Страница:
– Извините мое любопытство, – вмешалась Зизи, – а что именно украли из вашего дома? Драгоценности?
– Да у нас в доме и драгоценностей-то нет. – Елизавета Викентьевна покачала головой. – Боюсь вас огорчить, милая Зинаида Львовна, но исчез ваш граммофон.
– О Господи, – вздохнула с облегчением Зизи, – исчез, и слава Богу.
– Надо срочно оповестить полицию, – повторил Прынцаев, готовый вскочить на свой велосипед, чтобы оказать срочную помощь муромцевскому семейству.
– В полицию сообщать не надо, – недовольно остановил его граф Сантамери, – я подарю Зинаиде Львовне новый. Зачем нам допросы и полицейские протоколы?
– Подождите, друзья мои, давайте успокоимся. – Полина Тихоновна обвела всех ясными и спокойными глазами. – Кража граммофона, конечно, не радует. Но не смертельна. В доме можно жить и без граммофона. Но милая Машенька нас всех напугала какой-то подложенной бомбой. Бомба – дело серьезное. Поэтому мы должны знать, почему Мария Николаевна решила, что нас хочет кто-то взорвать?
– Да, Мурочка, милая, – подхватила Брунгильда, – зачем ты так кричала, объясни?
Мура смотрела в землю и молчала, чувствуя себя пристыженной. Как же объяснить им, что она заподозрила студента Петю Родосского в терроризме? Они будут над ней смеяться! Как им объяснить, что отсутствие Пети да финише велопробега она связала с содержанием записки, выпавшей из его кармана? Признаваться никак нельзя – все ее осудят, все скажут, что чужие бумаги читать дурно, что их нужно возвращать хозяину. Да и утверждать, что Петя связан с террористами и подозревался сторожем в желании взорвать саркофаг, – тоже нельзя. Нет, разве они поверят в то, что Петя собирался взорвать дом, где его так хорошо принимали? Хотя то, что он ведет какую-то тайную переписку и время от времени избегает общения, – факт известный.
Мура подняла голову и обвела взглядом притихших родных и друзей.
– Простите меня, я вела себя глупо, – повинилась она, – просто я подумала, что крест со свечой у калитки может иметь символический смысл – знаете, как на могиле.
– Правильно папа говорит, – рассердилась старшая сестра, – занятия историей ни до чего хорошего не доводят. Виноват твой Грегоровиус. Там, наверное, на каждом шагу могилы с крестами и свечами.
– Не ссорьтесь, девочки, не надо, – пресекла спор Елизавета Викентьевна. – Меня все-таки очень интересует, где Глаша.
– Вы уверены, что ее нет в доме? – спросила Зизи. – Может быть, она просто прикорнула где-нибудь в тишине? Лежит на своей кисейной кроватке и отдыхает?
– Да от таких воплей, какие здесь издавались, она бы непременно проснулась! – с досадой произнесла Брунгильда, все еще не справившаяся с раздражением. – Очень надеюсь, что мой рояль на месте.
Мура отвела глаза от сестры – ей очень хотелось сказать о том, что ее волнует исчезновение Пузика, но разве кто-то поймет ее, когда речь идет о более важных вещах – граммофоне, рояле, живом человеке?
– Я успела заглянуть в комнату Глаши, ее там нет, – тяжело вздохнула Елизавета Викентьевна. – Дом пуст.
– Знаете что, друзья мои, – предложила тетушка Полина, – прежде чем делать окончательные выводы, надо бы осмотреть участок, заглянуть в баню, в сарай, в погреб Кто знает, может быть, наша Глаша сидит там себе, занята чем-то и не слышит нас? А может, она ушла за водой? К соседям? В магазин?
– Глаша не могла оставить дом, пока мы отсутствовали. – Елизавета Викентьевна выглядела очень расстроенной.
– Если мадемуазель Мари считает, что в погребе нет бомбы, я готов пойти на риск и заглянуть туда, – насмешливо заявил граф Сантамери, – вместе с господином Прынцаевым. Поль, вы не возражаете?
– Да ну вас, граф, с вашими шуточками, – шаловливо хлопнула ладошкой по плечу графа Зизи, – зачем подкладывать бомбы в погреб – чтобы варенья с соленьями погибли?
Все натянуто засмеялись, благодарные Зинаиде Львовне за то, что она сумела разрядить напряжение.
Граф Сантамери и профессорский ассистент – Прынцаев пристроил наконец свой велосипед к вроде бы безопасному крыльцу – отправились по огибающей дом дорожке, ведущей в дальний угол участка, и вступили в зловещую тень недвижных кустов. После некоторого раздумья остальные последовали за ними, держась на расстоянии. Осмотр сарая и бани никаких результатов не дал. Подошли к леднику.
Летний ледник был устроен под землей – сверху он выглядел, как небольшой зеленый холмик, на вершине которого росли любимые Мурины цветы – георгины. Цвести им предстояло еще не скоро, в самом конце августа, и сейчас они выглядели просто как темные зеленые кустики.
Деревянная дверца в погреб оказалось прикрыта, но замок на ней отсутствовал. Мужчины подошли и прислушались. Изнутри не доносилось ни одного звука. Тогда граф Сантамери осторожно взялся за скобу дверцы и медленно отворил ее. Изнутри зиял черный мрак.
– Мадемуазель! – внятно произнес Рене. – Вы здесь?
– Глаша! Глафира! Отзовитесь? – присоединился Прынцаев.
Все прислушались. Вместо ответа из густого мрака раздались какие-то странные шуршащие звуки – что-то перекатывалось и кряхтело...
– Там нет света, – пожал плечами граф, – и ничего не видно. Может быть, кто-нибудь сходит за той свечой, которая торчит на дороге?
Ни слова не говоря, Мура сорвалась с места и побежала выполнять просьбу. Обратно она возвращалась медленнее, стараясь прикрывать рукой огонек – чтобы он не погас.
Граф Сантамери пошел ей навстречу и, принимая из ее рук свечу, шепнул: «Вы – необыкновенная девушка, Мари». Тут же повернулся и направился к черному проему ледника.
Мура застыла в потрясении. О, неужели этот удивительный мужчина, который, казалось, ничем, кроме своего полуразвалившегося саркофага, не интересовался, неужели он увидел что-то привлекательное в ней? Да не только привлекательное! «Необыкновенная девушка» – да ведь это почти признание в любви! Мура стояла охваченная сладким волнением, мысленно повторяя еще и еще раз волшебные слова, озаренные черным светом неподвижных глаз Рене, согретые его беглым дыханием...
Она видела, как граф подошел с горящей свечой к проему, ведущему в глубину ледника, протянул руку вовнутрь и вместе с Прынцаевым стал рассматривать то, что выхватил из мрака слабый свет.
– Что там? – спросила в нетерпении Зизи. – Да говорите же скорее!
– Да, да, милый Рене, милый Ипполит, не томите, – попросила и Елизавета Викентьевна. Ипполит повернул голову и сказал:
– Идите сюда, смотрите сами.
Брунгильда и ее мать не тронулись с места. Полина Тихоновна, Зизи и Мура с опаской подошли к открытой двери ледника и заглянули в освещенный проем: в сажени от них на груде рассыпанной картошки что-то кряхтело и извивалось. Женщины не сразу поняли, что шевелящийся тюк – горничная Глаша, связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту, с вытаращенными от ужаса глазами...
Глава 16
– Да у нас в доме и драгоценностей-то нет. – Елизавета Викентьевна покачала головой. – Боюсь вас огорчить, милая Зинаида Львовна, но исчез ваш граммофон.
– О Господи, – вздохнула с облегчением Зизи, – исчез, и слава Богу.
– Надо срочно оповестить полицию, – повторил Прынцаев, готовый вскочить на свой велосипед, чтобы оказать срочную помощь муромцевскому семейству.
– В полицию сообщать не надо, – недовольно остановил его граф Сантамери, – я подарю Зинаиде Львовне новый. Зачем нам допросы и полицейские протоколы?
– Подождите, друзья мои, давайте успокоимся. – Полина Тихоновна обвела всех ясными и спокойными глазами. – Кража граммофона, конечно, не радует. Но не смертельна. В доме можно жить и без граммофона. Но милая Машенька нас всех напугала какой-то подложенной бомбой. Бомба – дело серьезное. Поэтому мы должны знать, почему Мария Николаевна решила, что нас хочет кто-то взорвать?
– Да, Мурочка, милая, – подхватила Брунгильда, – зачем ты так кричала, объясни?
Мура смотрела в землю и молчала, чувствуя себя пристыженной. Как же объяснить им, что она заподозрила студента Петю Родосского в терроризме? Они будут над ней смеяться! Как им объяснить, что отсутствие Пети да финише велопробега она связала с содержанием записки, выпавшей из его кармана? Признаваться никак нельзя – все ее осудят, все скажут, что чужие бумаги читать дурно, что их нужно возвращать хозяину. Да и утверждать, что Петя связан с террористами и подозревался сторожем в желании взорвать саркофаг, – тоже нельзя. Нет, разве они поверят в то, что Петя собирался взорвать дом, где его так хорошо принимали? Хотя то, что он ведет какую-то тайную переписку и время от времени избегает общения, – факт известный.
Мура подняла голову и обвела взглядом притихших родных и друзей.
– Простите меня, я вела себя глупо, – повинилась она, – просто я подумала, что крест со свечой у калитки может иметь символический смысл – знаете, как на могиле.
– Правильно папа говорит, – рассердилась старшая сестра, – занятия историей ни до чего хорошего не доводят. Виноват твой Грегоровиус. Там, наверное, на каждом шагу могилы с крестами и свечами.
– Не ссорьтесь, девочки, не надо, – пресекла спор Елизавета Викентьевна. – Меня все-таки очень интересует, где Глаша.
– Вы уверены, что ее нет в доме? – спросила Зизи. – Может быть, она просто прикорнула где-нибудь в тишине? Лежит на своей кисейной кроватке и отдыхает?
– Да от таких воплей, какие здесь издавались, она бы непременно проснулась! – с досадой произнесла Брунгильда, все еще не справившаяся с раздражением. – Очень надеюсь, что мой рояль на месте.
Мура отвела глаза от сестры – ей очень хотелось сказать о том, что ее волнует исчезновение Пузика, но разве кто-то поймет ее, когда речь идет о более важных вещах – граммофоне, рояле, живом человеке?
– Я успела заглянуть в комнату Глаши, ее там нет, – тяжело вздохнула Елизавета Викентьевна. – Дом пуст.
– Знаете что, друзья мои, – предложила тетушка Полина, – прежде чем делать окончательные выводы, надо бы осмотреть участок, заглянуть в баню, в сарай, в погреб Кто знает, может быть, наша Глаша сидит там себе, занята чем-то и не слышит нас? А может, она ушла за водой? К соседям? В магазин?
– Глаша не могла оставить дом, пока мы отсутствовали. – Елизавета Викентьевна выглядела очень расстроенной.
– Если мадемуазель Мари считает, что в погребе нет бомбы, я готов пойти на риск и заглянуть туда, – насмешливо заявил граф Сантамери, – вместе с господином Прынцаевым. Поль, вы не возражаете?
– Да ну вас, граф, с вашими шуточками, – шаловливо хлопнула ладошкой по плечу графа Зизи, – зачем подкладывать бомбы в погреб – чтобы варенья с соленьями погибли?
Все натянуто засмеялись, благодарные Зинаиде Львовне за то, что она сумела разрядить напряжение.
Граф Сантамери и профессорский ассистент – Прынцаев пристроил наконец свой велосипед к вроде бы безопасному крыльцу – отправились по огибающей дом дорожке, ведущей в дальний угол участка, и вступили в зловещую тень недвижных кустов. После некоторого раздумья остальные последовали за ними, держась на расстоянии. Осмотр сарая и бани никаких результатов не дал. Подошли к леднику.
Летний ледник был устроен под землей – сверху он выглядел, как небольшой зеленый холмик, на вершине которого росли любимые Мурины цветы – георгины. Цвести им предстояло еще не скоро, в самом конце августа, и сейчас они выглядели просто как темные зеленые кустики.
Деревянная дверца в погреб оказалось прикрыта, но замок на ней отсутствовал. Мужчины подошли и прислушались. Изнутри не доносилось ни одного звука. Тогда граф Сантамери осторожно взялся за скобу дверцы и медленно отворил ее. Изнутри зиял черный мрак.
– Мадемуазель! – внятно произнес Рене. – Вы здесь?
– Глаша! Глафира! Отзовитесь? – присоединился Прынцаев.
Все прислушались. Вместо ответа из густого мрака раздались какие-то странные шуршащие звуки – что-то перекатывалось и кряхтело...
– Там нет света, – пожал плечами граф, – и ничего не видно. Может быть, кто-нибудь сходит за той свечой, которая торчит на дороге?
Ни слова не говоря, Мура сорвалась с места и побежала выполнять просьбу. Обратно она возвращалась медленнее, стараясь прикрывать рукой огонек – чтобы он не погас.
Граф Сантамери пошел ей навстречу и, принимая из ее рук свечу, шепнул: «Вы – необыкновенная девушка, Мари». Тут же повернулся и направился к черному проему ледника.
Мура застыла в потрясении. О, неужели этот удивительный мужчина, который, казалось, ничем, кроме своего полуразвалившегося саркофага, не интересовался, неужели он увидел что-то привлекательное в ней? Да не только привлекательное! «Необыкновенная девушка» – да ведь это почти признание в любви! Мура стояла охваченная сладким волнением, мысленно повторяя еще и еще раз волшебные слова, озаренные черным светом неподвижных глаз Рене, согретые его беглым дыханием...
Она видела, как граф подошел с горящей свечой к проему, ведущему в глубину ледника, протянул руку вовнутрь и вместе с Прынцаевым стал рассматривать то, что выхватил из мрака слабый свет.
– Что там? – спросила в нетерпении Зизи. – Да говорите же скорее!
– Да, да, милый Рене, милый Ипполит, не томите, – попросила и Елизавета Викентьевна. Ипполит повернул голову и сказал:
– Идите сюда, смотрите сами.
Брунгильда и ее мать не тронулись с места. Полина Тихоновна, Зизи и Мура с опаской подошли к открытой двери ледника и заглянули в освещенный проем: в сажени от них на груде рассыпанной картошки что-то кряхтело и извивалось. Женщины не сразу поняли, что шевелящийся тюк – горничная Глаша, связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту, с вытаращенными от ужаса глазами...
Глава 16
Господин Гардении не напрасно проходил курс обучения в лучшей международной разведшколе «Черный капеллан»: он великолепно усвоил основное правило идеального резидента – доверять лишь самому себе, всех же прочих подвергать дополнительной, двойной или тройной, проверке. Это золотое правило применил он и по отношению к агенту Сэртэ – человеку, безусловно, талантливому в сыскном деле, изобретательному и деятельному. Человеку, неплохо разработавшему операцию, которая сулила немалую пользу Франции и всему Западу.
Господин Гардении знал, что Россия находится в центре интересов всех западных разведок: небывалый рост промышленности и образования, банковского дела и научных исследований таил в себе катастрофическую угрозу для европейской цивилизации. И речь шла не только о мировом экономическом господстве, к которому заметно продвигалась Россия. Речь шла о гораздо большем. Усиление политического влияния России грозило Западу, хорошо помнившему о прошлых нашествиях варваров, полным уничтожением. И этого нельзя допустить любыми средствами.
Теперь, спустя несколько лет после окончания разведшколы, господин Гардении чувствовал себя гораздо лучше, чем в самом начале обучения. Тогда он испытал не просто потрясение, но на время лишился дара речи, когда узнал, почему западные спецслужбы так сплоченно и солидарно действуют против России, оказывая друг другу всяческую поддержку. Их цель – ослабить Россию, не дать ей окрепнуть, не позволить подняться во весь рост, и все это ради будущего Запада. О, теперь он имел представление, как выглядит эта страна, вставшая в полный рост! Такое уже случалось в прошлом, но, по счастью, перешло в область знания, предназначенного лишь для посвященных. Посвященные – а ныне господин Гардении с полным основанием относил к ним и себя – действовали по разным направлениям, но очень согласованно и слаженно. Петербургская резидентура, которой они руководили, выполняла задачу, непосредственно связанную с обеспечением безопасности Запада. И здесь об ошибках не могло быть и речи.
Господин Гардении до сих пор и не ошибался. Задуманная операция проходила успешно, никого с поличным не поймали. Агент Сэртэ обещал наконец доставить сегодня петербургскому резиденту важный документ. Но в назначенное время не появился.
Господин Гардении стоял у холодного камина в своем загородном доме и размышлял. Он знал почти все. За агентом Сэртэ установили слежку – и Сэртэ действительно проник на дачу профессора Муромцева, улучив момент, когда в доме никого, кроме горничной, не было.
Нашел ли он бумагу, которую искал? И зачем он прихватил с собой граммофон? Вероятней всего, бумагу он не обнаружил, поэтому с помощью граммофона инсценировал бытовую кражу. А вот зачем он прихватил с собой: собаку, усыпленную им с помощью хлороформа? Непонятно.
Господин Гардении только что получил сообщение от своего наблюдателя, не выпускавшего из виду дачу Муромцевых. Наблюдатель телефонировал ему с аппарата, установленного на железнодорожной станции. Резидент велел продолжить наблюдение и докладывать об изменениях ситуации по телефону. Быть может, некоторые неясности возникли из-за того, что он не совсем понял эзопов язык своего соглядатая, но, кажется, его слова истолковывались вполне однозначно: «Арнольд навещал родственников, но, к сожалению, дома никого не оказалось, горничная сказала, что ушли на прогулку... Ему подарили граммофон... Увез на лечение собаку, пришлось применить хлороформ, собака нервничала...» Что же делать теперь, когда вопреки последнему назначенному сроку агент Сэртэ не явился с документом в руках в явочный кабинет резидента «Черного капеллана»? Господин Гарденин понимал, что промедление с получением документа на день-два в принципе ничего не решает. Но... Но только в том случае, если возникли непредвиденные препятствия бытового характера, помешавшие Сэртэ добиться своей цели. А если он вел двойную игру? Если он получил-таки документ и перепродал его конкурентам? С точки зрения европейской безопасности не имело значения, кто получит секретные сведения, – британцы, немцы или французы. А вот с точки зрения экономической выгоды сиюминутного свойства – дело обстоит хуже, Франция окажется в проигрыше. Да и он лично может понести материальные потери.
Впрочем, окончательно делать выводы рано. Более того, можно проверить свои предположения и другим – косвенным путем. Например, прозондировать почву в общении с германской резиденту рой. В прямые контакты с ней господин Гарденин не вступал, но не исключал того, что кое-кто из его окружения работает на берлинские ведомства. Особенно подозрительным казался ему Илья Михайлович Холомков – неотразимый красавец, способный приковывать к себе не только женские, но и мужские взоры. Однако, по наблюдениям господина Гарденина, Холомкова не удалось увлечь прелестями однополой любви, ни в одном из ресторанов, облюбованных тапетками и бардашами, Илья Михайлович не появлялся. Он явно предпочитал общество дамское – причем такое, где появлялись выгодные невесты.
Господину Гарденину удалось выяснить, что Илья Михайлович вдовствует, что в прошлом году он служил секретарем князя Ордынского, ныне покойного, что в его биографии есть некие темные страницы... Но никаких прямых доказательств или точных сведений о склонности красавца к преступной деятельности – в любом ее виде – у Гарденина не имелось. Это говорило, кстати, в пользу возможного сотрудничества Холомкова с иностранной резидентурой – берлинской, например. Осведомители и тайные агенты не должны иметь подмоченных репутаций.
Господин Гардении решил отправиться в сестрорецкий курзал, где иногда встречал господина Холомкова и даже имел приятную возможность сыграть с ним пару бильярдных партий.
Илья Михайлович действительно отдыхал на финском взморье. Впрочем, он теперь отдыхал всегда, ибо нигде не служил. Закончив службу у князя Ордынского, а заодно и выполнив свои обязательства перед господином Пановским, исчезнувшим невесть куда после смерти князя, Илья Михайлович чувствовал себя счастливым и свободным. Он даже немного попутешествовал по Европе – чтобы развеяться, и в Варшаве получил извещение, что на его банковском счете лежит кругленькая сумма. Ее перечислила одна торговая фирма. И хотя Холомков подозревал, что фирма дутая, ему в принципе все равно: если таким образом господин Пановский решил отблагодарить его за выполненное поручение, то он не имел ничего против и был полностью за продолжение сотрудничества, даже если бы пришлось вновь перетерпеть его хамские выпады... Илья Михайлович, сидя в зале ресторана, даже передернулся, вспомнив некоторые наиболее трагические моменты своего общения с внезапно пропавшим мучителем.
Из-за соседнего столика на него смотрел хмурый господин средних лет – с волчьим выражением лица. Илья Михайлович давно заметил, что им интересуются люди, обладающие некими сходными чертами: их глаза горели мертвым тусклым огнем, а припухлость под нижней губой и такая же округлая припухлость над верхней сообщали иx лицам что-то волчье. Он давно вычислил: так Выглядят люди, склонные к содомитству, они походили друг на друга именно такими чертами, да И некоторые их жесты тоже не оставляли никаких сомнений.
Господин Холомков испытывал к людям подобной породы отвращение. Но они явно тяготели к нему – и все благодаря его природной красоте, Которую он считал своим ценнейшим капиталом. Русая пышная шевелюра, глаза необычайной синевы, слегка размытой, как бы с пробегающими далекими облачками, безупречные черты лица, чуть удлиненная линия носа – как часто дамы и барышни терялись, встречаясь с ним взглядом! И он ощущал их возбуждение! Ощущал их внутренний трепет, их взволнованность, томительное ожидание и – сладкий страх жертвы... Нет, он любил только женщин!
Илья Михайлович попытался отвлечься, чтобы забыть о гадком содомите, но все-таки боковым зрением не выпускал его из виду, готовый при малейшем движении нахала дать отпор. Может быть, поэтому он и не заметил, как с другой стороны зала к нему подошел приятнейший господин – статный, в строгом светлом костюме, с тонкими черными усиками. Он поприветствовал Холомкова и попросил разрешения присесть. Их уже знакомили, фамилию смуглого лощеного господина он знал – Гардении! – на содомита знакомец не походил, скорее, такой же ценитель женщин, как и Илья. Привлекательный мужчина, но конкуренцию ему, Илье Холомкову, все-таки не составит. В сравнении с ним Гардении проигрывает своими манерами, слишком холоден, слишком равнодушен, не сможет разжечь в женщине настоящий огонь. Обрадованный Илья Михайлович не возражал против такой компании.
– Сегодня здесь тихо, – элегантный господин устраивался за его столиком, – а все потому, что не видно морских офицеров. Не прибыли из Кронштадта. Как вы думаете, с чем это связано?
– Не знаю, – пожал плечами Холомков, – от офицеров всегда много шума, да и апломба у них слишком много – так форма на них действует.
– Мне их амбициозность иногда кажется забавной, – улыбнулся одними губами Гардении, – но простительной. Трудная у них служба. Парады, ученья, проверки... – Он испытующе глянул на собеседника, но на лице красавца ничего не отразилось. – Чем изволите наслаждаться? Здесь хорошая кухня. Плиту из самого Парижа выписали, и продукты регулярно свежие от станции к ресторану подвозят, по подземной рельсовой галерее.
Илья Михайлович наслаждался устрицами и нежным шабли в ожидании котлеток даньон – он, пожалуй, мог считать себя гурманом или, по крайне мере, ценителем хорошей и здоровой пищи.
Гардении также попросил принести устриц, зажаренную в сухариках и масле навагу и тоже котлетки даньон, как можно больше петрушки, и еще шабли, для поддержания компании.
– Когда кронштадтский пароход не привозит моряков, я начинаю думать, что что-нибудь случилось и им не дали увольнения на берег, – продолжил он интересующий его разговор после того, как официант бросился выполнять заказ.
– Что же там может случиться? – с безразличным видом спросил из вежливости Холомков.
– Авария, например, или другое чрезвычайное происшествие, – лениво протянул Гарденин. – Мало ли что бывает при испытании новой техники.
– По правде говоря, меня это не слишком интересует. – Интонации Холомкова показались его собеседнику не очень естественными. – Да и кому все это надо?
– Русские должны расстаться с благодушными настроениями, потому что, хотя и сложилась поговорка «wer mt dem Russen essen wll, der muss ener Langen loffel haben» – «кто желает кушать вместе с русскими, у того должна быть ложка подлиннее», ситуация не такая уж радужная. Мир бурлит. В Англии, например, почему-то стали опасаться за безопасность со стороны моря и усиленно занялись флотом. А нелепые обвинения английских газет по поводу действий русских войск в Китае? – За ленивыми интонациями Гарденина скрывался пристальный интерес к собеседнику.
– Ну, англичане так завязли в Южной Африке, что скорее они используют зулусов против буров, чем военный флот, – неуверенно ответил Холомков. – Похоже, интерес к русскому флоту возникнет со стороны Тройственного союза. Англии и России нечего делить, Германия сильно досадила обеим. Россия и Англия, можно сказать, подарили немцам Багдадскую железную дорогу, фактически отдали Турцию Германии.
– Но заметьте, Германия откровенно заигрывает с Россией, в публике много говорят о том, что император Вильгельм на Темнельгольфском плацу оказывал небывалые почести графу Шувалову, а по окончании смотра даже поцеловал руку графини. Ежедневно части немецких войск, проходя мимо окон графа Шувалова и смотря налево, играют «Боже, Царя храни», – осторожно продолжил Гардении.
– Это какой граф Шувалов?
– Известный русский дипломат, бывший посол в Германии, бывший Варшавский генерал-губернатор. – Гардении не мог понять, действительно ли Холомков не знает столь выдающуюся личность, как граф Шувалов. Для разведчика это недопустимо.
– Но ведь Германия состоит в Тройственном союзе? Пусть и дружит с Австро-Венгрией и Италией. Зачем ей Россия? – кажется, совершенно искренне недоумевал Холомков.
– Ну, друг мой! А родственные связи двух царствующих домов? Кроме того, Тройственный союз не столь уж и прочен. Внутри него так возросли экономические и политические разногласия, что возобновление союза под угрозой. – Гардении все еще не мог понять, действительно ли Холомков так политически наивен, или он просто хитрая бестия. А потому продолжил прощупывать собеседника:
– Немецкий и французский капиталы активно сближаются на Ближнем Востоке, в Турции, Малой Азии, там французский франк братается с немецкой маркой, немецкие акции в карманах французов – хороший залог дружбы. Да и не случайно император Вильгельм пригласил французского генерала Боннале на маневры германских войск.
– А я и не знал, – неподдельно удивился Холомков. – Не хотите же вы сказать, что французское общество охладело к союзу с Россией? Когда я был в Европе, мне так не показалось. Кстати, – Илья Михайлович доверительно понизил голос, – я встречал тамошних офицеров. Для меня загадка – почему их ремни и сапоги не источают таких мерзких запахов, как у нас?
– Да, это загадка. Согласен с вами, я сам не люблю шумных вульгарных компаний, – заметил Гардении, взяв в руку ломтик золотисто-желтого лимона и выдавливая острый дразнящий сок на устрицы, которые успел подать расторопный официант, – а наши офицеры, ваша правда, пахнут неаппетитно.
Гардении решил не уточнять, что он действительно имел в виду охлаждение французского общества к союзу с Россией. Раскрыть полностью Холомкова ему не удалось. С одной стороны, кое-что тот явно знал, подозрительно равнодушно отнесся к речам об авариях и испытаниях... С другой стороны, его суждения о политической обстановке граничили с кретинизмом.
– Вы ездили в Европу по делам? – небрежно спросил резидент «Черного капеллана», запивал разговор о дурных запахах золотисто-светлым шабли.
– Хотел развеяться, – признался Холомков, его глаза заблестели ярче, – да надеялся завести знакомства с перспективными невестами.
– Не сомневаюсь, что вам это удалось. – Гарденин сохранял серьезность. – У вас прекрасные данные. И кроме того, догадываюсь, приличное положение в обществе.
Илья Михайлович Холомков испытывал искреннюю благодарность к собеседнику за то, что тот не иронизировал над его красотой и заслуженно серьезно относился к тому, что она и должна служить заявленным целям. Тема разговора становилась по-настоящему волнующей.
– Не знаю, разделяете ли вы мое мнение, но при ближайшем рассмотрении европейские невесты показались мне нестерпимо пресными и скучными. А по европейской литературе у меня сложилось совсем другое впечатление.
– Так и наша, русская литература, не способна выразить во всей полноте существо русской женщины, – согласился Гардении. – Вы отказались от своих намерений?
– Решил подумать. Торопиться не следует. Брак – серьезное дело, знаю по своему опыту. К сожалению, супруга моя погибла в результате несчастного случая. Вот и вдовствую.
Господин Гардении в общих чертах знал историю с женитьбой Ильи Холомкова. Однако он не имел подробных сведений, насколько удачным или неудачным оказался брак, заключенный явно с меркантильными целями. По его данным, супруга господина Холомкова погибла при невыясненных обстоятельствах, чуть ли не на глазах мужа. И повисшая пауза, сопровождаемая тяжелым вздохом, подчеркивала тягостные чувства, испытываемые вдовцом при воспоминании о ранней гибели его жены.
– Не могу сказать, что супруга моя происходила из столбового дворянства, – Холомков уже аппетитно жевал котлетку, – но была из почтенного рода и душу имела золотую.
– Не сомневаюсь, что вы дали ей счастье. – Гардении справлялся со своей навагой, похрустывая хорошо прожаренной кожицей в сухариках. – Но ныне вы не готовы к новому браку – мне кажется, боль утраты в вашем сердце еще свежа.
Холомков подозрительно посмотрел на Гарденина.
– Вам надо отвлечься от трагических переживаний, – сочувственно посоветовал резидент «Черного капеллана».
– Вот и пытаюсь, – ответил Холомков, запивая котлетку рюмочкой поммери, – пока без определенных намерений. Живу в свое удовольствие. Наслаждаюсь летним солнцем, белыми ночами, прекрасными русскими женщинами.
– Я видел вас среди посетителей ресторана «Парадиз». Вы являетесь поклонником Зизи Алмазовой?
– Талантливая певица, – причмокнул с откровенным удовольствием Холомков, – вулкан страсти, как ни пытается скрыть свой темперамент под псевдоегипетским обликом.
– Да, я с вами совершенно согласен, – Гарденин так же перешел к котлеткам, – и вокруг этого вулкана ходят кругами морские офицеры, кронштадтские волки. В жизни она еще интереснее, чем на подмостках. Знаете, этакий «длинный и гибкий росток вьющегося растения», с непременным для декаденса мотивом медленного умирания. Могу познакомить ближе.
– Буду очень признателен. Красота притягивает всех, тут ничего не поделаешь, – подтвердил с пониманием дела Илья Михайлович. – Женщины, избравшие сценическое поприще, мне кажутся натуральными и естественными. И вдобавок очень интересными. Ах, как они хороши! Скользящая походка, бледные лица с подведенными глазами, томный голос – сколько обещания, сколько тайны! Сколько порочной привлекательности за их манерной усталостью! – продолжил с горящим взором бывший секретарь князя Ордынского. – Исключая, разумеется, поэтесс. Вот они совершенно невыносимы.
Гардении рассмеялся, усики над темно-пунцовыми губами растянулись, но черные маслянистые глаза оставались холодными и непроницаемыми. Он чувствовал, что в своем интересе к женщинам Холомков был искренен.
– Позвольте полюбопытствовать – почему?
– Да потому, что слишком много претензий и слишком чахлые силенки – стихи глупые и жеманные, как они сами. Что же касается певиц и актрис – то они ничего не придумывают сами, не фантазируют, они изображают то, что написали до них талантливые композиторы и драматурги.
– А ведь знаете, вы – гонкий наблюдатель. – Гарденин, так же как и Илья Холомков, покончил с котлетками, и теперь оба наслаждались кофе с джинжером и хорошей сигарой. – Я об этом никогда не думал. Теперь мне многое стало ясно. Действительно, разговоры об эмансипации совершенно сбивают нас с толку. Кстати, ваше наблюдение относится и к музыкантшам – пианисткам, например? Они неплохо исполняют Шопена и Чайковского.
Господин Гардении знал, что Россия находится в центре интересов всех западных разведок: небывалый рост промышленности и образования, банковского дела и научных исследований таил в себе катастрофическую угрозу для европейской цивилизации. И речь шла не только о мировом экономическом господстве, к которому заметно продвигалась Россия. Речь шла о гораздо большем. Усиление политического влияния России грозило Западу, хорошо помнившему о прошлых нашествиях варваров, полным уничтожением. И этого нельзя допустить любыми средствами.
Теперь, спустя несколько лет после окончания разведшколы, господин Гардении чувствовал себя гораздо лучше, чем в самом начале обучения. Тогда он испытал не просто потрясение, но на время лишился дара речи, когда узнал, почему западные спецслужбы так сплоченно и солидарно действуют против России, оказывая друг другу всяческую поддержку. Их цель – ослабить Россию, не дать ей окрепнуть, не позволить подняться во весь рост, и все это ради будущего Запада. О, теперь он имел представление, как выглядит эта страна, вставшая в полный рост! Такое уже случалось в прошлом, но, по счастью, перешло в область знания, предназначенного лишь для посвященных. Посвященные – а ныне господин Гардении с полным основанием относил к ним и себя – действовали по разным направлениям, но очень согласованно и слаженно. Петербургская резидентура, которой они руководили, выполняла задачу, непосредственно связанную с обеспечением безопасности Запада. И здесь об ошибках не могло быть и речи.
Господин Гардении до сих пор и не ошибался. Задуманная операция проходила успешно, никого с поличным не поймали. Агент Сэртэ обещал наконец доставить сегодня петербургскому резиденту важный документ. Но в назначенное время не появился.
Господин Гардении стоял у холодного камина в своем загородном доме и размышлял. Он знал почти все. За агентом Сэртэ установили слежку – и Сэртэ действительно проник на дачу профессора Муромцева, улучив момент, когда в доме никого, кроме горничной, не было.
Нашел ли он бумагу, которую искал? И зачем он прихватил с собой граммофон? Вероятней всего, бумагу он не обнаружил, поэтому с помощью граммофона инсценировал бытовую кражу. А вот зачем он прихватил с собой: собаку, усыпленную им с помощью хлороформа? Непонятно.
Господин Гардении только что получил сообщение от своего наблюдателя, не выпускавшего из виду дачу Муромцевых. Наблюдатель телефонировал ему с аппарата, установленного на железнодорожной станции. Резидент велел продолжить наблюдение и докладывать об изменениях ситуации по телефону. Быть может, некоторые неясности возникли из-за того, что он не совсем понял эзопов язык своего соглядатая, но, кажется, его слова истолковывались вполне однозначно: «Арнольд навещал родственников, но, к сожалению, дома никого не оказалось, горничная сказала, что ушли на прогулку... Ему подарили граммофон... Увез на лечение собаку, пришлось применить хлороформ, собака нервничала...» Что же делать теперь, когда вопреки последнему назначенному сроку агент Сэртэ не явился с документом в руках в явочный кабинет резидента «Черного капеллана»? Господин Гарденин понимал, что промедление с получением документа на день-два в принципе ничего не решает. Но... Но только в том случае, если возникли непредвиденные препятствия бытового характера, помешавшие Сэртэ добиться своей цели. А если он вел двойную игру? Если он получил-таки документ и перепродал его конкурентам? С точки зрения европейской безопасности не имело значения, кто получит секретные сведения, – британцы, немцы или французы. А вот с точки зрения экономической выгоды сиюминутного свойства – дело обстоит хуже, Франция окажется в проигрыше. Да и он лично может понести материальные потери.
Впрочем, окончательно делать выводы рано. Более того, можно проверить свои предположения и другим – косвенным путем. Например, прозондировать почву в общении с германской резиденту рой. В прямые контакты с ней господин Гарденин не вступал, но не исключал того, что кое-кто из его окружения работает на берлинские ведомства. Особенно подозрительным казался ему Илья Михайлович Холомков – неотразимый красавец, способный приковывать к себе не только женские, но и мужские взоры. Однако, по наблюдениям господина Гарденина, Холомкова не удалось увлечь прелестями однополой любви, ни в одном из ресторанов, облюбованных тапетками и бардашами, Илья Михайлович не появлялся. Он явно предпочитал общество дамское – причем такое, где появлялись выгодные невесты.
Господину Гарденину удалось выяснить, что Илья Михайлович вдовствует, что в прошлом году он служил секретарем князя Ордынского, ныне покойного, что в его биографии есть некие темные страницы... Но никаких прямых доказательств или точных сведений о склонности красавца к преступной деятельности – в любом ее виде – у Гарденина не имелось. Это говорило, кстати, в пользу возможного сотрудничества Холомкова с иностранной резидентурой – берлинской, например. Осведомители и тайные агенты не должны иметь подмоченных репутаций.
Господин Гардении решил отправиться в сестрорецкий курзал, где иногда встречал господина Холомкова и даже имел приятную возможность сыграть с ним пару бильярдных партий.
Илья Михайлович действительно отдыхал на финском взморье. Впрочем, он теперь отдыхал всегда, ибо нигде не служил. Закончив службу у князя Ордынского, а заодно и выполнив свои обязательства перед господином Пановским, исчезнувшим невесть куда после смерти князя, Илья Михайлович чувствовал себя счастливым и свободным. Он даже немного попутешествовал по Европе – чтобы развеяться, и в Варшаве получил извещение, что на его банковском счете лежит кругленькая сумма. Ее перечислила одна торговая фирма. И хотя Холомков подозревал, что фирма дутая, ему в принципе все равно: если таким образом господин Пановский решил отблагодарить его за выполненное поручение, то он не имел ничего против и был полностью за продолжение сотрудничества, даже если бы пришлось вновь перетерпеть его хамские выпады... Илья Михайлович, сидя в зале ресторана, даже передернулся, вспомнив некоторые наиболее трагические моменты своего общения с внезапно пропавшим мучителем.
Из-за соседнего столика на него смотрел хмурый господин средних лет – с волчьим выражением лица. Илья Михайлович давно заметил, что им интересуются люди, обладающие некими сходными чертами: их глаза горели мертвым тусклым огнем, а припухлость под нижней губой и такая же округлая припухлость над верхней сообщали иx лицам что-то волчье. Он давно вычислил: так Выглядят люди, склонные к содомитству, они походили друг на друга именно такими чертами, да И некоторые их жесты тоже не оставляли никаких сомнений.
Господин Холомков испытывал к людям подобной породы отвращение. Но они явно тяготели к нему – и все благодаря его природной красоте, Которую он считал своим ценнейшим капиталом. Русая пышная шевелюра, глаза необычайной синевы, слегка размытой, как бы с пробегающими далекими облачками, безупречные черты лица, чуть удлиненная линия носа – как часто дамы и барышни терялись, встречаясь с ним взглядом! И он ощущал их возбуждение! Ощущал их внутренний трепет, их взволнованность, томительное ожидание и – сладкий страх жертвы... Нет, он любил только женщин!
Илья Михайлович попытался отвлечься, чтобы забыть о гадком содомите, но все-таки боковым зрением не выпускал его из виду, готовый при малейшем движении нахала дать отпор. Может быть, поэтому он и не заметил, как с другой стороны зала к нему подошел приятнейший господин – статный, в строгом светлом костюме, с тонкими черными усиками. Он поприветствовал Холомкова и попросил разрешения присесть. Их уже знакомили, фамилию смуглого лощеного господина он знал – Гардении! – на содомита знакомец не походил, скорее, такой же ценитель женщин, как и Илья. Привлекательный мужчина, но конкуренцию ему, Илье Холомкову, все-таки не составит. В сравнении с ним Гардении проигрывает своими манерами, слишком холоден, слишком равнодушен, не сможет разжечь в женщине настоящий огонь. Обрадованный Илья Михайлович не возражал против такой компании.
– Сегодня здесь тихо, – элегантный господин устраивался за его столиком, – а все потому, что не видно морских офицеров. Не прибыли из Кронштадта. Как вы думаете, с чем это связано?
– Не знаю, – пожал плечами Холомков, – от офицеров всегда много шума, да и апломба у них слишком много – так форма на них действует.
– Мне их амбициозность иногда кажется забавной, – улыбнулся одними губами Гардении, – но простительной. Трудная у них служба. Парады, ученья, проверки... – Он испытующе глянул на собеседника, но на лице красавца ничего не отразилось. – Чем изволите наслаждаться? Здесь хорошая кухня. Плиту из самого Парижа выписали, и продукты регулярно свежие от станции к ресторану подвозят, по подземной рельсовой галерее.
Илья Михайлович наслаждался устрицами и нежным шабли в ожидании котлеток даньон – он, пожалуй, мог считать себя гурманом или, по крайне мере, ценителем хорошей и здоровой пищи.
Гардении также попросил принести устриц, зажаренную в сухариках и масле навагу и тоже котлетки даньон, как можно больше петрушки, и еще шабли, для поддержания компании.
– Когда кронштадтский пароход не привозит моряков, я начинаю думать, что что-нибудь случилось и им не дали увольнения на берег, – продолжил он интересующий его разговор после того, как официант бросился выполнять заказ.
– Что же там может случиться? – с безразличным видом спросил из вежливости Холомков.
– Авария, например, или другое чрезвычайное происшествие, – лениво протянул Гарденин. – Мало ли что бывает при испытании новой техники.
– По правде говоря, меня это не слишком интересует. – Интонации Холомкова показались его собеседнику не очень естественными. – Да и кому все это надо?
– Русские должны расстаться с благодушными настроениями, потому что, хотя и сложилась поговорка «wer mt dem Russen essen wll, der muss ener Langen loffel haben» – «кто желает кушать вместе с русскими, у того должна быть ложка подлиннее», ситуация не такая уж радужная. Мир бурлит. В Англии, например, почему-то стали опасаться за безопасность со стороны моря и усиленно занялись флотом. А нелепые обвинения английских газет по поводу действий русских войск в Китае? – За ленивыми интонациями Гарденина скрывался пристальный интерес к собеседнику.
– Ну, англичане так завязли в Южной Африке, что скорее они используют зулусов против буров, чем военный флот, – неуверенно ответил Холомков. – Похоже, интерес к русскому флоту возникнет со стороны Тройственного союза. Англии и России нечего делить, Германия сильно досадила обеим. Россия и Англия, можно сказать, подарили немцам Багдадскую железную дорогу, фактически отдали Турцию Германии.
– Но заметьте, Германия откровенно заигрывает с Россией, в публике много говорят о том, что император Вильгельм на Темнельгольфском плацу оказывал небывалые почести графу Шувалову, а по окончании смотра даже поцеловал руку графини. Ежедневно части немецких войск, проходя мимо окон графа Шувалова и смотря налево, играют «Боже, Царя храни», – осторожно продолжил Гардении.
– Это какой граф Шувалов?
– Известный русский дипломат, бывший посол в Германии, бывший Варшавский генерал-губернатор. – Гардении не мог понять, действительно ли Холомков не знает столь выдающуюся личность, как граф Шувалов. Для разведчика это недопустимо.
– Но ведь Германия состоит в Тройственном союзе? Пусть и дружит с Австро-Венгрией и Италией. Зачем ей Россия? – кажется, совершенно искренне недоумевал Холомков.
– Ну, друг мой! А родственные связи двух царствующих домов? Кроме того, Тройственный союз не столь уж и прочен. Внутри него так возросли экономические и политические разногласия, что возобновление союза под угрозой. – Гардении все еще не мог понять, действительно ли Холомков так политически наивен, или он просто хитрая бестия. А потому продолжил прощупывать собеседника:
– Немецкий и французский капиталы активно сближаются на Ближнем Востоке, в Турции, Малой Азии, там французский франк братается с немецкой маркой, немецкие акции в карманах французов – хороший залог дружбы. Да и не случайно император Вильгельм пригласил французского генерала Боннале на маневры германских войск.
– А я и не знал, – неподдельно удивился Холомков. – Не хотите же вы сказать, что французское общество охладело к союзу с Россией? Когда я был в Европе, мне так не показалось. Кстати, – Илья Михайлович доверительно понизил голос, – я встречал тамошних офицеров. Для меня загадка – почему их ремни и сапоги не источают таких мерзких запахов, как у нас?
– Да, это загадка. Согласен с вами, я сам не люблю шумных вульгарных компаний, – заметил Гардении, взяв в руку ломтик золотисто-желтого лимона и выдавливая острый дразнящий сок на устрицы, которые успел подать расторопный официант, – а наши офицеры, ваша правда, пахнут неаппетитно.
Гардении решил не уточнять, что он действительно имел в виду охлаждение французского общества к союзу с Россией. Раскрыть полностью Холомкова ему не удалось. С одной стороны, кое-что тот явно знал, подозрительно равнодушно отнесся к речам об авариях и испытаниях... С другой стороны, его суждения о политической обстановке граничили с кретинизмом.
– Вы ездили в Европу по делам? – небрежно спросил резидент «Черного капеллана», запивал разговор о дурных запахах золотисто-светлым шабли.
– Хотел развеяться, – признался Холомков, его глаза заблестели ярче, – да надеялся завести знакомства с перспективными невестами.
– Не сомневаюсь, что вам это удалось. – Гарденин сохранял серьезность. – У вас прекрасные данные. И кроме того, догадываюсь, приличное положение в обществе.
Илья Михайлович Холомков испытывал искреннюю благодарность к собеседнику за то, что тот не иронизировал над его красотой и заслуженно серьезно относился к тому, что она и должна служить заявленным целям. Тема разговора становилась по-настоящему волнующей.
– Не знаю, разделяете ли вы мое мнение, но при ближайшем рассмотрении европейские невесты показались мне нестерпимо пресными и скучными. А по европейской литературе у меня сложилось совсем другое впечатление.
– Так и наша, русская литература, не способна выразить во всей полноте существо русской женщины, – согласился Гардении. – Вы отказались от своих намерений?
– Решил подумать. Торопиться не следует. Брак – серьезное дело, знаю по своему опыту. К сожалению, супруга моя погибла в результате несчастного случая. Вот и вдовствую.
Господин Гардении в общих чертах знал историю с женитьбой Ильи Холомкова. Однако он не имел подробных сведений, насколько удачным или неудачным оказался брак, заключенный явно с меркантильными целями. По его данным, супруга господина Холомкова погибла при невыясненных обстоятельствах, чуть ли не на глазах мужа. И повисшая пауза, сопровождаемая тяжелым вздохом, подчеркивала тягостные чувства, испытываемые вдовцом при воспоминании о ранней гибели его жены.
– Не могу сказать, что супруга моя происходила из столбового дворянства, – Холомков уже аппетитно жевал котлетку, – но была из почтенного рода и душу имела золотую.
– Не сомневаюсь, что вы дали ей счастье. – Гардении справлялся со своей навагой, похрустывая хорошо прожаренной кожицей в сухариках. – Но ныне вы не готовы к новому браку – мне кажется, боль утраты в вашем сердце еще свежа.
Холомков подозрительно посмотрел на Гарденина.
– Вам надо отвлечься от трагических переживаний, – сочувственно посоветовал резидент «Черного капеллана».
– Вот и пытаюсь, – ответил Холомков, запивая котлетку рюмочкой поммери, – пока без определенных намерений. Живу в свое удовольствие. Наслаждаюсь летним солнцем, белыми ночами, прекрасными русскими женщинами.
– Я видел вас среди посетителей ресторана «Парадиз». Вы являетесь поклонником Зизи Алмазовой?
– Талантливая певица, – причмокнул с откровенным удовольствием Холомков, – вулкан страсти, как ни пытается скрыть свой темперамент под псевдоегипетским обликом.
– Да, я с вами совершенно согласен, – Гарденин так же перешел к котлеткам, – и вокруг этого вулкана ходят кругами морские офицеры, кронштадтские волки. В жизни она еще интереснее, чем на подмостках. Знаете, этакий «длинный и гибкий росток вьющегося растения», с непременным для декаденса мотивом медленного умирания. Могу познакомить ближе.
– Буду очень признателен. Красота притягивает всех, тут ничего не поделаешь, – подтвердил с пониманием дела Илья Михайлович. – Женщины, избравшие сценическое поприще, мне кажутся натуральными и естественными. И вдобавок очень интересными. Ах, как они хороши! Скользящая походка, бледные лица с подведенными глазами, томный голос – сколько обещания, сколько тайны! Сколько порочной привлекательности за их манерной усталостью! – продолжил с горящим взором бывший секретарь князя Ордынского. – Исключая, разумеется, поэтесс. Вот они совершенно невыносимы.
Гардении рассмеялся, усики над темно-пунцовыми губами растянулись, но черные маслянистые глаза оставались холодными и непроницаемыми. Он чувствовал, что в своем интересе к женщинам Холомков был искренен.
– Позвольте полюбопытствовать – почему?
– Да потому, что слишком много претензий и слишком чахлые силенки – стихи глупые и жеманные, как они сами. Что же касается певиц и актрис – то они ничего не придумывают сами, не фантазируют, они изображают то, что написали до них талантливые композиторы и драматурги.
– А ведь знаете, вы – гонкий наблюдатель. – Гарденин, так же как и Илья Холомков, покончил с котлетками, и теперь оба наслаждались кофе с джинжером и хорошей сигарой. – Я об этом никогда не думал. Теперь мне многое стало ясно. Действительно, разговоры об эмансипации совершенно сбивают нас с толку. Кстати, ваше наблюдение относится и к музыкантшам – пианисткам, например? Они неплохо исполняют Шопена и Чайковского.