— Если кто меня поймет, так это только ты, единственный из всех, бывших с ним, — сказал Силен. — Многие из его солдат — наемники, только не ты и не я. Эти наемники дали себя купить, все они сделали его войну своей войной и перестали быть теми, кем были, и стали такими, какими он хотел их видеть, — даже Магарбал. Они разрешают ему думать за себя и делают все, что он от них требует. Я не мог бы делать то, что делает Магарбал, но ведь я и не воюю за Карфаген. Да и чем мне воевать? У меня нету даже кинжала. И если Ганнибал прикажет мне убить человека, я этого не сделаю…
— Это будет стоить тебе жизни, — сказал я.
— Может быть. Но пока он дает мне возможность идти своим путем, до тех пор я останусь с ним. Я хочу понять, каков он в действительности. Это может только тот, у кого он постоянно на глазах. Ты знаешь его лучше многих, но знал ли ты вчера, что он может погубить человека одним-единственным взглядом? Ты случайно оказался сегодня при этом, и я тоже. Я нахожусь возле него больше других. Мне он доверяет больше, чем своим братьям, и при этом он вовсе не подозревает, что служит мне. Я пишу о нем книгу. Это и удерживает меня возле него.
С его народом у меня нет ничего общего. Я боюсь карфагенских богов, а каждый народ таков, каковы его боги. Я бывал в Карфагене, я знаю, каковы они — карфагеняне. Они распинают на кресте не только полководцев, проигравших битву, — они распинают львов! Да, я видел на краю пустыни кресты, на которых висели распятые львы. Их распяли только за то, что они заблудились и отстали от своих сородичей. Я люблю львов — как я могу любить Карфаген? Но возле Ганнибала я еще побуду. Изучая его, я изучаю корни войны. Когда он призывает меня к себе, он все время говорит, не переставая. Он еще ни разу не спрашивал у меня совета. Он ставит себя выше всех и презирает даже своих близких. Ты видел, как он обошелся с Магарбалом. Он один из тех, кто давал клятву у алтаря Молоха. Потомки должны знать, каковы эти люди. Если опять появится такой человек и люди будут знать его суть, они, может быть, не пойдут за ним слепо до тех пор, пока их не поглотит бездна.
Я не спускал с него глаз.
— Ты не веришь в победу Ганнибала?
Вместо ответа Силен сказал, не понижая голоса:
— Он всегда носит с собой яд в склянке из синего стекла.
Тогда я признался ему, что я это знаю, и еще я рассказал ему про сон, который Ганнибал доверил мне после перехода через Пиренеи.
— Это вторая тайна, которую он мне доверил.
— Он доверяет тебе немало, маленький карфагенянин, — сказал Силен без тени насмешки.
«А теперь он вовсе и не заметил, как я ушел, — подумал я. — Просто потерял меня из виду». Я со страхом вспомнил, что слева под бровью у него зияет черная щель.
И тут Силен сказал после напряженного молчания нечто такое, что заставило меня насторожиться:
— Як нему привязан. Я знаю, что больше никогда не смогу от него освободиться.
Когда я растерянно посмотрел на него, он продолжил свою мысль:
— Он моя судьба.
— А у меня он отнял отца, и мать, и брата, и Сагунт, — сказал я. — Он отобрал у меня Карталона и Сура. Из-за него у меня никого не осталось.
— Он не может их у тебя отнять, если ты их сам не покинешь, — уверенно произнес Силен.
— Но они же мертвы, — горько возразил я. — Даже ты, ты уходишь с ним. Он убил Сура своими руками.
— Меньше всего потерян для тебя Сур, — убежденно продолжал Силен. — Он всегда будет следовать за тобой, даже если он и лежит сейчас на холме, на котором упал. Сур — твоя судьба, как моя судьба — Ганнибал.
Я хотел встать, но Силен напомнил мне, что я должен лежать. Он осмотрел мою повязку, пропитанную кровью. Он решил перебинтовать мне руку. Было больно. Он наложил на всю рану большой пластырь с лечебной мазью и опять тщательно перевязал ее.
— Рана быстро заживет, — обещал он. — Она не столь опасна, как выглядит. Теперь спи!
Рана больше не болела.
— Что ты имел в виду, говоря о Суре? — спросил я. Силен намешал мне какой-то напиток.
— Это горько, — предупредил он, подавая мне чашу. — Но ты заснешь.
Я не стал пить и повторил вопрос.
Тогда Силен отставил чашу в сторону и стал шепотом говорить о Суре. Он пробовал меня успокоить. Он опять напомнил мне обо всем, о чем мы разговаривали на реке возле слоновьего брода: о лесах под крышей мира, где родился и вырос Сур, об ущельях, переполненных жизнью, о цветах миндаля, которые крупнее бабочек, о лунных ночах, о том, как лунными ночами — под большими деревьями, на мшистых коврах — играют с кроликами яки и танцуют слоны, околдованные луной, пока они не скрываются вместе с ней в сердце джунглей — беззвучно, как уходят в небесную темноту облака…
— Перед Суром лежит большой путь — назад, к началу, откуда он пришел, через горы и льды, через реки и пустыни, через цветущие страны. Эта дорога никому не заказана, никому из тех, кто пустился в Большое Приключение. Но не беспокойся: он вернется. Нет более великих путешественников на земле, чем слоны. Они всегда в пути и всегда связаны друг с другом. Ты знаешь, что они направляют друг другу послания, и можешь быть уверен: Сур вернется, когда справится с тем, что случилось. Дай ему время, у него сейчас много дел: он должен сбросить надетые на него оковы и тот сияющий крест, который торчит из его огромного загривка. Когда он залечит все свои раны, он придет к тебе, ибо ты его погонщик. Тебя он когда-то выбрал, и ты не хотел ничего иного, как только идти вперед вместе с ним…
Кто-то окликнул Силена снаружи. Он вышел.
— Я должен спешить к Ганнибалу, — сказал он, вернувшись в палатку. — Он хочет мне диктовать. — Силен взял свои принадлежности для письма. — Осуши эту чашу, тогда ты заснешь, — сказал он, нагнувшись надо мной. — Оставайся у меня, пока рана не заживет. Это недолго!
И он пошел к Ганнибалу.
33
34
Клад
— Это будет стоить тебе жизни, — сказал я.
— Может быть. Но пока он дает мне возможность идти своим путем, до тех пор я останусь с ним. Я хочу понять, каков он в действительности. Это может только тот, у кого он постоянно на глазах. Ты знаешь его лучше многих, но знал ли ты вчера, что он может погубить человека одним-единственным взглядом? Ты случайно оказался сегодня при этом, и я тоже. Я нахожусь возле него больше других. Мне он доверяет больше, чем своим братьям, и при этом он вовсе не подозревает, что служит мне. Я пишу о нем книгу. Это и удерживает меня возле него.
С его народом у меня нет ничего общего. Я боюсь карфагенских богов, а каждый народ таков, каковы его боги. Я бывал в Карфагене, я знаю, каковы они — карфагеняне. Они распинают на кресте не только полководцев, проигравших битву, — они распинают львов! Да, я видел на краю пустыни кресты, на которых висели распятые львы. Их распяли только за то, что они заблудились и отстали от своих сородичей. Я люблю львов — как я могу любить Карфаген? Но возле Ганнибала я еще побуду. Изучая его, я изучаю корни войны. Когда он призывает меня к себе, он все время говорит, не переставая. Он еще ни разу не спрашивал у меня совета. Он ставит себя выше всех и презирает даже своих близких. Ты видел, как он обошелся с Магарбалом. Он один из тех, кто давал клятву у алтаря Молоха. Потомки должны знать, каковы эти люди. Если опять появится такой человек и люди будут знать его суть, они, может быть, не пойдут за ним слепо до тех пор, пока их не поглотит бездна.
Я не спускал с него глаз.
— Ты не веришь в победу Ганнибала?
Вместо ответа Силен сказал, не понижая голоса:
— Он всегда носит с собой яд в склянке из синего стекла.
Тогда я признался ему, что я это знаю, и еще я рассказал ему про сон, который Ганнибал доверил мне после перехода через Пиренеи.
— Это вторая тайна, которую он мне доверил.
— Он доверяет тебе немало, маленький карфагенянин, — сказал Силен без тени насмешки.
«А теперь он вовсе и не заметил, как я ушел, — подумал я. — Просто потерял меня из виду». Я со страхом вспомнил, что слева под бровью у него зияет черная щель.
И тут Силен сказал после напряженного молчания нечто такое, что заставило меня насторожиться:
— Як нему привязан. Я знаю, что больше никогда не смогу от него освободиться.
Когда я растерянно посмотрел на него, он продолжил свою мысль:
— Он моя судьба.
— А у меня он отнял отца, и мать, и брата, и Сагунт, — сказал я. — Он отобрал у меня Карталона и Сура. Из-за него у меня никого не осталось.
— Он не может их у тебя отнять, если ты их сам не покинешь, — уверенно произнес Силен.
— Но они же мертвы, — горько возразил я. — Даже ты, ты уходишь с ним. Он убил Сура своими руками.
— Меньше всего потерян для тебя Сур, — убежденно продолжал Силен. — Он всегда будет следовать за тобой, даже если он и лежит сейчас на холме, на котором упал. Сур — твоя судьба, как моя судьба — Ганнибал.
Я хотел встать, но Силен напомнил мне, что я должен лежать. Он осмотрел мою повязку, пропитанную кровью. Он решил перебинтовать мне руку. Было больно. Он наложил на всю рану большой пластырь с лечебной мазью и опять тщательно перевязал ее.
— Рана быстро заживет, — обещал он. — Она не столь опасна, как выглядит. Теперь спи!
Рана больше не болела.
— Что ты имел в виду, говоря о Суре? — спросил я. Силен намешал мне какой-то напиток.
— Это горько, — предупредил он, подавая мне чашу. — Но ты заснешь.
Я не стал пить и повторил вопрос.
Тогда Силен отставил чашу в сторону и стал шепотом говорить о Суре. Он пробовал меня успокоить. Он опять напомнил мне обо всем, о чем мы разговаривали на реке возле слоновьего брода: о лесах под крышей мира, где родился и вырос Сур, об ущельях, переполненных жизнью, о цветах миндаля, которые крупнее бабочек, о лунных ночах, о том, как лунными ночами — под большими деревьями, на мшистых коврах — играют с кроликами яки и танцуют слоны, околдованные луной, пока они не скрываются вместе с ней в сердце джунглей — беззвучно, как уходят в небесную темноту облака…
— Перед Суром лежит большой путь — назад, к началу, откуда он пришел, через горы и льды, через реки и пустыни, через цветущие страны. Эта дорога никому не заказана, никому из тех, кто пустился в Большое Приключение. Но не беспокойся: он вернется. Нет более великих путешественников на земле, чем слоны. Они всегда в пути и всегда связаны друг с другом. Ты знаешь, что они направляют друг другу послания, и можешь быть уверен: Сур вернется, когда справится с тем, что случилось. Дай ему время, у него сейчас много дел: он должен сбросить надетые на него оковы и тот сияющий крест, который торчит из его огромного загривка. Когда он залечит все свои раны, он придет к тебе, ибо ты его погонщик. Тебя он когда-то выбрал, и ты не хотел ничего иного, как только идти вперед вместе с ним…
Кто-то окликнул Силена снаружи. Он вышел.
— Я должен спешить к Ганнибалу, — сказал он, вернувшись в палатку. — Он хочет мне диктовать. — Силен взял свои принадлежности для письма. — Осуши эту чашу, тогда ты заснешь, — сказал он, нагнувшись надо мной. — Оставайся у меня, пока рана не заживет. Это недолго!
И он пошел к Ганнибалу.
33
Теперь я был один. Я немного отпил из чаши. Лекарство было горьким, и я не стал его больше пить. Рана больше не болела. Мой взгляд остановился на кинжале, который подарил мне Карталон. Он висел на столбе палатки. Я задумался. Этим оружием Карталон нанес Суру рану, чтобы вылечить его. Я долго смотрел на этот кинжал.
Потом я встал, взял кинжал и вышел из палатки. Луны на небе не было, но звезды сияли. Ночь была темная и теплая. Я двинулся вперед не раздумывая. Когда я выходил из лагеря, меня никто не окликнул. Часовых было выставлено мало, ведь врагов больше не осталось.
Я не взял с собой ничего, кроме кинжала. Я шел налегке. Рана почти не болела, будто я вовсе и не ранен. Как только я решил идти искать Сура, все мое волнение исчезло. Я был уверен, что найду его, поэтому не очень спешил. Надо было только дойти до озера, берега которого в то утро были покрыты туманом, и взобраться на холм — слон должен быть там. Я шел, не глядя по сторонам, и двигался так половину ночи. Потом красный серп луны показался над горизонтом, и я увидел озеро. Оно поблескивало, покрытое клочьями тумана. А вон и холм. Я взобрался на него.
На холме лежал Сур. Его голова и огромное тело четко вырисовывались на фоне ночного неба. Над затылком слона сверкал маленький крест — меч Ганнибала. Рукоять сияла холодным светом. Я выронил свой кинжал.
Я взбежал на холм, чтобы схватить меч Ганнибала. Когда я протянул за ним руку, то упал и ударился головой и плечом о скалу, похожую на огромного слона… Над скалой блистали звезды.
Опять стала болеть рана. Я поднялся и быстро пошел прочь. Луна поднялась выше. Я в замешательстве смотрел сквозь туман — из него поднимались черные тени. Туман скрывал под собой болото, а не озеро. Я больше не знал, куда мне идти, и поэтому побрел наугад. Боль в руке нарастала. Мне становилось жарко, виски горели. Серп луны стал серебристо-белым. Куда бы я ни посмотрел, везде дрожали длинные тени.
Я устал, но продолжал идти. Потом я вышел на тропу и пошел по ней. И вдруг я понял, что Сур рядом.
…И тогда я услышал сзади знакомый звук его шагов. Я не смел посмотреть назад, но пошел не спеша, как я всегда ходил, когда Сур шел сзади. Когда я наконец понял, что он идет за мной, я заговорил с ним:
«Нам давно надо было бежать».
Он не согласился со мной:
«Из этого ничего бы не вышло. Ганнибал послал бы за нами Магарбала. Если бы наш побег удался, римляне все равно поймали бы нас. А что тогда? Вот теперь нам никто не помешает».
«Куда ты идешь?» — спросил я.
«Ты же знаешь, — сказал он. — Сначала мне надо снять путы с ног и вытащить из загривка блестящий крест.
Я пойду тем же путем, каким пришел — через горы и реки, через пустыни и цветущие поля, под самую крышу мира», — слово в слово подтвердил он все, что говорил Силен.
«А потом что?»
«А потом я вернусь, — услышал я его снова. — Я расскажу тебе все, только имей терпение и не убегай от меня. Мне надо привыкнуть к своему новому положению, как и тебе. Ты можешь на меня положиться. Тебе не говорили, что я шел за тобой даже тогда, когда у меня больше не было сил?»
«Да, Силен говорил, — подтвердил я, — и Ганнибал тоже. — Я запнулся и спросил: — Что ты скажешь о Ганнибале?..»
Я услышал сзади тихий стон. Все, что делал Сур, он делал тихо, его слова и шаги были едва слышны, и только тот, кто как я, его хорошо знал, мог разобрать, что он говорит.
«Что ты скажешь о Ганнибале?» — спросил я снова.
«Сначала он мне нравился. Мне нравились его глаза, его манера говорить. Мне нравилось, что он велел отвязать Бармокара и Миркана от позорных столбов, что он вернулся за Ибер, чтобы помочь слабым. Мне понравилось, что он подобрал тебя, когда ты умирал, я восхищался им, когда мы шли через перевал. Я очень любил его за многое, в особенности за то, что он оставил Арбу с малышом, иначе бы Арба тоже…»
Внезапно Сур умолк.
«А что ты скажешь о Сагунте, о тех шести тысячах, из которых он приказал выделить римлян?» — напомнил я.
«Сейчас скажу. Ты хорошо сделал, что ушел от него. Тебе уже нельзя было идти с ним дальше. И потом — он ведь обидел тебя. Он лишил тебя отца, матери и брата. Он хотел отобрать меня у тебя с самого начала, но об этом я знаю так же мало, как и ты. Очень многого я не знаю. Только когда он ослеп на один глаз, заболел и ослаб и ему стало труднее скрывать свои замыслы, я понял, что он за человек. Ганнибал хотел, чтобы я был его слоном, но ты же знаешь: я твой слон».
С Суром было легко разговаривать. Он понимал меня так же хорошо, как Силен, даже лучше.
«Что теперь будет с нами, с тобой и со мной?»
«Будет трудно, — признался Сур. — Передо мной долгий путь, но все равно этот путь ведет к тебе».
«Я тебя не понимаю, — сказал я. — Ты должен мне это объяснить. Мне это важно знать».
«Проще всего для тебя — поменьше об этом думать. Будь уверен, что я вернусь. Где бы ты ни был, я найду тебя. Не забывай, что это я нашел тебя в дымящихся развалинах, где тебя было трудно разглядеть, — помнишь?»
Я попробовал тайком взглянуть на Сура. Я обернулся. Он был так же близко, как всегда, его туша загораживала полнеба. Только вместо пучка красных перьев над его головой сиял крест рукояти меча.
«Со временем это пройдет, — утешил меня Сур, будто услышал мои мысли. — Этот холодный сверкающий крест исчезнет. Но наберись терпения. Сразу этого не сделаешь».
Я посмотрел вокруг, и у меня закружилась голова, трудно было идти быстрее Сура. Он обогнал меня.
«Я не могу поспеть за тобой, — сказал я, задыхаясь, — ты идешь слишком быстро».
Сур извинился и сказал, что он спешит потому, что перед ним долгий путь.
«Сверни с дороги, присядь на обочину! А еще лучше — ляг и успокойся, как говорит Силен. Силен! Он всегда понимал тебя и меня. Он принадлежит нам, а не Ганнибалу, хотя он сейчас и находится в его палатке».
Я свернул в сторону, споткнулся, упал в придорожную канаву и там затих.
«Лежи спокойно и постарайся, чтобы к тебе вернулись силы. Сейчас, как тогда, на перевале, ты должен это преодолеть. Я знаю, что ты сможешь. Я знаю тебя очень хорошо, ты сумеешь все перенести. Мы многое с тобой пережили. Ты выдержишь. Скоро я опять буду с тобой…» — произнес Сур, и его мощное тело пронеслось мимо меня.
Небо потемнело. Сур унес с собой звезды.
Потом я встал, взял кинжал и вышел из палатки. Луны на небе не было, но звезды сияли. Ночь была темная и теплая. Я двинулся вперед не раздумывая. Когда я выходил из лагеря, меня никто не окликнул. Часовых было выставлено мало, ведь врагов больше не осталось.
Я не взял с собой ничего, кроме кинжала. Я шел налегке. Рана почти не болела, будто я вовсе и не ранен. Как только я решил идти искать Сура, все мое волнение исчезло. Я был уверен, что найду его, поэтому не очень спешил. Надо было только дойти до озера, берега которого в то утро были покрыты туманом, и взобраться на холм — слон должен быть там. Я шел, не глядя по сторонам, и двигался так половину ночи. Потом красный серп луны показался над горизонтом, и я увидел озеро. Оно поблескивало, покрытое клочьями тумана. А вон и холм. Я взобрался на него.
На холме лежал Сур. Его голова и огромное тело четко вырисовывались на фоне ночного неба. Над затылком слона сверкал маленький крест — меч Ганнибала. Рукоять сияла холодным светом. Я выронил свой кинжал.
Я взбежал на холм, чтобы схватить меч Ганнибала. Когда я протянул за ним руку, то упал и ударился головой и плечом о скалу, похожую на огромного слона… Над скалой блистали звезды.
Опять стала болеть рана. Я поднялся и быстро пошел прочь. Луна поднялась выше. Я в замешательстве смотрел сквозь туман — из него поднимались черные тени. Туман скрывал под собой болото, а не озеро. Я больше не знал, куда мне идти, и поэтому побрел наугад. Боль в руке нарастала. Мне становилось жарко, виски горели. Серп луны стал серебристо-белым. Куда бы я ни посмотрел, везде дрожали длинные тени.
Я устал, но продолжал идти. Потом я вышел на тропу и пошел по ней. И вдруг я понял, что Сур рядом.
…И тогда я услышал сзади знакомый звук его шагов. Я не смел посмотреть назад, но пошел не спеша, как я всегда ходил, когда Сур шел сзади. Когда я наконец понял, что он идет за мной, я заговорил с ним:
«Нам давно надо было бежать».
Он не согласился со мной:
«Из этого ничего бы не вышло. Ганнибал послал бы за нами Магарбала. Если бы наш побег удался, римляне все равно поймали бы нас. А что тогда? Вот теперь нам никто не помешает».
«Куда ты идешь?» — спросил я.
«Ты же знаешь, — сказал он. — Сначала мне надо снять путы с ног и вытащить из загривка блестящий крест.
Я пойду тем же путем, каким пришел — через горы и реки, через пустыни и цветущие поля, под самую крышу мира», — слово в слово подтвердил он все, что говорил Силен.
«А потом что?»
«А потом я вернусь, — услышал я его снова. — Я расскажу тебе все, только имей терпение и не убегай от меня. Мне надо привыкнуть к своему новому положению, как и тебе. Ты можешь на меня положиться. Тебе не говорили, что я шел за тобой даже тогда, когда у меня больше не было сил?»
«Да, Силен говорил, — подтвердил я, — и Ганнибал тоже. — Я запнулся и спросил: — Что ты скажешь о Ганнибале?..»
Я услышал сзади тихий стон. Все, что делал Сур, он делал тихо, его слова и шаги были едва слышны, и только тот, кто как я, его хорошо знал, мог разобрать, что он говорит.
«Что ты скажешь о Ганнибале?» — спросил я снова.
«Сначала он мне нравился. Мне нравились его глаза, его манера говорить. Мне нравилось, что он велел отвязать Бармокара и Миркана от позорных столбов, что он вернулся за Ибер, чтобы помочь слабым. Мне понравилось, что он подобрал тебя, когда ты умирал, я восхищался им, когда мы шли через перевал. Я очень любил его за многое, в особенности за то, что он оставил Арбу с малышом, иначе бы Арба тоже…»
Внезапно Сур умолк.
«А что ты скажешь о Сагунте, о тех шести тысячах, из которых он приказал выделить римлян?» — напомнил я.
«Сейчас скажу. Ты хорошо сделал, что ушел от него. Тебе уже нельзя было идти с ним дальше. И потом — он ведь обидел тебя. Он лишил тебя отца, матери и брата. Он хотел отобрать меня у тебя с самого начала, но об этом я знаю так же мало, как и ты. Очень многого я не знаю. Только когда он ослеп на один глаз, заболел и ослаб и ему стало труднее скрывать свои замыслы, я понял, что он за человек. Ганнибал хотел, чтобы я был его слоном, но ты же знаешь: я твой слон».
С Суром было легко разговаривать. Он понимал меня так же хорошо, как Силен, даже лучше.
«Что теперь будет с нами, с тобой и со мной?»
«Будет трудно, — признался Сур. — Передо мной долгий путь, но все равно этот путь ведет к тебе».
«Я тебя не понимаю, — сказал я. — Ты должен мне это объяснить. Мне это важно знать».
«Проще всего для тебя — поменьше об этом думать. Будь уверен, что я вернусь. Где бы ты ни был, я найду тебя. Не забывай, что это я нашел тебя в дымящихся развалинах, где тебя было трудно разглядеть, — помнишь?»
Я попробовал тайком взглянуть на Сура. Я обернулся. Он был так же близко, как всегда, его туша загораживала полнеба. Только вместо пучка красных перьев над его головой сиял крест рукояти меча.
«Со временем это пройдет, — утешил меня Сур, будто услышал мои мысли. — Этот холодный сверкающий крест исчезнет. Но наберись терпения. Сразу этого не сделаешь».
Я посмотрел вокруг, и у меня закружилась голова, трудно было идти быстрее Сура. Он обогнал меня.
«Я не могу поспеть за тобой, — сказал я, задыхаясь, — ты идешь слишком быстро».
Сур извинился и сказал, что он спешит потому, что перед ним долгий путь.
«Сверни с дороги, присядь на обочину! А еще лучше — ляг и успокойся, как говорит Силен. Силен! Он всегда понимал тебя и меня. Он принадлежит нам, а не Ганнибалу, хотя он сейчас и находится в его палатке».
Я свернул в сторону, споткнулся, упал в придорожную канаву и там затих.
«Лежи спокойно и постарайся, чтобы к тебе вернулись силы. Сейчас, как тогда, на перевале, ты должен это преодолеть. Я знаю, что ты сможешь. Я знаю тебя очень хорошо, ты сумеешь все перенести. Мы многое с тобой пережили. Ты выдержишь. Скоро я опять буду с тобой…» — произнес Сур, и его мощное тело пронеслось мимо меня.
Небо потемнело. Сур унес с собой звезды.
34
Когда я очнулся, ночи уже не было. Я услышал цокот копыт и бряцание оружия — это меня и разбудило. Прошло некоторое время, прежде чем я собрался с мыслями. Первая мысль была: «Теперь все снова начнется — топот арьергарда, топот римских легионов, шум в войсках бесноватых. Ловушка снова расставлена…» Потом я подумал: «А почему надо… всех римлян убивать или превращать в рабов? Разве они этого заслуживают?» Тут ужас сковал мои мысли, и я притаился в канаве, чтобы ничего не видеть.
Лязг и цоканье копыт замерли рядом со мной. Потом я услышал проклятия. Я поднялся. Невдалеке я увидел человека с двумя ослами. Ослы были испуганы, и человек, державший животных за длинный повод, старался их успокоить.
Каждый осел нес по два закопченных котла с блестящими краями. Несколько раз ослы пытались бежать, но задевали друг за друга, и котлы при этом лязгали и звенели. Наконец ослы успокоились.
Человек прокричал мне что-то неприветливое, о чем я догадался по его лицу. Потом он попытался заговорить со мной на своем языке, а далее начал ругаться по-латински и, когда увидел, что я его наконец понимаю, сказал сварливо:
— Ты напугал ослов. Зачем ты здесь лежишь? Я не ответил. Что я мог сказать?
Я перевел взгляд на ослов. Я и раньше видел ослов с корзинами или с кувшинами, но ослов с черными котлами… Человек догадался, что я удивлен.
— Я повар, — объяснил он. — А это моя кухня. Она всегда со мной, куда бы я ни шел. Я стряпал для многих людей — в последнее время для римлян. Но теперь с ними покончено. Этот Ганнибал взял их в плен. Он отпустил меня, потому что я не римлянин. Сейчас плохо быть римлянином.
Человек говорил не на чистом латинском, но он помогал себе руками, делал разные гримасы, и я понимал его.
— А ты? — спросил он и подошел ближе. — И где это тебя угораздило?
Он привязал ослов к дереву и внимательно осмотрел меня.
— Болит?
Я покачал головой.
— Всегда рана выглядит страшнее, чем она есть на самом деле, — утешил он меня. — По тебе видно, что ты выдюжишь, я это сразу заметил. Откуда ты?
— Из Сагунта, — сказал я. Он наморщил лоб.
— Сагунт — это где?
Он никогда не слыхал про Сагунт.
— Война началась из-за Сагунта, — пояснил я. Повар удивился:
— Мне говорили, из-за того, что карфагеняне хотели покорить Рим. И весь мир. — Он внимательно оглядел меня: — А ты карфагенянин? Мне ты можешь это сказать.
— Они взяли меня с собой, — сказал я ему, — но я убежал.
На его лице выразилось сомнение.
— Тогда смотри, чтоб они тебя не сцапали, — задумчиво сказал он. Потом вдруг спохватился: — Во что это ты одет? Что ты делал, когда был у карфагенян?
— Я был при слонах, — сказал я. Человек испугался.
— Все слоны мертвы, — сказал я, чтобы успокоить его, — и почти все погонщики, у которых были слоны. У меня Сур…
— Ты Сур? — сказал он радостно. — Я Дукар, — представился он. Он вынул из кармана кусок хлеба и дал мне. — Поешь, маленький Сур. Но что же мне с тобой делать? Куда ты хочешь идти?
— В Сагунт, — сказал я.
— Далеко это?
— В Иберии, у моря.
Он недоверчиво взглянул на меня.
— Так далеко? Но на пути к морю лежат горы. Но, конечно, тебе надо возвращаться домой, к отцу и к матери!
— Они умерли. У меня никого не осталось, — произнес я.
— И ты все равно хочешь вернуться?
Он вдруг резко тряхнул головой, приняв решение.
— Ты пойдешь со мной, — сказал он. — Я сделаю из тебя повара. Как погонщику тебе больше нечего делать. Наемники, конница и то, что имеет отношение к войне, — все это не то. Рано или поздно они пойдут воевать и будут убивать друг друга. Повар — другое дело. Он всегда в тылу, подальше от боя. Все только и заботятся о том, чтобы с ним ничего не случилось, потому что все хотят есть, даже те, которые убивают. Почему я вышел оттуда живым? Потому что я повар. И тебе советую стать поваром. Тогда тебе всегда будет хорошо и на войне и в мирной жизни. Я научу тебя стряпать, — пообещал он. — Ты моментально научишься.
Я сел, потом встал и сделал несколько шагов.
— Смотри-ка, может ходить! — закричал Дукар радостно. — К счастью, отсюда недалеко до моего дома. Во всяком случае, это не так далеко, как до этого самого…
— Сагунта, — сказал я.
— Никак не могу запомнить название этого города, — извинился он. — Ну хорошо, пойдем!
Я стоял в нерешительности. Дукар, по всей видимости, был неплохим человеком. Почему бы мне не пойти с ним? Почему бы не научиться у него поварскому делу? Но что-то удерживало меня.
— Не хочешь идти со мной? — Он даже расстроился.
— А что тебе скажут дома, если ты приведешь меня? — спросил я.
Он выпрямился.
— Чего бы она ни сказала, теперь нас двое.
— Я тебя не совсем понимаю, — сказал я.
— Ты должен пойти со мной, — взмолился он. — Не бросай меня. Один я с ней просто не справлюсь.
В ответ на мое удивление он объяснил мне, что боится идти домой.
— Она ничего не понимает в стряпне, — сказал он, — но воображает, что стряпает лучше меня. С самого первого дня мы все время ссоримся, когда дело касается стряпни. Мне не надо было жениться на ней, но кто мог сказать, что так будет? Зато она красивая и вообще неплохая… У нее доброе сердце, но чертовски тяжелые кулаки. За всю войну я не получил столько тумаков, как дома за одну неделю! Так не должно больше продолжаться. Двоим нам будет легче ее образумить. — Он отвязал одного осла. — Бери этого! — сказал он торжественно. — Он будет твоим, если ты пойдешь со мной! Кроме того, твоими будут и эти два котла.
Он поднял один котел, чтобы я мог заглянуть внутрь. Внутри котел так красиво сиял. Я пошел с ним.
Мы шли полдня обходными тропами. Потом отдыхали. Дукар варил. У него с собой было немного провизии. Еда, которую он готовил, была вкуснее всего, что я перепробовал за этот год. Мы избегали крестьянских дворов. Дукар точно знал, какой дорогой идти.
— Надо скорее выбраться отсюда, — сказал он. — А то ты опять попадешь в руки карфагенян. Они узнают тебя издали по твоей проклятой одежде…
Был уже вечер, когда мы услышали позади себя быстрый топот копыт. Нас преследовали вооруженные всадники. Мы стояли позади ослов и смотрели на приближающихся всадников.
— Твоя проклятая одежда! — пробормотал Дукар. — Она наведет на наш след карфагенян.
— Это не карфагеняне, — сказал я, внимательно присмотревшись.
— Ты прав, — сказал Дукар, — это какой-то отряд римлян. Он вдруг вышел из себя: — Разорви свою проклятую одежду!
Но отряд уже подъехал к нам. В нем было шесть человек. Двое из них соскочили с лошадей и кинулись на нас с такой яростью, что ослы испуганно отпрянули.
— Что у тебя там? — закричали они на Дукара, стукнув по котлам.
— Я повар, — объяснил Дукар. Он назвал манипулу — римское воинское подразделение, для которого готовил. — Но этого отряда уже нет.
— Зато есть мы, — сказал их предводитель, взглянув на остальных.
— Он может быть нам полезным, — сказал один из них.
Дукар растерянно переводил свой взгляд с одного воина на другого.
— А он? — предводитель указал на меня.
— Это мой помощник, — смущенно сказал Дукар.
— С какого времени? — Предводитель что-то заподозрил. — Что это за одежда на нем? — Он внимательно посмотрел мне в лицо, потом схватил меня за больную руку. — Что ты сделал со своим луканским быком? — спросил он, и его глаза недобро сверкнули.
У меня так заболела рука, что я закричал. Пот выступил у меня на лбу.
— Он ранен, — сказал Дукар.
— Смотри лучше за своими ослами, — грубо прикрикнул на него римлянин, — не то мы с тобой быстро разделаемся!
У Дукара затряслись руки, и он стал умолять предводителя:
— Он убежал от них и больше не хочет иметь с ними ничего общего, он всего только мальчик, и к тому же не карфагенянин, они прихватили его с собой. Посмотри, какой он маленький!
— Не болтай глупостей! — сказал римлянин с угрозой.
— Он пришел из… — Дукар мучительно пытался вспомнить название.
— Из Сагунта… — Я едва мог говорить, горло сдавило от волнения.
— Из Сагунта? — Римлянин отпустил меня, на его руке осталась кровь. — Не может этого быть! И я скажу почему. Ни один мужчина, ни одна женщина, ни один ребенок не остались в Сагунте живыми. Дьявол в красном плаще убил всех до одного! Но мы узнаем, откуда ты пришел. Мы это из тебя вытряхнем! И ты нам все расскажешь, все, что ты знаешь о слонах. Как тебя, собственно, зовут?
— Сур, — сказал Дукар, увидев, что я задыхаюсь.
— Ты молчи! — грубо оборвал его римлянин. — Пусть он сам скажет.
— Я Дукар, повар, а он Сур из Сагунта, — сказал Дукар услужливо.
— Во всей Иберии нет такого имени, — ответил римлянин. — Я долго жил в Иберии — нет там такого имени.
Он приказал нам идти за ним. Всадники окружили нас. Спустя три часа мы пришли в лес, где было еще человек пятьдесят римлян.
Повара встретили очень тепло. Меня показывали, как редкое животное. Потом предводителю пришла в голову мысль продать меня.
— Это все, что осталось от слонов Ганнибала! — закричал он. — Кто его возьмет?
Один предложил две монеты, второй три, третий — пять. Они стали разыгрывать меня, распаляясь все больше и больше, пока сумма за меня не дошла до цены за хорошую лошадь.
Человек, к которому я попал, внимательно осмотрел меня со всех сторон.
— Что ты умеешь? — спросил он.
— Он знает кое-что о слонах! — закричал предводитель. — В Риме ты получишь за него кругленькую сумму. Он сказал, что его зовут Сур.
— Сур, — повторил человек, чтобы запомнить. В голове у меня все перепуталось, и я кивнул. Человек опасливо взглянул на мою повязку. Он позвал еще кого-то, кто знал, как лечат раны; тот объявил, что рана не опасная. Римлянин дал мне напиться и поесть, принес покрывало и настоял на том, чтобы я отдохнул.
— Я должен о тебе заботиться, чтобы в сохранности довезти до места, — объяснил он мне. — Я за тебя много заплатил.
Настала ночь, и мы двинулись в путь. Римляне решили пробираться к Риму.
— Сколько тебе лет? — спросил мой хозяин.
— Тринадцать, — сказал я. Человек удивился.
— И ты перешел с Ганнибалом через Альпы?
— Да, — пробормотал я.
— Со слоновьим походом покончено! — воскликнул он, и у него был такой вид, будто это он уничтожил всех Ганнибаловых слонов.
Лязг и цоканье копыт замерли рядом со мной. Потом я услышал проклятия. Я поднялся. Невдалеке я увидел человека с двумя ослами. Ослы были испуганы, и человек, державший животных за длинный повод, старался их успокоить.
Каждый осел нес по два закопченных котла с блестящими краями. Несколько раз ослы пытались бежать, но задевали друг за друга, и котлы при этом лязгали и звенели. Наконец ослы успокоились.
Человек прокричал мне что-то неприветливое, о чем я догадался по его лицу. Потом он попытался заговорить со мной на своем языке, а далее начал ругаться по-латински и, когда увидел, что я его наконец понимаю, сказал сварливо:
— Ты напугал ослов. Зачем ты здесь лежишь? Я не ответил. Что я мог сказать?
Я перевел взгляд на ослов. Я и раньше видел ослов с корзинами или с кувшинами, но ослов с черными котлами… Человек догадался, что я удивлен.
— Я повар, — объяснил он. — А это моя кухня. Она всегда со мной, куда бы я ни шел. Я стряпал для многих людей — в последнее время для римлян. Но теперь с ними покончено. Этот Ганнибал взял их в плен. Он отпустил меня, потому что я не римлянин. Сейчас плохо быть римлянином.
Человек говорил не на чистом латинском, но он помогал себе руками, делал разные гримасы, и я понимал его.
— А ты? — спросил он и подошел ближе. — И где это тебя угораздило?
Он привязал ослов к дереву и внимательно осмотрел меня.
— Болит?
Я покачал головой.
— Всегда рана выглядит страшнее, чем она есть на самом деле, — утешил он меня. — По тебе видно, что ты выдюжишь, я это сразу заметил. Откуда ты?
— Из Сагунта, — сказал я. Он наморщил лоб.
— Сагунт — это где?
Он никогда не слыхал про Сагунт.
— Война началась из-за Сагунта, — пояснил я. Повар удивился:
— Мне говорили, из-за того, что карфагеняне хотели покорить Рим. И весь мир. — Он внимательно оглядел меня: — А ты карфагенянин? Мне ты можешь это сказать.
— Они взяли меня с собой, — сказал я ему, — но я убежал.
На его лице выразилось сомнение.
— Тогда смотри, чтоб они тебя не сцапали, — задумчиво сказал он. Потом вдруг спохватился: — Во что это ты одет? Что ты делал, когда был у карфагенян?
— Я был при слонах, — сказал я. Человек испугался.
— Все слоны мертвы, — сказал я, чтобы успокоить его, — и почти все погонщики, у которых были слоны. У меня Сур…
— Ты Сур? — сказал он радостно. — Я Дукар, — представился он. Он вынул из кармана кусок хлеба и дал мне. — Поешь, маленький Сур. Но что же мне с тобой делать? Куда ты хочешь идти?
— В Сагунт, — сказал я.
— Далеко это?
— В Иберии, у моря.
Он недоверчиво взглянул на меня.
— Так далеко? Но на пути к морю лежат горы. Но, конечно, тебе надо возвращаться домой, к отцу и к матери!
— Они умерли. У меня никого не осталось, — произнес я.
— И ты все равно хочешь вернуться?
Он вдруг резко тряхнул головой, приняв решение.
— Ты пойдешь со мной, — сказал он. — Я сделаю из тебя повара. Как погонщику тебе больше нечего делать. Наемники, конница и то, что имеет отношение к войне, — все это не то. Рано или поздно они пойдут воевать и будут убивать друг друга. Повар — другое дело. Он всегда в тылу, подальше от боя. Все только и заботятся о том, чтобы с ним ничего не случилось, потому что все хотят есть, даже те, которые убивают. Почему я вышел оттуда живым? Потому что я повар. И тебе советую стать поваром. Тогда тебе всегда будет хорошо и на войне и в мирной жизни. Я научу тебя стряпать, — пообещал он. — Ты моментально научишься.
Я сел, потом встал и сделал несколько шагов.
— Смотри-ка, может ходить! — закричал Дукар радостно. — К счастью, отсюда недалеко до моего дома. Во всяком случае, это не так далеко, как до этого самого…
— Сагунта, — сказал я.
— Никак не могу запомнить название этого города, — извинился он. — Ну хорошо, пойдем!
Я стоял в нерешительности. Дукар, по всей видимости, был неплохим человеком. Почему бы мне не пойти с ним? Почему бы не научиться у него поварскому делу? Но что-то удерживало меня.
— Не хочешь идти со мной? — Он даже расстроился.
— А что тебе скажут дома, если ты приведешь меня? — спросил я.
Он выпрямился.
— Чего бы она ни сказала, теперь нас двое.
— Я тебя не совсем понимаю, — сказал я.
— Ты должен пойти со мной, — взмолился он. — Не бросай меня. Один я с ней просто не справлюсь.
В ответ на мое удивление он объяснил мне, что боится идти домой.
— Она ничего не понимает в стряпне, — сказал он, — но воображает, что стряпает лучше меня. С самого первого дня мы все время ссоримся, когда дело касается стряпни. Мне не надо было жениться на ней, но кто мог сказать, что так будет? Зато она красивая и вообще неплохая… У нее доброе сердце, но чертовски тяжелые кулаки. За всю войну я не получил столько тумаков, как дома за одну неделю! Так не должно больше продолжаться. Двоим нам будет легче ее образумить. — Он отвязал одного осла. — Бери этого! — сказал он торжественно. — Он будет твоим, если ты пойдешь со мной! Кроме того, твоими будут и эти два котла.
Он поднял один котел, чтобы я мог заглянуть внутрь. Внутри котел так красиво сиял. Я пошел с ним.
Мы шли полдня обходными тропами. Потом отдыхали. Дукар варил. У него с собой было немного провизии. Еда, которую он готовил, была вкуснее всего, что я перепробовал за этот год. Мы избегали крестьянских дворов. Дукар точно знал, какой дорогой идти.
— Надо скорее выбраться отсюда, — сказал он. — А то ты опять попадешь в руки карфагенян. Они узнают тебя издали по твоей проклятой одежде…
Был уже вечер, когда мы услышали позади себя быстрый топот копыт. Нас преследовали вооруженные всадники. Мы стояли позади ослов и смотрели на приближающихся всадников.
— Твоя проклятая одежда! — пробормотал Дукар. — Она наведет на наш след карфагенян.
— Это не карфагеняне, — сказал я, внимательно присмотревшись.
— Ты прав, — сказал Дукар, — это какой-то отряд римлян. Он вдруг вышел из себя: — Разорви свою проклятую одежду!
Но отряд уже подъехал к нам. В нем было шесть человек. Двое из них соскочили с лошадей и кинулись на нас с такой яростью, что ослы испуганно отпрянули.
— Что у тебя там? — закричали они на Дукара, стукнув по котлам.
— Я повар, — объяснил Дукар. Он назвал манипулу — римское воинское подразделение, для которого готовил. — Но этого отряда уже нет.
— Зато есть мы, — сказал их предводитель, взглянув на остальных.
— Он может быть нам полезным, — сказал один из них.
Дукар растерянно переводил свой взгляд с одного воина на другого.
— А он? — предводитель указал на меня.
— Это мой помощник, — смущенно сказал Дукар.
— С какого времени? — Предводитель что-то заподозрил. — Что это за одежда на нем? — Он внимательно посмотрел мне в лицо, потом схватил меня за больную руку. — Что ты сделал со своим луканским быком? — спросил он, и его глаза недобро сверкнули.
У меня так заболела рука, что я закричал. Пот выступил у меня на лбу.
— Он ранен, — сказал Дукар.
— Смотри лучше за своими ослами, — грубо прикрикнул на него римлянин, — не то мы с тобой быстро разделаемся!
У Дукара затряслись руки, и он стал умолять предводителя:
— Он убежал от них и больше не хочет иметь с ними ничего общего, он всего только мальчик, и к тому же не карфагенянин, они прихватили его с собой. Посмотри, какой он маленький!
— Не болтай глупостей! — сказал римлянин с угрозой.
— Он пришел из… — Дукар мучительно пытался вспомнить название.
— Из Сагунта… — Я едва мог говорить, горло сдавило от волнения.
— Из Сагунта? — Римлянин отпустил меня, на его руке осталась кровь. — Не может этого быть! И я скажу почему. Ни один мужчина, ни одна женщина, ни один ребенок не остались в Сагунте живыми. Дьявол в красном плаще убил всех до одного! Но мы узнаем, откуда ты пришел. Мы это из тебя вытряхнем! И ты нам все расскажешь, все, что ты знаешь о слонах. Как тебя, собственно, зовут?
— Сур, — сказал Дукар, увидев, что я задыхаюсь.
— Ты молчи! — грубо оборвал его римлянин. — Пусть он сам скажет.
— Я Дукар, повар, а он Сур из Сагунта, — сказал Дукар услужливо.
— Во всей Иберии нет такого имени, — ответил римлянин. — Я долго жил в Иберии — нет там такого имени.
Он приказал нам идти за ним. Всадники окружили нас. Спустя три часа мы пришли в лес, где было еще человек пятьдесят римлян.
Повара встретили очень тепло. Меня показывали, как редкое животное. Потом предводителю пришла в голову мысль продать меня.
— Это все, что осталось от слонов Ганнибала! — закричал он. — Кто его возьмет?
Один предложил две монеты, второй три, третий — пять. Они стали разыгрывать меня, распаляясь все больше и больше, пока сумма за меня не дошла до цены за хорошую лошадь.
Человек, к которому я попал, внимательно осмотрел меня со всех сторон.
— Что ты умеешь? — спросил он.
— Он знает кое-что о слонах! — закричал предводитель. — В Риме ты получишь за него кругленькую сумму. Он сказал, что его зовут Сур.
— Сур, — повторил человек, чтобы запомнить. В голове у меня все перепуталось, и я кивнул. Человек опасливо взглянул на мою повязку. Он позвал еще кого-то, кто знал, как лечат раны; тот объявил, что рана не опасная. Римлянин дал мне напиться и поесть, принес покрывало и настоял на том, чтобы я отдохнул.
— Я должен о тебе заботиться, чтобы в сохранности довезти до места, — объяснил он мне. — Я за тебя много заплатил.
Настала ночь, и мы двинулись в путь. Римляне решили пробираться к Риму.
— Сколько тебе лет? — спросил мой хозяин.
— Тринадцать, — сказал я. Человек удивился.
— И ты перешел с Ганнибалом через Альпы?
— Да, — пробормотал я.
— Со слоновьим походом покончено! — воскликнул он, и у него был такой вид, будто это он уничтожил всех Ганнибаловых слонов.
Клад
— И ты дошел? До самого Рима? — спросил Морик.
— На это потребовалось какое-то время, — ответил старик. — Но мы дошли. Карфагеняне нас не поймали. Римлянам ведомы были тайные тропы — они даже сумели провести повара и ослов, и нам было неплохо, потому что Дукар хорошо готовил, поддерживая во всех приподнятое настроение. А так как человек, которому я принадлежал, не возражал против того, что я помогаю Дукару, я по дороге в Рим тоже научился готовить…
Старик разворошил сучком оставшиеся угли. Всю ночь он помаленьку подкармливал огонь. Сейчас, когда стало светать, угли казались потухшими. Старик так пристроил сучок на углях, что он занялся пламенем. Морик, Тана и старик немного мерзли. Старик поискал глазами солнце.
— Оно должно скоро взойти, — решил он, — как только оно выйдет, мы откроем люк.
— И ты никак не мог от них убежать? — спросила Тана.
— Куда мне было бежать? — вопросом на вопрос ответил старик. — Раненный, я бы далеко не ушел. Да я и не хотел убегать, пока с нами был Дукар. Кроме того, человек, который меня купил, чертовски внимательно наблюдал за мной, даже за моей раной и одеждой погонщика. В его глазах моя ценность все время росла. Он и правда выколотил благодаря мне много денег: меня показывали в Риме на всех площадях. Римляне толпились вокруг меня; если раньше они дрожали перед слонами Ганнибала, то теперь страха у них не было. Я был последним осколком слонов. Меня перекупил богатый римлянин, и это стоило ему порядочных денег.
Морик, смотревший на старика другими глазами, чем за день до этого, нерешительно спросил:
— А они попробовали из тебя что-нибудь вытянуть о слонах?
Старик снисходительно улыбнулся:
— Ты не знаешь римлян. Они добиваются всего, чего хотят. Но зачем об этом говорить?
— Они тебя пытали? — испуганно спросила Тана.
— Почему мне должно было быть лучше, чем Карталону? — равнодушно сказал старик. — Как вы видите, я выдержал. Только сначала было трудно, пока я оставался наедине с самим собой. Но потом возле меня вдруг возник Карталон, он внушил мне: «Не говори им ничего! Или просто ври! Делай, как я, ври им, они ничего не заметят». И он опять показал мне клеймо на своей руке: «Теперь у тебя будет такое же! Веришь ты теперь, что они — дьяволы? Их надо ненавидеть!»
Я до крови закусил губы и ничего не сказал. Они хотели выпытать у меня, что я знаю о слонах, и особенно о том, в какое место надо бить, чтобы они сразу умерли. Я ничего не сказал. Я лежал и почти не двигался, как тогда, когда был засыпан развалинами Сагунта. Они привязали меня к скамье для пыток. Когда я начал врать, как Карталон, передо мной вдруг возник Сур, и Карталон исчез. На голове Сура опять были красные перья, а не крестообразная рукоять меча. Он склонял голову набок. «Скажи им все, — советовал он, — не ври! Ответь на все вопросы, и они оставят тебя в покое…» И тогда я рассказал им обо всем, что они хотели знать о слонах…
— И они отпустили тебя? — спросила Тана.
— На это потребовалось какое-то время, — ответил старик. — Но мы дошли. Карфагеняне нас не поймали. Римлянам ведомы были тайные тропы — они даже сумели провести повара и ослов, и нам было неплохо, потому что Дукар хорошо готовил, поддерживая во всех приподнятое настроение. А так как человек, которому я принадлежал, не возражал против того, что я помогаю Дукару, я по дороге в Рим тоже научился готовить…
Старик разворошил сучком оставшиеся угли. Всю ночь он помаленьку подкармливал огонь. Сейчас, когда стало светать, угли казались потухшими. Старик так пристроил сучок на углях, что он занялся пламенем. Морик, Тана и старик немного мерзли. Старик поискал глазами солнце.
— Оно должно скоро взойти, — решил он, — как только оно выйдет, мы откроем люк.
— И ты никак не мог от них убежать? — спросила Тана.
— Куда мне было бежать? — вопросом на вопрос ответил старик. — Раненный, я бы далеко не ушел. Да я и не хотел убегать, пока с нами был Дукар. Кроме того, человек, который меня купил, чертовски внимательно наблюдал за мной, даже за моей раной и одеждой погонщика. В его глазах моя ценность все время росла. Он и правда выколотил благодаря мне много денег: меня показывали в Риме на всех площадях. Римляне толпились вокруг меня; если раньше они дрожали перед слонами Ганнибала, то теперь страха у них не было. Я был последним осколком слонов. Меня перекупил богатый римлянин, и это стоило ему порядочных денег.
Морик, смотревший на старика другими глазами, чем за день до этого, нерешительно спросил:
— А они попробовали из тебя что-нибудь вытянуть о слонах?
Старик снисходительно улыбнулся:
— Ты не знаешь римлян. Они добиваются всего, чего хотят. Но зачем об этом говорить?
— Они тебя пытали? — испуганно спросила Тана.
— Почему мне должно было быть лучше, чем Карталону? — равнодушно сказал старик. — Как вы видите, я выдержал. Только сначала было трудно, пока я оставался наедине с самим собой. Но потом возле меня вдруг возник Карталон, он внушил мне: «Не говори им ничего! Или просто ври! Делай, как я, ври им, они ничего не заметят». И он опять показал мне клеймо на своей руке: «Теперь у тебя будет такое же! Веришь ты теперь, что они — дьяволы? Их надо ненавидеть!»
Я до крови закусил губы и ничего не сказал. Они хотели выпытать у меня, что я знаю о слонах, и особенно о том, в какое место надо бить, чтобы они сразу умерли. Я ничего не сказал. Я лежал и почти не двигался, как тогда, когда был засыпан развалинами Сагунта. Они привязали меня к скамье для пыток. Когда я начал врать, как Карталон, передо мной вдруг возник Сур, и Карталон исчез. На голове Сура опять были красные перья, а не крестообразная рукоять меча. Он склонял голову набок. «Скажи им все, — советовал он, — не ври! Ответь на все вопросы, и они оставят тебя в покое…» И тогда я рассказал им обо всем, что они хотели знать о слонах…
— И они отпустили тебя? — спросила Тана.