Белковский Станислав. Покаяние

Станислав Белковский
Покаяние
Пьеса в двух действиях

Действующие лица

   Игорь Тамерланович Кочубей, 50–55 лет, премьер-министр на пенсии.
   Мария, она же Марфа, его жена.
   Борис Алексеевич Толь, 50–55 лет, президент Корпорации вечной жизни.
   Евгений Волкович Дедушкин, 75–80 лет, президент Академии рыночной экономики, профессор.
   Гоцлибердан
   Пол Морфин, 37 лет, иностранный журналист.
   Анфиса, она же Ноэми, 20 лет, переводчик.

Первое действие

I

   Мария.
 
   МАРИЯ. Он повадился вставать в шесть утра. Встает, пьет водку до девяти, потом снова ложится. А мне же на работу. Он думает, что я сплю. Но я не сплю. Я все вижу и слышу. Я не могу спать, если он сидит в столовой. И пьет. Я тоже живой человек. На работу. Уже полдевятого. Господи ты Боже мой…
 
   Кочубей.
 
   КОЧУБЕЙ. Марфуша, ты чего не спишь? Иди поспи еще, рано. Сумерки.
   МАРИЯ. Мне через полтора часа на работу, чего ложиться. Не засну ведь. Хочешь чаю.
   КОЧУБЕЙ. Да нет, спасибо. У меня всё есть. Колбаски только не хватает. Ты брауншвейгской не купила?
   МАРИЯ. Не успела вчера. Жуткая суета. Подарки, шмодарки. Тебе нельзя брауншвейгскую. Сплошной жир. Холестерин. Скоро Новый год. Холестерол. Как правильно.
   КОЧУБЕЙ. Да, нельзя. Под водочку хорошо идёт. Ты поедешь – я засну.
   МАРИЯ. Сил нет, Игоряша.
   КОЧУБЕЙ. Да уж, давно нет.
   МАРИЯ. У кого сил нет?
   КОЧУБЕЙ. А ты про кого?
   МАРИЯ. Я про – себя.
   КОЧУБЕЙ. А я – про всех нас. Сил вообще не осталось. Чего-то не осталось. Так, бывает, поищешь с утра силы, и…
   МАРИЯ. О чем вы вчера говорили с батюшкой?
   КОЧУБЕЙ. С батюшкой?
 
   Пауза.
   Пристально смотрят друг на друга.
 
   МАРИЯ. С батюшкой.
   КОЧУБЕЙ. Про земельный участок.
   МАРИЯ. Про какой участок? Наш?
   КОЧУБЕЙ. Нет, про его. Про его участок.
   МАРИЯ. У него разве есть участок?
   КОЧУБЕЙ. Ну, не у него как такового. Участок, где храм. В Жирафьей Канавке.
   МАРИЯ. А что он хочет?
   КОЧУБЕЙ. Там земля до сих пор не оформлена. Документов ему не выдают. Уже два года не выдают. А люди тем временем всякие ходят. Он очень боится, что отберут. Под элитное жильё, то-сё.
   МАРИЯ. Так храма ж толком нет до сих пор. И какое в Жирафьей Канавке элитное жилье? Это у черта на рогах. Выселки.
   КОЧУБЕЙ. Маленький храм-то есть. А большой – потом будет. Построим.
   МАРИЯ. Что значит «построим»? Кто «построим»?
   КОЧУБЕЙ. Не волнуйся. Он построит. Он сам построит. Мы поможем.
   МАРИЯ. Он снова просил денег?
   КОЧУБЕЙ. Не просил. Я сам предложил. На большой храм. Он тогда и сказал, что земля никак ещё не оформлена.
   МАРИЯ. Игорь.
   КОЧУБЕЙ. Твое здоровье, родная.
   МАРИЯ. Игорь.
   КОЧУБЕЙ. Да.
   МАРИЯ. Ты помнишь, что у нас Серебряный бор стоит пустой пять лет. Все уже построились, и только мы…
   КОЧУБЕЙ. Тебе разве здесь неуютно? Ты всегда говорила, что любишь наши Сумерки.
   МАРИЯ. Ты не помнишь, что я говорила. Это очень далеко. Я еду на работу два часа. Вчера ехала два пятнадцать. Даже два двадцать. У меня затекают ноги. Варикозное расширение. Вены болят. Это добром не кончится. Игоряша.
   КОЧУБЕЙ. Да, надо начинать строиться. Ты не знаешь, где Ревзин?
   МАРИЯ. Ревзин на биеннале в Берлине. На что будем строить, если все деньги отдавать батюшке?
   КОЧУБЕЙ. Ну что ты, какие все деньги? Что ты говоришь такое?
   МАРИЯ. Все.
   КОЧУБЕЙ. Ну почему все? Твое здоровье. За варикозное, что ли.
   МАРИЯ. Ничего смешного. Мне через сорок минут выезжать. Филька уже тут. Вон дым, прогревается. Ты мне на день рождения подарил брошь за триста долларов. А батюшке в прошлом месяце, под ноябрьские, отдал двадцать семь тысяч. Пока что двадцать семь тысяч. Если я знаю всё, конечно. А я могу всего и не знать.
   КОЧУБЕЙ. Тебе не понравилась брошка? А докторская там еще есть?
   МАРИЯ. Докторская есть. Мы могли уже давно жить в Серебряном бору. И ездить на работу за полчаса. Ты хочешь дать денег на новый храм? Это безумные деньги. Там кроме тебя кто-нибудь помогает?
   КОЧУБЕЙ. Все помогают. Все.
   МАРИЯ. Кто все? Там кроме тебя и нет никого. Бабки какие-то безумные. Я видела.
   КОЧУБЕЙ. Ты ж сама сказала, что для храма нужны безумные бабки. Вот они там и собираются.
   МАРИЯ. Это не смешно, Игоряша. Уже не смешно.
 
   Пауза.
 
   КОЧУБЕЙ. Да, не смешно. Ровно девять, ты слышишь.
   МАРИЯ. Я в сто двадцать пятый раз отказалась ехать к Гоцам. Потому что мне стыдно. Стыдно и обидно. Я не могу, понимаешь. Я один раз была в гостях у Толей, а теперь делаю вид, что некогда. Они спрашивают, почему не строитесь, и что я им должна говорить? Про батюшку?
   КОЧУБЕЙ. Ты думаешь, мы построились бы на двадцать семь тысяч? Это стоит миллионы.
   МАРИЯ. Я устала, Игорь.
   КОЧУБЕЙ. Сейчас утро. Ты не должна уставать с утра. Вот переживем зиму, и займемся стройкой. Точно займемся.
   МАРИЯ. Дома или храма?
   КОЧУБЕЙ. И того, и другого.
   МАРИЯ. Ничего не выйдет, как всегда. Сколько лет мы живем здесь?
   КОЧУБЕЙ. Здесь очень хорошо. Нет людей, и птицы громко поют, потому что не боятся. А вот у Гоца дом довольно безвкусный. Пластмассовый камин, фальшивый дикий камень. Мне там не нравится.
   МАРИЯ. А у Бориса дом прекрасный. Со вкусом.
   КОЧУБЕЙ. Его жена с большим вкусом. Пока не умерла.
   МАРИЯ. Типун тебе на язык! С каких это пор умерла.
 
   Пауза. Смотрят.
   Двигатель внутреннего сгорания.
 
   КОЧУБЕЙ. До сих пор жива. До сих пор…
   МАРИЯ. Может, пойдешь отдохнешь?
   КОЧУБЕЙ. Сейчас пойду. Тебя провожу и пойду.
   МАРИЯ. Вы что, пьете там со святым отцом твоим?
   КОЧУБЕЙ. Ну конечно, нет. Он же якут, ему нельзя пить. У них гены такие, что нельзя. Выпьешь – и сразу отёк лёгкого. Спиваются молодыми, двадцати семи лет.
 
   Наливает.
 
   Трупы, сплошные трупы.
   МАРИЯ. Тебе тоже нельзя. Но ты же пьешь, Игоряша. Так уже больше нельзя. На это уже обращают внимание.
   КОЧУБЕЙ. Кто обращает внимание?
   МАРИЯ. Все.
 
   Острый звук клаксона.
 
   Филька сигналит. Надо ехать. Скоро ехать. А я еще не помыла волосы. Черт знает что, ей-богу.
   КОЧУБЕЙ. Во мне веса 115 кило. Я могу много выдержать. Мне положено. На килограмм веса. Массы тела, то есть.
   МАРИЯ. А в батюшке?
   КОЧУБЕЙ. Что в батюшке?
   МАРИЯ. В батюшке твоем сколько веса?
   КОЧУБЕЙ. Он щуплый. Ну, я не знаю. Килограмм 70, не больше.
   МАРИЯ. 70 – это не щуплый. Щуплый – это 55. 60 максимум.
   КОЧУБЕЙ. Это у женщин. А что, у мужчин тоже? Нет, тут что-то не то. Путаница какая-то.
   МАРИЯ. Ты помнишь, сколько я вешу.
 
   Кочубей оборачивается.
 
   КОЧУБЕЙ. 66.
   МАРИЯ. Великолепно. Ты не помнишь.
   КОЧУБЕЙ. Зато я купил тебе новый фен. Подарок. На новый год. Новый прекрасный «Браун».
   МАРИЯ. Спасибо, дорогой. Это лучший подарок. А то украшений было уже слишком много.
   КОЧУБЕЙ. Дешевых, за триста долларов.
   МАРИЯ. Каких уж есть. Надеюсь, ты не покупаешь батюшке кресты?
   КОЧУБЕЙ. Один купил. В лавке у Исторического музея. Меньше, чем твоя брошь.
   МАРИЯ. Такой маленький? Где же он его носит, мне интересно.
   КОЧУБЕЙ. Нет, крест большой. Но недорогой. Я по деньгам имел в виду.
   МАРИЯ. Имел в виду.
   КОЧУБЕЙ. По деньгам. По цене.
   МАРИЯ. Он не сказал тебе, что нельзя столько пить?
   КОЧУБЕЙ. По деньгам.
   МАРИЯ. Ты меня совсем не слушаешь?
   КОЧУБЕЙ. Я очень слушаю. Хлебцы закончились…
   МАРИЯ. В погребе полно. Тебе надо ложиться. Вечером прием у финнов. Ты не забыл?
   КОЧУБЕЙ. У каких финнов? В посольстве?
   МАРИЯ. О, Господи. Я тебя говорила вчера семь раз. В посольстве. Приехал министр экономики. Визит. Звонил Евгений Волкович, он собирается там быть. И очень хотел переговорить с тобой.
   КОЧУБЕЙ. Очень милый старик. И всё ещё жив. Всё ещё. Вот ведь как бывает.
   МАРИЯ. Так ты пойдешь?
   КОЧУБЕЙ. Я пока не знаю. Я сначала посплю, а потом решу. Там и решу.
   МАРИЯ. Ты там самый почетный гость. Финны обидятся.
   КОЧУБЕЙ. Они не помнят обо мне. То есть – про меня. Обо мне помнят, а про меня – не помнят. Твое счастье, дорогая.
   МАРИЯ. Ты хотел сказать – мое здоровье?
   КОЧУБЕЙ. Конечно. Твое здоровье.
   МАРИЯ. Не ходи за хлебцами. Тебе уже хватит. Иди лучше спать.
   КОЧУБЕЙ. А когда звонил Евгений Волкович?
   МАРИЯ. Вчера. В три часа дня. Я была на работе.
   КОЧУБЕЙ. А почему ты мне не сказала?
   МАРИЯ. Ты не помнишь, почему я тебе не сказала?
   КОЧУБЕЙ. Я не помню.
   МАРИЯ. Я – помню. Я тебе девять раз говорила. Но ты уже не мог слушать.
   КОЧУБЕЙ. Он всегда звонит тебе на мобильный.
   МАРИЯ. Не всегда. Иногда. Он не надеется тебе дозвониться.
   КОЧУБЕЙ. Он хотел поговорить со мной?
   МАРИЯ. Нет. Он просто хотел передать про финское посольство. Что он там будет и страшно обрадуется, если ты туда доедешь. Дойдешь.
   КОЧУБЕЙ. Евгений Волкович. Да-да.
   МАРИЯ. Иди спать. Я возьму твой фен.
   КОЧУБЕЙ. Твой фен. Не мой.
   МАРИЯ. Я воспользуюсь моим феном. Своим феном. Или как еще там. Я опаздываю.
   КОЧУБЕЙ. Пора, Марфуша. Пора.
 
   Пауза.
 
   Да, забыл сказать. Отец Гавриил посоветовал пить виски вместо водки. Не так быстро получится. Меньше греха в единицу времени.
   МАРИЯ. Это какое-то издевательство. Наверное, у якутов такой юмор. Ты помнишь, как отравился ирландским виски? В самолете – ты помнишь.
   КОЧУБЕЙ. В виски можно добавить побольше льда. Кусочка четыре или даже шесть. И тогда кажется, что доза – двойная или тройная. А она – одинарная.
   МАРИЯ. Ты помнишь, как тебя откачивали в самолёте?
   КОЧУБЕЙ. Виски, если со льдом, меняет цвет. Особенно ирландский. Становится лёгким, как яблочный сок. На завтраке в гостинице. Хорошо на завтраке в гостинице. Особенно скрэмблд еггз. По немецки они называются рюрайер. Смешно. Забавно так. И яблочный сок.
   МАРИЯ. Я пошла с головой. Не сиди больше, Игоряша.
   КОЧУБЕЙ. Я помню. Пора, Марфуша. Честное слово.

II

   Толь, Дедушкин, Гоцлибердан.
 
   ГОЦЛИБЕРДАН. Звонила Маша.
   ТОЛЬ. Что там?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Дела хуевато, мягко говоря.
   ТОЛЬ. Что, пьёт?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Не то слово. Ложится в два ночи, в шесть просыпается, выпивает бутылку водки, ноль семь, потом засыпает, потом обед, за обедом – полбутылки, потом спит час, ни хуя не делает, читает газеты, торчит в Интернете, часа четыре, ищет ссылки на свою фамилию, потом ужин, снова бутылка – и так до двух. В город не выезжает. Поправился на восемь килограмм. Выглядит как бомж. Прислуга уже узнавать перестала.
   ДЕДУШКИН. Вы про Игоря Тамерлановича, Гоценька?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Естественно. Про кого же еще?
   ТОЛЬ. Надо что-то делать.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Гениальная мысль. Надо что-то делать. Что, Боря? Если я тебе еще чего-то расскажу, ты под стол упадешь. Блядь.
   ДЕДУШКИН. Гоценька, не надо так ругаться.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Да разве я ругаюсь, Евгений Волкович? Интеллигентские присказки одни сплошные.
   ДЕДУШКИН. Вы думаете, Игорь Тамерланович начал серьезно пить?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Начал он лет десять назад. А сейчас продолжает. И очень уверенно. Ленинским курсом. Видите, уже не ругаюсь.
   ДЕДУШКИН. Как-как?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Слышите, Евгений Волкович, я уже не ругаюсь?! Не ругаюсь, еб вашу мать.
   ТОЛЬ. А почему я должен под стол упасть? Что там еще?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Потому что Игорь решил участок в Серебряном бору отдать под собачий приют.
   ТОЛЬ. В каком смысле?
   ГОЦЛИБЕРДАН. В прямом, ебаный в рот. Построить там приют для бездомных тварей. На полгектара в Сербору.
   ТОЛЬ. Что, в нашем посёлке?
   ГОЦЛИБЕРДАН. А в чьем же, ёптыть? Другого участка у него нет.
   ДЕДУШКИН. Молодые люди, где будет собачий приют? Я не расслышал.
   ТОЛЬ. Где угодно, но только не у нас в посёлке. Я рядом с собачьим приютом жить не собираюсь.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Ты хочешь сказать об этом Игорю?
   ТОЛЬ. Нам нужно вместе к нему поехать. Договоримся, может, на выходные?
 
   Пауза.
 
   Это всё поп?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Судя по всему, он. Машка точно не знает. Но Игорь-то от попа не вылезает. Керосинят прямо в церкви.
   ДЕДУШКИН. Как это – керосинят?
   ТОЛЬ. Евгений Волкович, может, вы позвоните Игорю Тамерланычу? Вам удобнее всего. Он вас слишком уж уважает. Можно договориться, что мы подъедем в субботу. Переговорим. Всё обсудим. Мы все втроем вместе. Вы же не любите священников?
   ДЕДУШКИН. В каком смысле?
   ГОЦЛИБЕРДАН. В прямом, профессор. В прямом. Вы же говорили как-то, что против попов. Против поповского засилья говорили. Что, дескать, в этом смысле вы большевик.
   ДЕДУШКИН. А что значит дескать?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Дескать – это значит блядь, только поприличнее.
   ТОЛЬ. Ну Гоц!..
   ГОЦЛИБЕРДАН. Замолкаю, мой группенфюрер. Говори теперь ты.
   ТОЛЬ. Понимаете, Евгений Волкович, наш Игорь попал под влияние одного священника. Некто отец Гавриил. Гавриил Сирин. Молодой парень лет тридцати.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Если для точности – тридцати семи. Галимый аферист. Жулик. Увидел богатого и знаменитого человека первый раз в жизни. И – давай охмурять. Тамерланыч ему уже обещал церквуху отстроить новую. Жди, Боря, придет к тебе за деньгами.
   ТОЛЬ. Это ты от Маши узнал?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Ясный перец, от неё.
   ДЕДУШКИН. Простите, а что, Сирин – это такая фамилия? Или псевдоним?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Фамилия, блин. Видите, Евгений Волкович, как для вас стараюсь. Он сам из Якутии вроде. Поп этот. А у них там фамилии все через третью жопу. Вроде русские, а на самом деле кривые, как член пигмея. Вот так и получается. Поп Сирин и наш Алконост. Тамерланыч наш.
   ДЕДУШКИН. Вы знаете, я, конечно, когда познакомился с Игорем Тамерлановичем лет уж двадцать – нет двадцать пять почти назад, никогда бы не подумал, что он станет пить. Он был всегда такой рафинированный. Такой ухоженный был.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Рафинированный у него теперь спирт. Спиритус вини ректификати, итить его мать.
   ТОЛЬ. Гоц, перестань перебарщивать.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Перестаю, мой повелитель.
   ТОЛЬ. Ну так Евгений Волкович, вы же действительно всегда выступали против клерикалов.
   ДЕДУШКИН. Как вы сказали – клевретов? Клеветников?
   ТОЛЬ. Клерикалов. Лиц, агрессивно ратующих за религиозные ценности.
   ДЕДУШКИН. Ах да, агрессивно. За религию. Да, я против. Но я не против священников. Среди них попадаются очень милые люди. Стали попадаться в последнее время. Мой ученик с кафедры восточной экономики стал священником. Три года назад. Крестился и стал.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Так не бывает, чтобы сразу крестился и стал. Крестился, наверное, давно. А стал – недавно. Это называется – рукоположен. А не крестился.
   ДЕДУШКИН. А рукоположен – это разве не самоубийство?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Нет, это совсем другое. Хотя в каком-то смысле – самоубийство. Ебись оно конем.
   ДЕДУШКИН. Как вы сказали?
   ТОЛЬ. Гоц у нас стал слишком образованный.
   ДЕДУШКИН. Вы думаете, он крестился еще у нас в университете?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Почему бы и нет?
   ТОЛЬ. Видите ли, Евгений Волкович, мы с Гоцем читали Ваше интервью. Еще позапрошлой весной. В «Аргументах и фактах». И вы там ясно сказали, что против клерикализации общества. И что в этом смысле вы большевик. Вы помните это?
   ДЕДУШКИН. Я – большевик? Вы действительно думаете, что я большевик? В каком смысле?
 
   Пауза. Напряженно всматриваются в зал.
 
   ГОЦЛИБЕРДАН. В том смысле, что вы хотите, чтобы безграмотный якутский поп тянул бабло из нашего Игоря Тамерланыча Кочубея? Средства тянул, понимаете? Деньги, блядь? Или вы за то, чтобы Игорь перестал пить, бросил заниматься хернёй и построил, наконец, у нас дом в Сербору? И переехал из своих Больших Сумерек раз и навсегда?
   ДЕДУШКИН. Вы знаете, я всегда очень симпатизировал Игорю Тамерлановичу. И когда он был премьером, и до, и после. Он мне ведь почти как сын.
   ТОЛЬ. Ну, так вот, Евгений Волкович. Надо вытащить сына. Это от вас прежде всего зависит.
   ДЕДУШКИН. Какого сына, Боренька?
   ТОЛЬ. Вашего. Вы только что сказали.
   ДЕДУШКИН. Ой, вы, видимо, ослышались. У меня же одна дочь, Татьяна, вы знаете. И внучка Алисочка. Учится в нашей Академии. Почти на все пятерки учится. Радует деда. И маму радует. Танечку то есть. Вот на Новый год поедет, наконец, на Гавайи. Отдохнет как следует. Сами понимаете. В таком возрасте надо отдыхать.
   ГОЦЛИБЕРДАН. А почему наконец?
   ДЕДУШКИН. А, Гоценька?
   ТОЛЬ. Вы сказали, что Игорь Кочубей вам как сын.
   ДЕДУШКИН. Ну, это я фигурально. Разумеется. У него же родной папа еще жив. Хотя старше меня лет на пять. А то и на семь. Нет, на семь. Не может быть, чтобы на пять. Он же воевал, значит, на пять. Вы не слышали, как здоровье Тамерлана Пурушевича?
   ТОЛЬ. Тамерлан Пурушевич чувствует себя огурцом.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Только что женился четвертым браком. На Жанне Фриске. Знаете Жанну Фриске, профессор?
   ДЕДУШКИН. Жанночку? Она же, кажется, училась у нас в Академии. На экономике запасов и залежей. Такая худощавая, черненькая. Папа у неё был завхоз ракетных войск или что-то в этом роде.
   ТОЛЬ. Гоц!
   ГОЦЛИБЕРДАН. Ладно. Шутка.
   ДЕДУШКИН. Где вы сказали?
   ТОЛЬ. Он пошутил.
   ДЕДУШКИН. Пошутил? Нет-нет, я не пошутил. Действительно ракетных войск. Они мне подарили макет ракеты из сердолика. В натуральную величину. То есть не мне, конечно, а Академии. Я даже не знаю, где он теперь стоит, макет этот.
   ТОЛЬ. Может быть, соединить вас сейчас с Игорем?
   ДЕДУШКИН. С Игорем Тамерлановичем?
   ГОЦЛИБЕРДАН. С ним. С Тамерланычем.
   ДЕДУШКИН. Но вы же сказали, он сейчас спит. Сейчас как раз обед. Полбутылки водки, вы сказали.
 
   Пауза.
 
   А потом – там всегда снимает трубку охранник. И разговаривает как-то очень неделикатно. Я в последнее время всё больше звоню Машеньке. Чтобы передавать через неё. Вот и вчера звонил. Напоминал про приём в посольстве Финляндии. Да, сегодня же приём. Игорь Тамерланович туда приглашен. Я его там увижу и могу ему что-нибудь передать.
   ТОЛЬ. Он не придёт на приём.
   ДЕДУШКИН. Почему вы думаете?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Он не думает, он знает.
   ТОЛЬ. Там, в Больших Сумерках, наша охрана. Она разбудит его, если я попрошу.
   ДЕДУШКИН. Да, но стоит ли? Если Игоря Тамерлановича разбудить, он будет изрядно раздосадован. Я ему сам позвоню, но попозже. Сразу после Нового года. Как раз он отдохнёт…
   ГОЦЛИБЕРДАН. До Нового года ещё три недели, Евгений Волкович. А мы хотим с ним увидеться в субботу. В эту субботу.
   ДЕДУШКИН. Но если он, как вы говорите, не придёт сегодня в финское посольство, а потом ещё три недели, то как же я ему позвоню? Загадка, честное слово.
   ТОЛЬ. Евгений Волкович!
 
   Пауза.
 
   ДЕДУШКИН. Да-да, Боренька.
   ТОЛЬ. Как там движется с приватизацией пансионата Правды?
   ДЕДУШКИН. С чем-чем, Толенька?
   ТОЛЬ. С пансионатом Правды. В Сочи. Мне сказали, что все бумаги уже готовы, и только управление делами чего-то тянет.
   ДЕДУШКИН. Пансионат Правды… Да. Мы хотим там сделать цех-инкубатор для молодых экономистов. Восемнадцати-девятнадцати лет…
   ГОЦЛИБЕРДАН. Чтоб они там плодились и размножались.
   ТОЛЬ. Подожди, Гоц. Я хочу сказать, что мог бы позвонить в управление делами. Если вы хотите, конечно. По этому вопросу они меня послушают.
 
   Пауза. Мобильный телефон.
 
   ДЕДУШКИН. Как вы думаете, молодые люди, может быть, мне одному съездить к Игорю Тамерланчу? В эту субботу. Машенька мне всегда говорила, что он любит меня, потому что я добрый старик. А добрые старики хорошо действуют на нервы.
   ТОЛЬ. Это хорошая идея. Пожалуй.
   ГОЦЛИБЕРДАН. У вас есть приличный повод?
   ДЕДУШКИН. Повод? О, да. У моей внучки Алисочки еще нет последней книги Игоря Тамерланча. С дарственной надписью. И без дарственной – тоже нет. А ей скоро лететь на Гавайи. Как же она полетит без книги? Надо что-то почитать в самолёте.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Да уж. Девять часов до Нью-Йорка, а потом до Гавайев – еще столько же. Без Тамерланыча нашего никуда.
   ТОЛЬ. Это прекрасная идея, Евгений Волкович. Когда поедете к нему, в субботу, то передайте следующее. Американцы приглашают его выступить с лекциями. Или нет – просто с выступлениями. Выступить с выступлениями. Ерунда какая-то, но все равно. На месяц. Недель на пять. Выступлений семь или восемь. Максимум десять. По два выступления в неделю. Без перенапряжения. Я дам ему свой самолёт. Полетит с охраной. Жить будет только в любимых гостиницах.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Он любит всякие Реле и Шато. Чтобы похоже на средневековые замки.
   ТОЛЬ. Вот в таких жить и будет. Американцы платят по десять тысяч за выступление. Нет, я ошибся, – по пятнадцать тысяч за выступление. Этого достаточно.
   ДЕДУШКИН. И когда же они его приглашают?
   ТОЛЬ. Приглашают сейчас. А лететь – в январе. Скоро после Нового года.
   ДЕДУШКИН. После Рождества?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Какой-то вы не такой большевик, Евгений Волкович.
   ТОЛЬ. После Рождества.
   ДЕДУШКИН. Значит, пять недель после Рождества?
   ТОЛЬ. Пять. После.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Пять и после.
   ДЕДУШКИН. А больше они никого не приглашают?
   ТОЛЬ. Пока не приватизирован пансионат Правды. Нельзя торопиться.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Американцы следят за этим.
   ДЕДУШКИН. Я позвоню ему сегодня. Как мы расстанемся. Наверное, не надо, чтобы соединяли через вашу приемную. Если поеду я один. На дружеский обед. Как вы думаете, Игорь Тамерланович не проспит дружеский обед со мной? Я, кстати, сам люблю прикорнуть днем. У меня в Академии прекрасная комната отдыха. В стиле санатория Болшево. Из шестидесятых годов, знаете ли. Когда я был референтом академика Арцибашева…
   ГОЦЛИБЕРДАН. Говорят, Евгений Волкович, у вас новый «Лексус»? LS 600 hL?
   ДЕДУШКИН. Кто-кто говорит?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Говорит молодёжь. Студентики там, то-сё.
   ТОЛЬ. Студентики говорят.
   ДЕДУШКИН. О, это же не мой «Лексус».
   ТОЛЬ. А чей же?
   ДЕДУШКИН. Это собственность Академии. Подарок. Одни родители подарили из Дагестана. Я их даже не видел, честно говоря. Родителей не видел. Один «Лексус» отдал в студенческий профком. А другой пока возит меня. Мне спину хорошо, знаете ли. Там, в «Лексусе», есть массаж. Сиденье прямо массирует спину. Я раньше на БМВ ездил, так там массажа же не было.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Не может быть, чтоб в новой семёрке БМВ не было массажа.
   ДЕДУШКИН. Не было – не было. Данечка! Честное слово.
   ТОЛЬ. Он не любит, когда его называют Данечка.
   ДЕДУШКИН. Гоценька разрешил мне называть его с любого места фамилии.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Разрешил. Называйте.
   ТОЛЬ. Там, в БМВ, вас, наверно, с комплектацией подвели.
   ДЕДУШКИН. Должно быть. Я как-то сразу почувствовал, что – как вы говорите? …
   ГОЦЛИБЕРДАН. С комплектацией.
   ДЕДУШКИН. Да-да, с комплектацией что-то не то. А «Лексус» очень хорошо для спины. Мне ведь 76 лет. Через три месяца настанет 77. И все 77 давят на одну эту спину.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Когда поедете на мои похороны, не забудьте сделать массаж по дороге.
   ДЕДУШКИН. Массаж по дороге? Именно что по дороге. Не трачу теперь ни секунды лишнего времени. Еду на Ученый совет, и —
   ТОЛЬ. Хотите еще чаю, Евгений Волкович?
   ДЕДУШКИН. Да-да, конечно, я поеду. Не стану вас больше отвлекать. Вы позвоните вскорости в управление делами, Борис Алексеевич?
   ТОЛЬ. Завтра позвоню. А может, сегодня позвоню.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Как карта ляжет.
   ДЕДУШКИН. Вы мне перескажете до субботы?
   ТОЛЬ. Они сами вам перескажут.
   ДЕДУШКИН. Как вы сказали?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Вы же большевик, Евгений Волкович. Как увидите сияние, охерительное, от одного края неба до другого, значит, – можно заезжать в пансионат Правды.
   ДЕДУШКИН. Может быть, еще чашечку чаю прежде, чем я поеду? Нынче холодно, настоящая царская зима. Там моя прабабушка говорила, Алиса Бруновна Энгельгардт. Царская зима – говорила она. В честь неё Алисочку назвали, внучку мою.
   ГОЦЛИБЕРДАН. В честь зимы?
   ТОЛЬ. Конечно, выпейте, Евгений Волкович. Сухари, пряники, всё что угодно.
   ДЕДУШКИН. А что я должен сказать про этого молодого священника?
   ТОЛЬ. Ну, что мы не понимаем, как человек нашего образования и круга может столь увлекаться безграмотным попом. Им там говорить-то не о чем, я уверен.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Да, профессор, но это далеко не всё. Безграмотный поп или не безграмотный – это полдела. Даже четвертьдела. Самое главное – что он агент ФСБ. Вырви глаз. Его специально подослали к Тамерланычу, чтобы узнать все тайны русского либерализма.
   ДЕДУШКИН. Тайны русского либерализма? Какой кошмар!
   ГОЦЛИБЕРДАН. Поп – полковник ФСБ. Даже не подполковник. С опережением графика получил звёздочку. А знаете, почему?
   ДЕДУШКИН. Почему, Гоценька?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Потому что охмурил нашего Тамерланыча, блядь. А Тамерланыч – крупная рыба. Они давно хотели к нему подобраться. Но никак не могли. Вот и подобрались, в конце концов. Через попа.
   ТОЛЬ. Гоц, ты передашь Евгению Волковичу в пятницу все материалы?
   ГОЦЛИБЕРДАН. Да, я передам Евгению Волковичу в пятницу все материалы.
   ДЕДУШКИН. Какой прекрасный чай! Со времен моей первой тёщи, Софьи Лазаревны Нимврод, я не пил ничего подобного.
 
   Стук каминных часов.
 
   Знаете, Боренька, что я хотел еще сказать.
 
   Тревога.
 
   Пришлите мне, пожалуйста, новую трость. А то эта износилась совсем.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Исходилась.
   ТОЛЬ. А сейчас у вас какая?
   ДЕДУШКИН. Сейчас – канадский клён, с хрустальным набалдашником. А мне хотелось бы – норвежский граб. С порфировым набалдашником. Вы запишете?
   ТОЛЬ. Я запомню.
   ГОЦЛИБЕРДАН. Я запомню.
   ТОЛЬ. Мы запомним.
   ДЕДУШКИН. Вы помните историю, откуда у меня такоё пикантное отчество?