Спиноза не защищает идею бога, наоборот, он ее логически последовательно опровергает: вне природы бог ничто.
Коль природа вся во всем, то единичные вещи заключены в природе и человек является ее частью. А раз так, то все вопросы взаимоотношения между человеком и богом становятся нелепыми и ненужными. Человек, провозглашает юный мыслитель, "пока он составляет часть природы, должен следовать ее законам. Это и есть богослужение. Пока он делает это, он счастлив".
Следовать законам природы может человек, познавший и полюбивший ее, ибо любовь, говорит Спиноза, "есть соединение с объектом, который как раз ум считает прекрасным и добрым, и мы разумеем здесь соединение, посредством которого любовь и любимое становится одним и тем же и составляет вместе одно целое". Счастливый человек мыслит себя частью природы, в ней он видит причину всего того, что происходит в нем. Свобода и блаженство человека проявляются в его интеллектуальной любви к природе. Любовь, учит Бенедикт, не созерцательна, не неподвижна, а, наоборот, деятельна, активна. Она основана на проникновении мысли в глубь природы, в ее сокровенные тайны. Она несет счастье не отдельному человеку, а всему человечеству.
Мыслитель не забыл напомнить друзьям своим, что несчастен тот, кто любит преходящие вещи и связывает свое благополучие с каким-либо временно существующим предметом. Но если "так несчастны любящие преходящие вещи, имеющие еще некоторую сущность, то как несчастны будут те, которые любят почести, богатства и сладострастие, не имеющие никакой сущности".
Автор "Краткого трактата" коснулся и основного положения кальвинизма, разделяемого его друзьями-коллегиантами. Спиноза отвергал предопределенность, как провидение бога, ибо все предметы существуют по необходимости, то есть имеют естественное основание и естественную причину. "Нечто, не имеющее причины к существованию, никоим образом не может существовать". Что касается поступков человека, то и они обусловливаются причинами и определены природой. Хорошие и дурные действия человека, куда их отнести? Некоторые вещи, говорит Бенедикт, находятся в нашем уме, а не в природе, они являются нашим собственным созданием, и называются они мыслимыми вещами. Хорошее и дурное не находится в природе, они должны считаться мыслимыми вещами, ибо "нечто никогда иначе не называют хорошим, как в отношении к чему-нибудь другому, что не так хорошо или не так полезно нам, как это другое". То же о грехе. Все, "что говорится о грехе, говорится о нем лишь с нашей точки зрения, то есть когда мы сравниваем две вещи друг с другом или с различных точек зрения. Если, например, кто-либо сделал часовой механизм для того, чтобы он бил и показывал время, и если произведение хорошо согласуется с целью мастера, то говорят, что оно хорошо; в противном случае оно плохо, хотя оно и тогда могло бы быть хорошо, если бы задачей мастера было сделать его неправильным и бьющим не вовремя... Мы заключаем, что хорошее, дурное или грех являются не чем иным, как мыслимыми вещами, а не какими-либо реальными вещами или чем-то, имеющим существование".
Спиноза хорошо понимал, что его отождествление бога и природы, учение об интеллектуальной любви человека к природе, о дурном и хорошем, о независимости и блаженстве человека опровергает бога, богословскую проповедь о небесном воздаянии, церковные догматы и вероопределения. Именно поэтому в заключении "Краткого трактата" он говорит своим друзьям: "Не удивляйтесь этим новостям, так как вам хорошо известно, что вещь не перестает быть истиной оттого, что она не признана многими. А так как вам также хорошо знаком характер века, в котором мы живем, то я буду просить вас соблюдать осторожность при сообщении этих вещей другим. Я не хочу этим сказать, что вы должны совершенно удержать их при себе, но если вы начнете сообщать их кому-либо, то вас должен побуждать к этому только интерес блага ближнего; при этом вы должны быть определенно уверены, что ваш труд не останется без вознаграждения. Если, наконец, у вас при чтении явится сомнение в том, что я утверждаю, то я прошу вас не торопиться со своими возражениями, пока вы не потратите достаточно времени на размышления. При таком отношении к делу я уверен, что вам удастся насладиться желанными плодами этого дерева".
В приведенных словах выражена забота об истине, о друзьях, которые должны уметь распространять истину. В этих же словах и кроется ответ на вопрос, почему философ вынужден был выразить материалистическое содержание своего учения с помощью теологической терминологии. Сожжение Бруно, пытки Галилея, гибель Акосты не могли не быть серьезным предупреждением для юного мыслителя: "Характер века - caute! 1"
1 Caute - осторожно (лат.).
Спиноза высоко ценил ум Клары-Марии, потому он прислал ей "Трактат" и просил откровенно высказаться.
Клара-Мария приняла первое произведение юного философа восторженно. В письме к своей кузине она писала:
"Дорогая Иаиль!
Трудовой день позади. Давно умолкла шумная суета учеников. Папа уже в постели. Все тише и тише становится ночь. А я села за письменный столик, чтобы поделиться с тобой. Я вся измучена, дольше жить наедине со своей мукой невмоготу. Хочу поведать тебе тайну моей души. Дорогая моя, голубушка! Бесценный дар небес вселился в мое сердце навсегда, навечно. Я счастлива, я безгранично счастлива! Меня всю пронизывает великое и радостное чувство любви. Никогда не думала, что любовь так многогранна и сложна: уверенность и отчаяние, надежда и страх, стыд и гордость, боль и наслаждение, гнев и восторг - вот только некоторые оттенки страстей этого бесконечного чувства.
Мне вдруг стало трудно писать. Сердце мое то сжимается, то рвется куда-то ввысь.
Должна же я сказать тебе, что пламень сердца моего, мечту мою сокровенную зовут... только не проговорись, никому ни слова, ради всего святого!
Ты его знаешь. Он неоднократно бывал у Корнелиуса Мормана, где бывали и ты, и твой врач Боуместер, и красавец Мейер, и актриса Лина, и я, и многие другие.
Он - ослепительный свет, нежный и суровый, величественный и скромный, мудрый философ и глупый мальчик, застенчивый и энергичный, прекрасный Бенедикт Спиноза.
Кому он первому дал свой "Краткий трактат" - знаешь?
Мне.
Бисерным почерком на латинском языке исписанные три тетрадки. Я их читала и перечитывала. Была захвачена пылкостью его мысли, логикой и правдой этого удивительного человека.
Бесценная моя Иаиль! Мудрость Спинозы озарит человечество, его правдой будут жить тысячи, миллионы сердец.
Взявшись под руки, мы с ним безмолвно брели по мостику, перекинутому через канал, соединяющий Фляенбург с Амстердамом. Затем долго гуляли вдоль канала по обсаженным цветами дорожкам. Истомленная предчувствием, я случайно коснулась его волос и вся застыла, а вместе со мной застыли в молчании цветы и деревья. Я ожидала ласки, поцелуя, первого поцелуя любимого...
Когда настал час расставания, я ему вернула "Трактат" и сказала: "Я отметила в нем слова, которые хотела бы вернуть, как свои; вы найдете их".
Он взял "Трактат", спрятал в карман. На прощание я подала руку, он надолго задержал ее в своей и еле-еле слышно молвил: "Я хотел бы, чтобы это мгновение стало вечностью. Но, увы, оно не прочно, как и этот мостик, соединяющий наш еврейский квартал с городом. Только единицы таких, как вы, рискнут пройти по нему".
Я не сдержалась и страстно выпалила ему в ответ: "Нет, Бенедикт! Скоро этот мостик станет дорогой паломничества многих людей. И вместе с ними вы перейдете по нему в большой мир, где столько жаждущих узнать истину ждут вас".
Спиноза тогда сказал слова, которые запомнятся мне навеки: "Я никогда не встречал такой женщины, как вы, Мария".
Голубушка Иаиль! Я не помню, как мы расстались, но сердце мое было переполнено радостью неописуемой, пламенной, всепоглощающей...
Ты хочешь знать, какие слова я выделила в "Трактате" как свои. Приведу их тебе, они выписаны мною и занесены в мой дневник. Вот они, читай: "С любовью дело обстоит так, что мы никогда не стремимся избавиться от нее по следующим двум причинам, так как это невозможно и так как необходимо, чтобы мы не избавились от нее. Необходимо потому, что мы не смогли бы существовать, не испытывая наслаждения от чего-либо, с чем мы соединяемся и благодаря чему мы укрепляемся. Чем больше и прекраснее предмет, тем больше и прекраснее любовь".
Как ты, моя дорогая, думаешь, прочтет он это место, поймет меня? Он ведь и мудрый и такой несообразительный. О боже! Открой ему глаза и покажи ему мою душу!
Пиши мне и люби свою маленькую Мари.
P. S. Через несколько дней, в воскресенье, Бенедикт будет читать свой "Трактат" друзьям-коллегиантам. Дорогая моя, обязательно приходи к Морманам.
Нежно тебя целует
твоя К.-М.".
"Краткий трактат" выдвинул Спинозу в идеологи наиболее радикально настроенной буржуазной интеллигенции республиканской Голландии. Слава Спинозы ширилась. Передовые амстердамцы восхищались его умом. Молодежь к нему прислушивалась, разделяла его взгляды. Многие люди амстердамского общества примкнули к спинозизму.
Рабби, предавшие еще совсем молодого Спинозу малому отлучению, следили за поступками и действиями "неблагонадежного" члена общины. После того как стало известно, что Бенедикт написал "богохульное" сочинение, они решили принять резкие меры против "блудного сына". 25 июля 1656 года Спинозу вызвали в судилище общины. За столом, покрытым бархатной скатертью черного цвета, сидели Саул Мортейро, Менассе бен-Израиль и Ицхок Абоав. Они с тревогой ожидали прихода Спинозы. Им казалось, что мятежника можно еще вернуть на путь господний. Во всяком случае, им этого сильно хотелось. Менассе резонно заявил: потерять Спинозу означает потерять одного из лучших умов общины. Саул добавил: "Если Спиноза не будет служить богу, то станет орудием сатаны".
Но как воздействовать на Баруха? Саул Мортейро и Менассе бен-Израиль считали, что лучшим средством являются запугивание, угрозы. "Примером этому, - говорили они, - могут послужить действия руководителей общины по отношению к врачу Даниэлю Праде. Ведь как только пригрозили наложить на него анафему, он порвал с богохульниками и даже перестал якшаться со Спинозой".
Ицхок Абоав считал, что на Баруха можно воздействовать ласками, доводами благоразумия.
Не успели они выработать единую линию поведения, как в судилище появился Спиноза со словами:
- Мир вам, господа!
- Царит ли мир в сердце твоем? - спросил Саул.
- Уже давно мы имеем сведения о скверных твоих деяниях и мыслях. Поклянись нам, - потребовал Менассе, - что не будешь лгать судилищу.
- Ложь и фальшь, - ответил Спиноза, - не в моей натуре, для чего клясться?
- Так скажи же нам, - обратился к нему Ицхок, - почему ты отстранился от святых дел общины?
- Святые дела? Что это?
- Заветы отцов, несущие избавление, - сурово произнес Саул.
- Заветы и их исполнение никого не избавляют, - спокойно ответил Спиноза.
- Значит, страдания народа будут вечны? - поинтересовался Саул.
- Я не хочу сказать, что избавление не придет. Ведь жизнь народа, как и жизнь человека, так изменчива. Но я уверен, что избавление наступит лишь в том случае, когда народ откажется от своих суеверий и не допустит, чтобы слепой фанатизм ослаблял его дух.
- Можешь не продолжать. Эти речи нам известны, - прервал его Менассе.
- Чего же вы тогда хотите от меня? - спросил Спиноза.
- Барух, я хочу поговорить с тобой искренне, как твой первый учитель, - умоляюще сказал Ицхок. - Ты водишь греховную дружбу с людьми, для которых нет ничего святого.
- Вы их не знаете, - мягко отвел утверждение Ицхока Барух.
- Допустим. Но разве не факт, что сама Библия, основа основ веры, для вас не свята? - спросил Ицхок.
- Как я могу считать ее святой, следовательно совершенной, - ответил Барух, - когда она исполнена противоречий и даже между вами нет единства в ее толковании?
- Стало быть, ты не веришь, - вступил в разговор Менассе, - что святая Тора дана на горе Синайской и каждое слово в ней божественное откровение?
- Я тщательно изучил эту действительно мудрую книгу. Но, углубляясь в нее, - стал доказывать Спиноза, - отбрасывал шелуху, все то, что идет от сверхъестественного. И вот передо мной свод древних рукописей, обобщивший человеческий опыт разных времен.
- А откровения пророков? По-твоему, пророки лгали? - ехидно спросил Менассе.
- Пишущие часто прибегают к образной речи, - ответил Спиноза. - Мы говорим, например: природа нас научила, природа открыла свои тайны. Почему же нельзя сказать: бог открыл, если под богом подразумевать природу?
- Природа молчит, - отрезал Саул. - Кто же тогда открывает человеку истину?
- О нет, рабби Саул. Природа не молчит. Простой цветок из моего сада, - горячо возразил Спиноза, - подсказал мне истину. "Постигни, человек, - сказал он мне, - мое рождение и мой рост - и ты уразумеешь тайну жизни". Человек подобен цветку, который рождается, вырастает, сверкает всеми удивительными красками на лоне природы - и умирает. Одна природа есть жизнь и дает жизнь всему живому. Разве разум не подсказывает и вам, что это так?
- Горе ушам моим!.. Разве этому я тебя учил? - заплакал Ицхок.
- К сожалению, не этому - и потому неправильно, - ответил Спиноза.
- Где же ты почерпнул свое суемудрие? - поинтересовался Ицхок.
- Мы одарены разумом, - сказал Барух, - и обязаны направить его на постижение величественной природы.
- Бога! - воскликнул Саул.
- Природа и есть бог, - уверенно ответил Барух.
- Ты говоришь бессмыслицу, - расхохотался Менассе. - Ты, червь, во тьме решил по лестнице конечных вещей доползти к всевышнему. Смешной и жалкий грешник, отврати дух твой надменный от невозможного!
- Я остаюсь непреклонным, - заявил Спиноза.
- Тем хуже. Все кары ада обрушатся на твою голову, - пригрозил Саул.
- Расплата не велика, - шутил Спиноза.
- Ты и в этом мире будешь как проклятый влачить жалкое существование, - дал понять Менассе.
- Наполнять желудок и удовлетворять плотские желания может всякий, как бы ничтожен он ни был. Но я, - добавил Спиноза, - не ищу ни золота, ни наслаждений, ни денег.
- Что ты говоришь? - хотел остановить его Ицхок. - Оглянись, помолись господу!
- Молитва и ярость бессильны перед моим стремлением раскрыть тайну вселенной, - открыто заявил Барух.
- Я хотел избавить тебя от сатаны, - сказал Ицхок, - ты сам сатана.
- Кто тебя, несчастный, низверг в ад? - спросил Менассе. - Там ты действительно подружился с сатаной, и дьявольская нечисть прет из твоих нечестивых уст. Сгинь, сгинь, Асмодей! Молись предвечному, покайся, спасай свою настоящую и будущую жизнь!
- Проявление этаких дружеских чувств имеет одну цель, - пошутил Спиноза, - они проявляются по отношению к тому, кого собираются надуть.
- Опомнись! - крикнул не своим голосом Менассе.
- Барух Спиноза! Мы, - громко произнес Саул, - не собираемся вступать в спор с тобой, ибо греховность твоя очевидна. Слушай нас внимательно и постарайся понять. От имени судилища мы предлагаем тебе: нигде и никому ни письменно, ни устно своих богомерзких мыслей не высказывать. По субботам и праздникам по крайней мере посещать синагогу.
- Если выполнишь наши условия, - добавил Менассе, - мы обещаем возвести тебя в сан раввина. Ты понял нас?
- Я понял, - сказал Спиноза, - но удивлен. Вы сами требовали, чтобы я не лгал судилищу. Зачем же вы предлагаете мне лгать народу?
- Заслуги твоего отца молят нас быть милосердными! - пояснил Саул.
- А может быть, капиталы моего отца?..
- Не смей, - закричал Менассе, - разговаривать с судилищем в таком тоне! Капиталы всегда найдут себе достойного хозяина!
- Уже нашли. Я в этом уверен, - сказал Спиноза.
- Наше терпение иссякло, Барух. В последний раз, - подвел итоги Саул, - мы тебя спрашиваем: вернешься ли ты на путь праведный?
- Именно сейчас я очень твердо почувствовал себя на этом пути. Ваша истина - вера, а моя вера - истина, - отчеканил Спиноза.
- Нечестивец! Анафемы захотел? Предадим!.. - шипел Менассе.
- Это не принудит меня ни к чему такому, что я мог бы совершить вопреки своим убеждениям, - заключил Барух.
- Судилищу все ясно. Можешь идти, - сказал Саул.
Прежде чем уйти, Спиноза обратился к понуро сидящему Ицхоку.
- Рабби Ицхок, - сказал Барух, - мне жаль, что я огорчил вас, - и покинул судилище.
- Где недостаточно слов, господь дал камень, чтобы побивать, - бросил вслед уходящему Спинозе рабби Менассе бен-Израиль.
В этот же день на всех перекрестках Фляенбурга появилось объявление магамада 1 о том, что 27 июля в синагоге "Бет-Иаков" будет предан анафеме Барух Спиноза.
1 Магамад - совет общины (дреенеевр.).
Предстоящая акция вызвала оживленные обсуждения жителей еврейского квартала Амстердама. Кто-то под большим секретом сообщил, что рабби Ицхок объявил пост, не выходит из синагоги и читает поминальную молитву по Баруху, как по покойнику.
Вечером на улицы высыпало много народу. Вслух читали объявление, обсуждали предстоящую анафему.
Наступила ночь. Спиноза, взволнованный диспутом, не в состоянии был ни работать, ни уснуть. Он вышел на фляенбургскую площадь, которая в наше время называется "Ионас Даниэль Мейер". Через окно синагоги он увидел рабби Ицхока, который стоял у аналоя и молился. "Бедный рабби!" - подумал Спиноза. Как бы обращаясь к нему, Бенедикт произнес шепотом: "Видите, рабби, я не холодный рационалист, боль и досада присущи и мне... Но я не приду к двери синагоги кающимся грешником. Вы сами ускорили мое решение. Двух начал не может быть ни в природе, ни в человеке. Сказавший "да" должен сказать и "нет". Я это делаю с радостным чувством. Говорю "нег" общине, погрязшей в фанатизме. Говорю "нет" людям, которые все еще надеются убедить меня в моей неправоте. Говорю "нет" грузу страстей преходящих и непрочных, дающих лишь призрачное блаженство..."
Долго еще рассуждал Спиноза с самим собой.
Неожиданно из синагоги, как вспуганная птица, вылетел Ицхок.
- Стой, Барух, - обратился он к Спинозе, - послушай меня. Я старый человек, я видел на своем веку много горя... Ты себя обрекаешь на одиночество. Может ли быть что-нибудь хуже одиночества? Вернись к вере отцов, оставайся среди нас.
- Если я останусь, что ждет меня? - спросил Спиноза. - Перелистывание пожелтевших страниц Торы и бесплодное заучивание законоположений Талмуда?
- Ты будешь со своим народом, - сказал Ицхок. - Разве этого мало? Ты посмотри, сколько у нас здесь врагов. Нас не сжигают на кострах, но разве ты не замечал, как глядят на еврея, как разговаривают с евреем, как окружает его кольцо презрения? Что, кроме религии, объединяет нас, рассеянных по свету? Ты об этом подумал?
- Нет, рабби, - возразил Бенедикт, - от моего народа я не ухожу. Питаю надежду, что навсегда он сохранит меня в своем сердце, в своей памяти. И это потому, что я ухожу от тех, кто одурманивает народ. Подумайте, рабби, ведь мы живем в век семнадцатый! Это семнадцатый век и для моего народа. И я хочу видеть его свободным в обществе, где все люди объединены, как единое тело и единая душа, где человек человеку - бог. Нет, не останавливайте меня.
- Ты забыл, что наш народ избран богом!
- Избран? Чем, почему? Нет, рабби Ицхок, я не могу с этим согласиться. Народы отличаются друг от друга лишь в смысле различия общества, в котором они живут, и законов, которыми управляются. Разум и опыт учат, что для образования и сохранения общества нужны незаурядный ум и знания законов природы. Поэтому то общество будет спокойнее, более устойчиво и менее подвержено случайностям, которое основывается и управляется по большей части людьми разумными и старательными, и, наоборот, общество, состоящее из людей с умом необразованным, большей частью зависит от случая и менее устойчиво. Следовательно, не в религии основа жизни людей в обществе. Ненависть же к евреям обусловливается неразумными законами и глупостью управляющих обществом. Что касается самих евреев, то в настоящее время у них нет ровно ничего, что они могли бы приписать себе как преимущество перед остальными нациями.
- Прекрати свою нечестивую проповедь! - взмолился старый учитель. Пойми, Барух, что бог и его учение - наше спасение. Наша сила - в вере отцов.
- Религиозное учение, рабби, ослабляет наш дух, затемняет наш разум и направлено против истинной добродетели. Высшее счастье находит свое выражение в стремлении человека к древу познания добра и зла.
- Этот плод запретный. Он и толкает тебя в геенну огненную, - произнес со слезами в голосе Ицхок.
- Нет, рабби, вы глубоко заблуждаетесь. Подлинное блаженство, - сказал Спиноза, - состоит в размышлении и чистоте мыслей. Кто знает, что у него нет ничего лучше разума и здорового духа при физическом здоровье, тот, без сомнения, сочтет это благо самым существенным.
- Горе тебе, заблудшая овца! - воскликнул Ицхок.
Спиноза, покинув рабби, медленно пошел к себе, чтобы составить письменное сообщение совету общины о том, что возврата нет и быть не может.
Рабби бросился к синагоге. Усталый и измученный, он присел на ступеньках "Бет-Иакова" и задумчиво обратился к луне, взошедшей на небосклоне: "И ты, луна, когда-то согрешила, захотела быть больше солнца, а всемогущий бог тебя наказал и убавил твой свет. Теперь лицо твое полно раскаяния... Проклятие всевышнего гонит тебя по землям и морям, и нигде ты себе не найдешь места... Так и ты, Барух, будешь скитаться по миру жалким и ничтожным..."
Ицхок поднялся со ступенек и быстро вошел в синагогу, открыл кивот и, рыдая, громко произнес: "Бог! Бог Авраама, Исаака и Иакова! Адонай! Я, Ицхок Абоав, стою перед тобой с сокрушенным сердцем и молю тебя... Разбей окаменевшее сердце ученика моего Баруха Спинозы. Ты, всемогущий, все умеешь. Верни жестоковыйного в лоно нашего народа!"
Долго еще молился старый учитель Баруха. Затем он прилег на жесткую синагогальную скамью и с трудом уснул, томясь надеждой, что завтра, в день анафемы, Спиноза явится в совет общины с повинной.
Рано утром его разбудил служка, который пришел убрать помещение. Наступил день, полный сомнения и тревоги...
Огромная и пестрая толпа людей, заполнившая 27 июля синагогу, была свидетельницей мрачного зрелища. При колеблющемся свете черных свечей, под пронзительный аккомпанемент шофара 1 кантор мерным голосом, нараспев произносил слова древнего проклятия: "Члены магамада доводят до вашего сведения, что, узнав с некоторых пор о дурном образе мыслей и действий Баруха де Эспинозы, они старались совлечь его с дурных путей различными средствами и уговорами. Но так как все это ни к чему не повело, а, напротив того, с каждым днем приходили все новые и новые сведения об ужасной ереси, исповедуемой и проповедуемой им, и об ужасных поступках, им совершаемых, и так как все это было удостоверено показаниями свидетелей, которые изложили и подтвердили все обвинения в присутствии означенного Эспинозы, достаточно изобличив его при этом, то по обсуждении всего сказанного в присутствии господ хахамов 2 решено было с согласия последних, что означенный Эспиноза должен быть отлучен и отделен от народа Израилева, посему на него и налагается херем 3 в нижеследующей форме:
1 Шофар - своеобразный рожок, изготовленный из бараньего рога.
2 Xахам - мудрец (древнеевр.).
3 Xepeм - синагогальная опала, анафема.
"По произволению ангелов и приговору святых мы отлучаем, отделяем и предаем осуждению и проклятию Баруха Эспинозу с согласия синагогального трибунала и всей этой святой общины перед священными книгами Торы с шестьюстами тринадцатью предписаниями, в них написанными, - тому проклятию, которым Иисус Навин проклял Иерихон, которое Елисей изрек над отроками, и всеми теми проклятиями, которые написаны в книге законов. Да будет он проклят и днем и ночью, да будет проклят, когда ложится и встает; да будет проклят и при выходе и при входе! Да не простит ему Адонай, да разразится его гнев и его мщение над человеком сим, и да тяготеют над ним все проклятья, написанные в книге законов! Да сотрет Адонай имя его под небом и да предаст его злу, отделив от всех колен Израилевых со всеми небесными проклятиями, написанными в книге законов! Вы же, твердо держащиеся Адоная, нашего бога, все вы ныне да здравствуйте!
Предупреждаем вас, что никто не должен говорить с ним ни устно, ни письменно, ни оказывать ему какие-либо услуги, ни проживать с ним под одной крышей, ни стоять от него ближе, чем на четыре локтя, ни читать ничего, им составленного или написанного!"
"Дорогой читатель, - писал Гейне спустя 220 лет после анафемы, - если случится тебе быть в Амстердаме, прикажи проводнику показать тебе там синагогу испанских евреев. Это прекрасное здание, крыша его покоится на четырех колоссальных колоннах, а в середине возвышается кафедра, откуда некогда провозглашена была анафема отступнику от закона Моисеева, идальго дону Бенедикту де Спиноза... Он был торжественно изгнан из общины израильской и объявлен недостойным носить впредь имя еврея. Его христианские враги были достаточно великодушны, чтобы оставить ему эту кличку".
Коль природа вся во всем, то единичные вещи заключены в природе и человек является ее частью. А раз так, то все вопросы взаимоотношения между человеком и богом становятся нелепыми и ненужными. Человек, провозглашает юный мыслитель, "пока он составляет часть природы, должен следовать ее законам. Это и есть богослужение. Пока он делает это, он счастлив".
Следовать законам природы может человек, познавший и полюбивший ее, ибо любовь, говорит Спиноза, "есть соединение с объектом, который как раз ум считает прекрасным и добрым, и мы разумеем здесь соединение, посредством которого любовь и любимое становится одним и тем же и составляет вместе одно целое". Счастливый человек мыслит себя частью природы, в ней он видит причину всего того, что происходит в нем. Свобода и блаженство человека проявляются в его интеллектуальной любви к природе. Любовь, учит Бенедикт, не созерцательна, не неподвижна, а, наоборот, деятельна, активна. Она основана на проникновении мысли в глубь природы, в ее сокровенные тайны. Она несет счастье не отдельному человеку, а всему человечеству.
Мыслитель не забыл напомнить друзьям своим, что несчастен тот, кто любит преходящие вещи и связывает свое благополучие с каким-либо временно существующим предметом. Но если "так несчастны любящие преходящие вещи, имеющие еще некоторую сущность, то как несчастны будут те, которые любят почести, богатства и сладострастие, не имеющие никакой сущности".
Автор "Краткого трактата" коснулся и основного положения кальвинизма, разделяемого его друзьями-коллегиантами. Спиноза отвергал предопределенность, как провидение бога, ибо все предметы существуют по необходимости, то есть имеют естественное основание и естественную причину. "Нечто, не имеющее причины к существованию, никоим образом не может существовать". Что касается поступков человека, то и они обусловливаются причинами и определены природой. Хорошие и дурные действия человека, куда их отнести? Некоторые вещи, говорит Бенедикт, находятся в нашем уме, а не в природе, они являются нашим собственным созданием, и называются они мыслимыми вещами. Хорошее и дурное не находится в природе, они должны считаться мыслимыми вещами, ибо "нечто никогда иначе не называют хорошим, как в отношении к чему-нибудь другому, что не так хорошо или не так полезно нам, как это другое". То же о грехе. Все, "что говорится о грехе, говорится о нем лишь с нашей точки зрения, то есть когда мы сравниваем две вещи друг с другом или с различных точек зрения. Если, например, кто-либо сделал часовой механизм для того, чтобы он бил и показывал время, и если произведение хорошо согласуется с целью мастера, то говорят, что оно хорошо; в противном случае оно плохо, хотя оно и тогда могло бы быть хорошо, если бы задачей мастера было сделать его неправильным и бьющим не вовремя... Мы заключаем, что хорошее, дурное или грех являются не чем иным, как мыслимыми вещами, а не какими-либо реальными вещами или чем-то, имеющим существование".
Спиноза хорошо понимал, что его отождествление бога и природы, учение об интеллектуальной любви человека к природе, о дурном и хорошем, о независимости и блаженстве человека опровергает бога, богословскую проповедь о небесном воздаянии, церковные догматы и вероопределения. Именно поэтому в заключении "Краткого трактата" он говорит своим друзьям: "Не удивляйтесь этим новостям, так как вам хорошо известно, что вещь не перестает быть истиной оттого, что она не признана многими. А так как вам также хорошо знаком характер века, в котором мы живем, то я буду просить вас соблюдать осторожность при сообщении этих вещей другим. Я не хочу этим сказать, что вы должны совершенно удержать их при себе, но если вы начнете сообщать их кому-либо, то вас должен побуждать к этому только интерес блага ближнего; при этом вы должны быть определенно уверены, что ваш труд не останется без вознаграждения. Если, наконец, у вас при чтении явится сомнение в том, что я утверждаю, то я прошу вас не торопиться со своими возражениями, пока вы не потратите достаточно времени на размышления. При таком отношении к делу я уверен, что вам удастся насладиться желанными плодами этого дерева".
В приведенных словах выражена забота об истине, о друзьях, которые должны уметь распространять истину. В этих же словах и кроется ответ на вопрос, почему философ вынужден был выразить материалистическое содержание своего учения с помощью теологической терминологии. Сожжение Бруно, пытки Галилея, гибель Акосты не могли не быть серьезным предупреждением для юного мыслителя: "Характер века - caute! 1"
1 Caute - осторожно (лат.).
Спиноза высоко ценил ум Клары-Марии, потому он прислал ей "Трактат" и просил откровенно высказаться.
Клара-Мария приняла первое произведение юного философа восторженно. В письме к своей кузине она писала:
"Дорогая Иаиль!
Трудовой день позади. Давно умолкла шумная суета учеников. Папа уже в постели. Все тише и тише становится ночь. А я села за письменный столик, чтобы поделиться с тобой. Я вся измучена, дольше жить наедине со своей мукой невмоготу. Хочу поведать тебе тайну моей души. Дорогая моя, голубушка! Бесценный дар небес вселился в мое сердце навсегда, навечно. Я счастлива, я безгранично счастлива! Меня всю пронизывает великое и радостное чувство любви. Никогда не думала, что любовь так многогранна и сложна: уверенность и отчаяние, надежда и страх, стыд и гордость, боль и наслаждение, гнев и восторг - вот только некоторые оттенки страстей этого бесконечного чувства.
Мне вдруг стало трудно писать. Сердце мое то сжимается, то рвется куда-то ввысь.
Должна же я сказать тебе, что пламень сердца моего, мечту мою сокровенную зовут... только не проговорись, никому ни слова, ради всего святого!
Ты его знаешь. Он неоднократно бывал у Корнелиуса Мормана, где бывали и ты, и твой врач Боуместер, и красавец Мейер, и актриса Лина, и я, и многие другие.
Он - ослепительный свет, нежный и суровый, величественный и скромный, мудрый философ и глупый мальчик, застенчивый и энергичный, прекрасный Бенедикт Спиноза.
Кому он первому дал свой "Краткий трактат" - знаешь?
Мне.
Бисерным почерком на латинском языке исписанные три тетрадки. Я их читала и перечитывала. Была захвачена пылкостью его мысли, логикой и правдой этого удивительного человека.
Бесценная моя Иаиль! Мудрость Спинозы озарит человечество, его правдой будут жить тысячи, миллионы сердец.
Взявшись под руки, мы с ним безмолвно брели по мостику, перекинутому через канал, соединяющий Фляенбург с Амстердамом. Затем долго гуляли вдоль канала по обсаженным цветами дорожкам. Истомленная предчувствием, я случайно коснулась его волос и вся застыла, а вместе со мной застыли в молчании цветы и деревья. Я ожидала ласки, поцелуя, первого поцелуя любимого...
Когда настал час расставания, я ему вернула "Трактат" и сказала: "Я отметила в нем слова, которые хотела бы вернуть, как свои; вы найдете их".
Он взял "Трактат", спрятал в карман. На прощание я подала руку, он надолго задержал ее в своей и еле-еле слышно молвил: "Я хотел бы, чтобы это мгновение стало вечностью. Но, увы, оно не прочно, как и этот мостик, соединяющий наш еврейский квартал с городом. Только единицы таких, как вы, рискнут пройти по нему".
Я не сдержалась и страстно выпалила ему в ответ: "Нет, Бенедикт! Скоро этот мостик станет дорогой паломничества многих людей. И вместе с ними вы перейдете по нему в большой мир, где столько жаждущих узнать истину ждут вас".
Спиноза тогда сказал слова, которые запомнятся мне навеки: "Я никогда не встречал такой женщины, как вы, Мария".
Голубушка Иаиль! Я не помню, как мы расстались, но сердце мое было переполнено радостью неописуемой, пламенной, всепоглощающей...
Ты хочешь знать, какие слова я выделила в "Трактате" как свои. Приведу их тебе, они выписаны мною и занесены в мой дневник. Вот они, читай: "С любовью дело обстоит так, что мы никогда не стремимся избавиться от нее по следующим двум причинам, так как это невозможно и так как необходимо, чтобы мы не избавились от нее. Необходимо потому, что мы не смогли бы существовать, не испытывая наслаждения от чего-либо, с чем мы соединяемся и благодаря чему мы укрепляемся. Чем больше и прекраснее предмет, тем больше и прекраснее любовь".
Как ты, моя дорогая, думаешь, прочтет он это место, поймет меня? Он ведь и мудрый и такой несообразительный. О боже! Открой ему глаза и покажи ему мою душу!
Пиши мне и люби свою маленькую Мари.
P. S. Через несколько дней, в воскресенье, Бенедикт будет читать свой "Трактат" друзьям-коллегиантам. Дорогая моя, обязательно приходи к Морманам.
Нежно тебя целует
твоя К.-М.".
"Краткий трактат" выдвинул Спинозу в идеологи наиболее радикально настроенной буржуазной интеллигенции республиканской Голландии. Слава Спинозы ширилась. Передовые амстердамцы восхищались его умом. Молодежь к нему прислушивалась, разделяла его взгляды. Многие люди амстердамского общества примкнули к спинозизму.
Рабби, предавшие еще совсем молодого Спинозу малому отлучению, следили за поступками и действиями "неблагонадежного" члена общины. После того как стало известно, что Бенедикт написал "богохульное" сочинение, они решили принять резкие меры против "блудного сына". 25 июля 1656 года Спинозу вызвали в судилище общины. За столом, покрытым бархатной скатертью черного цвета, сидели Саул Мортейро, Менассе бен-Израиль и Ицхок Абоав. Они с тревогой ожидали прихода Спинозы. Им казалось, что мятежника можно еще вернуть на путь господний. Во всяком случае, им этого сильно хотелось. Менассе резонно заявил: потерять Спинозу означает потерять одного из лучших умов общины. Саул добавил: "Если Спиноза не будет служить богу, то станет орудием сатаны".
Но как воздействовать на Баруха? Саул Мортейро и Менассе бен-Израиль считали, что лучшим средством являются запугивание, угрозы. "Примером этому, - говорили они, - могут послужить действия руководителей общины по отношению к врачу Даниэлю Праде. Ведь как только пригрозили наложить на него анафему, он порвал с богохульниками и даже перестал якшаться со Спинозой".
Ицхок Абоав считал, что на Баруха можно воздействовать ласками, доводами благоразумия.
Не успели они выработать единую линию поведения, как в судилище появился Спиноза со словами:
- Мир вам, господа!
- Царит ли мир в сердце твоем? - спросил Саул.
- Уже давно мы имеем сведения о скверных твоих деяниях и мыслях. Поклянись нам, - потребовал Менассе, - что не будешь лгать судилищу.
- Ложь и фальшь, - ответил Спиноза, - не в моей натуре, для чего клясться?
- Так скажи же нам, - обратился к нему Ицхок, - почему ты отстранился от святых дел общины?
- Святые дела? Что это?
- Заветы отцов, несущие избавление, - сурово произнес Саул.
- Заветы и их исполнение никого не избавляют, - спокойно ответил Спиноза.
- Значит, страдания народа будут вечны? - поинтересовался Саул.
- Я не хочу сказать, что избавление не придет. Ведь жизнь народа, как и жизнь человека, так изменчива. Но я уверен, что избавление наступит лишь в том случае, когда народ откажется от своих суеверий и не допустит, чтобы слепой фанатизм ослаблял его дух.
- Можешь не продолжать. Эти речи нам известны, - прервал его Менассе.
- Чего же вы тогда хотите от меня? - спросил Спиноза.
- Барух, я хочу поговорить с тобой искренне, как твой первый учитель, - умоляюще сказал Ицхок. - Ты водишь греховную дружбу с людьми, для которых нет ничего святого.
- Вы их не знаете, - мягко отвел утверждение Ицхока Барух.
- Допустим. Но разве не факт, что сама Библия, основа основ веры, для вас не свята? - спросил Ицхок.
- Как я могу считать ее святой, следовательно совершенной, - ответил Барух, - когда она исполнена противоречий и даже между вами нет единства в ее толковании?
- Стало быть, ты не веришь, - вступил в разговор Менассе, - что святая Тора дана на горе Синайской и каждое слово в ней божественное откровение?
- Я тщательно изучил эту действительно мудрую книгу. Но, углубляясь в нее, - стал доказывать Спиноза, - отбрасывал шелуху, все то, что идет от сверхъестественного. И вот передо мной свод древних рукописей, обобщивший человеческий опыт разных времен.
- А откровения пророков? По-твоему, пророки лгали? - ехидно спросил Менассе.
- Пишущие часто прибегают к образной речи, - ответил Спиноза. - Мы говорим, например: природа нас научила, природа открыла свои тайны. Почему же нельзя сказать: бог открыл, если под богом подразумевать природу?
- Природа молчит, - отрезал Саул. - Кто же тогда открывает человеку истину?
- О нет, рабби Саул. Природа не молчит. Простой цветок из моего сада, - горячо возразил Спиноза, - подсказал мне истину. "Постигни, человек, - сказал он мне, - мое рождение и мой рост - и ты уразумеешь тайну жизни". Человек подобен цветку, который рождается, вырастает, сверкает всеми удивительными красками на лоне природы - и умирает. Одна природа есть жизнь и дает жизнь всему живому. Разве разум не подсказывает и вам, что это так?
- Горе ушам моим!.. Разве этому я тебя учил? - заплакал Ицхок.
- К сожалению, не этому - и потому неправильно, - ответил Спиноза.
- Где же ты почерпнул свое суемудрие? - поинтересовался Ицхок.
- Мы одарены разумом, - сказал Барух, - и обязаны направить его на постижение величественной природы.
- Бога! - воскликнул Саул.
- Природа и есть бог, - уверенно ответил Барух.
- Ты говоришь бессмыслицу, - расхохотался Менассе. - Ты, червь, во тьме решил по лестнице конечных вещей доползти к всевышнему. Смешной и жалкий грешник, отврати дух твой надменный от невозможного!
- Я остаюсь непреклонным, - заявил Спиноза.
- Тем хуже. Все кары ада обрушатся на твою голову, - пригрозил Саул.
- Расплата не велика, - шутил Спиноза.
- Ты и в этом мире будешь как проклятый влачить жалкое существование, - дал понять Менассе.
- Наполнять желудок и удовлетворять плотские желания может всякий, как бы ничтожен он ни был. Но я, - добавил Спиноза, - не ищу ни золота, ни наслаждений, ни денег.
- Что ты говоришь? - хотел остановить его Ицхок. - Оглянись, помолись господу!
- Молитва и ярость бессильны перед моим стремлением раскрыть тайну вселенной, - открыто заявил Барух.
- Я хотел избавить тебя от сатаны, - сказал Ицхок, - ты сам сатана.
- Кто тебя, несчастный, низверг в ад? - спросил Менассе. - Там ты действительно подружился с сатаной, и дьявольская нечисть прет из твоих нечестивых уст. Сгинь, сгинь, Асмодей! Молись предвечному, покайся, спасай свою настоящую и будущую жизнь!
- Проявление этаких дружеских чувств имеет одну цель, - пошутил Спиноза, - они проявляются по отношению к тому, кого собираются надуть.
- Опомнись! - крикнул не своим голосом Менассе.
- Барух Спиноза! Мы, - громко произнес Саул, - не собираемся вступать в спор с тобой, ибо греховность твоя очевидна. Слушай нас внимательно и постарайся понять. От имени судилища мы предлагаем тебе: нигде и никому ни письменно, ни устно своих богомерзких мыслей не высказывать. По субботам и праздникам по крайней мере посещать синагогу.
- Если выполнишь наши условия, - добавил Менассе, - мы обещаем возвести тебя в сан раввина. Ты понял нас?
- Я понял, - сказал Спиноза, - но удивлен. Вы сами требовали, чтобы я не лгал судилищу. Зачем же вы предлагаете мне лгать народу?
- Заслуги твоего отца молят нас быть милосердными! - пояснил Саул.
- А может быть, капиталы моего отца?..
- Не смей, - закричал Менассе, - разговаривать с судилищем в таком тоне! Капиталы всегда найдут себе достойного хозяина!
- Уже нашли. Я в этом уверен, - сказал Спиноза.
- Наше терпение иссякло, Барух. В последний раз, - подвел итоги Саул, - мы тебя спрашиваем: вернешься ли ты на путь праведный?
- Именно сейчас я очень твердо почувствовал себя на этом пути. Ваша истина - вера, а моя вера - истина, - отчеканил Спиноза.
- Нечестивец! Анафемы захотел? Предадим!.. - шипел Менассе.
- Это не принудит меня ни к чему такому, что я мог бы совершить вопреки своим убеждениям, - заключил Барух.
- Судилищу все ясно. Можешь идти, - сказал Саул.
Прежде чем уйти, Спиноза обратился к понуро сидящему Ицхоку.
- Рабби Ицхок, - сказал Барух, - мне жаль, что я огорчил вас, - и покинул судилище.
- Где недостаточно слов, господь дал камень, чтобы побивать, - бросил вслед уходящему Спинозе рабби Менассе бен-Израиль.
В этот же день на всех перекрестках Фляенбурга появилось объявление магамада 1 о том, что 27 июля в синагоге "Бет-Иаков" будет предан анафеме Барух Спиноза.
1 Магамад - совет общины (дреенеевр.).
Предстоящая акция вызвала оживленные обсуждения жителей еврейского квартала Амстердама. Кто-то под большим секретом сообщил, что рабби Ицхок объявил пост, не выходит из синагоги и читает поминальную молитву по Баруху, как по покойнику.
Вечером на улицы высыпало много народу. Вслух читали объявление, обсуждали предстоящую анафему.
Наступила ночь. Спиноза, взволнованный диспутом, не в состоянии был ни работать, ни уснуть. Он вышел на фляенбургскую площадь, которая в наше время называется "Ионас Даниэль Мейер". Через окно синагоги он увидел рабби Ицхока, который стоял у аналоя и молился. "Бедный рабби!" - подумал Спиноза. Как бы обращаясь к нему, Бенедикт произнес шепотом: "Видите, рабби, я не холодный рационалист, боль и досада присущи и мне... Но я не приду к двери синагоги кающимся грешником. Вы сами ускорили мое решение. Двух начал не может быть ни в природе, ни в человеке. Сказавший "да" должен сказать и "нет". Я это делаю с радостным чувством. Говорю "нег" общине, погрязшей в фанатизме. Говорю "нет" людям, которые все еще надеются убедить меня в моей неправоте. Говорю "нет" грузу страстей преходящих и непрочных, дающих лишь призрачное блаженство..."
Долго еще рассуждал Спиноза с самим собой.
Неожиданно из синагоги, как вспуганная птица, вылетел Ицхок.
- Стой, Барух, - обратился он к Спинозе, - послушай меня. Я старый человек, я видел на своем веку много горя... Ты себя обрекаешь на одиночество. Может ли быть что-нибудь хуже одиночества? Вернись к вере отцов, оставайся среди нас.
- Если я останусь, что ждет меня? - спросил Спиноза. - Перелистывание пожелтевших страниц Торы и бесплодное заучивание законоположений Талмуда?
- Ты будешь со своим народом, - сказал Ицхок. - Разве этого мало? Ты посмотри, сколько у нас здесь врагов. Нас не сжигают на кострах, но разве ты не замечал, как глядят на еврея, как разговаривают с евреем, как окружает его кольцо презрения? Что, кроме религии, объединяет нас, рассеянных по свету? Ты об этом подумал?
- Нет, рабби, - возразил Бенедикт, - от моего народа я не ухожу. Питаю надежду, что навсегда он сохранит меня в своем сердце, в своей памяти. И это потому, что я ухожу от тех, кто одурманивает народ. Подумайте, рабби, ведь мы живем в век семнадцатый! Это семнадцатый век и для моего народа. И я хочу видеть его свободным в обществе, где все люди объединены, как единое тело и единая душа, где человек человеку - бог. Нет, не останавливайте меня.
- Ты забыл, что наш народ избран богом!
- Избран? Чем, почему? Нет, рабби Ицхок, я не могу с этим согласиться. Народы отличаются друг от друга лишь в смысле различия общества, в котором они живут, и законов, которыми управляются. Разум и опыт учат, что для образования и сохранения общества нужны незаурядный ум и знания законов природы. Поэтому то общество будет спокойнее, более устойчиво и менее подвержено случайностям, которое основывается и управляется по большей части людьми разумными и старательными, и, наоборот, общество, состоящее из людей с умом необразованным, большей частью зависит от случая и менее устойчиво. Следовательно, не в религии основа жизни людей в обществе. Ненависть же к евреям обусловливается неразумными законами и глупостью управляющих обществом. Что касается самих евреев, то в настоящее время у них нет ровно ничего, что они могли бы приписать себе как преимущество перед остальными нациями.
- Прекрати свою нечестивую проповедь! - взмолился старый учитель. Пойми, Барух, что бог и его учение - наше спасение. Наша сила - в вере отцов.
- Религиозное учение, рабби, ослабляет наш дух, затемняет наш разум и направлено против истинной добродетели. Высшее счастье находит свое выражение в стремлении человека к древу познания добра и зла.
- Этот плод запретный. Он и толкает тебя в геенну огненную, - произнес со слезами в голосе Ицхок.
- Нет, рабби, вы глубоко заблуждаетесь. Подлинное блаженство, - сказал Спиноза, - состоит в размышлении и чистоте мыслей. Кто знает, что у него нет ничего лучше разума и здорового духа при физическом здоровье, тот, без сомнения, сочтет это благо самым существенным.
- Горе тебе, заблудшая овца! - воскликнул Ицхок.
Спиноза, покинув рабби, медленно пошел к себе, чтобы составить письменное сообщение совету общины о том, что возврата нет и быть не может.
Рабби бросился к синагоге. Усталый и измученный, он присел на ступеньках "Бет-Иакова" и задумчиво обратился к луне, взошедшей на небосклоне: "И ты, луна, когда-то согрешила, захотела быть больше солнца, а всемогущий бог тебя наказал и убавил твой свет. Теперь лицо твое полно раскаяния... Проклятие всевышнего гонит тебя по землям и морям, и нигде ты себе не найдешь места... Так и ты, Барух, будешь скитаться по миру жалким и ничтожным..."
Ицхок поднялся со ступенек и быстро вошел в синагогу, открыл кивот и, рыдая, громко произнес: "Бог! Бог Авраама, Исаака и Иакова! Адонай! Я, Ицхок Абоав, стою перед тобой с сокрушенным сердцем и молю тебя... Разбей окаменевшее сердце ученика моего Баруха Спинозы. Ты, всемогущий, все умеешь. Верни жестоковыйного в лоно нашего народа!"
Долго еще молился старый учитель Баруха. Затем он прилег на жесткую синагогальную скамью и с трудом уснул, томясь надеждой, что завтра, в день анафемы, Спиноза явится в совет общины с повинной.
Рано утром его разбудил служка, который пришел убрать помещение. Наступил день, полный сомнения и тревоги...
Огромная и пестрая толпа людей, заполнившая 27 июля синагогу, была свидетельницей мрачного зрелища. При колеблющемся свете черных свечей, под пронзительный аккомпанемент шофара 1 кантор мерным голосом, нараспев произносил слова древнего проклятия: "Члены магамада доводят до вашего сведения, что, узнав с некоторых пор о дурном образе мыслей и действий Баруха де Эспинозы, они старались совлечь его с дурных путей различными средствами и уговорами. Но так как все это ни к чему не повело, а, напротив того, с каждым днем приходили все новые и новые сведения об ужасной ереси, исповедуемой и проповедуемой им, и об ужасных поступках, им совершаемых, и так как все это было удостоверено показаниями свидетелей, которые изложили и подтвердили все обвинения в присутствии означенного Эспинозы, достаточно изобличив его при этом, то по обсуждении всего сказанного в присутствии господ хахамов 2 решено было с согласия последних, что означенный Эспиноза должен быть отлучен и отделен от народа Израилева, посему на него и налагается херем 3 в нижеследующей форме:
1 Шофар - своеобразный рожок, изготовленный из бараньего рога.
2 Xахам - мудрец (древнеевр.).
3 Xepeм - синагогальная опала, анафема.
"По произволению ангелов и приговору святых мы отлучаем, отделяем и предаем осуждению и проклятию Баруха Эспинозу с согласия синагогального трибунала и всей этой святой общины перед священными книгами Торы с шестьюстами тринадцатью предписаниями, в них написанными, - тому проклятию, которым Иисус Навин проклял Иерихон, которое Елисей изрек над отроками, и всеми теми проклятиями, которые написаны в книге законов. Да будет он проклят и днем и ночью, да будет проклят, когда ложится и встает; да будет проклят и при выходе и при входе! Да не простит ему Адонай, да разразится его гнев и его мщение над человеком сим, и да тяготеют над ним все проклятья, написанные в книге законов! Да сотрет Адонай имя его под небом и да предаст его злу, отделив от всех колен Израилевых со всеми небесными проклятиями, написанными в книге законов! Вы же, твердо держащиеся Адоная, нашего бога, все вы ныне да здравствуйте!
Предупреждаем вас, что никто не должен говорить с ним ни устно, ни письменно, ни оказывать ему какие-либо услуги, ни проживать с ним под одной крышей, ни стоять от него ближе, чем на четыре локтя, ни читать ничего, им составленного или написанного!"
"Дорогой читатель, - писал Гейне спустя 220 лет после анафемы, - если случится тебе быть в Амстердаме, прикажи проводнику показать тебе там синагогу испанских евреев. Это прекрасное здание, крыша его покоится на четырех колоссальных колоннах, а в середине возвышается кафедра, откуда некогда провозглашена была анафема отступнику от закона Моисеева, идальго дону Бенедикту де Спиноза... Он был торжественно изгнан из общины израильской и объявлен недостойным носить впредь имя еврея. Его христианские враги были достаточно великодушны, чтобы оставить ему эту кличку".