– Запоминайте, – сказал старшина, – тут еще не один раз придется ходить самим и других водить.
– Что мы там забыли? – вздохнул Пестель. – Со своей бы стороной справиться.
Чувствовалось, что этот поход оставил в нем не самые радужные впечатления. Хотя Ростик почему-то думал, что разведка была и удачной, и даже не очень хлопотной. Наверное, он стал совсем уж оловянным, как стойкий солдатик… Он усмехнулся, почему-то был этому рад.
На ту сторону холмов до конца дня выбраться они не сумели. И это было плохо. Хотя чем именно – никто из них не знал. Но все вдруг стали нервными, настороженными, даже слегка злыми. Исключение не составляли и кони. Те вообще ржали так, что эхо гуляло по узкой долине, и через каждые пятьсот метров вдруг отказывались идти вперед, хотя никаких причин бояться чего-либо в поле зрения не возникало. Настроение определил Пестель:
– Если бы разок здесь уже не ходили, можно было подумать, что тут Соловей-разбойник засаду сплел.
Лагерь разбили у небольшого холодного прудика, образовавшегося в ложбинке кристального ручья, стекающего с Олимпа. С двух сторон их закрывали камни, так что возникло давно не испытываемое ощущение, что они находятся в закрытом пространстве, в комнате, например.
Ужин поспел, когда солнце уже погасло. Темень, как всегда бывает в горах, навалилась со всех сторон. И тут же из-за отдаленных скал послышался заунывный вой. Старшина о чем-то усиленно размышлял. Когда прозвучал этот вой, он неторопливо посмотрел в темноту, мерно дожевывая свой кусок поджаренного на огне мяса.
– Рост, далеко до того места, где мы последний мясной караван грузили?
– Не знаю точно, но, кажется…
– Изрядно будет, – вмешался Пестель. – А что?
– Идея такая, – старшина тяжко вздохнул. – На том месте мы оставили кучу еды для самых… Ну, для разных воющих тут по ночам. Не знаю, то ли шакалов, то ли гиен каких-нибудь.
– Гиены кашляют и смеются, – высказался Ростик. – Так о них писал Майн Рид.
– Они еще и воют, только чуть иначе, чем волки, – сказал Пестель. Он повернулся в Квадратному. – Так о чем ты?
– О том. Может, они нас потому первый раз пропустили без помех, что у них было чем заняться?
– Жертвоприношение предлагаешь устраивать или дань платить? – усмехнулся Пестель.
– Просто внимание отвлечь от трех тощих разведчиков и их изморенных лошадей.
Вой раздался вдруг совсем недалеко. И было в нем что-то, из-за чего между лопаток Ростика возник холодок. Как бы это определить… Вой этот выражал радость при виде добычи, которая не убежит, которой некуда деться. И этой добычей были они, разведчики и лошади, как сказал старшина. Он был прав, в этом Ростик не сомневался.
– Жаль, тут топлива мало, нельзя из костров круг поставить. – Старшина поднялся, потянулся. Потом лицо его стало твердым, как дубленая рожа тевтона, решившего подороже продать свою жизнь. – Пестель, давай назад, в резерв, к лошадям, будешь добивать тех, что прорвутся, и кидать головни, чтобы мы их видели.
– Почему я?
– На тебе доспехи послабее, так что…
– Может, и ваши железки их челюстей не выдержат?
– Не обижайся, Жорка, – вмешался Ростик, только обид им тут не хватало. – Тебе-то они вмиг все пооткусывают, поэтому слушай командира.
– Рост, станешь слева, начинай с арбалета. Может, они будут своих добивать – какая-никакая, а все же передышка. В ближних не стреляй, руби палашом. И не размышляй, разрубил и отбрасывай назад. Автомат пускай, когда они гурьбой пойдут. Ну, если бы умел – помолился бы. Ты – слева, я – справа.
Они стали, маленький отряд, зажатый камнями и ночью. Ростик подумал и мужественным голосом спросил:
– А центр кто будет держать?
– Оба, – ответил старшина. Он ждал, определенно прислушиваясь, да так, что у него уши чуть из шлема не прорастали. – Сдается мне, сегодня ночью спать нам, хлопцы, не придется.
Ростик вздохнул и повернулся к северу, туда, где примерно находился Боловск, дом, родные. Вернусь, решил он, долго-долго никуда не поеду.
Глава 16
Глава 17
– Что мы там забыли? – вздохнул Пестель. – Со своей бы стороной справиться.
Чувствовалось, что этот поход оставил в нем не самые радужные впечатления. Хотя Ростик почему-то думал, что разведка была и удачной, и даже не очень хлопотной. Наверное, он стал совсем уж оловянным, как стойкий солдатик… Он усмехнулся, почему-то был этому рад.
На ту сторону холмов до конца дня выбраться они не сумели. И это было плохо. Хотя чем именно – никто из них не знал. Но все вдруг стали нервными, настороженными, даже слегка злыми. Исключение не составляли и кони. Те вообще ржали так, что эхо гуляло по узкой долине, и через каждые пятьсот метров вдруг отказывались идти вперед, хотя никаких причин бояться чего-либо в поле зрения не возникало. Настроение определил Пестель:
– Если бы разок здесь уже не ходили, можно было подумать, что тут Соловей-разбойник засаду сплел.
Лагерь разбили у небольшого холодного прудика, образовавшегося в ложбинке кристального ручья, стекающего с Олимпа. С двух сторон их закрывали камни, так что возникло давно не испытываемое ощущение, что они находятся в закрытом пространстве, в комнате, например.
Ужин поспел, когда солнце уже погасло. Темень, как всегда бывает в горах, навалилась со всех сторон. И тут же из-за отдаленных скал послышался заунывный вой. Старшина о чем-то усиленно размышлял. Когда прозвучал этот вой, он неторопливо посмотрел в темноту, мерно дожевывая свой кусок поджаренного на огне мяса.
– Рост, далеко до того места, где мы последний мясной караван грузили?
– Не знаю точно, но, кажется…
– Изрядно будет, – вмешался Пестель. – А что?
– Идея такая, – старшина тяжко вздохнул. – На том месте мы оставили кучу еды для самых… Ну, для разных воющих тут по ночам. Не знаю, то ли шакалов, то ли гиен каких-нибудь.
– Гиены кашляют и смеются, – высказался Ростик. – Так о них писал Майн Рид.
– Они еще и воют, только чуть иначе, чем волки, – сказал Пестель. Он повернулся в Квадратному. – Так о чем ты?
– О том. Может, они нас потому первый раз пропустили без помех, что у них было чем заняться?
– Жертвоприношение предлагаешь устраивать или дань платить? – усмехнулся Пестель.
– Просто внимание отвлечь от трех тощих разведчиков и их изморенных лошадей.
Вой раздался вдруг совсем недалеко. И было в нем что-то, из-за чего между лопаток Ростика возник холодок. Как бы это определить… Вой этот выражал радость при виде добычи, которая не убежит, которой некуда деться. И этой добычей были они, разведчики и лошади, как сказал старшина. Он был прав, в этом Ростик не сомневался.
– Жаль, тут топлива мало, нельзя из костров круг поставить. – Старшина поднялся, потянулся. Потом лицо его стало твердым, как дубленая рожа тевтона, решившего подороже продать свою жизнь. – Пестель, давай назад, в резерв, к лошадям, будешь добивать тех, что прорвутся, и кидать головни, чтобы мы их видели.
– Почему я?
– На тебе доспехи послабее, так что…
– Может, и ваши железки их челюстей не выдержат?
– Не обижайся, Жорка, – вмешался Ростик, только обид им тут не хватало. – Тебе-то они вмиг все пооткусывают, поэтому слушай командира.
– Рост, станешь слева, начинай с арбалета. Может, они будут своих добивать – какая-никакая, а все же передышка. В ближних не стреляй, руби палашом. И не размышляй, разрубил и отбрасывай назад. Автомат пускай, когда они гурьбой пойдут. Ну, если бы умел – помолился бы. Ты – слева, я – справа.
Они стали, маленький отряд, зажатый камнями и ночью. Ростик подумал и мужественным голосом спросил:
– А центр кто будет держать?
– Оба, – ответил старшина. Он ждал, определенно прислушиваясь, да так, что у него уши чуть из шлема не прорастали. – Сдается мне, сегодня ночью спать нам, хлопцы, не придется.
Ростик вздохнул и повернулся к северу, туда, где примерно находился Боловск, дом, родные. Вернусь, решил он, долго-долго никуда не поеду.
Глава 16
Ростик чувствовал себя не очень здорово. Хотя до сих пор ему доставалось меньше синяков и шишек, чем его спутникам, неожиданная слабость затопила его тело. Хуже того – затопила его сознание.
Он стоял и думал, что тут скорее всего они и найдут свой вечный покой, что все, чего им удалось до сих пор добиться, оказалось слишком сложным переплетением удачи и отчаяния. Но вот удача, кажется, кончилась, отчаяние обратилось против них, и скоро… Он стряхнул охватившее его бессилие и обнаружил, что сидит на земле, странно подогнув ноги, как в детстве, опустив оружие, и над ним склонились Квадратный и Пестель. Оба заглядывали ему в глаза, но в темноте было трудно рассмотреть что-либо под его забралом. А поднять его они почему-то не догадались. Ростик сделал попытку подняться сам.
– Я знаю, что делать. Голодные они от нас не отойдут.
– Это понятно, – Квадратный чуть нервно огляделся вокруг, тьма стояла кромешная, не видно было ни зги на расстоянии уже пяти-семи шагов, невзирая на костер и головни, которые сжимал Пестель.
– Нужно пожертвовать лошадью. Хотя бы одной или лучше двумя.
– Знал бы, пристрелил пяток жирафов и прошли перевал без приключений… Ладно, – решил Пестель, – моя самая слабая.
– А моя… – Квадратный опустил голову, подумал. – Пестель, снимай с них сумки, узду и седла.
– Седла-то куда денем?
– Завернем в брезент и тут где-нибудь зароем, где посуше.
– Сумки зароем, а седла… Бросим вперед, они такие, что и их сжуют.
– Значит, это не шакалы, – определил Пестель. – Рост, что же ты чувствуешь?
Ростик ответить не успел. Лошади вдруг стали ржать и биться. Словно бы поняли, что скоро им придется куда как плохо, но Пестель с ними справлялся. Еще как, даже Ростику стало ясно, что теперь никто из них не дрогнет.
Потом все смотрели в темноту и ждали, ждали… Вдруг где-то далеко послышалось шумное дыхание. Вот так, из ничего, из невидимого пространства за кругом света вдруг прозвучало тяжелое, мощное, голодное втягивание воздуха, как будто не стая неведомых существ подошла, а один невероятный зверь, с которым невозможно было справиться.
– Лошадей пускать? – спросил сзади Пестель.
– Подождем, когда они навалятся, – решил Квадратный. – Может, удастся пожертвовать одной.
Ростик знал, что не удастся, но легче было слушать старшину и привычнее для него – солдата одной сплошной войны, в которую они влипли, оказавшись тут, в Полдневье. И тогда загорелись глаза.
Их было невероятно много, казалось, вся равнина перед ними вдруг в один миг вспыхнула этими глазами – красными, бешеными, голодными, немигающими… Казалось, они горят, но не как на Земле у волков – отражая пламя, а сами по себе, словно тысяча светляков вдруг собралась тут, чтобы стало светлее. Но светлее от них, конечно, не становилось. Стало холоднее – от ужаса близкой смерти, от невидимости этих врагов, от их бесчисленности.
Ростик взвел тетиву на арбалете, прикинул расстояние до ближайшего хищника, получалось шагов тридцать, если у него на голове не очень мощные роговые пластины, вполне можно попасть – с какой угодно реакцией отпрыгнуть зверю уже не удастся. Разумеется, он прицелился между глаз. Тетива щелкнула, и почти тотчас их оглушил вой – слитный, мощный, слаженный. Выла не одна зверюга, в которую попал Ростик, а еще несколько десятков, которые тут же стали драться, стараясь поскорее ее прикончить и вырвать кусок сочащегося кровью мяса… Все остальные тоже подвывали, словно негодовали, что Ростик не попал в кого-нибудь поближе к ним, чтобы тоже можно было поучаствовать в драке за пищу…
– Теперь они разозлились, – сухо откомментировал Квадратный.
– Они и без того были…
Какими они были, никто не узнал. Потому что звери стали прыгать… Щелкнула тетива старшины, потом еще одна, из-за спины. Это Пестель помогал закованным в сталь друзьям, и довольно толково, по крайней мере – хладнокровно.
Но больше Ростик ничего не успевал понимать, потому что пришлось работать мечом, раз за разом поднимая его и нанося удар в очередную морду, которая показывалась из темноты… Теперь их можно было рассмотреть получше.
Это не были панцирные шакалы, это оказалась странная помесь медвежьей морды с огромными клыками, маленькими, злобными глазками, мощной грудью и гиеньим, легким в движении торсом. Да, подумал Ростик, если удастся выжить, он предложит назвать их гиеномедведями…
А вот думать во время рубки не следовало, это тормозило и тотчас сказалось на Ростике. Сталь его руки заскрипела под желтыми, оскаленными клыками, но прокусить ее очередная медвежья морда не могла, она лишь тянула Ростика во тьму… Если бы это удалось, Ростику пришел бы конец, с наседающими со всех сторон чудовищами он не справился бы. Да и его приятелям пришлось бы плохо, их было слишком мало, заменить Ростика было некому.
Ростик скоординировался и нанес в грудь зверя удар коленом, украшенным небольшим, но довольно острым шипом, удар пришелся в плечо зверя… Он отпустил человека и закружился на месте, но свое дело сделал. На Ростике висело еще три таких же гиены.
– Пестель, пускай! – заорал Рост, чувствуя, что вот-вот его выдернут вперед.
Конь промчался вперед, должно быть, получил изрядный удар по крупу. Он скакнул, отбросив старшину, но тот сумел остаться на ногах… Вой вокруг поднялся на неимоверную высоту. Там, куда ушла первая лошадка, послышалась отвратительная, мокрая возня, потом раздался громкий, дикий всхрап и послышалась драка, в которую оказалась вовлечена чуть не половина стаи.
Но людям стало полегче. Они отогнали тех гиеномедведей, которые еще пробовали добраться до них, а потом вдруг ударила автоматная очередь. Это старшина легко, как на стрельбище, держа автомат на вытянутых руках перед собой, поливал тьму хорошо рассеянной очередью… Вой сменился визгом, и шум драки стал еще громче.
– Рожок, – потребовал Квадратный у Пестеля, не оборачиваясь. Получил, сменил магазин и снова выпулил его, теперь уже присев, строго на уровне своих колен, чтобы зацепить как можно больше чудовищ.
После этого стало чуть потише. Стая, кажется, отступила. Старшина повернулся, перезарядил оружие, сказал, подняв забрало и вытирая пот:
– Следующий раз, когда они насядут по-серьезному, бросишь «лимонки».
Атака возобновилась через час, когда время уже ощутимо подошло к полночи. На этот раз они не рвались всей кучей, получая удары и мешая тем, кто оказался сзади. Теперь они кидались небольшими, слаженными группами по три-четыре зверюги, сжимая зубами руки и ноги людей.
Драться стало труднее, требовалось выбить правого зверя, который фиксировал руку с мечом, а потом… Потом все получалось, пожалуй, даже легче, чем во время первой драки, вот только нужно было сразу освободиться справа. Теперь Пестель не зевал, он выпулил весь колчан своих стрел, Ростиковых и хотел приступить к боезапасу старшины, когда звери вдруг отошли.
Рыча и беснуясь так, что люди почти не слышали друг друга, они уволокли тела раненых и мертвых своих соплеменников и устроили в темноте шумное выяснение очередности в трапезе. Квадратный сказал:
– Они действуют иначе, они обучились. Никогда не думал, что такое возможно.
– На земле собак так же дрессируют, только нужна умная собака и очень сложная дрессура, – пояснил Пестель.
Ростику хотелось пить, он уже выдул свою флягу, и тут выяснилось, что воды-то они как раз и не запасли. Пришлось обходиться как есть.
– Если так пойдет, может, две лошади сохраним, – высказался старшина.
– Нет, следующий раз будет круче, – ответил Ростик. Он знал это, как уже привык знать некоторые вещи, о которых еще мгновение назад не имел ни малейшего представления. И конечно, оказался прав.
Они пошли в атаку, как и первый раз, навалом, только очень зло, очень решительно и совершенно не считаясь с потерями. Ростик высадил свой автомат, перезарядить его, конечно, не успел, стал отбиваться мечом… Ему казалось, он уже целую вечность бьет этой непомерно тяжелой железкой и слышит хриплый лай, раздающийся прямо в лицо, ощущает зловонное дыхание этих чудовищ, пытается не упасть… Что угодно, только не упасть, потому что подняться ему уже не дадут.
Сзади раздался вой, крик Пестеля, удары… Ржание стало заунывным и протяжным. Ростик улучил миг и оглянулся. На спине одного из жеребцев висели сразу два гиеномедведя. Еще пара пыталась сбить с ног Пестеля. Ноги его были в крови, вероятно, отсутствие сплошного панциря делало бой с этими зверями безнадежным.
Рост тремя ударами меча освободил Пестеля, потом плоской стороной клинка саданул по крупу жеребца, тот взвился, один из гиеномедведей слетел, его тут же пристрелил Пестель из пистолета, невесть как оказавшегося у него в руке… И лишь тогда Ростик понял, что шея жеребца захлестнута веревкой, которая и не дает ему умчаться в темноту, надеясь на быстрые ноги… Еще удар, на этот раз по петле, стягивающей лошадиную шею, жеребец отпрянул, постоял миг, словно не мог поверить в свою свободу, повернулся на месте, проверяя свою удачу, и полетел, распушив хвост, прочь от этого ужасного места…
Его настигли минут через пять, но это были очень хорошие пять минут. Они увели стаю от людей, дали возможность передохнуть.
Ростик не выдержал, ноги его подкосились, он опустился на землю, чуть не напоровшись на собственный клинок. Он посидел, поднял голову. Старшина суетился около Пестеля, перевязывая ему ужасные раны на ногах, на руке и у плеча, где кончалась кираса. Должно быть, гиена пыталась достать горло, но вот немного промазала.
Рост поднялся. Достал из сумки сзади большие часы, попытался пересчитать старый, земной циферблат на новый счет. Получалось, до рассвета осталось три часа.
– Сколько у нас патронов?
– Пять магазинов, из них два уже початые. – Старшина закончил перевязку, потом доковылял, припадая на левую ногу, на старое место. – Скоро рассвет?
Ростик ответил. Последний их жеребец заржал, застучал копытом.
– Может, они наелись? – спросил Пестель, ни к кому не обращаясь.
– Надейся, – старшина стал прямее, отчетливо собирая волю в кулак. – Скоро опять пойдут. Ты больше не рискуй, бей их из «калаша» на подходе, гранаты кидай. Если не справимся, то и патроны не понадобятся.
Они постояли, подождали. Стая снова стала голодными, придурочными голосами перекликаться в темноте. Потом появились первые из них, загорелись красные глаза.
Ростик дожег патроны в своем автомате, загашивая эти зловещие светляки одиночными, а потом аккуратно поставил автомат к камню сбоку. Он очень хорошо представил себе, как поутру, когда от них останутся только кости и окровавленные доспехи, этот автомат будет стоять спокойненько и ржаветь под редкими полдневными дождями… Но он именно воображал это себе, у него не было определенного знания, что так получится. И он стал надеяться.
Последняя, предутренняя атака прошла как-то незаметно. И активность гиеномедведей была уже не та, что в начале ночи, и аккуратные, как на полигоне, взрывы всех их «лимонок» очень долго сдерживали стаю, вперед рвались уже самые наглые, которых одиночными щелчками очень удачно сбивал старшина. Так что свалки, похожей на вторую атаку, больше не получилось. А потом стая вообще стала редеть.
Они почувствовали это сразу, хотя сначала и не поверили. А потому старым солдатским чутьем стали ждать подвоха. Но его не последовало, подошел рассвет.
Тогда они поняли, что выжили. Когда стало совсем светло и никаких гиеномедведей в округе больше не было, Ростик спустился с горки к вчерашнему ручью и вволю напился. Затем снял доспехи и как следует искупался. Потом сполоснул свои поддоспешные тряпки. Все равно они должны были высохнуть за пару часов, потому что солнышко теперь жарило прямо по металлу, как огонь под сковородой. От верхнего балахона давно остались одни воспоминания.
После этого они перевязались, все вместе. Хуже всего пришлось Пестелю. Он вообще был в полуобморочном состоянии. К тому же, как ни ловко обработал его раны старшина, крови он потерял столько, что идти не мог. Пришлось его посадить на единственного оставшегося жеребца. Как ни удивительно, это оказалась лошадь Ростика. Ему это показалось хорошим знаком.
Потом они пошли, зарыв под каменной стенкой все, что не могли унести с собой. Даже один автомат пришлось оставить, разумеется, завернув его в брезент как можно тщательнее.
После бессонной ночи, усталые, избитые, подавленные, словно по ним прошелся асфальтоукладчик, они тащились вперед. Первый километр показался адом, еще большим, чем драка с гиеномедведями. А потом что-то произошло в голове, чувства отключились, и зашагали даже веселее, передвигая скрипящие от песка тяжеленные доспехи.
Перевал кончился, начался спуск с холмов, идти стало еще легче, потому что под уклон тяжесть доспехов как бы сама собой заставляла переставлять ноги. Добрели до приличной речки, остановились, чтобы передохнуть, но начинать путь после этого отдыха оказалось так тяжело, что больше о привале до конца дня никто и не заикался. Даже мясо, поджаренное про запас на прежних стоянках, жевали на ходу.
Иногда их оставалось только двое. Пестель, привязанный к седлу обрывками узды двух других лошадей, чтобы не упасть, впадал в беспамятство. И ни Рост, ни старшина не собирались приводить его в чувство. Как ни соображай, а это было лучшее, что можно было придумать. Ростик и сам бы с удовольствием отключился, но идти в беспамятстве, как известно, невозможно.
Началась выжженная равнина, на которой от весенних трав и ручьев, шумевших тут еще пару недель назад, остались сухие, коричневые стебельки да грязноватые лужи. Ростик начал надеяться, что следующую ночь удастся поспать хотя бы наполовину. Они ушли далеко, вряд ли гиеномедведи захотят так далеко уходить от своих берлог, особенно если и поближе хватало добычи…
Ночью он действительно почти выспался, и весь следующий день топали довольно резво. А вот потом стало худо старшине. Он шел впереди, как обычно, но вдруг, не издав ни единого звука, стал забирать в сторону, уходя все дальше от спутников, не реагируя на окрики. Тогда приходилось гнаться за ним и трясти, чтобы он пришел в себя.
Заглянув в его глаза под забралом, Ростик вздрогнул и до конца дня думал об их выражении. Не то чтобы оно было ужасным само по себе. Но возникало стойкое подозрение, что в этом теле старшины Квадратного, каким его все знали и уважали, человек больше не присутствовал. Другого объяснения Ростик придумать не мог.
Несколько следующих дней он помнил очень плохо. Должно быть, потому, что спал всего-то часа по три, давая израненному, отупевшему, уставшему Квадратному спать существенно дольше. Это подействовало, странные случаи беспамятства при ходьбе стали реже, а потом и вовсе прекратились. Они даже смогли обсудить кровотечения, которые вконец ослабили Пестеля.
Вроде бы они не оставили ни одной неперевязанной раны, а он все время оставлял на блестящей от пота лошадиной шкуре кровавые капли. И никто не мог понять, откуда она течет. Впрочем, страх, что он умрет слишком быстро, стал проходить. Если он не кончился за три дня, значит, до города дотянет… Должен был дотянуть. Правда, два укуса стали гноиться, покрылись корой блестящего серого налета, но в Боловске, после оказания грамотной медицинской помощи, от них и следа не останется.
– Жаль, у нас нет спирта, – высказался Ростик. – С ним все раны продезинфицировали бы.
Он даже не стал договаривать. Пестель, который в этот момент что-то соображал, кивнул, а старшина вздохнул.
На пятый день после драки на перевале старшина вдруг спросил:
– Сколько до города?
Ростик уже давно видел сверкающую искорку сигнального шара на фоне серого неба вдали, но определять расстояние почему-то не собирался. И еще он вдруг понял, что старшина уже очень давно не заговаривал сам, а лишь отвечал на вопросы.
– Не понимаю я сейчас расстояний, – отозвался Ростик. – Если хочешь, сам попробуй определить.
Старшина кивнул, и Ростик достал свой бинокль. Квадратный взял его грязными пальцами. Оказалось, что одну латную перчатку он где-то потерял и даже не заметил этого.
Ростик сомневался, что он что-то увидит, так дрожали его руки, но старшина старался, долго и методично преодолевая слабость. Вдруг он оторвал взгляд и растрескавшимися, обметанными белым налетом губами прошептал:
– Рост, посмотри.
Ростик взял бинокль, поймал шар. Что-то с ним было не то… Так и есть, вокруг шара проходило какое-то затемнение. Значит, они включили свой экран, что-то это значило. Ростик достал часы, засек время, стал считать обороты. Раз, два, три…
– Семь, – сказал он, когда понял, что секундная прошла сто с чем-то делений – здешнюю минуту, по предложению Перегуды.
– Семь? – удивился старшина. – Но ведь это значит?..
– Тревога! – кивнул Ростик. – Там что-то происходит. – Он подумал, посмотрел на Пестеля, накрепко привязанного к седлу, потом взглянул в лицо Квадратному. – Ты быстрее идти можешь?
На скулах старшины заиграли два желвака.
– Давай ты первым, а я попробую за тобой поспевать. Так должно быть быстрее.
Он стоял и думал, что тут скорее всего они и найдут свой вечный покой, что все, чего им удалось до сих пор добиться, оказалось слишком сложным переплетением удачи и отчаяния. Но вот удача, кажется, кончилась, отчаяние обратилось против них, и скоро… Он стряхнул охватившее его бессилие и обнаружил, что сидит на земле, странно подогнув ноги, как в детстве, опустив оружие, и над ним склонились Квадратный и Пестель. Оба заглядывали ему в глаза, но в темноте было трудно рассмотреть что-либо под его забралом. А поднять его они почему-то не догадались. Ростик сделал попытку подняться сам.
– Я знаю, что делать. Голодные они от нас не отойдут.
– Это понятно, – Квадратный чуть нервно огляделся вокруг, тьма стояла кромешная, не видно было ни зги на расстоянии уже пяти-семи шагов, невзирая на костер и головни, которые сжимал Пестель.
– Нужно пожертвовать лошадью. Хотя бы одной или лучше двумя.
– Знал бы, пристрелил пяток жирафов и прошли перевал без приключений… Ладно, – решил Пестель, – моя самая слабая.
– А моя… – Квадратный опустил голову, подумал. – Пестель, снимай с них сумки, узду и седла.
– Седла-то куда денем?
– Завернем в брезент и тут где-нибудь зароем, где посуше.
– Сумки зароем, а седла… Бросим вперед, они такие, что и их сжуют.
– Значит, это не шакалы, – определил Пестель. – Рост, что же ты чувствуешь?
Ростик ответить не успел. Лошади вдруг стали ржать и биться. Словно бы поняли, что скоро им придется куда как плохо, но Пестель с ними справлялся. Еще как, даже Ростику стало ясно, что теперь никто из них не дрогнет.
Потом все смотрели в темноту и ждали, ждали… Вдруг где-то далеко послышалось шумное дыхание. Вот так, из ничего, из невидимого пространства за кругом света вдруг прозвучало тяжелое, мощное, голодное втягивание воздуха, как будто не стая неведомых существ подошла, а один невероятный зверь, с которым невозможно было справиться.
– Лошадей пускать? – спросил сзади Пестель.
– Подождем, когда они навалятся, – решил Квадратный. – Может, удастся пожертвовать одной.
Ростик знал, что не удастся, но легче было слушать старшину и привычнее для него – солдата одной сплошной войны, в которую они влипли, оказавшись тут, в Полдневье. И тогда загорелись глаза.
Их было невероятно много, казалось, вся равнина перед ними вдруг в один миг вспыхнула этими глазами – красными, бешеными, голодными, немигающими… Казалось, они горят, но не как на Земле у волков – отражая пламя, а сами по себе, словно тысяча светляков вдруг собралась тут, чтобы стало светлее. Но светлее от них, конечно, не становилось. Стало холоднее – от ужаса близкой смерти, от невидимости этих врагов, от их бесчисленности.
Ростик взвел тетиву на арбалете, прикинул расстояние до ближайшего хищника, получалось шагов тридцать, если у него на голове не очень мощные роговые пластины, вполне можно попасть – с какой угодно реакцией отпрыгнуть зверю уже не удастся. Разумеется, он прицелился между глаз. Тетива щелкнула, и почти тотчас их оглушил вой – слитный, мощный, слаженный. Выла не одна зверюга, в которую попал Ростик, а еще несколько десятков, которые тут же стали драться, стараясь поскорее ее прикончить и вырвать кусок сочащегося кровью мяса… Все остальные тоже подвывали, словно негодовали, что Ростик не попал в кого-нибудь поближе к ним, чтобы тоже можно было поучаствовать в драке за пищу…
– Теперь они разозлились, – сухо откомментировал Квадратный.
– Они и без того были…
Какими они были, никто не узнал. Потому что звери стали прыгать… Щелкнула тетива старшины, потом еще одна, из-за спины. Это Пестель помогал закованным в сталь друзьям, и довольно толково, по крайней мере – хладнокровно.
Но больше Ростик ничего не успевал понимать, потому что пришлось работать мечом, раз за разом поднимая его и нанося удар в очередную морду, которая показывалась из темноты… Теперь их можно было рассмотреть получше.
Это не были панцирные шакалы, это оказалась странная помесь медвежьей морды с огромными клыками, маленькими, злобными глазками, мощной грудью и гиеньим, легким в движении торсом. Да, подумал Ростик, если удастся выжить, он предложит назвать их гиеномедведями…
А вот думать во время рубки не следовало, это тормозило и тотчас сказалось на Ростике. Сталь его руки заскрипела под желтыми, оскаленными клыками, но прокусить ее очередная медвежья морда не могла, она лишь тянула Ростика во тьму… Если бы это удалось, Ростику пришел бы конец, с наседающими со всех сторон чудовищами он не справился бы. Да и его приятелям пришлось бы плохо, их было слишком мало, заменить Ростика было некому.
Ростик скоординировался и нанес в грудь зверя удар коленом, украшенным небольшим, но довольно острым шипом, удар пришелся в плечо зверя… Он отпустил человека и закружился на месте, но свое дело сделал. На Ростике висело еще три таких же гиены.
– Пестель, пускай! – заорал Рост, чувствуя, что вот-вот его выдернут вперед.
Конь промчался вперед, должно быть, получил изрядный удар по крупу. Он скакнул, отбросив старшину, но тот сумел остаться на ногах… Вой вокруг поднялся на неимоверную высоту. Там, куда ушла первая лошадка, послышалась отвратительная, мокрая возня, потом раздался громкий, дикий всхрап и послышалась драка, в которую оказалась вовлечена чуть не половина стаи.
Но людям стало полегче. Они отогнали тех гиеномедведей, которые еще пробовали добраться до них, а потом вдруг ударила автоматная очередь. Это старшина легко, как на стрельбище, держа автомат на вытянутых руках перед собой, поливал тьму хорошо рассеянной очередью… Вой сменился визгом, и шум драки стал еще громче.
– Рожок, – потребовал Квадратный у Пестеля, не оборачиваясь. Получил, сменил магазин и снова выпулил его, теперь уже присев, строго на уровне своих колен, чтобы зацепить как можно больше чудовищ.
После этого стало чуть потише. Стая, кажется, отступила. Старшина повернулся, перезарядил оружие, сказал, подняв забрало и вытирая пот:
– Следующий раз, когда они насядут по-серьезному, бросишь «лимонки».
Атака возобновилась через час, когда время уже ощутимо подошло к полночи. На этот раз они не рвались всей кучей, получая удары и мешая тем, кто оказался сзади. Теперь они кидались небольшими, слаженными группами по три-четыре зверюги, сжимая зубами руки и ноги людей.
Драться стало труднее, требовалось выбить правого зверя, который фиксировал руку с мечом, а потом… Потом все получалось, пожалуй, даже легче, чем во время первой драки, вот только нужно было сразу освободиться справа. Теперь Пестель не зевал, он выпулил весь колчан своих стрел, Ростиковых и хотел приступить к боезапасу старшины, когда звери вдруг отошли.
Рыча и беснуясь так, что люди почти не слышали друг друга, они уволокли тела раненых и мертвых своих соплеменников и устроили в темноте шумное выяснение очередности в трапезе. Квадратный сказал:
– Они действуют иначе, они обучились. Никогда не думал, что такое возможно.
– На земле собак так же дрессируют, только нужна умная собака и очень сложная дрессура, – пояснил Пестель.
Ростику хотелось пить, он уже выдул свою флягу, и тут выяснилось, что воды-то они как раз и не запасли. Пришлось обходиться как есть.
– Если так пойдет, может, две лошади сохраним, – высказался старшина.
– Нет, следующий раз будет круче, – ответил Ростик. Он знал это, как уже привык знать некоторые вещи, о которых еще мгновение назад не имел ни малейшего представления. И конечно, оказался прав.
Они пошли в атаку, как и первый раз, навалом, только очень зло, очень решительно и совершенно не считаясь с потерями. Ростик высадил свой автомат, перезарядить его, конечно, не успел, стал отбиваться мечом… Ему казалось, он уже целую вечность бьет этой непомерно тяжелой железкой и слышит хриплый лай, раздающийся прямо в лицо, ощущает зловонное дыхание этих чудовищ, пытается не упасть… Что угодно, только не упасть, потому что подняться ему уже не дадут.
Сзади раздался вой, крик Пестеля, удары… Ржание стало заунывным и протяжным. Ростик улучил миг и оглянулся. На спине одного из жеребцев висели сразу два гиеномедведя. Еще пара пыталась сбить с ног Пестеля. Ноги его были в крови, вероятно, отсутствие сплошного панциря делало бой с этими зверями безнадежным.
Рост тремя ударами меча освободил Пестеля, потом плоской стороной клинка саданул по крупу жеребца, тот взвился, один из гиеномедведей слетел, его тут же пристрелил Пестель из пистолета, невесть как оказавшегося у него в руке… И лишь тогда Ростик понял, что шея жеребца захлестнута веревкой, которая и не дает ему умчаться в темноту, надеясь на быстрые ноги… Еще удар, на этот раз по петле, стягивающей лошадиную шею, жеребец отпрянул, постоял миг, словно не мог поверить в свою свободу, повернулся на месте, проверяя свою удачу, и полетел, распушив хвост, прочь от этого ужасного места…
Его настигли минут через пять, но это были очень хорошие пять минут. Они увели стаю от людей, дали возможность передохнуть.
Ростик не выдержал, ноги его подкосились, он опустился на землю, чуть не напоровшись на собственный клинок. Он посидел, поднял голову. Старшина суетился около Пестеля, перевязывая ему ужасные раны на ногах, на руке и у плеча, где кончалась кираса. Должно быть, гиена пыталась достать горло, но вот немного промазала.
Рост поднялся. Достал из сумки сзади большие часы, попытался пересчитать старый, земной циферблат на новый счет. Получалось, до рассвета осталось три часа.
– Сколько у нас патронов?
– Пять магазинов, из них два уже початые. – Старшина закончил перевязку, потом доковылял, припадая на левую ногу, на старое место. – Скоро рассвет?
Ростик ответил. Последний их жеребец заржал, застучал копытом.
– Может, они наелись? – спросил Пестель, ни к кому не обращаясь.
– Надейся, – старшина стал прямее, отчетливо собирая волю в кулак. – Скоро опять пойдут. Ты больше не рискуй, бей их из «калаша» на подходе, гранаты кидай. Если не справимся, то и патроны не понадобятся.
Они постояли, подождали. Стая снова стала голодными, придурочными голосами перекликаться в темноте. Потом появились первые из них, загорелись красные глаза.
Ростик дожег патроны в своем автомате, загашивая эти зловещие светляки одиночными, а потом аккуратно поставил автомат к камню сбоку. Он очень хорошо представил себе, как поутру, когда от них останутся только кости и окровавленные доспехи, этот автомат будет стоять спокойненько и ржаветь под редкими полдневными дождями… Но он именно воображал это себе, у него не было определенного знания, что так получится. И он стал надеяться.
Последняя, предутренняя атака прошла как-то незаметно. И активность гиеномедведей была уже не та, что в начале ночи, и аккуратные, как на полигоне, взрывы всех их «лимонок» очень долго сдерживали стаю, вперед рвались уже самые наглые, которых одиночными щелчками очень удачно сбивал старшина. Так что свалки, похожей на вторую атаку, больше не получилось. А потом стая вообще стала редеть.
Они почувствовали это сразу, хотя сначала и не поверили. А потому старым солдатским чутьем стали ждать подвоха. Но его не последовало, подошел рассвет.
Тогда они поняли, что выжили. Когда стало совсем светло и никаких гиеномедведей в округе больше не было, Ростик спустился с горки к вчерашнему ручью и вволю напился. Затем снял доспехи и как следует искупался. Потом сполоснул свои поддоспешные тряпки. Все равно они должны были высохнуть за пару часов, потому что солнышко теперь жарило прямо по металлу, как огонь под сковородой. От верхнего балахона давно остались одни воспоминания.
После этого они перевязались, все вместе. Хуже всего пришлось Пестелю. Он вообще был в полуобморочном состоянии. К тому же, как ни ловко обработал его раны старшина, крови он потерял столько, что идти не мог. Пришлось его посадить на единственного оставшегося жеребца. Как ни удивительно, это оказалась лошадь Ростика. Ему это показалось хорошим знаком.
Потом они пошли, зарыв под каменной стенкой все, что не могли унести с собой. Даже один автомат пришлось оставить, разумеется, завернув его в брезент как можно тщательнее.
После бессонной ночи, усталые, избитые, подавленные, словно по ним прошелся асфальтоукладчик, они тащились вперед. Первый километр показался адом, еще большим, чем драка с гиеномедведями. А потом что-то произошло в голове, чувства отключились, и зашагали даже веселее, передвигая скрипящие от песка тяжеленные доспехи.
Перевал кончился, начался спуск с холмов, идти стало еще легче, потому что под уклон тяжесть доспехов как бы сама собой заставляла переставлять ноги. Добрели до приличной речки, остановились, чтобы передохнуть, но начинать путь после этого отдыха оказалось так тяжело, что больше о привале до конца дня никто и не заикался. Даже мясо, поджаренное про запас на прежних стоянках, жевали на ходу.
Иногда их оставалось только двое. Пестель, привязанный к седлу обрывками узды двух других лошадей, чтобы не упасть, впадал в беспамятство. И ни Рост, ни старшина не собирались приводить его в чувство. Как ни соображай, а это было лучшее, что можно было придумать. Ростик и сам бы с удовольствием отключился, но идти в беспамятстве, как известно, невозможно.
Началась выжженная равнина, на которой от весенних трав и ручьев, шумевших тут еще пару недель назад, остались сухие, коричневые стебельки да грязноватые лужи. Ростик начал надеяться, что следующую ночь удастся поспать хотя бы наполовину. Они ушли далеко, вряд ли гиеномедведи захотят так далеко уходить от своих берлог, особенно если и поближе хватало добычи…
Ночью он действительно почти выспался, и весь следующий день топали довольно резво. А вот потом стало худо старшине. Он шел впереди, как обычно, но вдруг, не издав ни единого звука, стал забирать в сторону, уходя все дальше от спутников, не реагируя на окрики. Тогда приходилось гнаться за ним и трясти, чтобы он пришел в себя.
Заглянув в его глаза под забралом, Ростик вздрогнул и до конца дня думал об их выражении. Не то чтобы оно было ужасным само по себе. Но возникало стойкое подозрение, что в этом теле старшины Квадратного, каким его все знали и уважали, человек больше не присутствовал. Другого объяснения Ростик придумать не мог.
Несколько следующих дней он помнил очень плохо. Должно быть, потому, что спал всего-то часа по три, давая израненному, отупевшему, уставшему Квадратному спать существенно дольше. Это подействовало, странные случаи беспамятства при ходьбе стали реже, а потом и вовсе прекратились. Они даже смогли обсудить кровотечения, которые вконец ослабили Пестеля.
Вроде бы они не оставили ни одной неперевязанной раны, а он все время оставлял на блестящей от пота лошадиной шкуре кровавые капли. И никто не мог понять, откуда она течет. Впрочем, страх, что он умрет слишком быстро, стал проходить. Если он не кончился за три дня, значит, до города дотянет… Должен был дотянуть. Правда, два укуса стали гноиться, покрылись корой блестящего серого налета, но в Боловске, после оказания грамотной медицинской помощи, от них и следа не останется.
– Жаль, у нас нет спирта, – высказался Ростик. – С ним все раны продезинфицировали бы.
Он даже не стал договаривать. Пестель, который в этот момент что-то соображал, кивнул, а старшина вздохнул.
На пятый день после драки на перевале старшина вдруг спросил:
– Сколько до города?
Ростик уже давно видел сверкающую искорку сигнального шара на фоне серого неба вдали, но определять расстояние почему-то не собирался. И еще он вдруг понял, что старшина уже очень давно не заговаривал сам, а лишь отвечал на вопросы.
– Не понимаю я сейчас расстояний, – отозвался Ростик. – Если хочешь, сам попробуй определить.
Старшина кивнул, и Ростик достал свой бинокль. Квадратный взял его грязными пальцами. Оказалось, что одну латную перчатку он где-то потерял и даже не заметил этого.
Ростик сомневался, что он что-то увидит, так дрожали его руки, но старшина старался, долго и методично преодолевая слабость. Вдруг он оторвал взгляд и растрескавшимися, обметанными белым налетом губами прошептал:
– Рост, посмотри.
Ростик взял бинокль, поймал шар. Что-то с ним было не то… Так и есть, вокруг шара проходило какое-то затемнение. Значит, они включили свой экран, что-то это значило. Ростик достал часы, засек время, стал считать обороты. Раз, два, три…
– Семь, – сказал он, когда понял, что секундная прошла сто с чем-то делений – здешнюю минуту, по предложению Перегуды.
– Семь? – удивился старшина. – Но ведь это значит?..
– Тревога! – кивнул Ростик. – Там что-то происходит. – Он подумал, посмотрел на Пестеля, накрепко привязанного к седлу, потом взглянул в лицо Квадратному. – Ты быстрее идти можешь?
На скулах старшины заиграли два желвака.
– Давай ты первым, а я попробую за тобой поспевать. Так должно быть быстрее.
Глава 17
До города оставались считаные километры, когда они увидели это. Сверкающая машина, похожая на плоскодонную, вытянутую лодку и одновременно на черепаху с растопыренными ногами, неторопливо летела над землей. Спереди и сзади попарно от корпуса отходили недлинные ребристые фермы с полусферами на концах. Во время поворотов лодки набалдашники эти заметно разворачивались. Не составляло труда представить, что эти полукружья отбрасывали вниз какой-то мощный поток энергии, который удерживал машины в воздухе и заставлял двигаться в нужном направлении.
– Что это? – с трепетом в голосе спросил Квадратный. Такого тона Ростик не слышал у него, даже когда они обсуждали гигантского двара. – На вертолет не похоже.
– Это не вертолет, – твердо заявил Пестель, который весь последний день находился в сознании, только идти не мог. Зато, как оказалось, он мог думать. – Может, ее имеет смысл посчитать гравилетом?
– Что? – не понял старшина.
– Машина, которая использует принцип антигравитации.
– Тут еще и гравитация не доказана, – проворчал Ростик, – а ты уже на «анти» замахиваешься.
– Гравитации не может не быть, иначе мы бы давно улетели в…
– Тут может быть простая центробежная сила, которая прижимает…
– Эта штука, похоже, летает, прекращая действие центробежных сил.
Спор получился не очень внятный, зато он успокаивал. Даже старшину.
– Ловки собаки, – со злобой проговорил он, плюнул под ноги и приказал: – Давайте-ка под деревья. А не то нас засекут и будет как во Вьетнаме.
Во Вьетнаме никто из них, конечно, не был, зато все видели немало хроникальных киножурналов. И поэтому, как всем показалось, эта штуковина действительно смахивала на американский вертолет – так же хищно опущен нос, вынюхивающий окрестные поля, так же поблескивало ломаными плоскостями стекло кабины, за которыми виднелись силуэты пилотов.
Попытавшись их рассмотреть в бинокль, Ростик без труда различил большие шлемы, отливающие металлом. Еще одна сверкающая фигура виднелась в прозрачной башенке, расположенной над пилотами. Из нее торчали два спаренных ствола, очень похожих на ту пушку, которую вместо ружьеца носил двар. Две другие пушки торчали из наплывов на боках лодки. Они были уже непрозрачны и производили солидное, чуть ли не бронированное впечатление.
Пропахав невидимую полосу, окончившуюся в паре километров от разведчиков, лодка вдруг повернулась. На корме ее тоже виднелась пушечка, задранная вверх, какие-то окошки, забранные стеклом, необычный лючок в днище. Впрочем, его Ростик уже рассмотрел плохо, уж очень невысоко летала эта машина.
Надежду на мирные переговоры эта машина почему-то не вызывала. Особенно у старшины, который разглядывал ее через бинокль минут десять, не меньше. Наконец он изложил суть своих размышлений:
– Стрелять нужно по носовой части, в пилотов.
– Почему сразу стрелять? – удивился Пестель.
– Слишком она близко от города. Да и сигнал этот вчерашний… – пробурчал Квадратный.
– И все-таки хотелось бы получить более весомые доказательства.
Доказательства появились тотчас, словно только и ждали этой фразы. Из овражка в пяти-шести километрах от разведчиков вылетел «зилок» с откинутыми бортами и на дикой скорости, поднимая шлейф пыли, понесся в сторону самого большого в округе леса. Полное отсутствие кустарника делало его проходимым для машины и, следовательно, спасительным для людей на ней.
Заметив грузовик, летающая лодка развернулась, еще больше наклонила нос, давая возможность стрелку в башенке вести огонь по наземной цели, и прибавила скорость.
– Атакуют! – скрипнул зубами Ростик. – Значит…
Это значило открытые боевые действия. И самого скверного пошиба, раз кто-то бежал из города, а не наоборот.
Спаренная установка в прозрачной кабинке летающей лодки заработала. Яркие даже под полуденным солнцем вспышки, рассыпающиеся шлейфом искр и дымком, остающимся сбоку по мере движения лодки, выбросили тонкие, прямые, как жала, вытянутые на сотни метров шнуры зеленого цвета. Они впились в землю рядом с грузовиком, подняв тучу мелких камней и пыли. Ударная мощь зеленых лучей просто ошеломляла.
– Что это? – с трепетом в голосе спросил Квадратный. Такого тона Ростик не слышал у него, даже когда они обсуждали гигантского двара. – На вертолет не похоже.
– Это не вертолет, – твердо заявил Пестель, который весь последний день находился в сознании, только идти не мог. Зато, как оказалось, он мог думать. – Может, ее имеет смысл посчитать гравилетом?
– Что? – не понял старшина.
– Машина, которая использует принцип антигравитации.
– Тут еще и гравитация не доказана, – проворчал Ростик, – а ты уже на «анти» замахиваешься.
– Гравитации не может не быть, иначе мы бы давно улетели в…
– Тут может быть простая центробежная сила, которая прижимает…
– Эта штука, похоже, летает, прекращая действие центробежных сил.
Спор получился не очень внятный, зато он успокаивал. Даже старшину.
– Ловки собаки, – со злобой проговорил он, плюнул под ноги и приказал: – Давайте-ка под деревья. А не то нас засекут и будет как во Вьетнаме.
Во Вьетнаме никто из них, конечно, не был, зато все видели немало хроникальных киножурналов. И поэтому, как всем показалось, эта штуковина действительно смахивала на американский вертолет – так же хищно опущен нос, вынюхивающий окрестные поля, так же поблескивало ломаными плоскостями стекло кабины, за которыми виднелись силуэты пилотов.
Попытавшись их рассмотреть в бинокль, Ростик без труда различил большие шлемы, отливающие металлом. Еще одна сверкающая фигура виднелась в прозрачной башенке, расположенной над пилотами. Из нее торчали два спаренных ствола, очень похожих на ту пушку, которую вместо ружьеца носил двар. Две другие пушки торчали из наплывов на боках лодки. Они были уже непрозрачны и производили солидное, чуть ли не бронированное впечатление.
Пропахав невидимую полосу, окончившуюся в паре километров от разведчиков, лодка вдруг повернулась. На корме ее тоже виднелась пушечка, задранная вверх, какие-то окошки, забранные стеклом, необычный лючок в днище. Впрочем, его Ростик уже рассмотрел плохо, уж очень невысоко летала эта машина.
Надежду на мирные переговоры эта машина почему-то не вызывала. Особенно у старшины, который разглядывал ее через бинокль минут десять, не меньше. Наконец он изложил суть своих размышлений:
– Стрелять нужно по носовой части, в пилотов.
– Почему сразу стрелять? – удивился Пестель.
– Слишком она близко от города. Да и сигнал этот вчерашний… – пробурчал Квадратный.
– И все-таки хотелось бы получить более весомые доказательства.
Доказательства появились тотчас, словно только и ждали этой фразы. Из овражка в пяти-шести километрах от разведчиков вылетел «зилок» с откинутыми бортами и на дикой скорости, поднимая шлейф пыли, понесся в сторону самого большого в округе леса. Полное отсутствие кустарника делало его проходимым для машины и, следовательно, спасительным для людей на ней.
Заметив грузовик, летающая лодка развернулась, еще больше наклонила нос, давая возможность стрелку в башенке вести огонь по наземной цели, и прибавила скорость.
– Атакуют! – скрипнул зубами Ростик. – Значит…
Это значило открытые боевые действия. И самого скверного пошиба, раз кто-то бежал из города, а не наоборот.
Спаренная установка в прозрачной кабинке летающей лодки заработала. Яркие даже под полуденным солнцем вспышки, рассыпающиеся шлейфом искр и дымком, остающимся сбоку по мере движения лодки, выбросили тонкие, прямые, как жала, вытянутые на сотни метров шнуры зеленого цвета. Они впились в землю рядом с грузовиком, подняв тучу мелких камней и пыли. Ударная мощь зеленых лучей просто ошеломляла.