Бегельдинов Т.. 'Илы' атакуют

   На счастье, проснулся флагманский стрелок. Он молниеносно выхватил пистолет и выстрелил. Немцы кинулись из блиндажа.
   Обо всем этом я узнал позднее. Едва мы выбрались наружу, как поняли, что оправдались наши опасения, - на аэродром наскочила отступающая немецкая часть. Перекрывая треск автоматов, строчат наши крупнокалиберные. Механики ведут сумасшедший огонь. Не отстают от них и автоматчики. Идет самый настоящий наземный бой.
   Одна мысль в голове: пробиться к самолетам, там можно отсидеться до рассвета. Действительно, около блиндажа всех нас, вооруженных только пистолетами, немцы перестреляют без особого труда. Но как пробиться туда при такой плотности огня?
   И тут замечаю фигуру, которая, пригибаясь, бежит к самолетам. Это же Надя!
   - Стой! - кричу ей что есть силы.
   Не слышит, бежит.
   - Стой, убьют!
   Но она скрывается в темноте. Мы залегли. Через несколько минут с одного из самолетов взлетает осветительная ракета. Молодчина, Надя!
   Немцев на поле не видно. Они спрятались в лесу и оттуда ведут беспорядочный огонь. Бросаемся к самолетам. Огнем крупнокалиберных пулеметов отвечаем гитлеровцам. Они замолкают.
   - Так-то умнее, - вытирая пот, говорит мой стрелок. - Ишь, гады, что задумали.
   Наступает тишина, тревожная, заставляющая до предела напрягать слух и зрение. Опасаюсь, что в темноте немцы могут пробраться к самолетам. Может быть, тревожить их пулеметным огнем? Нельзя попусту тратить боезапас - ведь утром полеты. Пускаем ракеты.
   Медленно, чертовски медленно наступает рассвет. Немцев и след простыл. Надо полагать, они уже далеко от аэродрома. Обхожу самолеты. К счастью, потерь у нас нет, и машины совершенно целы, если не считать нескольких дыр в фюзеляжах от автоматных пуль. Ну, это для "ильюшина" пустяки.
   Ничего не скажешь, дешево отделались, могло быть хуже.
   Строго отчитываю автоматчиков, которые прозевали немцев. Не растеряйся те трое, дай они очереди в блиндаже - и эскадрилья перестала бы существовать. Хлопцы стоят, опустив головы, оправдываться им нечем.
   А утро такое чистое, светлое. Жаворонки поют. Одним словом, весна ликует. Так хочется забраться сейчас в этот лес, раскинуться на траве, забыть обо всем на свете. Но попробуй забыть, если из этого самого леса только что звучали выстрелы, если враг отступает, но еще зло огрызается, если каждый день уносит тысячи и тысячи жизней.
   Эти мысли прерывает испуганный голос одного из механиков.
   - Товарищ командир, там немцы, - и он указывает рукой в сторону небольшой будки, стоящей метрах в трехстах от самолетов.
   - Какие немцы?
   - Я туда пошел, за будку пошел...
   - Плетешь ты что-то. Поди, с перепугу почудилось.
   - Честное слово.
   Отрядил к будке двух автоматчиков. И что же, буквально через несколько минут они привели пятерых немцев. Грязные, обросшие, в изодранных мундирах, они вызывали чувство омерзения. Рука тянется к пистолету. Сейчас расстреляю их к чертовой матери. Пусть гниют на своей же земле. Каждому по пуле за смерть друзей, за кровь и ужас затеянной ими войны.
   В глазах у немцев читаю животный страх, они, видимо, поняли мой порыв. Будьте вы прокляты! Прячу пистолет в кобуру.
   Стоящие рядом летчики облегченно вздыхают. Друзья боялись, что я не сдержусь и убью безоружных людей.
   Подходит лейтенант Коптев. Он немного знает немецкий язык. Кое-как лопочет по-русски и рыжий верзила в эсэсовском мундире. Начинается разговор, в котором чаще всего слышится: "Гитлер капут". Что ж, не спорим, действительно очень скоро - капут.
   Солдаты эти из разных частей, разбитых нашими войсками. На аэродром попали случайно. В будку залезли от страха, боялись попасть под огонь наших пулеметов. Очень довольны, что остались целы.
   Даем им папиросы. Жадно затягиваются. Но все еще с опаской посматривают на мой пистолет.
   Неожиданно тщедушный солдат лезет во внутренний карман, достает помятый бумажник, извлекает из него фотокарточку и протягивает мне. На фото он сам, только в гражданской одежде, женщина и два мальчугана.
   - Матка, киндер.
   - Жена, значит, его и детишки, - гудит над ухом усатый автоматчик. Хорошие пацаны.
   Немец что-то говорит, указывая рукой в сторону. Коптев переводит, что этот солдат живет здесь, недалеко, что дома у него семья, а сам он - шофер и ничего плохого русским не сделал.
   - Не успел сделать, - уточняет Коптев, - так как всего три месяца назад попал в армию и с места в карьер стал драпать на запад.
   Как поступить с пленными? Надо бы доставить их в штаб для допроса. Но сделать это невозможно. А что если отпустить? Пусть идут и расскажут своим. Страшно. А ну, приведут на аэродром и устроят нам мясорубку? Что-то подсказывает: не приведут, не до этого им теперь. Мечтают в живых остаться.
   - Скажи им, - обращаюсь к Коптеву, - что мы с пленными не воюем, пусть не боятся, не тронем.
   С трудом подбирая слова, он переводит. Немцы кивают головами, наперебой твердят:
   - Яволь, яволь.
   - Яволь, так яволь, дело ваше. Вдруг слышу робкий голос Нади:
   - Товарищ командир, накормить бы их. Смотрите, животы к спинам приросли. Люди ведь... Жалко...
   Ах ты, Надя, Надюша, добрейшая душа. Ты даже врагов готова пожалеть, тех самых немцев, которые сожгли твой дом в Белоруссии, которые несколько часов назад легко могли застрелить тебя. Вот каков он, русский характер! Даже лютого недруга не бьют, если он лежит, если он поднял руки.
   - Ладно, - отвечаю девушке, - накормить дело нехитрое, были бы харчи. Где ты их возьмешь? Может быть, летный паек отдашь?
   - Отдам, - говорит Надя.
   - И я...
   - Я тоже...
   - Шут с ним, с пайком! Берите и мой. В сопровождении Нади и двух автоматчиков немцы направляются в блиндаж.
   Разворачиваем самолеты. Становится совсем светло. Вместе с Коптевым идем в блиндаж. Пленные уже насытились и дымят самокрутками, которые дали им автоматчики. Что же все-таки делать с ними?
   Все вместе выходим из блиндажа. Коптев объясняет, что войне скоро конец и нужно бросать оружие. Немцы усиленно кивают головами. Рыжий верзила говорит, что их оружие осталось в будке. А мы, грешным делом, даже не поинтересовались им.
   - Идите к своим, - говорит Коптев, - к своим. Понятно? Пусть оружие бросают. В плен, в плен! Ясно вам?
   Немцы что-то горячо говорят, показывают в сторону леса.
   - О чем это они? - спрашиваю Коптева.
   - Говорят, что в лесу много солдат. Но они боятся русских. Дескать, русские расстреляют или сошлют в Сибирь и там сгноят в тайге.
   "Надо бы, - думаю я, - поделом вору и мука". А наш переводчик что-то с жаром доказывает солдатам.
   - Пусть идут и расскажут, как русские расстреливают, - бросаю Коптеву. - Надо кончать эту историю.
   Объясняем солдатам, что они свободны и могут идти на все четыре стороны. Те недоверчиво смотрят. Машу рукой в сторону леса. Идите, мол, скорее идите. Боятся. Не верят такому счастью. Ну и запуганы же бреднями о зверствах большевиков!
   - Марш! - кричу им. - Бегом! Шнель! Быстро!
   Резкая команда подействовала. Поминутно озираясь, как бы ожидая выстрела в спину, немцы бегут к лесу. Быстрее, быстрее... И вот уже скрылись между деревьями.
   - Может быть, зря их отпустили? - раздумывает вслух Махотин. - Что у них на уме?
   - А что с ними делать?
   - Ладно, - соглашается летчик. - Душа из них вон.
   Связываемся по радио со своей частью. Командир полка встревожен нашим долгим молчанием. Рассказываю о ночном бое, о пленных.
   - Молодцы, - слышу голос командира полка. - Правильно сделали. Заданий пока не даю. К вечеру на ваш аэродром перебазируется весь полк. КП, говоришь, хороший? Приятно слышать. Ну, добро.
   Оживленно обсуждаем все перипетии сегодняшней ночи. Голодные немцы нанесли солидный урон нашим продуктам, и мы подтруниваем над Надей, грозимся оставить ее голодной на неделю. Она смеется. Так проходит около часа.
   Неожиданно в блиндаж влетает автоматчик.
   - Товарищ капитан, немцы!
   Будто ветром выдуло нас из блиндажа. Да, сомнений нет, с дальнего края аэродрома к самолетам движется группа немецких солдат. Но идут они как-то странно: в полный рост, и ни у кого не видно оружия.
   - Да с ними Воронцов! - кричит кто-то.
   Что за наваждение! И впрямь впереди немцев вышагивает механик Воронцов. Вот он обернулся, сказал что-то, немцы остановились. Механик, не прибавляя шага, направился к нам. Подошел, лихо взял под козырек.
   - Разрешите доложить. Привел группу пленных. Оружие все цело и сложено в овраге.
   - Да ты толком объясни...
   - Понимаете, какое дело, товарищ капитан. С полчаса назад я пошел к краю аэродрома. Есть там овражек такой. Думаю, дай посмотрю, что там доброго есть. Иду себе спокойно. Только подошел к краю, выскочили человек десять с автоматами, навалились, стащили вниз. Я уже с жизнью распрощался, а потом смотрю, что-то у них не то происходит, - механик перевел дыхание и продолжал:
   - Один из солдат, в очках, подошел и по-русски говорит, что они хотят сдаться в плен, что их солдат утром был уже у нас и все рассказал. Гляжу, тот самый солдат, что утром был, рядом стоит, на меня глаза пялит. Ладно, говорю им, кладите оружие и за мной шагом марш. Вот и привел.
   Да, загадал нам загадку механик. Что делать с такой группой? Распорядился принести трофейное оружие, выставил охрану и тут же связался по радио с полком. На КП полка, к счастью, оказался генерал. Выслушал он меня и говорит:
   - Местечко Калау знаешь? Да, да, то самое, что около шоссе. Это от вас километров семь. Строй их в колонну и направляй в Калау. Там примут.
   Подошел к немцам. Они с интересом смотрят на мой планшет, на Золотую Звезду. Вперед выходит солдат в очках. Он служил в штабе дивизии переводчиком и русский язык знает прилично. Ну, думаю, эту птицу надо задержать до приезда генерала.
   Построили колонну. В сопровождающие дали Воронцова (он уже имел опыт обращения с ними), а для убедительности - трех автоматчиков. Раздалась команда - и колонна тронулась.
   К вечеру Воронцов вернулся и рассказал, что по пути их колонна обрастала, как снежный ком, и в городе Калау он сдал всех под расписку.
   Тем временем к нам перебазировался весь полк. Расспросам не было конца.
   Утром вновь начались боевые вылеты, вновь "ильюшины" громили отступающие войска врага, наводили на цель наши танковые колонны.
   Одной атакой
   Гитлеровская Германия доживала буквально последние дни. Наши войска готовились к последней битве - битве за Берлин.
   В один из дней командование собрало нас, чтобы уточнить взаимодействие между родами войск. Это очень важно - близко познакомить командиров, с тем чтобы они в бою понимали друг друга с полуслова. Больше того, они должны узнавать друг друга по голосу.
   В связи с этим мне вспоминается такой эпизод. Еще в дни боев, когда наши войска очищали территорию Украины, мне довелось вести на бомбежку большую группу штурмовиков. Миновали линию фронта. Я по радио докладываю, что все в порядке, скоро выходим на цель. С КП сообщают, что меня поняли, и дают команду атаковать.
   И тут неожиданно в шлемофоне раздается голос: "Бегельдинов, отставить атаку. Всей группой возвращайтесь на свой аэродром". Признаться, я даже растерялся на мгновение. Легко сказать "возвращайтесь".
   Ведь в группе тридцать самолетов и каждый до отказа нагружен бомбами. Попросил повторить приказ и назвал пароль. По существующему порядку, мне, в свою очередь, должны были назвать свой пароль. Однако приказ повторили, а пароль - молчок. Ничего не понимаю, и голос какой-то чужой. В чем дело? Тем временем группа продолжает лететь к цели.
   И тут раздается знакомый голос с нашего КП: "Не слушай их, Бегельдинов, выполняй задание". И знакомый голос назвал пароль.
   Вот на какие уловки шел порой враг. И, чем черт не шутит, могли ведь сбить с толку, вернуть на базу и сорвать выполнение задания.
   Помню, в тот день мы как никогда зло атаковали вражеские танки отплатили сполна за коварство гитлеровцев.
   Этот эпизод наглядно свидетельствует о том, что даже голос имеет большое значение в бою.
   Мы познакомились с танкистами, договорились обо всем. Затем отправились на рекогносцировку переднего края. По траншеям дошли до самой передовой и тут оказались свидетелями совершенно непонятной картины.
   Со стороны немцев доносилась веселая музыка. Мощные динамики разносили ее на много километров.
   - Веселятся смертники, - зло проговорил офицер-пехотинец. - То ли перепились, гады, то ли праздник какой отмечают...
   Вон, полюбуйтесь, и тряпку свою вывесили, - он указал рукой чуть вправо.
   Мы посмотрели в ту сторону и увидели на бугре высокое дерево, а на нем большой красный флаг с черной свастикой посредине.
   - Хотели мы его сбить ружейным огнем, - продолжал офицер, - ничего не получается.
   В это время меня к себе позвал командир нашего корпуса генерал Рязанов.
   - Слушаю, товарищ генерал.
   - Флаг нужно снять. Ясно?
   - Так точно.
   - Сейчас же отправляйтесь на аэродром и действуйте. Учтите, - генерал заговорил вполголоса, чтобы никто, кроме нас, не слышал, - сбить нужно одной атакой. Это очень важно. Кроме всего прочего, пусть танкисты лишний раз убедятся в силе штурмовика. Им спокойнее под нашим прикрытием воевать будет. Ясно? Исполняйте.
   Генерал тут же позвонил в полк и приказал немедленно готовить самолет. А я по траншеям быстро выбрался с передовой и в генеральской машине за каких-нибудь двадцать минут добрался до своего аэродрома.
   Вскоре я был уже в воздухе. Да, необычное задание дал генерал. Сбить одной атакой... Но рассуждать долго не пришлось - я уже подлетал к передовой. Твердо решил, что если не попаду снарядами, то собью фашистский флаг винтом.
   Вышел на цель очень удачно. Пустил реактивные снаряды, открыл огонь из пушек. На месте, где только что стоял флаг, взметнулись клубы дыма, поднялась вверх земля. Задание выполнено.
   Но не возвращаться же на аэродром, если самолет имеет полный запас боеприпасов. Я пролетел за передний край немцев, увидел две полевых артиллерийских батареи и скопление пехоты. По радио доложил об этом и тут же получил разрешение атаковать. Отбомбился по артиллерии, "поласкал" из пулеметов, а затем развернулся и пошел домой.
   Сразу же после приземления вернулся на передний край.
   - Молодец, - похвалил генерал и крепко пожал руку.
   - Да, чистая работа, - с восхищением сказал подполковник-танкист. - С таким хлопцем воевать легко. Как, летун, повоюем? - обратился он ко мне.
   - Конечно.
   - И еще как повоюем, брат, - улыбнулся танкист.
   А через несколько дней началось наше наступление. Танки прорвали вражескую оборону, за нами в прорыв хлынула мотопехота. Вот тут-то и довелось мне выручить из беды того самого танкиста, с которым познакомились мы на переднем крае.
   Группа танков, которой он командовал, оторвалась от основных сил и попала в окружение. В это время моя группа находилась в воздухе. Танкист попросил помощь. Мы подлетели к месту боя, но ничего не смогли увидеть. Горел лес, и дым поднимался больше чем на тысячу метров.
   Начали отыскивать окна, с тем чтобы пробиться к земле. Наконец, это удалось, и мы увидели наши танки в кольце врага.
   - Бегельдинов, бей! - раздался в шлемофоне голос танкиста.
   Сверху нам было видно, что с южной стороны сил у немцев маловато. Именно там мы их и атаковали. По радио я дал танкистам команду пробиваться в том же направлении. Через несколько минут кольцо было разорвано и танки вышли на соединение с основными силами.
   После, при встрече, подполковник рассказывал, что когда он услышал по радио знакомый голос, он показался ему приятнее самой любимой музыки.
   Вот что значит знакомство командиров перед наступлением.
   Под крылом - Берлин!
   Войска Первого Украинского фронта, в состав которого входила и наша дивизия, ломая сопротивление противника, стремительно продвигались к Берлину.
   В ходе боев в районе Рагов - Тейпиц была окружена значительная группировка немецко-фашистских войск. В "котле" оказались несколько пехотных и танковых дивизий.
   Ночью, собрав все силы в один бронированный кулак, гитлеровцы прорвали кольцо окружения и лесными дорогами пошли на соединение со своими основными силами.
   Рано утром меня вызвали на КП и приказали вылететь на разведку. Предстояло выяснить, куда двигаются немцы. За ночь их группировка сумела оторваться от преследования и буквально растворилась в лесных массивах. Это грозило серьезными неприятностями: в тылах у наших наступающих оказались довольно значительные силы противника.
   Лечу. Высота около пятисот метров. Внимательно осматриваю местность, но как ни напрягаю зрение, не вижу ничего подозрительного. Докладываю об этом по радио.
   - Проверь еще раз лесные массивы. Вновь летаю над лесом. Нет, ничего не видно внизу. Сплошной стеной стоят вековые деревья. Тишина и покой. Куда же девались немцы? Не могли же они исчезнуть - чудес-то не бывает!
   Едва подумал об этом, как с земли раздался орудийный выстрел и снаряд прошел буквально в нескольких метрах от самолета. Ага, значит не выдержали нервы у врага! Перехожу на бреющий полет, едва не касаюсь макушек деревьев; и тут вижу, что лес битком набит танками и автомашинами. Мысленно благодарю того немца, который выстрелом демаскировал колонну. Не будь выстрела, ни за что бы не увидел ее.
   Что ж, за выстрел следует отплатить. С бреющего полета бросаю бомбы, пускаю несколько реактивных снарядов. Внизу раздаются взрывы, видны дым и пламя. Теперь уже не одно орудие бьет по мне. Бьют впустую - разве можно попасть по цели, которая с огромной скоростью проносится прямо над головой?!
   - Обнаружил танки и автомашины в районе Тейпиц, - докладываю на КП.
   Получаю приказ немедленно возвращаться на аэродром, брать группу и идти на штурмовку. Уже через сорок минут восемнадцать "ильюшиных" были над лесом. Атаковали врага до тех пор, пока не кончились боеприпасы. На смену нам пришла другая группа.
   Так штурмовики работали весь день. Группировка была уничтожена.
   Вскоре нам пришлось побывать в том лесу и увидеть дело своих рук. Признаться, мурашки пробегали по телу, когда я увидел, что сделала с колонной авиация. Сплошное месиво. Несколько десятков уцелевших гитлеровцев не могли без ужаса вспоминать о штурмовке колонны.
   * * *
   Линия фронта проходила в ста шестидесяти километрах от Берлина. Наш полк располагался около небольшого городка, названия которого я, признаться, сейчас уже не помню. Ежедневно мы летали на штурмовку, помогая наземным войскам ломать оборону гитлеровцев.
   Как-то утром в полк приехал генерал Рязанов. Меня вызвали к нему. Вхожу, докладываю. Командир корпуса здоровается, предлагает сесть.
   - Покажите планшет, - говорит генерал.
   Разворачиваю, показываю карту. Рязанов рассматривает ее, а потом говорит:
   - О, у вас не хватит карты.
   - Почему? Пятьдесят километров за линией фронта. Достаточно.
   - Не совсем.
   Генерал пристально посмотрел на меня, а потом обратился к начальнику штаба полка подполковнику Иванову:
   - Возьмите планшет капитана Бегельдинова и подклейте еще лист.
   Пока начальник штаба выполнял распоряжение, командир корпуса расспросил меня о состоянии самолета, поинтересовался самочувствием. Я никак не мог понять, чем вызван этот разговор. Тут принесли планшет, и я увидел, что на нем появилась карта Берлина.
   - Пойдете на Берлин со стороны Луккенвальде, - медленно, как бы подбирая слова, заговорил генерал. - Западнее города есть мост. Проверьте его. Далее - на Потсдам. Посмотрите, что там делается. Затем - домой. Высота полета пятьдесят-восемьдесят метров. Ясна задача?
   Задача ясна. Лишь одно вызывало недоумение: заданная высота полета. Не один десяток раз приходилось летать на разведку, но никогда о высоте не шла речь. Обычно, исходя из обстановки, сам выбирал ее. А тут...
   - Вас, конечно, смущает указание о высоте, - угадал мои мысли генерал. - Не удивляйтесь. Полет предстоит очень сложный, и эта высота самая безопасная.
   Да, полет предстоял необычный. Одному нужно было углубиться на сто шестьдесят километров на территорию врага, лететь прямо в логово зверя. И все это днем. Я прекрасно знал, что Берлин усиленно охраняется зенитной артиллерией. Даже ночные полеты бомбардировщиков, осуществляемые на огромной высоте, редко обходились без потерь.
   - Разрешите обратиться с просьбой? - сложив карты, повернулся я к генералу.
   - Пожалуйста.
   - Разрешите лететь одному, без стрелка.
   - Почему?
   - Полет опасный. Мне... - я запнулся, - мне не хотелось бы ставить под угрозу жизнь товарища.
   - Зачем такие мрачные мысли? - Рязанов подошел, положил руку на плечо. - Все будет хорошо. Командование ждет результатов разведки. Что касается стрелка, то решайте сами. Ну, в добрый путь, капитан.
   И вот "ильюшин" уже в воздухе. Непрерывно держу связь с землей, докладываю обо всем, что вижу внизу. Позади Луккенвальде, до Берлина не больше двадцати километров.
   Неожиданно прямо перед собой вижу аэродром, на нем истребители. Вот это сюрприз!
   Закладываю вираж и, форсируя газ, начинаю уходить от опасного места. Лечу, почти касаясь земли, петляю между перелесками. Одна мысль: уйти подальше от аэродрома. Что стоит немцам поднять в воздух хотя бы пару истребителей и без труда уничтожить меня.
   К счастью, все обошлось благополучно. Правда, я сравнительно долго не отвечал КП, и там начали волноваться. В шлемофоне звучит тревожный голос:
   - Тринадцатый, почему молчите? Тринадцатый, почему молчите?
   Отлетев от аэродрома, я возобновил связь, сообщил об истребителях. Через полтора часа аэродром перестал существовать - его атаковали две эскадрильи нашего полка и на земле сожгли самолеты.
   Появляются берлинские пригороды. Проходит несколько минут, и я лечу уже над центральными улицами. Внизу люди, машины. В скверах, на площадках и на крышах домов сотни зенитных установок. Да, прав был генерал, когда говорил о высоте. Поднимись я на пятьсот-шестьсот метров - непременно стал бы добычей зенитчиков. А так они не успевают голов повернуть, как "ильюшина" и след простыл.
   Вот и мост. По нему в четыре ряда идут танки, бронетранспортеры, автомашины с пехотой. Сообщаю об этом на КП и прошу разрешения атаковать.
   - Отставить атаку! Отставить! - слышу резкий голос.
   Действительно, атака могла окончиться для меня печально. Стоило пехоте не растеряться - и самолет мог быть сбит ружейным огнем.
   Разворачиваюсь и иду на Потсдам. Видно, мой визит не на шутку встревожил немцев, и на подступах к Потсдаму я попал под сильнейший зенитный огонь. Пришлось развернуться и заходить с другой стороны. Вновь огонь зениток. Так что же, с пустыми руками возвращаться домой? Нет, не зря я летел сюда.
   Чуть набираю высоту и бросаю машину в пике на артиллерийские позиции, сбрасываю бомбы, бью из пушек и пулеметов. Батарея замолкает. В образовавшееся окно лечу, делаю круг над Потсдамом, фотографирую артиллерийские позиции и, вновь атакуя зенитные батареи, вырываюсь из пригородов столицы.
   Теперь можно лететь домой. Возвращаюсь тем же маршрутом, которым летел к Берлину. Далеко стороной обхожу аэродром. Я не знал, что он уже уничтожен.
   Миную линию фронта. Теперь можно облегченно вздохнуть. Невольно откидываюсь на спинку сиденья, на секунду закрываю глаза. Затем смотрю на часы и сам себе не верю: нахожусь в полете два часа. А мне казалось, что разведка длилась двадцать-двадцать пять минут. Вот что значит предельное нервное напряжение!
   Захожу на посадку, приземляюсь, и меня буквально вытаскивают из кабины десятки дружеских рук. Летчики, механики, стрелки подбрасывают в воздух. Ну и переволновались же за меня друзья!
   Иду на КП. Здесь генерал Рязанов. Все время полета он просидел возле радиста. Докладываю. Генерал обнимает, целует.
   - Благодарю тебя, Бегельдинов, - впер вые переходя на ты, говорит он. Благодарю от имени командования. Можешь гордиться - твой самолет первым из авиации союзников появился днем над Берлином.
   Вскоре начался штурм уже полуразрушенной, но отчаянно сопротивлявшейся столицы гитлеровского райха. В районе Трейенбритцен шел жестокий танковый бой. В одной из машин находился генерал, который с земли руководил действиями нашей эскадрильи.
   Вдруг слышу его голос:
   - Бейте по моей машине!
   Я не мог поверить такой команде и переспросил.
   - Бей, черт тебе в душу! Бей! Приказываю!
   Мы быстро построились в круг и один за другим начали, пикируя, бить танки. С воздуха было видно, как машины с крестами на башнях окружили несколько "тридцатьчетверок". Генерал вызывал огонь на себя, жертвовал жизнью ради уничтожения вражеских танков.
   Никогда еще не работали мы с таким предельным напряжением. Каждый летчик старался быть идеально точным. "Ильюшины" клевали и клевали фашистов, пока те не поползли в разные стороны. Мы сделали двенадцать заходов, и после каждого на поле оставался пылающий костер.
   - Молодцы, летчики! - кричит в микрофон танковый командир. - Спасибо за выручку! Идите домой!
   Вернулись на аэродром. А вечером в полк приехали несколько танкистов во главе с генералом.
   - Ну, показывай своих орлов, - обратился генерал к нашему командиру.
   - Они в столовой, ужинают.
   - Прекрасно. Пошли, товарищи, в столовую. Я слышал, что штурмовики народ хлебосольный.
   Мы сдвинули столы, усадили гостей, и генерал предложил тост за боевую дружбу.
   - Скоро вместе выпьем за победу, - говорил он, когда танкисты усаживались в машины. - Милости просим в гости. После сегодняшнего боя мы у вас в долгу.