Белковский Станислав. Покаяние

   КОЧУБЕЙ. Не хотел утверждать, потому что спикер был очень вредный человек и ненавидел Ельцина. Когда Ельцин сказал им, что введёт чрезвычайное положение, если они меня не утвердят, они сразу же утвердили. Чего о них говорить? Кто-нибудь сегодня помнит этих депутатов?
   МОРФИН. Простите, но здесь у меня будет один деликатный вопрос.
   КОЧУБЕЙ. Деликатный?
   МОРФИН. Вы не против деликатного вопроса?
   КОЧУБЕЙ. Наверное, нет. Задавайте ваш вопрос.
   МОРФИН. Дело в том, что два дня тому назад я встречался с Геннадием Крокодиловым. Он здесь, в Москве, и работает президентом Федерации спортивного карате. Просил передать вам большой привет.
   КОЧУБЕЙ. Где Крокодилов и в какой федерации – совершенно не имеет значения. Ну?
   МОРФИН. Вы подтверждаете, что в то время, когда парламент по просьбе Ельцина назначил вас премьер-министром, Крокодилов был шефом президентской канцелярии?
   КОЧУБЕЙ. Наверное. Что из того?
   МОРФИН. Крокодилов сказал мне, что за ваше назначение с третьей попытки спикеру парламента заплатили три миллиона долларов. Которые Ельцин распорядился выдать со счета некоей компании по торговле оружием. Он сказал, что лично передавал их спикеру.
   КОЧУБЕЙ. Крокодилов – спившийся деградант. Я не вижу необходимости его комментировать.
   МОРФИН. Не его, но только факт.
   КОЧУБЕЙ. Это собачья чушь. Отвратительная собачья сушь. Цель которой – бросить тень на всех либералов и демократов России. Крокодилов всегда был внештатным сотрудником КГБ и теперь продолжает отрабатывать.
   МОРФИН. Вы не подтверждаете факт передачи спикеру трех миллионов американских долларов?
   КОЧУБЕЙ. Послушайте, мистер Морфин, вы всерьез думаете, что за пост премьер-министра России просили три миллиона? Он стоит миллиарды!
   МОРФИН. Самые разные люди сказали мне, что в то время три миллиона были крупная сумма.
   КОЧУБЕЙ. Если вы хотите продолжать интервью, мы не должны обсуждать горячечный бред Крокодилова. Извините.
 
   Вытирает платком пот со лба.
 
   МОРФИН. Да-да, как вам будет удобно. Мы можем продолжать?
   КОЧУБЕЙ. Извольте, Пол.
   МОРФИН. Когда вы стали заместителем премьер-министра по экономике, у вас уже была готовая стратегия реформ?
   КОЧУБЕЙ. Когда я стал заместителем премьер-министра по экономике, распался Советский Союз. У нас не было страны. Мы стояли на пороге голода, разрухи и гражданской войны. Стратегия состояла в том, чтобы всё это предотвратить.
   МОРФИН. Вы предотвратили гражданскую войну?
   КОЧУБЕЙ. У вас есть в этом какие-то сомнения? Посмотрите на улицу – гражданской войны же нет.
   МОРФИН. Простите, а каким образом вам удалось предотвратить гражданскую войну?
   КОЧУБЕЙ. Решительными реформами, которые сыграли на опережение.
   МОРФИН. То есть, вы хотите сказать, что либерализация цен и уничтожение сбережений физических людей предотвратили гражданскую войну? Я тоже слышал теорию, что для войны нужны деньги. А если нет денег – никто не хочет воевать. Точнее сказать – никто не пойдет воевать. Чтобы воевать, нужно хоть немного кушать. А если нельзя кушать – невозможно воевать.
   КОЧУБЕЙ. Я как-то не расслышал.
   МОРФИН. Я имел в виду, что голодные люди воевать отказываются. Но это другой вопрос. Сейчас, много лет спустя, вы видите ошибки тех радикальных реформ?
   КОЧУБЕЙ. Какие ошибки?
 
   Долго и пристально.
 
   МОРФИН. Вы полагаете, ошибок не было.
   КОЧУБЕЙ. Я вам скажу о главном деле, которое мы сделали. Мы добились сжатия денежной массы. Мы упёрлись насмерть и все-таки сжали денежную массу. Ни до нас, ни после нас это не удавалось никому.
   МОРФИН. Вы осуществляли борьбу с инфляцией?
   КОЧУБЕЙ. Да, хотя вы и филолог, но должны уже знать, что инфляция – явление монетарное. Потому, сжимая денежную массу, убиваешь инфляцию. Мы убили ее.
   МОРФИН. В тот год, когда вы были премьер-министром, я впервые приехал в Россию. В первый раз после эмиграции моих родителей. И я точно помню, что инфляция была очень большая. Цены на продукты росли каждый день. Я выходил за кофе в ближайший майкрошоп, и не было дня, чтобы…
   КОЧУБЕЙ. Послушайте, ведь это я даю интервью, а не вы. Давайте я вам расскажу про борьбу с инфляцией, а не вы мне про кофе.
   МОРФИН. Простите, я абсолютно не хотел…
   КОЧУБЕЙ. Слушайте. Тогда, такой же зимой, когда я был премьер-министром, ко мне обратился главный редактор газеты «Правда». Африкан Иванович Тимофеев.
   МОРФИН. Тот, который приглашал вас возглавить отдел экономики?
   КОЧУБЕЙ. Тот самый.
   МОРФИН. Он позвонил вам по телефону?
   КОЧУБЕЙ. Какая разница? Он не мог позвонить по телефону. Потому что его бы не соединили со мной. В моей приемной. Я же был премьер-министром, понимаете. Премьер-министр не может разговаривать с каждым, кто звонит ему по телефону. Иначе ему только и останется, что говорить по телефону, а времени, чтобы вытянуть из болота смертельно больную экономику страны, уже не хватит.
   МОРФИН. А как он с вами связался?
   КОЧУБЕЙ. Он прислал срочную телеграмму. На правительственном бланке. Его секретарша где-то раздобыла правительственный бланк по старой дружбе. Или просто лежал у них в «Правде». В сейфе. Старый, еще советский бланк. А в моей приёмной не рассмотрели. Толком. Черт. Пришлось читать африканью телеграмму. Так вот. Африкан Иванович перенес инфаркт в Германии. Поехал в Германию и там получил инфаркт. Нужна была операция. То есть – нужны были сто тысяч марок на операцию. И он просил ему помочь. Чтобы бюджет заплатил сто тысяч марок. И я хотел ему помочь. Я хорошо относился к старику Африкану. Но если бы мы заплатили – был бы новый виток инфляции. Все наши усилия по сжатию денежной массы пошли бы прахом. Вы понимаете? Я отказал Африкан Иванычу. Я взял на себя такую ответственность. Не знаю, кто еще в мире был тогда способен к такой ответственности, кроме нашей команды. Мы выстояли…
   МОРФИН. И что стало с этим человеком?
   КОЧУБЕЙ. Ничего не стало. Он старенький уже был. Все там будем, как у нас говорят в России.
   МОРФИН. Но, если я правильно понимаю, оплата за границей не могла поднять инфляцию в России. Разве нет?
 
   Появляется звук, похожий на трение топора о скрипичную струну.
 
   КОЧУБЕЙ. Так всегда бывает, когда филолог приходит брать интервью у экономиста.
   МОРФИН. Я брал интервью у многих экономистов, господин Кочубей.
   КОЧУБЕЙ. А я тридцать пять раз давал интервью вашей газете. Нет – триста тридцать пять раз! И еще ни разу мне не задавали таких некомпетентных вопросов. Извините, господин Морфин, я не хотел бы продолжать. Я вас не выгоняю, но… Вы можете посидеть в приемной, выпить чаю.
   МОРФИН. Очень жаль, господин Кочубей, что так получилось. Я, тем не менее, расшифрую то, что вы уже сказали.
   КОЧУБЕЙ. Я позвоню в редакцию «Вашингтон пост» и попрошу, чтобы мне больше не присылали людей, которые не знают, что такое инфляция.
   МОРФИН. Я расшифрую и пришлю Вам и-мейлом. Я могу взять у Вашего секретаря адрес?
   КОЧУБЕЙ. Возьмите. Ступайте, пожалуйста.
 
   Пауза. Морщится. Закрывает глаза.
 
   КОЧУБЕЙ. Постойте, Пол. Вернитесь.
   МОРФИН. Вы хотите возобновить интервью?
   КОЧУБЕЙ. Я хочу сказать только одно. Вы можете включить диктофон. И записывать от руки. Пожалуйста.
   МОРФИН. Я готов.
   КОЧУБЕЙ. Как премьер-министр, я действительно совершил болезненную ошибку, о которой сожалею до сих пор. И я хочу, чтобы вы об этом написали.
   МОРФИН. Мы напишем.
   КОЧУБЕЙ. Когда я стал еще заместителем премьер-министра, мне дали государственную дачу. Члена Политбюро ЦК КПСС товарища Бакланова. Вы такого уже не помните. Дача была запущенная, потому что товарищ Бакланов был уже три месяца как в тюрьме. Он был член ГКЧП. Помните – ГКЧП, путч, переворот?..
   МОРФИН. Да, конечно, помню. Топ-ивент мировой истории.
   КОЧУБЕЙ. Семья Бакланова съехала. Сбежала от ужаса. Дача была запущенная. И там прибились бездомные собаки. То есть бродячие собаки. Человек десять. Или двенадцать.
   МОРФИН. Человек или собак?
   КОЧУБЕЙ. Человек. То есть собак. Собак. Но у меня жена тогда была беременная моей младшей дочкой. А у дочки и сейчас аллергия на бродячих собак. И я поручил начальнику моей охраны, чтобы он разобрался с собаками.
   МОРФИН. Кто был начальник охраны?
   КОЧУБЕЙ. Андрюша Полевой. Он сейчас работает вице-президентом по безопасности в Корпорации вечной жизни. У моего друга Бориса Толя. Вы же знаете Бориса?
   МОРФИН. Я полтора месяца назад сделал с ним большое интервью для «ВашПост». И что было дальше с собаками?
   КОЧУБЕЙ. Андрей переборщил. Я не знаю, понимаете ли вы это русское слово. Он сделал лишнее. Он расстрелял эти 12 собак.
   МОРФИН. Как вы узнали, что он их расстрелял?
   КОЧУБЕЙ. Их трупы лежали у задних ворот. Это было страшно негигиенично. Эпидемично это было даже. Работники дачи могли заразиться кариесом. В мертвых собаках всегда существует кариес.
 
   Пауза.
 
   Это была моя ошибка. Я должен был более четко объяснить начальнику охраны задачу. Собак надо было вывезти в лес. Но не расстреливать прямо под забором дачи заместителя председателя правительства. Меня до сих пор подташнивает, когда я об этом говорю!
 
   Хватается за носовой платок.
 
   МОРФИН. Вам плохо? Позвать секретаря?
   КОЧУБЕЙ. Мне всё нормально. Я решил публично признать эту ошибку. И за свой счёт построить приют для бродячих собак. На моем дачном участке площадью ноль целых пять десятых гектара в Серебряном бору. Вы знаете, где Серебряный бор?
   МОРФИН. Простите, какой площадью?
   КОЧУБЕЙ. Пятьдесят соток. По нынешним ценам, почти пять миллионов долларов. Там будет собачий приют.
   МОРФИН. Вы хотите, чтобы я это написал?
   КОЧУБЕЙ. Я хочу, чтобы вы это написали.
   МОРФИН. Я обязательно напишу, господин Кочубей.
 
   Исчезает.
 
   Людочка, проводи его. Так, чтобы он не обиделся. И еще – там есть коньячок. Треть бутылки. Очень сосет под ложечкой. Сегодня больше, чем прежде. И чем обычно. Какой фигни я ему наговорил! Даже херни – не фигни. Между фигнёй и хернёй есть чувствительная разница. Которую могут понять только люди нашего круга. Нашей страты люди, я бы сказал. Ужасно, ужасно. Где же треть бутылочки? Надо бы побыстрее.
   Людочка, набери, пожалуйста, отца Гавриила. Спроси, могу ли я подъехать сегодня после вечерней службы. Мне очень надо. Именно сегодня. Когда заканчивается эта чёртова служба?

V

   Толь, Гоцлибердан.
 
   ТОЛЬ. Так когда начнут слушать в церкви?
   ГОЦЛИБЕРДАН. В воскресенье. Всё готово.
   ТОЛЬ. Ты знаешь, я подумал: может, просто повесить жука попу на мантию? Нам же не нужно слушать всю церковь?
   ГОЦЛИБЕРДАН. У него ряса.
   ТОЛЬ. Что?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Не мантия, а ряса. Мантия – это типа у католических кардиналов. Правда, в православной церкви тоже был один митрополит, который ходил в красной мантии. Пока его не отравили. В Ватикане. Мгновенный отёк легкого. На приёме у Папы Римского.
   ТОЛЬ. Сколько у тебя всякого дерьма в голове, Гоц!
   ГОЦЛИБЕРДАН. Да. Потому до сих пор и не миллиардер. В отличие от некоторых.
   ТОЛЬ. Скоро будешь. Как говорил мозг русского либерализма Игорь Тамерланович Кочубей, дайте нам десять лет спокойствия – и вы не узнаете Россию. Помнишь, он говорил это в Верховном Совете? Перед самым расстрелом.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Дайте нам десять лет – и вы своих не узнаете. Помню. Это еще кто-то говорил до него лет за восемьдесят.
   ТОЛЬ. Так что ты думаешь про костюм священника? Про жука, в смысле?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Прицепить на рясу сложно – нужен прямой контакт. Вот, можем пригласить попа освятить новый завод по производству презервативов, и там…
   ТОЛЬ. Ладно, не говори ерунды.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Все интересующие нас разговоры ведутся в одной-единственной комнате. В правом крыле церкви. Смотрящем на юго-восток. Остальное не так важно.
   ТОЛЬ. Ну и слава Богу. Они же сегодня встречаются, ты мне сказал?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Сегодня.
   ТОЛЬ. И мы не узнаем, о чем они поговорили сегодня.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Не узнаем.
   ТОЛЬ. Хорошо ли это?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Это всё равно. Главные разговоры – впереди. До тех пор, пока Тамерланыч не уедет в Америку.
   ТОЛЬ. Да, Гоц, тут возник интересный вопрос: а что, Игорь поедет один? На все пять недель?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Что ты имеешь в виду? Охрану мы ему обещали. Еще пилоты будут в твоем самолёте. Ты-то как пять недель без самолёта перебьешься?
   ТОЛЬ. Я возьму резервный. Из 2-го авиаотряда. Нет, я имел в виду, он отправится без Марии?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Ты удивляешь меня, Боря. Когда Тамерланыч последний раз ездил куда-то с Машкой? Я ей предлагал со мной поехать в Доломиты на недельку, она отказалась, сука.
   ТОЛЬ. Что?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Отказалась поехать со мной в Доломиты на неделю, сука. Говорит, дескать работы слишком много.
   ТОЛЬ. Какая у нее может быть работа?
   ГОЦЛИБЕРДАН. В какой-то армии спасения от чего-то. Раздает подарки безногим детям. Жертвам противопехотных мин, ёбаный в рот.
   ТОЛЬ. Зачем противопехотным детям подарки? Она что, там всерьез работает или Игорь за нее платит?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Игорь в последнее время платит только церкви, ты знаешь. А Машке нужно чем-то заниматься. Не может же она весь день смотреть на его пьяную рожу. Тут и мертвый обалдеет.
   ТОЛЬ. Ты сказал – обалдеет?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Я имел в виду совсем другое. Можешь считать, я этого не говорил.
   ТОЛЬ. Да-да. Точно. Что же, Игорь будет совсем без женщины? Он в быту очень беспомощен.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Я понимаю, о чем ты. Правильный ход мышления.
   ТОЛЬ. К тому же он не так уже хорош в английском языке, как ему кажется. Ему под рукой нужен переводчик.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Да. Переводчица. У меня есть такая на примете. Работает у нас в корпорации. Стажёрка. Три месяца. Пятый курс лингвистического института. Раньше это называлось МГПИИЯ – место, где проститутки изучают иностранный язык.
   ТОЛЬ. Красиво. Она сможет поехать вместе с Игорем? На пять недель?
   ГОЦЛИБЕРДАН. За дополнительные сто баксов в день она сможет еще и не то.
   ТОЛЬ. Приемлемо. А как ее зовут?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Анфиса. Очень красивое русское имя – Анфиса.
   ТОЛЬ. Это невозможно. Игорь не согласится на переводчицу с таким плебейским именем. Как собачья кличка какая-то. Анфиса! Бр-р…
   ГОЦЛИБЕРДАН. Ну, Игорь в последнее время что-то полюбил собак. Даже чересчур. А как ты предлагаешь назвать переводчицу, Борис Алексеевич?
   ТОЛЬ. Ну, что-нибудь поприличнее. Я не знаю?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Например, Ноэми тебя устроит?
   ТОЛЬ. Его, я думаю, устроит. А мне всё равно. У нас есть такая переводчица – Ноэми?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Нет, конечно. Это будет та же Анфиса. Мы ее переименуем.
   ТОЛЬ. Она будет знать, что она Ноэми?
   ГОЦЛИБЕРДАН. С первого дня. С первой минуты знакомства с классиком русского либерализма она будет самой настоящей Ноэми. Ей выдать новый паспорт?
   ТОЛЬ. Обязательно. Ведь Игорь может туда заглянуть. Или случайно увидеть. Во Внуково-3. В ВИП-зале, перед посадкой в самолёт. И что он тогда подумает? Что мы лжецы, а он должен лететь на пять недель с девушкой, которая вовсе даже Анфиса, а никакая не Ноэми?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Паспорт будет готов. Старый мы ей на всякий случай тоже оставим.
   ТОЛЬ. Это меня не касается.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Профессор просил напомнить, чтобы ты позвонил в управление делами.
   ТОЛЬ. Не беспокойся о профессоре. Я сам о нем беспокоюсь.

VI

   Кочубей, Мария, Дедушкин.
 
   МАРИЯ. Я знаю, Евгений Волкович, вы любите фруктовый чай. Каркаде подойдет?
   ДЕДУШКИН. Ох, Машенька, знал бы я в моей поволжской юности, что такое каркаде… А вся страна узнала это благодаря вашему мужу. Благодаря Игорю, так сказать, Тамерланчу…
   КОЧУБЕЙ. Страна узнала это благодаря китайским контрабандистам, профессор. У нас секретный разговор?
   ДЕДУШКИН. Лишь отчасти, немного. Но, я думаю, Машенька нам не помешает.
   КОЧУБЕЙ. Она нам совершенно точно не помешает.
   МАРИЯ. Я пойду, с вашего позволения. Я никогда не люблю несекретных разговоров мужчин. Тем более – профессоров экономики. Они для меня скучноваты.
   КОЧУБЕЙ. Профессоры или разговоры?
   ДЕДУШКИН. Да что вы, Машенька. Вы, наверное, очень заняты по работе.
   КОЧУБЕЙ. Сегодня суббота.
   ДЕДУШКИН. Но это же евреи не работают по субботам. А Машенька же не еврей.
   МАРИЯ. Машенька хуже, чем еврей. Чай скоро будет. Если что – зовите, господа.
 
   Исчезает.
 
   ДЕДУШКИН. А где работает ваша супруга?
   КОЧУБЕЙ. В благотворительном фонде. Название я забыл. Развозят цветы по туберкулезным больницам. Букеты. На все праздники. И дни рождения врачей. Или больных. Я уже не помню.
   ДЕДУШКИН. Прекрасное дело. Я бы сам с удовольствием разносил букеты по туберкулезным больницам. Но Академия отнимает всё время, вот в чем беда. Надо держать Академию. Мы сильно разрослись, господин член Учёного совета.
   КОЧУБЕЙ. А я до сих пор член Учёного совета?
   ДЕДУШКИН. Неужели вы думаете, что наш Учёный совет мог бы обойтись без вас? Дорогой Игорь Тамерланович!
   КОЧУБЕЙ. Но я давно не был на заседаниях. Уже скоро год. Я думал, там ротация, и меня вывели.
   ДЕДУШКИН. Там есть ротация. Но она распространяется не на всех. На вечных людей, таких, как вы, она не распространяется.
   КОЧУБЕЙ. На вечных людей. Это вы занятно сказали. Надо посоветовать Толю. Взять меня для опытов в их корпорацию. Они только ищут рецепт вечной жизни, а тут уже целый готовый вечный человек. Печень, почки, селезенки. Всё вечное.
   ДЕДУШКИН. О-о-о, я, конечно, имел в виду в другом смысле. Но лет сорок вам еще надо протянуть, Игорь Тамерланович, хотя бы сорок. Совершенно обязательным образом. Без вас реформы никак не завершатся. Без вас они – они! – дадут задний ход. Поверьте мне. Я опытный человек.
   КОЧУБЕЙ. Да кому нужны эти реформы, профессор… А чего всё-таки меня не зовут на учёный совет.
   ДЕДУШКИН. Ну как же не зовут! Ну как же! Зовут, еще как зовут. Всякий раз направляем с нарочным письмо на золотом бланке – и прямо к вам в приёмную. А в приёмной отвечают, что вас всё нету. Заняты. Нет времени. Но мы с полным пониманием, так сказать…
   КОЧУБЕЙ. И когда был последний Ученый совет?
   ДЕДУШКИН. Две недели назад.
   КОЧУБЕЙ. А следующий когда?
   ДЕДУШКИН. Через две недели.
   КОЧУБЕЙ. Значит, он заседает раз в месяц?
   ДЕДУШКИН. Значит, так.
   КОЧУБЕЙ. Я в следующий раз обязательно приеду.
   ДЕДУШКИН. Следующий совет будет как раз предновогодний. Подводим итоги года. И раздаем маленькие подарки.
   КОЧУБЕЙ. Какие?
   ДЕДУШКИН. Как вы сказали?
   КОЧУБЕЙ. Какие подарки?
   ДЕДУШКИН. О, маленькие газонокосилочки фирмы «Сименс». Экспериментальные. На водородных двигателях. Вам точно понравится. Вы же любите энергосбережение.
   КОЧУБЕЙ. А водород тоже подарите?
   ДЕДУШКИН. Водород?
   КОЧУБЕЙ. Да. Аш два. Водород. Чтобы косилочки могли косить. Они же не косят без водорода. А надо, чтобы косили. Ведь если косилочка не может косить, то является ли она, в сущности, лучшим подарком – вот в чем вопрос.
 
   Пауза.
 
   Я совсем не хотел показаться неделикатным, но это действительно так.
 
   Пауза.
 
   ДЕДУШКИН. Когда меня спрашивают, почему именно Игорь Кочубей стал идеологом и водителем либеральных реформ в России, я всегда отвечаю: потому что у него уникальный по глубине проникновения ум. Ведь ни один, ни один из наших профессоров, ни из членов Учёного совета, ни из попечителей…
   КОЧУБЕЙ. Разве вы не знаете, профессор, почему Игорь Кочубей стал вождем либеральных реформ? Или – как вы назвали – водителем… Водителем реформ. Шофёром реформ. Это забавно.
   ДЕДУШКИН. Как почему?
   КОЧУБЕЙ. Вы, может быть, не знаете. Я старался вам не рассказывать. Я очень боялся потерять жену. Потому и согласился пойти в правительство.
   ДЕДУШКИН. Что вы говорите? Машеньку?
   КОЧУБЕЙ. Да, мою нынешнюю жену. Марию. Домашнее имя – Марфа.
   ДЕДУШКИН. Она что – серьезно болела?
   КОЧУБЕЙ. Она вообще не болела. Она была звездой факультета. Не помните, профессор?
   ДЕДУШКИН. О-о-о…
   КОЧУБЕЙ. 91-й год. Мы поженились в июне. Еще при советской власти. Мне – 37, ей – 25. Я – уже лысоватый, скользкий, полный и вечно потею. Пастозный такой. Знаете, есть такой медицинский термин – пастозный. Она – первая красавица мировой экономики.
   ДЕДУШКИН. И международных отношений?
   КОЧУБЕЙ. И международных отношений.
   ДЕДУШКИН. На нее все оглядываются. Все мужчины. И даже женщины. И не могут понять, кто рядом с ней. Двоюродный дядя или похотливый декан факультета?
   ДЕДУШКИН. Как интересно вы умеете рассказывать. Игорь Тамерланович.
   КОЧУБЕЙ. А я тогда – редактор отдела в «Правде». Газета ЦК всё-таки, не хухры-мухры. Кабинет. 25 метров, между прочим. Помните, профессор, в институте экономики у меня была конура метров 12?
   ДЕДУШКИН. Келья. Скорее, келья, чем конура.
   КОЧУБЕЙ. Келья. А тут – 25 метров. И белая «Волга» с водителем. Но всё это уже не то. И ЦК не тот. И «Правда» не та. И денег уже не хватает на молодую жену. Надо хоть пару раз в месяц ходить в ресторан. Тогда открылись новые, китайские, в «Садко Аркаде», вы помните? Сейчас занюханные и грязные, с мухами поперёк, а тогда ведь – казались Европой.
   ДЕДУШКИН. Я помню в Центре международной торговли. Он еще как-то назывался…
   КОЧУБЕЙ. Я по связям отца пошёл в ЦК. Говорю: нельзя ли как-нибудь стать помощником Горбачева по экономике. Или советником. Я всех классиков пролистал, все экономические словари вызубрил, говорю. Я ему такие речи напишу, то мир снова увидит великого реформатора. И услышит его. И прочтёт. С чистого листа, можно сказать, прочтёт.
   ДЕДУШКИН. Михал Сергеича?
   КОЧУБЕЙ. Михал Сергеича. И вот, стало быть, в пятницу, 15 августа, 91-го года, в три часа дня, я как собрался раз обедать, у меня был поздний обед, в «Правде», в столовой, Африкан разрешал мне обедать в его отдельной столовой, – звонок! Из ЦК звонят и говорят – есть контакт! Вот 20-го подпишем, стало быть, союзный договор, а 21-го – подъезжай к Горбачеву! Он хочет сделать тебя советником по экономике.
   ДЕДУШКИН. И что же – вы стали советником Горбачева?
   КОЧУБЕЙ. Нет, история, профессор, была в другом. Я долго думал, говорить Марфе, то есть Марии, или не говорить. Но я и не должен был ее потерять. Ни одного шанса. И я ей сказал. В тот же день.
   ДЕДУШКИН. Что же вы ей сказали, Игорь Тамерланович?
   КОЧУБЕЙ. Что будут советником Горбачева. Михал Сергеича.
   ДЕДУШКИН. Михал Сергеича.
   КОЧУБЕЙ. Я был очень горд. Так горд, что меня распирало. Я боялся, чтобы не лопнул мой пастозный живот.
   ДЕДУШКИН. О, какого лектора не хватает Академии в вашем лице. Игорь Тамерланович!
   КОЧУБЕЙ. А что было дальше, вы помните.
   ДЕДУШКИН. Не помню. Я как раз уехал с семьей в Пицунду. В Нижнюю Ореанду. У меня дочка Танечка только-только родила. Внучку мою Алисочку, вы знаете.
   КОЧУБЕЙ. Как же вы могли поехать в Пицунду в Нижнюю Ореанду? Нижняя Ореанда же в Ялте. В Крыму. Там теперь Украина.
 
   Пауза.
 
   А вовсе даже не Россия. И в Пицунде не Россия. Хотя многие думают, что Россия.
   ДЕДУШКИН. Да-да, именно так. Сначала – в Пицунду, потом – в Нижнюю Ореанду. Мы с женой – в Пицунду, а Танечка с Алисочкой – в Нижнюю Ореанду. А потом наоборот – Танечка с Алисочкой – в Пицунду…
   КОЧУБЕЙ. А потом – наоборот. А потом – переворот. Советский Союз рухнул. И все отчего-то радовались. Только я не радовался. Я уже не становился советником Горбачева. И больше того: всё сразу – «Правда», ЦК, белая «Волга» – всё сразу умножалось на ноль. И я умножался на ноль. Было ясно, что Мария вот-вот уйдёт. Она не согласится жить с совковым неудачником.
   ДЕДУШКИН. Куда уйдёт?
   КОЧУБЕЙ. Вдаль, Евгений Волкович. В ту самую даль. И я пригласил в «Арагви» – я с детства умел ходить в рестораны, меня папа научил – я пригласил в «Арагви» Генку Крокодилова. Был такой Генка. Любимый журналист Ельцина. Из Свердловска. Наш правдист. Собкор. Мы взяли на двоих литр дагестанского коньяку…
   ДЕДУШКИН. Это безумно интересно, Игорь Тамерланович.
 
   Подпрыгивает на одном месте.
   Бьёт тростью об пол.
 
   О, как мои студенты мечтали бы всё это услышать!
   КОЧУБЕЙ. Дагестанского коньяку! Сейчас уже и не помнят, что был такой.
   ДЕДУШКИН. Благодаря вам не помнят, Игорь Тамерланович. Благодаря вам. Все поголовно перешли на французский.
   КОЧУБЕЙ. У вас в Академии?
   ДЕДУШКИН. По всей стране, я вас уверяю. Я видел статистику. Я читал её.
   КОЧУБЕЙ. И я говорю ему: Генк, делай все что хочешь, я должен работать у Ельцина. Лучшего экономического спичайтера всё равно не найдёте. Генка взялся. Потом – пошло-поехало. Так я и стал премьер-министром.
 
   Пауза.
 
   ДЕДУШКИН. Вы, должно быть, шутите, Игорь Тамерланович. Мы все знаем, что Ельцин пригласил вас на пост премьер-министра, потому что вы уже были мировой величиной в экономике. А кроме того – бесстрашным человеком, который мог бескомпромиссно идти путем либеральных реформ…
   КОЧУБЕЙ. Ельцин, профессор, взял меня потому, что ему нравились мои тосты. Не все. Некоторые тосты. Под водку «Романов» за двести рублей бутылка. Но главное – мне потом Генка сказал. Я смотрел на Ельцина с сыновней преданностью. С сыновней! А у Ельцина никогда не было сына. Он грезил сыном, но не сложилось. Вот почему он меня назначил.
   ДЕДУШКИН. Что такое Ельцин по сравнению с вами, Игорь Тамерланович! В учебниках экономики вам посвятят разделы, а Ельцин останется в примечаниях. И только благодаря вам, в сносках к вашим разделам…