Бавильский Дмитрий. Нодельма

   Кня молчит, погруженный в княжеские думки, Нодельма переминается с ноги на ногу, хоть бы сесть предложил, Нодельма смотрит на складки его кожаного кресла. Хотя, с другой стороны, если он предложит ей сесть, завяжется беседа. А ей пока сказать ему нечего. И она поворачивается к двери, молча выходит.
   XXVI
   А дома мама, шумная, веселая, словно бы пару десятков лет скинувшая, Нодельма давно не видела ее такой бодрой, деловой, энергичной. По всей квартире - запахи готовящейся еды, верхний свет, телевизор работает во всю мощь, передавая новости из осажденного Багдада ("в Багдаде все спокойно..."), Нодельме на мгновенье кажется, что сейчас лето, все окна раскрыты и пахнет свежей зеленью. В смысле свежескошенной травой или какой-нибудь сиренью.
   Мама кружит вокруг нее пчелкой, приговаривая всяческие поговорки, только не танцует. Нодельме дико видеть ее такой распоясавшейся, откуда что берется, куда что девалось-то?! Мама, мама, да что же такое с вами произошло? - думает Нодельма, пребывая в нешуточном смятении. А мама не торопится объяснить перемены, порхает по квартире, как школьница, получившая пятерочку.
   В этот самый момент начинает вибрировать сотовый телефон, крутанул пару раз пластмассовым боком и замолк: sms. Нодельма удивляется еще больше, обычно ей не звонят, не пишут.
   XXVII
   Сообщение, оказывается, приходит от Фоски, Нодельма радостно и шумно втягивает ноздрями воздух, предвкушая замирение, однако, раскрывшись, sms повергает ее в шок.
   Milaja podruga, ja rechila uiti iz zhizni, ne pominai menja lihom, esli 4to, prosti i postaraisja poskoree zabit'. K tomy vremeni, kak ti pro4itaesh eto pismo, menja uzhe ne budet. Nikakogo pafosa, prihodi ko mne s moimi lubimimi chvetami - irisami... Без подписи, только номер телефона, зафиксированный на табло, говорит, что это письмо действительно от Фоски.
   Впрочем, после похорон всплывут странные подробности, Нодельму даже вызовут в милицию как свидетельницу, будут расспрашивать. Выяснится, что sms пришло к Нодельме через несколько дней после смерти Фоски, что послано оно было не подругой, на теле которой найдены следы насильственной смерти. Видимо, Фоска впуталась в странную, страшную историю, какие-то полукриминальные люди, какие-то научные исследования... Впрочем, расследование вскоре зайдет в тупик, так ничего и не раскрыв.
   XXVIII
   А пока ласковая мама склоняется над рыдающей Нодельмой, сотовый телефон выскальзывает из рук, гулко ударяется о шахматные клетки линолеума. Мама пытается утешить дочь, размазывающую некрасивые слезы по некрасивому лицу.
   - Слушай, дочка, а я с таким хорошим человеком на молитве познакомилась. Лицом пригож, душой светел, богат, как князь, - на такой машине приехал... Холост, между прочим... Я как увидела... его и всю его свиту... Он и меня на обратном пути подвез... Я ему про тебя рассказала... так он тобой заинтересовался, молодой и благочестивый...
   Нодельма слушает и не слышит, в висках бьет хвостом красная рыбка, как раз от виска до виска, и слезы вскипают на лице и падают вниз, словно пузырьки кислорода в минеральной воде, из минеральной воды и к горлу подступает алая немота, хочется задохнуться, а пузырьки все падают и падают.
   XXIX
   Куда пойти? Куда податься? Какое томное волненье... Нодельма не знает, где искать Фоску, точнее, то, что от нее осталось. Она же еще не знает, что Фоску убили, она всерьез думает про самоубийство. И, разумеется, винит во всем произошедшем себя, бесчувственность свою, невнимательность. Черствость. Фоска столько раз намекала, что, кроме Нодельмы, ей ничего, никого в этой жизни не надо, Нодельма лишь отмахивалась: очередное бла-бла-бла. А оно вот как повернулось.
   А тут еще Кня зашел к ним в отдел будто случайно или искал кого, а сам коршуном кинулся к ее столу, спросил взволнованно:
   - А у тебя еще нет?
   - Извращенец, - гордо кидает ему Нодельма и вытаскивает из ящика еще пару дискет. Она постепенно все посмотрела. Картинки с детьми только на половине из них. Другую половину дискет занимают какие-то математические формулы.
   - Да нет, ты же не поняла... Мне для выставки надо, - смутился он, как будто бы она обязана знать всю его подноготную. Его счастье, что она действительно в курсе всех его дел. Так уж получилось. Впрочем, долго объяснять. Хотя, ну, вы же уже в курсе.
   Короче, она выдает ему все свои педофильские запасы, совершенно не представляя, какое впечатление производит на Кня и что он там себе думает. Ее отныне только печальная судьба Фоски занимает - до такой степени, что в один из вечеров они со Светланкой напиваются на пару. Прямо на рабочем месте, нарушая все правила корпоративной этики.
   XXX
   Их едва Лиховид не накрыл и, если бы сам не оказался изрядно пьяным, выгнал бы без выходного пособия. Между прочим, вполне законный и понятный общественности повод расправиться с гордой юной девицей, отказавшей хозяину в лифте. Указательный палец его едва не упирается Нодельме в лоб. Светланка от страха даже приседает, Нодельме кажется, что Светланка описалась, и ее начинает разбирать истеричный смех.
   Лиховид понимает выброс эмоций по-своему, как изощренное издевательство, как свидетельство силы, которую невозможно побороть, и тут же сдувается, переходит на шепот, отчего акцент его только усиливается.
   - Я знаю, знаю, они есть у тебя, - узнает он Нодельму. - Только ты, только ты и можешь нам помочь. Нам, ну, в смысле - компании, всем нам, сотрудникам то есть...
   Нодельма кивает и с хохотом скрывается в женском туалете. Вслед за ней семенит обессилевшая Светланка.
   - О чем это он? Я не поняла? Что он от тебя хочет?
   - Изнасиловать, - глядя на себя в корпоративное зеркало, выдавливает Нодельма, и Светланка пьяно кивает, эта причина ей понятна.
   XXXI
   А потом они хоронят Фоску, на похороны (маленькое кладбище в предместьях столицы) собираются одни женщины, разных возрастов, разного происхождения, ни одного мужчины или парня, идут за гробом, стоят возле могилы... Нодельма приходит с большим букетом ирисов. Лишь смертной бледностью покрылось ее печальное лицо. Еще холодно, но скоро мир станет щадяще уютным, еще чуть-чуть терпения, и настанет пора тепла, цветов, работ, пора гуляний вдохновенных... Ну-ну. Потом выяснится, что похороны записывались на видео в качестве следственного мероприятия, половина пришедших окажется подсадными утками. Всех прочих "расшифруют" и пригласят для дачи показаний.
   Зато мама не оставит своей надежды свести Нодельму с хорошим человеком. В субботу он придет в гости, познакомиться с милой и одинокой девушкой, чья фотография из маминого портмоне вызвала у него шквал эмоций. Обо всем этом Нодельма узнает в пятницу вечером, накануне традиционного дня молчания.
   - Ну что вы, мама, а перенести нельзя? Вы же знаете, что по субботам я не могу...
   - Ах, доченька, что за блажь! Кончай эту свою тряхомундию, что ты этим хочешь добиться? Да, и очень мило, что ты наконец освободила комнату от старого хлама, выкинула все эти ненужные коробки. Я даже не знаю, зачем они тут были... и что в них...
   - Наркотики, мама... - У нее больше нет сил говорить.
   XXXII. XXXIII. XXXIV
   .......................................................................
   .......................................................................
   XXXV
   Нодельма думает о смерти, Нодельма пытается разобраться в формулах, оставшихся от Маги. Все они на одно лицо, стройные ряды цифр. Нодельма вспоминает о странном поведении Фоски перед последним исчезновением. Как будто что-то выведать хотела... Все знакомые и незнакомые люди оказываются внезапно вовлеченными в хоровод странных событий с отсутствующим центром тайны. Нодельма понимает, что в одиночку она не в состоянии разгадать этот ребус. Однако вряд ли кто-то сможет ей помочь, оказать поддержку. Она совершенно не знает, к кому обратиться, может быть, к Кня?
   Но как она откроется ему, как расскажет без запинки, без умолчаний о том, что происходит всю эту зиму, всю эту весну? С другой стороны, признаться Кня во всем - это ведь весьма затейливый способ обратить на себя внимание. Только непонятно, как вся эта правда на него подействует. Вдруг испугает и окончательно оттолкнет.
   Но он же не трус, спорит с неизвестным собеседником Нодельма (собеседник этот все четче и четче обретает черты Фоски), а если трус, то на черта мне такой трусливый мужик? И тут она понимает, что ей совершенно все равно, какой он, этот Кня, трус или не очень, жадина или щедрый малый, главное, что он есть. То есть он есть - и это главное. Потому что многие женщины придумывают любовь из-за одиночества, только чтобы не остаться одной.
   XXXVI
   Мама весело хлопочет на кухне, лезет в шкаф, где пылится и крепчает с незапамятных времен наливок целый строй, фарширует рыбу, Нодельма давно не видела ее такой - разгоряченной, розовощекой.
   Сегодня должен прийти ее новый знакомец, прийти познакомиться с Нодельмой, мать постоянно рассказывает о том, как он запал на фотографию, как отсканировал ее, ну мама, ну сколько можно... Ан нет, старую не остановить, как будто бы это она закадрила принца на белом коне, для себя постаралась. Как для себя.
   Нужно будет обязательно в понедельник поговорить с Кня, Нодельма еще не знает, как это сделать, но не произнесенные еще слова крепнут в ней, наливаются силой, объемом, суббота, и она молчит, потому что в субботу положено молчать, но в понедельник... скорее бы попасть в непроницаемую чистоту офиса, постучать в заветную дверь. Или пан, или пропал, или пан, пан, конечно... Панночка...
   XXXVII
   Мама готовит на кухне, Нодельма готовится к встрече, но не с новым знакомцем, а с Кня, потому что мамины планы ее не касаются, все это бред, она уйдет, выйдет подышать, прогуляется до Нескучного сада и обратно, потому что в Нескучный сад она больше не ходит, боится ходить. Вот и в газетах пишут, что в Москве объявился маньяк. Правда, на севере города, и душит он только блондинок, тем не менее нужно быть осторожной.
   Гость рушит все ее планы, появляется внезапно, дверной звонок разрубает тишину квартиры, он появляется широким силуэтом, с цветами, с громкими словами, перегораживает собой узкий коридор, дорогу к отступлению, шумно снимает дубленку, скрипит дорогими ботинками, мама возвышенно стучит Нодельме в дверь, та выходит.
   Их представляют друг другу. Нодельма стесняется поднять на гостя глаза, ей неловко, ей почти дурно, она даже не слышит, как его зовут. Тоже мне "Сватовство майора", интересно, есть ли у него усы, Нодельма наконец поднимает глаза.
   XXXVIII
   Не молодой, не старый, зрелый, темные аккуратно подстриженные волосы с проседью, вихрастая челка, как у школьника, странный узкий нос, тонкая, едва заметная верхняя губа, острый подбородок, уши торчком. Нодельма добирается и до глаз - длинные ресницы, пронзительный, острый взгляд, в нем веселые чертики пляшут, самоуверенный такой, можно сказать, гордый. Отдаленно похожий на кого-то из телевизора. Из телевизора, должно быть. Но уж точно не постный, как ей раньше казалось. Вполне современный. Бизнесмен, говорите? Какие интересные люди случаются на богомолье, думает Нодельма, вот где жениха надо искать, смеется она про себя, чтобы перебить неловкость (или из-за неловкости и смеется), вот ей и нашли. Жениха. В самом деле смешно.
   Они идут на кухню, мама изображает непринужденность (лучше бы она этого не делала), гость не отстает от мамы, впрочем, играя свою роль более органично. Не то чтобы Нодельма сразу же проникается к нему симпатией, просто... просто могло быть и хуже. Хотя им же не детей крестить. С другой стороны, от хорошей, что ли, жизни приперся он сюда, к двум одиноким, незаметно живущим женщинам?
   Нодельма пытается сбежать, проскальзывает в коридор, начинает надевать обувь, но ее вовремя обнаруживают, под белы рученьки ведут за стол, где вышитая скатерть и дымящиеся пироги, и варенье, и приправы, и много еще чего, Нодельма даже не верит, что ее мама вот так, внезапно, из ничего, способна создать такое изобилие.
   XXXIX
   За столом она молчит, молча передает приборы, соль. Мама что-то говорит о субботнем послушании, и к Нодельме более не пристают. Гость солирует, он любит поговорить, да, у него бизнес, достаточно хлопотливый, потому как с иностранцами, много времени занимающий, да, он много где был и чего видел, а то, что один, так вдовец, а дела не позволяют заниматься устройством личной жизни с присущей ему (как бишь там его зовут-то, пытается вспомнить Нодельма, морщит лоб) основательностью.
   А сам не сводит глаз с Нодельмы, буравит ее, словно внутрь заглянуть хочет. Душеполезный! Он же у нас такой скромный, акула империализма, счастливо пережившая период дикого капитализма и первоначального накопления капитала. Нодельму не проведешь!
   XL
   Мысленно она отчуждается от гостя, хотя еще минуту назад готова была увлечься его красивыми и логичными рассуждениями. Интересно, думает Нодельма, сколько же он будет тут у нас торчать? Но гость не заставляет себя долго ждать, для первого раза достаточно и часа, который пролетает, как какая-нибудь политинформация. Или урок мира.
   И вот уже гость откланивается и, расхвалив угощение, начинает собираться, и мизансцена перемещается в прихожую. Накинув легкую дубленку, гость предлагает Нодельме встретиться завтра, пойти куда-нибудь, например в Большой театр или в любой, на выбор, ресторан, а можно и туда, и туда, они же никуда не торопятся, перед ними весь мир и все такое... Или просто поехать в Барвиху, там у гостя есть загородный дом.
   Нодельме сложно объяснить без слов, лучше согласиться кивком головы и не прийти, так она и сделает. Нодельма кивает, и тогда гость протягивает ей руку с золотыми часами на запястьи (Нодельма смотрит на них как завороженная, чтобы не смотреть гостю в глаза).
   - До свидания, Инна, - говорит гость.
   - Нодельма, - неожиданно для себя отвечает Нодельма, нарушая завет субботнего молчания. И сама пугается своего тихого голоса, невнятно произнесенного имени.
   - До свидания, Нодельма, - без всякого удивления говорит гость и изящно поворачивается, чтобы уйти. Ну и уходит.
   XLI. XLII
   Нодельма чувствует себя уставшей, напряжение, державшее ее внутреннюю форму, пока тут был гость, ослабевает, Нодельма буквально падает на кровать, застывая в позе креветки. Она обнимает подушку руками, смотрит в потолок и не видит потолка. Оказывается, она сильно устала, очень сильно. А что бы случилось, если бы Нодельма окончательно нарушила свое послушание и заговорила бы?
   Нодельма ничего не предчувствует, подобные знакомства обречены на неудачу, еще не хватало выбирать себе пару с помощью родителей, у нас, слава богу, не каменный век. И уже даже не двадцатый. Но что-то мешает Нодельме чувствовать себя так, как раньше, некая заноза, новый, еще не оформившийся внутри души росток.
   Нодельма поворачивается с боку на бок, словно пытается освободиться от неудобного чувства, иронизирует над собственной восприимчивостью, но ничего не помогает. Чаще нужно с мужчинами встречаться, гостей приглашать, самой ходить в гости, решает она, пытаясь обмануть собственную интуицию.
   XLIII
   - Что, доченька, музычку слушаешь? - Мама набивается на разговор. Конечно, ей не терпится узнать впечатление Нодельмы от недавнего гостя. - Да ладно тебе молчать-то, - мама неожиданно раздражается, как ребенок, не получивший сладкого, - тоже мне схимница...
   - Ну хорошо. - Мама меняет тон и картинно вздыхает. - Если хочешь, молчи, конечно. Раз мать тебе не указ.
   И зачем-то разводит руками.
   - Но хоть кивни, доченька, - любопытство просто разъедает матушку, понравился ли тебе наш Платоша?
   Нодельма вскидывает брови: как? Мать понимает ее без слов.
   - А разве ты не знала, что его Платошей зовут? Я же тебе говорила: Платон Олегович, вот он и визитку свою оставил.
   В голове Нодельмы начинают перемещаться широкие воздушные массы, как на картине Николая Рериха "Воздушный бой", - все резко приходит в движение, тучи мыслей, грозовые облака чувств, между которыми вспыхивают грозы интуитивных догадок.
   Когда мать протягивает ей визитку, оставленную гостем, Нодельма уже знает, что она на ней увидит. Она еще немного сомневается в правильности собственных выводов, но нет никакой ошибки: на прямоугольном кусочке картона выдавлен до боли знакомый логотип, встречающий Нодельму каждый день на выходе из лифта. Ну да, "Платон & Co", генеральный директор исследовательского центра. Что и требовалось доказать.
   Глава шестая
   БЕЛЫЙ ТАНЕЦ
   I
   Так вот почему лицо гостя казалось Нодельме смутно знакомым. Нодельма начинает смеяться, у нее выступают слезы, она не знает, в какую сторону кинуться. Мама с удивлением смотрит на ее неадекватность, не знает, как реагировать на истерику. И делает шаг в сторону, как будто Нодельма больна, а безумие заразно.
   А на следующий день она встречается с Платоном Олеговичем, тот заезжает за ней на роскошном автомобиле. Нодельму не проведешь, она знает, что неинтересна гендиректору, что, скорее всего, он охотится за файликами Маги, только делает это несколько более тонко, чем его партнер Лиховид. Но более изощренно и более подло.
   Она садится к нему в машину решительно и беспощадно, она - фурия, готовая крушить все вокруг в борьбе за правду, пытаясь отомстить за еще одно романтическое разочарование. Ангелы на Шуховой башне занимаются привычными делами: 791 и 692 сидят за компьютером, 313 бренчит на гитаре, 698 танцует, похожая в своей белой тунике на Айседору Дункан. Конечно, теперь, когда Нодельма много дальше продвинулась по скорбной дороге понимания, ей незачем скрывать от себя то, что на какое-то мгновение появление таинственного гостя, да еще подсвеченного нравственно-религиозными исканиями, пробудило в ней, нет, не надежду, но предчувствие надежды. Отчего вдвойне гадко и неприятно. Тоже мне божий человек нашелся!
   II
   О, эти невидимые миру наши внутренние драмы, слепое отчаянье, слезы и, наконец, опустошительная, но спасительная самоирония. Судьба каждый раз дарит тебе надежду, чтобы через какое-то время отобрать ее, посмеявшись. Последняя степень самоотречения наступает, когда в метро начинают множиться двойники, а в любой попсовой песенке проступают истины едва ли не библейской глубины и силы. Ты поешь про себя дурацкий мотивчик, например про часики, и это оказывается единственной нитью, связывающей тебя с реальным миром.
   И никто никогда не узнает, что ты пережил очередной раз и почему ты приходишь на службу в понедельник в мрачном расположении духа, а это просто еще одной надеждой в мире стало меньше. А одним шрамом на душе, на сердце больше. Ты что-то мямлишь про похмелье, про головную боль, магнитные бури, пмс, тебе тепло и одиноко в большом, без начала и конца, городе, шумящем за окном, в этом бесконечном кладбище иллюзий.
   Нодельма решает начать с атаки, главное - неожиданность, огорошить, удивить: мол, а я все знаю, и вы никуда от меня не уйдете, господин Гадюкин! Платон Олегович истолковывает душевное волнение Нодельмы по-своему, он выключает радио, по которому передают песенку про часики ("сердцу уже не важно, и я ошибаюсь дважды"), и спрашивает Нодельму с ласковой усмешкой:
   - Ну а сегодня-то мы поговорить можем?
   III
   - А ты уверен, что хочешь услышать то, что я хочу сказать? - Нодельма переходит в наступление. Подожди, это только ягодки.
   - Надеюсь, ничего страшного? - Платон Олегович почти смеется, но Нодельма понимает, что это маска, он сам взволнован своей непривычной ролью.
   А песенка про часы словно бы продолжает звучать в респектабельном салоне дорогого автомобиля - "девочкой своей ты меня назови, а потом обними, а потом обмани...", слова проносятся в голове, мешают думать: "за окнами дождик плачет, я выпью за неудачу..." Она буквально за уши вытягивает себя из оцепенения, навязанного ей надоедливым мотивом.
   - Ты зачем объявился? - грубо спрашивает Нодельма, хотя знает, что отвечать вопросом на вопрос не очень культурно. Но сейчас ситуация позволяет. Да и ангелы на башне не слышат, как она сердится.
   Платон Олегович смущается, краска заливает его сжавшееся от напряжения лицо.
   - Я одинокий мужчина... совсем одинокий... После того, как умерла моя жена... А детей у меня нет... Даже собаки. Я устал от одиночества... Твоя мама показала твою фотографию... Ты мне понравилась. Даже больше... Я подумал: может быть, это шанс? Может быть, судьба? Ведь я поехал молиться о продлении своего рода...
   ("А маленькие часики смеются: тик-так, ни о чем не жалей и люби просто так...")
   IV
   - Знаешь, где я работаю?
   - А зачем мне это? - Платон Олегович недоумевает. - Разве это важно? Разве это может играть какую-то роль?
   Нодельма молча лезет в карман куртки и достает пластиковый пропуск на тринадцатый этаж. Молча протягивает Платону Олеговичу.
   - Та-а-а-ак... Попали, - только и выговаривает он, и лицо его становится еще острее и уже.
   Некоторое время они сидят молча.
   V
   - Ну что, Платоша, как дальше жить будем? - Нодельма хихикает, чуть позже понимая неуместность фамильярности. - То есть я хотела сказать, Платон Олегович, какими будут ценные указания начальства?
   - Зачем ты так, Нодельма? - говорит начальство не своим голосом.
   - Ты думаешь, мне из-за всего этого ловко? Легко? Ведь теперь я могу лишиться работы... Можно сказать, средств к существованию...
   - Прекрати так говорить, - Платон Олегович возмущен, - я не из таких. Я не из этих, - пытается уточнить он, но выходит так себе.
   - Угу. - Нодельма кивает, становится немного легче, даже песенка эта неслышимая немного отпускает хватку. Хотя она сейчас совершенно не про работу думает. Сердечные дела всегда важнее. - Да ко мне уже и Лиховид два раза подкатывал. За последнее время... Не слишком ли много усилий, а? говорит Нодельма.
   - Инна, я не понимаю, о чем ты... Этот старый грузин Лиховид... Ты же должна знать, он ни одной юбки не пропускает...
   На имя Инна Нодельма морщится, и Платон Олегович видит это. Отныне он будет называть ее только настоящим именем.
   - Да я не про это... Пожалуйста, не прикидывайся, Платон... Неожиданно для себя Нодельма соскальзывает в лирический тон. Ангелы на Шуховой башне включают телевизор. 111 манипулирует пультом, переключая невидимые каналы. 222 смотрит телепрограмму во вчерашней газете.
   VI
   Потом они некоторое время сидят молча, смотрят в лобовое стекло, за которым весна растет, волнуется, кипит, буйство природы и половодье чувств. Ангелы развешивают на опорах башни выстиранное белье. Чем дольше тишина, тем труднее прервать молчание, свести все на шутку. Краем глаза Нодельма рассматривает начальника, взрослый все-таки человек, морщины в уголках глаз, седина, оттопыренные уши, волос, торчащий из правой ноздри. Нет, из левой. Красавцем его не назовешь, однако есть что-то притягательное во взгляде, лукавом и уверенном, медленная мужская сила.
   - Мне нравится, что с тобой можно молчать, что ты мало говоришь. Платон поворачивает голову, смотрит лукаво и уверенно, ресницы у него красиво загибаются. - В православии есть такая стародавняя традиция, исихазм называется. Когда монахи дают обет молчания...
   - Ты хочешь сказать, что я похожа на монашку?
   - Я совершенно не то хочу сказать. - Платон делает ударение на частице "то". - Когда человек молчит, то ему есть о чем молчать. Присутствует внутреннее содержание. В такой внутренней тишине молиться хорошо. Ты часто молишься?
   Нодельма не отвечает.
   - А зря. Нужно все время молиться. Это несложно. Но важно. Жизнь выравнивается. Вот попробуй... Повторяй все время про себя: Господи Иисусе, Сыне Божий, прости меня грешную... и ты увидишь, как изнутри сила появляется...
   - Вербуешь, что ли?
   - Люди мало молятся, в основном говорят только. - Платон делает вид, что не услышал последней фразы. - Мы слишком много говорим. Только и делаем, что говорим все время... От слабости своей, что ли? А вот молчать не умеем. А ты умеешь. Мне это нравится. В Париже есть особое кафе, куда люди приходят помолчать. Там даже заказ официанту делают шепотом. Или пишут записки...
   - Ага, стиль "честная бедность" больше не в моде. На Манхэттене в заведениях подают свежевыжатую колу.
   - Был, не видел. Или это ты шутишь так?
   Нодельма пожимает плечами. Минуты две они молчали.
   VII
   - А ты когда в Нью-Йорке был?
   - Так я туда постоянно мотаюсь. У нас же контракт с одной крупной компанией. А ты знаешь, я был в Нью-Йорке 11 сентября, когда две эти башни рухнули. В одной из них у меня должны были состояться важные переговоры, ну, сейчас уже не важно о чем... все равно сделка не состоялась... я застрял в пробке, представляешь? Можно сказать, чудом спасся, всего каких-то пять минут...
   - Слушай, зачем ходить вокруг да около: тебе эти самые файлы нужны?
   - Какие файлы?
   VIII
   - А ты не знаешь какие?
   - Нет.
   - И Лиховид не знает?
   - А он-то тут при чем?
   - Чудны дела твои, Господи: левая рука не знает, что делает правая.
   - Не поминай имя Господа всуе.
   - Если ты такой набожный, то почему ты все время врешь?
   А потом рассказывает про события последних недель. И про Магу рассказывает, и про Фоску, и про приставания Лиховида, и про то, что ей надоедает жить в постоянном напряжении, ожидая неприятных сюрпризов. А вот про Кня она почему-то не говорит, словно выгораживает его, словно пытается сохранить в неприкосновенности. Делает она это не специально, скорее бессознательно, просто не говорит о нем, и все. Тем более, что с некоторых пор Кня начинает казаться ей каким-то ненастоящим. Недорисованным. Она еще не совсем понимает, в чем дело, но скоро, видимо, поймет.