Пантелеев Алексей. Часы

ж-ж-ж-жу!.. Ж-ж-ж-жу!..
Поднял Петька одеяло, лежит, а спать не может. Страшная давит Петьку
тоска.
Думает Петька о разных вещах, но больше всего о воле. Вольную жизнь
вспоминает, горюет... А вентилятор все: ж-ж-ж-жу! Ж-ж-ж-жу!
Спать мешает Петьке.
Вот где-то вдали за окном паровоз загудел. Встрепенулся Петька.
"Ох, - думает, - хорошо сейчас на вокзале. На вокзале сейчас поезд
московский встречают. Ребята наши все, поди, там. Карманы, поди, чистят у
публики... Весело! А здесь лежи, как дурак, на простыночках..."
Приподнялся Петька на локте, оглядел спящих ребят, усмехнулся горько.
"И как это, - думает, - могут люди терпеть? Ведь живут же... И убегать
не думают... Даже в лапту играют!"
Лежит Петька. Потом обливается. Спать не может. А вентилятор: ж-жу...
ж-жу...
Вдруг далеко где-то колокол ударил.
На каланче пожарный ночные часы отбивал:
Бом-м!
Бом-м!
Бом-м!
"Три часа", - сосчитал Петька. И вдруг - часики вспомнил. Задрожал
весь.
"Нет, - думает, - терпения моего нету. Пойду. Попытаю... Может, и
достану часики, раздобуду часики..."
Потихоньку оделся Петька, подумал немного и сложил одеяло в комок -
будто лежит человек под одеялом. Подушку примял... На цыпочках к окну
подошел. Осторожно затворку поднял, открыл окно.
И сразу приятно ветром в лицо пахнуло. Задышал Петька полной грудью и
высунулся из окна.
Прыгать, конечно, страшно: второй этаж, и камни внизу блестят: прыгнешь
- костей не соберешь.
Рядом труба водосточная. Карниз узенький. А до трубы шага три.
Осмелел Петька, вылез на карниз, раздвинул пошире ноги и перемахнул к
трубе. Вниз по трубе - плевое дело. Раз, раз и готово, - стукнули каблуки о
камень.
Во дворе Петька. Ходит и место ищет, где часики закопал. А место -
известно - у забора, а до забора саженей на десять дрова...
Плотно Петькины часики дровами заложены.
"Ну, - думает Петька, - ничего. Как-нибудь раскопаю".
Плюнул Петька на руки и ухватился за первое полено. Потащил к себе. А
полено тяжелое, сырое.
Стащил Петька первое, за второе полено ухватился... Третье стащил.
Отбросил. Этак штук двадцать раскидал, уморился, вспотел, весь в поленьях
закопался. Но роет все-таки, пыхтит самосильно и знай себе тянет полено за
поленом.
Вот подцепил он какой-то тяжеленный чурбан с самого верха. Не выдержали
руки - рухнул чурбан, загремел. И вся поленница рухнула.
Раздался вдруг лай. Пес откуда-то выскочил.
Испугался Петька - бежать не может.
А пес лает, воет, зубы на Петьку скалит, и глаза у него что у волка
горят.
Сидит Петька, в дровах окопавшись, дрожит и думает...
Думает-вспоминает. И все не может припомнить, как эту чертову собаку
зовут... Трезор, что ли? Или Барбос? Или Шарик? И вдруг вспомнил.
- Король! - кричит. Негромко кричит. - Король! Дура! Цыц, на место!..
И сразу перестал лаять Король. Завилял хвостом, погасил глаза и отошел
в сторону.
А Петька - что было духу - к трубе. Взобрался по трубе на второй этаж -
и в окно. Чуть с карниза не сверзился. Влез все-таки.
Койку свою отыскал. Сел, стал раздеваться. Скорее, скорее. И все
дрожит. Зубы даже лязгают.
Снял Петька первый сапог и неосторожно бросил его на пол. От стука
чернявенький проснулся. Поглядел на Петьку, зевнул и спрашивает:
- Ты куда это, - спрашивает, - ходил?
Смутился Петька.
- В ватер, - отвечает, - ходил.
- А зачем же... в сапогах?
Но не дождался чернявенький Петькиного ответа - заснул.
И Петька тоже разделся, залез под одеяло и - раз-раз - захрапел.
И во сне Петьку дрожь пробирала.


Удивительное дело - захворал Петька.
Странно даже. В какие, бывало, переделки парень попадал - ни малейшего
кашля. Даром, что чахлый, грудь никогда не болела.
Прошлым годом в октябре в заморозки купался - и ничего. Всякую гадость
ел, голодал неделями - тоже ничего. А тут на тебе - заболел.
Снесли Петьку в приютский лазарет и определили у него тяжелое
воспаление в легких.
Ухаживал за Петькой санитар Рудольф Карлыч.
Хворал Петька три недели. Целых три недели без памяти лежал и к смерти
готовился.
Но не умер, а выжил. Не такой Петька парень, чтобы умереть. Выжил. В
себя пришел.
Проснулся Петька в дождливый день. За окнами дождь шел. В лазарете
карболкой пахло и тихо было.
Повернулся Петька на другой бок и вспомнил.
На каланче часы били: бомм, бомм... Потом Король залаял.
Вспомнил Петька все и понял: болен был долгое время.
А тут Рудольф Карлыч вошел. Увидел, что Петька жив и здоров,
обрадовался, руками всплеснул.
- Ах, - говорит, - наконец-то! Наконец-то ты, бедный головушка, ожил.
Поздравлять мне тебя от чистый сердца! Браво!
Лежит Петька, не улыбнется даже. Молчит.
- Молчи, - говорит Рудольф Карлыч. - Молчи. Тебе говорить нельзя. Тебе
отдыхать надо. Кушать надо... Бульон.
Ушел Рудольф Карлыч.
Через минуту возвращается, да не один, а с чернявеньким. Несет
чернявенький на железном подносе тарелку супа. И улыбается во все зубы.
- Здорово! - кричит. - Поздравляю!
И ставит перед Петькой суп. Стал Петька есть суп. Ест потихоньку,
глотает полегоньку. А чернявенький сел рядом. Нагнулся и Петьке на ухо
шепчет.
- У меня, - шепчет, - к тебе дело есть. Поговорить надо. Важное дело.
Поднял Петька голову:
- Что такое?
Но тут Рудольф Карлыч вмешался.
- Нет, - говорит, - больному отдыхать нужно. Ему разговор вредно. Уйди.
Не мешай ему кушать бульон.
Поднялся чернявенький.
- Ладно, - говорит, - что ж делать. Отдыхай. После поговорим, как
окрепнешь немножко... Зайду я к тебе. Прощай.
Ушел чернявенький.
А Петька лежит и думает:
"Какой разговор у чернявого? Что у него за дело ко мне? Странное
какое-то дело..."
Но уж другие мысли лезут Петьке в башку. Более важные мысли лезут.
Думает Петька о том, как ему быть и как поступать.
Бежать ли ему из приюта, или...
Нет, не таков Петька парень, чтобы дело задуманное бросить. Решил
Петька часики заполучить - заполучит. Не важно, что ждать долго. Можно и
потерпеть немножко, можно и в приюте пожить, пока дрова не кончатся.
Стал Петька ждать, пока дрова кончатся. Поправляется заодно.
А дров, надо сказать, сто кубов. Дров не на месяц, два, а на год, может
быть, хватит. Но твердо решил Петька ждать и ждет... Терпит.
Поправляется. По лазарету ходить начал. Начал ходить из угла в угол.
Скучно, конечно, ходить.
К окну подойдет, на улицу посмотрит. На улице дождь целыми днями.
Август уже подошел.
И вот раз приходит к Петьке чернявенький. С книжкой приходит.
Поздоровался, на койку Петькину сел.
- Скучаешь? - говорит. - А я тебе книжку принес. Интересная книжка. На
вот, прочти...
Отмахнулся Петька.
- Знаю, - говорит, - какие это книжки. Политические... Со смыслом. Не
хочу я ваших книжек политических.
- Нет, - говорит чернявенький. - Это не политическая. Политические ты
зимой штудировать будешь, когда занятия начнутся. А это просто так -
интересная беллетристика. Прочтешь - я тебе еще принесу.
Положил чернявенький книжку на табуретку, посидел немного и ушел. А
Петька спать завалился. До вечера проспал, вечером его Рудольф Карлыч
разбудил, ужин принес.
Сшамал Петька ужин - снова спать завалился. Да не спится что-то...
Лежит, в потолок глядит. На лампочку электрическую глядит. Тошно
глядеть. Скучная лампочка.
Стал Петька на пол глядеть, - тоже мало интересного.
И вдруг на табуретке книжку заметил. Обрадовался.
"Погляжу, - думает, - от нечего делать".
А книжка рваная, замусоленная попалась, но, на счастье, с картинками.
Стал Петька картинки разглядывать. Сначала так - ничего особенного, потом
интересно стало.
Нарисован на картинке преступник.
Связан преступник по рукам и по ногам канатом. А рядом - надсмотрщик с
мечом.
"За что, - думает Петька, - сграбастали субчика?"
Перелистнул Петька страницу - прочел. Дальше читает... Да неинтересно
читать, не знает, что раньше было. Стал с начала читать. И до того увлекся,
что всю ночь напролет прочитал...
Интересная была книжка. Называлась та книжка "Иафет в поисках отца".
Как одного маленького шкета аптекарю подкинули. И звали его Иафет. А он
вырос и пошел по белу свету отца своего искать. И как искал, и всякие
приключения, и, наконец, нашел своего отца. А тот - богатый миллионер. И
очень рад видеть родного сына. И подарил ему фрак...
Прочел Петька эту книжку и даже пожалел, что кончилась книжка и больше
нет.
Как пришел чернявенький в другой раз, Петька сразу:
- Книжку принес?
Засмеялся чернявенький.
- Что? - говорит. - Понравилась? Нет, - говорит, - сейчас не принес,
после принесу. Я к тебе по другому, более важному делу пришел. Я с тобой
давно поговорить хотел, все ждал, когда хворать перестанешь. Теперь можно...
- Можно, - говорит Петька, а сам думает: "Какое у него может быть
дело?"
- Садись, - говорит и на койку показал.
Сел чернявенький. Поглядел Петьке в самые глаза и говорит:
- Помнишь, - говорит, - ночью... перед тем как ты заболел... Куда ты
тогда ночью ходил?..
Вздрогнул Петька, не вытерпел и закрыл глаза.
Покраснел, наверно. Говорит:
- Не помню, куда ходил... Может, - говорит, - никуда не ходил. А что
такое?
- А то, - говорит чернявенький. - Расскажу я тебе все по порядку.
Пятакова знаешь?..
Вспомнил Петька:
- Одноглазый такой?
- Ну да... Еще ты с ним подрался. Ну, так Пятакова больше в нашем
детдоме нет. Понял?
Не понял, конечно, Петька.
- Ну так что ж? - спрашивает. - Что ж такого, что нет? Очень рад...
Лезть не будет.
- А то, - говорит чернявенький, - что виной тому ты. По твоей вине
отправлен Пятаков в реформаторий, в детскую тюрьму.
- За что?
- За дрова.
Покраснел Петька самым отчаянным образом.
- За какие дрова? - спрашивает, а сам чернявенькому в глаза посмотреть
не может.
- За такие, - говорит чернявенький. - Сам знаешь, за какие... А только
дело вышло так. Пятаков этот еще раньше дрова воровал. Продавал торговкам на
Слободе. Попался. Первый раз ему выговор сделали. Ну, он побожился, что
больше воровать не будет... А тут опять с дровами история. В ту ночь
разворотил кто-то саженей пять. Я-то знаю, кто, а все на Пятакова подумали.
Пятакова за такие дела - в реформаторий... Хоть он и не виноват, а виноват
ты.
Замолчал чернявенький, молчит и Петька. Нет у Петьки духу отпираться.
Ждет Петька, что ему еще чернявенький скажет. А чернявенький говорит такое:
- Придется тебе сознаться, что воровал дрова ты, а не Пятаков...
- Как? - говорит Петька. - Как воровал? Не воровал я!.. Иди ты!..
- А что же ты?.. В бирюльки играл?
Не знает Петька, что и сказать. Не расскажешь ведь про часики.
- Я, - говорит, - это просто так разворотил. От злости.
Усмехнулся чернявенький.
- Ну, - говорит, - это как хочешь. Тем для тебя лучше. Но сознаться ты
все-таки должен.
- Спасибочки! - говорит Петька. - Что я - дурак сознаваться?.. Не дурак
я...
Говорит чернявенький:
- Это, - говорит, - совершенно верно. Просто так - глупо сознаваться.
Но если из-за тебя товарищ гибнет... Неужели ты можешь товарища предать?
- Нет! - говорит Петька. Покраснел, обидно Петьке. - Нет, - говорит, -
это ты брось. Меня на Кордоне вся братва знает. Я не легавый. Я за товарища
всегда постоять могу, я не гад какой-нибудь...
- Ну, так вот, - говорит чернявенький, - иди к Федору Ивановичу и
чистосердечно признайся. Так, мол, и так, - дрова я разворотил. Тебе за это
ничего не будет, - выговор разве, а Пятакова спасешь. Гибнет Пятаков в
реформатории. Ладно?
Мотнул Петька головой.
- Ладно, - говорит, - схожу. Мне, - говорит, - плевать в высшей
степени. Мне хоть в тюрьму отправляй... Не боюсь.
Соврал Петька. Как ушел чернявенький, лежит Петька и думает:
"А что, если и вправду за такую вещь в тюрьму отправят? Ведь это что
же? Это значит - кончено! Это - прощай, часики..."
Расстроился Петька от таких мыслей. И не знает Петька - идти или не
идти к Федору Иванычу.
Думал, думал - надумал:
"Пойду. Потому что нехорошо, если человек гибнет. Хоть он и паразит, а
нехорошо. Свой все-таки парень".
Оделся Петька не спеша и стал ждать Рудольфа Карлыча.
Пришел Рудольф Карлыч. Петька и говорит:
- Разрешите, - говорит, - повидать заведующего. Разрешите мне
отлучиться.
- Зачем? - спрашивает Рудольф Карлыч. - Какие у тебя дела? Может быть,
тебя кто обидел? Может быть, я тебя обидел? Может быть, я тебе кушать мало
даю?
- Нет, - говорит Петька, - кормите вы меня, спасибо, на убой. И никто
меня не обидел. А только нужно мне заведующего по очень важному делу.
- Ладно, - говорит немец. - Если очень нужно, то иди. Но ненадолго...
Тебе еще нужно выдерживать карантин.
Вздохнул Петька.
- Приду, - говорит, - не знаю когда. Может быть, совсем не приду.
Прощайте.
Вздохнул Петька и пошел к Федору Иванычу.
Приходит в его квартирку, а его нет. Он в экономии по хозяйству.
В квартирке мужчина какой-то сидит. С портфелем. В ботинках "джим".
Тоже Федора Иваныча ждет. Ногти покусывает.
Стал Петька у дверей - ждет. А мужчина с портфелем ногти кусает.
"Что за дядька? - думает Петька. - По какой надобности пришел? Из
кооперации, наверное, деньги за продукты получать. Или, может быть,
монтер..."
А тут Федор Иваныч входит.
Петька к нему:
- Здрасти.
- А, - говорит Федор Иваныч. - Выздоровел? Так... Молодец.
А сам к другому, который в "Джимах":
- Здравствуйте. В чем дело?
Встает этот, который в "Джимах", и медленно говорит:
- Здравствуйте. Я к вам из детского реформатория. По поводу Георгия
Пятакова. Представьте, - говорит, - вчера ночью Пятаков бежал из
реформатория.
Задрожало у Петьки сердце. И мысли в голове заволновались. Не слышит
Петька, что дальше говорят; одно думает: "Сознаваться или не сознаваться?".
А Федор Иваныч уж руку обкусанную пожимает и говорит:
- Бумаги вы получите в канцелярии. Так. До свидания.
И сразу к Петьке.
- Ну, - говорит, - какое у тебя дело? Зачем пришел? Выкладывай...
Покраснел Петька.
- Я, - говорит, - к вам. Не найдется ли у вас книжечки какой-нибудь
почитать?
- Что? - говорит Федор Иваныч. - Книжечки? Так. Найдется. Есть у меня
для тебя много разных книг.
Открыл Федор Иваныч шкаф.
- Выбирай, - говорит, - сколько хочешь.
Стал Петька в шкафу рыться и набрал целую охапку книг. И маленьких и
больших. И с картинками и без картинок. Снес в лазарет и целую неделю от
нечего делать читал.
Так и не сознался Петька в своей вине. Не было потому что смысла
сознаваться. Но когда чернявенький у него спросил:
- Был ты у Федора Иваныча?
- Был, - ответил Петька. И покраснел.
- Молодец, - сказал чернявенький, - ты парень что надо. Выздоравливай
скорей.
И похлопал Петьку по плечу.
А Петьке совестно стало, и отвернулся Петька к окну.


И вот, наконец, выписался Петька из лазарета.
А тут как раз занятия начались. Уроки. Устроили Петьке небольшой
экзамен и определили его в класс "Б". К самым малышам.
Обидно, конечно, и неприятно.
Чернявенький и другие всякие там дроби проходят, а Петька с малышами:
"Саша у Маши, а Маша у Саши".
Обидно ужасно.
Вот раз подходит Петька к чернявенькому, - а ему фамилия Миронов, - и
говорит:
- Нельзя ли мне перейти в ваш класс?
- Нет, - говорит Миронов. - Это, брат, нельзя. Знания твои хромают. Но
если ты очень хочешь, можешь догнать наш класс по всем предметам. Тогда и
перейдешь.
- Вот еще! - говорит Петька. - Очень мне надо... Очень мне сдались ваши
предметы. К черту! Не буду!
И стал Петька дальше с малышами твердить:
"Саша у Маши, а Маша у Саши..."
Но тут неприятность вышла.


У которых ребят родные имеются - по субботам большой праздник. По
субботам в приюте Клары Цеткин отпуска и свидания. И приходят к ребятам
разные мамаши и папаши с кулечками и узелками. А в кулечках - известно -
гостинец: пирога кусок, булочка какая-нибудь, котлетка, яблоко...
К Петьке, конечно, никто не ходил. К Миронову, к тому тетка два раза из
Новочеркасска приезжала. По рублю оба раза дала. А у Петьки даже самой
задрипанной, неродной тетки не было.
А в эту субботу вдруг прибегает дежурный и выкликает Петьку по фамилии.
- Пришли, - говорит, - к тебе на свидание.
Засмеялся Петька и говорит:
- Брось, - говорит, - пушку заливать. Меня не обманешь.
- Честное слово! - говорит дежурный. Френкель был дежурный, из первого
класса. - Не вру, - говорит. - Пришли к тебе. Посмотри сам.
Вскочил Петька, побежал.
"Что, - думает, - за чушь? Кто ко мне мог прийти?"
Вбегает в зал, а там уж много народу - папаши, мамаши разные. И их
родные дети. Смеются, разговаривают.
Стал Петька в дверях и смотрит, глазами ищет. Шею вытягивает.
А навстречу ему идет, качаясь и мотая головой, - гражданин Кудеяр.
Побледнел Петька и попятился к дверям. А Кудеяр на Петьку наступает, и
разит от него за три версты.
- Здравствуй, - говорит, - голубь! Здравствуй, душечка... Пришел я...
Нашел я... Проведать тебя пришел!..
И лезет обниматься. А сам качается. И разит, разит от него... Даже
публика морщится. Даже отодвигаются все.
Побледнел Петька и говорит негромко:
- Что, - говорит, - вам нужно?
- Проведать пришел, - говорит Кудеяр басом. - Проведать пришел!
Гостинцев принес... Ирисок.
Полез гражданин Кудеяр в карман и вытаскивает оттуда грязный комок -
ириски. Все смялись, все в пыльной трухе перевалялись... Сует Петьке.
- На, - говорит, - возьми гостинчика!
А Петька рукой отстраняет.
- Не надо мне, - говорит. - Уйдите, пожалуйста.
И легонько рукой Кудеяра в грудь. А Кудеяр в амбицию.
- Что? - говорит. - Уйдите? Это я - уйдите? А часики ты мне отдашь?..
Вор несчастный!
Вдруг как заголосит:
- Мамочки! Люди добрые! Ратуйте! Ограбил меня малолетний подлец! Часы
украл! Мам-мочки!
И ирисками в Петьку. В глаз.
Схватился Петька за глаз. И вон из зала. А навстречу Федор Иваныч.
- Что такое? - спрашивает. - Что такое случилось?
А уж вся публика повскакала, Кудеяра стеной окружила.
Бузит Кудеяр, толкается, орет благим матом:
- Мамочки! - орет. - Ограбил! Ограбил!
Заспешил Федор Иваныч.
- Что такое? - спрашивает. - К кому это такой?
- Ко мне, - отвечает Петька. И глаза опустил. - Ко мне это. Дядя мой.
Из сумасшедшего дома. Не пускайте его больше, пожалуйста.
Вывели гражданина Кудеяра. Кричал он, ругался, толкался, но вывели
все-таки...
А Петька с тех пор загрустил. О часиках стал думать. Так и забыл уж о
них с ученьем-то, а тут снова...
Часто во двор стал выходить, дрова оглядывал. Много еще дров, далеко
еще до места, где часики спрятаны.
Грустил Петька. Вздыхал. Однако утешал себя.
Бывало, подумает:
"Это еще ничего, что дрова. Дрова - пустяки. Могли на этом месте дом
четырехэтажный построить..."
И от таких мыслей легче становилось.
А на дворе уже холодно было - осень.


И вот снег выпал. Сразу густой такой снег - по колено. Весь двор
завалило, без лопаты пройти невозможно.
За обедом вошел в столовую Федор Иваныч и сказал:
- Зима, ребятки!..
И все в ладоши захлопали и закричали:
- Зима! Зима!
А Федор Иваныч походил по столовой, остановился и говорит:
- Так, - говорит. - Зима наступила... А у нас ведь, ребятки, дрова на
дворе. Как вы думаете? Погибнут ведь дрова без покрышки. Недурно бы, -
говорит, - их в сарай перетаскать. Как вы думаете? Не устроить ли нам
субботник?
- Субботник! Урра! - закричали ребята и снова в ладоши захлопали.
И больше всех Петька кричит и больше всех хлопает.
Загорелся Петька.
Не успели обед кончить, Петька:
- Дрова таскать!
И вскочил.
- Дрова таскать! - закричали ребята.
И все, кое-как одевшись, - во двор. И по чистому снегу - к дровам.
Стали дрова таскать. Стали по три человека над каждым поленом кряхтеть.
А Петька и тут на первом месте... Суетится, командует.
- В цепь! - кричит. - В живую цепь валяй! Перекидом!..
Стали ребята цепью через двор к сараю, - живо работа закипела. Один
другому полено передает - раз-раз! Машина.
А Петька и тут с подначкой!
- Живо! Поднажми!
И все удивляются:
- Что случилось с парнем? Откуда такой работник?
Но живо ребята работают. В сарае поленница за поленницей растет.
И вот уж кричат на другой конец первые в цепи.
- Хватит! - кричат. - Полно.
Опешил Петька:
- Как то есть полно?
Побежал в сарай - и верно... До самых дверей набит сарай дровами -
полена не впихнешь.
Застыл Петька. А дров на дворе еще прорва. Саженей тридцать.
Выскочил откуда-то Федор Иваныч.
- Ничего, - говорит. - Так. Ничего... Это мы за зиму сожжем. Спасибо,
ребятки!
И Петьку по плечу:
- Спасибо, товарищ Петя. Постарался.
А Петька рукой махнул и пошел... Обидно.
В тот же день вечером шус устроил общее собрание. Выбирали старосту по
хозяйственным делам. И на собрании чернявенький Миронов встал и предложил
выбрать Петьку.
- Предлагаю, - сказал, - выбрать его по следующим данным. Парень
активный и в работе горячий. Сами сегодня видели, как он с дровами орудовал.
Ведь это он субботник наладил. Он организовал.
Проголосовали и выбрали Петьку старостой.
И стал Петька старостой по хозяйственным делам.


Сначала смешно было.
Ходит Петька с ключами, словно купец на базаре. Тетрадку за пазухой
носит. Химический карандаш на веревочке. Фартук...
Ходит и прямо не знает, что делать. Что такое нужно предпринять?..
Но дело дали.
Дела на Петьку поднавалили - вздохнуть нельзя. Туда-сюда,
налево-направо, - мало ли дел в интернатском хозяйстве?
Незаметно дни идут.
Петька ходит с ключами.
А за Петькой ребята:
- Петя Валет, отпусти вермишели к обеду!
- Петя Валет, мыла давай!
- Петя Валет, белье!..
- Петя Валет, ситный!..
- Дров гони, товарищ Петя Валет!..
И Петька все выдает, все принимает, все отпускает и химическим
карандашом в синей тетрадке все пишет, все пишет...
Такой сознательный стал - смех!
А дров Петька не жалеет. С большой охотой дрова отпускает.
- Вязанку?.. Пожалуйста. Две?.. Еще лучше.
Никогда до этого раньше в приюте Клары Цеткин не было такой жары. Прямо
зной. Прямо горячий полок в бане, а не класс "Б".
А ребята все продолжают:
"Саша у Маши, а Маша у Саши. У Саши Маша, у Маши Саша..."
А Петька над синей тетрадкой сидит, слюнявит огрызок химический и
потеет.
- Три четверти фунта, да четверть, да еще полфунта, да пять осьмушек.
Сколько это?
Это - дробь. А дроби проходят в классе "Г", где Миронов.
Вот поймал Петька снова Миронова и говорит:
- Мне, - говорит, - в ваш класс перейти необходимо. До зарезу... Я, -
говорит, - согласен на предметы нажать, только ты мне помоги!
- Ладно, - сказал Миронов. - Помогу.
И стал заниматься с Петькой. И так это быстро у них дело пошло, что уже
к Новому году нагнал Петька класс "Г".
И перешел в мироновский класс.
Но тут опять неприятность вышла.


Неприятность вышла в марте месяце, в день Парижской коммуны.
В тот день светило румяное зимнее солнце и под ногами хрустел снег.
В тот день приют Клары Цеткин ходил в городской сад на могилу жертв
революции.
Ребята шли бодро, смеялись и пели:

Смело, товарищи, в ногу...

И Петька со всеми пел и со всеми смеялся.
А когда подходили к городскому саду, попался навстречу пьяный. Качался
он, поднимал руки и пел хриплым голосом:

Мать красавица-старушка,
Сына блудного пр-рими!..

Ребята смеяться стали. Снегом стали бросать в пьяного. А Петька
поглядел и узнал: гражданин Кудеяр.
И как узнал, испугался и спрятался за чью-то спину. Идет согнувшись и
варежками лицо закрывает.
А ребята пьяного повалили и снегом лицо ему набивают. Визжит Кудеяр,
чертыхается и красным носом мотает.
И вдруг Петьке пьяного жалко стало. Что с ним случилось, - только
выскочил он из рядов и закричал:
- Ребята! - закричал. - Оставьте!
И все перестали смеяться. И снег бросили.
А Кудеяр Петьку узнал и заорал:
- Мошенник! Часы украл!
И Петька пошел, опустив голову, и все удивлялись, почему он больше
песен не поет.
А Петьке стыдно было. Стыдно было, что у пьяного часы украл. Сам
удивился: что за черт? Что такое случилось? Откуда такое - стыд?..
Непонятно!..


...А время шло, весна подходила, снег таял, и вместе со снегом дрова на
дворе таяли.
Вышел раз Петька во двор, поглядел, а там дров совсем пустяки - сажени
две.
Испугался Петька.
"Ох, - думает, - скоро уж! Скоро копать надо".
В тот же день встретил Петька в коридоре Федора Иваныча и говорит:
- Весна, Федор Иваныч, подходит. Тепло уж становится. Пожалуй, можно и
не топить в классах? А?
- Так, - сказал Федор Иваныч. - Можно и не топить.
И стал Петька дрова экономить. Скупо стал отпускать дрова. На кухню
только. На прачечную.
И каждое полено считал.
И все удивлялись.


Миронову тетка из Новочеркасска три рубля прислала. Было это на вербной
неделе. Вот Миронов Петьке и говорит:
- Пойдем в воскресенье на вербу? Гулять...
Дождались воскресенья, у Федора Иваныча отпросились и зашагали. На
вербный базар.
Очень было тепло. Снег таял. И люди на вербе все веселые были,
смеялись, шумели, толкались. Музыка играла.
Вокруг разные сладости продавались - коврижки разные, вафли, халва...
И Миронов всего понемножку покупал и Петьку угощал.
Так до вечера грязь промесили, а вечером засветились огни, громче
заиграла музыка и закрутились карусели.
У каруселей Миронов сказал:
- Прокатимся?
- Не стоит, - сказал Петька. - Нет. Лучше на эти деньги купим стрючков.
- Купим, - сказал Миронов. - Хватит денег... Купим и стрючков.
- Ну ладно, - сказал Петька. - Только давай на лошадей, а не в лодку.
Остановилась карусель, бросился народ занимать места. Петька с
Мироновым вперед, а уже все лошади заняты. Свободна одна только лодка на
четыре места. Два места девчонки какие-то заняли, два свободных...
- Лезем! - сказал Миронов. - Все равно... Лезем!
Ничего не попишешь - полез и Петька.
Вот заиграла музыка, и поплыла лодка. Все шибче и шибче... Все круче и