— Лучше бы ты принес ему воды, — сказал кто-то сзади меня.
Я оглянулся и увидел человека, не похожего ни на погонщика слонов и ни на солдата-наемника.
Его глаза были большими и темными, лицо узким. Он был едва ли выше меня.
— Я Силен, писарь, — сказал человек. На вид ему было лет сорок.
— Ты думаешь, Сур хочет пить? — спросил я.
— Принеси полный кувшин воды, лучше сразу два, — посоветовал Силен.
Я принес воды. Сур набрал полный хобот, обрызгал себе сначала ноги и грудь, потом бока и спину.
— Почему он это делает? — удивился я.
— Он чувствует себя запачканным, — сказал Силен. — Смывает с себя напавший на него страх.
Сур ополаскивался основательно. Я три раза ходил за водой.
— Теперь ты можешь с ним поговорить, — сказал Силен. — Он понятливее африканцев.
— Разве он не африканец?
— Сур — индус.[15] Или ты не знал этого?
Карталон мне этого не говорил. Теперь я понял, почему Сур так сильно отличается от других слонов. Он выше, его нежная кожа намного светлее землистой кожи других слонов, африканских. Высшая точка роста находится у него не на загривке, а в середине спины. Его уши намного меньше, они похожи не на угрожающие щиты, а, скорее, на большие листья — как раз сейчас, когда я смотрел на них, Сур помахивал ими в воздухе. Но сильнее всего отличался Сур от других слонов своим лбом. Лоб у него был выпуклый, и это придавало Суру достоинство, которого не было у остальных слонов.
— Прежде чем прийти сюда, он оставил позади себя весь знакомый нам мир, — сказал Силен. — Я знаю, как далек путь к этому миру.
Я взглянул на него с недоверием:
— Ты был там, откуда пришел Сур?
— Там были многие из нас, — ответил Силен. — С тех пор как Александр[16] прошел этим путем, туда потянулось много греков. А откуда ты?
— Я из Сагунта.
На этот раз удивился Силен.
— Сур нашел меня в развалинах. — Я рассказал Силену, как это было.
— Значит, он сам выбрал тебя своим погонщиком, — задумчиво сказал Силен; он посмотрел на Сура. — Теперь он опять спокоен. Погляди на него: насколько он мощнее других! Этот однобивневый слон — их тайный господин.
Я посмотрел на Сура: он тихо покачивался, погруженный в себя.
Силен спросил, не хочу ли я отправиться с ним к слоновьему броду. Я ни минуты не колебался. Силен мне понравился.
5
6
7
8
Я оглянулся и увидел человека, не похожего ни на погонщика слонов и ни на солдата-наемника.
Его глаза были большими и темными, лицо узким. Он был едва ли выше меня.
— Я Силен, писарь, — сказал человек. На вид ему было лет сорок.
— Ты думаешь, Сур хочет пить? — спросил я.
— Принеси полный кувшин воды, лучше сразу два, — посоветовал Силен.
Я принес воды. Сур набрал полный хобот, обрызгал себе сначала ноги и грудь, потом бока и спину.
— Почему он это делает? — удивился я.
— Он чувствует себя запачканным, — сказал Силен. — Смывает с себя напавший на него страх.
Сур ополаскивался основательно. Я три раза ходил за водой.
— Теперь ты можешь с ним поговорить, — сказал Силен. — Он понятливее африканцев.
— Разве он не африканец?
— Сур — индус.[15] Или ты не знал этого?
Карталон мне этого не говорил. Теперь я понял, почему Сур так сильно отличается от других слонов. Он выше, его нежная кожа намного светлее землистой кожи других слонов, африканских. Высшая точка роста находится у него не на загривке, а в середине спины. Его уши намного меньше, они похожи не на угрожающие щиты, а, скорее, на большие листья — как раз сейчас, когда я смотрел на них, Сур помахивал ими в воздухе. Но сильнее всего отличался Сур от других слонов своим лбом. Лоб у него был выпуклый, и это придавало Суру достоинство, которого не было у остальных слонов.
— Прежде чем прийти сюда, он оставил позади себя весь знакомый нам мир, — сказал Силен. — Я знаю, как далек путь к этому миру.
Я взглянул на него с недоверием:
— Ты был там, откуда пришел Сур?
— Там были многие из нас, — ответил Силен. — С тех пор как Александр[16] прошел этим путем, туда потянулось много греков. А откуда ты?
— Я из Сагунта.
На этот раз удивился Силен.
— Сур нашел меня в развалинах. — Я рассказал Силену, как это было.
— Значит, он сам выбрал тебя своим погонщиком, — задумчиво сказал Силен; он посмотрел на Сура. — Теперь он опять спокоен. Погляди на него: насколько он мощнее других! Этот однобивневый слон — их тайный господин.
Я посмотрел на Сура: он тихо покачивался, погруженный в себя.
Силен спросил, не хочу ли я отправиться с ним к слоновьему броду. Я ни минуты не колебался. Силен мне понравился.
5
Когда мы с Силеном пришли к слоновьему броду, вода блестела на солнце. Мы уселись на высокой скале, которая была такой теплой, что казалась живым существом. Приближалась весна. Дни стали заметно длиннее. Коричневая земля прорастала зеленью. Силен смотрел на воду. Казалось, он забыл и про меня, и про слонов.
— И другие слоны мне нравятся, — сказал он вдруг. — О них я тоже высокого мнения.
— Ты говоришь об африканцах? Силен вопросительно взглянул на меня:
— Разве Карталон тебе не рассказывал, что лесные слоны в Сала почитаются небесными созданиями, которые спускаются с облаков на землю и живут здесь сто лет? И что в новолуние они собираются и обсуждают, достойна ли еще земля их посещений? — Силен заметил, как удивили меня эти слова. — Я знаю, — продолжал он, — я знаю, что Карталон смотрит на слонов не так, как я. Для него важно, чтоб они были сильными, чтоб их можно было хорошо использовать на войне. Но они вовсе не созданы для насилия, даже если и похожи издали на скалы. Они чувствуют более тонко, чем любое другое животное. Их спины легко ранимы тяжелыми ношами, и менее всего пригодны слоны для взламывания стен и топтания людей.
— Действительно, Карталон другого мнения, — вставил я.
— Сур вовсе не воин, — решительно сказал Силен. — Африканцы порой делают вид, будто созданы для того, чтобы распространять вокруг себя ужас. Когда они поднимают над головой наподобие щитов свои огромные уши, когда вздымают к небу свой хобот, когда топочут ногами — так, что содрогается земля, — тогда лучше держаться от них подальше. Как правило, они любят жить в мире, но люди все время стремятся посадить им на загривок погонщика, даже в Индии. С тех пор как Александр натолкнулся в походе на боевых слонов, их стали домогаться для своих армий все властители, чтобы использовать как движущиеся крепости. На берегу Красного моря даже создан был слоновий рынок. Фараоны продавали боевых слонов карфагенянам. Хотя слоны не всегда делали то, чего от них ожидали. Это правда, они не раз растаптывали бунтарей и врагов, когда их до этого доводили. Один слон ворвался в осажденный город, чтобы отыскать своего павшего в бою погонщика, убивая при этом и своих и чужих. Лишившись всякой надежды найти своего друга, он лег, раненный, под разбитой стеной, не желая больше никого убивать. Этого слона звали Никон, его имя до сих пор не забыто…
Силен замолчал. Солнце спустилось ниже, но еще грело достаточно сильно.
— В Индии, — оживился Силен, — слона считали верховным животным бога Индры, а Ганешу — бога мудрости — там изображают человеком с головой слона. Индусы верят, что мир стоит на восьми слонах. Под крышей мира — в лесах, где вырос Сур, — находятся переполненные жизнью ущелья. Цветки миндаля там крупнее, чем бабочки. Над вершинами утесов кружат орлы. Под огромными деревьями раскинулись мшистые ковры, на которых в лунном свете играют с кроликами яки. И слоны там танцуют, околдованные луной, а с заходом луны скрываются в джунглях — бесшумно, как облака в темном небе. Индусы называют слона Хастин, что значит — Умелый. Слоны большие путешественники, они вечно странствуют в поисках воды. Они высылают вперед разведчиков, которые приносят им сведения о хороших пастбищах. Слоны легко преодолевают высокие горы, они не боятся даже снега. В любой местности находят они правильную дорогу. Сур проделал далекий путь — именно это отличает его от других. — Помолчав, Силен добавил: — В один прекрасный день Сур отправится назад.
Я испуганно взглянул на него.
— Индусы называют это Махапрастан — Большое Приключение. Оно никого не минует.
Слоновый брод тем временем стал совсем красным. Солнце повисло над горизонтом. Силен смотрел на закат, его лицо пылало.
— Пошли назад, — предложил он. — Становится прохладно.
Я проводил его до палатки, снаружи она ничем не отличалась от той, в которой жили мы с Карталоном.
— Я здесь всего несколько дней, — сказал Силен. — Я был в Гадесе[17] вместе с Ганнибалом. Как только лагерь наполнится наемниками, он тоже вернется. Если хочешь, приходи ко мне завтра, — пригласил он меня, прежде чем скрыться в палатке.
— И другие слоны мне нравятся, — сказал он вдруг. — О них я тоже высокого мнения.
— Ты говоришь об африканцах? Силен вопросительно взглянул на меня:
— Разве Карталон тебе не рассказывал, что лесные слоны в Сала почитаются небесными созданиями, которые спускаются с облаков на землю и живут здесь сто лет? И что в новолуние они собираются и обсуждают, достойна ли еще земля их посещений? — Силен заметил, как удивили меня эти слова. — Я знаю, — продолжал он, — я знаю, что Карталон смотрит на слонов не так, как я. Для него важно, чтоб они были сильными, чтоб их можно было хорошо использовать на войне. Но они вовсе не созданы для насилия, даже если и похожи издали на скалы. Они чувствуют более тонко, чем любое другое животное. Их спины легко ранимы тяжелыми ношами, и менее всего пригодны слоны для взламывания стен и топтания людей.
— Действительно, Карталон другого мнения, — вставил я.
— Сур вовсе не воин, — решительно сказал Силен. — Африканцы порой делают вид, будто созданы для того, чтобы распространять вокруг себя ужас. Когда они поднимают над головой наподобие щитов свои огромные уши, когда вздымают к небу свой хобот, когда топочут ногами — так, что содрогается земля, — тогда лучше держаться от них подальше. Как правило, они любят жить в мире, но люди все время стремятся посадить им на загривок погонщика, даже в Индии. С тех пор как Александр натолкнулся в походе на боевых слонов, их стали домогаться для своих армий все властители, чтобы использовать как движущиеся крепости. На берегу Красного моря даже создан был слоновий рынок. Фараоны продавали боевых слонов карфагенянам. Хотя слоны не всегда делали то, чего от них ожидали. Это правда, они не раз растаптывали бунтарей и врагов, когда их до этого доводили. Один слон ворвался в осажденный город, чтобы отыскать своего павшего в бою погонщика, убивая при этом и своих и чужих. Лишившись всякой надежды найти своего друга, он лег, раненный, под разбитой стеной, не желая больше никого убивать. Этого слона звали Никон, его имя до сих пор не забыто…
Силен замолчал. Солнце спустилось ниже, но еще грело достаточно сильно.
— В Индии, — оживился Силен, — слона считали верховным животным бога Индры, а Ганешу — бога мудрости — там изображают человеком с головой слона. Индусы верят, что мир стоит на восьми слонах. Под крышей мира — в лесах, где вырос Сур, — находятся переполненные жизнью ущелья. Цветки миндаля там крупнее, чем бабочки. Над вершинами утесов кружат орлы. Под огромными деревьями раскинулись мшистые ковры, на которых в лунном свете играют с кроликами яки. И слоны там танцуют, околдованные луной, а с заходом луны скрываются в джунглях — бесшумно, как облака в темном небе. Индусы называют слона Хастин, что значит — Умелый. Слоны большие путешественники, они вечно странствуют в поисках воды. Они высылают вперед разведчиков, которые приносят им сведения о хороших пастбищах. Слоны легко преодолевают высокие горы, они не боятся даже снега. В любой местности находят они правильную дорогу. Сур проделал далекий путь — именно это отличает его от других. — Помолчав, Силен добавил: — В один прекрасный день Сур отправится назад.
Я испуганно взглянул на него.
— Индусы называют это Махапрастан — Большое Приключение. Оно никого не минует.
Слоновый брод тем временем стал совсем красным. Солнце повисло над горизонтом. Силен смотрел на закат, его лицо пылало.
— Пошли назад, — предложил он. — Становится прохладно.
Я проводил его до палатки, снаружи она ничем не отличалась от той, в которой жили мы с Карталоном.
— Я здесь всего несколько дней, — сказал Силен. — Я был в Гадесе[17] вместе с Ганнибалом. Как только лагерь наполнится наемниками, он тоже вернется. Если хочешь, приходи ко мне завтра, — пригласил он меня, прежде чем скрыться в палатке.
6
Понемногу в лагерь стали возвращаться отпущенные на отдых наемники. Некоторые вели за собой ослов с поклажей — столько надавали им из дому вещей. Я слышал, как один из них похвалялся: «Этого мне хватит до самого Рима!»
В лагере стало весело, никто уже не ходил в город. Иногда наемники по ночам вели себя так шумно, что это беспокоило слонов. Погонщики стали жаловаться начальникам. Те в ответ только смеялись: то ли еще будет!
Карталон нашел верное средство, чтобы держать в покое Сура. Между передними ногами слона он привязал курицу, и Сур, боясь на нее наступить, не двигался с места. Карталон все еще не мог простить Суру поражения. Он без конца устраивал ему новые испытания и настаивал на том, чтобы при этом присутствовал не только я, но и другие погонщики. Сур со всем легко справлялся. Он перетаскивал тяжести, брал препятствия и вытаптывал ногами ямы там, где ему приказывал это делать Карталон. Карталон называл эти ямы окопами. Когда на дне ямы появлялась вода, Сур отсасывал ее.
Силен, которому я рассказал об этих окопах, объяснил мне, что слоны давно уже копают колодцы — в этом деле они мастера.
Один раз, когда я вернулся от Силена, Карталон упрекнул меня:
— Лучше бы ты совсем перешел к нему в палатку!
— Я бываю там слишком часто? — спросил я.
— Да, — сказал он грубо.
Вскоре выяснилось, что в нем накопилось. Слово «грек» он употреблял как ругательство. Он обвинял Силена в мыслях, которые настоящий карфагенянин считает постыдными. Особенно возмущало его то, что Силен причисляет кельтов и римлян к таким же людям, как и карфагеняне.
— И такой человек — писарь у Ганнибала! — горячился Карталон.
Потом он упрекнул меня в том, что я забыл, кто вытащил меня из-под развалин. Я молча смотрел на него. Он хотел, чтобы я защищался. Но я ничего не сказал. Тогда он немного поостыл и признал, что Сур мною доволен.
— Я только не хочу, чтоб из тебя получился грек. В тебе сидит карфагенянин! — Под конец он успокоил меня: — Считай, что между нами ничего не было.
Он вынул из кармана монету и потер ее рукавом. Потом он показал ее мне той стороной, на которой изображена была вздыбленная лошадь.
— Ты видишь, она подняла передние копыта. Она убьет всякого, кто осмелится встать на ее пути. Карфагенский бог войны Хаддад[18] поднял ее на дыбы! Ты должен знать, что там, где карфагеняне искали место для постройки города, они сперва нашли череп быка — верный знак бедствий и порабощения. Строить там город не было смысла. Тогда они стали копать в другом месте. Здесь они обнаружили в земле череп лошади — знак власти над другими народами. — Карталон все еще тер монету рукавом, пока она не заблестела. — Я подарю тебе лошадь Хаддада, — сказал он и с этими словами потащил меня из палатки.
Я не знал, что у него на уме, но мне было ясно: он что-то задумал.
Он отвязал Сура от колышка. Не обращая внимания на взгляды и вопросы погонщиков, он повел меня и Сура к песку, лежавшему между штабелями дров и окопом, который Сур отказался перейти. Очевидно, он хотел предоставить Суру возможность исправить свою оплошность.
Он подмигнул мне:
— Пусть Сур ее тебе вручит, — сказал он и бросил монету под ноги слону — сзади, так что Сур не мог видеть куда.
Я с интересом ждал, что за этим последует.
Монета исчезла в песке. Сур получил приказ найти ее. Он повернулся, постоял минуту в раздумье, потом стал ощупывать хоботом песок.
Через несколько минут он выловил ее кончиком хобота и протянул Карталону. Карталон показал на меня. Сур протянул монету мне, и я взял ее. Взглянув на нее, я немного смутился.
— Не хочешь ее? — спросил Карталон.
— Хочу, — сказал я, — но на ней вовсе не лошадь Хаддада. На ней какая-то пальма…
Карталон взял монету.
— Что за ерунда! — крикнул он и сердито бросил монету. Сур видел, куда она упала, и, несмотря на возражения Карталона, опять поднял ее и протянул мне во второй раз.
— Ищи Хаддада! — резко приказал Карталон.
Сур послушался. Он искал так долго, что Карталон потерял терпение и стал сам копаться в песке. Я тоже. Сур следил за нами. Но монета Хаддада исчезла.
— Он проглотил ее! — рассвирепел Карталон.
Я не понял, кого он имеет в виду: песок или Сура? Я крепко зажал в руке другую монету, подаренную слоном. Карталон был так зол, что совсем позабыл о ней. Он топал на слона ногами — как в тот раз, когда Сур испугался качающихся бревен.
Из лагеря донесся какой-то шум. Наемники бегали и кричали. Наконец мы поняли в чем дело: возвращается Ганнибал!
Настроение Карталона сразу же изменилось.
— Теперь все будет по-другому! — заволновался он. — Безделью конец! Теперь-то каждый сможет себя показать! И ты тоже! — Он дружелюбно толкнул Сура в бок.
Прошел Силен. Он спешил на площадь посреди лагеря, где разбивали красную палатку.
Карталон презрительно посмотрел ему вслед:
— Этот никогда не поймет, для чего созданы слоны! Но Ганнибал это знает. Ты видишь: его еще нет, а все уже пришло в движение!
Карталон словно помолодел лет на десять. Когда я хотел поднять с земли цепь, которой привязывали Сура, Карталон легко опередил меня. Потом он смешался с толпой погонщиков. Оставшись с Суром, я раскрыл ладонь и стал разглядывать монету. Я радовался, что у меня осталась именно эта монета, хотя она и была меньше первой. Ведь ее подарил мне Сур. Пальма на ней уже сильно истерлась, но это меня не огорчило. Я даже не стал ее чистить. Я сунул ее в мешочек, который висел у меня на шее на кожаном шнурке. В нем я раньше носил свои сбережения; их я выбросил в ту самую шахту, в которой исчезли клады богачей. Теперь в мешочке лежала только одна монета, которую мне подарил Сур.
К вечеру по лагерю разнеслась весть, что Ганнибал вернется через два дня. И сразу же устроит смотр войскам.
— Тогда ты наших слонов не узнаешь! — сказал Карталон.
Его глаза лихорадочно блестели.
В лагере стало весело, никто уже не ходил в город. Иногда наемники по ночам вели себя так шумно, что это беспокоило слонов. Погонщики стали жаловаться начальникам. Те в ответ только смеялись: то ли еще будет!
Карталон нашел верное средство, чтобы держать в покое Сура. Между передними ногами слона он привязал курицу, и Сур, боясь на нее наступить, не двигался с места. Карталон все еще не мог простить Суру поражения. Он без конца устраивал ему новые испытания и настаивал на том, чтобы при этом присутствовал не только я, но и другие погонщики. Сур со всем легко справлялся. Он перетаскивал тяжести, брал препятствия и вытаптывал ногами ямы там, где ему приказывал это делать Карталон. Карталон называл эти ямы окопами. Когда на дне ямы появлялась вода, Сур отсасывал ее.
Силен, которому я рассказал об этих окопах, объяснил мне, что слоны давно уже копают колодцы — в этом деле они мастера.
Один раз, когда я вернулся от Силена, Карталон упрекнул меня:
— Лучше бы ты совсем перешел к нему в палатку!
— Я бываю там слишком часто? — спросил я.
— Да, — сказал он грубо.
Вскоре выяснилось, что в нем накопилось. Слово «грек» он употреблял как ругательство. Он обвинял Силена в мыслях, которые настоящий карфагенянин считает постыдными. Особенно возмущало его то, что Силен причисляет кельтов и римлян к таким же людям, как и карфагеняне.
— И такой человек — писарь у Ганнибала! — горячился Карталон.
Потом он упрекнул меня в том, что я забыл, кто вытащил меня из-под развалин. Я молча смотрел на него. Он хотел, чтобы я защищался. Но я ничего не сказал. Тогда он немного поостыл и признал, что Сур мною доволен.
— Я только не хочу, чтоб из тебя получился грек. В тебе сидит карфагенянин! — Под конец он успокоил меня: — Считай, что между нами ничего не было.
Он вынул из кармана монету и потер ее рукавом. Потом он показал ее мне той стороной, на которой изображена была вздыбленная лошадь.
— Ты видишь, она подняла передние копыта. Она убьет всякого, кто осмелится встать на ее пути. Карфагенский бог войны Хаддад[18] поднял ее на дыбы! Ты должен знать, что там, где карфагеняне искали место для постройки города, они сперва нашли череп быка — верный знак бедствий и порабощения. Строить там город не было смысла. Тогда они стали копать в другом месте. Здесь они обнаружили в земле череп лошади — знак власти над другими народами. — Карталон все еще тер монету рукавом, пока она не заблестела. — Я подарю тебе лошадь Хаддада, — сказал он и с этими словами потащил меня из палатки.
Я не знал, что у него на уме, но мне было ясно: он что-то задумал.
Он отвязал Сура от колышка. Не обращая внимания на взгляды и вопросы погонщиков, он повел меня и Сура к песку, лежавшему между штабелями дров и окопом, который Сур отказался перейти. Очевидно, он хотел предоставить Суру возможность исправить свою оплошность.
Он подмигнул мне:
— Пусть Сур ее тебе вручит, — сказал он и бросил монету под ноги слону — сзади, так что Сур не мог видеть куда.
Я с интересом ждал, что за этим последует.
Монета исчезла в песке. Сур получил приказ найти ее. Он повернулся, постоял минуту в раздумье, потом стал ощупывать хоботом песок.
Через несколько минут он выловил ее кончиком хобота и протянул Карталону. Карталон показал на меня. Сур протянул монету мне, и я взял ее. Взглянув на нее, я немного смутился.
— Не хочешь ее? — спросил Карталон.
— Хочу, — сказал я, — но на ней вовсе не лошадь Хаддада. На ней какая-то пальма…
Карталон взял монету.
— Что за ерунда! — крикнул он и сердито бросил монету. Сур видел, куда она упала, и, несмотря на возражения Карталона, опять поднял ее и протянул мне во второй раз.
— Ищи Хаддада! — резко приказал Карталон.
Сур послушался. Он искал так долго, что Карталон потерял терпение и стал сам копаться в песке. Я тоже. Сур следил за нами. Но монета Хаддада исчезла.
— Он проглотил ее! — рассвирепел Карталон.
Я не понял, кого он имеет в виду: песок или Сура? Я крепко зажал в руке другую монету, подаренную слоном. Карталон был так зол, что совсем позабыл о ней. Он топал на слона ногами — как в тот раз, когда Сур испугался качающихся бревен.
Из лагеря донесся какой-то шум. Наемники бегали и кричали. Наконец мы поняли в чем дело: возвращается Ганнибал!
Настроение Карталона сразу же изменилось.
— Теперь все будет по-другому! — заволновался он. — Безделью конец! Теперь-то каждый сможет себя показать! И ты тоже! — Он дружелюбно толкнул Сура в бок.
Прошел Силен. Он спешил на площадь посреди лагеря, где разбивали красную палатку.
Карталон презрительно посмотрел ему вслед:
— Этот никогда не поймет, для чего созданы слоны! Но Ганнибал это знает. Ты видишь: его еще нет, а все уже пришло в движение!
Карталон словно помолодел лет на десять. Когда я хотел поднять с земли цепь, которой привязывали Сура, Карталон легко опередил меня. Потом он смешался с толпой погонщиков. Оставшись с Суром, я раскрыл ладонь и стал разглядывать монету. Я радовался, что у меня осталась именно эта монета, хотя она и была меньше первой. Ведь ее подарил мне Сур. Пальма на ней уже сильно истерлась, но это меня не огорчило. Я даже не стал ее чистить. Я сунул ее в мешочек, который висел у меня на шее на кожаном шнурке. В нем я раньше носил свои сбережения; их я выбросил в ту самую шахту, в которой исчезли клады богачей. Теперь в мешочке лежала только одна монета, которую мне подарил Сур.
К вечеру по лагерю разнеслась весть, что Ганнибал вернется через два дня. И сразу же устроит смотр войскам.
— Тогда ты наших слонов не узнаешь! — сказал Карталон.
Его глаза лихорадочно блестели.
7
Возбуждением был охвачен не один Карталон, а весь лагерь. Все лихорадочно чистили оружие, приводили в порядок военные доспехи. Наемники с покрасневшими лицами подставляли солнцу кончики копий и лезвия мечей, чтобы убедиться, достаточно ли ярко они блестят. С доспехов выводили ржавые пятна, всадники чистили скребницами лошадей и так долго возились со своими седлами и оружием, что под конец все сияло — от шлема на голове всадника до копыт лошади. Весь лагерь подмели, перед красной палаткой постелили ковры и установили шесты с натянутыми на них широкими ярко-красными полотнищами. Полотнища и стены палаток колыхались от морского ветра. Воздух был полон вопросов, криков, приказов; иногда раздавалась ругань — это когда у какого-нибудь начальника лошадь блестела меньше, чем у другого, или когда на метательном снаряде вдруг обнаруживались следы ржавчины. За плохо начищенный щит наказывали строже, чем за убийство, и бывало, что людей заставляли взрыхлять коленями и локтями песок перед лагерными воротами, вместо того чтобы дать им время дочистить оружие. Чем выше был поставлен человек, тем больше он волновался, — это было правилом. Некоторые из погонщиков совсем потеряли голову. Карталон все делал очень спокойно и тщательно, а иногда помогал и тем солдаталМ, которые боялись, что не успеют вовремя подготовиться к смотру. Ясно, что погонщики не могли обойтись без помощи друг друга: один человек мог оседлать лошадь, но не слона.
— Скоро ты Сура не узнаешь! — опять повторил Карталон, когда мы вели слона к палаткам, в которых всю зиму хранилось слоновье снаряжение.
Через несколько часов передо мной стоял колосс, в котором я и правда не сразу узнал Сура. С боков слона свисала попона устрашающе красного цвета, грудь покрывал железный щит, усаженный острыми шипами. На голове укрепили букет страусовых перьев, таких красных, словно они были обрызганы кровью. Так Сур превратился в крепость, готовую двинуться вперед по приказу Карталона.
Изменился и голос, которым Карталон отдавал приказы Суру. Ходячая крепость повиновалась ему беспрекословно. Карталон показал Сура другим погонщикам, чтобы они тоже могли им полюбоваться, сам же расхваливал вид других слонов.
Такими я видел слонов со стены, когда они атаковали Сагунт. Теперь я рассматривал их вблизи уже безо всякого страха. Сур казался мне подавленным. Он печально уставился в пустоту.
— Может быть, ему чего-нибудь не хватает? — спросил я у Карталона.
— Чего ему может не хватать? — ответил Карталон. — Сейчас-то он намного красивее, чем обычно…
Он оборвал разговор, сердясь то ли на меня, то ли на Сура.
— Смотри не осрами меня завтра! — предупредил он Сура. — Ни на кого он не будет смотреть так внимательно, как на тебя. Для него ты самый главный — и ты это знаешь!
Сур никак не реагировал на эти слова. Вечером, когда его опять привязали к колышку — уже без красной попоны, без доспехов и перьев, — он оставался таким же замкнутым. С другими слонами творилось то же самое. Все они были такими же угрюмыми. Было ясно, что им не нравится то, что сейчас с ними делают.
По дороге в палатку Карталон молчал. Только в палатке он дал волю своему раздражению:
— Что он себе только думает? Ему кажется, что он все еще тот самый безобидный пожиратель травы, каким был раньше, а вовсе не страшный колосс, перед которым дрожат целые легионы!
Карталон был взбешен. Казалось, он хочет с кем-нибудь подраться, и всерьез, а не так, как тогда с Гизгоном. Его глаза злобно сверкали, шрам горел.
— Волчье отродье! — гневно выдохнул он. — Давить их надо! Для этого и существуют слоны — для чего же еще?
Его лицо опять приняло спокойное выражение, только глаза еще оставались злыми.
— Не так-то просто заполучить слонов и приучить их к войне, — сказал он. — В Африке много лесов и ущелий, и слоны ориентируются там лучше нас. В степи они выставляют часовых, которые зорко за всем наблюдают. Часто они обманывают нас, но иногда мы застаем их врасплох: когда ветер дует с их стороны и не приносит никаких запахов. Тогда они и попадают в расставленные ловушки. Они стоят, ничего не подозревая, как вдруг повсюду вспыхивает огонь! Это горит вовсе не степь — это факелы погонщиков! Тогда стадо впадает в панику. Вожак видит в кольце огня просвет и устремляется в него, а за ним все стадо. Но там вырыты ямы! И кто в них попадет, тот наш. Сперва слоны не верят, что мы друзья. Но голод делает их ручными. Когда они через несколько дней возьмут из наших рук пищу, то станут совсем другими. Часть нашего «я» переходит в них. Тогда мы отправляем их в Карфаген. Во внутренней стене города устроены стойла для трехсот слонов. Они поселяются в этих стойлах и становятся карфагенянами, как и ты. — Он внимательно посмотрел на меня. — О, владыка мира! — воскликнул он вдруг. — Из-за этих слонов я совсем забыл о тебе! Таким ты не можешь предстать перед его глазами.
Карталон был одет во все сине-красное, как и все погонщики, когда они сидят на готовых к бою слонах. Я же все еще был в одежде, которую носил в Сагунте. Карталон достал еще один сине-красный костюм и заставил меня надеть его, но он был мне слишком велик.
— Не беда! — рассмеялся Карталон. — Старайся быстрей подрасти…
Он повязал мне голову белым платком, таким же, как у него. Потом он отступил, рассматривая меня.
— Второй Карталон! — крикнул он восторженно. — Вот Сур-то удивится!
Я смущенно оглядел свое одеяние.
— Смотри на меня! — весело крикнул Карталон. — Тогда тебе станет ясно, как ты выглядишь!
Я еще никогда не видел Карталона таким беззаботным. Его настроение передалось и мне.
— Представляешь, — продолжал Карталон, — представляешь, как ты будешь выглядеть завтра на спине Сура? Готов поспорить, что с тобой заговорит сам Ганнибал! И еще я знаю: он примет тебя за карфагенянина! — Карталон запнулся. — Видел ли ты его когда-нибудь?
— Только его плащ, — сказал я, опустив глаза. Карталон смутился.
— Забудь об этом! — сказал он. — Ты видишь, я уже совсем позабыл, что ты из Сагунта. И ты об этом забудешь, когда узнаешь его по-настоящему…
— Скоро ты Сура не узнаешь! — опять повторил Карталон, когда мы вели слона к палаткам, в которых всю зиму хранилось слоновье снаряжение.
Через несколько часов передо мной стоял колосс, в котором я и правда не сразу узнал Сура. С боков слона свисала попона устрашающе красного цвета, грудь покрывал железный щит, усаженный острыми шипами. На голове укрепили букет страусовых перьев, таких красных, словно они были обрызганы кровью. Так Сур превратился в крепость, готовую двинуться вперед по приказу Карталона.
Изменился и голос, которым Карталон отдавал приказы Суру. Ходячая крепость повиновалась ему беспрекословно. Карталон показал Сура другим погонщикам, чтобы они тоже могли им полюбоваться, сам же расхваливал вид других слонов.
Такими я видел слонов со стены, когда они атаковали Сагунт. Теперь я рассматривал их вблизи уже безо всякого страха. Сур казался мне подавленным. Он печально уставился в пустоту.
— Может быть, ему чего-нибудь не хватает? — спросил я у Карталона.
— Чего ему может не хватать? — ответил Карталон. — Сейчас-то он намного красивее, чем обычно…
Он оборвал разговор, сердясь то ли на меня, то ли на Сура.
— Смотри не осрами меня завтра! — предупредил он Сура. — Ни на кого он не будет смотреть так внимательно, как на тебя. Для него ты самый главный — и ты это знаешь!
Сур никак не реагировал на эти слова. Вечером, когда его опять привязали к колышку — уже без красной попоны, без доспехов и перьев, — он оставался таким же замкнутым. С другими слонами творилось то же самое. Все они были такими же угрюмыми. Было ясно, что им не нравится то, что сейчас с ними делают.
По дороге в палатку Карталон молчал. Только в палатке он дал волю своему раздражению:
— Что он себе только думает? Ему кажется, что он все еще тот самый безобидный пожиратель травы, каким был раньше, а вовсе не страшный колосс, перед которым дрожат целые легионы!
Карталон был взбешен. Казалось, он хочет с кем-нибудь подраться, и всерьез, а не так, как тогда с Гизгоном. Его глаза злобно сверкали, шрам горел.
— Волчье отродье! — гневно выдохнул он. — Давить их надо! Для этого и существуют слоны — для чего же еще?
Его лицо опять приняло спокойное выражение, только глаза еще оставались злыми.
— Не так-то просто заполучить слонов и приучить их к войне, — сказал он. — В Африке много лесов и ущелий, и слоны ориентируются там лучше нас. В степи они выставляют часовых, которые зорко за всем наблюдают. Часто они обманывают нас, но иногда мы застаем их врасплох: когда ветер дует с их стороны и не приносит никаких запахов. Тогда они и попадают в расставленные ловушки. Они стоят, ничего не подозревая, как вдруг повсюду вспыхивает огонь! Это горит вовсе не степь — это факелы погонщиков! Тогда стадо впадает в панику. Вожак видит в кольце огня просвет и устремляется в него, а за ним все стадо. Но там вырыты ямы! И кто в них попадет, тот наш. Сперва слоны не верят, что мы друзья. Но голод делает их ручными. Когда они через несколько дней возьмут из наших рук пищу, то станут совсем другими. Часть нашего «я» переходит в них. Тогда мы отправляем их в Карфаген. Во внутренней стене города устроены стойла для трехсот слонов. Они поселяются в этих стойлах и становятся карфагенянами, как и ты. — Он внимательно посмотрел на меня. — О, владыка мира! — воскликнул он вдруг. — Из-за этих слонов я совсем забыл о тебе! Таким ты не можешь предстать перед его глазами.
Карталон был одет во все сине-красное, как и все погонщики, когда они сидят на готовых к бою слонах. Я же все еще был в одежде, которую носил в Сагунте. Карталон достал еще один сине-красный костюм и заставил меня надеть его, но он был мне слишком велик.
— Не беда! — рассмеялся Карталон. — Старайся быстрей подрасти…
Он повязал мне голову белым платком, таким же, как у него. Потом он отступил, рассматривая меня.
— Второй Карталон! — крикнул он восторженно. — Вот Сур-то удивится!
Я смущенно оглядел свое одеяние.
— Смотри на меня! — весело крикнул Карталон. — Тогда тебе станет ясно, как ты выглядишь!
Я еще никогда не видел Карталона таким беззаботным. Его настроение передалось и мне.
— Представляешь, — продолжал Карталон, — представляешь, как ты будешь выглядеть завтра на спине Сура? Готов поспорить, что с тобой заговорит сам Ганнибал! И еще я знаю: он примет тебя за карфагенянина! — Карталон запнулся. — Видел ли ты его когда-нибудь?
— Только его плащ, — сказал я, опустив глаза. Карталон смутился.
— Забудь об этом! — сказал он. — Ты видишь, я уже совсем позабыл, что ты из Сагунта. И ты об этом забудешь, когда узнаешь его по-настоящему…
8
Карталон встал задолго до рассвета. Когда он меня разбудил, было еще темно. Он уже накормил и напоил Сура. Я надел свою новую одежду погонщика. Мы быстро поели, а потом не оставалось больше ничего, кроме забот о слоне.
Задолго до обеда наемники и слоны построились на равнине перед лагерем. Целых два часа в воздухе раздавались только приказы. Потом все стихло. Сигнальщики сообщили: едет Ганнибал.
Я сидел на Суре — между Карталоном и кроваво-красным букетом перьев. Я увидел, как вдоль реки приближается облачко пыли. В середине горело пятно, как солнце в предрассветном тумане. Я разглядел всадников, они быстро приближались. Я сосчитал их — восемь, кроме Ганнибала.
Карталон шепнул мне, кто эти всадники: это братья Ганнибала — Магон и Гасдрубал, командир конного отряда Магарбал, начальник наемников Мономах, личный врач Сунхал, жрец Богуд и два наблюдателя из Карфагена — Миркан и Бармокар… Карталон еще что-то сказал, но его слова потонули в диком реве — Ганнибал въехал в середину открытого четырехугольника, образованного пешими, всадниками и слонами.
Сопровождающие немного отстали, и Ганнибал остановил свою лошадь. Лошадь под ним отливала чернотой, и алый плащ всадника еще усиливал этот блеск. Казалось, что ночь ворвалась в яркий день и ослепила его. Ганнибал поднял руку. Стало тихо.
Ганнибал начал на финикийском, потом перешел на языки наемников.[19] Солдаты отвечали ему оглушительными выкриками. Казалось, будто волшебник разговаривает с горами, и горы, по очереди просыпаясь, вторят ему раскатами грома. На любой его призыв наемники отвечали диким ревом одобрения.
Карталон восторженно орал, я тоже. Я кричал даже тогда, когда не понимал слов Ганнибала.
Закончив говорить, Ганнибал стал объезжать войско. Он начал с противоположной нам стороны. И там стояли слоны. Возле них он задерживался дольше, чем перед сотнями наемников. Беспокоясь, что я не понял финикийских слов, Карталон стал переводить мне речь Ганнибала на иберийский.
Он говорил взволнованно, дыша мне в самое ухо.
— То, что ты видишь, — начал Карталон хриплым голосом, — это лучшая армия, которую когда-либо носила на себе земля! Эта армия перемелет Рим. Рима не должно существовать, чтобы он не покорил нас, как покорил уже сотни городов. Чем был когда-то Рим? Грязной деревней! Кем были римляне? Грубыми мужиками, которые даже не знали, как держать в руках весло! Но к тому времени моря уже принадлежали Карфагену. Карфагеняне утвердились на всех побережьях. Без разрешения карфагенян римлянин не смел ополоснуться в море. И так будет опять. Барка — Молния — подарил Карфагену испытанную армию, верных слонов, готовых двинуться на врага подобно стене! Эта стена уже шагнула через море, в Иберию, чтобы основать здесь еще один город — Новый Карфаген.[20] Перед старым Карфагеном Рим уже разучился дрожать. Там сидят в красных креслах люди, которые мило беседуют с римлянами, вместо того чтобы с ними сражаться. Отныне Карфаген здесь! Карфаген — это он!
Последние слова Карталон прокричал, иначе бы я его не расслышал: в ответ на обращение Ганнибала опять раздался рев. Ганнибал приближался к нам.
Карталон продолжал:
— Я видел, как Ганнибал побеждал превосходящих по численности врагов. Так, однажды, когда олкады[21] хотели перейти реку Ибер, армия Ганнибала отступила. Олкады опьянели от ложной победы. Когда они приблизились к нашему берегу, всадники и слоны Ганнибала напали на них. Тогда-то олкады и хлебнули своей победы — все утонули! Ганнибал знает, как одолеть врага, даже когда на одного из наших приходится трое чужих. На него ты можешь положиться…
Опять раздался рев солдат одного из отрядов, поэтому Карталон закричал:
— За нас думает он! Достаточно ненавидеть римлян так, как он, — большего не надо. Мы похороним все это волчье отродье! Ты должен ненавидеть римлян, ибо другого они не заслуживают! С самого начала они были разбойниками. Ромул — первый римлянин — убил своего брата Рема только за то, что Рем перепрыгнул канаву, которую Ромул вырыл, чтобы разделить «твое» и «мое». Во все времена Рим устанавливал границы, стоившие другим жизни. Но теперь Ганнибал уничтожит римлян…
Ганнибал тем временем подошел к наемникам, выстроившимся возле слонов. Карталон перегнулся вперед, его губы коснулись моего уха.
— Теперь дело за тобой, — прошептал он. — Слушай, что я скажу. — Ганнибал был младше тебя, когда отец заставил его поклясться перед алтарем Молоха в вечной ненависти к римлянам. Ему было всего девять лет. А тебе уже двенадцать… Клянись! — крикнул Карталон, потому что наемники опять заревели. — Клянись Ганнибаловой клятвой: «Я буду ненавидеть Рим, пока он не исчезнет! Я буду топтать римлян!..» — Он затряс меня, стараясь перекричать наемников.
Но я уже не понимал смысла его слов: наемники кричали слишком громко.
Тут Ганнибал направился к нам. Он ехал вдоль строя слонов. Перед Суром он остановил лошадь и спешился. Я удивился, какой он маленький, — в седле он выглядел высоким. Я увидел, как он сунул руку в один из седельных мешков. Подходя к Суру, он протянул слону кусок каменной соли. Теперь я близко видел его лицо, его глаза и сразу забыл о его маленьком росте.
— Сур, — сказал Ганнибал. — Старина! Давненько мы не видались. Как живется? — обратился он к слону, и Сур взял из его руки соль. — Впереди у нас большой путь, — продолжал Ганнибал. — Так далеко еще не ходил ни один слон: мы отправляемся через Альпы!
Сур засунул кусок соли в рот. Потом он стал размахивать хоботом — это означало, что он доволен.
— Прогулка будет нелегкой, — доверительно сказал ему Ганнибал. — Но ты всегда был молодцом, чего бы от тебя ни требовали.
Сур положил свой хобот на плечо Ганнибала. Это был признак особого доверия — так он делал только с Карталоном и со мной.
— Хитрец! — улыбнулся Ганнибал. — Мы понимаем друг друга!
Ганнибал взял хобот слона и потерся об него лицом. Потом он взглянул вверх, на меня и Карталона.
Задолго до обеда наемники и слоны построились на равнине перед лагерем. Целых два часа в воздухе раздавались только приказы. Потом все стихло. Сигнальщики сообщили: едет Ганнибал.
Я сидел на Суре — между Карталоном и кроваво-красным букетом перьев. Я увидел, как вдоль реки приближается облачко пыли. В середине горело пятно, как солнце в предрассветном тумане. Я разглядел всадников, они быстро приближались. Я сосчитал их — восемь, кроме Ганнибала.
Карталон шепнул мне, кто эти всадники: это братья Ганнибала — Магон и Гасдрубал, командир конного отряда Магарбал, начальник наемников Мономах, личный врач Сунхал, жрец Богуд и два наблюдателя из Карфагена — Миркан и Бармокар… Карталон еще что-то сказал, но его слова потонули в диком реве — Ганнибал въехал в середину открытого четырехугольника, образованного пешими, всадниками и слонами.
Сопровождающие немного отстали, и Ганнибал остановил свою лошадь. Лошадь под ним отливала чернотой, и алый плащ всадника еще усиливал этот блеск. Казалось, что ночь ворвалась в яркий день и ослепила его. Ганнибал поднял руку. Стало тихо.
Ганнибал начал на финикийском, потом перешел на языки наемников.[19] Солдаты отвечали ему оглушительными выкриками. Казалось, будто волшебник разговаривает с горами, и горы, по очереди просыпаясь, вторят ему раскатами грома. На любой его призыв наемники отвечали диким ревом одобрения.
Карталон восторженно орал, я тоже. Я кричал даже тогда, когда не понимал слов Ганнибала.
Закончив говорить, Ганнибал стал объезжать войско. Он начал с противоположной нам стороны. И там стояли слоны. Возле них он задерживался дольше, чем перед сотнями наемников. Беспокоясь, что я не понял финикийских слов, Карталон стал переводить мне речь Ганнибала на иберийский.
Он говорил взволнованно, дыша мне в самое ухо.
— То, что ты видишь, — начал Карталон хриплым голосом, — это лучшая армия, которую когда-либо носила на себе земля! Эта армия перемелет Рим. Рима не должно существовать, чтобы он не покорил нас, как покорил уже сотни городов. Чем был когда-то Рим? Грязной деревней! Кем были римляне? Грубыми мужиками, которые даже не знали, как держать в руках весло! Но к тому времени моря уже принадлежали Карфагену. Карфагеняне утвердились на всех побережьях. Без разрешения карфагенян римлянин не смел ополоснуться в море. И так будет опять. Барка — Молния — подарил Карфагену испытанную армию, верных слонов, готовых двинуться на врага подобно стене! Эта стена уже шагнула через море, в Иберию, чтобы основать здесь еще один город — Новый Карфаген.[20] Перед старым Карфагеном Рим уже разучился дрожать. Там сидят в красных креслах люди, которые мило беседуют с римлянами, вместо того чтобы с ними сражаться. Отныне Карфаген здесь! Карфаген — это он!
Последние слова Карталон прокричал, иначе бы я его не расслышал: в ответ на обращение Ганнибала опять раздался рев. Ганнибал приближался к нам.
Карталон продолжал:
— Я видел, как Ганнибал побеждал превосходящих по численности врагов. Так, однажды, когда олкады[21] хотели перейти реку Ибер, армия Ганнибала отступила. Олкады опьянели от ложной победы. Когда они приблизились к нашему берегу, всадники и слоны Ганнибала напали на них. Тогда-то олкады и хлебнули своей победы — все утонули! Ганнибал знает, как одолеть врага, даже когда на одного из наших приходится трое чужих. На него ты можешь положиться…
Опять раздался рев солдат одного из отрядов, поэтому Карталон закричал:
— За нас думает он! Достаточно ненавидеть римлян так, как он, — большего не надо. Мы похороним все это волчье отродье! Ты должен ненавидеть римлян, ибо другого они не заслуживают! С самого начала они были разбойниками. Ромул — первый римлянин — убил своего брата Рема только за то, что Рем перепрыгнул канаву, которую Ромул вырыл, чтобы разделить «твое» и «мое». Во все времена Рим устанавливал границы, стоившие другим жизни. Но теперь Ганнибал уничтожит римлян…
Ганнибал тем временем подошел к наемникам, выстроившимся возле слонов. Карталон перегнулся вперед, его губы коснулись моего уха.
— Теперь дело за тобой, — прошептал он. — Слушай, что я скажу. — Ганнибал был младше тебя, когда отец заставил его поклясться перед алтарем Молоха в вечной ненависти к римлянам. Ему было всего девять лет. А тебе уже двенадцать… Клянись! — крикнул Карталон, потому что наемники опять заревели. — Клянись Ганнибаловой клятвой: «Я буду ненавидеть Рим, пока он не исчезнет! Я буду топтать римлян!..» — Он затряс меня, стараясь перекричать наемников.
Но я уже не понимал смысла его слов: наемники кричали слишком громко.
Тут Ганнибал направился к нам. Он ехал вдоль строя слонов. Перед Суром он остановил лошадь и спешился. Я удивился, какой он маленький, — в седле он выглядел высоким. Я увидел, как он сунул руку в один из седельных мешков. Подходя к Суру, он протянул слону кусок каменной соли. Теперь я близко видел его лицо, его глаза и сразу забыл о его маленьком росте.
— Сур, — сказал Ганнибал. — Старина! Давненько мы не видались. Как живется? — обратился он к слону, и Сур взял из его руки соль. — Впереди у нас большой путь, — продолжал Ганнибал. — Так далеко еще не ходил ни один слон: мы отправляемся через Альпы!
Сур засунул кусок соли в рот. Потом он стал размахивать хоботом — это означало, что он доволен.
— Прогулка будет нелегкой, — доверительно сказал ему Ганнибал. — Но ты всегда был молодцом, чего бы от тебя ни требовали.
Сур положил свой хобот на плечо Ганнибала. Это был признак особого доверия — так он делал только с Карталоном и со мной.
— Хитрец! — улыбнулся Ганнибал. — Мы понимаем друг друга!
Ганнибал взял хобот слона и потерся об него лицом. Потом он взглянул вверх, на меня и Карталона.