумолим к предателям и саботажникам, – но можно указать целый ряд случаев, когда он со всей своей огромной энергией вступался за людей, которые были, по его мнению, осуждены без достаточных оснований. Так, например, именно он освободил приговоренного к смерти Пархоменко.
В периоды, когда решаются судьбы народов, когда все играют ва-банк, когда каждому, хочет он того или нет, приходится отвечать своей головой, – встает вопрос о ценности человеческой жизни и о праве располагать ею ради успеха дела.
Этот вопрос надо ставить в свете социализма. Если бы перед нами был капиталистический режим, империалистическая власть, то никаких вопросов ставить не пришлось бы. Слишком очевидно, что самый принцип капиталистического империализма основан на презрении к жизни человека: товары навязываются силой, торговля превращается в таможенную войну, система преимуществ, система индивидуальной и коллективной войны возводится в правило. Колониальный режим есть каторжный режим интенсивного выкачивания прибыли. Страны-колонизаторы берут слабые народности в плен, присваивают их территории и обращаются с туземцами одновременно как с врагами и как с домашним скотом: из них выжимают все соки, их избивают, их приговаривают к принудительным работам, а если они добиваются свободы, их просто казнят. Бельгийское Конго, Марокко, Французская Западная Африка, Индия, Индокитай, Ява. А потом – ради выгод национально-интернациональной фирмы, все акции которой находятся в руках нескольких человек, разжигаются войны, наносящие человечеству огромные раны.
Социалистическая же система – это система, служащая интересам человека. Разумной и справедливой организацией всех людей она стремится максимально улучшить жизнь каждого. Ее можно назвать системой «гуманитарной» по своей природе.
Таким образом, именно для большевиков, – подлинных социалистов нашего времени, – вопрос об уважении к человеческой жизни является чрезвычайно серьезным и важным. И они ставят его сами.
Именно из уважения к человеческой жизни они заявляют, что некоторых людей надо уметь обезвреживать (слово «наказывать» будет здесь неправильным: обращаясь к мистической идее искупления, мы тем самым предполагаем существование и личное вмешательство господа бога).
В самом деле, вполне очевидно, что в известных случаях бывает необходимо поразить одного человека, чтобы спасти тысячу, чтобы спасти сто тысяч, чтобы спасти будущее и создать лучший мир, в котором человек уже никогда не будет жертвою человека.
В пространном эпическом романе «Отверженные» Виктор Гюго с обычным своим возвышенным красноречием, и в то же время с огромной проницательностью, сказал о французской революции: «Из самых жестоких ее ударов рождается ласка человечеству». Если для ограниченной великой революции 1789 года, сделавшей буржуазию хозяином XIX века, это лирическое утверждение и стало спорным, то для всеобъемлющей революции, с потрясающей честностью осуществленной людьми Октября, оно бесспорно.
Многие говорят: «всякая революция требует крови, а у меня мягкое сердце, – и потому я не хочу революции». Социальные консерваторы, говорящие так, жалко близоруки, если они только не разыгрывают комедию. Мы, живущие вне страны Советов, находимся в условиях кровавого режима. Несправедливость и убийства окружают нас со всех сторон. Чтобы убедиться в этом, достаточно оглянуться кругом. Но большинство не оглядывается. Оно неспособно замечать страдания других. И в конечном счете революцию обыватель рассматривает не с точки зрения того, что она дает людям, а с точки зрения тех неудобств и трудностей, которые она может внести в его личную жизнь.
Недавно скончавшийся руководитель ОГПУ Менжинский, с которым я имел продолжительную беседу, говорил мне о том, до какой степени принципиально нелепо обвинять в жестокости или неуважении к человеческой жизни руководящую партию Советского Союза, конечной целью которой является братская солидарность всех людей на земле и мирный труд. И в самом деле, он показал мне, как бережно стража революции, родная сестра трудящихся масс, использует каждый случай, когда можно «исправить», «переделать» преступника не только уголовного (в этой области карательной политики большевики проявляют исключительную человечность и почти парадоксальное терпение), но также и политического. Коммунисты исходят из того принципа, что уголовные преступники – это люди, которые не сознают собственных интересов и сами коверкают себе жизнь, так что остается только доказать им это; враги же пролетарской революции, являющейся началом революции во всем мире, – тоже люди заблуждающиеся (те, которые искренни), и их надо в этом убедить. Вот почему тюрьму всячески стараются превратить в школу.
Таким образом, проблема репрессий сводится к тому, чтобы найти минимум, необходимый с точки зрения общего движения вперед. Преуменьшить этот минимум – так же преступно, как преувеличить. Тот, кто щадит людей, готовящихся действовать во вред делу всего человечества, – преступник. Спаситель убийц – сам убийца. Подлинная доброта должна простираться и на будущее.
Если бы русская революция, к великой радости кучки идеалистических ханжей, приняла систему механического всепрощения и не стала бы защищаться тем же оружием, которое враги обращают против нее, то она недолго бы продержалась. Ее задушили бы Франция, Англия, Польша, они немедленно ввели бы в Петроград царя и белогвардейцев, что, впрочем, эти державы и пытались сделать всеми средствами. Если дело революции живет, если оно уже сейчас украшает собой будущее, то это потому, что революция всегда безжалостно и беспощадно уничтожала омерзительную сеть предательств и все заговоры, готовящие удар ножом в спину, заговоры белогвардейцев, империалистических шпионов, дипломатов и политиков, саботажников, эсеров и анархистов, националистов-меньшевиков, перерожденцев-оппозиционеров, которых в той или иной степени поддерживали из-за границы, – словом, всей остервенелой своры, питающей бешеную ненависть к стране, которая подала потрясающий пример победоносной борьбы за свободу труда и человеческое достоинство.
Несколько лет тому назад (в конце 1931 года) Сталин, отвечая в одном интервью на вопрос относительно «строгости и беспощадности советской власти в борьбе с ее врагами», сказал:
Здесь Сталин имеет в виду множество самых циничных открытых покушений и еще большее количество самых коварных тайных покушений на СССР со стороны руководящих политических кругов буржуазных государств, всегда и всюду находящихся в тесном родстве, в химическом сродстве со злейшими врагами русской революции[6]. Кто бьет справедливо, тот должен бить крепко.
III
Сталин застает на фронте обстановку смятения и развала. Атмосфера нависшей грозы и безнадежности. Красная армия Республики разбита на главном направлении Курск – Орел – Тула. Восточный фланг беспомощно топчется на месте.
Что же делать? Имелся оперативный план, принятый Главным командованием еще в сентябре. По этому плану предполагалось нанести противнику главный удар левым флангом, от Царицына на Новороссийск, через донские степи.
Прежде всего, Сталин констатирует, что с сентября месяца «основной план наступления южного фронта остается без изменения; именно главнейший удар наносится особой группой Шорина, имеющей задачей уничтожение врага на Дону и Кубани».
Сталин изучает этот план, прорабатывает его, обдумывает – и решает, что план не годится. Теперь уже не годится. Два месяца назад он был неплох, но с тех пор обстоятельства переменились. Нужно что-то другое. Сталин видит, что именно нужно, – и посылает Ленину новое предложение. Прочтем его письмо, этот исторический документ покажет нам одновременно и положение на огромном южном фронте, и смелую проницательность автора.
«Месяца два назад Главком принципиально не возражал против удара с запада на восток через Донецкий бассейн как основного. Если он все же не пошел на такой удар, то потому; что ссылался на «наследство», полученное в результате отступления южных войск летом, т. е. на стихийно создавшуюся группировку войск юго-восточного фронта, перестройка которой (группировки) повела бы к большой трате времени, к выгоде Деникина … Но теперь обстановка и связанная с ней группировка сил изменились в основе. 8 армия (основная на бывшем южном фронте) передвинулась в районе южфронта и смотрит прямо на Донецкий бассейн, конкорпус Буденного (другая основная сила) передвинулся тоже в район южфронта, прибавилась новая сила латдивизия, – которая через месяц, обновившись, вновь представит грозную для Деникина силу … Что же заставляет Главкома (ставку) отстаивать старый план? Очевидно одно лишь упорство, если угодно – фракционность, самая тупая и самая опасная для Республики, культивируемая в Главкоме, состоящим при нем «стратегическим» петушком[4]. На днях Главком дал Шорину директиву о наступлении на Новороссийск через донские степи по линии, по которой, может быть, и удобно летать нашим авиаторам, но уже совершенно невозможно будет бродить нашей пехоте и артиллерии. Нечего и доказывать, что этот сумасбродный (предполагаемый) поход в среде вражеской нам, в условиях абсолютного бездорожья, грозит нам полным крахом. Нетрудно понять, что этот поход на казачьи станицы, как это показала недавняя практика, может лишь сплотить казаков против нас вокруг Деникина для защиты своих станиц, может лишь выставить Деникина спасителем Дона, может лишь создать армию казаков для Деникина, т. е. может лишь усилить Деникина. Именно поэтому необходимо теперь же, не теряя времени, изменить уже отмененный практикой старый план, заменив его планом основного удара через Харьков – Донецкий бассейн на Ростов, во-первых, здесь мы будем иметь среду не враждебную, наоборот, – симпатизирующую нам, что облегчит наше продвижение; во-вторых, мы получаем важнейшую железнодорожную сеть (донецкую) и основную артерию, питающую армию Деникина, – линию Воронеж – Ростов … в-третьих, этим продвижением мы рассекаем армию Деникина на две части, из коих Добровольческую оставляем на съедение Махно, а казачьи армии ставим под угрозу захода им в тыл; в-четвертых, мы получаем возможность поссорить казаков с Деникиным, который (Деникин) в случае нашего успешного продвижения постарается передвинуть казачьи части на запад, на что большинство казаков не пойдет … в-пятых, мы получаем уголь, а Деникин остается без угля. С принятием этого плана нельзя медлить. Короче, старый, уже отмененный жизнью план ни в коем случае не следует гальванизировать, – это опасно для Республики, это наверняка облегчит положение Деникина. Его надо заменить другим планом. Обстоятельства и условия не только назрели для этого, но и повелительно диктуют такую замену … Без этого моя работа на южном фронте становится бессмысленной, преступной, ненужной, что дает мне право или, вернее, обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту; только не оставаться на Южном фронте.Центральный Комитет без колебаний принял план Сталина. Сам Ленин собственной рукой написал распоряжение полевому штабу о немедленном изменении изжившей себя директивы. Главный удар был нанесен южным фронтом в направлении на Харьков – Донбасс – Ростов. Результаты известны: перелом в гражданской войне был достигнут. Деникинские полчища были опрокинуты в Черное море. Украина и Северный Кавказ освобождены от белогвардейцев. Гражданская война заканчивалась победой революции.
Ваш Сталин».
Быстрота и полнота успехов Сталина таковы, что хочется думать о каком-то магическом жезле. Самым редкостным, совершенно исключительным является здесь то, что в одном человеке гармонически сочетались все творческие элементы практического, действенного реализма. Подлинный реалист должен обладать проницательностью, чтобы предвидеть события, должен иметь смелость заявлять, что иногда более длинный путь оказывается самым коротким, должен быть достаточно сильным, чтобы соответственно направлять ход событий.
Прибытие Сталина на южный фронт имело своим результатом создание Конной армии, сыгравшей такую огромную роль в окончательном разгроме белых. Благодаря своей настойчивости Сталин заставил принять план, который не разделялся частью Реввоенсовета, прежде всего в отношении южного фронта. Сталину же принадлежит заслуга известного изменения военной тактики – применение ударных групп: избирая главные направления, сосредоточивать на них лучшие части и бить врага.
Разрабатывая эту стратегию прямого действия, Сталин одновременно не терял из виду и военную организацию в ее целом, и необходимость гармонического подчинения этому целому всех ее частей. В январе 1919 года Сталин пишет вместе с Дзержинским: «Армия не может действовать как самодовлеющая, вполне автономная единица; в своих действиях она всецело зависит от смежных с ней армий и, прежде всего, от директив Реввоенсовета Республики: самая боеспособная армия при прочих равных условиях может потерпеть крах при неправильности директив центра и отсутствии действенного контакта со смежными армиями. Необходимо установить на фронтах, прежде всего на восточном фронте, режим строгой централизации действий отдельных армий вокруг осуществления определенной, серьезно продуманной стратегической директивы. Произвол или необдуманность в деле определения директив, без серьезного учета всех данных, и вытекающая отсюда быстрая смена директив, а также неопределенность самих директив, как это допускает Реввоенсовет Республики, исключает возможность руководства армиями …».
В этой главе о гражданской войне нельзя не отметить, что на VIII съезде партии Сталин защищал идею «новой армии», – армии регулярной, воспитанной в духе дисциплины и охваченной системой политотделов.
Между тем гражданская война неожиданно вспыхнула с новой силой: появился Врангель – жадный авантюрист, страдавший манией величия. Деньгами, солдатами и снаряжением его досыта снабдили Франция и Англия, стремившиеся во что бы то ни стало довести до конца свою роль сообщников белогвардейщины, восстановителей режима кнута и рабства.
Врангель, заявив urbi et orbi (всему миру), что он союзник Польши, вырвался из пределов Крыма и создал страшную угрозу только что освобожденному Донбассу и всему югу.
Первая мысль Центрального Комитета – вновь призвать Сталина. Постановление от 3 августа 1920 года:
«Ввиду успеха Врангеля и тревоги на Кубани необходимо признать врангелевский фронт имеющим огромное, вполне самостоятельное значение, выделив его как самостоятельный фронт. Поручить товарищу Сталину сформировать Реввоенсовет, целиком сосредоточить свои силы на врангелевском фронте в качестве командующего фронтом – Егорова или Фрунзе, по соглашению Главкома со Сталиным». Ленин пишет Сталину: «Только что провели Политбюро по разделению фронтов, чтобы вы исключительно занялись Врангелем …».
Сталин организует новый фронт. Болезнь заставляет его временно оставить работу, но как только начинается польская кампания, он снова на боевом посту в качестве члена Реввоенсовета юго-западного фронта. Разгром польских армий, освобождение Киева и Правобережной Украины, глубокое проникновение в Галицию – в значительной степени являются результатом его руководства. Ему принадлежит идея знаменитого рейда 1-й Конной армии.
Разгром всего польского фронта на Украине и почти полное уничтожение 3-й польской армии под Киевом, удары по Бердичеву и Житомиру и движение 1-й Конной армии в ровенском направлении создали обстановку, позволившую Красной армии перейти в общее наступление. Но неудача красных войск под Варшавой в боях с польско-европейскими силами срывает натиск Конной армии, изготовившейся к атаке Львова (она находилась в 10 километрах от Львова).
Сталин, многократно в корне выправлявший положение на самых напряженных и угрожаемых участках фронта гражданской войны, был дважды награжден орденом Красного знамени и назначен членом Реввоенсовета Республики (он работал на этом посту с 1920 по 1923 год).
«Гражданская война» – термин неточный. Русская революция была атакована не только белогвардейцами, но и иностранными державами. Красной армии пришлось сражаться не только с царской военщиной и царскими штабами, но и с военщиной французской и английской, а также японской, американской, румынской, греческой и т. д.
Империалистические державы не удовлетворились тем, что совершенно открыто поддерживали вождей белогвардейских орд (все эти вожди были поочередно официально признаны французским правительством), – поддерживали и деньгами, и людьми, и руководством. Мало того: мировая война была уже кончена, мир был уже заключен, а французские и английские войска, вопреки всякому международному праву, проникнув в Россию и с моря, и с суши, принялись вслед за германскими войсками захватывать и грабить советские земли, избивать население, расстреливать руководителей, разрушать дотла промышленные районы.
Германская армия оторвала от России Прибалтийские страны и Финляндию. Союзники отторгли от нее Польшу и, дополнив ее кусками Австрии и Германии, создали независимое государство. Они сделали это не ради прекрасных глаз поляков, но для того, чтобы отгородиться плотиной от России. Они украли у советского государства Бесарабию, чтобы, пренебрегая желаниями бесарабцев, заплатить ею Румынии. И все эти махинации осуществлены, повторяю, в тот момент, когда ни Франция, ни Англия отнюдь не находились в состоянии войны с Россией. Их военные захваты были предприятием объединенной контрреволюции. Они были вызваны не только желанием отомстить за сепаратный мир (не надо забывать, что первыми подписали Брестский договор не большевики, а украинские националисты, которым одновременно покровительствовали и Германия и Антанта; стоит ли лишний раз подчеркивать, что позиция Советской России в Бресте была позицией справедливости и защиты прав человека, а против нее выступала коварная политика империалистического хищничества, гибельные результаты которой мы теперь видим воочию). Но «свободная» Англия и «революционная» Франция никак не могли примириться с антикапиталистической революцией и считали себя обязанными сделать все, чтобы любыми средствами пресечь этот кошмар народной власти, возникшей на глазах у всей Европы.[5]
То, что союзническая интервенция, пытавшаяся оторвать от России области, которым революция дала новое социальное устройство, была актом контрреволюции, блестяще доказывается уже хотя бы одним сотрудничеством войск Антанты с германскими отрядами в Балтике (фон-дер-Гольц, Розенберг).
… Но вот Советская Россия освобождена от войск контрреволюции.
Качества, обнаруженные Сталиным в драматических обстоятельствах гражданской войны, нисколько не были неожиданными для тех, кто знал этого человека. Он только применил в новой сфере деятельности свои личные данные: точность взгляда, уменье сразу схватывать решающие пункты каждой конкретной ситуации, понимание подлинных причин и неизбежных следствий любого факта, понимание связи этого факта со всем процессом, отвращение к беспорядку и путанице, несгибаемое упорство в деле подготовки и создания всех условий, необходимых для достижения поставленной цели, раз уж эта цель обдумана и определена. Все это – не что иное, как истинный марксизм, перенесенный на поля сражения.
Вождь, умевший до такой степени разработать и усовершенствовать дело практического осуществления, был суров и даже жесток с теми, кто не умел работать, он был неумолим к предателям и саботажникам, – но можно указать целый ряд случаев, когда он со всей своей огромной энергией вступался за людей, которые были, по его мнению, осуждены без достаточных оснований. Так, например, именно он освободил приговоренного к смерти Пархоменко.
В периоды, когда решаются судьбы народов, когда все играют ва-банк, когда каждому, хочет он того или нет, приходится отвечать своей головой, – встает вопрос о ценности человеческой жизни и о праве располагать ею ради успеха дела.
Этот вопрос надо ставить в свете социализма. Если бы перед нами был капиталистический режим, империалистическая власть, то никаких вопросов ставить не пришлось бы. Слишком очевидно, что самый принцип капиталистического империализма основан на презрении к жизни человека: товары навязываются силой, торговля превращается в таможенную войну, система преимуществ, система индивидуальной и коллективной войны возводится в правило. Колониальный режим есть каторжный режим интенсивного выкачивания прибыли. Страны-колонизаторы берут слабые народности в плен, присваивают их территории и обращаются с туземцами одновременно как с врагами и как с домашним скотом: из них выжимают все соки, их избивают, их приговаривают к принудительным работам, а если они добиваются свободы, их просто казнят. Бельгийское Конго, Марокко, Французская Западная Африка, Индия, Индокитай, Ява. А потом – ради выгод национально-интернациональной фирмы, все акции которой находятся в руках нескольких человек, разжигаются войны, наносящие человечеству огромные раны.
Социалистическая же система – это система, служащая интересам человека. Разумной и справедливой организацией всех людей она стремится максимально улучшить жизнь каждого. Ее можно назвать системой «гуманитарной» по своей природе.
Таким образом, именно для большевиков, – подлинных социалистов нашего времени, – вопрос об уважении к человеческой жизни является чрезвычайно серьезным и важным. И они ставят его сами.
Именно из уважения к человеческой жизни они заявляют, что некоторых людей надо уметь обезвреживать (слово «наказывать» будет здесь неправильным: обращаясь к мистической идее искупления, мы тем самым предполагаем существование и личное вмешательство господа бога).
В самом деле, вполне очевидно, что в известных случаях бывает необходимо поразить одного человека, чтобы спасти тысячу, чтобы спасти сто тысяч, чтобы спасти будущее и создать лучший мир, в котором человек уже никогда не будет жертвою человека.
В пространном эпическом романе «Отверженные» Виктор Гюго с обычным своим возвышенным красноречием, и в то же время с огромной проницательностью, сказал о французской революции: «Из самых жестоких ее ударов рождается ласка человечеству». Если для ограниченной великой революции 1789 года, сделавшей буржуазию хозяином XIX века, это лирическое утверждение и стало спорным, то для всеобъемлющей революции, с потрясающей честностью осуществленной людьми Октября, оно бесспорно.
Многие говорят: «всякая революция требует крови, а у меня мягкое сердце, – и потому я не хочу революции». Социальные консерваторы, говорящие так, жалко близоруки, если они только не разыгрывают комедию. Мы, живущие вне страны Советов, находимся в условиях кровавого режима. Несправедливость и убийства окружают нас со всех сторон. Чтобы убедиться в этом, достаточно оглянуться кругом. Но большинство не оглядывается. Оно неспособно замечать страдания других. И в конечном счете революцию обыватель рассматривает не с точки зрения того, что она дает людям, а с точки зрения тех неудобств и трудностей, которые она может внести в его личную жизнь.
Недавно скончавшийся руководитель ОГПУ Менжинский, с которым я имел продолжительную беседу, говорил мне о том, до какой степени принципиально нелепо обвинять в жестокости или неуважении к человеческой жизни руководящую партию Советского Союза, конечной целью которой является братская солидарность всех людей на земле и мирный труд. И в самом деле, он показал мне, как бережно стража революции, родная сестра трудящихся масс, использует каждый случай, когда можно «исправить», «переделать» преступника не только уголовного (в этой области карательной политики большевики проявляют исключительную человечность и почти парадоксальное терпение), но также и политического. Коммунисты исходят из того принципа, что уголовные преступники – это люди, которые не сознают собственных интересов и сами коверкают себе жизнь, так что остается только доказать им это; враги же пролетарской революции, являющейся началом революции во всем мире, – тоже люди заблуждающиеся (те, которые искренни), и их надо в этом убедить. Вот почему тюрьму всячески стараются превратить в школу.
Таким образом, проблема репрессий сводится к тому, чтобы найти минимум, необходимый с точки зрения общего движения вперед. Преуменьшить этот минимум – так же преступно, как преувеличить. Тот, кто щадит людей, готовящихся действовать во вред делу всего человечества, – преступник. Спаситель убийц – сам убийца. Подлинная доброта должна простираться и на будущее.
Если бы русская революция, к великой радости кучки идеалистических ханжей, приняла систему механического всепрощения и не стала бы защищаться тем же оружием, которое враги обращают против нее, то она недолго бы продержалась. Ее задушили бы Франция, Англия, Польша, они немедленно ввели бы в Петроград царя и белогвардейцев, что, впрочем, эти державы и пытались сделать всеми средствами. Если дело революции живет, если оно уже сейчас украшает собой будущее, то это потому, что революция всегда безжалостно и беспощадно уничтожала омерзительную сеть предательств и все заговоры, готовящие удар ножом в спину, заговоры белогвардейцев, империалистических шпионов, дипломатов и политиков, саботажников, эсеров и анархистов, националистов-меньшевиков, перерожденцев-оппозиционеров, которых в той или иной степени поддерживали из-за границы, – словом, всей остервенелой своры, питающей бешеную ненависть к стране, которая подала потрясающий пример победоносной борьбы за свободу труда и человеческое достоинство.
Несколько лет тому назад (в конце 1931 года) Сталин, отвечая в одном интервью на вопрос относительно «строгости и беспощадности советской власти в борьбе с ее врагами», сказал:
«Когда большевики пришли к власти, они сначала проявляли по отношению к своим врагам мягкость. Меньшевики продолжали существовать легально и выпускали свою газету. Даже кадеты продолжали издавать свою газету. Когда генерал Краснов организовал контрреволюционный поход на Ленинград и попал в наши руки, то по условиям военного времени мы могли его по меньшей мере держать в плену, более того, мы должны были бы его расстрелять. А мы его выпустили «на честное слово». И что же? Вскоре выяснилось, что подобная мягкость только подрывает крепость Советской власти. Мы совершили ошибку, проявляя подобную мягкость по отношению к врагам рабочего класса. Если бы мы повторили и дальше эту ошибку, мы совершили бы преступление по отношению к рабочему классу; мы предали бы его интересы. И это вскоре стало совершенно ясно. Очень скоро выяснилось, что чем мягче мы относимся к нашим врагам, тем больше сопротивления эти враги оказывают. Вскоре правые эсеры – Гоц и др. и правые меньшевики организовали в Ленинграде контрреволюционное выступление юнкеров, в результате которого погибло много наших революционных матросов. Тот же Краснов, которого мы выпустили «на честное слово», организовал белогвардейских казаков. Он объединился с Мамонтовым и в течение двух лет вел вооруженную борьбу против Советской власти … Мы убедились в том, как мы ошиблись, проявляя мягкость».С этими словами Сталина я сопоставлю то, что он говорил семь лет назад мне самому по поводу пресловутого «красного террора». Он говорил о смертной казни: «Мы, разумеется, сторонники отмены смертной казни. Кроме того, мы думаем, что для нас нет никакой необходимости сохранять ее во внутреннем строе Союза. И мы давно уже отменили бы смертную казнь, если бы не наше внешнее окружение, если бы не империалистические державы. Они вынуждают нас сохранять, для обороны нашего существования, смертную казнь».
Здесь Сталин имеет в виду множество самых циничных открытых покушений и еще большее количество самых коварных тайных покушений на СССР со стороны руководящих политических кругов буржуазных государств, всегда и всюду находящихся в тесном родстве, в химическом сродстве со злейшими врагами русской революции[6]. Кто бьет справедливо, тот должен бить крепко.
III
Созвездие национальностей
С первых же дней Октября Сталин занял пост народного комиссара по делам национальностей. На этом посту он оставался до 1923 года. Проблема национальностей – или проблема единства в многообразии.
Лет десять тому назад Сталин в чрезвычайно торжественной обстановке заявил, что если первой основой Республики Советов является союз рабочих и крестьян, то второй ее основой является союз различных национальностей: русских и украинцев, башкир и белорусов, грузин и азербайджанцев, армян и дагестанцев, татар и киргизов, узбеков и туркмен.
После разрушения двух старых режимов, – царского и буржуазного, трехвекового и полугодового, – все (и, прежде всего, передовая когорта, т. е. Ленин и Центральный Комитет) признавали Сталина одним из лучших теоретиков и практиков национального вопроса. Он и сейчас считается первым знатоком национального вопроса в Советском Союзе.
Вопрос капитальный. В частности – вопрос о костяке нового государства; в более общей форме – вопрос о географическом костяке социализма. Он встает и на карте России, и на всей разорванной, растерзанной карте мира.
Мы, люди Запада, иногда называем «русскими» всех граждан государства, раскинувшегося от Польши до Аляски, простирающегося на восемь тысяч километров по земной окружности. Но такое обозначение можно принять лишь как условное, сокращенное и, так сказать, символическое. В настоящий момент Россия представляет собою не более как одну из стран, входящих в СССР. Это – не область: это государство, республика. Кроме России, на двух миллиардах гектаров Советского Союза помещается еще несколько республик и свыше ста различных национальных автономий и этнических групп, входящих в современную федерацию; прежде все они были беспорядочно свалены в единую вотчину российской династии, квартировавшей под расписными сводами Кремля. Россия в собственном смысле этого слова есть лишь крупнейшая из этих стран; административным центром всей огромной территории, охватывающей половину земной окружности, столицей является русский город, – необходим же для общего управления какой-то административный центр. Однако, грузин остается грузином. Украинец остается украинцем. Они – такие же русские, как и мы с вами.
Лет десять тому назад Сталин в чрезвычайно торжественной обстановке заявил, что если первой основой Республики Советов является союз рабочих и крестьян, то второй ее основой является союз различных национальностей: русских и украинцев, башкир и белорусов, грузин и азербайджанцев, армян и дагестанцев, татар и киргизов, узбеков и туркмен.
После разрушения двух старых режимов, – царского и буржуазного, трехвекового и полугодового, – все (и, прежде всего, передовая когорта, т. е. Ленин и Центральный Комитет) признавали Сталина одним из лучших теоретиков и практиков национального вопроса. Он и сейчас считается первым знатоком национального вопроса в Советском Союзе.
Вопрос капитальный. В частности – вопрос о костяке нового государства; в более общей форме – вопрос о географическом костяке социализма. Он встает и на карте России, и на всей разорванной, растерзанной карте мира.
Мы, люди Запада, иногда называем «русскими» всех граждан государства, раскинувшегося от Польши до Аляски, простирающегося на восемь тысяч километров по земной окружности. Но такое обозначение можно принять лишь как условное, сокращенное и, так сказать, символическое. В настоящий момент Россия представляет собою не более как одну из стран, входящих в СССР. Это – не область: это государство, республика. Кроме России, на двух миллиардах гектаров Советского Союза помещается еще несколько республик и свыше ста различных национальных автономий и этнических групп, входящих в современную федерацию; прежде все они были беспорядочно свалены в единую вотчину российской династии, квартировавшей под расписными сводами Кремля. Россия в собственном смысле этого слова есть лишь крупнейшая из этих стран; административным центром всей огромной территории, охватывающей половину земной окружности, столицей является русский город, – необходим же для общего управления какой-то административный центр. Однако, грузин остается грузином. Украинец остается украинцем. Они – такие же русские, как и мы с вами.