Страница:
– Подождите, подождите, я ничего не понимаю. – Клим Кириллович начинал чувствовать, что беспокойство Муры передается ему, но как можно терпеливее сказал: – Давайте по порядку. Какую тайну вы хотите мне открыть? Постарайтесь не уклоняться от существа.
– Милый Клим Кириллович, – Мура вскочила с дивана и села за стол напротив доктора, – я начну с попугая. Мы с сестрой сказали родителям не всю правду. Попугая нам предложил сторож особняка князя Ордынского. Это так. Но взяла попугая я сама – сторож провел меня в особняк и показал, как пройти в кабинет князя. А сам вернулся к коляске, к Брунгильде. И я оказалась в этом странном кабинете одна. Признаюсь, мне было очень страшно. Особенно, когда произошло непонятное превращение с иконой. Вы читали в газете, что из особняка украли икону? Нет?
Она исчезла в ночь именно после моего посещения.
– Но вы не причастны к краже иконы? Вас не могут заподозрить? – испугался Клим Кириллович, – Вы не брали икону? И вышли из особняка только с попугаем в клетке? Правильно?
– Да, да, именно так. Но, Клим Кириллович, слушайте дальше. Я подходила в кабинете к этой иконе – к образу Богоматери с младенцем. Обычная икона, но она показалась мне странной, знаете, безотчетное чувство, мгновенно возникшее ощущение, не знаю почему. – Мура снова вздернула недовольно бровку. – Не улыбайтесь, я просто пытаюсь вам объяснить, почему я до нее дотронулась. Почему мне захотелось погладить рукой серебряный оклад. Лучше бы я этого не делала! – Мура в отчаянии закрыла лицо руками.
– Продолжайте, продолжайте, я внимательно слушаю, – доброжелательный, ровный голос Клима Кирилловича успокаивал.
– Клим Кириллович, поверьте мне. – Мура отняла руки от лица. – Я провела рукой по окладу и вдруг услышала странный звук. Отдернула руку и увидела, что изображение поползло вниз, а за ним стало открываться другое, совсем другое.
– Тайник? – вопросительно-утвердительно предположил доктор.
– Не знаю, я не смотрела, я испугалась и убежала. Но открывшая картина до сих пор стоит у меня перед глазами – образ святого царя Феодора Борисовича на фоне горы с храмом.
– Царя Феодора Борисовича? – переспросил доктор. – Святого царя? Не могу такого припомнить. Вы не путаете?
– Нет, доктор, нет, – уверенно подтвердила Мура, – вокруг нимба шли слова: «Василий Смиренный, Феодор Борисович».
– Но что вас так напугало? – сочувственно спросил Клим Кириллович.
– Не знаю, – понурилась Мура, – я убежала и не возвратила изображение Богоматери на прежнее место, я же не знала тайного механизма...
– Странно, – Клим Кириллович нахмурился, – сторож, которого мы подозреваем в причастности к секретным службам, должен был понять, что это вы открыли тайник. Вас должны искать.
– Клим Кириллович, – голос Муры перешел на шепот, – я ужасно волнуюсь, мне кажется, что за мной везде следят. Я вам не сказала самого главного – там, в особняке, убегая из кабинета, я случайно обронила свою перчатку.
– О Боже! – воскликнул доктор Коровкин, вскочил со стула и стал ходить взад и вперед по гостиной, Мура следила за его перемещениями. Климу Кирилловичу не хотелось еще больше пугать Муру, но и преуменьшать возможную опасность не следовало. – На перчатке были ваши инициалы?
– Нет, ничего не было, но это и неважно. Важнее другое. Вчера я получила эту перчатку, мне ее вернули!
– Как? Кто? – остановился доктор.
– Вы и не заметили, – Мура смотрела на Клима Кирилловича широко раскрытыми глазами, с трудом сдерживая слезы, – и я вам не сказала, потому что была поражена и испугалась. Когда мы садились в экипаж, помните, после выставки, Андрей Григорьевич, архитектор, незаметно сунул мне в руку мою потерянную перчатку.
– Андрей Григорьевич? – переспросил недоуменно Клим Кириллович. – А он произвел на меня благоприятное впечатление.
– И на меня тоже, – подхватила Мура, – и на меня. Но вы понимаете, что это значит?
– Что? – спросил настороженно доктор.
– В кабинете он был точно, свою перчатку я обронила там. Одно из двух. Либо он из этих самых секретных служб, которые охраняют особняк. Либо... – Слезы исчезли из глаз Муры, взгляд стал строгим и торжествующим. – Либо он не из секретных служб и сам украл икону!
– Что вы говорите?! – Доктор снова сел напротив Муры. – Как он мог украсть? И главное – зачем?
– Вы сами предположили, что там был тайник! – воскликнула Мура. – Я туда не заглядывала. А вдруг гам что-то было? А вдруг он и приходил за тем, что спрятано в тайнике?
– Не верю, – Клим Кириллович покачал головой, – положим, там было что-то спрятано, что он мог взять, но зачем уносить саму икону? И как он мог проникнуть в кабинет?
– Ответ на этот вопрос я знаю, – твердо сказала Мура. – Догадываюсь. Объяснение может быть только одно. Он архитектор. Он мог строить этот особняк. Тогда он знает и подземный потайной ход в кабинет князя Ордынского.
Доктор Коровкин опешил.
– Н-да, – произнес он после долгой паузы. – Если даже и так, нас это не касается. Надо было только его поблагодарить за то, что он вернул вам вашу перчатку.
– Еще не все, – Мура продолжала преподносить доктору сюрпризы, – не все. Он странно смотрел на меня на выставке. С самого начала, я вспомнила ночью.
– Вам показалось, – возразил доктор, – вы задним числом начинаете придумывать...
– Нет, – не согласилась Мура, – я сразу заметила, но тогда не придала значения. А ночью стала вспоминать все по порядку и припомнила еще некоторые странности. Если, конечно, принять исходную гипотезу. Подумайте сами, – убеждала она Клима Кирилловича, – он, архитектор, знаком с противным Холомковым, секретарем князя Ордынского, очень давно. Если Андрей Григорьевич знает тайные подземные ходы в кабинет князя, значит, он мог ими пользоваться и раньше, общаться с князем. Так?
– Допустим, – не стал спорить доктор.
– И вам не кажется странным, что архитектор, построивший дом для князя, общается с ним не открыто, а пользуется потайным ходом?
– Пожалуй, это, действительно, может вызвать вопросы, – осторожно отреагировал на домыслы Муры доктор. – И что?
– Значит, у князя и архитектора была какая-то общая тайна. Архитектор наверняка должен был знать, что секретарь князя-отшельника взят на службу после того, как погибла его несчастная жена. – Почему вы так решили?
Клим Кириллович внимательно смотрел на Муру.
– Вспомните, на выставке... Ну же! – азартно вскрикнула Мура. – Архитектор зачем-то спрашивал о здоровье жены Холомкова.
– Но он действительно мог не знать о ее смерти. – Доктору Мурин ход мысли не казался убедительным.
– Я понимаю, – упрекнула Клима Кирилловича Мура. – Вы все еще думаете, что я все придумала. Из-за испуга, из-за несчастной перчатки. Так нет же! Нет! Вспоминайте! – требовала девушка от ошеломленного неожиданными откровениями Муры доктора. – Как только секретарь князя стал рассказывать о таинственной княгине, архитектор явно заскучал.
– Вы хотите сказать, что он знал княгиню и пытался скрыть свое знакомство за внешним безразличием?
– Дорогой Клим Кириллович! – Мура в досаде откинулась на спинку стула, умный, милый Клим Кириллович не улавливал ее мысли. – Дело не в княгине! Наверняка ее знал! Какой же вы, право, ненаблюдательный. Архитектор притворился именно в тот момент, когда ему должно было быть интереснее всего! В тот момент, когда Холомков стал насмешничать и говорить, что княгиня повредилась умом и бродит и ищет своего ребенка... Согласитесь, история с княгиней – загадочная, и здесь есть к чему проявить интерес постороннему человеку.
– Хорошо, хорошо, – подгонял Муру без всякого воодушевления доктор, – что же из этого следует?
– Из этого следует, что княгиня ничего не выдумывала, что архитектор знал не только о существовании княгини, но и о ребенке.
– О-о-о! Скажите еще, что он украл его! – возмущенно воскликнул доктор. – Это уже чересчур!
– Не знаю, – к ужасу доктора Коровкина глаза Муры неожиданно озорно заблестели, упрямо и вызывающе, – этого я еще не знаю. Но я знаю нечто другое, и это так ужасно и странно, что и не знаю, как вам это сказать.
– Говорите, я уже не удивлюсь ничему, – ответил обреченно доктор, вспомнивший вдруг, что скоро может вернуться горничная с лекарствами, и заметивший, что вторая льняная салфетка все еще сухая, что может выдать их с Мурой обман. И стал быстро сворачивать салфетку, чтобы погрузить ее в раствор уксуса. – Говорите скорее, время идет.
Мура дождалась, пока он опустит салфетку в миску, взглянула ему прямо в глаза.
– Доктор, скажите честно, неужели вы его не узнали?
– Архитектора Андрея Григорьевича? – уточнил доктор.
– Да, да, его, – нетерпеливо подтвердила Мура. – Ведь это был тот самый монах с Волкова кладбища! Ну, вспоминаете? Он! Я не сомневаюсь ни на минуту! Сделайте усилие, представьте себе его в монашеском одеянии! Представили? Рост, общий силуэт, и главное, движения, быстрая, плавная походка, скользящая, как будто его несет ветром.
Доктор опустил глаза, пытаясь сосредоточиться.
– Теперь вы все должны понять, – взволнованно продолжала Мура, – он был на могиле того самого ребенка, которого вы вынимали из витрины ширхановской булочной, ребенок был завернут в дорогую пеленку, вы сами это признали после допроса. Это ребенок княгини Ордынской, наследник князя! Вы же сами говорили, что подкидыш необычный! – в отчаянии воскликнула Мура, видя полную оторопелость доктора.
– Допустим, – доктор, с трудом взяв себя в руки, постарался стряхнуть охвативший его озноб, – допустим, я держал в руках похищенного наследника князя Ордынского. Но вместе с ним, значит, похитили что-то еще, то, что искала полиция, из-за чего меня продержали в кутузке. А что тогда искал в кабинете князя архитектор, не вашу же перчатку? Или вы, действительно, думаете, что он – архитектор, монах – украл икону? После того, как украл ребенка и подбросил его в витрину булочной? Нет, ничего не понимаю. – Только нежелание Клима Кирилловича еще больше расстроить Муру удерживало его от резких оценок.
– И я еще не все понимаю, – призналась Мура, – но поэтому и решила обсудить все с вами, вы тоже оказались вовлечены в эту историю. Вы меня поймете. Нам надо подумать о наших дальнейших действиях. Милый доктор, я напоминаю вам, что вы обещали мне хранить нашу тайну. – Это важно еще и потому, что мы не знаем, нашли ли секретные агенты то, что искали. Они искали что-то в особняке князя. Потом искали у вас. Потом, очевидно, в могиле ребенка. Вы же говорили, что пеленку привезли на опознание в участок, что могилу вскрывали. А вдруг они так и не нашли того, что им надо?
– Я скоро возненавижу и булочную, и ребенка, – с досадой произнес доктор. – Я надеялся, что все уже кончено, что меня оставят, наконец, в покое.
– Вот видите, – ласково сказала Мура, – как мы ни стремимся быть подальше от этого темного дела, все равно оно таинственным образом к нам возвращается. То с одной стороны, то с другой. Я не знала, что окажусь на Большой Вельможной, не знала, что окажусь в кабинете князя, не знала, что икона откроется, не знала, что даже на выставке из сотен посетителей нами заинтересуется именно секретарь князя Ордынского!
– Мистика, – не скрыл огорчения доктор. – Вы думаете, что этим все не кончится?
– Да, да, дорогой Клим Кириллович, именно это я и поняла минувшей ночью. Не знаю, надо ли волновать папу, маму и сестру. История не касается их впрямую. А вот вас касается, и меня тоже. Давайте пока сами все обдумаем и понаблюдаем, что будет происходить дальше. Внутренне я готова к тому, что что-то произойдет еще. Что станет верным знаком, что мы оказались вовлечены в странные события не случайно. Почему именно мы? – не спрашивайте, и на этот вопрос у меня нет ответа.
– Если к вашим объяснениям отнестись внимательно, а я склонен относиться так, – серьезно уверил Муру доктор, – остается непонятным: почему пропажей княжеского наследника занимаются какие-то секретные агенты, наделенные чрезвычайными полномочиями?
– Давайте попробуем и об этом подумать, – Мура обрадовалась, увидев в докторе Коровкине надежного, союзника, – важный вопрос, я чувствую. В этой истории – а она не завершилась, я ощущаю почти физически – есть еще много непонятного. Нам надо быть готовыми к любому развитию событий. Теперь вы понимаете, почему я решила довериться вам, милый Клим Кириллович.
– Да, понимаю, – кивнул доктор, – спасибо, я подумаю обо всем, что вы сказали. О разговоре никто не узнает. Обещаю вам. Но и вы дайте мне слово, что в случае новых тревожных поворотов дела или ваших новых догадок – вы обязательно уведомите меня. В ближайшие дни у меня будет причина вас навещать. Лекарство, которое принесут из аптеки – боюсь уже очень скоро! – можете пить. Вреда не будет. И для профилактики хорошо. А пока, может быть, вам прилечь?
Мура быстро нырнула под плед на диван.
– Я боюсь, Клим Кириллович, очень боюсь, с тех пор как поняла, что ход событий вынуждает меня в них участвовать. Я не хочу участвовать в этих событиях вслепую, с закрытыми глазами!
– Не волнуйтесь, – твердо сказал Клим Кириллович, – я тоже сторонник разумных подходов, нельзя прятать голову в песок, как страусы. Все будет хорошо, я уверен. Завтра увидимся. Больше пока ни о чем не думайте. Ну, разве что о тайне революционного попугая можно поразмышлять. – Он перешел на шутливый тон, хотя ему было не по себе.
– Вы надо мной насмехаетесь? – спросила обиженно Мура. – Вы мне не поверили?
– Напротив, – сказал с чувством доктор, – напротив. Я вами восхищен. Он подошел к дивану, наклонился, взял руку девушки и почтительно ее поцеловал. В этот момент послышались глухие звуки отпираемой двери, и доктор пошел навстречу горничной. Не успел он выйти из гостиной, как услышал за спиной громкий шепот Муры. Он обернулся.
– Доктор, доктор, – Мура округлила глаза, – а вы подумайте, был ли мертвый младенец мертвым?
Глава 18
– Милый Клим Кириллович, – Мура вскочила с дивана и села за стол напротив доктора, – я начну с попугая. Мы с сестрой сказали родителям не всю правду. Попугая нам предложил сторож особняка князя Ордынского. Это так. Но взяла попугая я сама – сторож провел меня в особняк и показал, как пройти в кабинет князя. А сам вернулся к коляске, к Брунгильде. И я оказалась в этом странном кабинете одна. Признаюсь, мне было очень страшно. Особенно, когда произошло непонятное превращение с иконой. Вы читали в газете, что из особняка украли икону? Нет?
Она исчезла в ночь именно после моего посещения.
– Но вы не причастны к краже иконы? Вас не могут заподозрить? – испугался Клим Кириллович, – Вы не брали икону? И вышли из особняка только с попугаем в клетке? Правильно?
– Да, да, именно так. Но, Клим Кириллович, слушайте дальше. Я подходила в кабинете к этой иконе – к образу Богоматери с младенцем. Обычная икона, но она показалась мне странной, знаете, безотчетное чувство, мгновенно возникшее ощущение, не знаю почему. – Мура снова вздернула недовольно бровку. – Не улыбайтесь, я просто пытаюсь вам объяснить, почему я до нее дотронулась. Почему мне захотелось погладить рукой серебряный оклад. Лучше бы я этого не делала! – Мура в отчаянии закрыла лицо руками.
– Продолжайте, продолжайте, я внимательно слушаю, – доброжелательный, ровный голос Клима Кирилловича успокаивал.
– Клим Кириллович, поверьте мне. – Мура отняла руки от лица. – Я провела рукой по окладу и вдруг услышала странный звук. Отдернула руку и увидела, что изображение поползло вниз, а за ним стало открываться другое, совсем другое.
– Тайник? – вопросительно-утвердительно предположил доктор.
– Не знаю, я не смотрела, я испугалась и убежала. Но открывшая картина до сих пор стоит у меня перед глазами – образ святого царя Феодора Борисовича на фоне горы с храмом.
– Царя Феодора Борисовича? – переспросил доктор. – Святого царя? Не могу такого припомнить. Вы не путаете?
– Нет, доктор, нет, – уверенно подтвердила Мура, – вокруг нимба шли слова: «Василий Смиренный, Феодор Борисович».
– Но что вас так напугало? – сочувственно спросил Клим Кириллович.
– Не знаю, – понурилась Мура, – я убежала и не возвратила изображение Богоматери на прежнее место, я же не знала тайного механизма...
– Странно, – Клим Кириллович нахмурился, – сторож, которого мы подозреваем в причастности к секретным службам, должен был понять, что это вы открыли тайник. Вас должны искать.
– Клим Кириллович, – голос Муры перешел на шепот, – я ужасно волнуюсь, мне кажется, что за мной везде следят. Я вам не сказала самого главного – там, в особняке, убегая из кабинета, я случайно обронила свою перчатку.
– О Боже! – воскликнул доктор Коровкин, вскочил со стула и стал ходить взад и вперед по гостиной, Мура следила за его перемещениями. Климу Кирилловичу не хотелось еще больше пугать Муру, но и преуменьшать возможную опасность не следовало. – На перчатке были ваши инициалы?
– Нет, ничего не было, но это и неважно. Важнее другое. Вчера я получила эту перчатку, мне ее вернули!
– Как? Кто? – остановился доктор.
– Вы и не заметили, – Мура смотрела на Клима Кирилловича широко раскрытыми глазами, с трудом сдерживая слезы, – и я вам не сказала, потому что была поражена и испугалась. Когда мы садились в экипаж, помните, после выставки, Андрей Григорьевич, архитектор, незаметно сунул мне в руку мою потерянную перчатку.
– Андрей Григорьевич? – переспросил недоуменно Клим Кириллович. – А он произвел на меня благоприятное впечатление.
– И на меня тоже, – подхватила Мура, – и на меня. Но вы понимаете, что это значит?
– Что? – спросил настороженно доктор.
– В кабинете он был точно, свою перчатку я обронила там. Одно из двух. Либо он из этих самых секретных служб, которые охраняют особняк. Либо... – Слезы исчезли из глаз Муры, взгляд стал строгим и торжествующим. – Либо он не из секретных служб и сам украл икону!
– Что вы говорите?! – Доктор снова сел напротив Муры. – Как он мог украсть? И главное – зачем?
– Вы сами предположили, что там был тайник! – воскликнула Мура. – Я туда не заглядывала. А вдруг гам что-то было? А вдруг он и приходил за тем, что спрятано в тайнике?
– Не верю, – Клим Кириллович покачал головой, – положим, там было что-то спрятано, что он мог взять, но зачем уносить саму икону? И как он мог проникнуть в кабинет?
– Ответ на этот вопрос я знаю, – твердо сказала Мура. – Догадываюсь. Объяснение может быть только одно. Он архитектор. Он мог строить этот особняк. Тогда он знает и подземный потайной ход в кабинет князя Ордынского.
Доктор Коровкин опешил.
– Н-да, – произнес он после долгой паузы. – Если даже и так, нас это не касается. Надо было только его поблагодарить за то, что он вернул вам вашу перчатку.
– Еще не все, – Мура продолжала преподносить доктору сюрпризы, – не все. Он странно смотрел на меня на выставке. С самого начала, я вспомнила ночью.
– Вам показалось, – возразил доктор, – вы задним числом начинаете придумывать...
– Нет, – не согласилась Мура, – я сразу заметила, но тогда не придала значения. А ночью стала вспоминать все по порядку и припомнила еще некоторые странности. Если, конечно, принять исходную гипотезу. Подумайте сами, – убеждала она Клима Кирилловича, – он, архитектор, знаком с противным Холомковым, секретарем князя Ордынского, очень давно. Если Андрей Григорьевич знает тайные подземные ходы в кабинет князя, значит, он мог ими пользоваться и раньше, общаться с князем. Так?
– Допустим, – не стал спорить доктор.
– И вам не кажется странным, что архитектор, построивший дом для князя, общается с ним не открыто, а пользуется потайным ходом?
– Пожалуй, это, действительно, может вызвать вопросы, – осторожно отреагировал на домыслы Муры доктор. – И что?
– Значит, у князя и архитектора была какая-то общая тайна. Архитектор наверняка должен был знать, что секретарь князя-отшельника взят на службу после того, как погибла его несчастная жена. – Почему вы так решили?
Клим Кириллович внимательно смотрел на Муру.
– Вспомните, на выставке... Ну же! – азартно вскрикнула Мура. – Архитектор зачем-то спрашивал о здоровье жены Холомкова.
– Но он действительно мог не знать о ее смерти. – Доктору Мурин ход мысли не казался убедительным.
– Я понимаю, – упрекнула Клима Кирилловича Мура. – Вы все еще думаете, что я все придумала. Из-за испуга, из-за несчастной перчатки. Так нет же! Нет! Вспоминайте! – требовала девушка от ошеломленного неожиданными откровениями Муры доктора. – Как только секретарь князя стал рассказывать о таинственной княгине, архитектор явно заскучал.
– Вы хотите сказать, что он знал княгиню и пытался скрыть свое знакомство за внешним безразличием?
– Дорогой Клим Кириллович! – Мура в досаде откинулась на спинку стула, умный, милый Клим Кириллович не улавливал ее мысли. – Дело не в княгине! Наверняка ее знал! Какой же вы, право, ненаблюдательный. Архитектор притворился именно в тот момент, когда ему должно было быть интереснее всего! В тот момент, когда Холомков стал насмешничать и говорить, что княгиня повредилась умом и бродит и ищет своего ребенка... Согласитесь, история с княгиней – загадочная, и здесь есть к чему проявить интерес постороннему человеку.
– Хорошо, хорошо, – подгонял Муру без всякого воодушевления доктор, – что же из этого следует?
– Из этого следует, что княгиня ничего не выдумывала, что архитектор знал не только о существовании княгини, но и о ребенке.
– О-о-о! Скажите еще, что он украл его! – возмущенно воскликнул доктор. – Это уже чересчур!
– Не знаю, – к ужасу доктора Коровкина глаза Муры неожиданно озорно заблестели, упрямо и вызывающе, – этого я еще не знаю. Но я знаю нечто другое, и это так ужасно и странно, что и не знаю, как вам это сказать.
– Говорите, я уже не удивлюсь ничему, – ответил обреченно доктор, вспомнивший вдруг, что скоро может вернуться горничная с лекарствами, и заметивший, что вторая льняная салфетка все еще сухая, что может выдать их с Мурой обман. И стал быстро сворачивать салфетку, чтобы погрузить ее в раствор уксуса. – Говорите скорее, время идет.
Мура дождалась, пока он опустит салфетку в миску, взглянула ему прямо в глаза.
– Доктор, скажите честно, неужели вы его не узнали?
– Архитектора Андрея Григорьевича? – уточнил доктор.
– Да, да, его, – нетерпеливо подтвердила Мура. – Ведь это был тот самый монах с Волкова кладбища! Ну, вспоминаете? Он! Я не сомневаюсь ни на минуту! Сделайте усилие, представьте себе его в монашеском одеянии! Представили? Рост, общий силуэт, и главное, движения, быстрая, плавная походка, скользящая, как будто его несет ветром.
Доктор опустил глаза, пытаясь сосредоточиться.
– Теперь вы все должны понять, – взволнованно продолжала Мура, – он был на могиле того самого ребенка, которого вы вынимали из витрины ширхановской булочной, ребенок был завернут в дорогую пеленку, вы сами это признали после допроса. Это ребенок княгини Ордынской, наследник князя! Вы же сами говорили, что подкидыш необычный! – в отчаянии воскликнула Мура, видя полную оторопелость доктора.
– Допустим, – доктор, с трудом взяв себя в руки, постарался стряхнуть охвативший его озноб, – допустим, я держал в руках похищенного наследника князя Ордынского. Но вместе с ним, значит, похитили что-то еще, то, что искала полиция, из-за чего меня продержали в кутузке. А что тогда искал в кабинете князя архитектор, не вашу же перчатку? Или вы, действительно, думаете, что он – архитектор, монах – украл икону? После того, как украл ребенка и подбросил его в витрину булочной? Нет, ничего не понимаю. – Только нежелание Клима Кирилловича еще больше расстроить Муру удерживало его от резких оценок.
– И я еще не все понимаю, – призналась Мура, – но поэтому и решила обсудить все с вами, вы тоже оказались вовлечены в эту историю. Вы меня поймете. Нам надо подумать о наших дальнейших действиях. Милый доктор, я напоминаю вам, что вы обещали мне хранить нашу тайну. – Это важно еще и потому, что мы не знаем, нашли ли секретные агенты то, что искали. Они искали что-то в особняке князя. Потом искали у вас. Потом, очевидно, в могиле ребенка. Вы же говорили, что пеленку привезли на опознание в участок, что могилу вскрывали. А вдруг они так и не нашли того, что им надо?
– Я скоро возненавижу и булочную, и ребенка, – с досадой произнес доктор. – Я надеялся, что все уже кончено, что меня оставят, наконец, в покое.
– Вот видите, – ласково сказала Мура, – как мы ни стремимся быть подальше от этого темного дела, все равно оно таинственным образом к нам возвращается. То с одной стороны, то с другой. Я не знала, что окажусь на Большой Вельможной, не знала, что окажусь в кабинете князя, не знала, что икона откроется, не знала, что даже на выставке из сотен посетителей нами заинтересуется именно секретарь князя Ордынского!
– Мистика, – не скрыл огорчения доктор. – Вы думаете, что этим все не кончится?
– Да, да, дорогой Клим Кириллович, именно это я и поняла минувшей ночью. Не знаю, надо ли волновать папу, маму и сестру. История не касается их впрямую. А вот вас касается, и меня тоже. Давайте пока сами все обдумаем и понаблюдаем, что будет происходить дальше. Внутренне я готова к тому, что что-то произойдет еще. Что станет верным знаком, что мы оказались вовлечены в странные события не случайно. Почему именно мы? – не спрашивайте, и на этот вопрос у меня нет ответа.
– Если к вашим объяснениям отнестись внимательно, а я склонен относиться так, – серьезно уверил Муру доктор, – остается непонятным: почему пропажей княжеского наследника занимаются какие-то секретные агенты, наделенные чрезвычайными полномочиями?
– Давайте попробуем и об этом подумать, – Мура обрадовалась, увидев в докторе Коровкине надежного, союзника, – важный вопрос, я чувствую. В этой истории – а она не завершилась, я ощущаю почти физически – есть еще много непонятного. Нам надо быть готовыми к любому развитию событий. Теперь вы понимаете, почему я решила довериться вам, милый Клим Кириллович.
– Да, понимаю, – кивнул доктор, – спасибо, я подумаю обо всем, что вы сказали. О разговоре никто не узнает. Обещаю вам. Но и вы дайте мне слово, что в случае новых тревожных поворотов дела или ваших новых догадок – вы обязательно уведомите меня. В ближайшие дни у меня будет причина вас навещать. Лекарство, которое принесут из аптеки – боюсь уже очень скоро! – можете пить. Вреда не будет. И для профилактики хорошо. А пока, может быть, вам прилечь?
Мура быстро нырнула под плед на диван.
– Я боюсь, Клим Кириллович, очень боюсь, с тех пор как поняла, что ход событий вынуждает меня в них участвовать. Я не хочу участвовать в этих событиях вслепую, с закрытыми глазами!
– Не волнуйтесь, – твердо сказал Клим Кириллович, – я тоже сторонник разумных подходов, нельзя прятать голову в песок, как страусы. Все будет хорошо, я уверен. Завтра увидимся. Больше пока ни о чем не думайте. Ну, разве что о тайне революционного попугая можно поразмышлять. – Он перешел на шутливый тон, хотя ему было не по себе.
– Вы надо мной насмехаетесь? – спросила обиженно Мура. – Вы мне не поверили?
– Напротив, – сказал с чувством доктор, – напротив. Я вами восхищен. Он подошел к дивану, наклонился, взял руку девушки и почтительно ее поцеловал. В этот момент послышались глухие звуки отпираемой двери, и доктор пошел навстречу горничной. Не успел он выйти из гостиной, как услышал за спиной громкий шепот Муры. Он обернулся.
– Доктор, доктор, – Мура округлила глаза, – а вы подумайте, был ли мертвый младенец мертвым?
Глава 18
Доктор Коровкин заснул только под утро. И он, как накануне Мура, провел бессонную ночь, анализируя события рождественских дней. Предположения Муры, неожиданные, невероятные, заставили его напрочь забыть даже о Брунгильде – только теперь, в утомительной ночной тишине, он мельком отметил, что во время беседы с Мурой ни разу ни вспомнил о Брунгильде. Да и сейчас образ хрупкой феи с ресницами-опахалами на мгновение появился в воображении Клима Кирилловича и сразу же исчез, вытесненный потребностью разобраться в череде событий: и тех, участником которых являлся он сам, и тех, о которых вчера впервые узнал от Муры. Девушка поступила правильно, рассказав ему о своих предположениях.
Действительно, история нарастает как снежный ком. Неприятности продолжаются, свидетельством тому – явная слежка. Выйдя вчера из дома Муромцевых, Клим Кириллович обнаружил невдалеке подозрительных типов – за домом велось наблюдение. Можно было бы подумать, что следят за кем-то другим, – мало ли в доме жильцов! Но и подъехав к своему дому, доктор обнаружил странные фигуры. Его охватило сильное волнение, и пришлось сделать над собой громадное усилие, чтобы притвориться спокойным и не встревожить тетушку. Впрочем, обмануть чуткую женщину вряд ли удалось – за ужином она безуспешно пыталась втянуть его в рассуждения о пользе льняных семян, новомодном средстве, якобы укрепляющем жизненные силы и предупреждающем старческие немочи, о дешевизне рябчиков, во множестве к Рождеству завезенных в Петербург. Клим Кириллович не ощущал вкуса пищи, аппетит у него отсутствовал.
Дважды он смог – когда тетушка выходила из гостиной – глянуть в узенькую щелочку, отведя штору от окна. На противоположной стороне ходил взад-вперед человек в гороховом пальто и круглой шляпе, видимо, согревал ноги – стоять-то на одном месте холодно. И потом, уже в своей спальне, погасив свет, доктор долго смотрел в окно, уверенный, что его с улицы не видно. Филеров было, по меньшей мере, двое. Клим Кириллович лег в постель, закинул руки за голову и воззрился в темный потолок – сна ни в одном глазу.
Что делать? Никто из постоянных посетителей Коровкина не мог привлечь внимание спецслужб. Скорее всего, интерес вызывает он сам...
Доктор в ужасе представил, как неизвестные ему люди врываются в дом княгини Татищевой или в дом генеральши Зонберг – так, пожалуй, и всю практику можно потерять. Практику, которая досталась ему по «наследству» от его наставника и старшего друга, умершего два года назад. Если б не он, благодетель, когда б еще молодой доктор заслужил репутацию хорошего специалиста в знатных петербургских домах! А тут – такая напасть, неожиданная угроза благополучию.
Больше всего беспокоила доктора Коровкина ситуация вокруг дома Муромцевых. Слава Богу, теперь он не чувствует себя виноватым в том, что ценимая им достойная семья оказалась вовлечена в непонятные опасности. Не расскажи он профессорским домочадцам о происшествии в ширхановской булочной, все равно они прочитали бы о нем в газетах. Да и в особняке князя Ордынского Мура оказалась без его участия.
Похоже, Мура права, таинственное дело помимо их воли само ходит вокруг да около, не отставая от них. Мистика?
А дальше? Допустим, наблюдение филеров будет продолжаться. Мура может не выходить из дома, сказавшись больной. Не выходить из дома могу и я, подумал доктор, хотя бы несколько дней. По той же причине. И что? Решится ли все само собой? Найдут ли секретные агенты за это время то, что ищут? А если не найдут? Сколько придется сидеть и ждать у моря погоды?
Доктор досадливо поморщился, вздохнул и перевернулся на бок. Андрей Григорьевич – какова его роль в этой истории? Потерянную перчатку Муры вернул он – жаль, если такой симпатичный человек окажется секретным агентом. А если монахом? Клим Кириллович коротко и нервно хохотнул. Даже фамилию не спросили. Архитектор... Как ни нелепы предположения Муры, но кое-что можно выяснить, и довольно быстро. Княгиня Татищева наверняка знает, кто строил особняк Ордынского. Затворничество придется отложить. А пока, спать...
Но тут доктор вспомнил последнюю просьбу Муры – подумать о том, был ли мертвый младенец – мертвым.
В который раз доктор перебирал в памяти все, что произошло в рождественскую ночь в ширхановской булочной. Вспомнил маленькое бледное тельце в развернутой на прилавке пеленке, вспомнил ощущение в пальцах, державших легкий сверток, – даже сквозь ткань чувствовался мертвенный холод неподвижного тела. Дыхания не было, пульс не прощупывался. Неужели он отдал для погребения живого младенца? Доктор содрогнулся и вскочил с постели, вновь подошел к окну, тихо отодвинул штору. Надо же, и ночью не спят, стоят под фонарем, переговариваются, курят. Неужели думают, что он отправится куда-то среди полной тьмы?
Смерть – глубокий обморок, вспомнил Клим Кириллович сообщения об откровениях доктора Дантека. Чушь! При обмороке дыхание не прекращается, и сердце прослушивается.
Нет, нет, он не мог совершить такой чудовищной ошибки – объявить живого наследника князя Ордынского мертвым! Кстати, а что думает следователь Вирхов, по-прежнему считает, что подкидыш – безродный? Доктор неожиданно для себя понял, что именно к Карлу Иванычу он может наведаться безо всяких опасений – пусть филеры плетутся за ним по пятам. С мыслью о следователе Клим Кириллович наконец забылся беспокойным сном, уже после того как часы в гостиной пробили три раза.
Проснулся он вовремя, позавтракал в хорошем расположении духа, просмотрел газеты, обсудил с Полиной Тихоновной главные новости. Среди них, к. его удовольствию, не было ни одной, связанной с князем Ордынским и его наследником...
Карл Иваныч Вирхов в это утро находился в своем кабинете не один. На диване, предназначенном для неофициальных бесед, рядом с ним сидел худощавый мускулистый господин со слегка усталым энергичным лицом. Борода и усы его были тщательно выбриты, волосы на голове расчесаны посередине на пробор, который по-английски спускался на затылок. С появлением в кабинете доктора Коровкина беседа прервалась.
– А вот и наш доктор Коровкин, – радостно приветствовал Клима Кирилловича следователь, вставая с дивана. – Вы как нельзя кстати заглянули. Во-первых, я должен принести вам извинения за то, что стал невольным участником вашего ареста и обыска в вашей квартире. Увы, ничего не мог поделать, хотя мне и не нравятся эти тайные темные делишки.
– Я не сержусь на вас, – сказал примирительно доктор, – положение у вас незавидное, я понял, поговорив с этим Пановским. Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы уверены в моей полной невиновности.
– Уверен, был и остаюсь уверенным, – не отпускал руку Клима Кирилловича Вирхов, – вот и мой коллега, заинтересовавшийся этим странным делом, тоже так думает. Позвольте представить, Карл Фрейберг.
– Доктор Коровкин, Клим Кириллович, – поклонился доктор. – Я вам не помешал?
– Никак нет, друг мой, присаживайтесь, мы как раз и обсуждаем небезызвестное вам дело.
– Карл Фрейберг – тот самый? – спросил с интересом доктор.
– Да, тот самый, – слегка резким, металлическим голосом гордо ответил вместо следователя изящно одетый шатен, – я тот, кого газетчики называют королем петербургских сыщиков.
– Польщен знакомством с вами, господин Фрейберг, сегодня же расскажу тетушке, что вас видел. Она – поклонница вашего таланта. А где ваш доктор Ватсон – господин Пиляев? Он тоже появится здесь?
– Нет, господин Пиляев выполняет мое поручение. А мы с Карлом Иванычем еще раз обсуждаем детали происшествия в ширхановской булочной – многие из них открываются в неожиданном освещении. В деле много пропущенных звеньев – я хочу их восстановить с помощью анализа.
– Неужели вы, господин Фрейберг, раскрыли тайну этого происшествия?
– Пока нет. Но, кажется, близок к этому. Вести дело мне никто не поручал. Так, из профессиональной гордости заинтересовался – Карл Иваныч по дружбе кое-что рассказал и соблазнил.
– Меня не оставляет беспокойство, – признался доктор, – история не выходит у меня из головы.
– Самое главное, считает наш король сыщиков, установлено, – Вирхов, вскинул тяжелый подбородок, светлые глаза засветились торжеством, – происхождение ребенка, подброшенного в витрину ширхановской булочной. Я был не прав, дорогой доктор. Не было никакой трущобной парочки, избавившейся от нежеланного плода любви.
– А что же было? – спросил, похолодев от нехорошего предчувствия, Клим Кириллович.
– Подброшенный в витрину ребенок – новорожденный сын князя Ордынского, – разъяснил Фрейберг. – Установлено по множеству разных деталей, собранных с помощью моих фирменных методов.
– И кто его украл? – Клим Кириллович с замиранием сердца ждал ответа.
– Ну, это не так сложно установить, – отрезал Фрейберг, – украл его камердинер Григорий. Следы его сапог остались не только у витрины...
– Вы думаете, что камердинер украл наследника с какой-то целью? – задал нелепый вопрос совсем растерявшийся доктор.
– Безусловно, цель была. Камердинер мог войти в сговор с потенциальными наследниками. Они рассчитывали на богатства старого бездетного князя. И вдруг такая неприятность, какой-то младенец рушит их надежды!
– Но зачем он положил ребенка в витрину булочной и зачем похитил оттуда испеченное в виде ребенка изделие? – недоумевал доктор.
– Господин Фрейберг считает, – вклинился в разговор Вирхов, – все произошло случайно. Камердинер должен был вынести ребенка сообщнику, но, не найдя его на условленном месте, заметался и не знал, что делать. Когда он увидел, что какой-то голодный воришка вскрыл витрину и вытаскивает оттуда хлебного младенца, камердинер спугнул его и в отчаянии положил в корзину ребенка, в надежде за ним вернуться, мы ему помешали.
– И от матери ребенка поступило заявление о его похищении? – вполне логично предположил Клим Кириллович.
– Не поступило, – ответил ему Фрейберг с досадой. – Это меня несколько смущает. Она должна была непременно сообщить в полицию. Но она уехала – и уехала без ребенка. Возможно, она в сговоре с похитителями – жизнь ее еще только начинается, молодая богатая вдова непременно создаст другую семью, родит другого ребенка. Состояние-то оставлено ей.
– Вы думаете, она уехала, потому что поняла, что ребенок мертв? – осторожно спросил доктор.
– Не уверен. – По лицу Фрейберга пробежала еле уловимая улыбка.
– Доктор, вы же не знаете самого главного, – воскликнул, ударив себя ладонью по лбу, Вирхов. – Пеленку-то вы опознали и шаль... Но самого-то ребенка в могиле и не было!
– Как не было?! – вскричал доктор и вскочил со стула. – Не может быть! О его погребении сообщали газеты!
– Мои люди, сопровождавшие Пановского на кладбище, присутствовали на эксгумации, они сообщили мне – не для протокола! – что в гробике обнаружили завернутое в тряпки березовое полешко. Пановский пришел в неописуемую ярость, чуть не прибил смотрителя кладбища, грозил ему страшными карами.
Действительно, история нарастает как снежный ком. Неприятности продолжаются, свидетельством тому – явная слежка. Выйдя вчера из дома Муромцевых, Клим Кириллович обнаружил невдалеке подозрительных типов – за домом велось наблюдение. Можно было бы подумать, что следят за кем-то другим, – мало ли в доме жильцов! Но и подъехав к своему дому, доктор обнаружил странные фигуры. Его охватило сильное волнение, и пришлось сделать над собой громадное усилие, чтобы притвориться спокойным и не встревожить тетушку. Впрочем, обмануть чуткую женщину вряд ли удалось – за ужином она безуспешно пыталась втянуть его в рассуждения о пользе льняных семян, новомодном средстве, якобы укрепляющем жизненные силы и предупреждающем старческие немочи, о дешевизне рябчиков, во множестве к Рождеству завезенных в Петербург. Клим Кириллович не ощущал вкуса пищи, аппетит у него отсутствовал.
Дважды он смог – когда тетушка выходила из гостиной – глянуть в узенькую щелочку, отведя штору от окна. На противоположной стороне ходил взад-вперед человек в гороховом пальто и круглой шляпе, видимо, согревал ноги – стоять-то на одном месте холодно. И потом, уже в своей спальне, погасив свет, доктор долго смотрел в окно, уверенный, что его с улицы не видно. Филеров было, по меньшей мере, двое. Клим Кириллович лег в постель, закинул руки за голову и воззрился в темный потолок – сна ни в одном глазу.
Что делать? Никто из постоянных посетителей Коровкина не мог привлечь внимание спецслужб. Скорее всего, интерес вызывает он сам...
Доктор в ужасе представил, как неизвестные ему люди врываются в дом княгини Татищевой или в дом генеральши Зонберг – так, пожалуй, и всю практику можно потерять. Практику, которая досталась ему по «наследству» от его наставника и старшего друга, умершего два года назад. Если б не он, благодетель, когда б еще молодой доктор заслужил репутацию хорошего специалиста в знатных петербургских домах! А тут – такая напасть, неожиданная угроза благополучию.
Больше всего беспокоила доктора Коровкина ситуация вокруг дома Муромцевых. Слава Богу, теперь он не чувствует себя виноватым в том, что ценимая им достойная семья оказалась вовлечена в непонятные опасности. Не расскажи он профессорским домочадцам о происшествии в ширхановской булочной, все равно они прочитали бы о нем в газетах. Да и в особняке князя Ордынского Мура оказалась без его участия.
Похоже, Мура права, таинственное дело помимо их воли само ходит вокруг да около, не отставая от них. Мистика?
А дальше? Допустим, наблюдение филеров будет продолжаться. Мура может не выходить из дома, сказавшись больной. Не выходить из дома могу и я, подумал доктор, хотя бы несколько дней. По той же причине. И что? Решится ли все само собой? Найдут ли секретные агенты за это время то, что ищут? А если не найдут? Сколько придется сидеть и ждать у моря погоды?
Доктор досадливо поморщился, вздохнул и перевернулся на бок. Андрей Григорьевич – какова его роль в этой истории? Потерянную перчатку Муры вернул он – жаль, если такой симпатичный человек окажется секретным агентом. А если монахом? Клим Кириллович коротко и нервно хохотнул. Даже фамилию не спросили. Архитектор... Как ни нелепы предположения Муры, но кое-что можно выяснить, и довольно быстро. Княгиня Татищева наверняка знает, кто строил особняк Ордынского. Затворничество придется отложить. А пока, спать...
Но тут доктор вспомнил последнюю просьбу Муры – подумать о том, был ли мертвый младенец – мертвым.
В который раз доктор перебирал в памяти все, что произошло в рождественскую ночь в ширхановской булочной. Вспомнил маленькое бледное тельце в развернутой на прилавке пеленке, вспомнил ощущение в пальцах, державших легкий сверток, – даже сквозь ткань чувствовался мертвенный холод неподвижного тела. Дыхания не было, пульс не прощупывался. Неужели он отдал для погребения живого младенца? Доктор содрогнулся и вскочил с постели, вновь подошел к окну, тихо отодвинул штору. Надо же, и ночью не спят, стоят под фонарем, переговариваются, курят. Неужели думают, что он отправится куда-то среди полной тьмы?
Смерть – глубокий обморок, вспомнил Клим Кириллович сообщения об откровениях доктора Дантека. Чушь! При обмороке дыхание не прекращается, и сердце прослушивается.
Нет, нет, он не мог совершить такой чудовищной ошибки – объявить живого наследника князя Ордынского мертвым! Кстати, а что думает следователь Вирхов, по-прежнему считает, что подкидыш – безродный? Доктор неожиданно для себя понял, что именно к Карлу Иванычу он может наведаться безо всяких опасений – пусть филеры плетутся за ним по пятам. С мыслью о следователе Клим Кириллович наконец забылся беспокойным сном, уже после того как часы в гостиной пробили три раза.
Проснулся он вовремя, позавтракал в хорошем расположении духа, просмотрел газеты, обсудил с Полиной Тихоновной главные новости. Среди них, к. его удовольствию, не было ни одной, связанной с князем Ордынским и его наследником...
Карл Иваныч Вирхов в это утро находился в своем кабинете не один. На диване, предназначенном для неофициальных бесед, рядом с ним сидел худощавый мускулистый господин со слегка усталым энергичным лицом. Борода и усы его были тщательно выбриты, волосы на голове расчесаны посередине на пробор, который по-английски спускался на затылок. С появлением в кабинете доктора Коровкина беседа прервалась.
– А вот и наш доктор Коровкин, – радостно приветствовал Клима Кирилловича следователь, вставая с дивана. – Вы как нельзя кстати заглянули. Во-первых, я должен принести вам извинения за то, что стал невольным участником вашего ареста и обыска в вашей квартире. Увы, ничего не мог поделать, хотя мне и не нравятся эти тайные темные делишки.
– Я не сержусь на вас, – сказал примирительно доктор, – положение у вас незавидное, я понял, поговорив с этим Пановским. Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы уверены в моей полной невиновности.
– Уверен, был и остаюсь уверенным, – не отпускал руку Клима Кирилловича Вирхов, – вот и мой коллега, заинтересовавшийся этим странным делом, тоже так думает. Позвольте представить, Карл Фрейберг.
– Доктор Коровкин, Клим Кириллович, – поклонился доктор. – Я вам не помешал?
– Никак нет, друг мой, присаживайтесь, мы как раз и обсуждаем небезызвестное вам дело.
– Карл Фрейберг – тот самый? – спросил с интересом доктор.
– Да, тот самый, – слегка резким, металлическим голосом гордо ответил вместо следователя изящно одетый шатен, – я тот, кого газетчики называют королем петербургских сыщиков.
– Польщен знакомством с вами, господин Фрейберг, сегодня же расскажу тетушке, что вас видел. Она – поклонница вашего таланта. А где ваш доктор Ватсон – господин Пиляев? Он тоже появится здесь?
– Нет, господин Пиляев выполняет мое поручение. А мы с Карлом Иванычем еще раз обсуждаем детали происшествия в ширхановской булочной – многие из них открываются в неожиданном освещении. В деле много пропущенных звеньев – я хочу их восстановить с помощью анализа.
– Неужели вы, господин Фрейберг, раскрыли тайну этого происшествия?
– Пока нет. Но, кажется, близок к этому. Вести дело мне никто не поручал. Так, из профессиональной гордости заинтересовался – Карл Иваныч по дружбе кое-что рассказал и соблазнил.
– Меня не оставляет беспокойство, – признался доктор, – история не выходит у меня из головы.
– Самое главное, считает наш король сыщиков, установлено, – Вирхов, вскинул тяжелый подбородок, светлые глаза засветились торжеством, – происхождение ребенка, подброшенного в витрину ширхановской булочной. Я был не прав, дорогой доктор. Не было никакой трущобной парочки, избавившейся от нежеланного плода любви.
– А что же было? – спросил, похолодев от нехорошего предчувствия, Клим Кириллович.
– Подброшенный в витрину ребенок – новорожденный сын князя Ордынского, – разъяснил Фрейберг. – Установлено по множеству разных деталей, собранных с помощью моих фирменных методов.
– И кто его украл? – Клим Кириллович с замиранием сердца ждал ответа.
– Ну, это не так сложно установить, – отрезал Фрейберг, – украл его камердинер Григорий. Следы его сапог остались не только у витрины...
– Вы думаете, что камердинер украл наследника с какой-то целью? – задал нелепый вопрос совсем растерявшийся доктор.
– Безусловно, цель была. Камердинер мог войти в сговор с потенциальными наследниками. Они рассчитывали на богатства старого бездетного князя. И вдруг такая неприятность, какой-то младенец рушит их надежды!
– Но зачем он положил ребенка в витрину булочной и зачем похитил оттуда испеченное в виде ребенка изделие? – недоумевал доктор.
– Господин Фрейберг считает, – вклинился в разговор Вирхов, – все произошло случайно. Камердинер должен был вынести ребенка сообщнику, но, не найдя его на условленном месте, заметался и не знал, что делать. Когда он увидел, что какой-то голодный воришка вскрыл витрину и вытаскивает оттуда хлебного младенца, камердинер спугнул его и в отчаянии положил в корзину ребенка, в надежде за ним вернуться, мы ему помешали.
– И от матери ребенка поступило заявление о его похищении? – вполне логично предположил Клим Кириллович.
– Не поступило, – ответил ему Фрейберг с досадой. – Это меня несколько смущает. Она должна была непременно сообщить в полицию. Но она уехала – и уехала без ребенка. Возможно, она в сговоре с похитителями – жизнь ее еще только начинается, молодая богатая вдова непременно создаст другую семью, родит другого ребенка. Состояние-то оставлено ей.
– Вы думаете, она уехала, потому что поняла, что ребенок мертв? – осторожно спросил доктор.
– Не уверен. – По лицу Фрейберга пробежала еле уловимая улыбка.
– Доктор, вы же не знаете самого главного, – воскликнул, ударив себя ладонью по лбу, Вирхов. – Пеленку-то вы опознали и шаль... Но самого-то ребенка в могиле и не было!
– Как не было?! – вскричал доктор и вскочил со стула. – Не может быть! О его погребении сообщали газеты!
– Мои люди, сопровождавшие Пановского на кладбище, присутствовали на эксгумации, они сообщили мне – не для протокола! – что в гробике обнаружили завернутое в тряпки березовое полешко. Пановский пришел в неописуемую ярость, чуть не прибил смотрителя кладбища, грозил ему страшными карами.