Страница:
---------------------------------------------------------------------
Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 3.
Л.: Дет. лит., 1984.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 8 марта 2003 года
---------------------------------------------------------------------
На улицах еще не совсем рассвело, и синие лампочки еще горели у
подъездов и над воротами домов, а Володька Бессонов уже бежал в школу. Бежал
он очень быстро, - во-первых, потому, что на улице было холодно: говорят,
что таких морозов, как в этом, 1940 году, в Ленинграде не было уже сто лет;
а во-вторых, Володьке очень хотелось самым первым явиться сегодня в класс.
Вообще-то он не был особенно прилежным и выдающимся мальчиком. В другое
время он, пожалуй, и опоздать не постеснялся бы. А тут - в первый день после
каникул - было почему-то здорово интересно прийти именно первым и потом на
каждом шагу и где только можно говорить:
- А вы знаете, я сегодня первый пришел!..
Он даже не остановился, чтобы посмотреть на огромные, выкрашенные в
белую краску танки, которые, покачиваясь и оглушительно громыхая, проходили
в это время по улице. Да это было и не очень-то интересно, - танков теперь в
городе было, пожалуй, побольше, чем трамваев.
На одну минуту только остановился Володька на углу - послушать радио.
Передавали оперативную сводку штаба Ленинградского военного округа. Но и тут
ничего интересного не было сегодня: поиски разведчиков и на отдельных
участках фронта ружейно-пулеметная и артиллерийская перестрелка...
В раздевалке тоже еще горела синяя лампочка. Старая нянюшка дремала,
положив голову на деревянный прилавок, около пустых вешалок.
- Здрасти, нянечка! - заорал Володька, кидая свой портфель на прилавок.
Старуха испуганно вскочила и захлопала глазами.
- С добрым утром вас! Хорошего аппетита! - затараторил Володька, снимая
пальто и галоши. - Что? Не ждали? А я ведь, вы знаете, первый пришел!!!
- А вот и врешь, балаболка, - сказала старуха, потягиваясь и зевая.
Володька оглянулся и увидел на соседней вешалке маленькое девичье
пальто с белым, кошачьим или заячьим, воротником.
"Эх, надо же! - подумал он с досадой. - Какая-то фыфра обскакала на
полкилометра..."
Он попытался по виду определить, чье это пальто. Но что-то не мог
вспомнить, чтобы у какой-нибудь девочки в их классе было пальто с заячьим
воротником.
"Значит, это из другого класса девчонка, - подумал он. - Ну, а из
чужого класса не считается. Все равно я первый".
И, пожелав нянюшке "спокойной ночи", он подхватил свой портфель и
поскакал наверх.
...В классе за одной из первых парт сидела девочка. Это была какая-то
совсем незнакомая девочка - маленькая, худенькая, с двумя белокурыми
косичками и с зелеными бантиками на них. Увидев девочку, Володька подумал,
что он ошибся и заскочил не в свой класс. Он даже попятился обратно к двери.
Но тут он увидел, что класс этот - никакой не чужой, а его собственный,
четвертый класс - вон на стене висит рыжий кенгуру с поднятыми лапами, вон
коллекция бабочек в ящике за стеклом, вон его собственная, Володькина,
парта.
- С добрым утром! - сказал Володька девочке. - Хорошего аппетита. Как
вы сюда попали?
- Я - новенькая, - сказала девочка очень тихо.
- Ну? - удивился Володька. - А почему - зимой! А чего ж ты так рано?
Девочка ничего не сказала и пожала плечами.
- Может быть, ты не в тот класс пришла? - сказал Володька.
- Нет, в этот, - сказала девочка. - В четвертый "Б".
Володька подумал, почесал затылок и сказал:
- Чур, я тебя первый увидел.
Он прошел к своей парте, внимательно осмотрел ее, потрогал для чего-то
крышку, - все было в порядке; и крышка открывалась и закрывалась, как
полагается.
В это время в класс вошли две девочки. Володька захлопнул парту и
закричал:
- Кумачева, Шмулинская! Здравствуйте! С добрым утром! У нас
новенькая!.. Я ее первый увидел...
Девочки остановились и тоже с удивлением посмотрели на новенькую.
- Правда? Новенькая?
- Да, - сказала девочка.
- А почему ты зимой? А как тебя зовут?
- Морозова, - сказала девочка.
Тут появилось еще несколько человек. Потом еще. И всем Володька
объявлял:
- Ребята! У нас новенькая! Ее зовут Морозова. Я ее первый увидел.
Новенькую обступили. Стали разглядывать, расспрашивать. Сколько ей лет?
И как ее зовут? И почему она зимой поступает в школу?
- Я не тутэшняя, - потому, - сказала девочка.
- Что значит "не тутэшняя"? Ты что - не русская?
- Нет, русская. Только я с Украины приихала.
- С какой? С Западной?
- Нет. С Восточной, - сказала девочка.
Отвечала она очень тихо и коротко и, хотя не смущалась нисколько, была
какая-то грустная, рассеянная, и все время казалось, что ей хочется
вздохнуть.
- Морозова, хочешь давай будем сидеть со мной? - предложила ей Лиза
Кумачева. - У меня место свободное.
- Давай, все равно, - сказала новенькая и пересела на Лизину парту.
В этот день почти весь класс явился раньше, чем обычно. Каникулы в этом
году тянулись почему-то необыкновенно долго и томительно.
Ребята не виделись всего две недели, но за это время у каждого
накопилось новостей больше, чем в другое время за все лето.
Волька Михайлов ездил с отцом в Териоки, видел взорванные и сожженные
дома и слышал - правда, издалека - настоящие артиллерийские выстрелы. У Любы
Казанцевой бандиты ограбили сестру, сняли с нее меховую жакетку, когда она
возвращалась вечером домой с фабрики. У Жоржика Семенова ушел добровольцем
на войну с белофиннами брат, известный лыжник и футболист. А у Володьки
Бессонова хотя своих новостей и не было, зато он "своими ушами" слышал, как
в очереди одна старуха говорила другой, будто "своими глазами" видела, как в
Парголове около кладбища постовой милиционер сбил из нагана финский
бомбардировщик...
Володьке не поверили, знали, что он балаболка, но все-таки дали ему
поврать, потому что все-таки это было интересно и потому еще, что он очень
смешно об этом рассказывал.
Заговорившись, ребята забыли о новенькой и не заметили, как прошло
время. А за окнами уже совсем рассвело, и вот в коридоре зазвенел звонок,
зазвенел как-то особенно - громко и торжественно.
Ребята быстрее, чем обычно, расселись по партам.
В это время в класс вбежала запыхавшаяся длинноногая Вера Макарова.
- Ребята! - закричала она. - Вы знаете... Новость!..
- Что? Что такое? Какая? - закричали вокруг.
- Вы знаете... у нас... у нас... новенькая...
- Ха! - захохотали ребята. - Новость! Давно без тебя знаем...
- Новенькая учительница, - сказала Вера.
- Учительница?
- Ага. Вместо Элеоноры Матвеевны будет. Ой, вы бы видели! - Вера
всплеснула своими длинными руками. - Хорошенькая... Молоденькая... Глаза
голубые, а волосы...
Ей не пришлось дорисовывать портрет новой учительницы. Открылась дверь,
и на пороге появилась она сама - действительно очень молодая, голубоглазая,
с двумя золотистыми косами, заплетенными, как венок, вокруг головы.
Ребята поднялись ей навстречу, и в тишине какая-то девочка громко
прошептала своей соседке:
- Ой, и правда, какая хорошенькая!..
Учительница чуть заметно улыбнулась, подошла к своему столику, положила
портфель и сказала:
- Здравствуйте, ребята. Вот вы какие! А мне говорили, что вы -
маленькие. Садитесь, пожалуйста.
Ребята сели. Учительница прошлась по классу, остановилась, опять
улыбнулась и сказала:
- Ну, давайте познакомимся. Меня зовут Елизавета Ивановна. А вас?
Ребята засмеялись. Учительница прошла к столу и раскрыла журнал.
- О, да вас тут много. Ну, давайте все-таки знакомиться. Антонова - кто
это?
- Я! - сказала Вера Антонова, поднимаясь.
- Ну, расскажи мне немножко о себе, - сказала учительница, присаживаясь
к столу. - Как тебя зовут? Кто твои папа и мама? Где ты живешь? Как ты
учишься?
- Учусь - ничего, хорошо, - сказала Вера.
Ребята зафыркали.
- Ну, садись, - усмехнулась учительница. - Поживем - увидим. Следующий
- Баринова!
- Я!
- А тебя как зовут?
Баринова сказала, что ее зовут Тамара, что живет она в соседнем доме,
что мама у нее буфетчица, а папа умер, когда она еще была маленькая.
Пока она это рассказывала, Володька Бессонов нетерпеливо ерзал на своей
парте. Он знал, что его фамилия - следующая, и не мог дождаться очереди.
Не успела учительница вызвать его, как он вскочил и затараторил:
- Меня зовут Володя. Мне одиннадцать лет. Мой папа - парикмахер. Я живу
угол Обводного канала и Боровой. У меня есть собака Тузик...
- Тихо, тихо, - улыбнулась учительница. - Ладно, садись, хватит, о
Тузике ты мне после расскажешь. А то я с твоими товарищами не успею
познакомиться.
Так она постепенно, по алфавиту, опросила полкласса. Наконец подошла
очередь новенькой.
- Морозова! - выкликнула учительница.
Со всех сторон закричали:
- Это новенькая! Елизавета Ивановна, она новенькая. Она сегодня первый
раз.
Учительница внимательно посмотрела на маленькую, худенькую девочку,
поднявшуюся из-за своей парты, и сказала:
- Ах, вот как?
- Елизавета Ивановна! - закричал Володька Бессонов, поднимая руку.
- Ну, что?
- Елизавета Ивановна, эта девочка новенькая. Ее зовут Морозова. Я ее
сегодня первый увидел...
- Да, да, - сказала Елизавета Ивановна. - Мы уже слышали об этом. Ну,
что ж, Морозова, - обратилась она к новенькой, - расскажи и ты нам о себе.
Это будет интересно не только мне, но и твоим новым товарищам.
Новенькая тяжело вздохнула и посмотрела куда-то в сторону, в угол.
- Меня зовут Валя, - сказала она. - Мне будет скоро двенадцать лет. Я
родилась у Киеви и все время там жила - с папой и мамой. А потом...
Тут она запнулась и совсем тихо, одними губами сказала:
- Потом мой папа...
Что-то мешало ей говорить.
Учительница вышла из-за стола.
- Хорошо, Морозова, - сказала она, - хватит. Ты после расскажешь.
Но было уже поздно. У новенькой задрожали губы, она повалилась на парту
и громко, на весь класс заплакала.
Ребята повскакали со своих мест.
- Что с тобой? Морозова! - крикнула учительница.
Новенькая не отвечала. Она уткнулась лицом в сложенные на парте руки и
делала все, чтобы сдержать слезы, но, как ни старалась, как ни сжимала зубы,
- слезы все текли и текли, и плакала она все громче и все безутешнее.
Учительница подошла к ней и положила руку ей на плечо.
- Ну, Морозова, - сказала она, - милая, ну, успокойся...
- Елизавета Ивановна, может быть, она больная? - сказала ей Лиза
Кумачева.
- Нет, - ответила учительница.
Лиза взглянула на нее и увидела, что учительница стоит, закусив губу, и
что глаза у нее стали мутные, и что она тяжело и порывисто дышит.
- Морозова... не надо, - сказала она и погладила новенькую по голове.
В это время за стеной зазвенел звонок, и учительница, ни слова не
сказав, повернулась, подошла к своему столу, взяла портфель и быстро вышла
из класса.
Новенькую со всех сторон окружили. Стали ее теребить, уговаривать,
успокаивать. Кто-то побежал в коридор за водой, и когда она, стуча зубами,
сделала несколько глотков из жестяной кружки, она успокоилась немножко и
даже сказала "спасибо" тому, кто ей принес воду.
- Морозова, ты что? Что с тобой? - спрашивали вокруг.
Новенькая не отвечала, всхлипывала, глотала слезы.
- Да что с тобой? - не отставали ребята, наседая со всех сторон на
парту.
- Ребята, уйдите! - отталкивала их Лиза Кумачева. - Ну, как вам не
стыдно! Мало ли... может быть, у нее кто-нибудь умер.
Эти слова подействовали и на ребят и на новенькую. Новенькая опять
повалилась на парту и еще громче заплакала, а ребята смутились, замолчали и
стали понемногу расходиться.
Когда, после звонка, Елизавета Ивановна снова появилась в классе,
Морозова уже не всхлипывала, только изредка шмыгала носом и сжимала в руке
маленький, промокший до последней ниточки платок.
Учительница ей ничего больше не сказала и сразу же приступила к уроку.
Вместе со всем классом новенькая писала диктовку. Собирая тетради,
Елизавета Ивановна остановилась около ее парты и негромко спросила.
- Ну, как, Морозова?
- Хорошо, - пробурчала новенькая.
- Может быть, тебе лучше все-таки пойти домой?
- Нет, - сказала Морозова и отвернулась.
Больше за весь день Елизавета Ивановна к ней не обращалась и не
вызывала ее ни на русском ни на арифметике. Товарищи тоже оставили ее в
покое.
В конце концов, что тут особенно интересного в том, что маленькая
девочка заплакала на уроке? О ней просто забыли. Только Лиза Кумачева почти
каждую минуту спрашивала у нее, как она себя чувствует, и новенькая или
говорила ей "спасибо", или ничего не отвечала, а только кивала головой.
Кое-как досидела она до конца уроков, и не успел отзвенеть последний
звонок, как она торопливо собрала свои книжки и тетради, затянула их
ремешком и побежала к выходу.
У вешалки, постукивая номерком о прилавок, уже стоял Володька Бессонов.
- Вы знаете, нянечка, - говорил он, - у нас в классе новенькая. Ее
зовут Морозова. Она с Украины приехала. С Восточной... Вот она! - сказал он,
увидев Морозову. Потом посмотрел на нее, сморщил нос и сказал: - Что,
плакса-вакса, не удалось обскакать? Я все-таки первый ухожу. Да-с.
Новенькая взглянула на него с удивлением, а он прищелкнул языком,
повернулся на каблуках и стал натягивать пальто, - как-то по-особенному,
всовывая руки в оба рукава сразу.
Из-за Володьки новенькой не удалось уйти незамеченной из школы. Пока
она одевалась, в раздевалке набился народ.
Застегивая на ходу коротенькое пальтецо с белым заячьим воротником, она
вышла на улицу. Почти следом за ней выбежала на улицу Лиза Кумачева.
- Морозова, тебе в какую сторону? - сказала она.
- Мне - сюда, - показала налево новенькая.
- Ой, по пути, значит, - сказала Лиза, хотя идти ей нужно было совсем в
другую сторону. Просто ей очень хотелось поговорить с новенькой.
- Ты на какой улице живешь? - спросила она, когда они дошли до угла.
- А что? - спросила новенькая.
- Ничего... Просто так.
- На Кузнечном, - сказала новенькая и зашагала быстрее. Лиза еле-еле
поспевала за ней. Ей очень хотелось как следует расспросить новенькую, но
она не знала, с чего начать.
- Правда, Елизавета Ивановна хорошенькая? - сказала она.
Новенькая помолчала и спросила:
- Это какая Елизавета Ивановна? Учительница?
- Да. Правда, она чудная?
- Ничего, - пожала плечами новенькая.
Здесь, на улице, в своем легком пальтишке она казалась еще меньше, чем
в классе. Нос и все лицо у нее на морозе страшно покраснели. Лиза решила,
что лучше всего заговорить для начала о погоде.
- У вас что - на Украине - теплее или холоднее? - сказала она.
- Трохи теплей, - сказала новенькая. Вдруг она убавила шаг, посмотрела
на свою спутницу и сказала:
- Скажи, это очень глупо, що я так ревела сегодня у классе?
- Ну, почему? - пожала плечами Лиза. - У нас тоже девочки плачут... А
ты почему плакала, что у тебя случилось, а?
Она думала почему-то, что новенькая ей не ответит. Но та посмотрела на
Лизу и сказала:
- У меня папа пропал.
Лиза даже остановилась от удивления.
- Как пропал? - сказала она.
- Он - летчик, - сказала новенькая.
- А где он - в Киеве пропал?
- Нет, здесь - на фронте...
Лиза открыла рот.
- Он что у тебя - на войне?
- Ну, да, конечно, - сказала новенькая, и Лиза, посмотрев на нее,
увидела, что у нее в глазах опять блестят слезы.
- А как же он пропал?
- Ну, как вообще на войне пропадают. Улетел, и никто не знает, що с
ним. Одиннадцать дней от него писем не было.
- Может быть, некогда ему? - неуверенно сказала Лиза.
- Ему и всегда некогда, - сказала новенькая. - А он все-таки в декабре
оттуда восемь листиков прислал.
- Да, - сказала Лиза и покачала головой. - А вы когда, давно из Киева
приехали?
- Мы сразу, вместе с ним приихалы, як только война началась - на третий
день.
- И мама твоя приехала?
- Конечно.
- Ох, наверно, она тоже волнуется! - сказала Лиза. - Плачет, наверно,
да?
- Нет, - сказала новенькая. - Моя мама умиет не плакать...
Она посмотрела на Лизу, сквозь слезы усмехнулась и сказала:
- А я вот не умию...
Лиза хотела сказать ей что-нибудь хорошее, теплое, утешительное, но в
эту минуту новенькая остановилась, протянула ей руку и сказала:
- Ну, до свиданья, теперь я одну пойду.
- Почему? - удивилась Лиза. - Это ж еще не Кузнечный. Я тебя провожу.
- Нет, нет, - сказала новенькая и, торопливо пожав Лизину руку,
побежала дальше одна.
Лиза видела, как она свернула за угол - в Кузнечный переулок. Из
любопытства Лиза тоже дошла до угла, но когда она заглянула в переулок -
новенькой там уже не было.
На следующее утро Валя Морозова пришла в школу очень поздно, перед
самым звонком. Когда она появилась в классе, там сразу стало очень тихо,
хотя за минуту до этого стоял такой гвалт, что в окнах звенели стекла, а
мертвые бабочки в классной коллекции шевелили крылышками, как живые. По
тому, как участливо и жалостливо все на нее посмотрели, новенькая поняла,
что Лиза Кумачева уже успела рассказать о вчерашнем их разговоре на улице.
Она покраснела, смутилась, пробормотала "здравствуйте", и весь класс, как
один человек, ответил ей:
- Здравствуй, Морозова!
Ребятам, конечно, было очень интересно узнать, что у нее слышно нового
и нет ли известий от отца, но никто не спросил у нее об этом, и только Лиза
Кумачева, когда новенькая уселась рядом с ней за парту, негромко сказала:
- Что, нет?
Морозова покачала головой и глубоко вздохнула.
За ночь она еще больше осунулась и похудела, но, как и вчера, жиденькие
белокурые косички ее были тщательно заплетены, и в каждой из них болтался
зеленый шелковый бантик.
Когда зазвенел звонок, к парте, где сидели Морозова и Кумачева, подошел
Володька Бессонов.
- Здравствуй, Морозова. С добрым утром, - сказал он. - Сегодня погода
хорошая. Двадцать два градуса только. А вчера двадцать девять было.
- Да, - сказала Морозова.
Володька постоял, помолчал, почесал затылок и сказал:
- А что, интересно, Киев большой город?
- Большой.
- Больше Ленинграда?
- Меньше.
- Интересно, - сказал Володька, помотав головой. Потом он еще помолчал
и сказал:
- А как, интересно, будет по-украински собака? А?
- А что? - сказала Морозова. - Так и будет - собака.
- Гм, - сказал Володька. Потом он вдруг тяжело вздохнул, покраснел,
посопел носом и сказал:
- Ты... это... как его... не сердись, что я тебя вчера плаксой-ваксой
назвал.
Новенькая улыбнулась и ничего не ответила. А Володька еще раз шмыгнул
носом и отправился к своей парте. Через минуту Морозова услышала его
звонкий, захлебывающийся голос:
- Ребята, вы знаете, как по-украински будет собака? Не знаете? А я
знаю...
- Ну, как же, интересно, будет по-украински собака?
Володька оглянулся. В дверях, с портфелем под мышкой, стояла Елизавета
Ивановна, новая учительница.
- Собака - собака и будет, Елизавета Ивановна, - сказал Володька,
поднимаясь вместе с другими навстречу учительнице.
- Ах, вот как? - улыбнулась учительница. - А я думала, как-нибудь
поинтереснее. Здравствуйте, товарищи. Садитесь, пожалуйста.
Она положила на столик портфель, поправила на затылке волосы и опять
улыбнулась:
- Ну, как поживают наши уроки?
- Ничего, Елизавета Ивановна, спасибо. Живы, здоровы! - закричал
Володька.
- А это мы сейчас увидим, - сказала учительница, раскрывая классный
журнал.
Взгляд ее пробежал по списку учеников. Все, кто не очень уверенно
чувствовали себя в этот день в арифметике, - съежились и насторожились,
только Володька Бессонов нетерпеливо подпрыгивал на своей задней парте,
мечтая, как видно, что его и тут вызовут первым.
- Морозова - к доске! - сказала учительница.
Почему-то по классу пробежал ропот. Всем показалось, наверно, что это
не очень-то хорошо, что вызывают Морозову. Можно было бы сегодня ее и не
беспокоить.
- Отвечать можешь? - спросила у новенькой учительница. - Уроки выучила?
- Выучила. Могу, - чуть слышно ответила Морозова и пошла к доске.
Отвечала она урок очень плохо, путалась и сбивалась, и Елизавета
Ивановна несколько раз обращалась за помощью к другим. И все-таки не
отпускала ее и держала у доски, хотя все видели, что новенькая еле стоит на
ногах, и что мел у нее в руке дрожит, и цифры на доске прыгают и не хотят
стоять прямо.
Лиза Кумачева готова была расплакаться. Она не могла спокойно смотреть,
как бедная Валя Морозова в десятый раз выписывает на доске неправильное
решение, стирает его и пишет снова, и опять стирает, и опять пишет. А
Елизавета Ивановна смотрит на нее, качает головой и говорит:
- Нет, неправильно. Опять неправильно.
"Ах, - думала Лиза. - Если бы Елизавета Ивановна знала! Если б она
знала, как тяжело сейчас Вале! Она бы отпустила ее. Она бы не стала ее
мучить".
Ей хотелось вскочить и закричать: "Елизавета Ивановна! Хватит!
Довольно!.."
Наконец, новенькой удалось написать правильное решение. Учительница
отпустила ее и поставила в журнале отметку.
- Теперь попросим к доске Бессонова, - сказала она.
- Так и знал! - закричал Володька, вылезая из-за своей парты.
- А уроки ты знаешь? - спросила учительница. - Задачи решил? Не трудно
было?
- Хе! Легче пуха и пера, - сказал Володька, подходя к доске. Я, вы
знаете, за десять минут все восемь штук решил.
Елизавета Ивановна дала ему задачу на что же правило. Володька взял мел
и задумался. Так он думал минут пять, по меньшей мере. Он вертел в пальцах
огрызок мела, писал в уголке доски какие-то малюсенькие цифры, стирал их,
чесал нос, чесал затылок.
- Ну, как же? - не выдержала наконец Елизавета Ивановна.
- Минуточку, - сказал Володька. - Минуточку... я сейчас... Как же это?
- Садись, Бессонов, - сказала учительница.
Володька положил мел и, ни слова не говоря, вернулся на свое место.
- Видали! - обратился он к ребятам. - Каких-нибудь пять минуток у доски
постоял и - целую двойку заработал.
- Да, да, - сказала Елизавета Ивановна, оторвавшись от журнала. - Одним
словом - легче пуха и пера.
Ребята долго смеялись над Володькой. Смеялась и Елизавета Ивановна, и
сам Володька. И даже новенькая улыбалась, но видно было, что ей не смешно,
что улыбается она только из вежливости, за компанию, а на самом деле ей не
смеяться, а плакать хочется... И, взглянув на нее, Лиза Кумачева поняла это
и первая перестала смеяться.
В перемену несколько девочек собрались в коридоре у кипяточного бака.
- Вы знаете, девочки, - сказала Лиза Кумачева, - я хочу поговорить с
Елизаветой Ивановной. Надо ей рассказать про новенькую... Чтобы она с ней не
так строго. Ведь она не знает, что у Морозовой такое несчастье.
- Пойдемте, поговорим с ней, - предложила Шмулинская.
И девочки гурьбой побежали в учительскую.
В учительской рыжая Марья Васильевна, из четвертого "А", разговаривала
по телефону.
- Да, да... хорошо... да! - кричала она в телефонную трубку и, кивая,
как утка, головой, без конца повторяла: - Да... да... да... да... да...
да...
- Вам что, ребята? - сказала она, оторвавшись на минуту от трубки.
- Елизаветы Ивановны тут нет? - спросили девочки.
Учительница показала головой на соседнюю комнату.
- Елизавета Ивановна! - крикнула она. - Вас ребята спрашивают.
Елизавета Ивановна стояла у окна. Когда Кумачева и другие вошли в
комнату, она быстро повернулась, подошла к столу и склонилась над грудой
тетрадок.
- Да? - сказала она, и девочки увидели, что она торопливо вытирает
платком глаза.
От неожиданности они застряли в дверях.
- Что вы хотели? - сказала она, внимательно перелистывая тетрадку и
что-то разглядывая там.
- Елизавета Ивановна, - сказала, выступая вперед, Лиза. - Мы хотели...
это... мы хотели поговорить относительно Вали Морозовой.
- Ну? Что? - сказала учительница и, оторвавшись от тетрадки внимательно
посмотрела на девочек.
- Вы знаете, - сказала Лиза, - ведь у нее отец...
- Да, да, девочки, - перебила ее Елизавета Ивановна. - Я знаю об этом.
Морозова очень страдает. И это хорошо, что вы о ней заботитесь. Не надо
только показывать, что вы ее жалеете и что она несчастнее других. Она очень
слабая, болезненная... в августе у нее был дифтерит. Надо, чтобы она
поменьше думала о своем горе. Сейчас о своем много думать нельзя - не время.
Ведь у нас, милые мои, самое ценное, самое дорогое в опасности - наша
Родина. А что касается Вали - будем надеяться, что отец ее жив.
Сказав это, она опять склонилась над тетрадкой.
- Елизавета Ивановна, - сказала, засопев, Шмулинская, - а вы почему
плачете?
- Да, да, - сказали, окружив учительницу, остальные девочки. - Что с
вами, Елизавета Ивановна?
- Я? - повернулась к ним учительница. - Да что с вами, голубушки! Я не
плачу. Это вам показалось. Это, наверно, с мороза у меня глаза заслезились.
И потом - здесь так накурено...
Она помахала рукой около своего лица.
Шмулинская понюхала воздух. В учительской табаком не пахло. Пахло
сургучом, чернилами, чем угодно - только не табаком.
В коридоре затрещал звонок.
- Ну, шагом марш, - весело сказала Елизавета Ивановна и распахнула
дверь.
В коридоре девочки остановились и переглянулись.
- Плакала, - сказала Макарова.
- Ну, факт, что плакала, - сказала Шмулинская. - И не накурено ни
чуточки. Я даже воздух понюхала...
- Вы знаете, девочки, - сказала, подумав, Лиза. - Я думаю, что у нее
тоже какое-нибудь несчастье...
После этого Елизавету Ивановну никогда больше не видели с заплаканными
глазами. И в классе, на уроках, она всегда была веселая, много шутила,
смеялась, а в большую перемену даже играла с ребятами во дворе в снежки.
К Морозовой она относилась так же, как и к остальным ребятам, задавала
ей на дом не меньше, чем другим, и отметки ставила без всякой поблажки.
Училась Морозова неровно, то отвечала на "отлично", то вдруг подряд
получала несколько "плохо". И все понимали, что это не потому, что она
лентяйка или неспособная, а потому, что, наверно, дома она вчера весь вечер
Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 3.
Л.: Дет. лит., 1984.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 8 марта 2003 года
---------------------------------------------------------------------
На улицах еще не совсем рассвело, и синие лампочки еще горели у
подъездов и над воротами домов, а Володька Бессонов уже бежал в школу. Бежал
он очень быстро, - во-первых, потому, что на улице было холодно: говорят,
что таких морозов, как в этом, 1940 году, в Ленинграде не было уже сто лет;
а во-вторых, Володьке очень хотелось самым первым явиться сегодня в класс.
Вообще-то он не был особенно прилежным и выдающимся мальчиком. В другое
время он, пожалуй, и опоздать не постеснялся бы. А тут - в первый день после
каникул - было почему-то здорово интересно прийти именно первым и потом на
каждом шагу и где только можно говорить:
- А вы знаете, я сегодня первый пришел!..
Он даже не остановился, чтобы посмотреть на огромные, выкрашенные в
белую краску танки, которые, покачиваясь и оглушительно громыхая, проходили
в это время по улице. Да это было и не очень-то интересно, - танков теперь в
городе было, пожалуй, побольше, чем трамваев.
На одну минуту только остановился Володька на углу - послушать радио.
Передавали оперативную сводку штаба Ленинградского военного округа. Но и тут
ничего интересного не было сегодня: поиски разведчиков и на отдельных
участках фронта ружейно-пулеметная и артиллерийская перестрелка...
В раздевалке тоже еще горела синяя лампочка. Старая нянюшка дремала,
положив голову на деревянный прилавок, около пустых вешалок.
- Здрасти, нянечка! - заорал Володька, кидая свой портфель на прилавок.
Старуха испуганно вскочила и захлопала глазами.
- С добрым утром вас! Хорошего аппетита! - затараторил Володька, снимая
пальто и галоши. - Что? Не ждали? А я ведь, вы знаете, первый пришел!!!
- А вот и врешь, балаболка, - сказала старуха, потягиваясь и зевая.
Володька оглянулся и увидел на соседней вешалке маленькое девичье
пальто с белым, кошачьим или заячьим, воротником.
"Эх, надо же! - подумал он с досадой. - Какая-то фыфра обскакала на
полкилометра..."
Он попытался по виду определить, чье это пальто. Но что-то не мог
вспомнить, чтобы у какой-нибудь девочки в их классе было пальто с заячьим
воротником.
"Значит, это из другого класса девчонка, - подумал он. - Ну, а из
чужого класса не считается. Все равно я первый".
И, пожелав нянюшке "спокойной ночи", он подхватил свой портфель и
поскакал наверх.
...В классе за одной из первых парт сидела девочка. Это была какая-то
совсем незнакомая девочка - маленькая, худенькая, с двумя белокурыми
косичками и с зелеными бантиками на них. Увидев девочку, Володька подумал,
что он ошибся и заскочил не в свой класс. Он даже попятился обратно к двери.
Но тут он увидел, что класс этот - никакой не чужой, а его собственный,
четвертый класс - вон на стене висит рыжий кенгуру с поднятыми лапами, вон
коллекция бабочек в ящике за стеклом, вон его собственная, Володькина,
парта.
- С добрым утром! - сказал Володька девочке. - Хорошего аппетита. Как
вы сюда попали?
- Я - новенькая, - сказала девочка очень тихо.
- Ну? - удивился Володька. - А почему - зимой! А чего ж ты так рано?
Девочка ничего не сказала и пожала плечами.
- Может быть, ты не в тот класс пришла? - сказал Володька.
- Нет, в этот, - сказала девочка. - В четвертый "Б".
Володька подумал, почесал затылок и сказал:
- Чур, я тебя первый увидел.
Он прошел к своей парте, внимательно осмотрел ее, потрогал для чего-то
крышку, - все было в порядке; и крышка открывалась и закрывалась, как
полагается.
В это время в класс вошли две девочки. Володька захлопнул парту и
закричал:
- Кумачева, Шмулинская! Здравствуйте! С добрым утром! У нас
новенькая!.. Я ее первый увидел...
Девочки остановились и тоже с удивлением посмотрели на новенькую.
- Правда? Новенькая?
- Да, - сказала девочка.
- А почему ты зимой? А как тебя зовут?
- Морозова, - сказала девочка.
Тут появилось еще несколько человек. Потом еще. И всем Володька
объявлял:
- Ребята! У нас новенькая! Ее зовут Морозова. Я ее первый увидел.
Новенькую обступили. Стали разглядывать, расспрашивать. Сколько ей лет?
И как ее зовут? И почему она зимой поступает в школу?
- Я не тутэшняя, - потому, - сказала девочка.
- Что значит "не тутэшняя"? Ты что - не русская?
- Нет, русская. Только я с Украины приихала.
- С какой? С Западной?
- Нет. С Восточной, - сказала девочка.
Отвечала она очень тихо и коротко и, хотя не смущалась нисколько, была
какая-то грустная, рассеянная, и все время казалось, что ей хочется
вздохнуть.
- Морозова, хочешь давай будем сидеть со мной? - предложила ей Лиза
Кумачева. - У меня место свободное.
- Давай, все равно, - сказала новенькая и пересела на Лизину парту.
В этот день почти весь класс явился раньше, чем обычно. Каникулы в этом
году тянулись почему-то необыкновенно долго и томительно.
Ребята не виделись всего две недели, но за это время у каждого
накопилось новостей больше, чем в другое время за все лето.
Волька Михайлов ездил с отцом в Териоки, видел взорванные и сожженные
дома и слышал - правда, издалека - настоящие артиллерийские выстрелы. У Любы
Казанцевой бандиты ограбили сестру, сняли с нее меховую жакетку, когда она
возвращалась вечером домой с фабрики. У Жоржика Семенова ушел добровольцем
на войну с белофиннами брат, известный лыжник и футболист. А у Володьки
Бессонова хотя своих новостей и не было, зато он "своими ушами" слышал, как
в очереди одна старуха говорила другой, будто "своими глазами" видела, как в
Парголове около кладбища постовой милиционер сбил из нагана финский
бомбардировщик...
Володьке не поверили, знали, что он балаболка, но все-таки дали ему
поврать, потому что все-таки это было интересно и потому еще, что он очень
смешно об этом рассказывал.
Заговорившись, ребята забыли о новенькой и не заметили, как прошло
время. А за окнами уже совсем рассвело, и вот в коридоре зазвенел звонок,
зазвенел как-то особенно - громко и торжественно.
Ребята быстрее, чем обычно, расселись по партам.
В это время в класс вбежала запыхавшаяся длинноногая Вера Макарова.
- Ребята! - закричала она. - Вы знаете... Новость!..
- Что? Что такое? Какая? - закричали вокруг.
- Вы знаете... у нас... у нас... новенькая...
- Ха! - захохотали ребята. - Новость! Давно без тебя знаем...
- Новенькая учительница, - сказала Вера.
- Учительница?
- Ага. Вместо Элеоноры Матвеевны будет. Ой, вы бы видели! - Вера
всплеснула своими длинными руками. - Хорошенькая... Молоденькая... Глаза
голубые, а волосы...
Ей не пришлось дорисовывать портрет новой учительницы. Открылась дверь,
и на пороге появилась она сама - действительно очень молодая, голубоглазая,
с двумя золотистыми косами, заплетенными, как венок, вокруг головы.
Ребята поднялись ей навстречу, и в тишине какая-то девочка громко
прошептала своей соседке:
- Ой, и правда, какая хорошенькая!..
Учительница чуть заметно улыбнулась, подошла к своему столику, положила
портфель и сказала:
- Здравствуйте, ребята. Вот вы какие! А мне говорили, что вы -
маленькие. Садитесь, пожалуйста.
Ребята сели. Учительница прошлась по классу, остановилась, опять
улыбнулась и сказала:
- Ну, давайте познакомимся. Меня зовут Елизавета Ивановна. А вас?
Ребята засмеялись. Учительница прошла к столу и раскрыла журнал.
- О, да вас тут много. Ну, давайте все-таки знакомиться. Антонова - кто
это?
- Я! - сказала Вера Антонова, поднимаясь.
- Ну, расскажи мне немножко о себе, - сказала учительница, присаживаясь
к столу. - Как тебя зовут? Кто твои папа и мама? Где ты живешь? Как ты
учишься?
- Учусь - ничего, хорошо, - сказала Вера.
Ребята зафыркали.
- Ну, садись, - усмехнулась учительница. - Поживем - увидим. Следующий
- Баринова!
- Я!
- А тебя как зовут?
Баринова сказала, что ее зовут Тамара, что живет она в соседнем доме,
что мама у нее буфетчица, а папа умер, когда она еще была маленькая.
Пока она это рассказывала, Володька Бессонов нетерпеливо ерзал на своей
парте. Он знал, что его фамилия - следующая, и не мог дождаться очереди.
Не успела учительница вызвать его, как он вскочил и затараторил:
- Меня зовут Володя. Мне одиннадцать лет. Мой папа - парикмахер. Я живу
угол Обводного канала и Боровой. У меня есть собака Тузик...
- Тихо, тихо, - улыбнулась учительница. - Ладно, садись, хватит, о
Тузике ты мне после расскажешь. А то я с твоими товарищами не успею
познакомиться.
Так она постепенно, по алфавиту, опросила полкласса. Наконец подошла
очередь новенькой.
- Морозова! - выкликнула учительница.
Со всех сторон закричали:
- Это новенькая! Елизавета Ивановна, она новенькая. Она сегодня первый
раз.
Учительница внимательно посмотрела на маленькую, худенькую девочку,
поднявшуюся из-за своей парты, и сказала:
- Ах, вот как?
- Елизавета Ивановна! - закричал Володька Бессонов, поднимая руку.
- Ну, что?
- Елизавета Ивановна, эта девочка новенькая. Ее зовут Морозова. Я ее
сегодня первый увидел...
- Да, да, - сказала Елизавета Ивановна. - Мы уже слышали об этом. Ну,
что ж, Морозова, - обратилась она к новенькой, - расскажи и ты нам о себе.
Это будет интересно не только мне, но и твоим новым товарищам.
Новенькая тяжело вздохнула и посмотрела куда-то в сторону, в угол.
- Меня зовут Валя, - сказала она. - Мне будет скоро двенадцать лет. Я
родилась у Киеви и все время там жила - с папой и мамой. А потом...
Тут она запнулась и совсем тихо, одними губами сказала:
- Потом мой папа...
Что-то мешало ей говорить.
Учительница вышла из-за стола.
- Хорошо, Морозова, - сказала она, - хватит. Ты после расскажешь.
Но было уже поздно. У новенькой задрожали губы, она повалилась на парту
и громко, на весь класс заплакала.
Ребята повскакали со своих мест.
- Что с тобой? Морозова! - крикнула учительница.
Новенькая не отвечала. Она уткнулась лицом в сложенные на парте руки и
делала все, чтобы сдержать слезы, но, как ни старалась, как ни сжимала зубы,
- слезы все текли и текли, и плакала она все громче и все безутешнее.
Учительница подошла к ней и положила руку ей на плечо.
- Ну, Морозова, - сказала она, - милая, ну, успокойся...
- Елизавета Ивановна, может быть, она больная? - сказала ей Лиза
Кумачева.
- Нет, - ответила учительница.
Лиза взглянула на нее и увидела, что учительница стоит, закусив губу, и
что глаза у нее стали мутные, и что она тяжело и порывисто дышит.
- Морозова... не надо, - сказала она и погладила новенькую по голове.
В это время за стеной зазвенел звонок, и учительница, ни слова не
сказав, повернулась, подошла к своему столу, взяла портфель и быстро вышла
из класса.
Новенькую со всех сторон окружили. Стали ее теребить, уговаривать,
успокаивать. Кто-то побежал в коридор за водой, и когда она, стуча зубами,
сделала несколько глотков из жестяной кружки, она успокоилась немножко и
даже сказала "спасибо" тому, кто ей принес воду.
- Морозова, ты что? Что с тобой? - спрашивали вокруг.
Новенькая не отвечала, всхлипывала, глотала слезы.
- Да что с тобой? - не отставали ребята, наседая со всех сторон на
парту.
- Ребята, уйдите! - отталкивала их Лиза Кумачева. - Ну, как вам не
стыдно! Мало ли... может быть, у нее кто-нибудь умер.
Эти слова подействовали и на ребят и на новенькую. Новенькая опять
повалилась на парту и еще громче заплакала, а ребята смутились, замолчали и
стали понемногу расходиться.
Когда, после звонка, Елизавета Ивановна снова появилась в классе,
Морозова уже не всхлипывала, только изредка шмыгала носом и сжимала в руке
маленький, промокший до последней ниточки платок.
Учительница ей ничего больше не сказала и сразу же приступила к уроку.
Вместе со всем классом новенькая писала диктовку. Собирая тетради,
Елизавета Ивановна остановилась около ее парты и негромко спросила.
- Ну, как, Морозова?
- Хорошо, - пробурчала новенькая.
- Может быть, тебе лучше все-таки пойти домой?
- Нет, - сказала Морозова и отвернулась.
Больше за весь день Елизавета Ивановна к ней не обращалась и не
вызывала ее ни на русском ни на арифметике. Товарищи тоже оставили ее в
покое.
В конце концов, что тут особенно интересного в том, что маленькая
девочка заплакала на уроке? О ней просто забыли. Только Лиза Кумачева почти
каждую минуту спрашивала у нее, как она себя чувствует, и новенькая или
говорила ей "спасибо", или ничего не отвечала, а только кивала головой.
Кое-как досидела она до конца уроков, и не успел отзвенеть последний
звонок, как она торопливо собрала свои книжки и тетради, затянула их
ремешком и побежала к выходу.
У вешалки, постукивая номерком о прилавок, уже стоял Володька Бессонов.
- Вы знаете, нянечка, - говорил он, - у нас в классе новенькая. Ее
зовут Морозова. Она с Украины приехала. С Восточной... Вот она! - сказал он,
увидев Морозову. Потом посмотрел на нее, сморщил нос и сказал: - Что,
плакса-вакса, не удалось обскакать? Я все-таки первый ухожу. Да-с.
Новенькая взглянула на него с удивлением, а он прищелкнул языком,
повернулся на каблуках и стал натягивать пальто, - как-то по-особенному,
всовывая руки в оба рукава сразу.
Из-за Володьки новенькой не удалось уйти незамеченной из школы. Пока
она одевалась, в раздевалке набился народ.
Застегивая на ходу коротенькое пальтецо с белым заячьим воротником, она
вышла на улицу. Почти следом за ней выбежала на улицу Лиза Кумачева.
- Морозова, тебе в какую сторону? - сказала она.
- Мне - сюда, - показала налево новенькая.
- Ой, по пути, значит, - сказала Лиза, хотя идти ей нужно было совсем в
другую сторону. Просто ей очень хотелось поговорить с новенькой.
- Ты на какой улице живешь? - спросила она, когда они дошли до угла.
- А что? - спросила новенькая.
- Ничего... Просто так.
- На Кузнечном, - сказала новенькая и зашагала быстрее. Лиза еле-еле
поспевала за ней. Ей очень хотелось как следует расспросить новенькую, но
она не знала, с чего начать.
- Правда, Елизавета Ивановна хорошенькая? - сказала она.
Новенькая помолчала и спросила:
- Это какая Елизавета Ивановна? Учительница?
- Да. Правда, она чудная?
- Ничего, - пожала плечами новенькая.
Здесь, на улице, в своем легком пальтишке она казалась еще меньше, чем
в классе. Нос и все лицо у нее на морозе страшно покраснели. Лиза решила,
что лучше всего заговорить для начала о погоде.
- У вас что - на Украине - теплее или холоднее? - сказала она.
- Трохи теплей, - сказала новенькая. Вдруг она убавила шаг, посмотрела
на свою спутницу и сказала:
- Скажи, это очень глупо, що я так ревела сегодня у классе?
- Ну, почему? - пожала плечами Лиза. - У нас тоже девочки плачут... А
ты почему плакала, что у тебя случилось, а?
Она думала почему-то, что новенькая ей не ответит. Но та посмотрела на
Лизу и сказала:
- У меня папа пропал.
Лиза даже остановилась от удивления.
- Как пропал? - сказала она.
- Он - летчик, - сказала новенькая.
- А где он - в Киеве пропал?
- Нет, здесь - на фронте...
Лиза открыла рот.
- Он что у тебя - на войне?
- Ну, да, конечно, - сказала новенькая, и Лиза, посмотрев на нее,
увидела, что у нее в глазах опять блестят слезы.
- А как же он пропал?
- Ну, как вообще на войне пропадают. Улетел, и никто не знает, що с
ним. Одиннадцать дней от него писем не было.
- Может быть, некогда ему? - неуверенно сказала Лиза.
- Ему и всегда некогда, - сказала новенькая. - А он все-таки в декабре
оттуда восемь листиков прислал.
- Да, - сказала Лиза и покачала головой. - А вы когда, давно из Киева
приехали?
- Мы сразу, вместе с ним приихалы, як только война началась - на третий
день.
- И мама твоя приехала?
- Конечно.
- Ох, наверно, она тоже волнуется! - сказала Лиза. - Плачет, наверно,
да?
- Нет, - сказала новенькая. - Моя мама умиет не плакать...
Она посмотрела на Лизу, сквозь слезы усмехнулась и сказала:
- А я вот не умию...
Лиза хотела сказать ей что-нибудь хорошее, теплое, утешительное, но в
эту минуту новенькая остановилась, протянула ей руку и сказала:
- Ну, до свиданья, теперь я одну пойду.
- Почему? - удивилась Лиза. - Это ж еще не Кузнечный. Я тебя провожу.
- Нет, нет, - сказала новенькая и, торопливо пожав Лизину руку,
побежала дальше одна.
Лиза видела, как она свернула за угол - в Кузнечный переулок. Из
любопытства Лиза тоже дошла до угла, но когда она заглянула в переулок -
новенькой там уже не было.
На следующее утро Валя Морозова пришла в школу очень поздно, перед
самым звонком. Когда она появилась в классе, там сразу стало очень тихо,
хотя за минуту до этого стоял такой гвалт, что в окнах звенели стекла, а
мертвые бабочки в классной коллекции шевелили крылышками, как живые. По
тому, как участливо и жалостливо все на нее посмотрели, новенькая поняла,
что Лиза Кумачева уже успела рассказать о вчерашнем их разговоре на улице.
Она покраснела, смутилась, пробормотала "здравствуйте", и весь класс, как
один человек, ответил ей:
- Здравствуй, Морозова!
Ребятам, конечно, было очень интересно узнать, что у нее слышно нового
и нет ли известий от отца, но никто не спросил у нее об этом, и только Лиза
Кумачева, когда новенькая уселась рядом с ней за парту, негромко сказала:
- Что, нет?
Морозова покачала головой и глубоко вздохнула.
За ночь она еще больше осунулась и похудела, но, как и вчера, жиденькие
белокурые косички ее были тщательно заплетены, и в каждой из них болтался
зеленый шелковый бантик.
Когда зазвенел звонок, к парте, где сидели Морозова и Кумачева, подошел
Володька Бессонов.
- Здравствуй, Морозова. С добрым утром, - сказал он. - Сегодня погода
хорошая. Двадцать два градуса только. А вчера двадцать девять было.
- Да, - сказала Морозова.
Володька постоял, помолчал, почесал затылок и сказал:
- А что, интересно, Киев большой город?
- Большой.
- Больше Ленинграда?
- Меньше.
- Интересно, - сказал Володька, помотав головой. Потом он еще помолчал
и сказал:
- А как, интересно, будет по-украински собака? А?
- А что? - сказала Морозова. - Так и будет - собака.
- Гм, - сказал Володька. Потом он вдруг тяжело вздохнул, покраснел,
посопел носом и сказал:
- Ты... это... как его... не сердись, что я тебя вчера плаксой-ваксой
назвал.
Новенькая улыбнулась и ничего не ответила. А Володька еще раз шмыгнул
носом и отправился к своей парте. Через минуту Морозова услышала его
звонкий, захлебывающийся голос:
- Ребята, вы знаете, как по-украински будет собака? Не знаете? А я
знаю...
- Ну, как же, интересно, будет по-украински собака?
Володька оглянулся. В дверях, с портфелем под мышкой, стояла Елизавета
Ивановна, новая учительница.
- Собака - собака и будет, Елизавета Ивановна, - сказал Володька,
поднимаясь вместе с другими навстречу учительнице.
- Ах, вот как? - улыбнулась учительница. - А я думала, как-нибудь
поинтереснее. Здравствуйте, товарищи. Садитесь, пожалуйста.
Она положила на столик портфель, поправила на затылке волосы и опять
улыбнулась:
- Ну, как поживают наши уроки?
- Ничего, Елизавета Ивановна, спасибо. Живы, здоровы! - закричал
Володька.
- А это мы сейчас увидим, - сказала учительница, раскрывая классный
журнал.
Взгляд ее пробежал по списку учеников. Все, кто не очень уверенно
чувствовали себя в этот день в арифметике, - съежились и насторожились,
только Володька Бессонов нетерпеливо подпрыгивал на своей задней парте,
мечтая, как видно, что его и тут вызовут первым.
- Морозова - к доске! - сказала учительница.
Почему-то по классу пробежал ропот. Всем показалось, наверно, что это
не очень-то хорошо, что вызывают Морозову. Можно было бы сегодня ее и не
беспокоить.
- Отвечать можешь? - спросила у новенькой учительница. - Уроки выучила?
- Выучила. Могу, - чуть слышно ответила Морозова и пошла к доске.
Отвечала она урок очень плохо, путалась и сбивалась, и Елизавета
Ивановна несколько раз обращалась за помощью к другим. И все-таки не
отпускала ее и держала у доски, хотя все видели, что новенькая еле стоит на
ногах, и что мел у нее в руке дрожит, и цифры на доске прыгают и не хотят
стоять прямо.
Лиза Кумачева готова была расплакаться. Она не могла спокойно смотреть,
как бедная Валя Морозова в десятый раз выписывает на доске неправильное
решение, стирает его и пишет снова, и опять стирает, и опять пишет. А
Елизавета Ивановна смотрит на нее, качает головой и говорит:
- Нет, неправильно. Опять неправильно.
"Ах, - думала Лиза. - Если бы Елизавета Ивановна знала! Если б она
знала, как тяжело сейчас Вале! Она бы отпустила ее. Она бы не стала ее
мучить".
Ей хотелось вскочить и закричать: "Елизавета Ивановна! Хватит!
Довольно!.."
Наконец, новенькой удалось написать правильное решение. Учительница
отпустила ее и поставила в журнале отметку.
- Теперь попросим к доске Бессонова, - сказала она.
- Так и знал! - закричал Володька, вылезая из-за своей парты.
- А уроки ты знаешь? - спросила учительница. - Задачи решил? Не трудно
было?
- Хе! Легче пуха и пера, - сказал Володька, подходя к доске. Я, вы
знаете, за десять минут все восемь штук решил.
Елизавета Ивановна дала ему задачу на что же правило. Володька взял мел
и задумался. Так он думал минут пять, по меньшей мере. Он вертел в пальцах
огрызок мела, писал в уголке доски какие-то малюсенькие цифры, стирал их,
чесал нос, чесал затылок.
- Ну, как же? - не выдержала наконец Елизавета Ивановна.
- Минуточку, - сказал Володька. - Минуточку... я сейчас... Как же это?
- Садись, Бессонов, - сказала учительница.
Володька положил мел и, ни слова не говоря, вернулся на свое место.
- Видали! - обратился он к ребятам. - Каких-нибудь пять минуток у доски
постоял и - целую двойку заработал.
- Да, да, - сказала Елизавета Ивановна, оторвавшись от журнала. - Одним
словом - легче пуха и пера.
Ребята долго смеялись над Володькой. Смеялась и Елизавета Ивановна, и
сам Володька. И даже новенькая улыбалась, но видно было, что ей не смешно,
что улыбается она только из вежливости, за компанию, а на самом деле ей не
смеяться, а плакать хочется... И, взглянув на нее, Лиза Кумачева поняла это
и первая перестала смеяться.
В перемену несколько девочек собрались в коридоре у кипяточного бака.
- Вы знаете, девочки, - сказала Лиза Кумачева, - я хочу поговорить с
Елизаветой Ивановной. Надо ей рассказать про новенькую... Чтобы она с ней не
так строго. Ведь она не знает, что у Морозовой такое несчастье.
- Пойдемте, поговорим с ней, - предложила Шмулинская.
И девочки гурьбой побежали в учительскую.
В учительской рыжая Марья Васильевна, из четвертого "А", разговаривала
по телефону.
- Да, да... хорошо... да! - кричала она в телефонную трубку и, кивая,
как утка, головой, без конца повторяла: - Да... да... да... да... да...
да...
- Вам что, ребята? - сказала она, оторвавшись на минуту от трубки.
- Елизаветы Ивановны тут нет? - спросили девочки.
Учительница показала головой на соседнюю комнату.
- Елизавета Ивановна! - крикнула она. - Вас ребята спрашивают.
Елизавета Ивановна стояла у окна. Когда Кумачева и другие вошли в
комнату, она быстро повернулась, подошла к столу и склонилась над грудой
тетрадок.
- Да? - сказала она, и девочки увидели, что она торопливо вытирает
платком глаза.
От неожиданности они застряли в дверях.
- Что вы хотели? - сказала она, внимательно перелистывая тетрадку и
что-то разглядывая там.
- Елизавета Ивановна, - сказала, выступая вперед, Лиза. - Мы хотели...
это... мы хотели поговорить относительно Вали Морозовой.
- Ну? Что? - сказала учительница и, оторвавшись от тетрадки внимательно
посмотрела на девочек.
- Вы знаете, - сказала Лиза, - ведь у нее отец...
- Да, да, девочки, - перебила ее Елизавета Ивановна. - Я знаю об этом.
Морозова очень страдает. И это хорошо, что вы о ней заботитесь. Не надо
только показывать, что вы ее жалеете и что она несчастнее других. Она очень
слабая, болезненная... в августе у нее был дифтерит. Надо, чтобы она
поменьше думала о своем горе. Сейчас о своем много думать нельзя - не время.
Ведь у нас, милые мои, самое ценное, самое дорогое в опасности - наша
Родина. А что касается Вали - будем надеяться, что отец ее жив.
Сказав это, она опять склонилась над тетрадкой.
- Елизавета Ивановна, - сказала, засопев, Шмулинская, - а вы почему
плачете?
- Да, да, - сказали, окружив учительницу, остальные девочки. - Что с
вами, Елизавета Ивановна?
- Я? - повернулась к ним учительница. - Да что с вами, голубушки! Я не
плачу. Это вам показалось. Это, наверно, с мороза у меня глаза заслезились.
И потом - здесь так накурено...
Она помахала рукой около своего лица.
Шмулинская понюхала воздух. В учительской табаком не пахло. Пахло
сургучом, чернилами, чем угодно - только не табаком.
В коридоре затрещал звонок.
- Ну, шагом марш, - весело сказала Елизавета Ивановна и распахнула
дверь.
В коридоре девочки остановились и переглянулись.
- Плакала, - сказала Макарова.
- Ну, факт, что плакала, - сказала Шмулинская. - И не накурено ни
чуточки. Я даже воздух понюхала...
- Вы знаете, девочки, - сказала, подумав, Лиза. - Я думаю, что у нее
тоже какое-нибудь несчастье...
После этого Елизавету Ивановну никогда больше не видели с заплаканными
глазами. И в классе, на уроках, она всегда была веселая, много шутила,
смеялась, а в большую перемену даже играла с ребятами во дворе в снежки.
К Морозовой она относилась так же, как и к остальным ребятам, задавала
ей на дом не меньше, чем другим, и отметки ставила без всякой поблажки.
Училась Морозова неровно, то отвечала на "отлично", то вдруг подряд
получала несколько "плохо". И все понимали, что это не потому, что она
лентяйка или неспособная, а потому, что, наверно, дома она вчера весь вечер